Десять казней Египетских

За 30 лет до событий Внимание!!! В повествование сюжет строиться на одном из вариантов рождения Птолемея — 367 год при опоре на сочинение Лукиана «Долгожители». Возраст персонажей соответствует исторической действительности того времени. Ещё при жизни Филиппа II Птолемей был изгнан вместе с несколькими друзьями Александра Гарпалом, Неархом, Лаомедоном и Эригием. Точную дату или хотя бы возраст Птолемея узнать невозможно из-за нехватки данных, отчего я буду отходить во временных рамках, нужных для сюжета. Спасибо за понимание. Ифе сидела на берегу Нила, наблюдая за пятнадцатилетними подростками, которые с недовольными лицами переписывали что-то на папирусы, то и дело морщась от дневной жары. Рядом с наставницей сидела невысокая, но уже хорошо сложенная девушка лет шестнадцати с густыми каштановыми локонами и смугловатой кожей. — Аккуратней, Филотера, — мягко проговорила Ифе, наслаждаясь горячими лучами солнца. — Ты потом в своих же записях ничего не поймешь. В работе онейроманта и некроманта очень важно правильно записывать ритуалы и рецепты, пока не запомнишь, — её голос лился медленно и плавно, выучивая юных детей Анубиса. Они сидели в небольшом, но дорогом храме с разбитыми садами, уходящие к Нилу. Укромное тихое место вдали от шумных городов или поселений, где ныне властвовали персы. Ифе построила его для детей своих, тех, кто пожелала изучать трудную науку магии по их выбору. Кого-то интересовала природа, кого-то стихии, а кто-то желал познать таинства сна и смерти. Таких было мало и самые одаренные, умеющие контролировать не только себя, но и свой рассудок. Эллинских она приняла радушно, стоило только пятнадцатилетним мальчикам пожелать начать обучение, хоть те и относились к этому не сильно серьезно. Им бы оружие в руки да на корабли в битву, но провинились перед правителем Македонским за сыновье непослушание. Отправил их Филипп в Египет от гнева его подальше, но позволил жить как аристократами. Так прошел год, и Птолемей показывал разительные успехи в хождении по снам и уже придумывал тактики военные. Саамону, которому шёл уже восемнадцатый год чужеземцы не нравились, но и к своим он относился настороженно. Хемсет пугал своим взглядом и вечными попытками выбраться вперед, доказав свою силу, темноволосый, с пустынных земель, чудом выбравшийся из Та-Дешрет. Разве мог это сделать человек без божественной помощи? Он был самой тенью, но при этом каждый негласно признавал в нём главного. — Ты чего задумался? — его легко толкнула Лисандра, стараясь, чтобы наставница не заметила их разговор. — Случилось что-то? — Нет, не переживай, — он попытался выдавить из себя улыбку, но вышло скверно. От Лисандры было тяжело что-то утаить. — Я кое-что узнала, — продолжила Неферут. — Вчера ночью, когда уже все в храме спать отошли, Птолемей к Филотере ходил. Понимаешь? Не до добра доведёт. Он же онейромант, а она некромант, — обеспокоенно зашептала она. — Сам знаешь, что быть может. — Не дети, сами разберутся, — грубо ответил Саамон, отворачиваясь от обиженной Лисандры. И с чего его должна была беспокоить их связь? Хотя, если кто узнает, проблемы у всех будут. Они все учились и каждый нёс ответственность только за себя. Какое ему дело до двух? «- Бедный Яхмос,» — подумалось ему тогда. «- В его глазах любви столько, а она на македонца смотрит. Разве можно так? Хотя сердцу трудно приказать. Может и ничего нет, они просто занимаются магией, а Лисандра надумала чего недоброго. Она мнительная.» — На сегодня закончим. Можете отдохнуть, — ласково улыбнулась Ифе, поднимаясь с места. — Завтра каждому дам задание, вот и покажете ваши знания, раз на месте сидеть не хочется. Ученики вежливо поблагодарили. Саамон уже было хотел извиниться, но подруга, быстро собрав вещи, поспешила удалиться от остальной группы, предпочитая оставаться при своём мнении. Зато Птолемей и Хемсет уже вовсю о чём-то переговаривались. — Опять спор затеяли, — вздохнул Яхмос. Он ходил сюда в тайне, готовясь стать менджаем, но к его же несчастью, обладал такой же тайной, что они все. Высокий, крепкий и по мнение девушек, наверно, красивый, со своим чувством справедливости. Саамон думал, что из него выйдет не лучший черномаг, большой, много шума наделает, но он и не стремился. — Вечно они недовольны. — С Хемсетом трудно быть довольным, — заметил парень. — Не понимаю, как его допустили. Он же Сету принадлежит. — Может мы чего-то не знаем. Да и Ифе супруга самого Анубиса. Нарушила бы она правила мужа, если б всё было так? Яхмос промолчал, но тут же расплылся в улыбке, стоило к ним подойти Филотере. Высокая стройная эллинка была обладательницей голубых лучистых глаз и, на мнение самого Саамона, довольно обычной внешности, хотя остальные называли её настоящей красавицей. — Яхмос, не хочешь прогуляться? — она застенчиво улыбнулась, убирая руки за спину. Саамон застыл, подобно статуе, не желая как-то встревать в разговор. «- Они все безумны. Абсолютно все. Лисандра права», — думалось ему в тот момент. Яхмос радушно принял приглашение, беря девушку за руку под мрачный взгляд Птолемея. «- Они перережут друг друга не из-за власти, а из-за девушки», — вздохнул Саамон. «-Это ещё ужаснее: впасть в гнев из-за непостоянной женщины». Лисандра нашлась в одном из помещений храма, помогая ухаживать за лечебными травами, которые удавалось выращивать в жаре песков и прохладного Нила. Она сидела и бережно прикапывала корни, наклонившись к растению так, что густые черные волосы закрывали её детское лицо. — Не обижайся на меня, неферут, — извинился парень, присаживаясь рядом. — Просто тревожно мне. Всё неправильно будто. — Отчего же? — недовольно хмыкнула она, но разговор продолжила, значит не злилась сильно. — Филотера с двумя ходит, Хемсет всё темнее в своих думах становится. Мне кажется, тучи темные над нами собираются. Нас уже ограждает закон от простых людей, — начал говорить он, желая поделиться с кем-то, высказать всё. — Сначала персы надели ошейники и магию под запрет поставили, а дальше что нас ждёт? — Жизнь нас ждёт, — выдохнула Лисандра. — Жизнь, господин. Сложная, жестокая, несправедливая, но такая, какая она есть. Я люблю Филотеру, как свою сестру и всегда помогу ей. Я люблю вас, моих братьев. Осознаю, что когда-то мы можем стать врагами, но пока, прошу, давай не будем порождать ненависть друг к другу. Я не буду заниматься магией, отчего смогу жить спокойно, работая лекарем. И тебе советую помнить. У нас выход всегда есть. Смиренный, безопасный. А дальше — на выбор. — Помню, — он мягко улыбнулся, убирая волосы с её плеча. — Не хочешь потом уехать куда-нибудь? — С собой зовёшь, господин? — коварно улыбнулась девушка, вытирая лоб. — И куда же? — На север, — спокойно ответил он. — Помнишь торговцев с рынка? Они рассказывали о северных племенах, которые всегда будут рады толковым лекарям. Там прохлада и густые леса, белое и холодное, что они называют снегом. Там нет такого палящего солнца, но есть быстрые реки. — Как заманчиво, но мы не можем знать, что было и что будет, — Лисандра сжала руку. — А что до Филы, если боги будут милосердны, всё закончится хорошо. — А если будет ребёнок? — Тогда мы поможем его взрастить, и не важно, кто отец. Вырастим и защитим от всякого зла, что будет ему угрожать. Если богам угодно будет и магией одарен, научим, расскажем и под защиту своё возьмём, — она говорила с такой уверенностью, что Саамон верил даже против своей воли. И что может быть плохого в ребенке?

***

Эвтида вбежала в дом, скидывая вещи и запихав их за небольшую щель у сундука. Сердце бешено колотилось, но отдаляющие крики и переговоры охотников, заметивших шезму, заставляя несколько успокоиться. Им удалось уйти, но ей помогли боги. А что Рэймсс? Могли ли его нагнать? И как Амен? В попытке защитить её, Ифе свалила полки со склянками прямо на отряд. Ранен ли он? Она ожидала увидеть спящую Дию, которая ещё утром встать не могла от передозировки, но теперь исчезла. Эвтида боялась, что если сюда пришли охотники, то не заметить её отсутствие было невозможно. Можно было попросить помощь Ливия и тот бы подтвердил, что она была с ним, или Агния. Но что тогда подумал бы Амен? «- Нашла о чём беспокоиться! Скажи спасибо, что не твоя голова будет на пике», — быстро переодевшись в ночную одежду, она поправила волосы и набросила на плечи простую накидку, высовываясь наружу. Огни факелов уже мелькали среди ворот, уходя в город. Видимо, весть быстро разошлась или Амен перед входом в здании успел отправить посланника остальным. К счастью, в его доме горел свет. Видимо вернулся, а это означало, что без ранений не обошлось. «- Прекрасно, Эва. Ты за него переживаешь.» — она пыталась убедить себя, что это просто очередной манёвр, чтобы обмануть охотника и заставить довериться, но истина была настолько ужасна, что плакать хотелось. Амен лежал на постели, а всю его руку покрыла кровь. Глубокие и не очень порезы украшали белую кожу, капли стекали, подобные драгоценным рубинам, что так нравились Агнии. Он выглядел раздосадованным и злым, но далеко не ранение было тому причиной. Стоявший рядом с лекарем Тизиан старательно делал вид, что не замечает его пронзительного взгляда. — Я мог бы продолжить охоту, — сквозь зубы процедил мужчина, когда лекарь извлек один из больших осколков. — Ты кровью истекаешь. К чему эта жертва? Мы их видели, знаем. Из города никого не выпустят, стража вся на ногах. Не убегут далеко. А ты себе навредишь. — Они уйдут, ты знаешь, — недовольно проговорил эпистат, морщась от боли, когда очередной осколок покидал его тело. Крови было столько, что пропиталась его белый плащ, в котором он так часто ходил. — Сам виноват, — сделал вывод Амен. — Не заметил в азарте, как шезму та скинула на меня полки. Нужно внимательнее было быть. — Кто ж знал, что их там столько будет, — несколько озадачено проговорил Тизиан. — Они должны были быть осторожны, запрятаться, пока такая активная охота идёт. Не стали бы так глупо попадаться. — Думаешь, специально отвлекали? — эта идея повисла между охотниками нерешенной проблемой. Если они были правы, то нечто темное пряталось в Фивах, намного страшнее рядовых черномагов. А если нет — они проиграли щенкам. — Господин, — тихо позвала Эва, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Не стоять же за дверью, раз пришла. Она старательно напускала на себя сонливый вид, ежась под холодным небом. Пусть видят, что нет страха, что послушно ночью спит, а не по храмам в маске бегает. Пусть видят и не забирают жизнь. Амен замер, рассматривая её, как чудесное видение, а может и впрямь ему приснилась. В приглушенном свете черные волосы будто светились синеватыми отблесками, а необъяснимого цвета обсидиановые глаза пронзали его душу нежно с той тревогой, что в них отражалась. Чудесная нимфа из легенд, но человеком точно не была. Иногда Амену казалось, что это богиня Бастет спустилась к нему и изводило бедное сердце, волновало разум и тело. Не могла женщина так будоражить его, доводить до исступления. Не могла женщина так править рассудком. А она колдовала, даже если все его подозрения были неправильными. Колдовала и влюбляла в себя, покой забирала и каждую ночь приходила, изводила, смеялась, но в руки не давалась, как кошка. — Эва, — всё, что он мог выдавить из себя, но в этом звучало столько невысказанного. — Что-то случилось, господин? — она сделала пару шагов вперед, страраясь не тревожить остальных гостей доме. — Меня разбудил шум и крики. Вы ранены? — Небольшая встреча с шезму, — отмахнулся Амен, но глаз с неё не убрал. — Не думал, что мы побеспокоим людей в поселении. А подружка твоя тоже на ногах? — Я, — этот вопрос поставил Эву в ступор. Она не знала, что нужно сказать, не знала, сколько они знают. — Ей дурно, она воздухом подышать вышла, быть может, — его взгляд смягчился, а здоровой рукой подозвал к себе. Всё казалось таким обычным, повседневным. — Пусть осторожно гуляет, — ответил Тизиан. — Сейчас всякие по улицам бродят, навредить могут. — Чего же пришла ко мне? — усмехнулся Амен, пытаясь вернуть себе обладание, но коварный взгляд друга уже обещал ему долгий разговор по душам. Когда-нибудь они прибьют друг друга, но это будет уже после смерти. — Беспокоилась за вас, — без смущения выдавила из себя Эва. — Вы же вон как обо мне заботились, когда брата потеряла. Разве могла я по-другому поступить, — она помнила его голос, руки, гладящие волосы. Помнила его аромат, который заполнял комнату после ухода владельца и дарил защищенность. Хотелось помнить и цепляться за воспоминания, как за единственную опору, на которую она могла рассчитывать. — Атус, вы уже закончили заниматься осколками? — спросил он, делая вид, что не замечает взглядов Амена и Эвы. Лекарь только кивнула, отправляя последний в небольшую глиняную вазу. — Думаю, Эва может и сама обработать, а мне вы нужны ещё. Ёрана тяжело ранили, — они удалились так быстро, что девушка не сумела опомниться. Амен слегка приподнялся, практически усаживаясь на своём ложе, но не тревожил больную руку. — Могла бы одеться, — странным голосом проговорил он, проходясь взглядом по её тонкой фигуре, облаченную в тонкий хлопковый калазирис, едва доходящий до колен, а грудь была прикрыта белой накидкой.* И чего она добивалась, приходя сюда в таком виде? Амен врал, ничего предосудительного в её приходе не было, она была лекарем и выполняла свою работу, но нужно было найти причину жара, пронзившего тело. — Простите, господин, — Эвтида сильнее закрыла своё тело, но ощущая странное удовольствие от его голодного взгляда. — Но я торопилась вам помочь. Позволите? — Разве смею тебе отказать? — он усмехнулся, расслабляясь. — Значит твоя подруга гуляет? Эвтида подошла к постели, усаживаясь около лежащего мужчины, укладывая травмированную руку себе на колено. Дотянувшись до бутыля с настоем из можжевельника и алоэ. Приятный освежающий аромат вновь напомнил комнату, а белые лоскуты ткани пропитались фиолетовой жидкостью. — Вроде так, господин. Я не несу за неё ответа. Быть может ей приглянулся кто-то из ваших, — она осторожно стала касаться тканью разорванной кожи, оглаживая белую кожу, чтобы грязь не попала в раны и не воспалила их. — А что до тебя? — Господин, к чему это? Если вы и так всё знаете? — Эвтида нежно и аккуратно водила по коже, легко дуя на саднящие царапины, чтобы облегчить боль. Она была его морем. Бурным, непостоянным и таинственным. Так просто было толкнуть еë в объятия смерти, зная, что за сила таилась в этих заботливых руках. Убить и прекратить свои мучения, но обрек бы себя на вечное одиночество. Сердце упорно твердило, что вторую такую он не сыщет на землях Египта, не в долгих походах на Восток, не в сражениях с кочевыми народами. Она была такой одна, и сжечь подобный дар… Он окончательно терялся. — Разве наставник не должен за вами следить? — в его словах намёк, тихий шепот, говорящий о истинном знании. — У него своих забот полно, а молодость своë требует, господин, — ровно отвечает она, словно нет за душой секрета. Она осторожно и бережлива к нему, и это подкупало. — Ты прекрасна, — выдохнул Амен, словно опьяненный. — И все ночью норовишь голой прогуляться. — Нет, — недовольно фыркнула Эва, начиная перевязывать шрамы. — Просто я стала волноваться за вас, — она опустила глаза в пол, завязывая белые бинты. — У вас будут лишние шрамы. — Их много, — девушка провела взглядом от длинного узкого около самой шеи, оставленный кинжалом, прошлась по сильной груди с двумя небольшими порезами, но самый большой, подобный острому каньону прорезал живот справа. Уже розовый, его украшение за все проведенные бои. Амен следил за ней пристально, рассматривая изящные черты её маленького красивого лица. — Достаточно, — шепнул он, едва шевеля языком. — Многие пытались их оставить, но основные ещё подростком получил. Неопытный, импульсивный. Ещё не мог осознавать всю ситуацию, кровь бурлила, хотелось подвигов. — И ты их совершил, господин? Не так ли? — она играла. Играла или действительно чувствовала что-то к нему, похожее на совершенную нежность. Эвтида любви не знала, только боль. Исман и семья его пыталась научить, но всё напуганной оставалась. В руки не давалась и шипела, не верила, что кому-то понравится может. Не по внешности своей, а по душе. А эпистат смотрел так, что ноги подгибались. Её имя произносил специально долго, растягивая, пробуя на вкус. И её хотел. И она хотела, но разум выше стоял над сердцем. — Да, — Амен не понимал, отчего они вели этот глупый разговор, но вели. — Эва, — тихо проговорил он. — Останься со мной. — Хм, — она недовольно посмотрела на него, словно оскорбил. — Я не наложница тебе, господин. Если хочешь, попроси девушек с улиц ночных, а не ученицу. — Не о том подумала, — с довольной усмешкой проговорил он. — Не посмел бы тебя так оскорбить. Полюбилась мне слишком, — признался он. — Просто ляг со мной, дай тобой насладиться. — Неужто опьянели вы, — Эвтида почувствовала, как щеки краснеют, но его пьяный нежный взгляд окутывал с ног до головы. Верить словам хотелось, быть в безопасности и сытости. Не знать больше голода или нищеты. — Давно, тобой, — выдохнул он, наблюдая, как девушка в свете редких тусклых огней пламени опустилась рядом, слегка задирая накидку, что грудь прикрывала. Искусительница, скрытая невинностью. Амен был готов отдать всю жизнь, чтобы доказать это. Разве могут девы так смотреть, так ходить и двигаться. Она легла осторожно, стараясь не тревожить его руку. Устроилась, как кошка под боком, успокаивающе поглаживая по перебинтованной ране. — Сильно болит? — Терпимо, — отозвался Амен, сползая ниже на кровать. — Бывали и серьезнее. Просто заживать будет долго, хорошо, хоть не права рука. Пришлось бы просить Тизиана работать. — Отдых тебе нужен, господин. — Как фараон решит, — смиренно ответил эпистат. — Тогда и уйду на отдых, — он медленно провел по её волосам, перебирая каштановые кудри здоровой рукой, лаская её, даря неожиданное спокойствие. — Неужто и ты не волен собой распоряжаться? — нахмурилась Эвтида, опираясь на локтях и поднимаясь, рассматривая его дрожащие белые ресницы в свете тусклых факелов. — Мы все не вольны, неферут, — шепнул он, перебирая пальцами её кудри. До чего же странная была их пара. Амен пытался, допрашивал Дию до потери сознания, но так и не получил ответов. Все черномаги светились красноватым, пахли по-особенному — кисло, как дикие яблони, и травами. Как пахла сама магия. Даже вид их был ясен верховному эпистату. Эвтида отражала их тень, подобно длинному зеркалу в позолоченной оправе, водной глади, как луна отражала солнце. Не светилась, только показывала своё окружение, маяк среди бушующего моря. Он знал, точно знал, что та баловалась темным искусством, но зрение упорно твердило обратно, рисуя обманчивые надежды на счастливое далекое. Где не будет скверны и войны, а только укромный сад с гранатовым деревом над прудом и Эвтидой под ним, наблюдающей за тем, как солнце уходит за горизонт. Ему снились другие сны. Ему снилась их тихая спокойная жизнь, наполненная тишиной и нежностью, любовью настоящей. Он видел их общего ребенка на её руках и сердце замирало, не в силах выдержать всю красоту этой картины. Его семья. Настоящая, которую он сумеет защитить от любых угроз, ради которой был готов свернуть горы, поднять моря и всё к ногам их бросить. — Не боитесь со мной лежать? — А мне нужно? — ночь и ветер затушили последний факел, оставляя их в сумраке, и только бледный свет луны мог освещать помещение. Амен накинул на их тела теплую ткань, пытаясь защитить от холода. — Нет, — обреченно выдохнула Эвтида, укладываясь на его плечо. Она одарила его чувством забытого тепла, той усталой нежности, что приходит ночью после тяжелого дня. Она заснула на плече, доверившись ему, бережно уложив раненную руку на его грудь. Амен и вдохнуть не смел, боясь потревожить её сон. Не от страха, что кинжал вонзиться в его горло, не от опасения, что сны посетит. А от чего-то иного, что сжимало грудь.

***

Ночью Амен вернулся усталым с охоты, наблюдая за её работой в библиотеки. Эвтида не заметила его в тени места, куда не добивал свет факелов, поглощенная своими размышлениями. Ифе дала ей время, небольшую отсрочку, но сегодня предстояло выполнить все задания и придумать, что сказать наставнику, когда по городу объявят тревогу. Думала, не зная, что и делать. Агния давила с одной стороны, пытаясь уговорить Амена двигаться в сторону столицы, где точно хранилась часть тела Осириса. С другой, действий от неё ждала Ифе и сам Сет. С третей, Анубис продолжал охоту на сетопоклонников, то и дело срываясь на окружающих. — Попала, — тихо пробормотала себе под нос, выписывая очередной текст о войнах с племенами. — И что делать теперь? — Очевидно, ничего, — продолжала отвечать на свои же вопросы. Дию официально признали шезму и держали где-то. Эвтида ощутила укол вины, что даже не вспомнила о подруге, но ситуация была достаточно скверной. — Сама с собой разговариваешь? — послышался насмешливый, но не злой голос Амена. — Не ожидал тебя ночью здесь увидеть? — его рука всё ещё была в бинтах, обернутая пурпурной тканью. Глаза торжественно горели, глаза охотника. — Сам же приказал писать как можно больше, — оправдалась девушка. «- Да и мне помогает подумать обо всём. Кто же мог знать, что писательство так полезно?» — Ты редко бываешь послушной, — усмехнулся мужчина, наблюдая, как Эвтида поднялась с места и стала собирать свитки. — Я хотел с тобой поговорить. — О чём, господин? — Эвтида благодарила тех богов, которые создали темноту, иначе её пылающие щеки выдали всё. Сдаваться Амену не хотелось, гордость требовала борьбы до последнего. Пусть сам борется, как охотник, вылавливает добычу, которая уже ждет его. И Амен это понимает. — О нас, неферут. Я не хочу как-то оскорбить твоё достоинство, не хочу обманывать тебя, — он говорил смущенно, словно разговор его действительно пугал. — Я не думал, что такое случится когда-то, что какая-то женщина сумеет усмирить, заставить меня быть иным. Ты пришла ко мне, со своими чувствами. Я отверг тебя не по своей воли, чтобы сберечь твою добродетель, твою честь. Не нужны тебе людские переговоры за спиной. — Меня они не беспокоят, — выдохнула она, вставая перед ним. Красивая в сумраках, идеальная и нравом, и силой, и телом. Великолепная во всём своим воплощением. Амен был готов молиться ей, кинуть к тонким ногам весь Египет. Он не видел в ней темноту, что лилась в душах других черномагах. Она была такой, как все, но сносила, сбивала с ног, заставляя пасть на колени и просить о милости. — Меня твоё решение беспокоит, господин, — едва шевеля губами пробормотала она, беря пальчиками его широкую ладонь. — Я не приму неопределенности. «- Хотя лучше бы ты меня отверг», — пронеслось в голове. — Ты в душу мне запала, — признавал своё поражение эпистат. Брошенный на непривычное поле боя он потерялся в ходах, в тактике противника, принимая все удары, ломаясь под тяжестью ноши. Он проиграл, но в этот раз поражение считалось победой. — Моей прошу стать, моей госпожой, — эти слова отражались в ногах сладкой дрожью, и если бы Амен не держал её рук, Эвтида точно бы грохнулась на стол, и вся романтика исчезла бы вмиг. Но заметно упростило бы их разговор. — Никому не дам тебя обидеть, все головы склонят. Эва смотрела на него смущенно, опуская голову, но внутри все горело. Многие вниманием своим одаривали, предлагали разное, и все не хотелось. А Амен оглаживал лицо так нежно, задевая большим пальцем губы, не смея сделать большего. Ждал, пока сама согласится, пожелает, готова будет. Выбор давал, который никогда никто не предлагал. Без осуждения. Она могла попросить всё, что захочет, и он бы выполнил. Даже если не по нраву будет, руки опустит и не посмеет оскорбить вниманием своим. — Господин, — она свой голос не могла узнать. Осип совсем, растворился в окружающей их тишине. — О чём же вы просите сейчас? — пусть он скажет сам. Сообщит и она душу, сердце своё к его ногам бросит. — Останься со мной. Не только сейчас, — просил он, а в бесцветных глазах надежда сияла, любовь и преклонение. Он божество перед собой видел, ему данное за все страдания, друг другу подаренные. — На всю жизнь останься. Я не предам тебя, не оставлю, все сделаю, что пожелаешь, — шептал он, поглаживая щеку. — И от тебя верности буду ждать. — Не причинишь боль? Не бросишь меня? — поверить в подобное было страшно. Страшно, что появился бы человек, которой никогда бы не оставил, не сделал бы зло. — Любишь, господин? — Больше мира люблю, — и Эвтида припала к его губам. Тонким, сухим от дневного жара, с привкусом чего-то пряного. Амен сжал её тонкую талию, прижимая к себе, как сокровище, оставляя влажные следы поцелуев на щеках, лбе и подбородке. Он выцеловывал лицо, пытаясь доказать верность своих слов, что она нужна, что она любима и её не оставят. А сердце Эвы болело, ведь знала, что утром он в одиночестве проснется. Она оставит, раствориться в утреннем свете, как уходили сны на рассвете в первых лучах яркого солнца, которое с каждым днём затухало, ибо не было силы, которая могла защитить Ра от Апопа. — Посмотри на меня, — взмолился Амен, проводя сухими пальцами по щеке, стирая непрошенные слезы. — Я пугаю тебя? Вред причиняю? — Нет, — Эвтида всхлипнула, совсем тихо. — Просто боюсь я, — что она смела сказать? Я — шезму, которая пытается отыскать другого шезму, потому что он освободил древнее зло? Он прибьёт её на месте и решит всё проблемы разом. — Пойдём, — мягко проговорил Амен, беря её за руку. — Поговорим, если хочешь, но не здесь. «- Это ведь мой последний день здесь. Последняя ночь. Что же я могу потерять? Ничего, пожалуй». Этой смелости хватало ровно до дома Амена. Дальше накатил новый ужас. Воспоминания не помогали, только вводили в иное состояние, близкое к слезам и крикам. Она верила, что Амен ничего не сделает против её воли, знала, но легче не становилась. — Отчего трясешься? — Холодно, господин, — она врала. Врала ему во всём и гнева заслужила, но он терпеливо принимал, хоть и знал истину. Принимал и ужасал своими чувствами. — Боишься меня? — Нет, — она стояла в тишине его дома, опустив голову в пол, перебирая простые браслеты на своих руках. — Просто, я не знаю. Я не могу без тебя, господин. Сны мои тревожишь и душу. Амен осторожно поднес её ладони к своим губам, такой сильный, такой гордый и непобедимый, склонивший голову перед ней. «- Как бы всё сложилось, будь мы просто мужчина и женщина», -быть может, эта мысль посетила их обоих в тот момент, но ночь никогда не даёт точных ответов. Но в эту ночь, обещающую скорые потери, хотелось забыть всё. — Не станешь меня отвергать? — Нет, — отрицательно мотнул головой Амен. — Своей назовешь? — Назову, — это напоминало игру, глупую, ведь она сбежит от него сама, оставив разбитого. Имели ли право что-то требовать от неё? Хотелось сказать что-то ещё, но в голове было упрямо пусто. Эвтида резко дернулась вперед, прижимаясь своими губами к Амену, неловко, со слепым страхом, но пытаясь отдать ему всё не озвученное. Было ли это наказуемо? Было ли осудительным явлением? Эвтида была равнодушна к этому, невольно выдыхая, чувствуя, как крепкие мужские руки сжали её талию, притягивая к себе так сильно, что при желании не вырваться. И эта определенность даже успокаивала. Амен негласно решил за них обоих, и она была согласна с этим. Он был осторожен, когда снимал с неё одежду, стараясь не прерывать поцелуй, ласки, мягко перебирая одной рукой пряди волос, а второй освобождая от ненужной ткани. Не давал смутиться, разжигая новый пожар в трепетной душе. Эвтиде хотелось касаться его, впитывать тепло тела, его аромат, пока он не забудется в одной из ночей долго, вечного изгнания. Водила ладонями по груди, касаясь сильных плеч, пробираясь по шеи к мягким светлым волосам, пахнувшими миртом. Не было стыда, когда губы переместились на шею, прикусывая тонкую кожу, водя языком по выступающим венкам. Он давал, не прося ничего взамен, изучая новые участки тела, недоступные раннее. Эвтида могла только кусать губы, прикрыв глаза и вцепившись в мужчину до боли в пальцах. Отпустит и точно упадёт на пол, в самый Нил и захлебнется от переполнявших её чувств. Разве можно было испытывать всё это? И оставаться живой. Эвтиде хотелось плакать от счастья, от желания остановить мгновение и замереть, провести так всю свою недолгую жизнь. — Не стесняйся, — тихо попросил Амен, беря её на руки и укладывая на прохладную ткань постели. Кожа покрылась мурашками от контраста температур, и ей бы глаза в сторону отвести, ведь лунный свет больше не скрывал наготы невинного тела. Да только не могла. В темно-серых глазах плескался голод пополам с поклонением. Будь его воля, он бы создал с неё множество статуй, заменяя лики Афродиты и Бастет, или же спрячет их всех у себя в доме, никто не посмел бы видеть этот идеал кроме него. Амен ревностно относился. Что к работе, что к любимой женщине. — Ты прекрасна, — Эвтида ощутила, как краснеет, пока Амен избавлялся от своей части одежды. Она без стеснения смотрела, как обнажается белая кожа, как переходит точенный рельефный пресс со следами былых боев в… «- Исфет, как это вообще в штанах помещается», — от подобных мыслей стало смешно, но страх перед первой ночью был сильнее. Амен лег рядом, укладывая её голову на вытянутую руку, пристально рассматривая возбужденное лицо, приоткрытые губы, которые Эвтида то и дело облизывала от волнения, дрожащие ресницы. Вся Эва была перед ним открытой, смиренной. Редкое зрелище. Эвтида была готова сквозь землю провалиться, прямо к удивленному Анубису, который явно не ожидает увидеть свою обнаженную послушницу. Амен будто специально тянул, пытаясь рассмотреть все переживания и сомнения на лице. — Посмотри на меня, — этот шепот пробирал до костей, вспыхивал ярким пламенем в груди и Эвтиде хотелось просить большего. Она всматривалась в темные глаза. Он заботливо провел рукой по её телу, задевая грудь, набухшие от холода и вожделения соски, опуская ниже, задерживаясь у живота. — Всё хорошо, — она успокаивающе погладила его по щеке, намекая, что готова. Что довериться ему хочет. Амен вдыхал её запах. В эту ночь его сознание окутывал жасмин и пряности, в эту ночь голову занимала только одна. Он осторожно наклонился, укладываясь на полусогнутые руки, нависая над гибким телом, жадно впитывая каждую деталь, пытаясь запечатлеть картину в памяти надолго. Она лежала, глубоко дыша и то и дело облизывая пухлые губы, окутанная нежным сумраком. Его красавица. И только его. Амен никогда не испытывал проблем в удовлетворении низменных потребностей, знал, как нужно обращаться с девушками, но при виде такой Эвтиды терялся. Боялся боль причинить. Ласкал так, чтобы она имя своё забыла, полностью в нём расстворилась, покрывая поцелуями грудь, подтянутый живот, бедра, губы. Заставлял изнемогать от желания большего, цепляться за его спину. Эвтида дрожала от неизведанных ранее чувств, прижимая его к себе, зарываясь пальцами в белые волосы, когда язык скользил меж половых губ. Он управлял ею, заставляя отдать всё: душу, сердце и тело. Так, если б уже не владел всем этим. Анубис убьёт её, Сет, Реммао. Они верно подерутся за это право, но сейчас думать не хотелось. Эвтида жадно поцеловала Амена, стараясь отдать всю ту страсть, что скопилась внизу живота тугим комом. Он хотел запомнить, она хотела раствориться в нем настолько, что не пришлось бы больше думать. О тяжелом прошлом, преследующем её в кошмарах, о будущем, которое она не видела счастливым. Эвтида хотела остаться здесь и навсегда, отбросив всю магию и пообещать всем богам сохранять их порядок, принять все обеты. — Ты очень красивая, — выдохнул он, целуя в тонкое плечо, проводя язык к шее. Эвтида чувствовала себя жаждущей, между ног непривычно мокро, и с каждым прикосновением становилось невыносимо жарко. — Пытаешься смутить меня? — Разве я уже не сумел это сделать? — на покрасневших губах появилась милая усмешка, а поцелуй украсил её лоб. — Ты в любом проявлении очаровательна. Уверенна, что готова? — Спроси меня ещё пару раз, господин, — фыркнула она, отворачиваясь. — И может когда-нибудь мой ответ тебе придется по душе. — Мне приходиться, любовь моя, — тихо выдохнул он, устраиваясь между её ног. Эвтида старалась успокоиться и расслабиться, когда почувствовала его, и благодарила ночную тишину, которая скрывала множество деталей. Первый толчок и острая боль прознает низ живота, отдается где-то в районе груди, но не так болезненно, как представлялось. Амен двигался медленно, замирая и давая время привыкнуть. Эта забота успокаивала и убаюкивала, легкие поцелуи заставляли против воли расслабляться и двигать бедрами вперед, пытаясь насадиться полностью. Он тяжело дышал, стараясь сдерживать свой долгий голод, убирал редкие слезы. Капли пота текли по разгорячённым телам и, наверно, им потом придется долго вымывать запах друг друга. Эвтида не думала, хватаясь дрожащими пальцами плеч, сводя ноги на его пояснице, стараясь быть как можно ближе. Чтобы он запомнил её, впитал в кожу и свою память, стать его одержимостью. Достаточной, чтобы он сумел найти и простить. Боль постепенно отступала, сменяясь слабым ощущением чего-то приятного. Рука Амена скользнула между ног, слегка прерывая уже установленный темп, опуская на клитор. От этого по телу прошлась сладкая дрожь, а движения пальцами усиливали ощущение. — Амен, — тихо, не узнавая свой голос, проговорила Эва, сдерживая стоны. — было плевать, слышит ли кто-то их стоны, проходя мимо хижины, отводя взгляд. Плевать, что подумают люди, когда она выйдет из его дома утром, с заметными укусами на шее и плечах. Амен помечал еë, ставил своë клеймо, выжигал его на теле, пытаясь окончательно утвердить свои права. Эвтида же оставляла алые полосы на спины ногтями вместо острого кинжала, записывала своë присутствие в его жизни, но вместо чернил использовалась кровь. Вся их любовь писалась ею, чужой или общей, но это было то, что связывало намного сильнее лишних обещаний. Они никогда не говорили то, что не могли выполнить. Эва не клялась говорить всегда правду, впитывая кожей его горячий аромат, пока дрожь пробегала по телу колючим цветком. Смешение боли и удовольствия. — Ты такая красивая, Неферут, — в полубреде говорил Амен, пока бедная кровать из последних сил держала тела. Эвтиде хотелось рассмеялся от перспективы упасть на пол, но резкий толчок вышиб все мысли. Последние движения смазались в памяти, пока ноги свело приятной судорогой, а теплота разлилась внутри. Амен тяжело выдохнул, опираясь на свои руки, навис над Эвой, все ещë не выходя из неë. " — Будет забавно, если я понесу. Интересно, ребенок перекроет мои преступления или Амену будет все равно? " — подумалось Эвтиде, пока она уткнулась лицом в его шею, вдыхая настоящий запах его тела. — Видишь? Не все так страшно, — достаточно мило произнёс он, убирая прилипшие пряди с еë лба, любовно осматривая лицо. — Мне остаться? — Конечно, — Амен вышел, и неприятная пустота окутала Эву, вызывая лишь усмешку на еë губах. Совсем обезумела. — Ты можешь оставаться здесь всегда, — такое простое предложение. Утверждение. Он доверял ей ровно в той мере, насколько сам хотел верить. С улыбкой поглаживал живот, перемещаясь к грудям, проводя и пощипывая нежную кожу пальцами. — Амен, — недовольно- одобрительно фыркнула Эва, прижимаясь к разгоряченному телу. Теплая ткань окутала их, отрезая от остального мира. Полупрозрачный полог кровати скрывал даже от лунного света, оставляя их единственными в мире. — Не говори, что тебе не нравится, — его ленивые ласки распаляли с новой силой. Она протянула свои руки, обнимая его, положив голову на плечо, полностью отдавая своё тело. — Ты не боишься за то, что будут говорить? — Пусть, — отмахнулся Амен, баюкая еë в руках. — Если хочешь, можешь повесить на себя свиток со словами «Любимая эпистата», если кто-то разберет твой подчерк. Эвтида только недовольно промычала, погружаясь в сон с надеждой, что в эту ночь еë не посетят кошмары.