Десять казней Египетских

Пять дней: Эва надеялась, что умрет. Но Анубис держал слово не забирать еë. Можно было принять за заботу, можно за настоящую пытку. Можно было принять многое, но точно не это. Она лежала и не хотела дышать. Каждый вздох раздирал внутри лёгкие, отравлял бегущую по венам кровь. Разве смела она жить после смерти брата? Разве смела открывать глаза ранним утром, стоит только первым лучам солнца коснуться темных глаз? Ей снилось детство в добром доме, где самая лучшая мама, пусть и не родная, заботливо укутывала еë одеялами, стоило только простудиться, бегая по вечерам с детьми на реку в поисках сладких кореньев или посмотреть на ночных животных, выползающих после дневного жара. Тогда она заболевала и рядом всегда был Исман, готовый помочь чем только мог, отправляя в рот малышки большие ложки с мёдом. В доме брата она практически забыла о нищете и голоде, находясь под защитой любящих взрослых. И вот как она им отплатила. По её вине кровь брата обагрила песчаные земли. Эва утонула в новом приступе истерики, кусая кончик подушки, стараясь заглушить всхлипы и крики. Ей казалось, что слез уже не осталось. Она истощила себя, но каждый день показывал новые границы боли. — Эвтида, — она слышала своё имя много раз от всех, кто заходил в еë дом, но все голоса слились в один непрерывный гул. Она не могла их слушать, закрываясь руками. Сколько времени прошло? Год, месяц, неделя. Все смешалось. Она до боли сжала кулаки, впиваясь ногтями в нежную кожу до крови, до следов, в тщетных попытках утопить душевную. — Эва, — зовет Ливий, но она не откликается. Он прикладывает ладонь к еë лбу, осматривает посеревшую кожу и впалые щеки. Она на мертвеца ожившего похожа. — Пожалуйста, тебе нужно поесть, — взмолился он, не в силах наблюдать за пыткой. — Не калечь саму себя. Не убивай. Да разве она может? Кровь стекала по ладоням, пачкая постель. Нет дела. Холодная мокрая ткань касается еë головы, повисает запах трав. Она глубоко вздохнула, ощущая странную лёгкость и сонливость. — Тише, тебе нужно отдохнуть, а потом поешь, — он сжал еë ладонь, с ужасом отмечая кровавые разводы. Ливий ничего не сказал, только обработал свежие раны, перевязав крепкими лентами из льна, и оставил дрейфовать между сном и явью. Следующий раз она проснулась уже вечером. Руки еë бережно были укрыты. Платье сменилось на одежду для сна, в комнате царил свежий запах фруктов. — Как ты? — голос Амена вырвал еë из небытия, заставил сфокусировать взгляд на его бледной фигуре. Она не ответила, отводя взгляд. Его присутствие било сильнее, напоминая о чувствах, на которые она теперь не имела право. Она попыталась ответить, но голос предательски застрял в горле. — Не нужно, — Амен попытался смягчить голос, плавно подходя ближе. — Ливий говорит, что ты ничего не ешь. — Можно подумать, тебя это должно волновать, — Эвтида со злостью посмотрела на него. Проще было свалить вину на его плечи, решить, что это он не дал ей спасти брата, нежели признать случайность. — Исман должен был жить, а не я. — Не нужно так говорить, — с плохо скрываемой болью в голосе проговорил эпистат. — Боги сами решают, когда нам стоит покинуть этот мир. Мне жаль, что я не смог его спасти, но я обещаю тебе смерть тех, кто принёс проклятие на землю. Он говорил уверенно, твердо, но это лишь забавило. " — Ты не убьешь Сета. Не убьёшь его предавшего ученика», — подумала она, печально улыбнувшись своим мыслям. " — Ты не бог. " — Но тебе нужно поесть, — продолжал настаивать Амен, будто бы еë здоровье действительно было важно. И это позволяло тешить себя глупыми мыслями. От которых становилось тошно от самой себя. Эпистат осторожно наклонился к ней, укладывая широкую ладонь на горячий лоб. — Прости, господин, но я не хочу никого видеть, — она отвернулась, зажимая уши руками, как маленький ребенок. — Эвтида, убив себя ты не поможешь Исману, — хмуро заметил он. Эвтида ожидала длинную речь, но следующем, что было — это скрип закрытой двери. Он позволил остаться наедине, а для такого человека, как Амен, это было большим шагом. Эвтида хотела пропасть, просто исчезнуть. Пасть в самую бездну, стать безликой прислужницей, лишенной эмоций и памяти. Быть ничем, раствориться в бесцветной пустоте. Десять дней. Ночь наступила быстро, и все уже скрылись за дверьми, оставив кошмары мира за пределами толстых дверей. И в чем была воля Анубиса? Она тихо притворила дверь, ступая босыми ногами по холодному песку, и только шорох накидки цвета слоновой кости выдавали присутствие ночной гостьи. Тёмные волосы тяжёлыми кудряшки растрёпано лежали на плечах и спине. В ночи слышатся вой то ли волков, которых здесь никогда не было, то ли голодных шакалов, рычащих в поисках еды среди однообразных пейзажей, похожих на однотонное изображение на песочных стенах храмов и гробниц. Среди них слышался крик ночной птицы, вспорхнувшей прямо в иссини чёрное небо, подобно духу. Эвтида вздрогнула, но продолжила идти по пустым улицам, среди тёмных окон, закрытых ставнями или прибитыми деревяшками, опасаясь новой напасти. Она не могла их осуждать. Эта земля пропиталась кровью так сильно, что казалось песок приобрёл оттенок Красных пустошей, которые то и дело приходили в еë беспокойных снах. Вода Нила сегодня была спокойна, отражающем зеркальной поверхностью свет далёких звёзд. Холод воды коснулся разгоряченных ног, вызывая толпу мурашек по коже. Слезы влажными дорожками лились по щекам, застилая глаза. В этом был печальный итог? Будет ли рад Анубис, будет ли гневаться на неё? Ей бы только раз увидеть Исмана, коснуться кучерявых каштановых волос и услышать его весёлый голос. — И зачем? — прошелестело совсем рядом. И она бы не заметила, если бы в этот миг мир не замер в одном положении, превращаясь в эллинскую статую. — Кто здесь? — выдохнула она и первая волна ночного холода обдала плечи. Эвтида вздрогнула, обнимая себя. — Я нигде и всё же рядом. Всегда буду рядом с теми, кто не осквернил себя и не посветил служению неправильному, — прозвучал печальный голос Анубиса. — Хочешь историю? — Историю? — Эвтида окончательно остановилась, не понимая. С чего вдруг бог решил рассказывать ей истории? — Господин, но зачем мне это? Разве не видишь, что мне плохо? Моя жизнь превратилась в руины Трои, а мне по судьбе стать пленницей не своих желаний. Разве заслужила я это? Разве это твоя милость? — Боги редко бывают милосердны, — прошептал он, появляясь из сумрака ночи призрачной фигурой над водой. Темные ноги опустились на зеркальную поверхность Нила, но призрачный зелено-синеватый свет окутал их, скрывая от взора смертных. Золото его глаз притягивало к себе, золото цепей - окутывало тело, очерчивая подтянутое и сильное тело. — Ещё реже они отвечают на мольбы. Тебе ещё много придется пройти. Любое твое решение приведёт кого-то к гибели, — спокойно говорил Анубис. — Любое решение — к большему хаосу или порядку. Это неизбежно, и все также действительно, реально, как солнечный свет. Тебе нужно бежать. Сет уже видел тебя, он знает тебя. Чувствует кровь его жрецов на твоих губах. Твой наставник — его слуга. Вопрос времени, когда над вашими голова взлетит клинок. — Отлично, значит мне даже не надо себя убивать, — пробубнила Эва, вздыхая. — Почему ты думаешь, что мне так нужна моя жизнь? — Потому что ты любишь и любима, ты больше не одна, Эвтида. Оглянись вокруг себя. Та напуганная маленькая девочка выросла и ей не нужно больше бежать от чьих-то рук. Ей больше не придётся оставаться одной даже в самой темной комнате, куда не добивают яркие огни факелов. Эвтида отвернулась, опуская голову. Темные воды ласкали ноги и не казались такими пугающими. Ей вдруг причудилось лицо Исмана в отражении. Его печальные глаза, в которых читалась безграничная братская любовь и надежда. Надежда на то, что Эва сможет жить дальше, найдёт в себе силу и любовь. К миру, к другим, к самой себе и своим ошибкам. Ей показалось, что мир вдруг на миг стал светлее. — Эва! — голос Ливия вывел её из раздумий. Лекарь напугано стоял на берегу, сжимая какой-то поднос с бинтами, видно, ходил к больным. — Что ты делаешь?! — действительно. И что ей говорить? «-Я хотела утопиться, но бог мертвых попросил этого не делать и сказал, что Сет уже ищет меня? Действительно, забавная ситуация». — Прости, — она опустила голову, сумев выдавить из себя только это. Ливий как-то печально выдохнул, опуская свои вещи на песок и подходя к кромке воды. — Ничего, давай, выходи. Простынешь и сляжешь точно. Хочешь в кровати неделю провести? Уверен, наш драгоценный эпистат тебя и там достанет, — Эва нервно хихикнула, подходя к лекарю. — Да уж, он будет зол, — Ливий заботливо приобнял её за плечо, помогая выйти на сухой песок. — Видимо, мне совсем худо. — Не думай об этом, — попросил лекарь. — Иногда наши души сгорают и им нужно время, чтобы восстать из пепла. Тебе не нужно стыдиться этого или извиняться. Мы все беспокоимся за тебя, Эва. Просто знай, что ты не осталась одна. У тебя есть друзья, которые всегда будут с тобой. Дома опять было пусто. Дия так и не вернулась с ночной прогулки, и ей бы начать переживать, но внутри царила сладкая пустота. Она намного лучше, чем душащая боль. Ливий осторожно уложил девушку на кровать, накрывая теплым одеялом сверху. Эвтида устало улыбнулась, потирая глаза, которые болели от изнеможения. — Я с утра к тебе приду, — пообещал лекарь. — И проверю, чтобы ты поела. — Не беспокойся, я возьму себя под контроль. Я знаю, Исман бы не хотел этого. Просто одно — это знать, а другое — вытравить в себе всю боль. Это не так просто. — Люди часто тонут в ней, не стоит стыдиться, — что-то в карих глазах сверкнуло, напоминания о давно забытом. Эвтиде вдруг резко захотелось проникнуть в глубину такой простой на первой взгляд души. Ведь что она знала о Ливии? Ничтожно мало для человека, который спасал ей жизнь. — Ты испытывал подобное? — К чему ты это спрашиваешь? — он вопросительно смотрит на неё, но Эва читает по лицу всё смятение. — Мне просто хочется узнать тебя. Разве это так преступно? Я не знаю тебя, Агнию, да даже Тизиана и Амена. — Уверен, они в восторге и с большой радостью расскажут тебе о своей жизни. — Ну да, мертвым то можно всё доверить. — Не говори глупости! — возмутился парень. — А ты не уходи от ответа! Не переводи тему. Если тебе тяжело говорить, то мы можем перенести его на лучшее время, — Ливий с легкой улыбкой покачал головой, сжимая её руку. — Давай договоримся: ты приходишь в себя и начинаешь работу, а я, так и быть, поведаю тебе увлекательную историю моей жизни. Эвтида недовольно хмыкнула, но всё же пожала руку, принимая условия сделки. И всё же на душе постепенно прорастала тревога: куда пропала Дия, как близко от неё Сет и какие условия он поставит ей. Той, что обещана ему. Разве не эта огромная шутка? Сет забрал черномага, который принадлежал Анубису, а тот забирал её. Им впору бы друг с другом подраться, а не дергать и без того усталых смертных. Да только злиться на богов — дело провальное и гиблое. В памяти ещё свежо воспоминание о трупе в руках бога мёртвых. Эвтида дождалась ухода друга, приняв перед этим отвар для сна, и перевернулась на бок, прижимая ноги к груди, как напуганный ребёнок. Из окна тихо лились ночные звуки и редкие шаги патруля, который всегда присматривал за поселением, пока основные силы занимались городскими делами. Не больше трёх человек, которые старались не шуметь и уважали желание обычных трудящихся выспаться. Да и их присутствие теперь успокаивало. — Рад, что тебе лучше, — это были первые слова, которыми её встретил Рэймсс, когда она села за стол для завтрака. — Выспалась? — Весьма, — согласилась девушка, внезапно ощущая, насколько же она голодна. — Что-нибудь ещё происходило, пока я была не в себе? — Нет, всё затихло. Только лечили раненных, да жрецы всё ходили. Обеспокоенные не на шутку. Они же маги законные, им то можно колдовать, да только напуганные. Словно понимают, что происходит, но говорить не хотят. — Может они не знают, вот и испугались, что сделали что-то богам, — пожала плечами Эвтида, отламывая от горячей булки кусочек. — Я бы тоже была обеспокоена, ведь неудачи повесят на меня. Они в безопасности, пока делают всё, как нужно и приносят пользу. Как только начнут выбиваться из требований — убьют. — Ты настроена выполнять заказ? — тихо прошептал друг. — Если нет, мы просто возьмём Дию, хотя её здравомыслие заставляет меня напрягаться. — Что-то случилось? — Эвтида задумчиво посмотрела на кружку, пытаясь вспомнить всё происходящее. — Она иногда уходит ночью, но не мне её судить. И сон какой-то странный. Хотя, — она постучала пальцем по столу. — Она что-то пьёт. Не знаю, прячет хорошо, но это может как-то влиять на неё. — Сможешь узнать, что именно она скрывает? — Думаю да, хотя рыться в чужих вещах совершенно не хочется. Так что тебя пугает? — Я видел, как она ночью около границы пустыни ходит и бормочет что-то, как разговаривает с кем-то или проклинает, — они оба замерли на этих словах, ощущая холод ужаса, который постепенно поднимался от земли. — Я знаю, Дия не любит проклятия и чем миролюбивее дело, тем она счастливее. Но что подумают охотники? Вряд ли они примут её за местную дурочку. Что ещё серьезнее, Ремму не нравится, сколько проблем она приносит. — Он хочет отстранить её от обучения? — Эве казалось это достаточно разумным решением. Если черномаг не может выполнять требования наставника, тот просто прекращает с ним занятия. — Сомневаюсь, — хмуро ответил Рэймсс, опуская глаза в свою тарелку. — Боюсь, из обучения только один выход — смерть. — Он убьёт Дию? — это звучало дико. Рем хоть и был жестоким времени, но не был лишен справедливости. Убийство девушки точно заметят и начнут расследовать. Он не настолько дурак. — Скорее подставит и её казнят за магию. Это решит много проблем: охотники знают, что в поселении шезму, я слышал их переговоры. А если им дать одного — они приутихнут и дадут передышку. — Ты хочешь, чтобы я помогла найти вам доказательства её вины?! — от одной мысли об этом Эве стало так противно, что захотелось влепить Рэймссу по лицу. — Чтобы я помогла осудить Дию? — Нет, — Реймсс вздрогнул, как от удара. — Я скорее прошу тебя сохранить свою жизнь. Я боюсь за тебя, Эва. «-Да я тут одна уже ничего не боюсь. Самое страшное уже случилось.» — Ладно, мне нужно найти эпистата. Сказать, что я готова к работе. Эвтида направилась в дом, чтобы переодеться и осмотреть вещи. Дия уже лежала на кровати с потемневшими глазами и бледной кожей, которая посерела от слез. Жалость скопилась внутри груди тугим комком. Всë же Дия любила Исмана, и была намного слабее, когда дело касалось еë чувств. Она не могла, сжав зубы, просто встать и идти дальше, не уничтожая дорогую память о человеке, но и не утопая в воспоминаниях, в которых часто можно было найти погибель. Эвтида опустилась у сундука, тихо приоткрывая крышку и доставая синее платье. На дне сундука в простом мешочке, запрятанном у стенки. Тонкое стекло коснулось пальцев, стоило только открыть его. Запах: яркий, насыщенный, легко запоминающийся. Эвтида отпрянула, словно это был сильный яд. — Ибога! Да ну, зачем Дии его принимать? — вся обреченность ситуации стала прорисовываться расплывчатым изображением. «-Исман мёртв, Реммао — служит Сету, а сам Сет уже знает обо мне. Вопрос времени, когда он прикажет моему наставнику принести моё сердце. Что же делать?» Для начала стоило уничтожить любые подозрения со стороны охотников, обезопасив себе путь на отступление. Эвтида нервно вернула вещи на свои места, принимаясь тихо ходить по комнате, расчесывая волосы. Думать нужно было быстро. Каждая секунда решала её жизнь, и как видят боги, не только её. «- Дию я уже не спасу», — она сглотнула, бросая взгляд на спящую измученную подругу. Как же мерзко становилось от подобного, но в одном Рем был прав. Она не может спасти их обеих. Кто-то должен будет умереть от рук охотников, а жить хотелось. Была ли она этим желанием жить ужасна? Эвтида вернула гребень на месте, прикрывая глаза. Она хотела жить, но могла намекнуть, посоветовать бежать. Амен сразу же бы понял, кто шезму, но это дало бы время. — Дия! — она стала пытаться растрясти ту, но в ответ получала лишь бессмысленный поток речи и расфокусированный взгляд карих глаз. — Вставай давай! У тебя немного времени! — Дия закашлялась и её стошнило на пол оранжевой жижей. Такое бывало после передозировки, когда ибоги употребляли слишком много. Организм не мог справиться, для него это было отравой. Шезму продолжила откашливаться, освобождая желудок, а Эву слегка помутило. Она отвернулась, всматриваясь в маленькое окошко. Как бы саму не вывернуло. От происходящего хотелось плакать. Ну куда она в таком состоянии уйдёт? — Не кричи, пожалуйста, — хрипло ответила Дия, поднимаясь на кровати. — Ч-что случилось? — Реммао хочет избавиться от тебя! Он считает, что охотники вышли на нас! Тебе нужно бежать как можно скорее! — Пускай, — обреченно тихо ответила Дия, укладываясь обратно. — Чего? Ты себя слышишь? Тебя на смерть обрекают! — А мне жизнь не милее, — она всхлипнула. — Я не хочу жить, ты ведь меня понимаешь, Эва. Только ты нашла в себе силы, а я устала их искать. Я к Анубису хочу, грехи свои очистить за всё, что сделала. — Что ты сделала? — Эвтида наклонилась, морщась от стойкого кислого запаха ибоги и желудочного сока. — Плохого — достаточно. Я должна была отказаться от этого, найти более приличное занятие. Мы все знаем, на что идём. И тебе идти надо, Эва. Не губи себя, — это было последнее, что она услышала от подруги.

***

Ночь наступила в тот день оскорбительно быстро. Словно только и хотела поскорее выгнать их на огромные равнины, а затем пустить хищников по их следу. Темная, мрачная, торжественно-злобная она только и ждала окончания, ожидала крови на улицах Фив, принять в свои руки ещё одну душу, по которой никто не будет плакать. Злобная. Она могла слышать смех змея Апопа, что бродил вслед за Ра по подземному Нилу, стремясь поскорее забрать ненавистного бога, поглотить весь свет. Эвтиде казалось, она слышала это всё, сидя под сикоморой. В Гермополе это дерево считало священным, под ним Сехмет обезглавила змея, по легенде. Девушке казалось странным, что безголовый враг может преследовать бога после смерти. — Странно это всё, — проговорила девушка, наблюдая, как диск луны медленно поднимался из-за песчаных равнин. — Не находишь? — Чего? — Рэймсс сидел рядом, то и дело нервно осматриваясь, боясь быть застигнутым. — Мы носим имя Шезму. Бога убийства, крови, охранника мумий и палача грешников, палача Осириса. Но большинство уверенно, что служим мы Сету. Некоторые — Анубису, и к ним больше любви. Как это происходит? — Шезму ещё бог виноделия, — напомнил Рэймсс. Эвтида тяжело вздохнула на подобное заявление. Вряд ли кровь грешников из раздавленных голов можно было считать вином, но кто она такая, чтобы спорить с богами. — Думаю, потому что он редко выходит на землю. Его обитель — это подземный мир, около трона Осириса, которому он служит, — парень нервно коснулся губ, а затем вернул руки на песок. — Мы все шезму, пока не выберем себе бога для службы. Конечно, многие остаются под Сетом, тот принимает их всегда. Выбора просто нет. — Отчего же? — Остальные находятся под взором жрецов, — нахмурил брови Рэй. — Понимаешь, ты навсегда привязана к храму, не сможешь делать то, что хочется. Будешь на правах раба. Сет хотя бы даёт свободу и возможность стать большим. Он ведь не злой бог, Эва. Помнишь, он был тем, кто сражался со змеем Апопоп, защитник Сета, пока не сменилась династия. Теперь Птолемей говорит о нём, как о великом зле. — Но он убил брата, — «и не один раз». Эвтиде хотелось с кем-то поговорить, обсудить. Хотелось, чтобы Рэймсс её понял. — Боги редко бывают милосердными, — вздохнул юноша. — Редко. Мой брат сделал много ужасных вещей, но они были нужны для защиты моей семьи, нашей. Я не могу его винить, понимаешь. Никого нельзя винить. Мы все же не убиваем. — Он подставит Дию, это — смертный приговор. — Я ничего не могу сделать. Уверен, Амен знает, кто мы. Просто у него нет доказательств. Мы всегда будем в опасности, Эва, — он печально улыбнулся, сжимая её ладонь в жесте поддержки. — Из-за людей, охотников или других шезму. Мы сами выбрали такой путь. А Эва всё думала. Думала о храме Хека, где изучали магию по воле фараона и учились лечить, где преподавалась «мирная магия». Думала о том, что можно было накопить на обучение там, в столице, пусть и под надзором охотников, зато не с ножом под подушкой. Думала, что там они с Аменом могли бы оба найти мир для своих душ и того урагана, что бушевал внутри. Представляла, как ждет его у храма с очередного обхода или дальнего странствия в своём белом одеянии ученицы, как собирает травы и залечивает раны, а может, она смогла бы отправляться с его отрядом в другие города или земли. Амен бы дал ей истинную свободу, о которой одинокая женщина не могла мечтать, если родилась не в знатной семье. Эвтида смутилась, чувствуя, как начинают гореть щеки от мыслей, но сердце предательски бьётся, напоминания о вкусе его губ, о горячих руках и о жизни, которую она так хотела увидеть. — Ты стала какой-то другой, — внезапно сказал Рэймсс. — Всё больше отдаляешься, с охотниками вечно. — Тизиан достаточно милый, если его узнать, — и это было правдой. Справедливый, не лишенный юмора и искренности, он внушал доверие, а ещё жутко смущался одной из помощниц Ливия, которая всячески подначивала бедного мужчину. — Что до моего изменения. Мы все изменили, Рэй. Больше нет тех юноши и девушки, вошедших в храм для обучения, наивно полагающих, что мир предательски прост. Пусть мы оба и не знали достойного детства, мы сами выстроим нашу жизнь. Я не хочу умирать, и если я полюблю, я откажусь от магии. Она хотела рассказать, хотела поделиться и довериться друг другу. Получить совет, в силу своей неопытности. Эвтиде не хватало материнской любви, не хватало любви человеческой, — Ты влюбилась, — кивнул парень с обреченностью в голосе. — Это плохо. Любовь для нас опасна. — Она для всех опасна. Поэтому многие из нас не заводят семей. Птолемей ведь объявил, что и семьи будут убиты. — Отчего же он так их возненавидел? Ведь должна была быть причина, по которой начались гонения? — Эвтида знала, что никто не даст ей ответов, но молилась, надеялась, что новый правитель сменит гнев на милость и позволит всем жить спокойно. — Он — македонец, может, у них свои мысли на этот счёт. Давай не будем размышлять о чудесах. Ночь наступила, нам пора идти. Они шли по крышам и закоулкам, там, где даже воры не ступали. Темными тенями растворяясь по подворотням, оседая на стенах и мощенных дорогах. Незримые, тихие, как сама ночь. Эвтида кралась следом, то и дело оглядываясь назад, прислушиваясь к шагам. Храм Анубиса не был рад им, встречая черными пронзительными глазами огромных статуй, охранявших вход. С золотым покрытием, они смотрели на Эву, высказывая своё недовольство. Ему не нравилось, когда тревожили мертвых. Культ смерти был самым главным в Египте, никто не смел нарушить покой, не боясь прогневить богов. Никто! А шезму нарушали, будили души, мешали Ка дойти до конца своего пути, на Суд. Эвтида почувствовала себя грязной, оскверненной, но продолжила идти за Рэймссом, сдерживая нервную дрожь. Небольшой мост к храму освещали яркие горящие чаши с огнем. В столице он ещё величественнее, Фивы смели лишь уподобиться этой красоте. — Нам на второй этаж, — тихо проговорил мужчина. Эвтида послушно следовала, прикрывая лицо длинным капюшоном. Помещения были пусты, обо всём позаботились, но сознание девушки подбрасывало воспоминания. Ужасные, кровавые. У каждой стены казался анубасит, готовый выскочить из-за стены и резануть серпом их горла, чтобы потом подарить тела Анубису. «- Пока Сет казался самым миролюбивым ко мне», — невольно подумалось Эвтиде, но та быстро отбросила мысли от себя. Нужное тело лежало на специальном столе, уже помытое и готовое к ритуалам. Времени немного, но им должно хватить. Бледное от смерти, оно представляло собой жуткое, но привычное зрелище. Десятки раз Эва приходила к ним немой тенью и столько же растворялась среди городских трущоб. И могла ли она уйти от обыденности? Привычной жизни, где она беспокойно жила, опасаясь каждого прохожего. Любой всегда мог сдать, донести наместнику и тому бы пришлось выполнить свою работу. — Сосредоточься, — сказал Рэймсс, надевая на своё лицо маску. И она закрыла глаза, настраиваясь. Но виделась ей не душа. А нечто иное. Красная пустыня. Дешрет. Вздымалась песчаными бурями, темными облаками, возвышающимися над её головой. Ноги тонули в мелком жестком песке, совсем не похожим на тот, что оседал по берегам Нила. Перед ней стояла та женщина. Только теперь в ней не было наигранного удивления, страха или неверия. Смугловатое лицо выражало какую-то решительность, в голове невольно всё сложилось. — Анубис тебя не нашел? — всё, что смогла выдавить из себя Эва. — Он знал, но я ушла. Я люблю его, — смиренно проговорила она, приглаживая густые темные локоны, покрытые платком. — Но он ошибается. Это свойственно богам и людям. Все способны заблуждаться. — И в чём же он заблуждается? — Во мне, — раздался второй голос. Мужской, твердый, но с своеобразной хитринкой в голосе. Похожий на притворный шепот. Знакомый шепот. — Господин Сет, — человек, которого она видела у реки, человек… Нет, он не был им. Бог Сет с красными глазами и волосами подстать той крови, что он пролил, его гневу, его владениям. Убийца, палач Египта, и в то же время его единственный защитник. — Как я рад тебя видеть вновь, Меренсет, — Эвтида поморщилась от своего имени, как от удара. Ирония ли, что её, исполнительницу воли Анубиса назвали возлюбленной Сета. Знали сам бог мертвых? Видно знал, оттого и захотел именно её руками разрушить планы бога войны, отомстить тем, что принадлежало ему. — Я не твоя, — только и прошептала она, пытаясь проснуться, но её грубо одернули. — Себе хоть не ври, — отмахнулся Сет. — Моя, хочешь или нет. Мать твоя за отца и за себя отплатила. Он должен был отдать тебя, но не пожелал. Назвал Эвтидой. — Не тебе на него гневаться, — внезапно возмутилась женщина. — Не суди моих учеников, моих детей за грехи, которые им пришлось совершить. Они их искупили. Все почти. Кровью: своей или семьи. — Ифе, всё, что происходит сейчас — твоя вина, — недовольно заметил бог. — Не будь ты столь снисходительной, всё бы закончилось лучше. — Не смей меня винить, — теперь Эва ощущала себя неловко, наблюдая за руганью двух богов, как маленький ребенок смотрит на родителей. — Я всё сделала, что могла. Хемсет сам власти захотел, под рассказы твоих людей попал. — Достаточно, — Сет поднял ладонь с длинными пальцами вверх, показывая, что разговор закончен. — В любом случае, я не убивал Осириса. Не люблю повторяться. Это достаточно скучно. — Тогда кто его убил? — Хемсет освободил или приручил Апопа, — Сет потер переносицу, словно его мучала головная боль. — Он слишком многому научился и богам уподобился. Решил, что ему не нужны македонские цари, и бессмертные. Сам всё лучше знает. И на тебя скоро охоту объявит. — Я нынче знаменита, — хмыкнула Эвтида, не понимая себя от страха. Богам дерзить было глупо, но сил на ещё одного убийцу не хватало. — Я не могу тебе рассказать всего, — с материнской нежностью проговорила Ифе. — Есть некоторые ограничения и клятвы, но обещаю, скоро ты всё узнаешь. — О чём же, госпожа? — О прошлом, о настоящем и будущем, — расплывчато ответила женщина, прикасаясь к её щеке. Эвтиде взвыть захотелось, но видно манера была такая у бессмертных — как можно меньше понятного. — Задача есть для тебя, мы скроем от Анубиса и от остальных твою правду, — серьезно начал Сет. — Хемсет оставил след, но он теряется в покоях наместника. Отчего Ифе и пришлось туда пробраться. Он сговорился с ним и остались свитки, в которых хранится необходимая нам информация. — Но я не вор, я черномаг, — трудно представить, какого ей будет, заставь кто-нибудь за такой работой. Реммао точно голову оторвёт, хотя тут ему придется ругаться с Аменом за это право. Она бы посмотрела на это сопротивление. — Это и не потребуется. Свитки наверняка уничтожены, — более расслабленно проговорил Сет, улыбаясь уголками губ. — Но во снах его сохранились. Нужно в них пробраться и посмотреть. Я бы и сам мог, но мне нельзя показывается в пределах божественных городов, а там Гор и Анубис, сразу почувствуют меня и начнёт погоня. Ифе тоже магию использовать нельзя, он её заберет и запрет точно. — Он очень зол, я знаю, — вздохнула женщина. — Но я помогу тебе пробраться в поместье, обойти стражу и слуг. — А что до тела Осириса? — В письмах и должны быть указаны его места, — задумчиво проговорил Сет. — Скорей всего один в столице точно, ему нужно контролировать это. Второй ты нашла. Остался последний. — И некроманты, — вздохнула Ифе. — Служители Анубиса. — Зачем? — Некроманты и черномаги в общем очень полезны. Только им дана способность воскресить бога. Смертный сын Гора или черномаги могут пробудить любого ото сна около главной пирамиды, где хранятся врата в бездну. Всё навалилось слишком быстро, как находили бури на землю, сбивая с ног. Теперь становились ясны мотивы и Анубиса, и Сета, но всё же, никто не вспоминал, что перед ними ещё девочка: напуганная, неумелая, влюбленная. Расскажи она всё Амену, он бы умер от удивления или же сначала придушил её? — Но как он смог освободить Апопа? — Не совсем его, — Сет скривился то ли в презрении, то ли в ненависти. — Часть сущность, если можно так сказать. Но и этого достаточно, чтобы натворить дел. Змей засел где-то, ждёт своего часа. Но не к месту, — тонкие кровавые губы растягиваются в ехидной улыбке. — Тебе нужно прийти в себя. Собачки Гора уже обнаружили вас. Жуткий грохот выводит Эвтиду из сна. Перед окном замерла фигура Ифе в длинной красной мантии с золотыми украшениями. Рядом замер удивленный Рэймсс, который в отличии от одаренной Эвы, занимался выполнением работы. — Кто ты? — он явно нервничал, а Эвтида была готова от пережитого смеяться, как безумная. — Тише, маленький шезму. Иначе раньше жизнь свою оборвешь, — заботливо проговорила Ифе. — Нужно бежать, как можно скорее. Вы осмотрели здание на наличие других выходов. — Окно, — через чур спокойно отметила Эвтида, чуть ли не ломая себе пальцы, до того сильно сжала руки, стараясь унять дрожь, а в это время на первом этаже слышались тихие шаги. В обычный день работы и не услышишь, если не знать. Но она знала и была готова написать свою последнюю волю. Уверена, Амен жалеть их не станет. — Что ж, будет так, — Ифе поманила их рукой к себе. — Как увидят вас, сразу в окна бросайтесь и в разные стороны. А там — бегите, но так, чтобы за собой их не привести. Амен ворвался первым. Прекрасный в своей ярости и гневе, в черных одеждах, похожий на мстительный дух. Он замер в дверях, а за его стеной столпился остальной отряд. Прозрачные глаза внимательно осматривали их, пытаясь найти во всей троицы слабое место, в которое можно было ударить. И как всё было бы просто, будь она сейчас в его постели, дожидаясь с охоты, а не планируя прыгать в окно при первом удобном случае. Ждали их, чтобы засады внизу не получить, а у Эвы в голове совсем пусто, хотя Реммао бы сказал, что вечно ничего там нет. — Печально, — тихо, практически неслышно выговорила Ифе. — Печально видеть тех, кто не должен быть на разных сторонах. Но прояснить не вышло. Охотники, повинуясь то ли общему разуму, то ли так отрепетировали все, что двинулись на них одной волной. Не торопясь, будто жертве некуда было бежать, да только Ифе руку вверх подняла и предметы в воздух взлетели. «- Это точно не магия черномагов», — в ужасе выдохнула Эва, наблюдая, как парят столы и мелкие предметы. «- Или просто утраченные знания». Амен не выглядел озадаченным, он двигался медленно, подобно истинному хищнику. Грациозный, ловкий для своего размера. Эва невольно подумала, что же может он творить на другом поприще и тут же захотела ударить себя по голове. «- Не лучшее время думать о непристойностях. Себя бы уберегла». Ифе, словно почувствовала её особое отношение, и постаралась сделать так, чтобы большие объекты не задели его, но Амен нарушал любые правила ведения войны у магов, отчего достаточно быстро, за одно мгновение оказался у них. Рэймсс схватил Эву за руку, готовясь выпрыгнуть в окно, а на верховного эпистата обрушились стеклянные склянки и бутылки, разрезая руку, которой он прикрывался до крови. — Бежим, — выдохнул друг, вываливаясь на подставленные коробки и толкая Эву в другую сторону. Она бежала. Так быстро, что воздуха не хватало, он заканчивался в узких переулках, где воняло грязью и нечистотами. Она уносилась как можно дальше, слыша крики и грохот. Ифе точно успела исчезнуть, но те, кто были людьми? Эвтида не забывала, что охотники исполняли волю фараона, а она занималась делом судимым и незаконным. Были ли они живы или все полегли в доме Анубиса? Как Амен? Оправиться ли он? Она вжалась в стену, смотря, как в сторону побоища бежит небольшой отряд городской стражи, одетый в доспехи. Они шли по зову охотников, а сердце бешено стучало в груди. Вот она, красота жизни черномага. Вечно в тени, вечно в дороге. И даже жизнь на одном месте не проведешь, всё в одиночестве или учеников обучая, которые и предать могут. Нужно было спешить в дом.