Почему именно ты?

***

Влад даже не удивляется, когда его брат заваливается в квартиру с какой-то девушкой и даже ничего не объясняет. Он хочет спать и ему глубоко наплевать на то, кого Астер опять притащил, учитывая каким взбалмошным был его брат, а учитывая, что его силы как юного оборотня все еще бунтовали, Влад даже не хотел ничему удивляться, он просто хотел спать. Он и так устал после перелета, что хотел бы и дальше спать, тем более, что у брата, скорее всего, планы на эту девушку. И как только он не устал, чтобы еще и силы на секс были, а? Подарите Владу такую выносливость, он хоть и истинный альфа, но устает что-то гораздо сильнее собственного брата.        — Будете шуметь — вышвырну. — тихо говорит Влад, слыша как двое юнцов снимают свою обувь и она тяжело падает на пол. Он слышит, теперь уж, когда сознание от сна начинало тихо просыпаться, но будучи еще слишком сонным, чтобы адекватно воспринимать информацию, как загнанно дышит девушка, как сильно и быстро бьются сердца обоих, и явно не от возбуждения, им даже не пахнет, а от лютого ужаса.        — Морок, братец, спасай! — с натянутой улыбкой, которая к концу предложения исчезает с его лица, говорит Астер, подходя на пару шагов ближе и раскидывая руки в стороны. Влад даже не оборачивается на него, тяжело вздыхая и проклиная родителей за то, что те много лет назад решили подарить ему брата.        — Ну? — все же раздраженно оборачиваясь на пару, которая неизменно следовала за ним до кухни, спросил юноша, наливая себе стакан воды. Его черные волосы, растрепанные от сна, доставали до середины щеки, а голубые яркие глаза глядели на брата с неприкрытой злобой. Вот честно, последнее, чем хотелось сейчас заниматься — слушать какие-то проблемы, которые Астер уже успел где-то найти.        Господи, они ведь только приехали в другую страну, ну вот где за пять часов на улице можно было найти приключения, а? Паразитирующее существо, мало того, что насильно увязался с Владом, хотя тот не хотел его брать, так еще и уговорил родителей на то, что им можно снимать только одну квартиру и проблем не будет. Возможно, с финансовой точки зрения это было хорошо, но вот уединиться в этой квартире, особенно если ты хотел уединения, было почти нереально, если они оба были дома. И вот теперь он разбудил его долгим звонком в дверь, как будто бы у него не было собственных ключей, и чего-то хотел от него. Мялся еще невесть от чего, а девица его едва на него не наваливалась, хотя, навряд ли от перевозбуждения. Влад, проведя руками по лицу, сгоняя сонливость, насильно заставляет себя внимательнее осмотреть этих двоих, чтобы хотя бы это дало ему подсказки. Они оба выглядели растрепанно и странно — вроде напуганные до ужаса, но одежда на воротниках у обоих не застегнута, будто бы они уже хотели потрахаться, но их что-то отвлекло. И тут Влад краем глаза улавливает пятна крови на рубашке этой девушки, а потом медленно поднимает взгляд на ее шею, молясь всем неизвестным богам, чтобы ему показалось. Он зажмуривается, закрывая глаза, мечтая, чтобы это было кошмарным сном, когда Астер все-таки начинает ему хоть что-то объяснять.        — Понимаешь, тут такое дело… — все мямлит брат, заставляя Влада покачать головой, молясь, чтобы это было чем угодно, но не укусом. Если его брат настолько тупой, что умудрился укусить кого-то в первый день в чужой стране, в которую они от всего этого ушли, Влад закопает его заживо. — Я кажется, обратил кого-то…        Астер теребит пальцы меж собой и пытается улыбнуться, но выходит очень нервно, его светлые, крашенные, слегка мокрые волосы, которые он отращивает, спадают на лицо, отвлекая на себя, а серые глаза бегают по чужому лицу, пытаясь выловить каждую эмоцию. Да, он поступил как идиот, да, это был порыв, да, теперь эта девушка может умереть по его вине… Но Морок ведь разрулит ситуацию, да? По крайней мере Астер очень на это надеялся, иначе его убьют и закопают заживо, либо сам брат, лицо родители, которым он три дня подряд капал на мозги о том, что все будет в порядке.        Влад ничего ему не говорит, проводя руками по лицу, закрываясь от этих идиотов, только бы их не видеть. Иногда он всерьез ненавидел этого придурка.        Не то, чтобы у того, что Астер укусил эту девушку была богатая предыстория — вовсе нет, по сути он просто познакомился с юной особой, которую звали Алёна, в клубе, где она просто отдыхала, а дальше все достаточно банально — они хотели поехать в мотель, где переспали бы, они оба этого хотели, да и Алёна совершеннолетняя, так что все было в порядке. Они целовались в машине, его руки уже были под ее очень легкой футболкой, его рот был на ее шее, он вылизывал ее языком, пока ее изящные пальцы запутались в его светлых волосах. Ее рыжие волосы лезли в рот парню, но он не обращал на это внимания, пока целовал ее и не мог оторваться от ее шеи. Он понимал, что это странно, до этого он тоже спал с девушками, но такого влечения не было — он всегда любил выцеловывать девушкам шеи и ключицы, такой своеобразный фетиш, но тут словно что-то кричало в его голове, заставляя мозг отключаться, а тело — руководствоваться инстинктами. Астер даже не понял, когда его глаза засветились, а с губ девушки вместо приглушенных стонов и разведенных ног слетело непривычное, тихое и напуганное «Эй, что»        Он мог вспомнить лишь испуганный и болезненный вскрик юного тела под собой и металлический привкус на собственных губах. Девушка под ним дергалась, но он лишь предупреждающе и угрожающе зарычал, после чего Алёна под ним лишь хныкала, а потом эту возбуждающую пелену словно рукой сняло. И Астер увидел, что натворил, и это заставило его сердце глухо и быстро застучать в груди — по такому красивому и утонченному лицу стекали слезы, карие глаза опухли и покраснели, густые черные ресницы девушки дрожали, ее тонкие губы сомкнулись в линию и от нее ощутимо пахло страхом, а ее рыжие волосы растрепались и спутались. Яркий, неоновый макияж потек с лица и шеи от пота и слез, и теперь выглядел как разноцветное пятно на ней, а не как красивая картина, которая должна соблазнять людей, на что Астер, даже не будучи человеком, повелся как подросток.        Астер, перепугавшись до смерти за девушку, быстро выскочил за дверь заднего сидения, до сих пор не понимая, как он смог трясущейся рукой открыть ее за дергающуюся ручку. Он быстро пересел на водительское сидение, заводя мотор и быстро выезжая на дорогу. Ему было наплевать, сколько правил он нарушил за один этот заезд, и что, скорее всего, Влад будет в бешенстве, учитывая, что это его машина и штрафы придут ему. Он был слишком напуган, чтобы действовать рационально, он боялся, что девушка на заднем сидении умрет и не доживет до того, как они приедут домой. Астер не мог отвезти ее в больницу, так как знал, что там ей не помогут — укус от оборотня мало того, что объяснить невозможно, как и избежать подозрительных взглядов и возможных разговоров с полицией, так еще и вещь это такая, что предоставляет только два выбора — обращение или смерть, смотря, как справится организм.        А его брат мог помочь, ведь он гораздо чаще слушал и прислушивался к матери, когда та давала им советы, в то время как Астер больше всего на свете хотел быть похожим на отца. Сейчас, безусловно, он жалел об этом, но он лишь надеялся успеть и не быть убитым за штрафы на чужой машине и испачканный кровью салон, потому что Алёна от боли чуть ли не ползала по всему салону.        — Я не хочу знать на кой хрен ты это сделал. — грубо прервал его скомканный рассказ с опущением всех подробностей Влад, проводя руками по лицу резко, отчего Астер испугался, загораживая испуганную до ужаса Алёну собой. Сейчас Влад мог сделать с ним все, что угодно — он был сильнее и старше, а еще сильно злее, так что он вполне мог убить их двоих. Но вместо этого его брат очень рационально оторвал руки от лица и еще раз оглядел испуганную девушку, что не проронила ни слова, а это было очень странно. — Учитывая, что она все еще жива — организм принимает обращение нормально, в ближайшие сутки ничего измениться не должно, но следи за ее состоянием и если что-то серьезное — буди меня, понял? — Астер быстро кивнул, уже мысленно выдыхая, когда казалось, что Влад не будет на него ругаться, но тот его опередил. — Но я не могу поверить, что ты — полнейший идиот, сделал это. Ты знаешь как я ненавижу тебя? — сжимая кулаки от злости и стараясь успокоиться, говорил Влад, все же вздыхая и отворачиваясь к гарнитуру, опираясь о него руками и опуская голову. — Обработай девчонке рану и валите спать. И ты, — обращаясь к девушке, говорит он холодно и строго, указывая на нее пальцем. — Предупреди своих домочадцев, если они есть, но не смей говорить про укус, ясно?        Та лишь очень испуганно кивнула, как и Астер, что очень быстро поблагодарил его, даже поклонился и смущенно улыбнулся, прежде чем утянуть эту девчонку за руку в свою комнату. Влад лишь закатил глаза и вздохнул, чувствуя лишь глухую ненависть в своей груди. Не так он представлял себе этот переезд, и не на такие проблемы он рассчитывал. Он думал, что проблемы тут будут в роде — Астер завалит экзамен, потому что, как слышал Влад, программа тут сложнее, и ему придется идти на пересдачу, и он будет ныть об этом, или что перебои с электричеством будут, или что соседи мрази попадутся или еще что-то такое вот бытовое, но не вся эта гадость, которая словно преследует их.        Влад ненавидел это все.        И он пожалел о том, что Астер укусил Алену — просто укусил, еще даже полноценного обращения не было у нее — на следующий же день, когда ни свет ни заря эта девушка закатила ему истерику. Видимо вчера она была выпившей и плохо соображала от того, что парень, с которым она хотела переспать, укусил ее и едва не убил, но теперь, скорее всего, вернулась в норму, и господи, какой же крикливой она была. Она выносила мозги Владу добрых тридцать минут по поводу того, что она этого не хотела и пусть теперь они решают ее проблему как хотят. Она не давала ему и слова вставить, просто кричала на него, пока не проснулся Астер и можно было бы переключится на него. Влад уже сожалел об этом всем — начиная от того, что позволил девушке остаться на ночь, до переезда. Сидел бы себе тихо дома, следил за сестрами, такими же истеричками, но хотя бы родными и теми, с кем можно подраться, если что-то не нравится.        Влад даже не понял из ее крика, чего она там вообще хотела — вроде орала о том, что никогда не хотела ни спать с Астером, ни тем более быть укушенной и иметь возможность стать оборотнем, но каким-то невероятным образом почему-то слишком долго думала, когда Влад раздраженно сказал ей, что может сделать ее обратно человеком. На самом деле это было не сложно — у Алены еще не полностью прошло обращение, так что она еще могла от всего отказаться, махнуть рукой, получить круглую сумму за молчание и больше никогда их не видеть, но она почему-то задумалась.        Черт ее знает, о чем она думала, Влад вообще думал, что она сумасшедшая или не в себе, но в конце концов она согласилась. И это несмотря на то, что Влад объяснил ей, что она еще может остаться человеком и не вникать в это все, объяснил, что мир нечисти — не такой веселый или радостный, придется сталкиваться с насилием, подставой и по факту вести двойную жизнь, чтобы никто ничего не узнал. Девушка выслушала и все равно кивнула, соглашаясь со всем и лишь подтверждая для Влада, что она не в себе.       

***

Саша ненавидел его приказы, серьезно, он вырвал бы этому ублюдку глотку или связки, если бы он мог, точнее, если бы он был более безумным. Но ему просто приходилось его слушать, слушать его вечные нытье и жалобы, смотря лишь холодными карими глазами на своего дедушку, как будто бы тот хоть чего-то добился в этой жизни, кроме паршивого бизнеса, построенного на коррупции. Его кабинет все такой же вычурный и строгий, все такой же орущий о том, насколько он богат и пафосен, и Саша ненавидит его всем своим черным сердцем.        Конечно же Кощей на него зол, конечно же он думал, что Саша может найти какую-то пропавшую женщину, которая вроде как была его бабушкой, будучи подростком, буквально за те жалкие шесть часов, которые он ему дал. Да Саша только проверял камеры все это время и пытался понять, с какой целью, куда и кто утащил женщину, хотя ему было настолько наплевать, насколько это вообще возможно.        — Какого хрена ты ее еще не нашел? — орет на него Кощей и Саша лишь надеется, что тот сорвет голос или проглотит свой язык, подавится и сдохнет. Но он лишь холодно оглядывает дедушку с ног до головы, все еще держа руки за спиной, держа осанку и все колкие слова при себе — как научили, как выдрессировали. — Я столько вложил в тебя, а ты все равно такой же бесполезный, как и твоя мать, из которой ты влез и которую ты осквернил своим рождением!        Саша лишь наклоняет голову, когда Кощей кидает в него свою увесистую пепельницу и надеется проломить его голову, но промахивается и та вдребезги разбивается о стену, а осколки отлетают с такой силой, что Саша видит один из них около своих кроссовок. Кощей просто в ярости и ищет еще хотя бы что-то, чем можно кинуть в нерадивого внука, который был настолько же полезен, насколько и бесполезен, когда он этого хотел. Этот мальчишка ведь явно просто издевался над ним — он знал, что у Саши есть базы, люди и главное сила, чтобы найти его бабушку, он просто не хотел. Весь в своих никчемных родителей, что в шлюху-мать, которая оставила их и убежала от них с каким-то там возлюбленным, предав их идеалы, предав своих родителей, пусть и приползла потом на коленях обратно, когда жизнь с тем отбросом стала невыносимой. Что в того отброса, у которого ни образования, ни денег, ни работы, лишь животное желание размножаться, который был настолько тупым, что обозвал их сумасшедшими ублюдками, когда Кощей пытался привлечь его в семейное дело.        — Я делаю все, что в моих силах. — совершенно спокойно и приглушенно говорит Саша, даже не дергаясь, и из-за того, что внук носил эту дрянную черную маску на половину лица, Кощей даже понятия не имел, улыбается ли этот сукин сын или нет.        Саша же явно издевается над ним, он только это и умел делать — всегда всем лгал, избегал, подставлял, неудивительно, если он решил восстать против их семьи, решив пошатнуть главу дома через самую его уязвимую часть — любимую супругу. Кощей оборачивается на большой портрет их семьи, который давно стоило переписать, но это была единственная картина, на которой они были вчетвером — он, его прекрасная жена, замечательная красавица-дочка и любимый сын, который должен был унаследовать этот дом и семейное дело. Боль появляется на его лице, когда он смотрит на улыбку, запечатленную на лице его жены на этой картине, и резко закрывает рукой лицо, только бы не поддаться эмоциям.        — Значит, недостаточно делаешь! — кричит Кощей, чувствуя и слыша, как голос его ломается, но Саша молчит и ничего не говорит, даже не двигается. Какой и должна быть послушная марионетка, которой Кощей его воспитал, но сейчас это бесит, чужое безразличие в такой ужасной ситуации раздражает его неимоверно. — Скройся с глаз, ничтожество и не появляйся, пока не найдешь ее.        Саша привычно смотрит на него еще секунд двадцать, прежде чем сдержанно кивнуть и выйти из кабинета, давая Кощею просто прийти в себя. Он выходит сначала в коридор, чувствуя взгляды охранников в свою спину, потом спускается по лестнице и выходит в беседку на улице, буквально прогоняя оттуда всех остальных одним своим приходом, хотя там и было-то два человека, которые уже собирались уходить, тоже мне, прогнал.        Он шарится по карманам ветровки, доставая оттуда пачку сигарет и зажигалку, пальцами снимая одну из веревок маски с уха, попутно поджигая сигарету. Он поносит ее к губам, наполняя свои легкие никотином, и тут же выдыхая сигаретный дым, прислоняясь спиной к стене веранды, смотря на небо. Ему много было о чем подумать, но не хотелось до такой степени, что он просто молча смотрел в небо, надеясь не развить никакую мысль и ни о чем не думать. Потому что если он начнет анализировать все, что с ним происходит — он сойдет с ума. Ему нельзя думать, он не может и не должен, он должен просто исполнять приказы, как и всегда, как правильно, как научили. Пусть он и знает, что эти приказы слишком противоречивы и приводят лишь к ненависти и смертям.        Нельзя думать дальше. Не думай, не думай, не думай.        Его телефон вибрирует, уведомляя о нескольких новых сообщениях, но Саше даже не хочется их смотреть, потому что иначе ему придется вернуться, а ему нужна хоть какая-то передышка от всего этого ужаса, который дедушка вывалил на него за последние пару дней. На данный момент времени их основной проблемой была пропажа Ядвиги — его бабушки, которая буквально пару дней назад уехала в город для заключения одной из сделок по бизнесу, а домой не вернулась. Логично было бы предположить, что это партнеры Ядвиги ее похитили, и это было первой версией, которую Саша отработал — нашел того, с кем она встречалась и тех людей, что были с ними на встрече, кажется это были еще трое его охранников, допросил, несколько раз угрожая, надеясь хоть что-то у них выпытать, но они ничего не знали. Главарь, который последним видел его бабушку, клялся, что просто попрощался с ней после заключения сделки и все, они буквально разошлись в том же кафе и он даже понятия не имел, в какую машину она села или что-то в этом роде.        Саша поверил им и отпустил, велев довести до больницы, оплатить лечение и выдать компенсацию за причинение вреда и за молчание. Дальше было гораздо сложнее — проверить всех потенциальных подозреваемых, которые могли хотеть насолить Ядвиге даже в теории — этим Саша занимался последние пару дней и уже чертовски устал. У его семьи было множество связей, у него у самого была уже четкая наработанная база и сила, чтобы найти ее, но он не мог. Он просматривал досье каждого подозреваемого, заставлял программистов доставать все видеозаписи, на которых были эти люди, чтобы понять, есть у них алиби или нет, и как на зло, у каждого потенциального подозреваемого было алиби.        Конечно, Саша не был наивен и понимал, что таким людям, с которыми они работают, нет смысла пачкать свои руки, поэтому он поднял еще парочку баз, чтобы узнать, не обращался ли кто-то из этих подозреваемых в какие-то мутные организации или к киллерам. И опять мимо.        Он просматривал все записи с камер наблюдения, на которых Ядвига была в тот вечер, пытаясь понять, куда она могла просто исчезнуть, но не находил ничего, абсолютная пустота, которая начинала пугать. Ядвига в тот день вышла из кафе в одиночестве, села в свою машину, из которой до этого никто не выходил и не входил — доверенное лицо в виде водителя и охранника все это время просидели в машине, а потом машина просто уехала с парковки. Саша подключил еще нескольких ребят, чтобы посмотреть любые камеры в городе, на которых Ядвига могла засветиться, и не увидел ровным счетом ничего.        Бабушка в тот день, помимо своей сделки, навестила еще одну подругу и посетила спа-центр, но за это время с ней ничего не случилось, не было никого подозрительного, даже намека на него, а вечером она, как и обычно, поехала домой. И Саша подозревал, что именно на этой трассе с ней что-то случилось, потому что последняя камера была на выезде из города, а от этого выезда до их дома еще около получаса езды по лесу. Но это не давало ему абсолютно ничего, это как искать иголку в стоге сена — тупо, бесполезно и несовершенно. Протяженность пространства, где бы ее могли похитить и куда могли бы отвезти, настолько огромна, что для начала нужно понять хотя бы направление, в котором ее увезли, хотя бы что-то, но этого не было.        И Сашу это бесило неимоверно, потому что у него и так проблем была куча, еще и с этим разбираться было настолько напряжено, что Саша уже просто хотел похоронить Ядвигу и забыть об этом всем. Ему нужно было следить за сестрой, ведь та все еще была несовершеннолетней и только-только начинала свой путь студента, ему нужно было следить за квартирой, которую он снимал для Алены и периодически появляться там, чтобы сестра ничего не заподозрила. У него все еще должна быть нормальная социальная жизнь, как минимум он отказывал Алисе во встрече уже три раза, и сейчас его спасало лишь то, что девушка уехала с родителями в отпуск. Ему все еще нужно было учиться, тренироваться, не сойти с ума от психологического и физического насилия, а теперь еще и разбираться с похищением бабушки.        Он в последний раз затягивается сигаретным дымом, прежде чем мертвым взглядом оглянуть серое небо, которое не предвещало ничего хорошего — возможно, будет просто мелкий дождь, возможно, ливень, а может и вовсе гроза, Саше плевать, он в любом случае ненавидит такую погоду. Он тушит сигарету о железное мусорное ведро, которое стоит рядом, и выбрасывает туда сигарету, прежде чем вздохнуть и, развернувшись, направится к дому, попутно доставая телефон, удивляясь тому, что сообщение было не от программистов, а от дедушки.        «Вчера в город приехали эти Аверены, они могут стоять за похищением. Следи за ними». — короткий и четкий приказ, как и обычно, но Саша на это раздраженно цокает языком и закатывает глаза, прежде чем убрать телефон, натянуть маску на лицо и постараться придать хотя бы глазам не такой сучий вид.        Он не мог поверить, что дедушка мог быть таким идиотом в таких простых вещах, это же просто смешно. Если эти Аверины, про которых Саша слышал лишь мельком, приехали вчера, то каким вообще образом они могут быть связаны с позавчерашним похищением? Да и мало ли, что они приехали, какой смысл Саше за ними следить, или Кощей думает, что, только приехав в их город, эти несчастные Аверины пойдут кошмарить город и всех подряд обращать или убивать? Что за бред, этому деду давно уже нужно было отходить от дел и уходить на пенсию, удивительно, что он вообще все еще мог находить каких-то там людей с похожим мнением и идеями.        Черт возьми, ему опять хочется закурить, потому что это настолько глупо, что Саша не может это нормально воспринимать без никотина или алкоголя. У него тряслись руки, которые просто приходилось сжимать в кулаки, чтобы не выдавать своих эмоций, так как это было слабостью. Не думай, не показывай, не чувствуй, делай лишь то, что приказано и тогда проживешь чуть дольше, чем должен.        Он идет по пустому коридору, слушая лишь то, как шаги эхом разносятся по пустому помещению — не спасали ни красивые картины, ни паркет, ни вазы и другие украшения, что были в этом коридоре, которые Кощей сюда выбрал. Саша считал, что это слишком, простая показуха, свойственная лишь беднякам, что дорвались до денег, это настолько вычурно и безвкусно, что Сашу тошнило каждый раз, когда он здесь был. Серьезно, как будто бы они в восемнадцатом веке, а не в двадцать первом. Идиотизм.        — Почему ты не можешь узнать, где эта женщина? — спокойно спрашивает Саша со вздохом, засовывая руки в карманы толстовки и даже не оборачиваясь на тьму, что начала приобретать человеческие черты за его спиной.        Чужие тонкие черные руки обвили его за шею, а чужой подбородок оказался на его голове, хоть Саша и не замедлил своего шага. Он знал, что существо смотрит на то, что происходит за окнами — по левую сторону почти всю стену коридора занимали окна, лишь с небольшими перебивками на кирпичную стену. Саша понятия не имел, почему каждый раз ему было интересно наблюдать за неменяющимся пейзажем, но это не так уж и важно, может ему и не интересно вовсе, но это лучше, чем созерцать этот интерьерный кошмар.        — Я могу, но я же говорил, что моя сила зависит от твоего желания, — совершенно спокойным тоном говорит мужчина, пожимая плечами и не чувствуя от Саши ничего, помимо раздражения. Конечно же, мальчик об этом знал и всегда раздражался, когда ему напоминали об очевидных вещах, словно бы он был ребенком.        Демиан прекрасно знал, что Саша не был ребенком, возможно, в человеческом понимании девятнадцать лет — это возраст слегка больший, чем совершеннолетие, но Саша стал взрослым и самостоятельным гораздо раньше этого времени. Демиан знал его уже давно, кажется, прошло уже больше пяти лет с тех пор, как они уживались в одном теле, питаясь друг другом, и этот мальчишка был первым, кто подошел ему по личности, темпераменту, идеалам и целям, за столько лет, что он бродил в одиночестве. Демиан ценил и уважал Сашу, и это было взаимным — им было не сложно работать вместе или делать что-то для комфорта друг друга, это было просто выгодными условиями для выживания в одном теле.        Демиан позволил Саше пользоваться своей магией и силами для своих целей, совершенно неважно для каких — убьет Саша человека с помощью тьмы, или просто будет использовать теневых приспешников для поисков человека или насылания кошмаров — Демиану нет никакого дела. Взамен Саша платил ему годами своей жизни — Демиан, как и любой демон мог питаться либо душой, либо кровью, либо годами жизни человека, Саша выбрал последний способ оплаты ему за все, а после достижения их общей цели он обещал заплатить своей душой.        — Это ты не хочешь ее искать. — без упрека, совершенно спокойным тоном говорит демон, трепля мальчишку по волосам, медленно следуя за ним, наблюдая за тем, что происходит за окном. Серое небо, скрывающее свет солнца и делающий этот и так скучный мир еще более серым, словно бы желая высосать последние краски из этой жизни. Саша на его слова лишь вздыхает, не то, чтобы отрицая, но и не соглашаясь с этим, и Демиан, усмехаясь, добавляет. — Зато очень хочешь ее смерти. — Саша цокает на это языком, не желая признавать очевидную правду — не то, чтобы он очень сильно желал смерти бабушки, но и не питал к ней сильной любви, так что, если бы она умерла — Саша бы слез не лил. — Последнее я могу устроить.        — Не стоит. — качает головой мальчик, подходя к лестнице и начиная подниматься на второй этаж, где обычно и работал, но перед тем как зайти, все же задает один интересующий его вопрос. — Но ты можешь хотя бы сказать, она жива или нет?        — Жива, — без промедлений говорит Демиан, останавливаясь в темном углу, провожая Сашу взглядом, прежде чем хищно улыбнуться и сказать, сверкая алыми глазами во тьме. — Но ненадолго.        Саша еще какое-то время смотрит в тот угол, в котором растворился во тьме Демиан, не понимая, почему в его груди от этих слов зародилось какое-то беспокойство, словно бы совсем скоро произойдет что-то очень нехорошее. Он с силой заставляет себя отвлечься от этих мыслей и заходит обратно в огромных размеров комнату, интересуясь у своего знакомого руководителя, как идут дела.       

      ***

       На удивление несколько следующих дней выдались более спокойными — никто не умер, никого не похитили, Астер больше никого не обратил, и единственными их проблемами была социализация в университете и постоянный контакт с Аленой. И если Астеру нравилось постоянно проводить время с этой гиперактивной девочкой, которая, кажется, у них скоро поселится и пропишется, словно бы у нее нет своего дома и родственников, то Владу — совершенно нет.        Он, вообще-то, съехал от родителей как раз для того, чтобы научится жить самостоятельно и в одиночестве, а уже потом, возможно, найти девушку, которая была бы очень далеко от всего того мира нечисти, в котором он живет. Он хотел укрыться от всего этого — от оборотней, от демонов, от охотников, которые постоянно донимали его и он больше хотел бы не сталкиваться с проблемами стаи, но эти проблемы настигли его и здесь из-за чертовой Алены.        Его семья всегда была очень шумной — у него, помимо Астера, есть еще две младшие сестры, которые никогда не давали ему спокойной жизни — они на восемь лет младше его самого и жить с девочками подростками — отвратительно. Нет, Влад очень любил своих сестер, свою замечательную маму и мудрого отца, но их стало очень много. Иногда их любовь сковывала его и буквально душила, Владу осточертело постоянно находится в шуме и гаме, а еще решать чужие проблемы непосредственно, ведь он самый старший не только в семье, но еще и в стае.        Он — первенец своего отца, первый внук, племянник и так далее, что возлагало на него большую ответственность. От него многого ждали, многого требовали, как бы отец не старался давать сыну больше пространства и делать для Влада все, что он только может, только бы Влад занимался тем, что ему нравится. Он всегда должен был приглядывать за младшими, всегда должен был приглядывать за семьей — даже за дядями и тетями, коих у него было немало, а еще должен был следить за бетами и совершенно наплевать, сколько лет было этим бетам. У отца была достаточно большая и сильная стая, он почти монополизировал всех оборотней, держа их под своим контролем — он не обращал кого-то безрассудно, и если была возможность вывести из кого-то оборотня или наоборот — не обращать вовсе, он ею пользовался.        Любые проблемы стаи или семьи всегда проходили через него, в независимости от степени их важности — Влад первым узнавал и о том, что заканчивались препараты у мамы, как у их эмиссара, и о том, что дядя Джон случайно кого-то укусил и, возможно, обратил — и его задачей было как-то это или преподнести отцу или скрыть от него так, чтобы он даже не узнал об этом. Он был вынужден следить за тем, чтобы на территорию не проникли охотники или того хуже — демоны, был вынужден навещать всех бет и интересоваться их жизнью и проблемами, и не забывать и о своих собственных обязанностях — учеба и легкая помощь отцу в бизнесе, который он в будущем должен был унаследовать.        Все это настолько давило на него в течение последних лет, что Влад едва с ума не сошел, и последней каплей стало то, что он начал замахиваться на членов стаи — наплевать женщина или мужчина. Это стало звоночком к тому, что ему нужен уже даже не отдых, а сепарация от этого всего. Но и тут, в другом городе, в другой стране, эти чертовы проблемы нашли его, словно измываясь над ним.        Но, тем не менее, несмотря на хреновый старт в первый день, в последующую неделю все было нормально — они с Астером и Аленой сходили узнать насчет вуза — как оказалось, они еще и учатся вместе, ну что за невезение. Они поняли, как до него доехать, узнали расписание и даже встретили пару людей, с которыми перекинулись несколькими словами. Алена все это время, как и последнюю неделю, посвящала их в свою жизнь — она щебетала им и о своей подработке, и о подругах, и о школе, и о брате, которого очень редко видит и надеется чаще видится с ним во время учебы, в общем обо всем на свете.        Владу только позвонила мама, чтобы поинтересоваться, как они там, конечно же, Влад соврал, что все хорошо, только бы ее не нервировать, а отец предупредил его о том, что совсем недалеко от того города, в который они переехали, живут Мироновы. Влад чуть не взвыл от этой информации, при чем нормально так — по-волчьи, потому что наличие Мироновых — а такая фамилия была у одной известной семьи охотников на нечисть — не делало его жизнь легче и безопаснее, скорее наоборот, усложняло ее в разы.        Влад порой искренне ненавидит свою жизнь.        — Ах, Саша! — вдруг закричала Алена, активно начиная прыгать на месте и размахивать руками, чтобы кого-то позвать. Владу стало неловко, как в принципе и Астеру, потому что они понятия не имели, кого звала Алена. Но, вроде как если сопоставлять те имена, которые они слышали из ее историй, вроде бы так звали ее старшего брата. — Саша, мы здесь! Иди сюда!        К ним, спустя время, тоже видимо ловя невероятный испанский стыд от этого, все же подошел Саша, который, предположительно, был ее старшим братом, и помахал ей рукой в знак приветствия. Влад сразу отметил, что странности в этой семье, видимо, передаются по наследству, потому что если Алена была гиперактивной, то Саша больше напоминал мрачного подростка в пубертате. У него были темно-каштановые волосы, челку которых он растил и которая как-то аккуратно не спадала на глаза, но добавляла объема, а на лице, что Влад, что Астер могли видеть лишь карие, очень уставшие глаза, обрамленные темными ресницами, ну и часть переносицы с бровями тоже. Остальную часть лица закрывала черная тканевая маска, как будто бы он фильмов или сериалов пересмотрел, да и вообще он казался каким-то странным.        Влад очень внимательно всматривался в его достаточно худую фигуру, в то, как этот мальчишка был одет — вроде бы обычная черная футболка, на которую была накинута клетчатая рубашка, синие джинсы и поясная сумка, но что-то словно было не так, Влад просто не мог понять, что именно. На чужой шее висели наушники, из которых играла тихая музыка, которую Влад бы не услышал, не имей более острого слуха, на руках у мальчика было достаточное количество каких-то веревочек и фенечек, что было странным. Словно бы он не мог определиться с образом, словно бы не понимал, как правильно себя подать, хотя, может быть, это Влад придирается.        — Что-то случилось? — спокойно спрашивает Саша, подходя ближе, окидывая их спокойным, безразличным взглядом, в котором Влад ничего не может уловить, что странно. От мальчика не веет интересом, радостью, страхом, грустью, депрессией или любой другой человеческой эмоцией, наоборот — его сердцебиение спокойно, как и дыхание, голос спокойный — тихий, но достаточно спокойный и четкий, и это странно. Влад знает, насколько много эмоций у людей, знает все их физиологические процессы, которые может слышать, но тут он не слышит ничего, словно Саша — просто хорошо запрограммированная кукла, лишь похожая на человека.        — Представляешь, я с такими мальчиками познакомилась! — с таким восторгом говорит Алена, что Саша не может не испытывать к этому каких-то чувств — он любил сестру, сильно любил, поэтому она ничего не знала и никогда не должна была узнать.        Она сильно отличалась от них всех, и слава богу — не была похожа ни на одного страшного монстра, что были в их семье, она выросла другой, потому что была вдали от них, Саша позаботился о том, чтобы у нее была другая фамилия, другая прописка, он позаботился, чтобы о ней не знал никто из его семьи, позаботился о том, чтобы никто даже подумать не мог, что они родственники. О самом ключевом — фамилии и месте проживания, конечно же изначально позаботился не он, а его мама — она записала ребенка так, как посчитала нужным — дала фамилию своих родителей и отчество своего отца, чтобы максимально обезопасить их солнечную девочку. Саша благословляет и ненавидит ее одновременно — благословляет за то, что Алена не переживает всего того кошмара, в котором он живет, а ненавидит за то, что мать его в этот же кошмар и толкнула — своими ручками толкнула, своими же ножками привела.        — Это Владик, — Алена с радостью указывает на Влада, который закатывает глаза и говорит что-то в роде «ну я же просил меня так не называть» и Саша замирает. Он поднимает взгляд на этих двоих, с которыми Алена стояла рядом и сейчас дразнила Влада, и его аж передергивает, потому что он слишком хорошо знает эти лица, слишком хорошо знает их биографию, возможно, лучше, чем они сами и не может понять, что связывает этих двоих с его сестрой. — А это Астер.        Они какое-то время молча стоят, потому что ни Влад, ни Астер не решаются что-то сказать, а Саша стоит в настолько немом шоке, что думает, что даже шелохнуться не сможет. Он ошарашено осматривает этих троих беглым взглядом, пытаясь понять, что их может связывать, что угодно, как они познакомились, что произошло, и почему Алена этого ему не рассказала? Она же так любила болтать о всякой фигне, так почему такую важную вещь он узнает последним?        Влад замечает эту странную перемену, пусть и не комментирует ее, наоборот, лишь внимательнее присматриваясь к Саше. Что-то такое произошло, что заставило мальчишку резко напрячься, его дыхание лишь слегка заметно участилось, как и сердцебиение, возможно, он начал слегка сильнее потеть, а еще его темный взгляд несколько раз быстро метнулся между ними тремя, словно что-то выискивая. Это было странно, а еще непонятно, почему Саша так отреагировал, это ведь странно реагировать так на людей, когда просто слышишь их имена, разве нет?        — Абрикосов Саша. — через пару минут, сделав вдох и, видимо, успокаиваясь внутренне, потому что Влад уловил момент, когда его сердцебиение с бешенного перешло в нормальный ритм, сказал мальчик, протягивая руку для рукопожатия сначала ему, а потом и Астеру. — Приятно с вами познакомиться. — а потом он, как ни в чем не бывало, переводит взгляд на Алену, обращаясь уже непосредственно к ней. — Как ты, Ален? У тебя еще есть деньги, или тебе перевести?        — А? Ну, можешь скинуть еще несколько тысяч, а и тетя Люда сказала, что поднимает аренду со следующего месяца, сказала, что ЖКХ подняли оплату на все, приходится повышать цены. — быстро тараторит Алена, активно жестикулируя и говоря это с яркими эмоциями, словно бы она была всего лишь ребенком, рассказывающим все, что с ним произошло.        — Да? Намного? — достаточно безразлично спрашивает Саша, как будто бы деньги для него не имели значения, все это время что-то делая в своем телефоне. И опять это странное спокойствие, которое было с ним и которое почему-то казалось Владу неестественным, таким искусственным, словно бы это была просто защита, а не реальное поведение Саши. Хотя, а какое ему вообще дело? Почему он вообще обратил внимание на этого мальчишку? Он мотает головой, отгоняя от себя какие-то странные мысли, и кивает Астеру, чтобы оставить эту семейную парочку наедине. Нечего слушать те разговоры, которые обычно обсуждают брат с сестрой, какое им дело до этого, Владу до Алены то большого дела нет.        — На три тысячи. — достаточно спокойно, пусть и с запозданием, говорит Алена, не совсем понимая, нормально ли это для Саши. Она мало что знала о брате, кроме того, что он ее единственный родственник, они почти не общались и мало времени проводили вместе, бабушка и дедушка никогда не говорили о их маме и папе, а о Саше если что и упоминали, то только о том, что у него, наверное, все хорошо и он работает. Алена не знала где, кем и зачем работает Саша, но после смерти бабушки и дедушки Саша обеспечивал ее полностью — он снял для них квартиру, покрывал все расходы, покупал Алене едва ли не все, на что она пальцем укажет и никогда не попрекал ее насчет денег, но для Алены это было даже чем-то нормальным. Да, брат был скрытен, но, возможно, так и нужно, может быть его работа опасная или что-то в этом роде, ну или просто он не хочет о ней говорить, а может быть она самая обычная и скучная, Алена не знает.        — Я поговорю с ней об этом позже. — вздыхает Саша, понимая, что нужно спросить у Людмилы Сергеевны правда она цену подняла или Алена себе так больше карманных выпрашивает. Не то, чтобы он не мог дать ей больше, он мог дать и на три, и на пять и на двадцать тысяч ей больше, стоило ей только попросить, он просто хотел убедиться, что она не врет. — В университете тебе как, освоилась?        — Ага, у меня уже тут столько знакомых, ты не поверишь, они все такие классные, и пары здесь очень интересные и…. — быстро начинает тараторить Алена, перечисляя все на пальцах и с энтузиазмом, пока не замечает на себе пристальный взгляд чужих темных глаз и осекается, боясь, что сделала что-то не так. — А, ты занят? — неловко уточняет она, понимая, что у брата может быть работа или он сейчас мог быть уставшим или просто не хотел ее слушать, и очень не хотела его отвлекать. Саша — последний из родственников, который у нее остался и пусть они не так много общаются и Алена порой думает, что вообще ничего о нем не знает, она любит Сашу как своего брата. Он ненамного старше ее, насколько она знает у них разница всего в два года, но он уже работает и много чего делает для нее — Саша обеспечивал ее с тех пор, как ей исполнилось тринадцать, после смерти бабушки и дедушки, и ни разу на нее не сорвался, не упрекнул, не отказал и никак не наказал. Да, Саша очень много работал и никогда не говорил, что это за работа, но он искренне старался проводить с ней все свободное время, когда у него это получалось, и Алена видела это и очень ценила. — Придешь сегодня ночевать?        — Не знаю, как получится, если не приду до десяти — не жди, ложись спать. — спокойно и достаточно честно ответил Саша, потому что Кощей буквально требовал от него за эти последние дни хоть каких-то действий, он требовал найти Ядвигу и тех, кто ее похитил, а еще требовал следить за этими Авериными, которые могут быть причастными к ее похищению. В общем, дел у Саши лишь прибавилось, и он сомневался, что в ближайшие дни сможет хоть какое-то время уделить сестре.        — Хорошо. — с улыбкой кивает Алена, а потом отвлекается на какую-то девушку, что подошла к ней, и Саше приходится уйти — мало того, что скоро Алене нужно будет на пару, так он еще проигнорировал два звонка от того, кто с ним занимался похищением Ядвиги, так что нужно было перезвонить, вдруг что-то срочное, хотя, если бы было иначе — этот человек не стал бы звонить.        — Саш, я скинул тебе геолокацию, ты должен это увидеть. — как только Саша вышел из здания университета и перезвонил мужчине, он услышал именно такой короткий отчет. Как в принципе и обычно — Саша не любил долгие размусоливания, ему было важно знать лишь то, что есть по факту и с чем конкретно нужно работать, на все остальное ему глубоко наплевать. — Мы нашли Ядвигу Петровну, но она мертва и изуродована, а еще это смахивает на какое-то жертвоприношение. Мы постараемся максимально скрыть это от Кощея, но постарайся приехать как можно скорее.        Саша ответил ему, что постарается приехать максимально быстро, но это все равно займет минимум около часа, так как он почти в центре города. Он вздыхает и смотрит на точку на карте, которая должна быть пунктом его прибытия и она находится в какой-то глуши — километров так сорок от развилки по дороге к их дому. Было странно, что те люди, которых он все же отправил прочесывать местность, не нашли этого места, хотя, стоит признать их было не так уж и много. Саша не мог настолько рисковать и привлекать больше количество людей, так что прочесыванием лесов в основном занималась парочка полицейских, которые считались своими и несколько его охранников.        Пока он ехал на место на мотоцикле — немного неподобающе его статусу, как обычно выражался Кощей, зато быстро и наплевать, если придут штрафы, зато у него было много времени обдумать то, почему сестра могла общаться с Владом и Астером. Это могло быть и простым знакомством, ведь Алена из-за недостатка внимания в семье, всегда искала это внимание на стороне, в следствие чего была очень гиперактивной, общительной и позитивной, а могло быть чем-то большим. Саша боялся, что Алену могли обратить — у него на этот счет были лишь догадки, но они были неутешительными, ведь вполне имели место быть. И единственным, пусть и слегка рискованным вариантом узнать наверняка — надушиться аконитом или рябиной.        Саша не хотел бы этого делать — аконит даже в малых дозах очень сильно действовал на оборотней, а если Алена — молодой оборотень, это вообще могло ее убить. И в сравнении с этим вариант с рябиной был более простым, потому что если Саша, например, будет держать пару ветвей в кармане, Алена не сможет к нему прикоснуться, как Влад и Астер, да, возможно, для проверки это было лучшим вариантом. Хотя, можно было просто спросить у Демиана и никого не мучить.        — Мда, гонщик из тебя, конечно, тухлый. — Саша почувствовал чужие руки на своей талии, и лишь выдохнул, не зная, ускориться или подождать, пока он хотя бы на трассу выедет. Демиан был прав, если они нашли тело Ядвиги, то следовало оказаться там как можно быстрее, ведь, неизвестно, что Кощей вытворит, когда увидит свою мертвую супругу или вообще просто узнает, что она мертва. — Я думал, ты будешь мчать, чтобы посмотреть на ее труп.        — А что, стоит? — чуть громче говоря, обгоняя кого-то, кто ехал слишком медленно по его мнению, спросил Саша, не понимая, что так развеселило этого демона. Саша не сильно-то хочет глазеть на труп, особенно на труп своей бабушки, он вообще всех этих мертвецов не любил, так чего к ним торопиться? — Разве это интересное зрелище?        — О, поверь мне, дитя, — такой интерес демона был странным, Демиан в основном был достаточно апатичным и наблюдал за ними лишь из темноты, и мало что могло привлечь его внимание настолько, что он мог появиться вне стен дома. Саша даже немного напрягся, сильнее сжимая руки на руле, чтобы никуда не дернуться от неожиданности и не улететь куда-нибудь с этой трассы. — Я так хочу увидеть твою реакцию, что не покину тебя до этого момента.        Саша лишь сильнее сжимает руки на руле, в первую же секунду выкручивая газ до максимума, как только он оказывается на трассе, где нет ограничений. Он уж не знает, к добру или к худу Демиан сказал это, да еще и таким тоном, но, если древний демон очень уж хочет увидеть его реакцию, значит, ничего хорошего там можно не ждать.        Он потратил еще около полчаса, чтобы прибыть на место, и все это время в его голове крутились самые разные вопросы, мысли и образы. Он понятия не имел, что могло привлечь внимание Демиана, и почему он так жаждал увидеть его реакцию, едва не прыгая на земле, словно ребенок. Их цели и идеи пусть и были схожими, но вот восприятие реальности было достаточно разным — то, что нравилось Демиану, порой было непонятно Саше, а то, что Саша считал неприемлемым, Демиан вполне нормально использовал на практике. В основном это проявлялось в их разном отношении к ситуациям, в которых есть человеческие жертвы — Саша терпеть не мог человеческие трупы — от них всегда воняло, им приходилось сталкиваться с трупами разной степени разложения и разного уродства, а это было зрелищем не из приятых. Да Саша даже если кого-то из нечисти и убивал, то обычно не задерживался там, оставляя скрытие трупы и всех улик на своих людей.        А вот Демиан был не прочь посмотреть на расчленение тела или полакомиться чьим-нибудь трупом, если поблизости не было никого, а он был голоден. Зрелище того, как демон поедает чей-то труп достаточно мерзкое, но Саша знал, что это необходимо для демона, чтобы он мог поддерживать свою магию, так что, несмотря на отвращение, иногда позволял демону сожрать чей-нибудь труп.        — Ну и насколько там все плохо? — подходя к небольшому домику, который стоял в откровенной глуши, снимания шлем и балаклаву с головы, трепля волосы, чтобы они хотя бы более менее привычно легли, спрашивает Саша, подходя к мужчине, который ему звонил. Они стоят возле дома, который, кажется, развалится, если они войдут, что странно, он выглядит совершенно старым и даже непонятно, как он еще от старости не развалился. Хотя, стоит признать, если именно здесь труп его бабушки — лучше места, чтобы его спрятать, Саша даже представить не мог.        — Достаточно. — кивает ему мужчина, и почему-то смотрит еще какое-то время на него, пока Саша, по своему обыкновению, достает из сумки свою тканевую маску, натягивая ее на лицо. Саша просто кивает на его слова, окидывая взглядом то, что здесь происходит. Вообще достаточно странно, что за этот час они просто ждали его, как будто бы только Саша мог вынести решение о том, что делать с трупом. Это было достаточно неразумно, потому что Саше как бы наплевать, что будет с Ядвигой и все об этом знали — никто это не обсуждал, никто не слышал это от Саши лично, но то, как он общался со своими родственниками, говорило о многом.        — Ну, так? — повел плечами Саша, когда этот мужчина просто смотрел на него уже несколько минут, не предлагая зайти в дом. Это было немного странно — все в этом доме, все его работники, все те, с кем он работал, знали, что, несмотря на свой юный возраст, Сашу можно считать за взрослого. С ним не нужно, с ним должны считаться, он — главный в важных вопросах, его мнение приравнивается к мнению Кощея, так что… Да и не хотел Саша находится дольше положенного, вообще-то он думал, что труп бабушки уже вынесли или что-то в этом роде, а тут, такое ощущение, что никто не шелохнулся, чтобы что-то сделать. — Слушай, я тащился сюда не для того, чтобы просто в лесу постоять, пошли, чтобы там не было, я это переживу. — он кладет свою руку на чужое плечо, слегка приподнимая ее, а потом делает несколько шагов ближе к дому, пока мужчина, обернувшись на него и еще пару минут посмотрев ему в спину, не принимает решение все же показать ему, что их так напугало.        Потому что другого объяснения их странного поведения у Саши тупо нет. Эти люди, которые раза в два все поголовно его старше, не могли заботиться о том, что почувствует нежная душа Саши, когда увидит труп родственника. Потому что Кощей позаботился об этом, когда подбирал персонал, или, точнее, переводил свой персонал в его подчинение. Все эти люди не то, чтобы ненавидели Сашу, вовсе нет, но им было наплевать на чувства хозяина, как и должно быть — они тут просто выполняют свою работу, им нет смысла беспокоиться за него, они ему никто.        — Должен предупредить, это не самое приятное зрелище. — останавливаясь перед прикрытой дверью — единственной сохранившейся в этом старом, разваливающимся доме, который скрипел от каждого их шага, вдруг сказал мужчина, оборачиваясь на него. Саша этого не понял — вот к чему конкретно была эта фраза? Они уже почти стоят около этой несчастной двери, запах тут невероятно отвратительный — старый дом и так воняет какой-то плесенью, дай бог не заболеть после этого, так еще и труп, видимо, начал разлагаться, потому что воняло им невыносимо, так что Саша хотел просто взглянуть на него, сказать «хрен с ним, заворачивайте и поехали домой» и все, поехать домой, чтобы разбираться, что делать дальше.        Но Саша лишь закатывает глаза и проходит вперед, открывая эту чертову дверь, закрывая рот еще и рукой, потому что запах гнили и крови, да и в принципе запах разлагающегося тела — омерзителен. Он не то, чтобы забивает его легкие или Саша хочет выблевать легкие от этого, но его сладковатый аромат и то, что запах заполнил всю комнату, говорит о том, что он пролежал тут уже пару дней минимум.        В этой полуразрушенной комнате почти ничего и нет, кроме прогнивших стен, мха, и алтаря, которым выступает обычный деревянный стол, на котором и лежит труп. Стол выглядит не очень крепким, но каким-то образом все еще стоит, он весь окровавлен и под ним скопились небольшие лужицы крови, которые появились из-за того, что труп, похоже, хотели расчленить или что-то такое, потому что Саша, пусть и видел много трупов, почему-то все еще не подходит ближе, предпочитая пока что просто осмотреть комнату.        На полу нарисован круг призыва кровью — непонятно кровью его бабушки или чьей-нибудь другой, но это не имеет большого значения для Саши сейчас. Он смотрит в мертвые зеленые глаза бабушки и ему некомфортно — ее голова повернута аккурат на Сашу, ну или он так удачно встал. Ее бледное лицо уже посинело, глаза остекленели, рот немного приоткрыт, а ее рыжие волосы спутались и спадали так неаккуратно на ее лицо, что было видеть непривычно — Ядвига слишком следила за своим внешним видом.        Саша немного неуверенно делает шаг вперед к этому импровизированному алтарю, только через шаг понимая, что ее тело обнажено — не полностью, ведь ее одежда просто тряпками свисает по бокам, из-за чего до этого создавалось ощущение, словно она в одежде. Едкий сладковатый запах гнили становится сильнее с каждым шагом, но Саша старается сохранять ледяное спокойствие настолько долго, насколько может.        У Ядвиги распорот живот и грудь — от шеи почти до влагалища, Саша почти видит ее внутренности, в которых уже копошатся опарыши, и это зрелище настолько мерзкое само по себе, что Саша на пару мгновений отворачивается. Ему приходится несколько раз сделать несколько коротких рваных вдохов, чтобы успокоиться и постараться как можно меньше дышать этим запахом.        Но, понимая, что чем быстрее он осмотрит труп и решит, что с ним делать, тем быстрее они отсюда свалят, он начинает осматривать его внимательнее. Он не прикасается к этому столу или телу бабушки, но внимательно рассматривает все ее тело — каждый миллиметр ее холодной синей кожи, по которой ползают личинки. А потом он подходит еще ближе на шаг и его сердце начинает стучать громче и сильнее, а глаза распахиваются шире, словно стараясь выпасть из орбит, он задерживает дыхание неожиданно даже для себя, поэтому ему просто приходится резко пальцами сорвать резинки маски с одного уха, когда он начинает громко кашлять просто для того, чтобы не задохнуться.        На столе около левого плеча Ядвиги лежало ее же окровавленное сердце, которое кто-то вырвал из ее тела и положил рядом с ним, словно бы выбросив, как ненужную игрушку. Саша зажимает себе рот, не понимая, сдерживает он свой крик ужаса или истерический, издевательский смех, ведь он прекрасно знает, что это значит, он прекрасно знает, для чего это делается, он видел это уже дважды в своей жизни.        И громкий, такой несвойственный ему, истерический хохот все же вырывается из его груди, заставляя даже слезы на глазах выступить. Саша смеется громко, сгибаясь пополам и уже не обращая внимания ни на запах, ни на вид бабушки, ни на то, что человек, сопровождающий его, зовет его по имени и уточняет, не нужна ли ему помощь, а еще Саша слышит, как он зовет кого-то по рации, и чувствует, как Демиан, что все это время наблюдал за ним из тени дома, хищно ухмыляется.        — Поверить не могу! — все еще смеясь, проводя рукой по волосам, с силой дергая себя за челку, говорит Саша, отворачиваясь от бабушки, продолжая смеяться. — На свои же собственные грабли! — он едва может нормально формулировать свои мысли в слова, потому что это настолько смешно, насколько глупо, что он может лишь смеяться над этим. Саша никогда не верил в карму, но этот случай, словно издевательство, доказывал, что какая-то справедливость в это мире есть. Саша смеется, опираясь руками на окровавленный стол, как на единственную точку опоры. Его глаза горят безумством, на губах все еще широкая хищная ухмылка, а с губ слетают язвительные слова, которые в обычном состоянии, да даже в выпившем состоянии он никогда бы не позволил себе произнести, но сейчас это казалось настолько смехотворным, как самая лучшая шутка, которую он только знал. — Ну и как тебе побыть в нашей шкуре, бабушка? — Саша даже не думает о том, насколько безумно могут звучат его слова — для него это все смешная шутка, чертов бумеранг, который врезался бабушке прямо в голову после стольких лет боли и издевательств над ними. Эта женщина в какой-то мере заслуживала умереть именно так за все то зло, которое она совершила, но Саша всегда знал, что этого не будет в реальности, ведь охрана у Ядвиги была надежной, но то, что несмотря на это все, Ядвига умерла именно так, как и должна была быть наказанной за свои грехи — действительно хороший подарок. — Весело, да? — спрашивает он немного тише, но улыбка с его губ не исчезает, и он переводит взгляд на ее вырванное сердце, которое кто-то положил около ее головы, и усмехается, снова едва не начиная смеяться, но удерживает себя, опуская тон голоса ниже, почти до хрипотцы. — Получилось ли у тебя подчинить себе демона, бабушка? — впервые называя ее именно так, а не по имени отчеству, как должен был, паясничая, спрашивает Саша, когда глаза его блестят опасным жестким огоньком злобы. — Или ты такая же как моя шлюха-мать, которую вы клеймите почем зря? — спрашивает он, но, конечно же, труп ему не отвечает, в нем как копошились личинки, так и копошатся, он все также воняет чем-то сладковатым, и выглядит все также неприглядно и мерзко. Саша выдыхает, слыша, как в комнату прошагали еще несколько пар ног, понимая, что это все из-за сопровождающего, который решил, что он сошел с ума. Что же, наверное, созерцая эту картину, можно так подумать. Саша лишь подносит руку к лицу Ядвиги, закрывая ее глаза, шепча напоследок, прежде чем отстраниться. — Надеюсь, что ты горишь в Аду.        Он отстраняется от трупа, опуская с него руку и еще с минуту молча разглядывая его более здраво, думая, есть ли какой-то смысл думать над тем, кому это было нужно и зачем. Хотя, Кощей с него шкуру сдерет, если он не продолжит расследование и это была вполне реальная угроза, хоть Саша и не видел никакого смысла давать этому делу ход дальше. На самом деле такой случай «жертвоприношения» был не первым и будет далеко не последним, по крайней мере по мнению Саши.        Жертвоприношения вообще не были редким делом у нечисти и охотников, кто-то думал, что может подчинить себе более древние силы, кто-то думал, что сможет вернуть кого-то к жизни, а кто-то думал, что сможет подчинить себе древнейшего демона, которого считали прародителем всей магии. Это было не общеизвестная информация, о ней знали только демоны, оборотни и ограниченное количество охотников на нечисть и передавалась эта информация из поколения в поколение только от главы к наследнику.        Демонов в принципе было достаточно мало, можно сказать, что их остался один клан, который своей численностью едва ли достигал десяти человек, поэтому они были близки к вымиранию — мало кого можно было затащить в их «религию», мало кто стал рождаться с магией из-за смешения крови демонов с человеческой, да и вообще более молодые демоны предпочитали жить спокойно. Оборотни не сильно интересовались такими вещами, те же Аверины, которые держали одну из самых больших стай, вообще не интересовались магией, да и вообще последние лет десять не отсвечивали, так же предпочитая еще сильнее размывать гены оборотней и вести обычную жизнь, вливаясь в человеческое общество, и стоит признать, у них получалось.        Но вот охотники на нечисть, в основе которых стояла именно его семья, была самой кровожадной в этом плане. Возможно, это было из-за того, насколько предыдущие главы семей были наглухо отбитыми — сейчас Саша видел безумство Кощея, с которым он жил уже четырнадцать лет, а истории о действиях предыдущих глав семей слышал еще с самого детства, когда посещал с дядей какие-то совещания, привыкая к мысли, что будет его правой рукой.        На самом деле Саша еще с детства начал понимать, что его семья — глубоко травмированные люди, которые нашли в убийствах выход своих эмоций, с которыми они не могли справиться. Предыдущие главы его семьи становились такими жестокими по отношению к нечисти в основном тогда, когда теряли кого-то близкого от их лап. Его прадедушка потерял новорожденную дочь, а потом и сына, его прапрадедушка потерял жену, а дедушка потерял сначала своего младшего брата, а потом своего единственного сына и наследника рода. Каким-то неведомым образом в каждом поколении нечисть забирала кого-то из его родственников, что делало озлобленными его предков по мужской линии.        На самом деле все, что Саша усвоил за свою жизнь он мог сократить лишь до трех фраз, хотя усвоить за свою жизнь, по мнению дедушки, он должен был очень много. Но все его невероятные лекции и промывание мозгов сокращалось лишь до трех фраз, которые подтверждали и укрепляли в мировоззрении Саши то, насколько гнилая их семья.        Смерть — абсолютная норма.        На самом деле это усвоить было несложно, потому что его жизнь была разделена лишь на два периода, и то, первый он почти не помнил. Он слабо помнил свое детство — то время, которое провел с матерью и отцом вдали от своей безумной семейки, единственное, что он помнил — то время было мрачным, возможно, даже слишком, раз его мозг решил стереть любые воспоминания о нем, кроме того, что у него была родная сестра, которую забрали бабушка с дедушкой по папиной линии.        Единственное, что Саша более-менее мог вспомнить — то насколько плохо и бедно они жили, то насколько было холодно и больно, то как мама и сестра плакали от голода, холода и боли, и скорее всего, именно это побудило его маму вернуться к Кощею.        Сцену того, как его мама кричала от боли за закрытыми дверьми, пока он остался в коридоре, не имея никакой возможности ей помочь, Саша хотел бы стереть из воспоминаний. Его оставили возле комнаты со странной женщиной, как он потом узнал — его родной бабушкой Ядвигой Петровной. Эта женщина была красивой и на удивление выглядела очень молодой, Саше казалось, что ей нет даже сорока — у нее были длинные рыжие волосы и яркие зеленые глаза на бледной коже, она и правда выглядела как баба Яга, и это пугало. Она была одета в какое-то дорогое платье в пол, а на ее шее и плечах был мех какого-то животного, словно бы она не у себя дома, а куда-то собиралась, когда ее грубо прервали.        Эта женщина была с ним все то время, одергивая его каждый раз, когда он порывался хотя бы приблизиться к комнате, в которой кричала его мама — он понятия не имел, что с ней делают, но одни крики «умоляю не надо» и «больно», которые раздавались слишком часто и в конце стали почти неразборчивым криком, хрипом и бульканьем, заставили его сердце в тот день остановиться. С того дня и до своего четырнадцатого дня рождения маму он больше не видел — как бы ни умолял, как бы ни старался заслужить доверие и чтобы там не было еще, он не мог даже взглянуть на нее, даже узнать, где она находится, но знал лишь то, что она жива. И это было единственное, во что Саша старался верить.        За эти девять лет, что он провел в неведении о том, где его мама и что с ней случилось, он повидал много смертей. Его ввели в курс дела холодно и жестоко — их семья одна из известнейших охотников на нечисть и он, соответственно, тоже, а выбора в этом вопросе у него нет. Конечно, в пять лет его характер и разум в принципе были достаточно гибкими, так что Кощею и Ядвиге удалось запудрить ему мозги каким-то мусором, который он с четырнадцати лет начал анализировать более глубоко, понимая, в каком Аду он оказался.        За эти девять лет он научился хладнокровно относится к смерти и не задумываться о последствиях — его буквально заставляли сначала смотреть, как убивают другие, как мучаются в агонии те, кого убивали, как, порой, этих несчастных пойманных демонов или оборотней пытали, а потом его научили и убивать их. Конечно, Саша старался сопротивлялся, истерил, кричал, что все это — полное безумие, но несколько пощечин и то, что дядя избил его едва не до потери пульса, крича о том, что если он хочет увидеть свою мать живой, то должен подчиниться и засунуть язык себе в задницу, привели его в чувства, заставив заткнуться и терпеть.        Он привык к запаху аконита и рябины, которые он чувствовал и которые его откровенно раздражали, он привык к тому, что на его теле постоянно как минимум два холодных оружия — один на ноге под повязками около ботинка, второй спрятан в повязках на руке, а на поясе желательно иметь кобуру с заряженным пистолетом. Он ко всему привыкал быстро, потому что иначе это могло обернуться плохо для него самого или того хуже для мамы, которая, он старался не терять надежды, все еще могла быть живой.        Он привык к запаху и виду трупов, это стало чем-то нормальным — запах пороха, который въедался в кожу и потом не вымывался, этот тошнотворный запах аконита и рябины, этот мерзкий сладковатый запах разлагающегося тела, крови, того, как появляется металлический привкус на языке. Он привык видеть простреленные тела, растекающиеся под ними лужи крови, то, как уродуют тела его подчиненные по одному приказу Кощея.        Он привык видеть трупы, но то, что вызывало дрожь до сих пор, из-за чего он не мог скрыть даже сейчас легкое потрясывание руки, когда отступал от трупа Ядвиги, так это те трупы, которые старались принести в жертву Демиану. Этот ритуал был самым омерзительным и гадким, на то он и требует жертву, да только необычную, а ту, что сможет разделить не просто силу демона, но и его разум.        На самом деле Саша считал все это бредом — да, у них ходила байка о том, что самого древнего демона Демиана, что по каким-то там выдуманным легендам вместе с человеком и оборотнем раньше хранили порядок этого мира, можно призвать в этот мир и попросить все, чего пожелаешь — в основном могущества, и демон обязательно исполнит за небольшую плату. Платой являлся сосуд — тело человека, который должен вместить в себя демона и полностью подчиниться ему, подписать с ним какой-то контракт, условия которого никому и никогда, ни при каких условиях не должен быть разглашены, и тогда человек, если выживал, мог просить чего угодно.        Но загвоздка была в том, что все люди, которых пытались принести в жертву этому древнейшему существу, были отвергнуты — никто не знал, почему Демиан их отвергал, но люди просто умирали на алтарях, окровавленные и изуродованные, но демон не отвечал на их зовы. А их дедушка был очарован идеей того, что кто-то из его семьи сможет обладать подобным могуществом, поэтому, несложно догадаться, куда пропала мама Саши, и с чем в итоге пришлось столкнуться ему самому.        Когда они спустились в подвал дома и он увидел тело матери, что лежало немного дальше на хирургическом столе полностью обнаженное и вскрытое, ему показалось, что все это жестокая шутка, еще одна проверка, что угодно, но не реальность. Мама была настолько бледной и худой, настолько истощенной, что он едва ее узнал, спустя столько лет. Она больше напоминала просто скелет, обтянутый кожей, нежели живого человека — ее кожа была бледной, почти как белоснежное полотно, Саша видел ее проступающие не только ребра, но и кости, ее щеки были впалыми, глаза неестественно выделялись на лице, казались огромными на фоне этого абсолютно иссохщегося тела.        Ее впалый живот был разрезан, а некоторые внутренности были вынуты наружу — те же кишки просто висели с ее тела, как будто бы кто-то сначала их достал, а после попытался затолкать обратно. Она выглядела ужасно, настолько, что Саша не понимал, как можно сделать это с человеком, со своей собственной дочерью.        Но он очень здорово узнал на собственном примере, что для Кощея или Ядвиги даже он сам не имеет большого смысла — его, сопротивляющегося и бьющегося в истерике, кричащего что-то непонятное, кажется, он одновременно звал маму и молил не делать с ним ничего, положили на соседний свободный хирургический стол. Несложно было догадаться, что его ждала участь матери, и как бы Саша не вырывался, как бы не кричал, как бы не умолял, его грудная клетка и живот вскоре были оголены от того, что футболку на нем просто разорвали, а к его горлу был поднесен скальпель.        Не было абсолютно никаких надежд на то, что выберется он отсюда живым, все происходило настолько быстро и резко, все было настолько сумбурно, что Саша почти ничего из того кошмарного дня и не запомнил, помимо своего сопротивления, криков и боли, ну и того, что ему все-таки вспороли грудную клетку, вырисовывая его кровью на нем же символы призыва и проговаривая какие-то слова на другом языке.        Саша концентрировался лишь на своей боли, потому что это единственное, что ему оставалось делать — у него помимо нее ничего не осталось, он просто сдохнет здесь и только от его мучителей зависело быстро или медленно и мучительно. Он сорвал голос в криках, а в попытках вырваться из пут, которыми его связали по ногам и руках, он приносил себе гораздо больше боли, потому что Кощей не раз ударил его, стараясь, чтобы он успокоился и чтобы разрез был ровным, а он не ерзал и не мешал в ритуале.        А потом все затихло — и речь на древнем языке и его собственные крики, и звон из ушей исчез, и его собственные рыдания начинали стихать. Он лишь спустя время заметил, что его ничего не сдерживает и он может свободно шевелить руками и ногами, что в его груди нет той раны, которую ему нанес Кощей. Он быстро ощупал себя в поисках хоть какой-то травмы, какой-то раны или следа крови, но не нашел ничего, зато нашел пару глаз, что следили за ним настолько пристально, что Саша и дернуться боялся.        Существо напоминало собой движущуюся тьму с хищным оскалом из острых клыков, которая, к ужасу Саши, двигалась в его направлении, и если бы он мог куда-то сбежать, он бы это сделал. Но ему было некуда бежать — его окружала все та же тьма, в округе не было никого и ничего, что могло бы укрыть его, а, значит, следовало лишь принять свою судьбу и быть сожранным или измученным. Он не знал, так ли выглядит смерть, но наделся, что все это было лишь большой предсмертной галлюцинацией для того, чтобы его мозг окончательно умер.        Он жмурится, инстинктивно закрывая руками лицо и стараясь стать меньше и незаметнее, хоть и понимая, что это бесполезно, когда вдруг слышит голос этой тьмы, который кажется не таким уж и устрашающим, скорее очень уставшим.        — О, не бойся, я не причиню вреда, — горит существо тихим, размеренным голосом, будто бы стараясь успокоить Сашу, подарить ему мнимую защиту и ощущение того, что он в безопасности, но уже спустя секунду существо усмехается, неопределенно качая головой и говоря. — Не больше, чем твои родственнички.        Саша понятия не имел, кто перед ним, а верить в то, что это древний демон из россказней дедушки не хотел, потому что это было чертовски глупо и смешно. Чтобы демон, который годами не выбирал и не принимал человеческих жертв, да решил к нему наведаться? Смех, да и только. Саша тоже нервно смеется, утирая руками слезы и слюни со рта, которые, как ему казалось, остались там еще с того момента, как он начал кричать, но там ничего не было, что ставило под сомнение то, в какой реальности он вообще находился.        — Чего ты хочешь, мальчик? — несмотря на то, что этот демон явно видел, что Саша не в том состоянии, чтобы отвечать здраво, да и вообще мыслить здраво, он все равно задает этот странный вопрос. Саша сейчас не хотел его даже обдумывать, он казался нелогичным и не к тому месту, потому что сейчас все, о чем мог думать Саша — он только что умер на том хирургическом столе и это его дорога в Ад. Но существо, видя его замешательство, почему-то интерпретирует его по-другому и подходит ближе, продолжая говорить, только теперь этот хищный оскал находится ближе и ниже — как будто бы существо опустилось до его уровня, чтобы говорить с ним на равным. — Они ведь сказали тебе о том, что я выполню любое твое желание в обмен на плату, не так ли? — Саша какое-то время не двигается, стараясь сосредоточиться на тех словах, что ему только что сказали, а когда полностью анализирует их, заторможено кивает, непроизвольно громче вздыхая и едва не начиная кашлять. Существо ждет, пока он придет в себя так, словно ему это ничего не стоит, словно у него впереди еще вся вечность и он может позволить себе просто смотреть на кашляющего подростка, прежде чем продолжить. — Так, чего ты хочешь? — еще через время спрашивает существо, когда Саша не говорит ему ни слова, а потом начинает само накидывать варианты того, чего может хотеть подросток в переходный возраст. — Можешь пожелать чего угодно — власти, денег, могущества, силы… — он жестикулирует чем бы то ни было, наблюдая за тем, как Саша вцепляется руками в волосы, кажется, стараясь сосредоточиться на своих мыслях, с которых его сбивала болтовня существа.        — Я хочу, чтобы их не было… — шепотом, почти истерично, с нервной улыбкой на лице говорит Саша, поднимая взгляд от темного пространства, на котором он сидел во тьму чуть выше ухмылки существа, надеясь, что где-то там есть его глаза. Он не знает, как выглядит в глазах этого существа и какие у него планы на него, но скорее всего выглядит он жалко и скоро умрет, но раз существо хочет получить ответ на свой вопрос — Саша его даст. — Никого из них — ни демонов, ни охотников, ни оборотней. — Саша обхватывает себя руками, понимая, что, скорее всего, он говорит и выглядит как сумасшедший, он и сам бы побоялся находится в обществе кого-то, кто говорил, пусть и завуалировано, но о геноциде. Но, на самом деле Саша хотел до банального простого — чтобы все жили в мире, черт с ним с политикой и экономикой, но хотя бы чтобы не было нечисти и охотников на нее, чтобы все они просто были обычными людьми со своими обычными проблемами, а не вот этим вот всем. Потому что двойная, тройная и какая-то там по счету жизнь, такая смена масок, такая жестокость с самого детства ломают, потому что это неадекватно и они вес поголовно, что нечисть, что охотники — глубоко травмированные люди. Они травмируют друг друга — нечисть убивает одного из охотников, охотники вырезают клан нечисти, но обязательно кого-то пропускают или на их место приходят новые и все начинается заново. Это гребанный бесконечный порочный цикл. — Не хочу больше убивать их, не хочу, чтобы кто-то страдал от этого.        Существо смотрит на то, как Саша закрывает лицо руками и больше ничего ему не говорит, явно думая, что это были его последние слова в жизни, и вздыхает. Слова звучали искренне, пусть и неуверенно, мальчику не доставало многого, если он и правда был настроен серьезно — он был не настолько умен, как мог бы быть, он был не таким уж и сильным и явно не мог противостоять хотя бы своей семье, что уж там, этот мальчишка навряд ли бы мог сейчас сестру свою защитить. Но Демиану нравились его мысли лишь потому, что они были схожи с его собственными.        Демиан был слишком стар, он наблюдал за развитием мира оборотней, людей и демонов слишком давно, наблюдая за тем, как все это медленно скатывается в пучину ненависти. Все они ненавидели друг друга, вспарывали друг другу глотки, приносили друг друга в жертву, только бы захватить его внимание и получить хотя бы крупицу его магии, но Демиан игнорировал их много лет. У него не было причин опускаться до них — все они желали чего-то слишком приземленного, чего-то, что даже внимания его не стоило, но этот мальчик мог ему помочь.        Это не было каким-то актом милосердия с его стороны, как раз наоборот, это было сделкой — у Демиана была сила для того, чтобы прекратить страдания этих трех рас, но он не мог вмешиваться в установленный порядок, не в своем теле — в физическом теле это имело бы еще хоть какой-то смысл, но по сути сейчас он был бесполезным духом с магией. А Саша был человеком со схожей с ним идеей, но у него было недостаточно силы для того, чтобы осуществить хоть что-то из того, что он хотел. Возможно, это будет ошибкой, но чем еще заниматься бессмертному демону, который людям толком даже показаться не может?        И когда Саша, спустя какой-то промежуток времени, поднимает на него неуверенный, затравленный взгляд, утирая слезы с щек, Демиан с улыбкой протягивает ему руку, предлагая сделку, условия которой знали лишь они и никто больше. Саша, выслушав чего он хочет и что может потребоваться от Саши, всхлипнув и еще раз утерев слезы с лица, с уверенностью пожал ему руку, обещая сделать все, что в его силах, только бы этого глупого разделения на людей и нечисть больше никогда не существовало.        Демиан улыбается ему, напоминая о том, что возьмет с него плату уже сейчас, и видит, как мальчик пугается и в какой-то степени правильно делает, потому что в следующий миг свободная до этого рука Демиана оказывается в его грудной клетке. Тьме ничего не стоит пройти сквозь чужую плоть и хватиться за чужое все еще бьющееся сердце. Демиан видит, как Саша замирает, как крик срывается с его губ, и как его ноги подкашиваются и он едва не падает и если бы не Демиан, что удерживал его за руку, мальчик точно бы упал.        Кажется он пытается спросить о том, что Демиан вообще творит, но выходят из его рта только звуки, которые никак не складываются в предложение. Демиан улыбается и тихим шепотом успокаивает его, позволяя ему медленно оседать на колени, пока сам он медленно вырывает чужое сердце из груди. Саша кричит громко, это нормально, но это часть ритуала — их сделка должна быть чем-то закреплена, а сердце и полное подчинение демона — равноценный обмен.        Тьма легко заменяет собой украденное из грудной клетки сердце, позволяя организму Саши еще нормально просуществовать лет так семь, не больше. Так их души сплетены равноценным обменом, возможно, не самым честным по отношению к Саше, но на то Демиан и демон, чтобы играть лишь по тем правилам, по которым он хочет играть.        В жизни нет никакого смысла.        Но от того, что он познакомился с Демианом и заключил с ним сделку легче не стало ни на грамм. Наоборот, это привлекло внимание дедушки к нему еще сильнее — он пытался запудрить Саше мозги своими идеями о полном истреблении нечисти, в то время как Демиан искренне и от души хохотал из тьмы над его словами, обнимая Сашу руками и шепча ему о том, чтобы не смел слушать этого старикашку.        Смерть все также преследовала его по пятам — для начала ему пришлось похоронить собственную мать, собственноручно выкопав ей могилу на заднем дворе — ей не было устроено поминок, отпевания или еще какой херни, ее приказали похоронить как надоевшую псину и забыть о ней. А потом из жизни ушел его дядя, который должен был унаследовать дело Кощея. Саша не имел к этому никакого отношения от слова совсем, он даже не появился на его похоронах, спихнув все на то, что дедушка сам приказал ему отработать какое-то дело, а на самом деле ему просто было наплевать на этого мерзкого человека.        Смерть была его вечной спутницей в работе — как только умер дядя, то, как скоро он будет объявлен наследником было лишь вопросом времени, потому что помимо него, у Ядвиги и Кощея больше не было чистокровных родственников, что было иронично — старший сын умер от лап оборотня или что-то в этом роде, Саша не вдавался в подробности, а свою дочь они сами убили. И теперь единственных их живой родственник, о котором они знали — сам Саша, который еще, о чудо, каким-то образом смог удерживать в себе Демиана — древнейшее зло, которое, как они думали, могло исполнить любой приказ Саши.        Демиан мог это сделать, только если это не противоречило желаниям самого Саши — его сила была не такой полной без физического тела, даже несмотря на то, как часто Саша позволял демону отъедать части своей души и жизни, буквально укорачивая тот срок, что был отведен ему на жизнь. Ну или Саша был вынужден убивать, чтобы демон смог полакомиться чьим-нибудь трупом.        Он был вынужден убивать нечисть по работе, был вынужден убивать для того, чтобы демон внутри него мог спокойно существовать и не кошмарить его самого, его руки уже давно были по локоть в крови, а может быть и больше. Саша никогда не считал себя хорошим человеком, разве что в глубоком детстве, которого он не помнил, да он и не был хорошим человеком никогда.        Его жизнь никогда не имела какого-то определенного смыла, Саша всегда плыл по течению — раньше, потому, что мама таскала его за ручку, а потом, потому что это было приказом, которого нельзя было ослушаться. После того, как он установил связь с Демианом, мало что поменялось в этом плане — он все еще был вынужден слушаться Кощея и Ядвигу, но и действовать начинал в каких-то своих интересах. Некоторые идиотские приказы он просто игнорировал, предпочитая не акцентировать на них внимание, он больше не зацикливался так сильно на том, что делал, его перестали волновать хоть чьи-то жизни, помимо Алены, о которой он вроде как заботился, но настолько мало, что понимал, что проебался по всем фронтам.        Его жизнь не имела никакого смысла, как в принципе, наверное, любая жизнь, конечно, кто-то может сказать, что смысл жизни есть и он заключается в любой вещи, которую вы считаете смыслом жизни, но Саша в это не верил. Его жизнь была полна потерь, боли и страха, но он не собирался жаловаться — он свое отплакал, да и не было в этом никакого смысла.        Не делай чью-то жизнь центром своей.        Раньше Саша мог бы назвать смыслом своей жизни поддержание Алены, но теперь он сомневался, что спустя столько лет для него это все еще было актуально. Да, он все еще любил свою родную сестру, у которой, насколько он знал, все сейчас было хорошо, но не мог сказать, что настолько же сильно любил ее, насколько раньше. Это достаточно сложно объяснить — он любил Алену, безусловно, но ему было достаточно знать, что она в порядке, чтобы унять беспокойство по этому поводу.        Раньше он старался как можно больше времени проводить с ней, он хотел отдать ей все, что у него было, дать ей все самое лучше и самое главное — уберечь от всего того, во что он ввязан сам. Он заботился о том, чтобы нигде не всплыло то, что они родственники, старался обрубить все на корню, обезопасить Алену по максимуму, особенно после смерти бабушки и дедушки. Но с годами все это как-то слишком приелось — у него появилось больше ответственности, с него больше стали требовать, да и сам Саша просто устал, у него больше не было ни сил, ни желания знать об Алене больше, чем было необходимо.        Он не чувствовал себя каким-то неправильным или эгоистом от этого — он много раз поднимал эту тему с Демианом, который от скуки слушал его монологи ни о чем, лишь иногда давая ответы или направляя. Демиан говорил, что это в порядке вещей — Саша для нее не мама и не папа, они не росли вместе и почти ничего друг о друге не знают, фактически они чужие друг другу люди, тем более, взрослые люди — уже студенты, у которых начинается новая глава в жизни. Вполне нормально, что Саша просто поддерживает Алену материально из-за чувства вины, но больше никак не появляется в ее жизни — у Саши своих дел и проблем по гланды, чтобы еще кого-то впускать в свою жизнь.        Это нормально, что у каждого человека своя жизнь, никогда не стоит делать какого-то человека центром всего своего мира, потому что когда этот человек уйдет, ты останешься лишь опустошенным сосудом, который не будет понимать, а что ему делать? Саша однажды наступил на эти грабли, хотя, наверное, для ребенка было нормально сделать свою маму центром своей вселенной. Мама была для него всем, его единственным родным человеком, который так сильно его любил и который так быстро и скоропостижно его покинул.        После того, как ее забрали у Саши еще в пятилетнем возрасте, он был потерянным щенком, который не знал к кому обратиться и куда тыкнуться, что будет правильным, и он все время рыдал по матери. Не то, чтобы это было в корне неправильным, дети обычно очень привязаны к своим родителям и это нормально, просто Саша тогда о себе даже не думал, как и все последующее годы, он в основном думал, что если станет хорошим для Кощея и Ядвиги, то они позволят им с мамой увидится.        Конечно же, этого не произошло, точнее, явно не так, как думал Саша, в тот миг он почувствовал, как его мир рухнул, он почувствовал что-то близкое к панической атаке и тому, что он без понятия, как дальше жить. Ведь до четырнадцати лет его единственной целью было быть хорошим, чтобы ему позволили увидеть маму, но после того, как это произошло, и его мама оказалась мертвой, он больше не знал, что ему делать.        Он хорошо запомнил это чувство опустошения и боли, которые окружали его еще несколько дней с того, как он похоронил свою маму, чтобы больше никогда не допустить подобной ошибки. Он поклялся себе, что никогда больше не позволит себе ни к кому привязаться, никогда не позволит никому проникнуть в свои чувства и эмоции настолько глубоко, чтобы его потеря была настолько болезненной.        И у него это получалось, о чем Саша не жалел. Ему и не нужно было ни о чем жалеть перед смертью — он выбрал красивое место для своей могилы, он наслаждался восходящим солнцем, что окрашивало небо в различные цвета оранжевого и алого, он наслаждался этим легким ветром и впервые за несколько лет искренне улыбался, созерцая что-то красивое. Ему больше не нужно было строить из себя невесть что, это больше не имело никакого значения, все закончится сегодня.        У них было несколько достаточно тяжелых дней, чтобы Саша смог убедиться в том, насколько Кощей стал безумным после смерти Ядвиги, а после — максимально позаботиться о том, чтобы эти трое идиотов были в порядке, после того, как он умрет. На самом деле это сделать было не сложно — ему всего-то нужно было позаботиться о том, что в завещании у Кощея прописано, что все наследство достается ему, а после самому написать собственное завещание, в котором он отдает все Алене. Это было не самым сложным, чем он занимался, так что все было в порядке — он обошел еще парочку нотариусов, чтобы убедиться в этом, так что ему не было смысла переживать об этом.        Кощей совсем спятил, когда Саша вместе с ребятами принесли ему труп Ядвиги в кабинет — Саша настоял на этом, даже попросил сердце отдельно положить от тела просто для того, чтобы посмотреть на чужую реакцию. Наверное, не очень весело, когда подобная мерзость происходит с тем, кого любишь, да, Кощей? Саше даже ответ на этот вопрос не нужен был просто потому, что чужая реакция запомнилась четко и ясно.        Он впервые видел, чтобы этот человек был настолько сломленным, он впервые видел, чтобы кто-то так цеплялся за расчлененный труп и поистине рыдал, умоляя жену вернуться к нему и не оставлять одного. Это вызывало странные, смешанные чувства — сам Саша испытывал нечто подобное, когда потерял маму, но у него не было ни сил, ни времени с ней нормально попрощаться, да и ее труп, когда он ее хоронил, был уже мерзким и наполовину сгнившим — он без понятия, сколько провалялся в отключке после того, как Демиан сожрал его сердце, но этого времени было достаточно, чтобы труп мамы стал выглядеть еще хуже.        Саша наблюдал за тем, как этот человек ломается со спокойствием — сложив руки за спиной в замок и сохраняя бесстрастное выражение лица. Не то, чтобы он наслаждался чужой реакцией — ему было сложно слушать эти завывания Кощея и то, как ему теперь будет плохо без его дорогой жены, но он держался. Какое-то мизерное удовлетворение от того, что этот человек, пусть и спустя столько лет, но все же мог оказаться в шкуре Саши, который пережил нечто подобное в более юном возрасте, присутствовало, но оно не приносило сильного уж счастья.        Видимо, месть Саши по отношению к этим людям замерзла настолько, что была уже даже не холодным блюдом, а каким-то ледником, потому что он больше ничего не чувствовал, смотря на мучающегося от горя и вины Кощея. Да, он плакал и кричал, умоляя кого-то найти тех уродов, что сотворили это с его прекрасной женой, кричал, что живьем закопает этих уродов, но никто из окружающих его людей даже пальцем не пошевелил. И Саша оставался спокойным и непринужденным ровно до того момента, пока Кощей не открыл рот, явно обращаясь к нему в порывах своего горя.        — Ты ведь мог это остановить! — почти воет мужчина, что на него не похоже, хотя, ситуация тоже из ряда вон выходящая, поэтому Саша на это реагирует спокойно, лишь сильнее поправляя маску на лице, натягивая ее на лицо — вонь от трупа бабушки просто невыносима. Кощей выглядел просто омерзительно и жалко, сидя на коленях и прижимая к себе разлагающийся труп, пусть и приподнимая лишь верхнюю его часть из патологоанатомического мешка, и обливаясь слезами по тому, кто уже умер и источал гнилистый запах. — Почему ты этого не сделал? — все задавал абсолютно бесполезные вопросы Кощей, как будто бы не знал, что Саша был слишком занят другими делами, и что Саша делал все возможное, чтобы найти бабушку. Саша молчит и просто наблюдает за ним, когда Кощей переходит уже почти на истерические оскорбления, что, в принципе, для него абсолютно нормально — несмотря на свой возраст, Кощей в ситуациях, которые не подчинялись ему или шли не так, как он хотел, порой вел себя хуже маленького ребенка. — Грязный, мерзкий щенок!        — Вы берете на себя слишком много, босс. — спокойно и мягко возражает ему Саша, слегка наклоняя голову, а потом разъясняя ему собственную фразу, как маленькому ребенку, потому что по чужому выражению лица ясно, что Кощей ничерта не понял. — То, что я являюсь членом вашей семьи далеко не значит, что мои интересы совпадают с вашими. — он пожимает плечами и не двигается, наблюдая за странным выражением на лице Кощея, когда четко и холодно говорит, не проявляя к этому разговору ни капли интереса. — Я выполнил ваш приказ, а уж жива Ядвига Петровна или нет — не мое дело. — а потом усмехается, закатывает глаза и наклоняется, все еще держа руки за спиной, когда издевательски говорит. — Не ведите себя словно малолетний мальчишка, вы ведь глава дома, разве не так?        — Ах, ты ублюдок! — Саша усмехается, когда это заставляет Кощея повысить голос и попытаться ухватить его за ворот толстовки, только Саша легко отступает на шаг, и чужая рука просто хватается за воздух. — Да я тебя вместе с ней закопаю!        — О, вы так хотите оскорбить труп своей жены? — юноша усмехается и не может сдержать тихий смех, когда с издевкой говорит, чувствуя в своей груди одновременно жгучее раздражение и невероятное удовлетворение от того, насколько сильно Кощей его ненавидел. — Я думал, что вы ненавидите меня, дедушка, рад знать, что это не так. — он лишь с усмешкой качает головой, а потом говорит более темным голосом — он не сильно изменился, но фраза, которая им была сказана, вымораживала до глубины души. — Раз уж так любите ее, ложитесь вместе с ней, и этим всем все докажите.        — Не смей мне указывать. — трясущимся от злобы голосом говорит ему Кощей и Саша лишь усмехается, не в силах ничего ему на это ответить. Конечно-конечно, он не в праве указывать главе дома, что делать, даже если решения этого главы были максимально абсурдными уже лет так двадцать. И он убеждается, что Кощей окончательно слетел с катушек, когда он говорит следующую фразу. — Приведи мне сюда этих Авериных, уверен, что это они за этим стоят.        — Они не имеют к этому никакого отношения, глава. — закатывая глаза на очередную невероятную тупость со стороны дедушки, говорит Саша, не понимая, как можно докатиться до такого, чтобы из-за своей слепой ярости не видеть никакой логики. Все, что Кощей успел ему наговорить про Авереных — полная чушь, Саша в этом убедился. Они не были такими кровожадными, мерзкими существами, постоянно желающими крови, вовсе нет — такие же обычные люди, которые просто хотят мирной жизни. Саша без понятия, чего Кощей так за них уцепился, но порой еле удерживался от того, чтобы вынести Кощею мозги пулей — хоть меньше мир бы отравлял своей ересью и ненавистью. — Не вы ли говорили, что никогда нельзя мешать эмоции с работой?        — Заткнись, не указывай мне, а делай, что тебе говорят. — и на этом все стихает — Саша без понятия, что еще сказать, помимо издевок, потому что он мог бы травить чужую душу, мог бы измываться и смеяться над чужим горем, но это казалось уже совсем каким-то танцем на костях, до чего Саша опускаться не собирался.        Он лишь наблюдает какое-то время за тем, как Кощей возвращается к оплакиванию супруги, закатывает глаза на это бессмысленное действие, и приказывает всем оставить Кощея наедине с самим собой, только оставить охрану за дверьми кабинета и вызвать все-таки врача, а то мало ли что. Хотя, может и не стоило, ведь если Кощей умрет от какого-нибудь сердечного приступа — им всем пойдет это на пользу. Он отдает еще несколько распоряжений насчет похорон Ядвиги, сворачивания операции по ее поиску и возвращения к другим делам, когда сам думает о том, как обезопасить Влада, Астера и Алену.        Не то, чтобы он сильно переживал об этих оборотнях, но если Кощей придет в себя и реально захочет отомстить ни в чем неповинным оборотням, то это будет проблематично — Саша не понаслышке знает о жестокости Кощея и о том, что его невозможно отговорить, если ему в голову что-то ударило. Так что самый простой для начала способ — заставить этих двоих уехать куда-нибудь, Саша был готов им даже денег дать, только бы они скрылись с радаров на какое-то время, а там глядишь — и Кощей совсем от тоски сляжет.        Только эти упрямые оборотни его даже слушать не хотели. Астер оказался маленьким пугливым ребенком, хотя они были ровесниками, и едва не заплакал, когда Саша, развернув его за воротник рубашки, прижал к одному из стеллажей в библиотеке, потому что в ином месте этого юношу выловить было невозможно, и мягко попросил их с братом уехать отсюда.        Астер выронил все книги, которые держал в руках, когда Саша, развернув его за воротник рубашки, прижал к стеллажу с книгами, и черт бы побрал, что они сейчас находились в самом дальнем углу библиотеки. Астер не знал, что нужно этому мальчишке, он с ним даже знаком не был — так, видел пару раз в университете, да и Алена говорила, что это ее старший брат, но они даже не разговаривали толком, что ему могло понадобиться?        Астер, если честно, опасался этого юношу, от него как будто бы веяло чем-то таким, что заставляло его волчьи инстинкты выть и пытаться уйти от этого человека. Мало того, что он просто казался странным, не снимая эту вечную черную маску, за которой не было видно его лица, так его глаза были настолько мертвыми, словно бы Саша не был живым вообще — Астер почти не слышал его сердцебиения, а если оно и было, то такое равномерное и не меняющееся, как будто он был роботом.        — Вам нужно свалить из города как можно скорее. — Саша сказал ему об этом серьезно и тихо, как будто бы не хотел, чтобы его кто-то услышал, хотя, наверное, так и было. Астер пытался разглядеть любые эмоции на его лице, точнее в глазах, так как даже сейчас мальчишка маски не снял, но в них было лишь спокойствие и какая-то тьма, сердцебиение у него было таким же как и всегда, что странно, как будто бы Саша всегда так с одногруппниками разговаривает. И прежде чем Астер успевает хотя бы рот открыть и спросить, что за херня вообще происходит и с какого бы черта Саша ему указывает, он продолжает. — Кощей подозревает вас в убийстве Ядвиги, и прежде чем ты откроешь рот — я знаю, что вы этого не делали, но он наглухо ебнулся, поэтому вам нужно валить, чем быстрее, тем лучше. — Саша говорит это достаточно быстро, явно не желая что-то размусоливать и ждать от него хоть какой-то реакции, даже встрясывая его немного, когда ему кажется, что Астер недостаточно сконцентрирована его словах. Взгляд его серьезен настолько, что Астер вздрагивает — он не любит такой взгляд, потому что обычно после этого становится не до улыбки или шуток, обычно после такого упрекающего взгляда он получал нагоняй — от отца и от Влада, что не было самым приятным на свете. — Если нужны деньги — я дам, но валите куда-нибудь быстрее, понял? — Саша заглядывает со своей тьмой в глазах в его светлые глаза, будто старается заразить его своей серьезностью, но Астер искренне не понимал, что стоит делать — он не очень любил решать проблемы оборотней, да и они его мало касались, в основном этим занимался Влад или отец, так что он просто смотрит на Сашу, ожидая, что еще тот скажет. Саша смотрит в ответ не очень долго, кивает сам себе, резко отпускает его и отходит на несколько шагов, ведя плечами и холодно говоря, прежде чем уйти. — Я предупредил.        Астер еще какое-то время смотрит ему в след, не понимая, что следует делать с этой информацией, ведь то, что сейчас говорил ему Саша было полным абсурдом — какой Кощей, какая Ядвига, он что сказок перечитал? Астер мотнул головой, стараясь успокоиться, и убедить себя в том, что Саша не был психопатом, пусть и повел себя сейчас максимально странно и нелогично. Что ему вообще делать с этой абсолютно случайной информацией? Хотя, он не собирается просто прислушиваться к пустым словам какого-то случайного человека, с которым он разговаривал в первый раз в жизни, но это может стать веселой сказкой для Влада.        Но Влад почему-то отнесся к этому с большей серьезностью, чем он, на какое-то время даже попытался укрыть их на съемной квартире, только ничего не вышло. Насколько успел понять Астер, Влад о чем-то переговорил с Сашей — он этого даже не видел и не обсуждал это с ним, но в один из дней странный запах, который сопровождал Сашу, оказался на одежде Влада.        — Ну и что ты наговорил Астеру? — подходя к Саше, который стоял в курилке в гордом одиночестве, потому что была середина пары и никто в здравом уме не вышел бы сейчас курить, учитывая, что перемена закончилась около получаса назад, спросил Влад. Влад впервые видел Сашу без маски, и, если честно, плохо понимал, почему тот вообще ее носит. Лицо у него было абсолютно обычным и нормальным, скрывать его не было никакого смысла, только если это не было частью образа или конфиденциальности, но, учитывая, что скрываться сразу Саша не стал, возможно, это часть какого-то образа.        — Почему вы вообще еще здесь? — выдыхая сигаретный дым, от которого Влад морщится, не перенося никотин в принципе, спрашивает Саша, стряхивая пепел с сигареты и делая новую затяжку. Только вот по Владу видно, что отвечать на его вопросы он не собирается, что в принципе добавляет пару очков к его интеллекту, потому что Саша удивился, если бы Аверины и правда без вопросов свалили бы из города и легли на дно, даже не попытавшись узнать, правда то, что им наговорил Саша или нет. — Слушай, я просто предупреждаю — если вы не свалите в ближайшие дни, то Кощей объявит охоту на вас, и я уже ничем не смогу помочь.        — Ну и кто такой Кощей? — закатывая глаза и прислоняясь спиной к стене, около которой стоял и Саша, спросил Влад, потому что пока что он ничего не понимал — он не хотел верить этому юноше, у него не было для этого никакого повода, он нес откровенную ахинею, так с чего бы Владу доверять ему? Да и к тому же, откуда Саше вообще известны эти подробности? — Слушай, если ты сошел с ума, то не впутывай нас в это, хорошо?        — Ты же не тупой, волчонок, — вдруг усмехается Саша, поворачивая на него голову, и Влада аж воротит от обращения, что заставляет его резко повернуться на Сашу, но тот больше ничего не делает. Он просто смотрит на него каким-то взглядом, то ли снисходительным, то ли каким, Владу сложно понять что-то по его глазам, потому что они казались настолько темными и безэмоциональными, что читать этого человека было сложно. Влад прислушивается к другим своим ощущениям — от паренька не пахнет страхом или ложью — потом, одеколоном, какой-то грязью, что неудивительно, ведь недавно был дождь, а еще почти неуловимо — аконитом и порохом. Это должно напрягать, это и напрягает, но Влад не чувствует от Саши никакой угрозы — Саша спокоен так, словно бы говорил о погоде, расслаблен и просто курит, наблюдая за ним, когда, видимо не дождавшись от Влада той реакции, которой хотел, спокойно продолжает, поясняя ему с тем же спокойствием. — Кощей — глава дома охотников, слышал что-то о Мироновых? — и Влад не дает ему никакой реакции до тех пор пока не слышит эту фамилию. Да, возможно она распространена там, где он вырос, но в узких кругах — в кругах нечисти, к которой относились и оборотни, эта фамилия известна в другом свете. Все оборотни опасались людей с этой фамилией, потому что семья охотников за нечестью под этой фамилией были самыми кровожадными существами, которых только видел свет. Если ты попал в их руки — навряд ли выйдешь живым, потому что тебя будут пытать до смерти, и наплевать — знаешь ты что-то или нет, они могут придумывать самые изощренные пытки, проводить самые мерзкие и жуткие, ни к чему не ведущие операции и просто измываться как над живым телом, так и мертвым. Видимо его ужас от упоминания этой фамилии отражается на лице, потому что Саша усмехается и, выдыхая сигаретный дым, говорит. — То-то же. — Саша выбрасывает окурок сигареты в мусорное ведро, предварительно потушив его о стену, а потом подходит к нему на шаг, ударяя по плечу и выводя из транса, заставляя его с нечитаемым выражением лица посмотреть на себя. Влад не знал, что хочет сделать больше — сбежать отсюда, как и говорил Саша или прижать этого лжеца за горло к стене и заставить рассказать все от и до. — Пакуй вещички, мохнатик, пока не поздно, иначе будет хуже.        — Это ты мне угрожаешь? — переводя холодный взгляд голубых глаз, которые сейчас больше всего похожи на холодный лед, спрашивает Влад таким тоном, который нельзя прочитать, он и сам слабо понимает, какую эмоцию вообще вкладывает в этот вопрос, потому что он абсолютно бесполезен, но Влад буквально чувствует необходимость что-то сказать, только бы не молчать и больше разговорить этого мальчишку.        — Ты идиот? — видимо вопрос и правда был невероятно тупым, раз даже лицо у Саши так скривилось, как будто это было самым идиотским, что он когда либо слышал. — Я же сказал — я предупреждаю, мне нет смысла врать тебе или твоему брату.        — Допустим, тогда кто ты в этой истории? И что это вообще за история — с чего бы Мироновым быть на нас озлобленными? — складывая руки на груди, спрашивает Влад, когда Саша показательно вздыхает, закатывает глаза и прислоняется спиной к кирпичной стене, повторяя позу Влада, только начиная тут же рассматривать маникюр на одной из своих рук, вообще как будто не проявляя ни капли интереса к этому диалогу.        — Я — простая пешка, друг мой, ни на что не влияющая… — растягивая гласные, заявляет мальчик, а потом вздыхает, когда по одному только взгляду собеседника понимает, что тот ничерта не понял и думает о том, что с радостью выкурил бы еще одну сигарету. — Кощей ненавидит вас всех, он и до этого ненавидел и хотел истребить вас всех, но недавно прошли похороны его жены и он уверен, что к ее убийству вы приложили руку. — Влад приподнимает брови, его выражение удивления говорит само за себя, поэтому Саша лишь цокает языком, закатывая глаза и говорит. — Я знаю, что это не так, но объяснять тоже самое ему — бесполезно, я пробовал, так что для вас будет лучшим решением свалить.        — С чего бы мне тебе верить, да и с чего бы тебе нам помогать? — помолчав какое-то время, задает те вопросы, которые его волнуют больше всего, Влад, строго смотря на Сашу, словно пытаясь понять все то, что происходит в его душе и голове.        — У меня свои цели, волчонок, а также с вами моя сестра, хочу быть уверенным, что она будет в безопасности. — Саша не продолжает и не объясняет, что имеет ввиду, но Влад замечает, что он слегка мрачнеет, когда говорит это, и почему-то у Влада на секунду мелькает мысль о том, что это может быть нехорошим знаком, но она также быстро гаснет.        — Алена имеет какое-то отношение к Мироновым? — на всякий случай спрашивает Влад, потому что если это так — у них огромные проблемы и простой побег, пусть даже в другую страну, их не спасет.        — Нет, она — нет. — качает головой Саша и почему-то, сам не зная почему, Влад доверяет ему, ну или ему просто очень хотелось в это верить и даже такие слова от неизвестного человека он хотел считать за правду. — Верить мне или нет — твое решение, повторюсь — я лишь предупредил, но не обижайся на меня, когда на вас будет объявлена охота. — спокойно говорит Саша и по тому, как он отлепился от стены и, хлопнув его по плечу, натянул на лицо маску, Влад понял, что разговор окончен. — Бывай, волчонок.        Влад не поверил ему, пусть вел себя достаточно скрытно и осторожно все три дня, которые прошли с момента их разговора. Три коротких дня, которые прошли в стрессе и попытках объяснить Астеру и тем более Алене, почему следует быть осторожней, почему пока не стоит ни с кем встречаться и держаться вместе, а еще, почему при любых обстоятельствах, если что-то случится, нельзя подавать никакого вида того, что они с Сашей хоть как-то соприкасались.        На самом деле это было самым странным правилом, но почему-то все нутро Влада приказывало ему ввести такое правило, мало ли что. Если Саша имел какое-то отношение к охотникам, чего он не отрицал, то если ситуация выйдет из-под контроля, лучше никому из них не подставляться и делать вид, что они не знакомы. Астер и Алена не поняли такого странного правила, и Влад мог их понять, это и правда звучало странно, но он не знал, как это правильно объяснить им и не шокировать, а пока придумывал оправдание — стало поздно.        Поздно настолько, что его уже несколько часов мучили битьем тока по голому телу, пытаясь выведать у него какую-то информацию, которой у Влада просто не было. Влад плохо осознавал, где они вообще находились — это было темное помещение, достаточно маленькое и больше похоже просто на какую-то камеру заключенного, нежели на что-то другое, но Владу было не до рассматривания комнаты. Он лежал на каком-то столе, руки и ноги его были прикованы к этому же столу, а вокруг всего его тела были обвешаны оголенные провода, по которым Саша пускал ток, когда ему отдавали соответствующий приказ.        Влад понятия не имел, чего от него хотел этот Кощей, но, как и сказал Саша, этот дед выглядел и правда поехавшим — уставшим, с мешками под глазами, бледным, с безумными глазами, с растрепанными волосами и совершенно неперевариваемыми речами. Кощей кричал на него, несколько раз ударил по рукам, ногам и животу, стараясь выбить какую-то там информацию, о которой Влад даже понятия не имел.        По его телу стекал холодный пот, он старался стискивать зубы и меньше кричать, только бы не пугать Астера и Алену, которые сидели где-то там — то ли за стенкой, то ли где, но им, видимо, вреда еще не причинили, потому что он чувствовал только их страх, но не боль. Зато своей боли у него было предостаточно — такая тупая, пульсирующая примерно с одинаковой частотой, но такая продолжительная боль.        — Кощей, может вам отдохнуть? — услышал Влад, словно через вату, пытаясь отдышаться от очередного такого разряда тока, он отвернулся, начиная кашлять и чувствуя, как пот большими каплями стекает по его лицу, капая на холодный металлический стол. Он понятия не имеет, как на это реагирует Кощей, но Саша — единственный голос, отдающий эхом и выводящий его мозг от того, чтобы концентрироваться на гуле в ушах, продолжает говорить. — Вы не спали уже трое суток, я понимаю, что вам хочется мести, но, посудите здраво — они здесь и никуда не дернуться, дома слишком много охраны, разве не так? — он не видит эмоций на лице Саши, хотя, он бы и так их наверное не увидел, он же наверняка в своей маске, но зато его организм очень четко сосредотачивается на всяких эмоциях, что окружают его вокруг, и Влад вновь чувствует себя подростком с бушующими силами и гормонами, и это так мерзотно, что лучше бы его уже добили этим током.        Он ощущает чужую ненависть, страх, отвращение и невероятную усталость, которая мешается с безысходностью и откровенным безумием — он не может понять, где чьи чувства, все мешается в один ком, который выливается на него одновременно и мешает думать. Голова гудит, в ушах какой-то глум, который мешает сосредоточиться на слухе, его руки и ноги натерли веревки, а все тело нещадно болит.        — Выведай у них все. — последнее, что слышит Влад перед тем, как тяжелая дверь захлопывается, а он сам позволяет себе отключиться.        Дальше ему кажется лишь то, что он изредка то приходит в себя, то вновь проваливается в какое-то забытье — он помнит, что Саша отцеплял его руки и ноги от веревок, помнил, как Саша шипел на Астера и Алену, которые, видимо, были слишком шумными, что было Саше невыгодно, когда также развязал их и привел в эту комнату. Влад плохо помнил, как они оказались на улице и почему ни один из охранников Саши ничего им не сказал — они ведь должны быть осведомлены о том, что они — заключенные оборотни, не так ли? Тогда почему ни единого вопроса? Влад чувствовал каждого из них, когда приходил в себя — он не был полностью в этом уверен, потому что Саша и Астер тащили его на себе, а Алена все время суетилась рядом, но сил думать об этом у него вообще не было.        Он смог более менее прийти в себя только тогда, когда они ехали на скорости куда-то по тьме, разбавляемой только светом от фар. Он машинально провел рукой по голове, которая продолжала отдавать каким-то гулом, растрепывая черные волосы, и не понимая, какая часть тела еще у него болит — вроде бы тупая боль от удара током уже прошла, но тело теперь казалось каким-то тяжелым, а самого его клонило в сон, пусть он и пытался сопротивляться этому чувству. Он несколько раз моргает, сильно зажмуриваясь, словно бы это могло помочь ему прийти в себя, а затем начинает лениво осматриваться, пытаясь понять хотя бы где он, с кем и что вообще происходит.        Он в машине, в которой, помимо него, еще три человека — Саша, что сидит по левую от него руку и ведет машину, и Астер с Аленой, которые мирно спят на задних сидениях — Влад понятия не имеет, это их так укачало, или Кощей их чем-то накачал, но они вроде как были в порядке. Они оба спали, что было удивительно — и как они только могли спать после такого ужаса, хотя, может быть с ними ничего и не делали? Это было бы к лучшему, по крайней мере Влад был сильнее их в физическом и психологическом плане, поэтому вполне мог пережить эту недо-пытку и даже смириться с ней, навряд ли тоже самое было бы с этими детьми.        Он морщится, когда его тело решает концентрироваться на том, что его окружает против его воли — в нос тут же забивается неприятный запах аконита, пороха, гнили и крови, который словно бы полностью пропитал салон машины. Пусть Влад и чувствовал его гораздо меньше из-за того, что окна в машине были немного приоткрыты, но все же, и именно приоткрытые окна были второй его проблемой — они ехали на скорости, из-за чего в салоне было шумно, благо хоть, что музыки не было.        — Ты сильно не дергайся — мы не так долго едем, может быть больно. — спокойно говорит Саша, наблюдая за тем, как Влад держится за голову и морщится, правда, юноша не знает от чего — от боли, шума или собственных ощущений, которые, как знал Саша, гораздо острее, чем у обычных людей. — Вода в дверце. — Влад реагирует заторможено, но все же наклоняется, чтобы взять бутылку и отхлебнуть из нее немного воды, медленно закручивая ее и пока не задавая никаких вопросов. — Знаю, тупой вопрос, но ты нормально себя чувствуешь? — Саша и так знал, что хреново Влад себя чувствовал, не надо быть гением, чтобы это понять, но все же.        — Лучше, чем когда ты херачил меня током. — усмехается Влад явно с какой-то претензией, складывая руки на груди и разводя ноги шире, потому что те явно затекли, но Саша на его слова лишь глаза закатывает, еще раз опуская взгляд на зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что люди Кощея — которых он не мог подкупить и которые были искренне ему преданы — не преследуют его, хоть это и было тупо.        — Сам поймешь, что у меня выбора не было или проговорить? — спокойно спрашивает Саша, пожимая плечами и закрывая окна, видя, как Влад то ли специально, то ли нет, но одной рукой прикрывает правое ухо, после говоря тише, когда шум с улицы перестал быть таким громким. — Я хотел этого не больше твоего.        Они молчат еще какое-то время, просто наблюдая друг за другом — Влад прислушивается к своим волчьим ощущениям насчет Саши, замечая, что мальчик словно бы на этот вечер стал немного расслабленнее — теперь его сердцебиение учащенное, Влад слышит его чуть-чуть учащенное дыхание, чувствует, что тот больше потеет и слегка нервничает, но при этом улыбается, и глаза его больше не такие темные. Словно бы произошло что-то настолько хорошее, что заставило эти темные глаза стать на пару тонов светлее.        — И какой план? — все же спрашивает Влад спустя время, вздыхая и позволяя себе немного расслабиться — да, ситуация невероятно дикая, нереалистичная и Влад все еще надеется, что он в идиотском кошмаре и скоро от него очнется, но пока что он в машине вместе с братом, его девушкой и братом этой девушки, замечательно. — Если Кощей ебнутый, а он именно такой, как я успел понять, нам же конец, нет?        — О, он мертв. — совершенно спокойно, как само собой разумеющееся говорит Саша, и это напрягает Влада быстрее, чем он успевает подумать. Влад не был отгорожен от смерти, прекрасно знал о цикле жизни и смерти, сам не раз видел чужую смерть, сам не раз убивал и скрывал труп, но слышать это от этого человека было почему-то странно, Влад искренне не знал почему. Возможно, это было жутко из-за того, что они с Сашей почти не знакомы, а еще Саша везет их невесть куда, невесть зачем и черт знает как они потом доберутся. — Я убил его.        И Влад едва удерживает свой язык от просьбы остановить машину, потому что это было бы тупым решением. Нет, не то, чтобы Влад осуждал, он не первый раз в машине с убийцей — да все в его стае, ну, кроме самых маленьких, и Астера с Аленой, уже убили как минимум двоих, просто было странно слышать это от парня, который напоминал психопата. Потому что Саша напоминал психа больше всего — всегда такой спокойный и отрешенный, но говорил он о страшных вещах с тем же спокойствием, словно бы не умел испытывать других эмоций. Только сейчас, когда он сказал о том, что убил Кощея, на его лице была пусть и не широкая, но все же улыбка, и именно этот факт настораживал — не пугал до мурашек и холодного пота, но настораживал.        — Так, у тебя есть какой-то план? — кашляя, чтобы сбросить какую-то дрожь с голоса, спрашивает Влад, замечая, что Саша ухмыляется и переключает передачу, ускоряясь, но почему-то оборачиваясь на него, словно бы знал каждую кочку на этой дороге и они не расшибутся в мясо, если он будет такое вытворять.        — У меня скорее просьба. — с наимилейшей улыбкой говорит Саша, слегка наклоняя голову, после все же поворачивая голову на дорогу, а потом продолжая, растягивая гласные, ставя Влада в тупик, как своей просьбой, так и своим поведением. — Встреть со мной рассвет, Владик, позволь этому смертнику его последнюю просьбу.        — Не похож ты на смертника, Миронов. — строго говорит Влад, складывая руки на груди и внимательно наблюдая за тем, как лицо Саши меняется, когда он называет эту фамилию — словно бы Влад сильно оскорбил его или даже унизил.        — Я Абрикосов, — спокойно поправляет он, а потом вновь натягивает эту милую улыбку на свое лицо и поворачивается на него, протягивая ему руку, как будто бы ожидая, что Влад ее пожмет, как будто бы они только сейчас знакомились. — Абрикосов Саша, я им был и умру с этой же фамилией. — когда Влад не пожимает ему руку, лишь с опаской наблюдая за его действиями, Саша, кажется вовсе не обидевшись, просто опускает руку обратно на руль и говорит. — Не хочу иметь к ним никакого отношения.        — Ну, а что будет после рассвета? — спокойно уточняет Влад просто для того, чтобы знать, к чему готовится — к драке с Сашей? Это смешно, их трое, а он один, это не обсуждается, но что такого могло произойти на рассвете, и почему Саша говорит об этом так, словно бы это последний рассвет как минимум в его жизни?        — Все тебе покажи, да расскажи, Владик, а как же сказка на ночь? — смеется Саша так легко, словно бы с ребенком разговаривал, и это странно и пугающе одновременно, что Влад не сразу находит слова, которые получаются больше раздраженными и звучат едва ли не с издевкой и сарказмом, потому что Влад откровенно устал от всех этих игр. Господи, он просто хотел спокойной жизни, а не вот это вот все.        — Мне тебе еще и сказку рассказать? — раздраженно спрашивает Влад, усмехаясь и сводя брови к переносице, но по тому, что лицо Саши не меняется, наоборот, оно как будто бы еще более расслабленным становится, он думает о том, что, наверное, все в порядке.        — Что ты, Владик, говорить буду я, я в этой сказке сказочник и фокусник, тебе нужно лишь остаться со мной до рассвета. — усмехаясь, говорит Саша, незаметно сжимая руки на руле сильнее и замолкая, поджимая губы, пусть Влад этого не видит, потому что предпочитает в этот момент посмотреть в окно, видимо, не в силах больше созерцать того, какое выражение лица у Саши.        «Потому что не так страшно умирать, когда ты не один»