Doubts that Linger

Vir sulahn'nehn

Vir dirthera

Vir samahl la numin

Vir lath sa'vunin

      Посвящение. Хонджуну не сказали, что оно из себя представляет, как и не говорили кому либо из рекрутов. Ритуал хранился в строжайшем секрете. Склянки крови порождений тьмы даже не вызвали в Хонджуне подозрений, наверное, язвительный колдун в вороньих перьях сбил всю его спесь, отвлёк от чего-то важного. Запутал его вопросами и не дал Хонджуну спросить самого себя. Что с ним будет, когда он соберёт всё необходимое? Когда он спросил себя об этом, пути назад уже не было. Им было принято решение. Он вместе с несколькими новичками сделал выбор, и он, этот выбор, покоился в кубке, отражая тёмной гладью острый серп полумесяца над руинами Остагара.

«Присоединяйтесь к нам, братья и сестры.

Присоединяйтесь к нам, сокрытым тенью, где мы бдим неусыпно.

Присоединяйтесь, ибо на нас возложен долг, от которого нельзя отречься.

И если суждено вам погибнуть, знайте — ваша жертва не будет забыта.

И однажды мы все присоединимся к вам.»

      Кровь архидемона, скверна и лириум. Они текут в горло холодным слизким потоком, напоминая болотную топь, зловонное гниение, словно поцелуй с порождением тьмы. Оно липнет к нежным стенкам пищевода метастазами, кровавыми сгустками, забивает дыхание омерзительным вкусом смерти. Скверна ощущается под кожей, пульсирует там серыми потоками, сплетается в насильственном союзе с живыми венами, проникает в горячее сердце, зарождая там гниль. В самом центре, под слоями нежной плоти, селится там подобно паразиту или зерну. Выжить во время Посвящения — значит дать этому зерну задремать, но не забывать о нём ни на секунду своего существования. Выжить — значит чувствовать присутствие вурдалаков, значит слышать Зов, значит мочь победить Древнего Бога, очнувшегося ото сна.       Хонджун громко хватает губами воздух, чуть ли им не давясь. Он раскрывает широко глаза и смотрит в черноту ночного неба. Над ним покачиваются голые ветки деревьев, кривая улыбка полумесяца повисла прямо над головой. В груди бурлит и дерёт. Привкус скверны ещё долго будет на корне языка, вызывая тошнотворные позывы и острые спазмы в желудке. Глубоко в горле застыла эта смесь, подобно тому, как после большого количества сладкого ткани словно слипаются друг с другом, требуя чем-то их смочить.       Хонджун жив. Он оказался достоин того, чтобы быть Серым Стражем.       Вместе с ним от пугающего забытия просыпается человек. Он пришёл сюда вместе с Хонджуном. Он из знатной семьи Кусланд, что правит Хайевером у северного побережья Ферелдена.       Серый Страж с горьким хрипением поздравляет их с тем, что они прошли Посвящение. В отличие от остальных, так и упавших оземь. Серые завитки скверны вздулись у них на висках, выбелили застывшие в немом ужасе глаза. Здесь их путь был завершён. Хонджун смотрит на них, окаменевших, с приоткрытыми ртами и распахнутыми глазами. Смотрит на них, и вопреки своим убеждениям, шепчет одними губами «Храни вас Создатель», опуская их замершие веки вниз. Их имена будут записаны и сохранены в память об этой жертве.       Отныне Хонджун связан с общим разумом, обречён слышать Зов Архидемона из самых недр Глубинных троп. Отныне жизнь эльфа из долийского клана сократилась на десяток лет, если его не убьют в битве. Отныне скверна порождений тьмы не отравит его, а глаза вспыхнут синим пламенем.       Грифон расправил крылья на стальном нагруднике и левом плече. Синее с белым. Носить броню Серых Стражей отзывается в Хонджуне странным трепетом. Сродни чувству чести, которой он удостоился, несмотря на всё, что ждало его впереди, несмотря на то, на что он обрёк себя, испив скверны.       Орда двигалась по закоулкам хасиндсих лесов, неся свои уродливые знамёна. Король в золотых доспехах вдохновлял солдат на битву. Красивыми словами отправлял их благородно умирать в резне, обещая, что их жертва не будет забыта. Всё на благо Ферелдена, всё на благо Тедаса.       Смотря на своё отражение в луже, Хонджун испускает удивлённый вдох. Его глаза вспыхивают голубым свечением, подобно чистому лириуму. В подсознании роется колкое ощущение — он чувствует их всем своим нутром.       Между исполинских деревьев вырастают корявые рога огров и полчища тьмы льются лавиной к белым стенам древней крепости.       Король трубит наступление.       Победа в войне.

ⵈ━══════╗◊╔══════━ⵈ

      Треск дров в печи врезается в мозг, сопровождаясь тупой болью. Сначала там, в месте удара, а после — по всему телу. Растекается штормовыми волнами, пульсирует внутри. Тяжело расплющить веки, каждый вдох отзывается жжением в груди. Что это?       Чьи-то прохладные руки прикасаются к животу. Пахнет травами, густыми мазями, как в лечебнице Хранителя. Хонджун дома? Тихая мелодия звучит над ним. Он не знает таких эльфийских песен. Нет, он не в лесу Бресилиан. Хранитель никогда не пел песен, а Первая читала молитвы. Чьи-то руки размазывают нечто скользкое по животу, оно густо пахнет болотом, щиплет кожу. Что там?       — Ляг на место, маленький эльф, — мелодия прекращается. Холодные пальцы давят и боль пришибает Хонджуна к твёрдой поверхности, на которой он лежит. Ощущается щекотка грубой шерсти, но судя по всему лежит он на полу. Рядом трещит печь.       — Пусть не двигается, — скрипучий голос древней старухи следует после. Хонджун не может открыть глаз. Но хватает губами воздух, хрипя что-то невнятное.       — Разговаривать тоже не стоит, — Сонхва накладывает поверх мази повязку, подлезая длинными пальцами под спину, прижимая там длинные бинты. — Вы зовёте людей «быстрыми детьми», но сами вечно куда-то несётесь сломя голову.       — Не терпится убиться, — подтрунивает старуха, а после хлопает дверь на улицу.       — Слышал, да? — в голосе Сонхва всё так же насмешка. Он словно сделан из этого ядовитого издевательства над всеми вокруг. Но его руки, пусть и холодные, лечат бережно. — Тебе ещё слишком много нужно сделать, маленький эльф. И твоему безумцу-другу. Не трать свои силы на это, иначе все мои старания коту под хвост.       Хонджун неуверенно двигает пальцами. Боль сковывает запястье. В памяти выстраивается картинка: орда, Остагар, башня Ишала… Предательство. Смерть короля в золотых доспехах. Людская натура, думает он сначала. Общая для всех, думает немного позже. Он двигает пальцами ещё раз, касаясь нежного запястья Сонхва. Чувствует пульсацию крови в его венах сквозь тонкую белую кожу. Колдун прижимает его руку к шкуре, угрожая эльфа связать, если он продолжит ему мешать.       Хонджун повинуется.       Запах трав расслабляет и сон снова утягивает его.       В хижине где-то посреди диких земель Коркари ему становится спокойно.

ⵈ━══════╗◊╔══════━ⵈ

      Лотеринг похож на заряженную мышеловку. Но не было известно, где именно спрятан кусочек сыра. Как именно сработает механизм и где переломает позвоночник. Поэтому двое Серых Стражей, переодевшихся в наёмничьи доспехи средней паршивости в компании одетого по-хасиндски колдуна, шли по деревне с правильным предчувствием закрывающегося капкана.       — Так, говоришь, вы расставляете статуи волков на окраинах своих лагерей, чтобы отпугнуть демонов? — Сонхва идёт рядом с Хонджуном, задумчиво рассматривая закатное небо над ними.       — Он всегда обращён от нас, — поясняет Хонджун. — Мы не смотрим на него, а он — на нас. Чтобы не забрался в наши сны.       — А когда ваши Первые становятся одержимы в этом тоже Ужасный волк виноват? — фыркает колдун, щурясь в сторону Хонджуна. Эльф унизительно принимает этот удар. С этим дикарём невозможно общаться.       — Полагаю, в этом виноваты Первые, — тише отвечает Хонджун. Ему не доводилось видеть одержимых. — Магия бывает сильнее живого, кому как тебе об этом не знать.       — А я не знаю, — насмехается. — Коль умеешь себя контролировать и разум силён, ни один демон даже не подумает вторгаться в тело. Одержимость говорит лишь о том, что маг оказался слаб, не более того.       — А ты ещё и припугнёшь его: дрожи в страхе, я сын Флемет! — дразнится Хонджун, не вынося более этого тона. Сонхва хлопает несколько глазами, а после хмыкает, будто его это совсем не развеселило. — Чего отвернулся? Делал так, да?       — Продолжишь, и я приду в твои сны, маленький эльф, — огрызается колдун. Режет взглядом жёлтых глаз. — И ваша сказка про Бога-плута покажется тебе детским лепетом.       — Ох, кажется мне нужно менять штаны от страха перед тобой, — парирует Хонджун. — Заклюёшь меня до смерти?       — Ещё слово и я поджарю тебя прямо тут, — убедительно угрожает Сонхва, притормаживая и вытягивая руку вперёд. От его пальцев взлетает сноп искр.       Хонджун замолкает. Кусланд, слушающий эти беседы уже бесконечно долго, только устало закатывает глаза. Ведьма напророчила ему великую судьбу, а Хонджуну — быть к ней причастным. Наверное в назидание и ради проверки своих слов отправила вместе с ними занозу в лице своего сына. На Сонхва вечно оглядывались люди, показывали пальцем дети и монахини щебетали Песнь Света, завидев разодетого полу-хасинда.       С ним было невозможно совладать. У него на всё находился ответ и острое словцо. Хонджун пытался парировать, отбиваться, балансировать, но даже не всего его выпады, Сонхва находил способ напасть следующим. Хищная натура, пытливый ум, не ограниченный верованиями. Сонхва было наплевать на Создателя, на Адрасте и её походы, на эльфийских Богов. Он знал наверняка лишь то, что так называемые Древние Боги являют себя миру в образе чудовищ, норовящих проглотить всю сушу и моря. А ещё Сонхва знал наверняка, что он из себя представляет. И что это создание ничем не уступает в жестокости и загадочности самой Флемет.       Покидая Лотеринг — мышеловку готовую ударить — Хонджун притормаживает и оглядывается назад. Сонхва разговаривает с маленькой девочкой. Она следила за ними от самой церкви и наконец-то осмелилась подойти. Девочка обходит колдуна вокруг, осматривает его и потом продолжает болтать. Сонхва склоняет голову вниз, отчего чёрные вихры волос закрывают его лицо. Он слушает. Хонджун старается смотреть не слишком пристально, но у него не получается.       Сонхва вырывает воронье перо из украшения на плече и протягивает его девочке. Она взвизгивает от радости. Громко благодарит его и убегает с чёрным пером в руке. Сонхва смотрит ей в след, а оборачиваясь — встречается взглядом с Хонджуном. Эльф улыбается уголками губ, находя это милым. Колдун наклоняет голову в бок, в привычной ему птичьей манере. Хонджун за ним следит. Сонхва легко двигает пальцами, а после идёт вперёд.       — Дыру проделаешь.       — Да я не… — Хонджун разворачивается и с нелепым грохотом падает на землю, почти кланяясь колдуну в ноги. Сонхва заморозил пятачок под ним. — Ах ты сучья…!       — Что-что?       — Ma halam, seth'lin, — рычит ему в ответ Хонджун, поднимаясь на ноги. Дело, наверное, в чёртовых ботинках. В них совсем не ощущается… природа.       Сонхва не обращает внимание на его эльфийскую ругань. Он втягивает Кусланда в очередной разговор из которого кому-то захочется лишь убегать.       С Сонхва невозможно ужиться. Хонджун понимает это, смотря ему в спину и отряхивая пыльные штаны. На коленке будет ссадина. За спиной эльфа пырскали со смеху дети. Унижение всему эльфийскому народу.       Если Сонхва и должен помочь им убить Архидемона, то ему будет достаточно задушить его своими разговорами. Уртемиэль не выдержит этой пытки, сложит побеждённо лапки и отзовёт орду тьмы обратно в ту дыру из которой она вылезла.       Отличный, пожалуй, план.