Doubts that Linger

Vir sulahn'nehn Vir dirthera Vir samahl la numin Vir lath sa'vunin

      Хонджун оставил свой клан ради того, что бы помочь остановить Мор. Отравленный скверной брат сыграл решающую роль в роковом выборе юного эльфа, знающего разве что только как стрелять из лука, лазать по деревьям и рассказывать детям древние легенды об Арлатане и великолепном могуществе Элвенан. Хранитель всегда слушал эти сказки, подпирая щекой изогнутый посох, а потом подзывал Хонджуна к себе и поучал за ошибки в рассказе. Вся жизнь в клане была такой правильной, без лишних хлопот и никакие шемлены не препятствовали их мирной жизни в единении с древним могуществом леса Бресилиан. Хранитель и его ученица в плавном танце творили чудеса защитных и лечебных чар, охотники выполняли свою роль добытчиков и защитников, старики и дети жили в ясном единении и мире, делясь древними легендами и натуралистическими познаниями юных умов, впервые открывших для себя эльфийский корень или вдохнувшие аромат огненных цветов эмбриума. Возвращаясь в то лёгкое время, Хонджун в смятении думал, что, наверное, остался бы вместе со своим народом, но…       Его брата отравила скверна, а от неё, как известно, лекарства нет. Всё несомненно бы повторилось.       Густой туман диких земель Коркари был настолько плотным, что напоминал молочную пелену, застилающую каждый уголок этого непроходимого дикого леса, поросшего гигантскими деревьями. Немыми, в отличие от деревьев Бресилиан. Сырые крючковатые тропинки, едва ли различимые среди величественных корней исполинских деревьев, уводили путников всё дальше в чащу, в глубину пугающего места, откуда и начался Мор. Топкие болота, леденящие кровь завывания волков, детский подстёгивающий страх рождённый в страшных сказах, которые Хонджуну в детстве рассказывали старшие, чтобы он не уходил в лес слишком далеко. Не было в Ферелдене кого либо, не знающего о легендарной ведьме Флемет с болот Коркари и её детях. О том, что она спит с хасиндами и рожает оборотней, о её армии ведьм и чудовищ, разбитых героем Кормаком при Остагаре. Как бы не пелось в песнях, отголосок легенды тянулся сквозь эры, зародив в сердцах неуверенную догадку: «А вдруг она жива до сих пор?»       В небе, между пожухлых крон, каркает ворона.       Рекруты Серых Стражей, что ещё вчера были ворами и убийцами, сегодня рыскали по Богами забытому болоту в поисках крови порождений тьмы и древних руин. Хонджуну пришлось натянуть сапоги и с трудом выносить это вопиющее неудобство.       — И как вы, шемлены, только ходите в этом? — ворчит эльф, перепрыгивая через покрытую слизким мхом корягу.       — Есть вопрос интереснее, эльф. Как вы можете всегда ходить босиком? Разве вам не холодно?       — Не холодно, — бросает Хонджун, не вдаваясь в подробности. Такова их природа. Природа людей, судя по всему, заключалась в том, что им было необходимо чем-то ограничивать своё тело и постоянно защищаться от жары и холода.       — А если в дерьмо наступишь?       — Дерьмо на дорогах только в ваших шумных городах, — фыркает в ответ эльф, стреляя метким взглядом в рекрута, посланного вместе с ним в это гиблое место.       Тот хочет ему что-то сказать в ответ, но омерзительное хрипение, доносящее из-за обросших нитями мха коряг, отвлекает их всех от разговора об обуви. Сгорбившиеся, отвратительные и серые, покрытые чёрной чешуйчатой бронёй гарлоки патрулировали область у озера. Зубья их кривых мечей и гнутые луки зловеще поблёскивали сквозь пелену тумана. Хонджун взобрался на одну из коряг, чтобы занять выгодное положение повыше. В колчане достаточно стрел, чтобы прострелить каждому из тварей голову. Нужно лишь правильно…       Рекруты кидаются в бой. Привлекают своими визгами кровожадных тварей. Хонджун накладывает стрелу на тугую тетиву лука, сделанного лучшим долийским мастером. Каркас из железной коры прочнее лучшей людской стали, но гибок и податлив, идеальное натяжение, баланс и прицел. Этот лук пережил не одну охоту, от его стрел пало много жертв. Острие рассекает молоко тумана, врезается точным ударом гарлоку в глаз. Он шатается и падает в топкость сырой промёрзшей земли. Одному из рекрутов перерезает горло кинжал с острыми зазубринами и человеческая кровь окропляет влагу тусклого мха. Хонджун натягивает тетиву вновь, целясь в лучника, спрятавшегося поодаль. Его не заметили.       С мокрым шлепком гарлок падает в озеро, роняя лук. Второму рекруту сносит голову тяжёлый топор и его бестолковая башка катится по ухабистой местности, притормаживая в сырых складках мха. Хонджун прикусывает губу. Сквозь туман не видно, но он чувствует холодный взгляд безжизненных глаз на себе. Гарлок с рыком двигает вперёд, прямо к переплетениям корней, Хонджун хватает губами воздух, взывает к хитрости и ловкости Андруил, просит дать ему сил и меткости, чтобы стрела его попадала лишь в цель, чтобы охота была удачной. Соскальзывая лёгким шагом с прогнивших корней, он смело шагает на встречу чудовищу. Ноги топнут в сырой земле, в воздухе застыл смрад смерти, скверны, проклятия этого места. Сплошное гиблое болото, край Тедаса, где же как не тут явиться тварям из-под земли?       Замах топора, свистящий удар у Хонджуна за спиной. Ещё замах прямо над головой. Несуразные сапоги сковывают ноги, трясина поглощает, всасывает, тянет вниз. Взяв стрелу в другую руку, он проходится её острием по подставленному брюху порождения тьмы, проскакивает ему за спину и ловко натянув тетиву, стреляет прямо в затылок. Гарлок всхлипывает, испускает чёрную кровь из гниющего скверного рта и падает мордой в топь, втягивается ею почти моментально.       Хонджун выдёргивает свои стрелы их умерщвлённых осквернённых тел, порождённых чем-то худшим, чем демоны, чем-то более отвратительным, чем пугающие игры Тени и её Кошмаров.       Его спутники — рекруты — отправились к своему Богу, так нелепо пав в бою. Хонджун не был командным игроком, по правде говоря, особенно с людьми. Эти несуразные круглоухие создания, ведомые лишь своими помыслами, беспечные и слабые, никогда не вызывали в нём уважения. Исключением лишь стал Серый Страж, взявший его с собой. Этот человек был благороден, что, по мнению Хонджуна, в принципе редкость для людей. Концепция героев, живущих в тени, и являющихся миру лишь тогда, когда тьма из-под земли выплёскивается зловонным фонтаном на поверхность, норовя уничтожить всё, что живёт и дышит, привлекала его эльфийский дух.       С убитых тварей он собирает в склянку кровь и прищуриваясь, видит сквозь туман белые развалины древних руин.

ⵈ━══════╗◊╔══════━ⵈ

Присев на камень и бегло изучая древние свитки, припрятанные в сундуке под развалинами, Хонджуна терзает липкое чувство. Словно кто-то смотрит ему в затылок, заглядывает через плечо и пытается прочесть писания. Помимо ощущения чужого присутствия, сидя в тишине древних белых руин, Хонджуна терзал Страх. Он остался один. Его так называемые товарищи по оружию нелепо погибли, а путь назад долгий и тяжёлый. Хонджун был одним из лучших охотников в клане, его стрелы промахивались в одном случае из десяти, Андруил всегда была к нему благосклонна, несмотря на избранный эльфом в совершеннолетие валласлин, принадлежащий Защитнице Митал.       Скручивая бумаги в свиток и пряча их, Хонджун поднимает глаза к высоким покосившимся аркам. Они частью своих каменных тел ушли в топь, но продолжали стоять недвижимо и величественно. Совсем как акведуки, выстроенные эльфами в Долах, Хонджун слышал о них от своих родителей. Когда-то они были на Священных равнинах.       На белом камне сидела ворона. Чёрная, как ночь. Её пристальный взор впивался в эльфа. Хонджун нахмурился, вспоминая о Страхе и Обмане, но разве Дебри Коркари были тем местом, куда могли явиться посланники Диртамена? Разве Хонджун заслуживает такой чести?       От пристального взора птицы ему и было не по себе. Оглядываясь за спину, эльф больше не видел кого-то ещё. Лишь эта ворона, вальяжно присевшая на край арки и смотрящая, как надзиратель.       Хонджун накладывает стрелу на тетиву, прицеливается. Задерживает дыхание, собираясь выстрелить. Ворона спрыгивает со своего места и уносится вниз крутым пике, машет крылом и взмывает в сторону, приближаясь к нему с фланга. Эльф в спешке спускает стрелу. Та улетает вдаль, врезается кончиком к камень и, ломаясь, падает в заросли.       Прикусывая щёку от негодования, Хонджун повторяет свои действия. Ворона каркает и её скрипучий голос разносится во все стороны, отражается эхом где-то между исполинских деревьев. Ворона кружит над ним и будто смеётся. Ещё одна стрела ломается о каменную стену руин.       Круто разворачиваясь, Хонджун натягивает стрелу вновь, уже ведомый чистым принципом, а не здравым смыслом. Но вороны больше не видно. Ругаясь себе под нос на эльфийском, Хонджун сжимает до боли зубы и не снимает стрелы с тетивы. Ворона опускается на поваленную колонну прямо перед ним. В двух-трёх шагах. Смотрит на него, словно насмехается. Её чернильные глаза не моргают. Хонджун хрипит озлобленно и отпускает стрелу. К его удивлению, ворона на сей раз не улетает. К его ужасу, фигурку птицы окутывает чёрный сверкающий дым и эльф с опаской отступает назад.       Покачивая в длинных бледных пальцах стрелу, на разрушенной колонне теперь сидит юноша. Чёрные вихры волос катятся по его плечам. Лиловая ткань странных одежд скрывает его тело частично, показывая и разлёт острых ключиц, и разрез плоской груди и дугу рёбер ниже. Слишком лёгкое подобие рубашки уходит в чёрные штаны, вправленные в высокие кожаные сапоги. Поверх штанов некое подобие скошенной юбки, ушитой вороньими перьями. Замысловатые аксессуары из костей, перьев и камушков украшают его плечи, шею, пальцы, круглые уши. В желтых глазах плещется насмешка, а губы — неприступно розовые — кривятся в усмешке.       — Тут твои боги тебя не слышат, маленький эльф, — незнакомец прокручивает между пальцев стрелу и бросает её Хонджуну под ноги.       — Кто ты? — Хонджун не двигается, лишь смотрит быстро на стрелу, и снова поднимает глаза на юношу. Он вальяжно сидит на колонне, совсем как ворона. Смотрит свысока своими жёлтыми глазами.       — Разве это важно? — он хмыкает, разводя руки в стороны. — Важно, что маленький эльф остался совсем один в чаще дикого леса и ищет здесь… всякое.       Хонджуна пробирает раздражение от снисходительного тона, которым незнакомец говорит «маленький эльф». Все эльфы не высокие! Что ещё за абсолютно невозможная дискриминация от того, кто обращается вороной?       — Где оригинальные свитки, оставленные здесь Стражами? — Хонджун показывает незнакомцу документы. Он постепенно понял, изучая, что это не больше, чем рецепт какого-то хасиндского супа, завёрнутое в метафорическое послание всем заблудшим в этом болоте.       — Их забрала моя мать, — он спрыгивает с нагретого места и встаёт перед эльфом. Высокий и гибкий, как лоза. — Надёжнее места, полагаю, в этих землях не найти.       — Ей стоит отдать их мне.       — Зачем? — он наклоняет голову, подобно птице, и жёлтые глаза впиваются Хонджуну в кожу холодящим взглядом. — Что бы ты умер по дороге и документы Серых Стражей сгнили вместе с тобой?       — Я добрался сюда один, — Хонджун цепляет стрелу на земле мыском ботинка и подкидывая, ловит пальцами. Убирает в колчан, не разрывая взгляда с незнакомцем. — И уйду отсюда один.       Юноша хмыкает и надменная улыбка вновь появляется на его бледном лице. Для человека он красив, думает Хонджун с опасением, что его мысли могут быть услышаны. Кто это? Один из хасиндских шаманов? Выглядит вполне соответствующе.       — Меня зовут Сонхва, — много позже говорит он. — За проявленное тобой рвение, так уж и быть, я помогу.       — И чего ты хочешь взамен? — Хонджун щурится в недоверии. Сонхва пожимает плечами.       — Время покажет, — загадочно говорит он и разворачивается к эльфу спиной. — Пойдём, моя матушка уже устала ждать.       Хонджун неуверенно шагает за ним следом. Несмело смотрит на покачивание бёдер, на его лёгкую походку. Слишком худощавый для хасинда. В его присутствии словно пролетали разряды тока, неприятная и неизвестная аура кружила вокруг. Хонджун, к сожалению, знал мало магов, чтобы сравнивать. Вокруг Хранителя и Первой такого не было.       — А кто, говоришь, твоя матушка?       — Я не говорил, — в его тоне издёвка. Сонхва смотрит на эльфа через оперённое плечо и с хитрым прищуром говорит: — Думаю, ты знаешь. Твой народ называет её Аша’белланар.       Сонхва ступает ровной поступью по ухабам развалин и затонувших полов древних строений. Хонджун задыхается в своём собственном страхе, текущем близко под кожей. Она не выдумка? Она не сказка, которой пугают детей? И раз уж она существует, а Сонхва — её сын, то, стало быть, ведьмы с Диких земель Коркари вовсе не легенда, а быль?