Doubts that Linger

Магия призвана служить людям, а не править ими. Злы и испорчены те, Кто принял дар его И обратил против детей Его. Да будут названы они Малефикары, проклятые. Да не найдут они покоя в мире И за его пределами.

― Преображений 1:6

      Согласно правилам ордена — храмовникам запрещено общаться со своими подопечными. Это наблюдение со стороны. Каждый юноша, упрятанный надёжно в отполированные доспехи, словно статуя у которой двигаются глаза. Сторонний наблюдатель готовый обнажить меч, если маг начнёт вести себя подозрительно.       Песнь Света говорит, что магия должна служить человеку, а не человек магии.              Церковь говорит, что магию стоит спрятать и держать под строгим контролем.       Детей отбирают у матерей, стоит им проснуться от реалистичного кошмара, и запирают в Круг. Навсегда. Без возможности отречься от него, изменить свою судьбу. Родиться магом на Юге — хуже проказы. Родиться магом значит подписаться на то, что вся жизнь будет состоять из постоянного контроля, наблюдения из-за угла, липкой тревоги, что каждый шаг может быть понят не правильно и легкомысленная оплошность обернётся зияющим солнцем на лбу. Худшим из приговоров — усмирением.       Но, если рассуждать, это посильная цена за то, что однажды древние магистры породили Мор и обрекли Тедас на нашествия легионов тьмы?       Или всё-таки нет?       Сану с юных лет доходчиво объясняли, что магов хлебом не корми, дай поныть о своей ужасной судьбе, о несвободе и лишениях. Ещё объясняли, что любая вольность оборачивается одержимостью и магией крови. Рыцарь-командор, занимающийся наставничеством мальчика, присланного из Денерима, в красках описывал разрезанные острием посохов или кухонными ножами руки, полчища демонов, одержимых, отдавших своё тело и утративших разум. Магия — опасность с которой необходимо считаться, от неё нужно защищаться, уметь её подчинять и всегда быть настороже.       С возрастом Сана одолел страх. Страх перед магией вокруг и в себе. Лириум в его венах был чистым воплощением волшебной материи, которую храмовники призваны контролировать. Клин клином, верно? Тогда зародилась пугающая мысль, что монстрами являются не только пугающие маги, способные творить пламя, молнии и призывать буран лишь движениями рук, но и храмовники, добровольно принимающие лириум только для того, что бы подавить чужую волю и способности.       Достигнув семнадцати лет, Сан завершил обучение и получив титул рыцаря-храмовника, был отправлен на службу в Круг на озере Каленхад. Он был одним из лучших учеников, послушный и праведный, поющий Песнь Света каждый день, надёжный сын Создателя и последователь Андрасте. Набожный, правильный, идеальный и несокрушимый меч и щит между простыми людьми и магами.       Всё рухнуло.              Вся его праведность пошатнулась, рассыпалась так же, как упавшая на пол хрупкая ваза. Натренированная за годы закалка, воля, выдержка лопнули подобно мыльным пузырями.       Его приставили к одному из учеников Круга. Прошлый храмовник, присматривающий за ним, подался в Искатели и оставил свой пост. Никаких напутствий Сану не оставили, рыцарь-командор в Башне лишь устало отметил, что стоит следить пристальнее.       Это было ошибкой.       Пристальнее.       Больше Сан не мог отвести глаз.       В дождливом унылом Ферелдене смуглый оттенок кожи встречался не так часто. Выраженный, но слабый, антиванский акцент выдавал в Уёне иностранца. Его мать приплыла из Антивы, влюбилась, вышла замуж и семья обосновалась в Редклифе. К сожалению, первый и единственный сын родился магом. Храмовники вырвали его из рук матери и больше семья о нём ничего не слышала. Все попытки родных попасть в Башню заканчивались ещё в доках озера.       Ещё одно украденное детство.       Всё ведь на благо других людей? Он мог стать одержимым и сжечь дом, свести с ума свою семью поддавшись сладкому шепоту Тени, мог уничтожить поселение. Цена безопасности — несвобода. Равноценно. Ведь так?       Уён был способным учеником. Ловил всё налету, понимал сложные трансфигурации магических формул, проводил ночи напролёт в библиотеке и рьяно соревновался за неофициальное знание любимчика Верховного Чародея. В нём горел огонь озорства, он был поглощён знанием, но никогда не преступал опасную черту. Все его исследования не выходили за пределы дозволенного, он исправно посещал часовню Круга, пел Песнь Света и следовал священным писаниям.       Уён был неприступно хорош во всём, что делал. И преступно красив в своём мастерстве. Сан встретился с ним впервые в конце утренней службы, Верховный Чародей и рыцарь-командор вели его поприветствовать подопечного. Вежливая формальность, все прекрасно знали, что общаться они не будут, что это лишь акт человеческого приличия, чтобы заблудшая овца знала волка в лицо.       Сан чётко помнит тот взгляд. Первый взгляд. Выстраивал картинку в памяти во время ночного дежурства, когда шёл спать, витал в облаках, отстаивая на посту без дела. Словно вороньим кортиком по нежному мясу беспечной жертвы.       Сан не был волком.       Сан был выше, крупнее, по сравнению с худой фигуркой Уёна, он в своих доспехах казался горой, но один взгляд пришиб его к земле. Уён не протянул ему руки, механически кивнул головой и назвал своё имя. Его голос выжигал у Сана в лёгких воздух, отбирал всякую волю.       Всё рухнуло в роковой момент первой встречи. Сан никогда не знал этих чувств, не понимал своих реакций и глотал язык каждый раз, когда встречал Уёна по утрам и провожал его до комнаты перед отбоем вечером. В Ордене его такому не учили. В Ордене ему твердили лишь одно: маги чудовища.       Смотря на Уёна, окружённого вереницей страниц древних фолиантов, левитирующего от скуки, выпускающего бабочек из рукавов ученической робы, пускающий сноп искорок из кончиков пальцев, чтобы зажечь свечу на своей тумбочке у кровати, смотря на него, Сан кусал губы и хотел запомнить каждое движение. Хотел быть поближе, не стоять истуканом в стороне, лишь наблюдая. Хотел быть рядом, слушать его дыхание, читать заметки, которые он писал скрипучим пером. Он хотел быть полноправной частью того мира от которого должен держаться подальше. Он хотел быть для Уёна чем-то большим, чем постоянная угроза у него за спиной, напрягающая статуя с живыми глазами.

ⵈ━══════╗◊╔══════━ⵈ

      Летом ученики часто бегали на озеро купаться. Верховный Чародей издал указ, что так делать нельзя, но все закрывали глаза на маленькие проказы юных магов. Даже местные храмовники снисходительно смотрели в другую сторону, когда кучка учеников проскальзывала по стенке к выходу. Сами храмовники точно так же сбегали с поста, чтобы окунуться в озере и немного отдохнуть.       Сан не исключение.       Вместе со своим напарником они вышли из Башни ночью. Луна уже была высоко в небе и серебро плескалось в тёмно-синей воде. Воздух окутывал приятной свежестью и пробирался под одежду. Доспехи были беспечно оставлены в казарме. Бояться им нечего, ученики ещё ни разу не нарушали устава, не вели себя подозрительно и не имели склонности резать руки или отдаваться демонам во сне. Всё всегда шло своим чередом, всё было спокойно.       Разве что сердце Сана никогда не находило себе покоя, а металось из одного уголка рёберной клетки в другой, мучительно лишая его сна и здравого смысла. На смену болезненной отрешённости пришла безумная опасность.       Среди сбежавших учеников был Уён. Сан замечает его с берега, пока пытается снять с себя лёгкую рубашку. Он выныривает из воды, как русалка. Убирает чёрные волосы с влажного лица, ведёт ладонью по шее и груди. Лунный свет ложиться серебром на его смуглые плечи и очерчивает туманным ореолом острый красивый профиль.       Во рту пересыхает и жар растекается внизу живота. Лицо пылает от смущения.       — Чего ты застыл? Демона что ли увидел? — острый локоть храмовника отзывается тупой болью в боку. Сан задыхается и пугливо смотрит на него, часто моргая глазами. — А. Понятно. На девчонок засматриваешься?       Сан краснеет ещё больше. Да, там они были. Кажется. Судя по голосам — точно были. Его друг ехидно улыбается и играет бровями.       — Некоторые храмовники не брезгуют, знаешь… — он многозначительно делает паузу. — Но если ты хочешь найти себе подружку, лучше возьми выходной и съезди в Редклиф. Никто ведь не знает, что у этих магичек на уме…       Служба в Круге открыла правду на некоторые вещи. Маги и храмовники общаются, иногда даже активно и близко. Маги и храмовники могут жить в полной гармонии, не пересекая ни одну из невидимых опасных черт. Они вместе ходят петь Песню Света, вместе едят в столовой, вместе идут по кольцам башни из одного кабинета в другой и говорят обо всём.       Ужасу (ужасу ли?) Сана открылась ещё одна правда: маги и храмовники могут быть очень близки. Вскрыв панцирь отполированного доспеха можно отдать свои сердце и душу в руки чародею. В обмен открывается тайное знание: что же ученики прячут под полами своих роб? И иные секреты и таинства, запретные праведным служителям Ордена. Сану таковое открылось и он хранил его как зеницу ока, как грааль, почти как артефакт Пророчицы, вроде Урны Священного Праха, но в слух ему такое произносить ни в коем случае нельзя, иначе в озеро его отправят с камнем на шее. В лучшем случае. Даже думать о таком уже было ересью, богохульством, кощунством и святотатством.       Он нарушил не столько кодекс, сколько правило мироздания. Подобные должны выбирать подобных. Простая математика, закон природы. Если ты чего-то боишься, ты это не трогаешь. Если это может уничтожить тебя — запираешь в башне. В Сане с первого дня зародилась опасная девиация: он выбрал запретный плод. В самых худших метафорах он равнял себя с тевинтерскими магистрами, возомнившими себя Богами и посягнувшими на Золотой Град. Так и он, безбожно, мнил себя кем-то другим, засматриваясь, кусая губы и внутреннюю сторону щеки, когда напряжение уже терзало ему душу и трепало нервы.       В воде хорошо, но илистое дно неприятно скользит под ногами и вызывает табуны мурашек на коже от слизкого ощущения. Храмовник быстрым брасом удаляется к середине озера, пока Сан неспеша проплывает несколько метров, стараясь абстрагироваться и расслабиться, отпустить свои мысли, дать себе успокоиться.       В лицо ему летят крупные брызги воды и за ними следом раздаются громкие, но осторожные, смешки. Рядом плещутся сбежавшие маги. Они не боятся, они в общем сговоре, они все покинули Башню после отбоя и если кто-то из неблагосклонных стражей порядка заметит — все будут наказаны. Верховный Чародей забудет о лояльности, а рыцарь-командор влепит столько дежурств, что к концу этой пытки будет сложно вспомнить своё имя.       — Даже бровью не повёл, — знакомый голос тут же впитывается в кожу, проникает в сосуды и разливается там, заполняя собой всё. — Что, храмовники совсем не умеют улыбаться? Вас этому в Ордене не учат?       — Уён, прекрати, — девушка подплывает к нему ближе и трогает за плечо. — Не дразни его. Вдруг…       Сан вдыхает глубоко и махнув рукой над водной гладью, обдаёт их всех волной воды. Девушки пищат. На озере стоит такой шум, что вероятно вся Башня уже проснулась и смотрит в окна на эту потасовку. Им всем конец.       — Это было подло, — Уён протирает глаза и смотрит Сану в лицо. Сан ухмыляется.       — Подло? Разве? — Сан совсем не удивляется его словам. Уён имел достаточно наглости, чтобы обвинить в своей подлости кого угодно.       — Давай заключим пари? — в тёмных глазах Уёна взрыв из искр и Сана пробирает дрожь. — Кто быстрее доплывёт до середины озера.       — А результат?       — Я обещаю целую неделю не терроризировать тебя, — ехидный смех мага не сулит ничего хорошего, не сулит даже правды в этих словах, но кто Сан такой, чтобы ему отказать?       Ученики с опаской переглядываются между собой, но не вмешиваются. Это лишь ещё одна дурость Уёна, они все к этому привыкли. Он хорош не только в учёбе, но и в создании веселья. Но чем дольше ему дозволялось вызывающе себе вести, тем более провокационными были все его действия. Вроде этого глупого пари. Сан прекрасно знал, что Уён не сможет целую неделю без шуток, подколов и безобидных подлянок. Это его язык любви, его дружба и доверие.       Они начинают близ берега, где вода плещется о грудь. Друг Сана свистит, обозначая старт. Сан не намерен Уёну поддаваться, хоть и мог бы, хоть и хотел бы. Поэтому плывёт быстро, расплёскивая воду. Не смотрит по сторонам, присушивается лишь к себе. Усталость в теле даёт о себе знать довольно быстро, но Сану это не мешает.       На середине озера его окатывает волна воды и с задорным смехом Уён подплывает ближе, заглядывая в лицо. Они достаточно далеко ото всех, чтобы их было не так хорошо видно. Наверняка со стороны всё выглядит так, будто они просто разговаривают.       — Похоже, ты победил, — голос Уёна звучит тихо, томно, бархатно. Сану трудно с этим совладать.       — Правда не будешь плохо себя вести целую неделю?       — Разве я когда-то вёл себя плохо? Так, дурачусь просто, — кривая улыбка на пухлых губах приковывает взгляд. — Как я ещё могу привлекать твоё внимание, если не мелкими пакостями?       — Ты всегда привлекаешь моё внимание, — выпаливает Сан на одном дыхании, касаясь ногами ног Уёна под водой.       — Этого недостаточно, — он переходит на шёпот. — Задержи дыхание. Победителю необходимо получить свою награду.       Сан не успевает среагировать, как крепкие руки Уёна давят на плечи и толкают его под воду. Он хватает губами воздух и погружается в тёмную глубину озера. Кажется с берега кто-то что-то кричит, но под водой совсем не слышно.       В кромешной темноте ничего не видно, но прикосновение к себе Сан чувствует как ожог. Там мог остаться отпечаток уёновой ладони, как клеймо или метка. Уён прижимается близко, грудь к груди. Целует в спешке, теряя важный кислород. Его язык скользкий, озёрная вода попадает в рот, но сокровенные секунды под водой не должны быть потрачены в пустую. Кожа к коже, сплетаясь опасно конечностями, самозабвенно целуясь, разделяя последний воздух на двоих.       Они прятали свою тайну между пыльных рядов библиотек, в секциях усмирённых, посылая тех искать несуществующие предметы, в пустых казармах и ученических покоях, в сырых коридорах подземелья, в малочисленных прогулках в лесу на другом берегу озера, под гладью холодной воды. Их тайна скрывалась в шифрах коротких записок на клочках бумаги, вырванных из книг.       Выныривают по разные стороны с громким вдохом. Уён облизывает губы и убирая с лица волосы, смотрит на Сана снова. Этот взгляд, Сан думал, что предал бы ради него кого угодно. Уён вызывал в нём нечто сильнее того, что делал лириум. Это была необходимость, а не зависимость.       — До берега тоже наперегонки?       — Если я выиграю, то ты не будешь меня донимать две недели?       — Ты с ума сойдёшь, — хрипло хихикает Уён, пиная Сана ногой под водой. — Буду должен тебе желание.       — Любое? — Сан очерчивает нежным взглядом профиль. В стенах Башни не было никого, на кого Сану хотелось бы смотреть также. Его маленький мир сузился до одного человека и в этом не было минусов.       — Да, — Уён призывно прикусывает пухлую нижнюю губу. — Абсолютно любое, но которое я могу выполнить.       — Если я попрошу прятать штаны рыцаря-командора три раза в неделю, выполнишь? — Сан издевается.       — Душа моя, я же сказал: которое я могу выполнить, — Уён хихикает. — Но идея хорошая. После Истязаний обязательно возьму на заметку.       На берегу их ждут остальные ученики и храмовник. Уёну кидают полотенце, а Сану приходится идти и трястись до камня, где он оставил свою одежду.       — Чего так долго? — храмовник косится в сторону ученика и хмурит брови.       — Каленхадское чудовище, — уверенно и с серьёзным лицом говорит Уён, стирая капли воды с лица. Сан надевает на мокрое тело рубашку и физически ощущает, как пристальный взгляд мага трогает его. — Застало храмовника врасплох. Я поступил подобающе и выручил своего защитника из беды.       — Какое ещё Каленхадское чудовище?.. — храмовник хлопает глазами, а Сан улыбается уголками губ и закусывает щёку.       Ученики смеются над озадаченным рыцарем, пока идут вперёд.       Уён оборачивается назад, встречаясь взглядом со своим защитником. Его губы шепчут невинное пожелание «Доброй ночи», а рука совсем не невинно подбирает полы ученической робы, открывая провокационно смуглую ногу выше бедра. Сан видел уже, но в такой подаче всё это…       Крушит его опять.