Конфабуляция

      Тихий район совершенно не был похож на Юли. Джон почувствовал себя выброшенной на берег рыбой, когда такси остановилось около здания в 10 этажей. В квартире уже стоят коробки с перевезёнными вещами. Парень теряет к карману джинс, доставая из кармана побрякивающую связку новых ключей. Что ж, новый дом, новая жизнь, верно?       Внутри лестничные пролёты дружелюбно подмигивали светлыми стёклами на улицу. Чуть мигала лампочка. Лифт привёз на десятый этаж. Джону всегда нравились высокие места. В них чувствуется какая-то защита, словно никто не сможет достать тебя. Дверь квартиры была презентабельной, но кое-где на чёрном лакированная поверхность была покрыта царапинами, как будто от когтей и ножа. Парень улыбнулся, проведя по ним пальцем. Скорее всего у кого-то на этаже есть собака.       Щëлкнул замок от поворота ключа. Когда дверь отворилась, то Джонатан увидел светлый паркет без каких-либо ковров. Сквозь окна в прихожую попадал свет яркого солнца, делая всё вокруг ещё более светлым и тёплым. Парень прошёл в квартиру, закрыв за собой дверь и сбросив сумку у входа. В гостиной опустил жалюзи. Комната сразу стала видной. Проступили серые стены без намёка на обои или краску. Мебель была редкой и комната смотрелась пустой, как и остальные помещения. — Ну... Здесь придётся поработать. — выдохнул Джон. Креативности ему было не занимать. В планы входило оставить стены такими, какие они есть. Казалось они отлично впишутся в жизнь и её распорядок.       Выключить голову и открыть сердце — так ведь учат творцы? Юноша пытается перекрыть серость и тьму, которую было бы страшно видеть каждый божий день. Но ни одни плакаты, ни одни цветы и предметы уюта не смогут этого скрыть. Всё равно выглядит слишком явно, как белёсые шрамы на собственных руках и множество браслетов поверх.

***

      Неудобный стул. Даже не кресло. За окном уже долгое мгновение сверкают уличные фонари сквозь ночь. Если честно, то каков шанс, что именно в тёмное время суток наш мозг будет работать на пределе? Гении же пишут свои творения, подсвечивая себе бумагу грёбаной спичкой. Джон себя гением не считает, но отчаянно старается убедить себя, что всё ещё впереди. Эта часть должна быть спокойной. Неким переходом к кульминации. Но как писать что-то сдержанное, когда в собственной голове полный бардак и неразбериха?       Пальцы мажут мимо струн, создавая нелепый и совсем не мелодичный звук, который режет уши. Лады не зажимаются, словно руки тронул паралич. Джон выдыхает сквозь зубы и медленно откладывает гитару, останавливая взгляд на паре исписанных листов блокнота с так и не законченными композициями. Это ужасно. Сколько же можно сидеть и страдать над листом бумаги? Кожа на запястьях чешется невыносимо. Юноша вытягивает руку и неосторожно царапает уже зажившие шрамы.       Что нужно для того, чтобы вытащить из себя чувства и перебросить их на лист и струны? Раньше таковым помощником для него была Эмра. Его муза, его искусство. Она звучала, как приятная мелодия фортепиано. Нежная, печальная и... Недосягаемая. — Это невыносимо. — выводит Джонатан и резко встаёт с рабочего места, не особо заботясь о сохранности своей работы.       Кровать... И кроватью то не назовëшь. Неудобный диван, укрытый пледом и парой подушек. Джон тревожно поглядывает за окно. Ему нужно найти работу и срочно, потому что снимать квартиру — не дёшево, а ему ещё жить на что-то надо.       На экране телефона бледными цифрами высвечивается «4:12»

***

— Джон, значит. Ну и как о тебе отзываются люди при общении? — спрашивает мужчина администратор примерно одного роста с самим Блейком. Стоит уверенный такой. В серой жилетке. — Ну... Обычно говорят, что я очень стеснительный. — пробормотал парень, поправляя рукава рубашки, которые приспустились вниз. Устроиться на работу официантом казалось не так сложно. С людьми он вроде способен поговорить пару минут, да и что трудного в том, чтобы просто записать заказ, порекомендовать что-нибудь? — Это не очень хорошо... Но, я думаю, поправимо. — мужчина что-то чиркает в планшете, а потом поднимает взгляд карих глаз. Джону хочется вздрогнуть от этого, потому что собеседник оглядывает его с ног до головы и выгибает бровь в недоумении, — Испытательный срок — неделя. Устроит? — юноша активно кивает и уголки губ застывают в зажатой улыбке. Мужчина несколько секунд смотрит, нахмурив брови, и мотает головой, словно отгоняя ненужные мысли. В этом месте всё так быстро сменяется. Хоть помещение и маленькое, но здесь всё выглядит таким... Непостоянным? Часы, что раздражают своим размеренным тик-так тик-так давят на уши. Джон еле успевает запоминать всё, что ему говорит администратор. Это сюда, то туда, меню запомнить, помещение изучить, в конце смены отметиться. Кажется не так уж сложно, да и зарплата вполне приличная. Если часть дня уделять учёбе, а вечер работе, то вполне можно прожить и покрыть все расходы. Верно ведь? — Эй, ты меня слышишь? — мужчина раздражëнно поджимает губы и хмурится — А... Да. Да, простите. — парень опускает взгляд и закусывает нижнюю губу. — Заканчивай витать в облаках, шкет. Итак, формы здесь особой нет. Белый верх, чёрный низ. Всё. — грубо кидает начальник перед тем как уйти, даже не обернувшись. Джонатану такое обращение, конечно, неприятно. Но может это у него просто стиль такой или хочет казаться с строгим перед другими. В любом случае, юноша не думает о том, чтобы как-то это менять. И, пока он может вот так протирать столы, общаться с гостями всего пару минут и просто улыбаться, чтобы произвести хорошее впечатление — он рад.       Несмотря на позитивный коллектив, с которым он познакомился на следующий день, состоящий из двух девушек-официанток и трёх мужчин на кухне, работа не заладилась с самого начала.       Вечерние смены были не таким уж удобным временем для работы, но зато за них платили больше. Джон поправил рукава рубашки и повернулся в сторону входа, оглядывая полупустой зал. Где-то около уха щебетала вторая официантка, совершенно не обращая внимания на то, что её монолог проносится мимо ушей слушателя. Это кафе находилось в самом центре жилого района, но тем не менее, Джон не видел здесь большого количества народу. Наверное семьи и молодые люди, проживающие здесь, предпочитают готовить лично, на собственной кухне, а не перекусывать где попало. Он бы так и делал.       Блейк настолько увлёкся своими мыслями о быте здешних жителей, что, если бы коллега не толкнула его в плечо и не прислонилась к уху, зашептав, то он бы и не заметил, что зашли посетители. Четверо мужчин. — Жуткие такие... Джонни, лапушка, будь другом, подойди ты к ним. А то я что-то.... Боюсь. — прошелестел тихий, почти пишащий женский голос возле уха. А Джон вздрогнул от такого близкого контакта и этого "лапушка". На лице мгновенно показалось смущение, — А у тебя уши красные. — хихикнула ещё раз девушка, указав на свои кончики ушей. Джон решил, что лучше уж он действительно примет заказ, чем будет терпеть это суровое женское издевательство.       Парень поправил дëргано поправил рубашку и, подхватив блокнот, направился к столу, за которым устроились люди. Четверо мужчин довольно суровой наружности, но явно уставшие. — Добрый вечер, уже определились с заказом? — натянул он дружелюбную улыбку, а у самого внутри, как бутон раскрывалось беспокойство. А вдруг он скажет что-то не то? Один из мужчин мимолётно глянул на парня, подмечая что-то. От этого по коже прошлась дрожь, а мысли заносились в ещё большей хаотичности. - Четыре американо. Это всё. - Джон кивнул, заметив, что не может выдавить из себя хоть слово. Хотелось поскорее скрыться. Как только он развернулся и направился к стойке, то краем уха услышал разговор посетителей. "Жаль, что не та официантка подошла.", "Да, я бы с ней не только кофе выпил.". Его это не касается.       Рядом со входом в кухню стояла Меган, что и отправила его к гостям. Она улыбалась и показывалась пальцами обеих рук знак "Ок". Видимо это был жест благодарности. Парень улыбнулся ей в ответ, устало прикрыв глаза. - Чего ты такой грустный? Ещё совсем немного и можно отправиться домой. Веселее! - и как объяснить своё состояние тому, с кем знаком всего пару дней? Нельзя же просто выдать "Я устал. Я страдаю депрессией и ежедневно хочу сдохнуть.", его просто не поймут. - Я просто быстро устаю. - Пф, неженка. - фыркнула девушка и убежала на кухню, чтобы сменить компанию.

***

      Снова контактировать с людьми не хотелось. Уже тошнило от этой постоянной тревоги. Джон ставит на поднос кружки с кофе. В голове шумно, а глаза сильно устали. Кажется, стоит подумать над поиском работы с более подходящим графиком.       Юноша аккуратно берёт поднос на руку и на секунду прикрывает глаза. Это последние. Это последние посетители. Джон натягивает улыбку и старается не показывать, как его это всё заебало. Интересно, а сколько можно продержаться ещё? На сколько его хватит? А когда сорвётся, то будет плакать или злиться? Джонатан осознаёт, что задумался лишь тогда, когда путается в собственных ногах и, пытаясь удержать равновесие, роняет поднос и все, что на нём находится. Слышится звук разбитого фарфора, но парень не видит. Он зажмурился и съëжился. Боже, ну это же надо так накосячить. Он отдалённо слышит, как копошится коллега-официантка, подбегая к юноше. На паркете медленно растекается тёмная жидкость, оттеняя белые осколки ещё сильнее. У неё вид мамы-птицы, которая видела, как её птенец выпал из гнезда. Девушка доброжелательно улыбается посетителям и просит подождать немного: — Форс мажор, господа. — она отводит парня в сторону, — Боже, Джонни, ты не поранился? — торопливо щебечет девушка осматривая тонкие пальцы внимательным взглядом. Мег была доброй и положительной, во всех аспектах. Не сильно старше Джона, со светлыми волосами, заплетëнными в плотную косу и бледными карими глазами. Вся она светилась добротой и лаской. Это чувствовалось в каждом прикосновении пальцев, которыми она осторожно проводила по коже. Как мама, — Будь осторожнее. Тебе нездоровится? Ты какой-то бледный... — Всё хорошо. Спасибо, Мег. — парень в ответ улыбается, неловко отворачивая лицо, стесняясь своей проблемной кожи. Девушка улыбается и, быстро подхватив щётку и совок, направляется убирать осколки.       Вот только, как бы Мег не уговаривала парня умолчать о случае с посудой, но Джон всё равно сознался в своей оплошности.       Снова этот строгий взгляд администратора, прожигающий до кости. Страшно становится, когда так долго и зло смотрят прямо в глаза, поэтому он опускает голову, стараясь не отвечать на этот долгий взор. — Так как это первый раз — прощается. Но впредь будь осторожнее на работе. — фыркает он, скривившись. Ну что за подростки пошли. Витают в облаках, даже обычную работу не могут сделать нормально. Джонатан порывисто выдыхает, когда мужчина отходит подальше и хлопает себя по щекам, приводя в сознание. Действительно, нужно становиться ответственнее.

***

      После очередного школьного дня Хелен сразу же возвращается домой. Ему негде задерживаться и не зачем. Совсем недавно на очередном сеансе у психотерапевта, которого парень у себя в голове по привычке именовал "Странный мужик, который хочет подлизаться", мистер Хамли посоветовал найти друзей. Хотя бы одного. Мол, это поможет социализироваться и забыть неприятные моменты из прошлого. Вот только Хелен отлично помнит, как заканчивались его попытки с кем-либо подружиться. Рядом с ним его друзьям не суждено было жить. И больше таких ситуаций он видеть не хотел.       На улице было удивительно тепло для середины октября. Достаточно было и жакета, а площадь, через которую шёл юноша, кипела жизнью. Здесь было бы замечательно занять какую-нибудь из скамеек и без лишних негодований рисовать прохожих. Например, вот ту девочку в оранжевой лёгкой курточке, что так весело перебирает ногами по лужам или вон ту супружескую пару, улыбающуюся друг другу около фонтана. Или например вон того парня, возле которого собрались люди небольшими кучками... Стоп. Что?       Хелен тряхнул головой и снова взглянул вперёд. Да, действительно, подростки и пара взрослых людей стояли, мирно прикрыв глаза или покачивая головой. Отис не мог понять что их так привлекло, умиротворило, поэтому, поправив рюкзак на плече, подошёл ближе.       В текучей мелодии гитары узнавалась многими любимая everybody hurts от R.E.M. Вот только парень, что мирно и тихонько перебирал струны почему-то не пел, а молча успокаивал публику приятным перебором. А ведь основной смысл этой песни в словах. Хелен слушал пару раз.       Юноша завороженно наблюдал, за движениями чужих тонких пальцев, отмечал, как красиво смотрятся на этих руках кожаные браслеты. Срочно захотелось запомнить или зарисовать то, что он видит. Отис улыбнулся своим мыслям, что даже в такой ситуации он не слушает музыку, а рассматривает человека, который её играет. Глаза, словно сканер, проходят вверх по тёмной футболке, узору клетчатой рубашки, шее, лёгкой щетине, пока не сталкиваются с ответным взглядом карих глаз. Хелен вздрагивает, как будто его поймали за чем-то непристойным. Он отводит взгляд, чувствуя стыд за такие странные действия. Песня закончилась. Публика рассыпалась робкими аплодисментами. Идиоты, вы ведь даже не поняли, что это за песня. — Спасибо. — смущённо и тихо откликается парень с гитарой, подбирая под себя одну ногу, чтобы сидеть на краю фонтана было удобнее. Что-то, а играет он неплохо, — А следующую песню, пожалуй, мне хотелось бы кое-кому посвятить. — все шумно зашептались, девушки замерли в ожидании, —Например, вон тому хмурому парню с голубыми глазами. Эй, не грусти. Тебе это не к лицу. — чужое лицо озаряет улыбка, открывающая вид на аккуратные ямочки. Хелен теряет дар речи от такой наглости. И чувство стыда переходит в чувство всепоглощающего смущения, потому что все взгляды теперь приковываются к нему. Юноша теряется и, фыркнув, спешит ретироваться.       Музыкант удивлённо провожает его взглядом, пожимает плечами и возвращается к людям. — Эх, жаль, думаю у него очень красивая улыбка... — тихо шепчет он себе под нос, разглядывая лист с аккордами для следующей песни.       В чехле от гитары накидана пара различных купюр, которые оставляли особенно благодарные слушатели. Порыв ветра чуть не вырвал бумагу из пальцев, Джон даже удивился, что в столь спокойном дне есть этому место.

***

— Чëрт! Чëрт! Чëрт! Ну что за идиот? Разве можно так резко обращаться к людям? Хотя... Нет, я сам виноват. Он же просто уличный музыкант, а я на него пялился. Но всё равно! — зло пыхтел Отис, подходя к дому. Надо было успокоиться, чтобы у родителей не возникло вопросов, а чего он весь такой взбудораженный и запыхавшийся, будто стометровку пробежал. Это отчасти была правда.