Конфабуляция

      В плечах безутешно покалывает. Кажется, что руку разорвало на части — первая часть осталась на месте, прикреплëнная к телу, а вторая полетела вниз вместе с Томом. Лёгкие так больно кололо от частого и неровного дыхания. Том был тем, кто так легко дал ему момент, он был тем, кто так легко всё отобрал. Ну, неужели у него ни на миг не возникало мысли, что это слишком жестоко? Зачем нужны были эти часы? Чтобы перевести с себя всеобщую ненависть? Или ему просто не хотелось быть в этой ненависти одиноким?       Хелен этой правды уже не узнает. На асфальте около стены здания растекается огромная лужа алой жидкости. Тело разложилось в таком неестественном положении, что не было сомнений в том, что большинство костей сломано. Поодаль от тела укатились очки, стëкла которых безбожно разбились. Разбились, как шанс Отиса на спокойную жизнь.       Внизу послышался женский крик. В глаза плыло и двоилось от осознания, что у всего этого были свидетели. Хелен не мог точно сказать, что случайно не полетит следом. Тело бросало то в жар, то в холод. Это было самым привычным и самым ярким человеческим чувством — страх. Попытка собраться окончилась полным крахом. Том мëртв. Мёртв, как и Фил. Сколько ещё людей, чëрт возьми, должно умереть? — Хелен! Иди сюда, пожалуйста. — парень резко оборачивается на звук и, судя по взгляду их школьного психолога и директора, которые опасливо держались подальше, выглядел он так себе. Идти совершенно не хотелось. Куда они ещё его потащат? — Хелен, нам всем нужно многое обсудить. Прошу тебя, пойдём с нами. — просит ласково женщина с рыженой в волосах и уродливыми очками. Как у Тома. Она не вызывает доверия как человек, о психологии и речи идти не может.       Но Хелену ничего не остаётся, кроме как пойти следом, придерживаемый за плечи ладонями директора. Где-то внизу спешит на вызов полиция. Гул ужасных голосов, несущих сплетни. Это всё так раздражает. Внутри как-то пусто. Как будто вырвали кусок лёгких вместе с сердцем, хотя слышно, что оно гулко стучит где-то в горле. Осознание накатывает мелкими волнами, затапливая весь горизонт. Том погиб. Единственный, кто хоть немного, но пытался быть рядом, исчез.       Женщина-психолог испуганно смотрит на свои руки, думая, что сказать. Её очки бликуют под светом ламп. Она кусает губы почти до крови и жадно впивается в кожу длинными ногтями. — Хелен, я знаю, ты умный мальчик. Ты прекрасно понимаешь, как сильно это портит репутацию и школы, и твою. После того, как мы обсудим этот момент, ты должен будешь поговорить с полицией. Так что, спрошу не медля, что произошло на крыше? — психолог старается быть мягкой, но её взгляд бегает из стороны в сторону. — Он... Том позвал меня на крышу поговорить. Он хотел признаться, что подставил меня. Я... Я разозлился на него, схватил за ворот. Это была случайность. Я не хотел этого. — Продолжай. Я слушаю тебя. — доверительно обещает она, снимая очки, открывая свои измученные серые глаза. Становится даже жаль эту старательную женщину, которая только недавно пришла сюда работать и уже настолько устала. Парень делает глубокий вдох и старается успокоиться. — Он оступился на краю, но я успел поймать его за руку. Мы чуть оба не слетели вниз. Потом он начал нести бред про то, что виноват, а потом... Потом... Он отпустил меня. Просто отпустил. — юноша замолчал, уставившись вниз на свои колени. Страх был сейчас ничем, по сравнению с той глушью в голове и сердце, что образовалась от того алого пятна. Алого пятна, разбитых очков и осознания, что это не в первый раз, когда жизнь отнимает у него единственного человека, который был рядом. — Ситуация ни к чёрту. Всё выглядит уж очень похоже на убийство. — ровный голос женщины режет по уху и внутри всё замирает. Убийство? Нет, Хелен не убийца, — Я верю тебе, но полиции нужно что-то большее, чем твои слова. Эту ситуацию видели и другие ребята. Может они могут подтвердить твою невиновность? — она щурится и поднимает взгляд на Отиса, ожидая ответа. — Я им не очень нравлюсь. — голубые глаза на мгновение поднимаются, заволоченные пеленой темноты. Плохой знак. — Это не важно. Справедливость должна быть выше личной неприязни.       Словам нельзя доверять полностью. В воспоминаниях всё ещё всплывает равнодушное молчание и пустое сочувствие со стороны, когда все ополчились против одного. Окружили своим стадом.       Серо-зелëные стены с этими жуткими чёрно-белыми картинами давят, словно хотят поглотить целиком, чёрное кресло сжимает, словно в тисках. Кабинет психолога должен быть местом, которое помогает раскрыться, а не захотеть сбежать.       Хелен промолчал. Последняя фраза женщины не впечатляла, не успокаивала, а наоборот внушала тревогу. Страх, что никто так ничего и не скажет.       Вскоре, после ещё нескольких попыток психолога расспросить побольше об этой ситуации, в дверь постучали. Короткий ответ и на пороге стоял мужчина средних лет, одетый в стандартную форму полиции. Была середина осени, почему они одеваются так легко? Он тоже не вызывал положительных чувств. Лицо мрачное, на нём заметно выделяются глаза со слегка заметным оттенком вечной грусти. Он позвал Хелена за собой, мельком оценив женщину, которая словно ощетинилась от его появления. Отису ничего не оставалось, кроме как направиться следом.       Под стук мерных шагов в удивительно пустом школьном коридоре полицейский заговорил низко и вкрадчиво: — Надо же, детишки снаружи говорили, что боятся тебя и того, что ты учишься вместе с ними, а ты хиляк тот ещё. Я думал, будешь покрупнее или хотя бы более устрашающим. — его весёлый голос не вязался с ситуацией, в которую его ввязали, а Хелен за его спиной ощущал, что он никогда раньше и не испытывал подобного. — Люди, зачастую, бояться не силы, а того, что её сдерживает. — полицейский хмыкнул и заинтересованно обернулся. — Философ что-ли? А так сразу и не скажешь.       На выходе из школы в глаза блеснул свет холодного солнца. Осень мертвела тёплыми красками. Листья на дороге смели в одну кучу, где они медленно гнили. Вокруг было много испуганных, сожалеющих и презрительных глаз. Кто бы мог подумать, что один человек может вызвать такие противоречивые эмоции. Где-то поодаль от того места, где Отиса сажали в машину, всё ещё не убрали тело Тома.       Они скорее всего позвонили матери и отцу, чтобы рассказать, что случилось. Интересно, как они отреагируют? В машине пахло дешёвыми сигаретами и Хелен то и дело морщил нос от этого. — Не нравится? Уже дня три не могу выветрить... — грустно поделился мужчина, не отрываясь от дороги. Признаться честно, парень давно не был в полицейском участке. Настолько давно, что всплывает странное чувство дежавю.

***

      Участок выглядел стерильно и даже слегка пугающе. Настолько чистые полы могли быть лишь в больницах. В отличие от кабинета психолога здесь всё выглядело строго и явно должно было заставлять напрячься. Мотивации это не прибавляло, хотя, если бы Хелен здесь работал, то наверное оценил бы прилив энергии. Его оставили сидеть в коридоре на скамье, сказав дождаться следователя, которого назначат на это дело. Пока тот не пришёл, можно было рассмотреть людей, стены, двери с табличками и номерами, но Отис смотрел вниз и не мог сосредоточиться. В голове всё ещё оставалось осознание, что Том погиб и в этом была косвенно его, Хелена, вина. К горлу подкатывал ком тошноты, но юноша сглатывал его раз за разом. Руки подрагивали от возможных исходов случившегося. С боку послышались быстрые шаги и в коридоре показался явно немолодой мужчина, идущий прямо к парню и смотрящий своими сердитыми серыми глазами. Он прошёл мимо и жестом показал идти за ним. Всё это так технично, словно отработано долгими годами, словно у них каждый день кто-то кого-то убивает.        Когда они вошли в кабинет, то в голове сразу раздался гулкий шум, как из сломанного телевизора. Слова, которые он должен был сказать перед следователем, улетучились в один миг. — Итак, Хелен Отис. Хах, Хелен... Интересное имя. Что, родители поиздевались? — шутливо произнёс он, после того, как заметил, что мальчишка перед ним побледнел, — Да не бойся ты. Лучше скажи мне, как это так вышло? Мисс Онри сказала, что это была случайность и несоблюдение техники безопасности. А часть учеников говорит, что видели, как ты столкнул того парня. — серые глаза опустились на документы, как будто ему было совершенно неинтересно, что действительно произошло, будто он знал всё наперёд. — Я уже говорил миссис Онри, что мы поругались, я схватил его за ворот, а он оступился. Я поймал его за руку и попытался поднять обратно, но он меня отпустил. — без запинки произнёс Хелен этот отрепетированный в голове текст. — Да, примерно это же и сказала вторая часть учеников, которую мы опрашивали. Удивительно, как на людей может повлиять обычная неприязнь. — это не неприязнь. Это чистая концентрированная ненависть, вызванная стадным чувством, мистер полицейский. Мужчина хмыкнул на молчание в ответ и тяжело выдохнул. — Мало ли у нас в Америке подростков-суицидников. Ты главное не переживай так сильно. Нам придётся опросить ещё твоих родителей и родителей того парня... Эм... Том, кажется. — вот так просто? Стоит тебе попасть в подобную ситуацию и тебя просто оклеймят подростком-суицидником без каких-либо разбирательств. Хелен не стал говорить о том, что в этом всём есть огромная доля его вины. Наверное, следствию лучше не знать некоторых деталей, чтобы спокойнее жилось. Мужчина задал ещё несколько ничего не значащих вопросов, которые не могли отвлечь от мысли, что всё так просто сошло с рук. Но это только начало. Хелен знал, где ему подарят львиную долю того наказания, которое он мог заслужить в участке. Общество гораздо страшнее правосудия. — То есть... Это всё? — неловко спросил Отис. Не хотелось верить, что система правосудия так глубоко сгнила, что даже при обвинении, которому присутствуют доказательства, пусть и неверные, возможно остаться безнаказанным. — Ну, психотерапевта тебе всё равно стоит посетить. Пару раз. Я скажу об этом твоим родителям. — ровно и чётко, словно заученно сказал мужчина и встал с места, намекая, что разговор закончен.       На улице разгоралась огнём осень, а у юного Хелена в сердце трещал январь.

***

      Совсем недавно мать и отец, что были лояльны ко всему, а особенно к словам собственного ребёнка, почувствовали, что что-то упустили. Что-то важное, фатальное. Хелен намеренно молчал обо всём. Но сейчас, видя испуганные глаза матери, которые смотрели то на него, то на следователя своей холодной серостью, он невольно вздрагивал. Отец в основном молчал при разговоре, но по его поджатым губам и слегка нахмуренным бровям было видно, что он сильно разочарован, зол. — Да, мы понимаем. Спасибо, что порекомендовали психотерапевта. — прощается низенькая женщина и, тряхнув чёрными волосами до плеч, боязливо посматривает на сына.       Через пару дней Хелена поставили перед фактом. Поход к психотерапевту не отменить. В поездке на машине выяснилось, что от занятий Отиса отстранили. Это, наверное, к лучшему. Кто знает, что стало бы с обществом, если с ними рядом поставить мнимого убийцу.       В кабинете врача было тепло. Светлые стены в зелёных тонах, нежный свет от ламп. У стены стоит диван и кресло, а напротив рабочий стол из светлого дерева. На стенах висят различные картинки из стандартного теста Роршаха. Отис не видит на них ничего. Обстановка и приятная музыка располагали. Вот только Отиса это ни капли не смягчало. Сомнительное место ассоциировалось с копошением в собственной душе. — Доброе утро! Хелен, верно? Я доктор Хамли, приятно познакомиться. — в помещение уверенной походкой входит рослый мужчина средних лет. Хелен отмечает для себя, что очки делают его добрее, хотя и внешность в целом приятная. Именно такими и бывают самые страшные люди. Добрыми до дрожи, ждущими, когда ты откроешь им спину. — Полагаю, мне нет смысла представляться. — психотерапевт оглядывает юношу своими карими глазами и хмурит брови. Он складывает вещи на рабочем столе и присаживается на кресло рядом. — Хочешь мы поговорим о чëм-нибудь, прежде чем начать? Или сразу перейдём к сеансу? Чем ты увлекаешься, например? — с улыбкой спрашивает мужчина, попутно раскрывая блокнот и откладывая его чуть в сторону. — Я... Мне нравится рисовать. И давайте сразу перейдём к делу. Вы же хотите услышать о том, что было на крыше, верно? — тихо говорит Отис, смотря человеку рядом прямо в глаза. Никакой реакции. Это расстраивает. — Рисуешь? Круто, а можешь показать мне что-нибудь или нарисовать? Всё, что захочешь. — воодушевлением от него и не пахнет. Сдержанность, да и только. — Что-то вроде... Арт-терапии? — недоверчиво откликается парень и смотрит за тем, как доктор Хамли встаёт и тянется за листом бумаги и карандашом. — Можно и так это назвать. Прости, у меня в кабинете только простые карандаши. — он протягивает собеседнику белый лист и затраченный на острие карандаш. Здесь всё настолько стерильно и идеально, что аж тошнит.       Хелен берёт в руку свой любимый инструмент творчества и задумывается. Нарисовать что-нибудь... Что угодно...       Шуршит бумага под грифелем и маленькие чёрточки медленно собираются в единую картину. Мужчина напротив всё это время терпеливо ждёт, прислушиваясь к приглушëнной симфонии.       Хелен заканчивает, но рисунок отдавать не спешит. Взгляд скользит по ровным линиям и отточенным теням, а нарисованная хэллоуинская тыква с ножом рядом выглядит очень натурально. Праздник всех святых приближался, так почему бы не нарисовать? Юноша протягивает мужчине лист с рисунком и следит, как человек задумчиво рассматривает его работу, улыбаясь краешками губ. — Ждёшь Хэллоуин? Наверное в городе будет красивый фестиваль. — взгляд карих глаз пробегается по ножу на рисунке и доктор Хамли откладывает рисунок на столешницу рядом с креслом, — Ты отлично рисуешь. Не думал заняться этим профессионально? — Не думаю, что у меня хватит навыков... И терпения. — задумчиво отвечает Отис. Этот мужчина вызывает в нём чувство вины за своё недоверие, но неужели он так наивен? — Навыки мы совершенствуем в процессе всей жизни. Скажи, ты часто рисуешь людей? — доктор складывает ногу на ногу и наклоняет голову чуть в сторону. В этом положении его шея так и манит проехаться по ней ножом или чем-нибудь поострее, чтоб заткнулся. — Нет. — Вот как... Почему? Нет натурщиков? — когда Хелен переводит взгляд на лицо мистера Хамли, то замечает, что тот не сводит с него взгляда. Это заставляет смутиться. — И да, и нет. — парень делает несколько вдохов и выдохов через нос, чтобы успокоиться. — Хорошо. Я совсем недавно проводил сеанс с твоими родителями. Мне рассказать о чём мы говорили? — в ответ кивают и он продолжает, — Мы беседовали о твоём детстве. Поэтому, было бы логично спросить, как мне к тебе обращаться? Он или... — Я мужчина! — прерывают психотерапевта резким голосом. Мужчина ничего не отвечает, лишь улыбается понимающе. — Хорошо, Хелен. — и опять что-то чиркает в своём дурацком блокноте.       Хамли удовлетворëнно что-то подчёркивает и смотрит в голубые глаза напротив с немым вопросом: «На сегодня закончим?», на что ему отвечают кратким кивком и начинают собирать вещи.       На столешнице, рядом с рисунком остаётся лежать злополучный блокнот и лист с парой надписей:

«Открытые признаки психопатии и асоциального поведения у пациента №37 "Хелен Отис" в следствии бесед с пациентом, его родственниками и свидетелями. 1. Склонность к лёгким манипуляциям. 2. Отсутствие чувства вины и сожаления. 3. Эмоциональная поверхностность. Чёрствость, отсутствие эмпатии. 4. Вспышки гнева. 5. Безответственная родительская позиция. 6. Подростковые правонарушения в возрасте до 15 лет. 7.Наличие в анамнезе обвинений в воровстве и убийстве. Общая баловая оценка: 29»

***

— Кто бы мог подумать? Эрни, ты слышишь меня вообще? — возмущëнно воскликнула женщина, поправляя очки и ставя перед коллегой кружку с горячим кофе. — А? Да-да, Лора, слушаю. Просто задумался. — отвечает Хамли, выпрямляясь на кресле и снова, в очередной раз за день, беря в руки рисунок Хелена Отиса. Судя по всему, выглядел он уж слишком сосредоточено, потому что напарница спросила: — Тебя так заинтересовал этот мальчик? — её зелёные глаза не выражали особого интереса при виде этой донельзя реалистичной тыквы. — Да ты только посмотри! Ты видишь, как он рисует? Этого парня ждёт великое будущее художника! Интересно, а что будет, если предложить ему походить на курсы или на арт-терапию? А если... — воодушевлëнно вскакивает с места психотерапевт. — Эрни... Эрни. Эрни! — к реальности возвращает жестокий голос Лоры и её немой укор. Хамли поверженно смущается своего поспешного счастья и приземляется обратно в кресло. В ординаторской тепло и уютно, хоть и чересчур стерильно, — Я понимаю, что этот мальчик тебе приглянулся, но ты врач. А привязываться к пациентам равно некомпетентности. Если хочешь ему помочь, то относись к нему, как к потенциально опасному человеку, А не как к милому мальчику. — Я знаю... Кстати, вот поэтому тебя и считают жестокой. — расстроенно отпивает кофе мужчина. — А тебя слабохарактерным. Какой диагноз у него присутствует? — с улыбкой замечает женщина, отворачиваясь к стеллажам с различными бумагами и папками, которые давно следовало бы разобрать. — На лицо проявлена психопатия и асоциальное поведение. Не хватает всего одного балла по списку, чтобы официально подтвердить диагноз. Я больше склоняюсь к тому, что это реакция на стресс и ребёнок может находиться в зоне риска. Стоп... Что?! Кто это там называет меня слабохарактерным?!

***

      Стены давят. Ужасное чувство, словно даже в своей личной комнате за тобой непрерывно следят. Хелен не ожидал, что даже дома не сможет почувствовать себя в безопасности. Мурашки проходят по коже от одного воспоминания о Томе, о той испачканной в крови одежде. Неприятная дрожь охватывает всё тело и глаза начинают жечь слëзы. — Хелен? — в дверь стучит мать и после недолгого молчания снова говорит, — Миссис Хэнпи спрашивает придёшь ли ты завтра в школу. Ты уже пропустил три недели занятий.       Голос слегка глушится, отбиваясь о лакированное дерево. Юноша вздрагивает и теряется. Он знает, что его ждёт там. Он знает насколько всё станет хуже, если он снова покажется им на глаз. Насколько эти бешеные волки будут голодны, увидя добычу. Страх сковывает руки и ноги, Хелен на мгновение перестаёт дышать и, кажется, сердце его тоже останавливается. Он не может выдавить из себя ни слова.       Мисс Отис некоторое время молчит, ожидая ответа, а потом, тяжело вздохнув, снова возвращается к телефонному разговору, говоря, что её сын побудет дома ещё пару дней. В тот момент Хелен ей безумно благодарен. С годами эта женщина научилась понимать, что ему действительно нужно.

***

      Ощущение тревоги копошится вместе с юношей всё утро, пока он выполняет все привычные процедуры, пока собирается, пока едет в учебное заведение. В дороге оно усиливается в сто раз, потому что позади на сиденье автобуса слышатся шепотки: «Это тот? Тот самый? Почему он здесь? Его разве не посадили?». В тот момент Хелену хочется остановить автобус и бежать со всех ног обратно домой, чтобы схорониться в своей комнате ещё на несколько недель. Сколько можно? Меня оправдали, так почему нельзя оставить меня в покое?       Автобус останавливается около местной школы. Большое здание в два этажа и с открытой крышей... Хелен выходит из автобуса и замирает, понимая, что не может сделать и шага ко входу. Всё тело словно онемело и вросло в бетон под ногами. Сердце ускоряется, грозясь либо остановиться, либо пробить грудную клетку. Это светлое здание внушало колоссальный страх. Это чувство парень испытывал часто в последнее время, словно весь мир решил обнажить перед ним клыки. Пару раз на него взглянули одноклассники, проходившие мимо и эти взгляды не внушали спокойствия. Они все были встревоженными, словно овцы в одной клетке с хищником. Пару девушек в стороне шептались и, поймав на себе взгляд голубой стали глаз, поспешили скрыться в здании.       Этот бесконечный день грозился никогда не закончится.       Хелен почувствовал себя лягушкой для препарирования, когда зашёл в школу и попал под прицелы сотен враждебных взглядов. «Это ведь он?»

«Тот самый, который парня с крыши скинул?»

«Ага, а до этого, поговаривают, что он часы у девушки стащил!»

«Что это значит? Мы должны с ним учиться? С убийцей?»

      Отис глубоко вздыхает и, собрав свою волю, гордо поднимает голову. Сейчас по расписанию математика. В спину упираются множество злых языков и кажется, что хеленова защита трескается под ними, как тонкий первый лёд. Класс встречает заинтересованными взглядами и напряжённым молчанием. Холод пробежал по позвонкам, пересчитывая каждый. — О, клептоман в классе! — прозвучал громкий пронзительный клич из глубины толпы, а за ним хаотичный шёпот. Хелен старался не опускать головы, хоть и очень хотелось спрятаться, не пересекаться с ними взглядами. Юноша глубоко вдохнул, чтобы заглушить приступ паники. Хитрые глаза проводили Отиса прямо до его места — в дальнем углу класса. Следуя за каждым шагом.       Парта была словно чужая. Не такая, какой Хелен её видел до того, как его отстранили. Светлая доска была изрисована разными неприличными выражениями и рисунками. Маркеры, ручки, кое-где даже видны следы попыток царапать что-то. Вот и подарки от любимых одноклассников по случаю возвращения. Внутри копошилось противное чувство тревоги и гнева, которое парень очень старался прятать. Реакция могла создать из ряби на воде настоящее цунами.       Отис кинул рюкзак на парту и отодвинул стул, чтобы сесть. Получилось слишком громко. Тетради и альбом в рюкзаке стукнулись о парту, словно Хелен так пытался выразить свою злость. Эта жалкая попытка вновь влиться в распорядок пошла крахом. Снова пронёсся слабый гул, взрывающийся несколькими смешками. Юноша был почти уверен, что он был их причиной.

Урок начался.

      Хелен старался сохранять спокойствие. После того, как учитель подал голос и начал монотонно рассказывать о исторических событиях, он значительно успокоился. Голоса на фоне затихли. Отис расслабил плечи и раскрыл альбом, начиная схематично набрасывать кленовые листы, оставшиеся на ветках деревьев за окном. Жёлтая одежда почти опала, укрыв под собой землю, запертую за жестяным заборчиком. Всё это так напоминало о спокойствии. За осенью всегда следовала зима, а зима была новым временем. Хелен надеялся, что это станет новым периодом и для него, но до зимы ещё слишком далеко.

Бац!

      Неприятный стук. Отис сморщился от внезапно проступившей боли в виске. Словно тяжёлую громоздкую пулю пустили. Рядом на полу валялся чей-то ластик. Следом за ластиком в волосы прилетела мерзкая мокрая смесь из бумаги и слюны. Парень поморщился, пальцами вытягивая её из волос. Не хотелось даже выяснять кто это кинул. Хотелось избавиться от всех сразу, чтобы каждый из них знал, где его место. Хихиканье проносится по всему классу. Учитель хмуро поворачивается, отрываясь от доски и гул замолкает под строгим взглядом. Светлое помещение словно погружается во мрак, когда Отис возвращается в него. Возвращается их цель.       И снова этот бесконечный круговорот.

***

— Ты уверен? Я не думаю, что это хорошая идея. — хмурится низкая женщина, обеспокоенно складывая руки на груди. — Мам, всё нормально. Я же не умер. Это просто переезд. — юноша улыбается успокаивающе, но женское сердце лишь сильнее ноет. — Джон, я же за тебя беспокоюсь. Ты же... — начинает было Мэри, но остаётся, прерванной. — Мам, мне двадцать. Я сам справлюсь. Всё будет в порядке. — уверенный тон сына и его быстрое исчезновение из жизни Мэри кажутся каким-то странным сном. Она не заметила, как он так быстро повзрослел. Вот он поступил в университет за городом и переехал в новую квартиру. Что дальше? Семью заведёт?       На улице пестрится осень и жалобно возмущаются птицы. В такую прекрасную пору грустно покидать родное место. Юли хранит в себе столько воспоминания. Включая воспоминания об Эрме. И это уже причина сбежать. Водитель такси молчит и Джон рад, что он не из разговорчивых. У него бы просто не хватило сил сейчас с кем-то общаться. Он надевает наушники и на ближайшее время весь мир стройным хороводом танцует под произвольную песню. Может хоть в новом доме, новой обстановке и новом коллективе всё немного улучшится. Джон тяжело вздыхает. Последнее время терпеть стало всё сложнее, а периодичность депрессивного состояния участилась, пугая. Поднялась нервозность из-за чего парень мог срываться на членов семьи. Всё чаще необходимо было себя успокаивать с помощью травы.       Мать жаловалась на запах гари и постоянное напряжение в доме отцу, а тот лишь пожимал плечами. Джону становилось страшно.       Казалось бы, чего может бояться человек в сознательном возрасте? Но Джон каждый раз засыпал и просыпался с мыслью, о том, чтобы не открыть глаза. Когда-то ведь весь мир не мог крутиться вокруг одного человека, так почему теперь этим человеком стала именно Эмра? Приятная девушка с пышным телосложением, тёмными серыми глазами и хитрой улыбкой с зубами-лезвиями. Та, с кем больше никогда не встретиться.       В последнюю ночь перед переездом Джонатан пялился в потолок, уходящий вверх под наклоном, повторяющим форму крыши и размышлял. Нет, мечтал скорее. Как изменится жизнь после смены места, с кем можно будет познакомиться, забыть наконец девушку, что приходила даже в кошмарах. Может даже написать пару собственных пьес и песен. Вот только, когда настал этот день чувства были уже совсем другими. Где-то внутри появилось тянущее чувство тоски и страха. А если у него не получится прожить одному? А если он сам подписал себе приговор, поставив отличительную закорючку в договоре о съёме?

***

      В кабинете психотерапевта мерно тикали часы. Свет равнодушно окрашивали помещение в холодные цвета. — Мистер Отис, ваш сын находится в зоне опасного для общества поведения. У него проявляются признаки шизоидного и асоциального расстройства. Я, конечно, не спешу ставить чёткий диагноз, но не мешало бы оградить мальчика от лишнего стресса. Лучшее лечение — профилактика. — чётко отвечал доктор Хамли, ответно вглядываясь в синюю холодную пустоту глаз отца. Глаза такие же, как у Хелена. Голубые и серебристым блеском холодной стали, зыркнет — как ножом порежет. — Я понимаю, что вы стараетесь на своей работе, но мой сын абсолютно нормальный. Всё, что говорят — лишь сплетни, которые распускают недоброжелатели. Он не мог убить человека. — уверенно говорит мистер Отис. Его голос, низкий и вкрадчивый, заставляет поверить, усомниться в собственных словах. Специально ли это сделано? Или он сам не понимает, что происходит? Этот мужчина походил на хитрого лиса, щурящего уголки глаз при правильном ответе. — Я рекомендую Хелену и дальше ходить на сеансы. Он умный и рассудительный парнишка, но и помощь специалиста ему не помешает. Всё-таки это огромный стресс. А вообще, было бы неплохо ему найти себе друга. Хотя бы одного. Проще пережить подобное, когда рядом есть тот, кому ты небезразличен. — Хамли опускает взгляд на свои записи в блокноте, лишь бы не сталкиваться с глазами посетителя. — Что? Но Хелен говорил, что у него есть друзья. — мужчина отреагировал сдержанно, но его глаза, сведённые к переносице брови и поджатые губы говорили иначе. — А вам стоит уделять сыну чуть больше внимания, чем пять минут в неделю. — отчеканил психотерапевт, хмуро глянув на часы. Чего они ожидают от ребёнка, что столько пережил. От ребёнка, которому нужна помощь. От ребёнка, который абсолютно один в толпе.