Игрок

Игры. О том, что это такое, Сон Ки Хун знал еще с малых лет. Его семья была небогата — детские дворовые игры и соревнования были одними из немногих развлечений. Ки Хуну нравилось выигрывать. Всегда. Когда у него это не выходило, он часто устраивал истерики соседским детям, пытаясь вырвать долгожданную победу любой ценой: завязывал драки и шантажировал чем только взбредет в голову. За это дети его мало любили, но за неимением других вариантов продолжали звать десятилетнего Ки Хуна в свои игры. Игра в кальмара, «красный свет, зеленый свет», перетягивание старой потрепанной веревки, которую один из мальчишек по-тихому брал из гаража отца, тткаджи из листов ненужных газет и многие другие — во что бы они не играли, Ки Хуну нужно, жизненно необходимо было побеждать. Ничего не изменилось и спустя тридцать лет, кроме, разве что, самих игр. Вместо привычных бумажных конвертиков в руках оказался листок с отмеченным номером «счастливой» лошади, который он так же остервенело бросал вниз, только на этот раз от досады и злости на судьбу, так нещадно отбиравшую у него сотни тысяч вон. Перетягивание каната сменилось постоянными препирательствами с бывшей женой, а в качестве веревки — их дочь, за которую Ки Хун пытался отчаянно держаться. Сначала кажется, что преимущество на его стороне, но потом канат дергает вперед — все-таки, Ки Хун один, а на другой стороне его бывшая, ее новый муж и сын от второго брака — и все они с силой тянут на себя, сбивая Ки Хуна с ног. И все это происходит, пока коллекторы вынюхивают его следы, словно последнего оставшегося игрока в «прятках». Как же сильно Ки Хун скучал по такой жизни. По жизни, когда единственной проблемой была задача найти еще несколько тысяч вон, ведь друг сказал ему, что точно знает, кто будет в первой тройке призеров у самого финиша. По жизни, когда он выдумывал новые отмазки и отговорки, когда сбегал на край города, чтобы его не нашли, когда вымаливал еду у прохожих и деньги на метро. По жизни, когда самым главным страхом было проиграть очередную ставку или не выпить бутылку соджу после тяжелого дня. По жизни до Острова. Наблюдая за отчаянно несущимися к финишу лошадьми Ки Хун не подозревал, что однажды окажется одной из них. До сих пор произошедшее на Острове казалось страшным абсурдным сном: четыре сотни взрослых игроков, участвующих в до боли знакомых детских играх на выбывание, где выбывание равняется пуле в голову. Ки Хуну казалось это таким подлым — смешение детской беззаботности и крови, брызжущей из падающих друг на друга трупов. Кровь. Крови было много. Слишком много. Ки Хуну еще долго мерещился ее вид. И вкус. И запах. Кровь, впервые попавшая ему на лицо от застреленного спереди игрока в самой первой игре. Кровь, хлюпающая под ногами и поблескивающая под холодным светом ламп. Кровь, рекой хлынувшая из шеи его друга детства, заливающая дрожащие руки Ки Хуна и пачкающая песок под ногами. Ки Хун настолько привык к этому за те роковые шесть дней, что отсутствие металлического привкуса и запаха казалось странным. Неестественным. Первый год был сложным. Мучительным. Ки Хун не мог спать из-за ярких кошмаров, которые вспышками поражали его во сне, охотно подбрасывая картинки пережитого, заставляя снова и снова возвращаться на Остров, на площадки для игр, в роскошный лимузин с Ведущим, холодным и ровным тоном поздравившим его тогда с победой. В этом голосе не было ни капли человеческого. Ки Хун, хоть и самого Ведущего в лицо не видел, мог в этом поклясться. Дыхание монстра над ухом тоже казалось чем-то холодным, металлическим, неживым. Выигранные деньги не принесли ни капли того восторга, который Ки Хун ощущал каждый раз, когда выбранная им наудачу лошадь первая пересекала финишную черту. Число на экране банкомата ощущалось проклятьем, издевкой, наказанием — чем угодно, кроме выигрыша. За эти деньги умерло более четырехсот человек, в числе которых были люди, играющие ради своей семьи, ради счастливого будущего, которого им уже не достичь. В числе которых был Сан У. Нет, Ки Хун просто не мог потратить эти деньги на себя. Они не принадлежат ему. Это несправедливо. Шесть дней на Острове все изменили. Сломали Ки Хуна на мелкие осколки, и ему пришлось собирать себя заново, но получился совсем другой Ки Хун. Этот Ки Хун был наделен обостренным чувством справедливости, неизвестной ему прежде суровостью и, что самое главное, всепоглощающей, разъедающей кожу жаждой мести. Он поклялся себе, что найдет человека в маске, что покончит с играми. Только так его выживание будет оправдано. Мысли об Острове и об играх заполонили все его сознание. Он провожал взглядом свой самолет, свой «билет в лучшую жизнь», но думал лишь о голосе на другом конце трубки, вздыхающем как-то даже жалостно о судьбе никудышного победителя. Но Ки Хун просто не мог оставить все позади. Продолжить жить дальше, пока обаятельно улыбающийся мужчина с дипломатом снова набирает будущих игроков, раздавая звонкие пощечины? Пока новые клиенты в позолоченных масках — извращенные деньгами богачи — делают свои ставки? Сами мысли об этом были для Ки Хуна невыносимыми. Он не допустит того, чтобы смерти нескольких сотен людей стали напрасными. Спустя три года все — люди в масках, детские игры на выживание, голос Ведущего — начало казаться каким-то далеким и странным сном. Ки Хун стал даже сомневаться в том, что все это случилось с ним на самом деле. Лишь мелкие вещи возвращали его в абсурдную реальность: например, контакт Сан У в его телефоне. Точнее, его отсутствие. Брат Сэ Бёк, который уже пошел в школу. Его взяла под опеку мать Сан У, которая открыла небольшую кофейню в центре города на те деньги, которые оставил ей Ки Хун. Иногда он их навещал, правда, совсем нечасто — в глазах старой женщины Ки Хун каждый раз замечал необъятную тоску и боль. Свою мать он тоже навещал. Она была похоронена на ближайшем кладбище, в неприметном месте под тенью одиноко стоящего дерева. Уже никакие деньги не смогли ее вернуть — и Ки Хун винил себя, снова и снова опускаясь на колени перед надгробием, винил себя за то, что был так глуп, так эгоцентричен и опрометчив. Ки Хун отдалился от людей, сделался отшельником и отчасти прослыл за «местного сумасшедшего», который поселился в заброшенном мотеле и никогда не улыбался. Он сильно похудел, подстригся, и теперь волосы не закрывали его сильно осунувшееся и будто бы даже постаревшее лицо. Осознание того, что игру можно остановить только изнутри, пришло не сразу. Сначала долгие поиски, тренировки в стрельбе, планы по захвату начальства, множество отрепетированных диалогов в голове. Безумие начало выливаться за края. Жить как прежде не выходило, а это означало лишь одно: нужно вернуться. Вернуться и испытать судьбу. Еще раз. Ки Хун никогда не отступал. Он побеждал — и неважно, от простого везения или выгрызания победы любыми возможными способами. Однако впервые за всю свою жизнь, победив, он не почувствовал удовлетворения. И Ки Хун не собирался закрывать на это глаза. Он снова держал в руках визитку с номером. Перевернул ее, медленно провел большим пальцем по нарисованным фигурам. И вновь почувствовал сдавливающее горло возбуждение, пугающую решительность, текущую по венам ярость и такие знакомые металлические нотки в воздухе.