Причудливые омега мутации

«День только к вечеру хорош.

С утра уныние и ложь

И копошащиеся черти»

Фёдор Сологуб, «Дни. Триолеты»

Благотворительный вечер. Ресторан в центре Токио. Изуку учится в средней школе.

      Первый аккорд прозвучал, и ресторан наполнился помпезной мелодией, её гармоничные ноты плавно разлились по воздуху, заполнив всё вокруг тонким и нежным трепетом звуков.       Изуку и Минако стояли рядом с абсолютно одинаковыми непроницаемыми лицами, выражающими равнодушие и скуку. Они окидывали безразличным взглядом окружающий их бомонд, словно наблюдали за плохим представлением. С комичной синхронностью они одновременно поднесли к губам свои стаканы с соком и отпили, причмокивая. Весь их вид кричал: «Посредственно».       Ямасита Минако на самом деле недоумевала, с чего её муж решил, что она хоть когда-то любила эти светские рауты. Вместо того, чтобы уютно растянуться на удобном диване в мягкой пижаме и тёплых пушистых носках, согреваясь чашечкой глинтвейна, — или, быть может, потягивая баночку дешёвого пива с сухариками, — она стояла в неудобных туфлях с длинным острым носиком на высокой шпильке и платье, ткань которого колола подмышки. Вечер пятницы, наполненный хитами её молодости и тихим хриплым бормотанием её внука, мог быть идеальным, если бы не этот вынужденный выход в свет. Но, конечно же, возможный отказ пойти с её стороны даже не рассматривался, так что вот она здесь.       Изуку и вовсе приволокли сюда в качестве какого-то диковинного зверька на потеху богатой публике. Его бабушке хотелось придушить всех присутствующих, начиная, конечно же, с собственного супруга.       Весь «цвет» супергеройского общества собрался вместе в шикарном ресторане, который был оформлен с изысканным вкусом. Его просторный банкетный зал напоминал своим великолепием дворцы Европы, с элегантными декорациями, высокими потолками и роскошной мебелью. Хрустальные люстры, сверкающие под мягким желтым светом, создавали впечатление утонченности. Высокие бокалы, наполненные благородным алкогольным напитком, изящно отражали свет, переливаясь всеми цветами радуги. Периодически в воздухе раздавался их мелодичный и ровный звон, добавляя особую атмосферу изысканности и праздника. Отовсюду лились разговоры и торжественные возгласы. Глаза разбегались от разнообразия дорогих платьев и блеска украшений, сверкающих на тонких пальцах, аккуратных ушках и изящных шейках. Стены, расписанные под стиль эпохи барокко с впечатляющим щегольством, кричали каждому вошедшему на этот праздник самолюбования: «Очень дорого, очень почётно». И именно в таком месте решили провести благотворительный вечер для сбора средств нуждающимся детям из самых бедных районов Японии. Чтобы соответствовать ситуации, так сказать.       Музыканты, занявшие отведённое им место на небольшом подиуме, были облачены в элегантные фраки, словно явились из глубин викторианской эпохи. С усердием, достойным самых прилежных учеников музыкальных консерваторий, они без устали играли «Бранденбургские концерты» Иоганна Себастьяна Баха. Тревожная складка, которая образовалась между бровями пианиста, не могла не привлечь внимание. Он был полностью погружён в своё исполнение, сосредоточившись на каждой ноте и каждом виртуозном движении своих длинных, костлявых пальцев, которые ловко порхали над клавишами. При этом казалось, что он практически не испытывает никакого удовольствия от своей музыки. Это не было похоже на те весёлые и хаотичные выступления на сценах маленьких концертных залов, куда приходят зрители, не мнящие из себя господ этого мира, и желающие просто насладиться льющейся на них живой игрой, нежели просто показать себя другим толстосумам и ценителям высокого искусства.       В установленной программе по сбору средств всё было расписано по стандартному клише — капитальный ремонт школ, закупка учебников, одежды и прочих предметов первой необходимости, где-то даже оплата обучения в колледже для особенно одарённых детей. Ничего нового, в общем-то. Почему вообще проводились эти показные мероприятия? Вложено столько средств в организацию, а всё это для того, чтобы раздать «объедки» людям с низким достатком и из менее обеспеченных слоев общества. Эти расходы являлись абсолютно неразумными и по сути — пустыми. Все понимали, что вечер был лишь способом вновь продемонстрировать собственное величие и статус.       Организатором приёма было агентство небезызвестного героя Топ Джинса — Тсунагу Хакаматы, номера четыре в японском рейтинге, — и Изуку не мог не смотреть в сторону молодого мужчины каждый раз, когда тот попадал в его поле зрения. Дикое любопытство ребёнка грозилось взять над ним верх в любое мгновение, и он с трудом удерживал себя в руках. Хотя эти самые руки чесались так, как будто у него вдруг развилась чесотка, которая ещё в двадцать первом веке была внесена в группу забытых заболеваний.       В кудрявой голове не было мыслей, вместо них крутился только один вопрос: «Зачем Топ Джинсу этот дурацкий воротник, и что он там прячет?!». Картинки, рождаемые его бурной фантазией, не оставляли в покое. То он представлял себе персонажа с невероятно большими и отвислыми губами, то с выдающимися, как у кролика, зубами, то с резко загнутым вниз подбородком, который заканчивался как будто запятой. В других мыслях в его голове возникал образ человека с густой бородой, полностью скрывающей нос и губы. Или же он представлял его с крошечным ртом, настолько малым, что его трудно было даже заметить, он выглядел просто как небольшая точка. Иногда в его воображении возникал герой с огромным родимым пятном, занимающим практически половину его лица. На выдумки Изуку был горазд. И хотя ни в одном из этих образов для него не было ничего пугающего или странного, неутолимое желание узнать, что же скрывалось за этим воротником на самом деле, будоражило разум мальчика.       Музыканты завершили очередное произведение, и, после мимолётной паузы, мелодия возродилась вновь, обретая новый ритм и стиль. Каждая нота, словно капля утренней росы, звенела в бархатных переливах, и внутри музыки сплетались в едином звучании гармонии, создавая чарующую атмосферу богатого праздника.       Порой казалось, что Хакамата замечал на себе любопытный взгляд детских глаз. Один раз он даже улыбнулся глазами Изуку, да с такой теплотой, что ребёнок слегка покраснел от смущения и улыбнулся в ответ широкой озорной улыбкой. Топ Джинс тихо хихикнул, когда увидел пустоты от выпавшего молочного зуба.       «Очаровательно», — подумал он про себя и продолжил общение с кокетливой дамой.       Минако же прилагала все свои силы, чтобы открыто не зевать. Она стояла рядом с мужем, краем глаза наблюдая за нервно ёрзающим возле неё внуком. Маршал в это время вёл формальную вежливую беседу с начальником полиции округа Хосу Цурагамаэ о каких-то там очередных злоключениях полиции и героев.       Окружающие ароматы баснословно дорогих духов и изысканных блюд смешивались безобразной какофонией запахов, от которой откровенно щипало в носу. Это напоминало Минако о новом дезодоранте, который, как ей казалось, совершенно не сочетался и даже перебивал её старомодный «Chanel №5». И это совершенно не вязалось с тем, что она обладала безупречным вкусом, несмотря на любовь к странным вещам, вроде слитных пижам с кроличьими ушами. В этот вечер она имела все основания гордиться собой, ведь Изуку выглядел просто великолепно в аккуратно отпаренном белом смокинге. Его наряд дополняла жилетка, оформленная черными лацканами и пуговицами, а также идеально подобранная бабочка в тон.       Скрипка зазвучала в гордом одиночестве. Она словно дышала при каждом ловком движении маэстро. Темп мелодии то ускорялся, то замедлялся, складываясь в симфонию невероятной красоты.       Старшая Ямасита специально сама выбирала внуку наряд, а её муженёк даже дал добро купить вещь элитного бренда, чтобы не опозориться перед другими высокопоставленными лицами. И она не прогадала — итальянская ткань была и в середине двадцать второго веке лучшей из лучших, а ещё достаточно мягкой и комфортной, чтобы ребёнок не чувствовал себя стеснённым весь вечер. Костюм тройку ювелирно подогнали ему по размеру, чтобы он не висел мешком на худющем тельце, как это было с любой другой одеждой. Старшая Ямасита не забыла и про буйные, непобеждённые ни одной расчёской кудри, и нашла лучшего детского парикмахера, которого предусмотрительно пригласила домой. И та блестяще справилась с задачей, уложив зелёный всполох в милую причёску, и заколов одну сторону набок.       — Ты похож на настоящего айдола, — приговаривала женщина, пока собирала внука, поправляя ему маленькую бабочку.       — Айдола? — не понял ребёнок. — Может идола?       — Эх, молодёжь, — покачала головой Минако, улыбаясь. — Не знайте вы культуры, — она похлопала пару раз по пухлым щекам Изуку и встала, идя к зеркалу. Ей самой тоже нужно было подправить макияж.       Изуку теперь не мог выкинуть из головы, что там за айдол такой, и с чем его едят. Он собирался потратить весь следующий вечер на изучение этого вопроса.       А ещё, мальчик искренне гордился своей бабушкой, которая несмотря на то, что была не самой молодой на приёме, выглядела лучше всех.       Со стороны Минако напоминала настоящую аристократку из самых головокружительных романов о благородных господах и дамах. Длинное приталенное белоснежное платье подчёркивало её стройную фигуру, а такого же цвета прямая накидка в пол придавала особой элегантности и изящества. Тонкое запястье украсил широкий браслет из белого золота и драгоценных камней, образ дополнила аккуратная причёска с низким пучком и небольшими жемчужинами.       «Бабуля у меня красавица», — подумал Мидория и довольно улыбнулся. Пока он вел мысленный диалог с самим собой, к их компании присоединились очередные гости, начав светскую беседу с маршалом Ямасита. Мидория не особенно вникал в разговоры взрослых, он мечтал поскорее вернуться домой, чтобы погрузиться в чтение. Желательно в биологию. Да, сегодняшний вечер был создан для биологии. Но сначала ему было необходимо попробовать вон тот аппетитно выглядящий ананасовый пирог, что возвышался в центре стола и манил ароматом корицы. Жаль, его вкусовые рецепторы не работали как следует — иначе это могло бы стать настоящим гастрономическим наслаждением.       Зал погрузился в тишину, и гул голосов заполнил пространство, эхом отдаваясь от размашистых стен и расписных колонн.       В очередной раз за вечер его размышления прервала любопытная гостья. Молодая женщина наклонилась к нему и начала сюсюкаться, как будто он несмышлёный младенец в коляске. Разве что погремушкой перед лицом не гремела. Изуку пришлось приложить все свои силы, чтобы не состроить недружелюбную гримасу. Бабушка учила его не закатывать глаза, какую бы чушь ему не говорили, и стараться улыбаться как можно приветливее, поэтому Изуку сейчас так и делал.       — Такой хорошенький, — таскала его за пухлую щёку женщина в прямом голубом платье. У неё на шее висел явно очень дорогой бриллиант, который покачивался из стороны в сторону от её размашистых движений. Она то и дело убирала выбивающиеся из великолепно уложенной причёски — пучка с обрамляющими лицо накрученными локонами, — чёрные волосы за ухо, и в целом выглядела дружелюбной. Даже весёлой. — Так и не скажешь, что беспричудный. Выглядит как обычный ребёнок. А ты любишь сладкое?       Изуку едва сдержался, чтобы не скривить лицо и не поморщиться, сжимая кулаки. После последнего эксперимента доктора Цубасы у него была повреждена слизистая ротовой полости, и теперь все вкусы стали казаться ему слишком яркими, почти невыносимыми. Шоколадка, которую ему совали под нос, обещала быть настоящей сладкой катастрофой.       — Признаюсь честно, я не замечал раньше за Вами тяги к благотворительности, — манерно вращал в руке бокал с дорогим вином, выдержанном ещё в 1992 году, высокий мужчина в чёрном смокинге, жена которого сейчас маячила перед глазами Изуку. — Очень благородно было с Вашей стороны воспитывать беспричудного ребёнка, не смотря на своё положение. Это говорит о Вас с лучшей стороны, маршал Ямасита, — он склонил голову, и бывший генерал снисходительно ухмыльнулся, коротко поклонившись в ответ.       — Да что Вы, господин Яойрозу, это всё-таки мой единственный внук, — старший Ямасита искоса глянул на то, как жена богатого предпринимателя Яойрозу теперь тянула Изуку к другой компании, состоящей только из женщин, и как тот отчаянно цеплялся за свою бабушку. — Какие иногда случаются разочарования в жизни, правда же?       Мужчины тихо посмеялись и отпили из своих бокалов.       Изуку ещё больше покраснел от слов, сказанных его дедушкой, и вжал голову в плечи.       Пианист, сменив партитуру, слегка постучал ею по пюпитру, и дерево, словно живое, радостно откликнулось глубоким звуком. Музыка вновь распустилась, заполняя зал чарующим звучанием. Вечер окутали завораживающие мелодии Моцарта.       — Простите, мы оставим Вас ненадолго, — произнесла Минако, и, взяв мальчика за руку, всё же направилась за второй женщиной. Сейчас последует новый поток удивлённых вздохов. Маршал таки скрасил этот обещавший быть скучным вечер интересной темой для обсуждения.       — Это ведь ваш первый выход в свет после получения нового звания? — вежливо поинтересовался Яойрозу.       — Да, так и есть. Мне нужно привыкнуть к этому.       — Вы полностью заслужили его. Вашу работу по улучшению нашей армии сложно оценить.       — Кстати говоря, как Ваша дочь? Она всё ещё готовится поступать в Юэй? — резко перевёл тему Томоюки, ставя бокал на предложенный официантом поднос, и тут же протёр рот салфеткой, которую так же отдал официанту.       — О да, мы очень много времени уделяем тренировкам, и Момо делает просто невероятные успехи. Она доводит свою причуду до совершенства, и я думаю, что наше общество выиграет лотерею с таким героем.       — Я слышал, что младший сын Тодороки тоже собирается в Юэй, — маршал с едва скрываемым скучающим видом высматривал знакомые лица в толпе людей.       — Да, я тоже об этом слышал. Ну, это и не удивительно. Говорят, что юный Тодороки весьма и весьма талантлив.       Томоюки бросил скучающий взгляд в сторону, уже явно утомившись от бесед, что текли вкрадчивым тоном, сопровождаемые прищуренными, изучающими взглядами. Только выдержка военного позволяла ему сохранять благожелательную маску, поддерживая иллюзию благолепия, которая на деле была не более чем напыщенным чванством, зачастую неуместным. Он не мог сказать того же о мужчине, стоящем рядом, в облике которого сквозило что-то кроличье — не из-за мутационной причуды, а скорее из-за его сущности. В кошельке же этого человека покоились несметные богатства, словно весь мир был у него в кармане. Его драгоценной дочурке невероятно повезло родиться в семье влиятельного капиталиста, который имел какие-никакие рычаги воздействия на власти. Иначе её способности давно бы взяли в оборот. Даже сейчас у неё не было иного выбора, кроме как стать героем: её детство прошло под бдительным надзором властей, а комиссия уже рекомендовала её для поступления в Юэй.       Повышенный интерес государства к людям с уникальными, а часто опасными причудами был ему предельно ясен. Их всеобъемлющий контроль, пусть и не столь явный, чтобы не разрушать мираж свободы и демократии, тоже казался понятным, даже оправданным. Ямасита испытал все прелести супергеройского общества на себе, хотя в его время ещё не было четко выстроенной системы и вездесущей идеологической обработки.       Справедливости ради, с его мощным телекинезом мало кто мог потягаться, и интерес к нему тоже был более чем оправдан. Маршал отточил свою способность до совершенства, достигнув такого уровня мастерства, что теперь ему не составляло труда обезвредить любого противника ещё до того, как тот успевал сделать хоть шаг.       Моцарт расцветал с каждой нотой, наполняя собой пространства роскошного зала, и, подобно невидимому собеседнику, разговаривал с гостями вечера о сокровенном, том, что когда-то волновало его душу.       Изуку всё же не выдержал и устало вздохнул. Обступившие его со всех сторон особы может и были довольно милыми, но выслушивать про то, как он напоминает им нормальных детей, становилось утомительно. Мальчик действительно чувствовал себя обезьянкой в цирке. Он механически кивал на вопросы, рассеянно оглядывая разговаривающих вокруг людей, и его взор случайно зацепился за буквально огромного широкоплечего мужчину с яркими красными волосами. Изуку хоть и не увлекался героями так, как это было у него в раннем детстве, сразу узнал номера два в японском рейтинге. Старатель без своих эффектных языков пламени и в строгом костюме казался обычным человеком, хотя его физическая форма всё равно внушала трепет. Его угрюмость сразу бросалась в глаза, он равнодушно поклонился своим собеседникам и отошёл в сторону, оставаясь в одиночестве.       — Что, тебя напугал Старатель? — потянула Изуку за щёку пожилая дама в очках и странной шляпке. — Не бойся, он же герой.       — Ну, он всегда выглядит немного жутковато, правда? — прикрыла улыбку веером женщина с длинной пышной косой.       — Жуткий мужчина, — согласилась самая молодая из компании, и разговор вдруг переключился на что-то стороннее.       А Мидория не мог оторвать глаз от героя номер два. Он наблюдал, как загипнотизированный, и пытался понять, что же жуткого в мужчине увидели. Старатель казался строгим, хмурым, но никак не жутким. А ещё потерянным и очень печальным.       Музыканты на фоне всё ещё играли Моцарта.       Тодороки Энджи трудно было назвать человеком, чувствующим себя в своей тарелке на светских приёмах. Его нахмуренные густые брови отбрасывали тень на бирюзовую глубину глаз, а широкая челюсть, сжатая с почти болезненной силой, казалось, вот-вот издаст скрип. Он безусловно умел держаться с достоинством, представляя себя в лучшем свете, когда того требовали обстоятельства, но с годами делал это всё реже. С немногочисленными фанатами он вёл себя сдержано, а временами даже отталкивающе сурово, не в силах скрыть постоянного раздражения. Люди хотели видеть идеал, которым он никогда не был. У него не было пленительной яркой харизмы и ослепительной улыбки, что не сходила с лица. Вдохновляющих речей он и вовсе произносить не умел. Его бесчисленные достижения, словно закутанные в плотный занавес, оставались в тени, скрытые за кулисами. Герой, обречённый быть вторым, как бы ни старался, сколько усилий не прикладывал. Он пытался перелезть через стену, но упирался в потолок. Эта непреодолимая стена стала частью его клетки, сплетённой из невоплощённых амбиций, из которой не было выхода. Старатель лелеял надежду, что сын — его последняя отрада и истинный шедевр во всех смыслах — найдёт путь наверх, туда, куда сам он никогда не сможет подняться. Отчаяние, словно червь, точило его изнутри, ибо мечта его так и осталась несбыточной, ускользающей, как мираж. Старатель навсегда обречён был видеть перед собой лишь спину Всемогущего, недосягаемую, как вершина, к которой он так и не смог прикоснуться.       Он размышлял о жизни, пока Моцарт хвастался своим талантом, пронесённым через века и воплощённым в плавных движениях музыкантов. Мелодия горела, сверкала яркими переливами в каждом такте, заставляя сердце трепетать от сладостного восторга. Даже самый чёрствый человек мог насладиться этим захватывающим дух рассказом, положенном на ноты.       Энджи глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Он мастерски владел искусством изображать холодную отстранённость, напуская на себя вид «не подходи, убьёт», позволявшую ему избегать пустых разговоров о глобальном потеплении. Пламенный герой и глобальное потепление — ирония судьбы. Ему было уютно в своём одиночестве среди роскошных стен банкетного зала, и он никак не мог ожидать того, что произойдёт в следующее мгновение. Снизу его настойчиво дёрнули за пиджак изысканного чёрного костюма. Энджи раздражённо опустил взгляд, ожидая увидеть какого-нибудь низкорослого назойливого гостя — не то, чтобы в их мире, полном причуд, было мало низких людей, — и замер. На него смотрел ребёнок лет семи на вид, сжимая в руках тарелку с кусочком ананасового пирога. Видимо, это был тот самый внук новоиспечённого маршала Императорской армии.       Энджи недоумённо моргнул, и, к его удивлению, мальчишка в точности повторил его жест.       — Что тебе нужно? — хмуро спросил Энджи, стараясь не звучать слишком уж грозно, но давая понять, что разговор его не интересует. Развлекать избалованного сопляка ему совсем не хотелось.       Мальчишка нисколько не смутился. Напротив, он нахмурился и протянул тарелку.       — Мне не нужна твоя тарелка, — произнёс Энджи, нарочито отводя взгляд, надеясь отвадить от себя возникшее перед ним чудо.       «Неужели фанат?» — мелькнуло у него в голове, пока он делал глоток шампанского.       Его снова дёрнули за пиджак, и снова перед ним замерла тарелка.       — Ты знаешь, что так себя вести невежливо? Возвращайся к своему дедушке, — сквозь зубы процедил Энджи, раздражение уже прокрадывалось в его голос.       Но мальчишка не сдавался. Он лишь мотнул головой и снова протянул десерт.       — Что за невоспитанный ребёнок, — Энджи ущипнул себя за переносицу, бросив на мальчишку ледяной взгляд из-под сведённых бровей. — Ты что, плохо понимаешь?       Честно говоря, таких юных фанатов Энджи не припоминал. Назойливых — да, конечно. Бывали в его жизни и те, кто преследовал его до дома, едва не перелезая через забор. Так что это стадвадцатисантиметровое недоразумение не было чем-то из ряда вон. Но личные границы всё же были нарушены.       Мелодия, плывущая на фоне, словно живое существо, окружала каждого присутствующего, укутывала его своими вдохновляющими образами и отгораживала от всего мира.       Мальчишка насупился ещё сильнее, внимательно разглядывая лицо мужчины, на котором уже танцевали языки пламени, рождённые негодованием. Спустя мгновение он склонил голову то на один бок, то на другой, погрузившись в раздумья, а затем бросил взгляд через плечо. Энджи проследил за его направлением и увидел красивую пожилую женщину, которая одобрительно улыбнулась и кивнула. Ребёнок ответил ей кивком, уверенно расправил плечи и снова повернулся к герою, настойчиво протянув тарелку. Набрав побольше воздуха, смешно раздувая ноздри, он заговорил хриплым голоском:       — Э-это ананасовый п-пирог. Он вкусный, — с абсолютной серьёзностью произнёс он.       Энджи моргнул. Мальчик повторил.       — И зачем ты принёс его мне? Слушай, будь добр, приставай к кому-нибудь другому.       — Вы не ж-жуткий.       — Что? — удивлённо рявкнул Энджи, но мальчишка не дрогнул.       — Те дамы говорили, что вы жуткий. Но вы не жуткий. Вы грустный, — твёрдо заявил он.       — Боже, что за дети пошли, — устало провёл рукой по лицу герой. — Неприлично приставать к взрослым по пустякам. Похоже, твои родители тебя ничему не научили.       — Папа научил меня, что когда кому-то грустно, нельзя оставаться в стороне, если можешь помочь. Иначе мир может потерять хорошего человека, который ещё не нашёлся, — осознано произнёс ребёнок, и Энджи сердито цокнул.       — Мне не интересно, что твой папа тебе говорил. Ты с той женщиной? Возвращайся к ней, иначе я тебя сам отведу.       — Это моя бабушка, — пожал плечами мальчишка.       — Вот к ней и отправляйся. Я, конечно, должен бы пристыдить её за твоё поведение, но так уж и быть, спущу тебе это с рук.       — А у вас в семье все такие высокие? — внезапно прозвучал вопрос, словно гром среди ясного неба.       — Что?       — Мой дедушка два метра ростом. Сто девяносто восемь сантиметров, — почему-то уточнил ребёнок.       Энджи промолчал, недоумевая, как его попытки отвязаться от назойливого мальчишки привели к обсуждению роста его дедушки.       — Папа у меня тоже выше среднего, но мама маленькая, так что я не уверен, что не унаследовал её черты. Учёные считают, что генетика определяет рост человека примерно на восемьдесят процентов, то есть, это не единственное условие. Важную роль играет питание, это один из главных факторов развития организма. Без полноценного питания тело просто не будет получать достаточно энергии. Ещё многие забывают про сон. Во сне наиболее активно вырабатывается гормон роста — соматотропин. Он ускоряет рост хрящевых пластинок костей. Так же не менее важно следить за своей осанкой. И хоть сколиоз может быть и врождённым, но часто он появляется из-за систематического игнорирования основ правильной осанки, — затараторил мальчишка, словно забыв о присутствии героя.       — Ты зачем мне всё это говоришь? — попытался вставить вопрос Энджи.       — Ой, — мальчишка испуганно прикрыл рот ладошкой. — Простите. Просто я подумал, что быть высоким, наверное, здорово.       Уголок губ Энджи дёрнулся вверх.       — Ну, ты узнаешь это в будущем, — равнодушно произнёс он, лениво окидывая взглядом зал. Кажется, организаторы готовились объявить начало банкета.       — Думаете, я вырасту? — ребёнок устремил на него большие, полные надежды глазищи, словно от ответа зависела его судьба. Энджи смущённо прочистил горло.       — А почему нет? Просто следуй своим словам, и всё сложится как надо. Хорошо спи, правильно питайся и занимайся спортом.       — А вы всё это делали? — с любопытством спросил мальчишка, склонив голову набок.       — Конечно, — кивнул Энджи.       — А каким спортом вы занимались?       — Ну, в основном я просто занимался физическими упражнениями, но ещё посещал курсы рукопашного боя.       — А скейтборд — это спорт?       — Вполне, — снова кивнул он.       — Мне нравится скейтборд, это весело, — широко улыбнулся мальчишка, и Энджи заметил зияющую дырку на месте бокового резца.       — Ты не слишком мал для скейтборда? — поднял бровь Энджи.       — Бабушка тоже так говорит, — фыркнул ребёнок, смешно закатив глаза.       — Она права.       — Она хочет, чтобы я играл на скрипке, но у меня нет времени на это, — в голосе прозвучала искренняя грусть.       — А чем же ты так занят? — Энджи едва сдержал вырывавшийся смешок.       — Я постоянно занимаюсь в библиотеке, хожу в Национально-исследовательский институт к папе и езжу с ним в больницу на ночные смены. Он реаниматолог и рассказывает мне о пациентах, — мальчишка запнулся, прикрыв рот крошечной ладошкой. — Но он никогда не называет их имён! Он не нарушает врачебной тайны! — замахал он руками, словно отгоняя саму мысль о нарушении закона его отцом.       Энджи не выдержал и громко рассмеялся, привлекая внимание и любопытные взгляды.       Музыканты на мгновение смолкли, погрузив зал в сладостную тишину, наполненную жужжанием свежих сплетен и негодований в адрес нерадивых работников богатых предпринимателей. Но вот вновь зазвучала музыка — волшебная, пленительная. Теперь слушателей приветствовал сам Вивальди и его чарующие «Времена года».       — А почему вы смеётесь? — с детской непосредственностью выгнул бровь мальчишка.       Его кудрявые волосы, уложенные с тщательностью, не смотря на то, что обильно смазаны лаком, всё же начали пушиться, напоминая распустившийся одуванчик. В голове Энджи мелькнула мысль, но он пока не хотел её признавать.       — Потому что ты меня рассмешил, — ответил он.       — Правда? — ребёнок задумался, обхватив подбородок пальцами. — Я не хотел. Но получилось хорошо.       — Значит, ты часто бываешь в библиотеке? — спросил Энджи, сам не зная, зачем.       — Да, — мальчишка энергично кивнул. — Правда, мне больше нравится городская, чем школьная. Там больше книг. Недавно я закончил «Основы органического синтеза». Это было увлекательно, но мне надо ещё несколько раз всё повторить.       — В начальной школе уже химию преподают? — удивился Энджи.       — Нет, в средней, — пожал плечами мальчик.       — В средней? Тебе сколько лет?       — Девять.       — Девять? — Энджи замер.       — Да.       — А что ты делаешь в средней школе?       — Учусь, — просто ответил мальчишка.       В тот вечер Тодороки Энджи незаметно для себя поддался обаянию Мидории Изуку. Он всё же принял ананасовый пирог, сел за стол, увлекаемый тянущей его детской ладошкой, и слушал, как Изуку тараторил обо всём, что приходило ему в голову. А потом пригласил его с бабушкой на экскурсию в своё геройское агентство, сам не понимая, как так вообще вышло.              Весна порхала по залу, расцветая с каждой новой нотой, словно лепестки, раскрывающиеся навстречу солнцу.

Лаборатория национального Исследовательского Института Мусутафу. Дополнительная смена в субботу. После развода.

      Фортепиано, чьи переливы вторили переборам гитары, наполняло мир приятным звучанием.       — Ага. Кажется, я понял, что ничего не понял, — произнёс с совершенно невозмутимым видом Хисаши, будучи с ног до головы покрытым тёмно-фиолетовой жижей. Как всё и все в помещении. Он имел неосторожность открыть дверь и зайти в самый эпицентр именно в тот момент, когда прогремел взрыв. Ему попало в рот немного странной субстанции, и он причмокнул губами. — Если это ядовито, то я отойду в мир иной сожалея обо всём, — хмыкнул он, уставившись в пустоту стеклянными глазами.       В лаборатории института, как всегда, лились чарующие звуки «Put Your Hands Up Radio», лаская слух красивой мелодией.       — Пап, нужно выплюнуть, — испуганно прошептал Изуку. Его голосовые связки ещё не полностью восстановились после первой попытки вживить ему причуду, и голос звучал очень хрипло, словно звук шёл из сломанного динамика, а не исходил от человека. Но он уже мог говорить — это был невероятный прогресс.       — Нет, — отрезал Хисаши, всё ещё вглядывающийся куда-то в самые тёмные глубины бесконечного космоса. — Я просто умру тут и больше не буду переписывать бюджет на месяц.       — Мы сами всё отмоем, — пошатываясь вывалился из шкафа главный программист и технический гений института, Лэри Синклер. Уже давно владея своим магазином электроники, он имел постоянный и очень приличный доход, а здесь работал в основном веселья ради. Ему разрешали участвовать в «забавных» экспериментах, а ещё, «маленький чемпион» начал приходить к нему с крутыми идеями для новых гаджетов, которые они, по мере возможностей, реализовывали. — Я прям уверен, что отмоем, — проговорил он, сделав пару шагов, и тут же упал ничком, подняв вверх указательный палец.       — Лэри Джонович? — наклонился к нему невероятно талантливый биохимик из Казахстана, сидящий на полу на коленях.       — Я ф порятке, — глухо отозвался Лэри, и Амир Нурланович удовлетворённо хмыкнул. Только Изуку и Антон Романович могли произносить его имя без акцента. Поэтому вместо имени ему дали прозвище — Кумыс, которое к тому же произносилось с явным японским акцентом, каждый раз вызывая в мужчине приступ ярости. Всё дело было в том, что сам он этот напиток не любил от слова совсем и никогда не угощал им коллег. Но те упорно называли его в честь кисломолочного продукта. И хотя внешне он казался суровым — с вечно нахмуренными густыми бровями и широкими скулами, — Изуку сразу разглядел его мягкосердечную натуру. А всё благодаря красивым раскосым карим глазам, которые всегда сужала искренняя улыбка, когда Амир Нурланович видел мальчика.       — Ага, Лэри в порядке, значит всё не так плохо, правда? — обвёл взглядом присутствующих пожилой Кавамура Ямато. На его светлом лице, изрезанном морщинами, помимо прилипшей к щекам и бороде фиолетовой жижи, растянулась улыбка, скрывающая за собой всю боль человечества.       — Мне кажется, что никто не в порядке, — протяжно произнёс Хисаши и машинально потянулся к карману, в надежде найти там что-нибудь, желательно сигарету, но нашёл только фантик от жвачки, который тут же сунул в рот и начал интенсивно жевать.       «А теперь давайте послушаем что-нибудь из совсем старого, слушатели!» — весело прокричал из старенького магнитофона Сущий Мик. Лабораторию наполнило звучание гитары, к которой почти сразу присоединились барабаны и фортепиано.       — Ну, это рекорд я считаю, да, — кивал на свои слова Антон Романович. Его толстые очки, к удивлению, всё ещё оставались целыми, а с тёмных кудряшек, торчащих из-под шапочки, капала розовая жижа. — Это, между прочим, первый взрыв за последние два месяца, товарищи. Мы с Васькой и Сашкой у нас в НИИ такие взрывы устраивали, охохо! — он качал головой и размахивал указательным пальцем. — Вообще никакие не устраивали, так что вот.       — А ко мне вчера ваш брат во сне приходил, — вдруг на чистом русском сказал Изуку, обращаясь к Антону Романовичу, и тот лишь хмыкнул, поджимая губы.       — Братишка мой, журналист, между прочим, — наклонил голову Антон, обращаясь к коллегам. — Хороший парень, да.       — Он кричал что-то про путан и про дорогу в ад, но я ничего из этого не понял, — почесал измазанный затылок Изуку, и у него под ногтями стало только больше жижи.       — Я сейчас тут всех отправлю в ад, — так же по-русски, но с характерным японским акцентом, вскрикнул Хисаши и упал на спину. — Два месяца никаких взрывов, тишина и покой, просто разработка нейрополимера, а тут, — он бы начал хныкать, но он мужик, поэтому да. Он начал хныкать.       — Ну, ну, из-за перебора с реактивами никто в ад не отправляется, — уверенно заметила пожилая лаборантка Коно Эцуко, заходя в лабораторию. Она подошла к Изуку, который уселся возле отца и тыкал того в щёку, в надежде успокоить. У неё в руках было чистое влажное полотенце, и она начала утирать им лицо ребёнка.       — Чумазые мальчики никому не нравятся, — приговаривала Коно, ласково улыбаясь, и с силой водила плотной тканью по коже ребёнка. Ее серебристые волосы, собранные в аккуратный пучок, оттеняли тонкие черты лица, словно высеченные из слоновой кости.       — Но тут все чумазые, — пробормотал он, подставляясь.       — Этим уже ничего не поможет, — весело фыркнула Эцуко, помогая Изуку подняться. — Кто бы не предложил установить на этаже душевую, он был очень умным и предусмотрительным человеком. О, это же была я, какое совпадение, — она хлопнула себя по бедру. — Идём дорогуша, эти пусть сами разбираются. Ты же взял с собой во что переодеться?       Лаборантка увела Изуку из лаборатории, где прямо на полу расположились сотрудники и один руководитель, мечтающий телепортироваться отсюда куда-нибудь далеко. Может прямо в мёртвое море, чтобы неспешно покачиваться на волнах, пока не превратится в соленый огурец.       — Если кто-нибудь пошутит про мытьё шампунем Жумайсынба, я за себя не отвечаю, — скрестил руки на груди Амир Нурланович, обводя присутствующих хмурым взглядом.       — Ты сам про это пошутил, — пожал плечами Кавамура, потирая появляющуюся лысину, которую плохо скрывали редеющие седые волосы.       В эфире «Put Your Hands Up» радио заиграла песня популярной японской группы.

Лаборатория на военном объекте. Вечер пятницы.

      Тихое тиканье раздавалось среди фонового шума так, словно гремел гром в ясный день.       Изуку наблюдал, как доктор Цубаса с присущей ему скурпулёзностью изучал свежие анализы его крови. Судя по полученным результатам, повреждённая печень начинала медленно, но верно восстанавливаться, потому что печёночные ферменты приходили в какое-то подобие нормы. Правда Изуку не знал, радовало ли его это известие.       На фоне то и дело слышались булькающие звуки, ибо даже сюда доктор Цубаса умудрился доставить свои ненаглядные колбы. В одной из них в густой фиолетовой жидкости медленно покачивалось маленькое чёрное существо, напоминающее гибрид кошки и ящерицы. Иногда оно дёргалось, словно в конвульсиях, затем внезапно замирало, будто ничего и не происходило вовсе. Пузырьки воздуха, исходившие от него, быстро поднимались и растворялись под плотно закрытой крышкой, к которой были подведены многие метры толстых шлангов и проводов. Остальные сосуды и вовсе пустовали, вызывая у Изуку лёгкую панику своим видом. Он не мог отделаться от мысли, что в любой момент окажется одним из узников этих стеклянных саркофагов.       Монотонное тиканье звучало отовсюду, эхом отражаясь от холодных стен. Мидории казалось, что эти стены понемногу сжимались вокруг него.       Хотя это конкретное помещение кардинально отличалось от основной лаборатории доктора Цубасы. Контраст был разительный. Ослепительная белизна пространства ножом резала глаза, и привыкнуть к ней сразу было не так уж и просто. Яркий запах хлорки и медикаментов забивал нос, а атмосфера общего безумия давила на стремящееся ускользнуть сознание.       Мальчик не сдержался и закатил глаза, когда сумасшедший доктор в очередной раз перелистывал одни и те же записи, как будто у него уже начались проблемы с памятью. Мидория в какой-то момент почувствовал диковатое желание подсказать, где же крылась ошибка в расчётах, но он с силой стиснул зубы. Даже прикусил себе язык, чтобы не повадно было. Ещё не хватало помогать маньяку, который издевается над ним.       Ну как. Он, конечно, помогал целой кафедре таких же маньяков, но те не стремились создавать странных существ и захватывать мир. Ладно, они частенько были близки к тому, чтобы этот самый мир взорвать, но их нельзя за это осуждать, они не со зла! А вот этот индивид очень даже со зла.       Глухое тиканье возникало будто из ниоткуда и сливалось с тихим бормотанием доктора. Изуку казалось, что эта таинственная песня отсчитывала мгновения перед надвигающимся неизбежным.       Доктор Цубаса постоянно приговаривал о том, в каком восторге пребывал его загадочный партнёр, о котором они шептались с дедушкой, когда думали, что Изуку отключился от боли. И это навивало только больше жути.       Но Изуку тоже был не так просто. Пару раз ему удалось незаметно чуть подпортить сыворотку, которую на нём должны были испытать. По сути, это было так, как если бы ему вкололи физраствор. Он был доволен и собой, и реакцией доктора на последовавшие анализы. Перекошенное лицо мужчины в очках неожиданно доставляло истинное наслаждение. Но, когда его поймали за очередной попыткой облегчить себе и усложнить им жизнь, наказание было соответствующе суровым.       Теперь мальчик сидел на широкой кушетке, украдкой наблюдая за доктором. За эти годы ему пришлось свыкнуться со всем, что с ним происходило, словно это было чем-то неизбежным. Физическая боль стала верной спутницей его дней, но он постарался затолкать душевную боль вместе с гнетущим страхом в самые потаённые уголки сознания. Иначе бы он просто лишился рассудка, и безумие могло стать его единственным спасением. Сладкие объятия забытия манили возможным облегчением, но слова, сказанные с угрозой ранним утром, отрезвляли лучше любой самой сильной пощёчины.       «Если ты не будешь слушаться меня, как хороший мальчик, твои отец и бабушка поплатятся за твое упрямство.»       Глухое тиканье разливалось в пространстве. В огромной колбе булькало странное существо.       Напряжение внутри нарастало, словно пружина, готовая вот-вот разжаться.       — Так, в целом анализы стали лучше, но на гастроскопии у тебя остались ещё эрозии, а по УЗИ поджелудочная немного воспалена, так что пока продолжим лечение, — доктор Цубаса почесал подбородок, после чего выдрал один листочек из множества своих блокнотов. От него как всегда пахло странной смесью медицинского спирта и подвальной сырости. — Схему приёма препаратов ты надеюсь помнишь? — спросил он, строча на листочке. — Я выдам тебе ещё один — для улучшения работы печени, — добавишь его ко всему, что принимал раньше. Лечение язвы продолжишь без изменений, всё ясно? — мужчина повернулся к ребёнку, который коротко кивнул, внимательно рассматривая его лицо. Круглые сварочные очки блеснули в белом свете ламп, и на секунду за их тёмными стеклами мелькнуло что-то, отчего внутри Изуку всё похолодело.       «Если бы не я, ты бы уже препарировал его для своих опытов?»       Сердце в груди билось то быстрее, то снова замедлялось, а порой казалось, что оно вовсе замирало. Его стук, хаотичный и неукротимый, резко контрастировал с размеренным тиканьем, сливающимся с окружающим гулом работы военного объекта.       — Хорошо, тогда давай не будем терять время зря. Я попробую испытать одну упрощённую формулу, чтобы примерно понимать, как ты среагируешь в будущем на кровь Ному, — мужчина хищно улыбнулся, с нетерпением ожидая, когда он сможет лицезреть корчащегося в агонии Изуку.       Мидория же, к удивлению, никак не отреагировал на сказанное, лишь продолжая внимательно изучать лицо старика, словно снова потерял связь с окружающим миром. Эти странные особенности мировосприятия, с частыми провалами в сознании, тоже были довольно интересны, с учётом того, что по результатам всех пройденных тестов у мальчика не было расстройства аутистического спектра. Ребёнок в целом представлял собой чрезвычайно любопытный феномен, и всё чаще доктору казалось, что он испытывает к нему некую привязанность. Это была нездоровая, но очень болезненная привязанность, грозящаяся перерасти в одержимость одним из самых ценных и загадочных его подопытных. Даже изучение «нулевого» экземпляра не приносило таких результатов. Если бы только маршал позволял учёному больше, хотя бы попробовать смешать их кровь. Однако тут даже господин Шигараки опасался. В итоге решили оставить эту затею, когда мальчик подрастет.       Доктор Цубаса, в действительности же Гараки Кюдай, начал совершенно уникальную разработку из крови ребёнка. Его руки буквально чесались от нетерпения каждый раз, когда он видел своего «кролика». Маршал Ямасита, восхищенный этой идеей, без колебаний дал своё согласие, а главное — предоставил новые ресурсы. Удивительно, как исследования могут проходить успешней и быстрей, когда у тебя в распоряжении мощь целой армии страны. И поразительно, насколько легко и охотно можно вовлекать в свои дела всё большее количество людей, каждый из которых жаждет урвать себе кусочек власти.       Тиканье отсчитывало то ли спешащие вперёд секунды, то ли умирающие вместе с ними мгновения.       Ещё немного, и благодаря Мидории Изуку Гараки Кюдай сможет синтезировать вещество, способное уничтожить причуды. А с таким оружием в руках, было лишь вопросом времени, когда Все за Одного подомнёт под себя весь мир, превратив его в свою безраздельную империю.       Но загадка всё оставалась неразгаданной: что в организме его любимого подопытного разрушало причудливый фактор? Гараки подозревал, что именно могло вызывать такой специфический иммунный ответ организма мальчика. Была одна странность с его ДНК, которая не давала доктору покоя, и как бы он не бился над этим вопросом, ответа не находил. Повреждённый ген на двадцать третьей хромосоме, имеющий в своей структуре необычную последовательность нуклеотидов на одном участке, как будто никак не влиял на тело носителя. Он просто существовал, раздражая своим присутствием, не вырабатывал никаких особенных белков, не приводил ни к каким болезням, просто работал, как все остальные гены. В голове не укладывалось. Гараки провел Мидорию через всех специалистов своей больницы, начиная от гематолога, заканчивая андрологом. Разве что гинекологу мальчишку не показывали. Генетики лишь разводили руками. Один из врачей высказал странное предположение: «Этот ген как будто спит». Попытки его активировать тоже ни к чему не приводили. Большинство сошлось на том, что это просто лёгкая мутация, вызванная смешением генов. Слишком разнообразными были причуды у старших родственников Мидории, кроме того, был один беспричудный человек.       Гараки даже связался с профессором Леветтом — генетиком из Великобритании, — отправив ему информацию под видом анализов редкого больного, в надежде получить хоть какие-то крупицы информации, но тот не смог ничего ему ответить.       — Мальчик-загадка, — ласково проговорил Кюдай, наблюдая, как ребёнка фиксировали в кресле и готовя свою чудо-сыворотку.       Тиканье словно нарастало, становясь всё громче и громче и заполняя пространством гулким эхом.       Изуку судорожно сглотнул, пытаясь подавить подступающую тошноту. Его тело начинало потихоньку дрожать при виде очередного шприца с жёлтым содержимым, а сердце, уже знакомое с этим ужасом, привычно пустилось в пляс. Он изо всех сил старался держаться всё это время и не думать о том, что его ждёт.       На позапрошлой неделе, из-за обострившихся проблем с желудком, его оставили в покое, но похоже, он позволил себе слишком сильно расслабиться.       Тиканье раздавалось отовсюду, оглушительное и сводящее с ума, оно словно проникло в его разум и пульсировало внутри него самого.       Изуку всерьёз думал не лечиться на самом деле, чтобы подольше избегать инъекций или прочих весьма затейливых способов поиздеваться над ним, но постоянная изжога и боли в животе не позволили отказаться от лекарств. Как же он жалеет сейчас, что не сделал этого. Может умереть от желудочно-кишечного кровотечения было бы намного проще, чем продолжать терпеть всё это?       Доктор Цубаса нарочито медленно поднёс шприц к сгибу его руки и расплылся в садистской улыбке.       Изуку больше не слышал тиканья.

Площадка когда-то бывшая частью трассы. Изуку учится в средней школе.

      Бряцанье колёс скейтборда громким эхом раздавалось в тишине уединённого уголка, далёкого от шумного города. Шелест густой листвы наполнял мир своим умиротворённым шепотом, рассказывая о смене времени года и перекликаясь с тихим треском сверчков.              Изуку снова попробовал сделать кикфлип. Наверное, двадцатая попытка всё-же увенчалась успехом: он смог приземлиться на сделавшую изящный оборот вокруг своей оси доску и торжественно подъехал к бабушке.       — Если Хисаши узнает, чем мы тут с тобой занимаемся, он будет очень долго на меня ругаться, — проговорила Минако и не смогла сдержать тихих смешков, когда увидела реакцию внука. Тот сразу вспыхнул и начал размахивать руками, словно пытаясь отогнать саму мысль о возможном недовольстве отца.       — Он не будет на тебя ругаться, бабушка, честное слово! — хрипло возражал ребёнок, и женщина тут же притянула его к себе.       — Ну конечно не будет, я всё-таки старше, а значит — лучше знаю, — весело ответила она, раскачивая Изуку в разные стороны и прижимая его к себе.       — А все, кто старше лучше знают? — пробормотал Изуку, уткнувшись лицом в её одежду.       — Нет конечно. Не думай, что если старший сказал — он абсолютно прав. Всё надо ставить под сомнение. Даже это нужно ставить под сомнение, — Минако отстранила от себя внука и щёлкнула его по носу. — А теперь пойдём поедим, а то мы тут уже почти весь день.       — Мы ели недавно, — расстроился мальчик, обиженно надув губы.       — Недавно — это было в двенадцать, а сейчас уже почти шесть часов, — спокойно ответила она, снимая машину с сигнализации и открывая багажник, чтобы ребёнок убрал туда доску.       — Но ещё есть время до вечера, — Изуку смущённо перебирал пальцы, взгляд его блуждал по пустоте, но он упрямо стоял на своём. — Мы можем побыть здесь ещё немного?       Минако вздохнула и обернулась к нему, улыбнувшись с пониманием. Она догадывалась, что он заупрямится, но у неё был козырь на такой случай.       — Можем. А ещё можем зайти в кафе-мороженное и взять домой парочку банановых корзинок. Но если мы останемся, то не успеем до закрытия, — небрежно бросила она, разглядывая маникюр, который уже пора было обновить.       — Это то, которое за углом? — оживился Изуку, будто готовый завилять хвостом, будь он у него.       — Да, которое за углом, — ласково ответила Минако.       — А банановое молоко тоже возьмём? — отчаянно покраснев, уточнил он, и она сдержанно прыснула в кулак.       — Если хочешь, обязательно возьмем.       Мальчик задумался на мгновение, затем схватил скейтборд и побежал к машине.       — А мы ещё сюда приедем? — не унимался он, подпрыгивая на каждом шагу. Аккуратно уложив доску в багажник, он добавил: — Я сзади поеду.       — Нельзя читать в машине, испортишь глаза, — Минако сразу поняла его замысел и поспешила пресечь нежелательную активность. — А сюда мы приедем, только не знаю, когда точно.       — Ты такое клёвое место нашла, бабуль, — Изуку запрыгнул в машину и достал свой телефон-трансформер.       — Сначала пристегнись, потом уже вынимай свои гаджеты, — покачала головой женщина, улыбаясь.       — Прости, — быстро пристегнувшись, мальчик снова уткнулся в экран, где была открыта статья про полимеры.       — Бабуля у тебя классная, и места она находит классные. И лучше ты будешь кататься на этой штуке под моим присмотром, чем я не буду знать, как ты с неё самостоятельно навернёшься, — она села на водительское место, тоже пристегнулась, после чего включила на экране машины навигатор.       — Ну я же не навернулся, — наклонился ближе к ней мальчик, выглядывая из пространства между передними сидениями.       — А мог, и я не хочу об этом думать, так что давай и ты не будешь, — она вырулила с площадки, и они поехали обратно в город под тихие звуки джаза, льющиеся из динамиков.

Лаборатория Гараки Кьюдая на военном объекте. Изуку учится в средней школе.

      Гул машин, шипение пара и мерцание экранов создавали хаотичную симфонию звуков. Разряды электрического тока наполняли пространство грохотом, от которого дрожали стены и вибрировали стёкла.       Изуку было очень больно. Он совершенно не мог себя сдерживать. Ему хотелось кричать изо всех сил, но как кричать, когда ты погружён в густую, плотную жидкость?       Да, это произошло. Изуку наконец запихнули в гигантскую колбу. Его сознание плавало где-то между реальностью и забытьём, а кислородная маска едва позволяла дышать. Провода, словно щупальца, тянулись к его коже, передавая импульсы, которые заставляли его тело содрогаться. Когда очередная волна электрического тока пронзила его тело, мальчик снова зашёлся хриплым воплем, вызвав восторженные аплодисменты доктора Цубасы.       — Замечательно, мой мальчик, ты просто невероятен! Ещё немного, и первые образцы будут готовы, — мужчина едва ли не пустился в пляс от восторга, а Изуку постепенно погружался в пучину беспамятства. Всё вокруг расплывалось, и так и тянуло закрыть наконец глаза. Возможно навсегда. «Нулевой» эксперимент — девчушку лет шестнадцати на вид, которую он уже видел раньше, — расположили в таком же сосуде и провели между ними несколько трубок, но её веки уже давно сомкнулись, возможно, забирая в мир грёз, подальше от этой боли.       — Я думал, от неё уже не будет толка, но может её кровь немного облегчит тебе твои страдания, мальчик мой. Стоит ценить, насколько я великодушен. Ну всё, можно вынимать его и сразу на кушетку, — скомандовал доктор, и жидкость из колбы сразу начала медленно убывать, а вместе с ней опустился и мальчик. Он осел на дне сосуда, как сломанная кукла, и тут же отключился.       Часы громко тикали в тишине роскошно обставленной комнаты.       Пришёл в себя Мидория уже будучи сухим и одетым, прямо в кабинете дедушки, на диване. Не смотря на то, что погода стояла довольно тёплая, на нём красовалась его любимая толстовка с портретом Эйнштейна. А всё потому, что после экспериментов его частенько бил озноб, да и худое тельце мерзло без всякой видимой на то причины.       К его счастью, самого маршала сейчас не было на месте, в помещении находились только парочка солдат, стоящих на страже. Изуку пару раз моргнул, чтобы привыкнуть к яркости ламп, и сел, тихо постанывая. Тело казалось резиновым, совершенно не слушалось, словно чужое. Внезапно от смены положения его накрыл приступ дикого кашля.       Один из солдат смотрел на него с искренним состраданием, брови его выпрямились, а внутренние их уголки слегка приподнялись. Он наблюдал за мальчиком, отчаянно пытающимся откашляться, и всё же, не выдержав, вышел из кабинета, чтобы через минуту вернуться со стаканом воды.              — Держи, это просто водичка, — произнёс он, протягивая Изуку наполненный стакан. Ребёнок с благодарностью принял добрый жест, улыбнувшись одними уголками губ.       — Что, он пришёл в себя? — вдруг раздался зычный голос из дверей, и Изуку вздрогнул, переводя взгляд с солдата на маршала, который почему то был более хмурым, чем обычно.       — Так точно! — сразу встали по стойке смирно оба рядовых, отдавая честь.       — Вольно. Вот как бывает, дети вляпываются в неприятности во время игр, а вместе с ними вляпываются и взрослые, — проговорил Ямасита и сам подошёл к внуку, всматриваясь тому в лицо. — Оба на выход.              Солдаты, отчеканив в унисон «Так точно», маршируя покинули кабинет, оставив деда с внуком наедине.       Тиканье эхом отдавалось от стен, обшитых дорогим деревом.       — Что? — спросил маршал, на его лице играла усмешка. Изуку не мог не поёжиться от этого выражения. — Боишься меня? Правильно, бойся, бойся. И будь хорошим мальчиком. И только попробуй хоть кому-то что-то сказать. Твои папа и бабушка не вечные. — Он по-доброму улыбнулся и ласково потрепал зелёные кудряшки. Изуку совсем не нравился такой жест от его дедушки. Ему нравилось, когда так делали папа, бабушка, мама, мистер Фукуда, или все те, кто работал с его папой. Ему не нравилось, когда так делал его дедушка.       — Кстати, — начал маршал, подходя к своему столу, — у тебя же по всем предметам хорошие оценки? — Он повернулся к Изуку, что бы увидеть его ответ. Изуку коротко кивнул, прижимая к груди свои тонкие запястья. — Ну ещё бы, я между прочим после того случая с экзаменами поговорил с вашим директором, чтобы они там не возникали и не занижали твои оценки, — фыркнул самодовольно Томоюки, и ребёнок почтительно поклонился ему в знак благодарности. — Вот, это брошюры старших школ в Токио, которые могут взять тебя не смотря на возраст, — он разложил на столе несколько цветных буклетов, и Изуку, хоть и старался держаться на расстоянии, вынужден был подойти, чтобы рассмотреть их. — Возьмешь домой и посмотришь. Раз уж ты беспричудный, будь добр, не позорь меня ещё больше. И не доставляй лишних проблем.       Мидория вздрогнул от слов деда, но, собравшись с духом, вновь склонился в вежливом поклоне, сжав зубы так, что внутренняя сторона щеки онемела от боли.       — Тогда всё на сегодня. Иди, тебя отвезёт к матери мой шофер, а я ещё должен поработать.       Изуку кивнул и направился к двери, задержавшись на мгновение у порога, чтобы в последний раз поклониться и исчезнуть в тишине коридора.       Дедушка в очередной раз задержится допоздна, не смотря на то, что за окном уже давно стемнело, а сегодня была суббота.       Красивые высокие напольные часы громко тикали, мерно отсчитывая уходящие мгновения.

Логово Все за Одного. Изуку учится в средней школе. Наши дни.

      Гул приборов для поддержания жизни был едва слышен. С мониторов, мерцающих в полумраке, доносились прерывистые помехи.       — И как это может стать для нас проблемой? — голос звучал скрипучим и низким, и от того, что его обладатель почти полностью скрыт густой тьмой, становилось только более жутко. Молодой человек нервно сглотнул, оттягивая высокий ворот своей рубашки, как будто желая скрыть себя от невидимого взгляда. Его яркие глаза метались по помещению, будто в поисках спасения.       — Нейрополимеры могут с-симулировать работу нейронов, это совершенно новый вид м-материала. — Он произнес эти слова, не в силах понять, почему фигура, окутанная тенью, внушала ему такой ужас всего лишь своим присутствием; контролировать собственную речь становилось всё труднее.       — И как это может отразится на обществе сверхлюдей? — Зловещий силуэт, больше напоминающий каменное изваяние, наклонился вперёд, и теперь на свету стало хорошо видно его большие руки и множество трубок.       — Напрямую. Во в-всех сферах жизни. Они п-планируют с помощью этого материала развивать нанотехнологии, но это не е-ед-динственная область применения. Медицина, наука, даже искусство и образование — всё изменится, а причуды… — он сглотнул с трудом, ощущая, как коленки начинают подгибаться, когда грозный мужчина поднялся с места и шагнул ему навстречу.       — Причуды отойдут на второй план? Думаешь такое вообще возможно? — задумчиво произнёс Все за Одного; его лицо всё ещё оставалось в тени, и ему было почти смешно с того, как паренёк реагировал на каждое его движение. Этот человечек, по сути, совсем мальчишка, дрожал, дергался и едва удерживался на ногах. — Как связан новый материал и сверхспособности? Люди слишком недалёкие, чтобы вдруг забыть о том, что делает их особенными.       — В-в том то и дело, — молодой, дрожащий голос начал звучать тише, его обладатель опустил глаза в пол. — Они верят, что это может сделать всех людей равными. Возможность мгновенно обучаться различным вещам, возможность управлять робототехникой силой мысли, и просто материал, который намного дешевле и проще в производстве, чем все существующие. И всё это будет принадлежать рабочему классу, а не государству или частному лицу. Это будет настоящей революцией.       Парень замолк, понимая, что говорил буквально на одном дыхании.       — Революция, способная уровнять людей, — загадочно протянул Все за Одного. — Звучит очень утопично, — мужчина навис над очередным своим шпионом и положил руку ему на голову, чувствуя, как сжалась от страха его фигура. — И как ты понимаешь, совсем не выгодно для нас. Мне нужно больше информации об этом.       Гул приборов для поддержания жизни оглушал, проникая в самое нутро сознания. Его леденящий душу резонанс вызывал холодный пот, скатывающийся по спине.

Геройское агентство Старателя. Суббота.

      Гудение машин сливалось в неповторимую симфонию, где трели сигналов автосигнализаций перекрывались тяжёлым рокотом грузовиков. В тихих переулках стучали каблуки у спешащих по делам прохожих, чьи разговоры разбивали тишину, перетекающую от одного светофора к другому.       В агентстве всё шло своим чередом, как и всегда. Жизнь кипела, бурлила, словно бурный поток. Напарники сновали по просторному залу, телефоны не умолкали, их звонки возвещали о чьей-то беде. Одни возвращались с заданий, другие спешили задержать очередного злодея. Всё было привычно, но почему же Старатель ощущал эту странную, навязчивую нервозность? Она преследовала его уже несколько дней, усиливаясь с приближением назначенной даты.       Весь предыдущий вечер он провёл за изучением материалов о селективном мутизме и афазии, вместо тренировок с Шото или банального отдыха. Его на самом деле интересовал вопрос о том, какая среда могла породить это состояние, но очень удивляло то, что ребёнок заговорил именно с ним, человеком, от которого дети обычно шарахаются. Это даже льстило. Ему было трудно поверить, что безостановочно тараторящий мальчишка мог быть не способен произнести ни слова с другими людьми. Его бабушка рассказала, что всё началось после болезни, повредившей голосовые связки, причём до такой степени, что мальчик был не способен даже толком издавать звуки. Да и пресловутая социальная тревожность действительно прослеживалась в его поведении, и тот вечер, когда он завёл разговор со Старателем, вызывал странное, почти мистическое чувство.       Герой до сих пор не понимал, зачем совершил то, что совершил, но последствия его поступка готовы были обрушиться на него в любой миг. Он ещё раз взглянул в зеркало, убеждаясь, что пламя его горит ровно, а геройский костюм безупречен. Тодороки Энджи, герой номер два в японском рейтинге, раскрывший больше преступлений, чем кто-либо в истории страны, едва ли не пудрил носик, словно молоденькая девица перед первым свиданием.       Энджи стиснул зубы и резко отвернулся, чтобы не видеть своё румяное лицо. Но ладошки то всё равно потели. Неужели от него пахнет? Не хотелось бы запомниться ярким благоуханием старческого душка. Он уже собрался понюхать подмышку, как вдруг раздался глухой стук, и дверь распахнула энергичная Горящая.       — Старатель, ваши гости прибыли, — объявила она с зубастой улыбкой.       Энджи прочистил горло.       — Где они?       — Вот же, маленький брокколи прямо здесь, — театрально взмахнула рукой героиня, впуская краснеющего мальчика и его бабушку. Они синхронно поклонились в знак приветствия.              Пожилая женщина, несмотря на скромный наряд — легкое пальто прямого кроя, явно сделанное из очень дорого материала, и красивый зелёный шёлковый шарфик, повязанный вокруг изящной шеи, — излучала аристократическую грацию. Казалось, одень на неё хоть мешок из-под картошки, она всё равно будет выглядеть, как королева. Ребёнок в свою очередь в тёплом бомбере и ярких красных кроссовках выглядел просто очаровательно: аккуратно расчёсанный кудряшки, тёмные веснушки на круглых щеках, огромные изумрудные глазищи. Именно что глазищи. Сто двадцать сантиметров чистого обаяния, перед которым Энджи не смог устоять. В руках он сжимал ручки массивного бумажного пакета.       — Добрый день, — произнесла Минако, слегка смущаясь. — Мне всё ещё неловко отнимать Ваше время.       — Кхм, — Энджи почтительно склонил голову. — Не стоит беспокоиться. Это я вас пригласил.       — Я вас оставлю, — весело бросила Горящая, игриво подмигнув ребёнку, прежде чем удалиться. Мальчик удивлённо моргнул, озадаченный, что вызвало у неё лёгкий смешок. Она прикрыла за собой дверь в кабинет и направилась к своей компании у одного из столов.       Ребёнок проводил её взглядом, полным недоверия, но тут же вернул внимание к Энджи. Его глаза расширились, словно в них загорелись крошечные звёзды, а рот слегка приоткрылся. А сам Энджи совершенно не знал, с чего начать. Нога его нервно забарабанила по полу, выдавая внутреннюю нервозность.       — Кхм, — снова начал он, — и так, как вы добрались? — отличное начало, Старатель, ты великолепен!       — О, чудесно, мы даже заехали перед приходом к Вам в кафе, — добродушно отозвалась Минако, тонко чувствуя, как этот огромный, сильный мужчина едва справляется с эмоциями.       — А могу я Вам сказать? — хриплым голоском вдруг спросил мальчик, смешно перекатываясь с носка на пятку.       — Конечно, — кивнул Энджи.       — У Вас глаза красивого цвета. И волосы тоже. Интересное сочетание. Как у героини из мультика. Которая русалочка Ариэль. Правда, бабуль? — обратился он к бабушке, та ласково улыбнулась и не удержалась, чтобы не погладить его мягкие кудряшки.       — Это ты интересно подметил, — кивнула она, переводя взгляд на Энджи, чья реакция вызвала у неё смех. Даже сквозь языки пламени, обрамлявшие его лицо, ярко горели пунцовые щёки, а приоткрытый в изумлении рот говорил больше любых слов.       — Я опять сказал глупость, бабуль? — спросил мальчик, склонив голову набок.       — Да нет, — хихикнула в кулачок Минако. — Делать комплименты хорошо, они поднимают настроение.       — А почему тогда все всегда так странно реагируют, — нахмурился ребёнок, недовольно надув и без того пухлые щёки.       — Ну, не все умеют принимать комплименты, — пожала плечами Минако, её голос звучал мягко, но с лёгкой иронией. — Вы согласны со мной?       Энджи несколько раз моргнул, словно сова, прежде чем собраться с мыслями и громко прочистить горло.       — Полностью, — напустив на себя самый серьёзный вид, произнёс он.       — Хотя, вряд ли вас ещё кто-то сравнивал с русалочкой, — снова не удержалась от тихого смешка Минако.       — Она очень красивая, — пожал плечами мальчик, его тон был простодушным, но твёрдым.       — Но она нарисованная, — повторила его жест Минако, приложив палец к щеке.       — Её рисовали с реальных актрис.       — Вот как, — удивлённо моргнула Минако.       — А могу я узнать, о ком идёт речь? — робко, но с любопытством спросил Энджи.       Ребёнок, словно уже заранее готовый, резво вытащил свой телефон-трансформер и быстро застучал пальцами по экрану. Спустя секунду, поисковая программа выдала результаты его запроса, и он протянул сотовый герою. Тот долго смотрел на открывшуюся ему картинку на экране, не в силах что-либо сказать. Его рот машинально приоткрылся, а пламя стало ярче, поднимая температуру в помещении, хотя специально с учётом его причуды в офисе была установлена регулирующая система.       — Да, — наконец произнёс он, — с мультяшной русалкой меня точно ещё не сравнивали.       Его сравнивали с кем угодно: с гориллой, тигром, медведем, даже ожившим драконом из сказок в какой-то второсортной статье. Но чтобы увидеть в нём сходство с мультипликационной героиней…       — Это замечательный мультфильм. Лучше оригинальной сказки, — фыркнул мальчик. Явный шок, очень ярко отражающийся на лице Энджи, его нисколько не волновал. — В конце героиня обретает любовь, а её прекрасный принц побеждает злую ведьму, — с невозмутимой серьёзностью добавил он.       Минако не делала никаких попыток хоть как-то сгладить неловкость ситуации и просто молча наблюдала за действиями внука, не сдерживая любящей улыбки.       — Мне ещё безумно нравится мультфильм «Планета сокровищ». Он просто потрясающий, с полётами в космосе, сражениями и интересными отношениями между героями. Хотя сюжет очень отличается от оригинального «Острова сокровищ», но обе истории вызывают восторг. Но если говорить про приключенческие книги, то я не очень много их читал. «Копи царя Соломона» меня впечатлила. Я вообще не очень много художественной литературы читаю, хотя папа говорит, что она играет важную роль в развитии творческого мышления и словарного запаса. А Вы любите читать?       Ребёнок, не моргая, устремил на Энджи свои огромные, словно озёра, глаза, ожидая ответа. Энджи же, погружённый в оцепенение, решил просто плыть по течению. В конце концов, он пережил сотни интервью с самыми разными, порой крайне неприятными журналистами. Разве мог искренний детский вопрос выбить его из колеи?       — У меня не так много времени на чтение, — отстранённо произнёс он, возвращая мальчику телефон. — Но твой папа абсолютно прав. Может, и мне стоит к его словам прислушаться.       — А какой жанр Вам нравится? — поинтересовался ребёнок.       Энджи призадумался, скрестив руки на груди. Минако тем временем потихоньку забрала у внука пакет и поставила на пол возле себя.       — Думаю, что фэнтези, — наконец ответил Энджи.       — Тогда я могу Вам что-нибудь посоветовать? — смущённо спросил мальчик, заламывая пальцы.       — Я был бы признателен, — кивнул Энджи.       — «Хроники Янтаря» Роджера Желязны — это легендарная серия! Я ещё не все книги нашёл, но хочу узнать продолжение. Это невероятно захватывающе! — воскликнул он, прижимая кулачки к груди и подпрыгивая на месте, готовый осветить всё вокруг своим восторгом, словно гирлянда.       — Мы тут принесли банановые корзинки к чаю, если у Вас есть время перекусить. Изуку заранее уточнил в интернете, сколько у вас людей в офисе, чтобы всем хватило. Часть мы уже раздали, — мягко вступила Минако, указывая на пакет. — Это была его идея, — тихо добавила она, кивнув на Изуку, который оживлённо что-то рассказывал.       — Понятно. Сегодня я отправил больше напарников в патруль, так что время у меня есть. Если будет что-то срочное, то меня вызовут, — Энджи невольно улыбнулся. — Присаживайтесь, я попрошу принести нам чай. А ты, парень, расскажи мне ещё про «Хроники Янтаря».       — Изуку, — тихо поправил мальчик, смущённо перебирая пальцы.       — Что?       — Называйте меня Изуку.       Энджи громко хмыкнул, улыбнувшись ещё шире. Минако рассмеялась.       — Ладно, буду звать тебя по имени. Тогда, чтобы было честно, и ты можешь называть меня по имени, — Энджи бы ударил себя по лбу в другой ситуации, с другим ребёнком. Но сейчас ему было абсолютно всё равно.       — Я прошу прощения, когда он не смущается, он такой шумный, — виновато произнесла Минако, присаживаясь на один из диванов. Изуку пристроился с ней рядом и теперь беззаботно болтал недостающими до пола ногами.       — Вы не представляйте, какое этот шум доставляет удовольствие, — склонил голову Энджи.       В его груди разливалось странное тепло, которое он не ощущал, казалось, никогда в своей жизни.       Ему так захотелось посмотреть мультфильм про то, как русалочка обретает свою любовь, вместе со своими уже давно слишком взрослыми для этого детьми. Он бы так хотел рассказать им о мальчишке, который совершенно неожиданно ворвался в его жизнь, не снимая обуви.       Что-то внутри него ломалось с громким скрежетом, словно толстая броня из собственных слепых амбиций и стремлений вдруг дала трещину из-за простой доброй искренности.       Минако не могла нарадоваться происходящему. То, что Изуку сам вызвался заговорить с незнакомцем в шумном зале ресторана, стало для неё неожиданным, почти ошеломляющим. Ребёнок сумел преодолеть свои страхи и тревоги, просто начав беседу. Она была счастлива, что в жизни её любимого внука появился настоящий герой, человек, чьё призвание — спасать других. И она надеялась, что эта новая связь окрепнет. Возможно, Старателю удастся защитить Изуку, ведь у неё самой это не получилось.

Вечер вторника. Квартира Мидории Инко. Изуку учится в средней школе. Наши дни.

      Оглушающая тишина заполнила мир.       Изуку сидел в углу своей комнаты, прижав колени к груди и уставившись в пустоту. Он так и не снял свой чёрный костюм, который словно прирос к нему второй кожей. Из его глаз беспрерывно текли слёзы, но сам он больше не издавал ни звука. Казалось, что тяжесть всего мира тянула плечи к земле.       Всхлипывания матери уже не доносились из комнаты. Мальчик не знал, заснула ли она от усталости, измученная их общим горем, или так же, как он, пыталась принять новую реальность. Страшную реальность.       Кто-то среди бела дня пырнул ножом его любимую, милую бабушку, затащив в подворотню. Она умерла прямо там, среди разбросанных бутылок. Даже её причуда не помогла.

***

      — Держи, Изуку, — ласково улыбнулась женщина, протягивая мальчику свёрток. Ребёнок испуганно отшатнулся, отрицательно мотая головой.       — Ты давала две недели назад, — не соглашался он, отталкивая от себя её мягкую, нежную руку.       — Я дам ещё в следующий раз, — она погладила пухлую щеку другой рукой, и, не смотря на протесты, положила пачку купюр в специальный карман брюк, о котором знали только они вдвоём. — Ты же собираешь их в копилку?       У Изуку на глазах выступили крупные слёзы, но он быстро кивнул.       — Молодец. Ты хорошо её спрятал? — Мальчик снова кивнул, прижимая к себе ближе её ладонь. — Умница. Никому не говори об этом, даже папе. Я ещё открыла через знакомую специальный счёт для тебя. Бабушка, между прочим, очень талантливый экономист, и она очень хорошо зарабатывала в своё время. И была достаточно умной, чтобы собрать себе на чёрный день, — Минако беспорядочно гладила лицо Изуку, гладила голову, поцеловала в макушку. — Счёт никто не сможет обналичить и у него есть конкретная цель — учёба. Там хватит тебе и на старшую школу, и на колледж. Когда поступишь, просто укажешь реквизиты, и деньги будут списываться по расписанию. Вот выучишься и сможешь от всех них уехать, туда, куда глаза глядят, здорово же? — Минако прижала к себе трясущегося внука, который тут же вцепился в неё, так, как будто она могла исчезнуть в любую секунду, если он не будет её касаться.       — Бабуля, не говори так. Я сам заработаю и ещё куплю тебе самый красивый на свете бриллиант.       — Ты мой бриллиант, — она снова поцеловала его в пушистую макушку.       — Нет, я просто Деку, — всхлипнул Изуку. — А ты самая лучшая, пожалуйста, не говори так как будто куда-то уходишь.       Старшая Ямасита покачала головой. Она не хотела, чтобы это всё было похоже на прощание, но Изуку умный ребёнок. К тому же, она слишком переживала и боялась, её сердце сжималось от постоянной тревоги, поэтому у неё просто не получалось сдерживать свои эмоции.       — Не бойся, бабушка тебя защитит, а это просто подстраховка, — ласково прошептала она, поглаживая его дрожащую спину. Мальчик тряс головой, а на её мягком свитере оставались мокрые следы от его слёз.       — Я всё выдержу, мне уже не так больно от дедушкиных процедур, правда, только пожалуйста, будь в порядке! — умолял он, цепляясь и цепляясь за локти женщины, которая с трудом сдерживалась, чтобы самой не расплакаться.

***

      Тишина окутала его мир.       От того мысли, неустанно рождающиеся в его сознании, звучали ещё громче. В голове роились голоса, и они все твердили одно и то же: Изуку виноват. Из-за него напали на бабушку. Её страх не был напрасным.       Дедушка сделал то, о чем говорил несколько лет назад, и это всё — из-за Изуку. Бабушка всегда защищала его, и за это её убили.       «Если ты не будешь слушаться меня, как хороший мальчик, твои отец и бабушка поплатятся за твое упрямство.»       Она защищала Изуку, несмотря на то что он просто бесполезный Деку. Это он должен был умереть, а не она. Лучше бы он сегодня лежал в гробу, чем она.       Вот бы сейчас здесь был его папа.       Хисаши хотел забрать мальчика после похорон, он настаивал, требовал отпустить сына с ним, но маршал Ямасита не позволил. У них завтра давно запланированный особенный эксперимент, на этот раз в присутствии тайного партнёра.       Все за Одного действительно очень ценил Изуку и испытывал необычайное желание встретиться с ним повзрослевшим, пусть и не контактируя. В конце концов, он видел того в последний раз в пятилетнем возрасте. Не смотря на все трудности и своё плачевное состояние, он намерен был быть там и следить за происходящим в лаборатории действом вживую. Даже с отсутствующими глазами.       Когда главный злодей современности узнал от Гараки Кюдая про беспричудного внука высокопоставленного генерала и государственного деятеля, он буквально воспылал от предвкушения. Ещё одна пешка, да какая ценная, сама шла в его руки! Оставалось только связаться с Ямаситой Томоюки и предложить передать причуду его драгоценному потомку. Однако судьба, как всегда, распорядилась иначе, и как же удивительно всё сложилось в итоге.       Военный, призванный защищать безопасность и оберегать покой граждан, не погнушался начать эксперименты над ребёнком. Над собственным внуком. И благодаря этой безумной решимости, исследования в области причуд пошли вперёд семимильными шагами. Его учёные смогли устранить множество недочётов, несостыковок и ошибок на основании получаемых данных, и теперь у них появятся совершенно уникальные Ному. А препарат, стирающий причуды станет венцом, апогеем всех усилий. И никого не волновало, сколькими людьми придётся пожертвовать ради достижения цели. В тени этих амбициозных экспериментов умирала человечность, оставляя лишь холодный расчёт и жажду власти.       Тишина поглощала все звуки мира, не оставляя места ни для шороха, ни для шёпота.       Изуку громко шмыгнул носом и уткнулся лицом в свои колени. Голова словно жила собственной жизнью. Навязчивые мысли, как тени, рождались в его сознании и заполняли собой всё, не оставляя места ни для чего другого.       «Если я завтра умру, то смогу встретиться с бабушкой на том свете?»       Но как же тогда будет папа? Папе ведь будет очень плохо, если Изуку исчезнет. Он ведь любит Изуку.       А может, всё как раз будет иначе? Может, он наконец сбросит этот тяжкий груз в виде беспричудного сына и будет жить спокойно и счастливо? Возможно, даже найдёт новую любовь, женится, создаст семью и заведет нормальных детей. И мама тоже. Она наконец освободится от Изуку, от обычной обузы, что тянет её за собой. На дно.       Мальчик всем сердцем желал, чтобы у его родителей всё было хорошо, но в глубине души его терзал страх. Страх перед неизвестностью, что таилась за той непроглядной тьмой, которую, на самом деле, все боятся. Он не знал, что ждёт его за этим мраком, и эта неопределенность заставляла внутренности сжиматься в тугой комок.       «Вот бы не было никакого эксперимента», — подумал про себя ребёнок, совершенно не подозревая о том, что дремлющая в нём сила среагировала на его мысли и очень сильные эмоции.       Он сидел неподвижно ещё некоторое время, словно маленькая статуэтка. Если бы художник пожелал запечатлеть скорбь, то Изуку, сжимающийся в углу, мог стать идеальным образом. В какой-то момент ему показалось, что голова совсем опустела.       В тишине эхом раздавались звуки начавшегося дождя, капли которого разбивались об окно. Небо, как и он не находившее утешения в свой тоске, плакало вместе с ним.       Интересно, о ком могло тосковать небо? Может оно тоже горевало по его любимой бабушке?       Неужели Изуку больше не услышит её смеха?       Она больше не назовёт его горошиной?       Больше не улыбнётся, не посмотрит с теплотой?       Не рассердится на него за то, что он до поздна читает и засыпает за столом?       Не будет пить с ним банановое молоко?       Небо не могло ответить, по кому оно проливало слёзы.       Комната заполнилась звуками, исходящими от сотового, небрежно брошенного на кровати.       Телефон вибрировал, сообщения от Хисаши приходили одно за одним: он писал, что сможет забрать сына домой прямо сегодня, потому что у маршала Ямаситы резко изменились планы. Но Изуку не замечал ни телефона, ни мира вокруг, погружённый в пучину своих переживаний.       Вдруг до него донёсся жалостливый всхлип. И ещё один. И ещё один. А затем раздался звонкий «щёлк» — мама включила электрический чайник. Изуку встал и вытер рукой мокрый нос, после чего тихонько, чтобы не обращать на себя внимание, вышел из комнаты.       Он притаился за стеной, прислушиваясь к тихому плачу матери. Её дыхание то и дело прерывалось судорожными вздохами, иногда переходящими в глухое подвывание.       Инко сидела на одном из обеденных стульев, устремив взор в пустоту, и пыталась хоть немного успокоиться, но все её попытки оказывались тщетны. Сердце болело при каждом ударе, а тоска душила, как невидимая петля. Тоска по дорогому человеку, который ушёл так внезапно и так нелепо в их мире, полном героев. Минако просто не успели спасти. Нелепая история. Особенно с её причудой. Всё случившееся не укладывалось в голове.        Инко настолько отдалась своему горю, что перестала замечать что-либо вокруг.       Весело запищал вскипевший чайник, оповещая о выполнении своей задачи, но остался без внимания.       Женщина смотрела на свои дрожащие пальцы, однако картинка перед ней расплывалась некрасивыми кляксами. Все чувства смешались внутри неё: боль, тоска, отчаяние. Она просто не могла избавиться от комка, что завязался и застрял глубоко в груди. Так хотелось ещё раз почувствовать в руках тепло тех ладоней — мягких, родных ладоней. Ещё хоть один разок. Но этого уже никогда не произойдет, потому что её мамы больше нет. Нет того самого родного человека, проведённого времени с которым никогда не будет достаточно. Воспоминания о детстве, о юношестве проносились в голове, словно осенние листья, гонимые ветром, принося всё больше и больше боли, нежели облегчения. Каждый миг, подобно тени, тянулся за ней, напоминая о потерянном времени и о несказанных словах. И о сказанных тоже. О каждой небрежно брошенной фразе, о каждом отведённом от стыда взгляде, о каждом надломленном крике, полном бессилия.       Пока рядом твоя мама, ты всегда будешь ребёнком. Даже тогда, когда седина разукрасит твою голову. Но её мамы больше не было. Инко больше не ребёнок.       С каждой минутой она всё глубже погружалась в океан сожалений. Как она могла быть такой грубой, так толстокожей? Каждое вспоминание вызывало новую волну боли в её сердце. Инко вспомнила, как часто она пренебрегала словами матери, просто отстранилась от всего, что та пыталась ей донести. Она бросила не только сына, но и маму.              Если бы только она могла извиниться за всё, что случилось. Она бы извинялась без устали, без пауз, без передышки. Но время ушло, и слова её раскаяния застыли в пустоте, невесомые и безответные. Её извинения повисли в воздухе, как тихий вздох, который никто не услышит, никто больше не примет. Они остались там, где прошлое уже никогда не изменить.        «Я не понимаю, как вы можете. Он же ребёнок, наш ребёнок! Это мой единственный внук, твой единственный сын! Неужели это то, как я тебя воспитывала? Не может быть, чтобы ты не испытывала к нему никаких чувств.»       Она стала разочарованием для семьи, когда пробудилась её причуда. Но это меркло перед тем, как она разочаровала мать, видевшую в ней человека, а не инструмент для поддержания имиджа и репутации. И этого уже никогда не исправить.       Инко судорожно вздохнула, едва сдерживая новый поток рыданий, как вдруг в её раскрытые ладони легли две маленькие ручки. Слишком маленькие и слишком худые. До этого момента Инко не замечала, что её единственный сын выглядит младше своих лет. Она подняла на него заплаканные глаза и встретилась с двумя изумрудами, точно так же полными слёз. Изуку изо всех сил попытался улыбнуться ей, но всё, что у него получилось — это гримаса, неспособная скрыть всей его боли.       — Прости, мама, — хриплым голосом прошептал он неясные извинения, но в сложившейся тишине его слова прозвучали ясно и отчётливо. Дыхание у Инко сбилось в тот же миг, как она вздрогнула от его внезапного признания, затем потянулась вперёд, застывая на месте. В этой странной позе она подождала ещё несколько мгновений, чтобы всё же обнять своего ребёнка, утыкаясь носом в его кудрявую макушку. Он обнял её в ответ, легонько, как будто почти не касаясь, но женщина почувствовала это живое тепло, исходящее от него. На её душе стало спокойнее, как будто все тревоги постепенно растворялись в этом нежном контакте.       Утешение в её горе ей дал тот, кого она отвергла, заботу о котором просто прекратила. И теперь, в этой гнетущей тишине, именно его объятия казались самыми нужными и по-настоящему исцеляющими.       — Почему ты извиняешься? — она не хотела, чтобы это прозвучало с таким надрывом.       Это она была тем, кто должен просить прощения. И целой жизни не хватит, чтобы искупить вину перед маленьким существом, которое она держала в руках. Он, такой хрупкий, уже пережил столько за свои короткие годы, а она… она лишь стояла перед ним, словно перед зеркалом, отражающим её собственную беспомощность.       «Изуку замечательный ребенок. Как же ты этого не замечаешь?!»       Вдруг умиротворяющее мгновение разрушил резкий звонок в дверь. Он прозвенел, как взрыв, нарушив хрупкую гармонию, и мать с сыном синхронно дёрнулись от испуга. Кто мог явится к ним после похорон, да ещё и преодолев КПП на входе в жилой комплекс?       Последовал стук, который становился всё громче, и к нему добавился настоящий ор:       — Мне, конечно, веса не хватить выбить эту дверь с петель, но я с успехом сломаю своё плечо! — крикнул Хисаши, и Инко подумала, что его появление было самой естественной и очевидной вещью на свете.       Он был тем, кто помог с организацией похорон. Он был тем, кто стоял рядом весь день. Он был тем, кто плакал вместе с ней о смерти её матери. И он был тем, кто пришёл поддержать их сейчас.       Лёгкая улыбка тронула её аккуратные искусанные губы, когда Изуку бросился со всех ног в коридор, чтобы открыть отцу дверь. Это выглядело настолько правильно, что сердце кольнула острая боль.       — Папа, ты пришёл, — прохрипел Изуку и тут же уткнулся Хисаши в живот. Плечи ребёнка затряслись, он снова начал плакать.       — Конечно я пришёл, — утешительно проговорил Хисаши, гладя на его худую спину.       В руках мужчина держал знакомый букет ромашек. Прям как в молодости.       Ромашки всегда были их цветами.       — Долго будешь там стоять? — по-доброму спросил отец семейства, и Инко сама не заметила, когда бросилась в его объятия вместе с Изуку.       Словно они снова стали семьёй.