Причудливые омега мутации

«Невозможно ступить ни шагу по этой земле без того, чтобы не соприкоснуться с ответственностью и долгом, который необходимо исполнить»

(Томас Карлейль).

Утро субботы. Квартира семьи Ямасита. После диагноза. Все за Одного повержен Всемогущим и находится в тяжёлом состоянии.

      Изуку стоял не только на пороге своей детской, но и на пороге выбора. Сердце его сжималось от страха и отчаяния, а ком, застрявший в горле, лишал его возможности произнести хоть ещё слово. Небольшие, дрожащие ладони, сжимающие край бесформенной футболки, покрылись холодным потом, а по спине скользили неприятные мурашки, которые щекотали затылок, словно игриво трепали его кудряшки. Тем не менее, внешне он сохранял полное спокойствие и отстраненность.       — И что? — вскинул бровь генерал Ямасита. Его голос звенел настоящей сталью, он отражался от стен огромной квартиры злобным эхом. Мальчик надеялся, что это эхо услышит его бабушка, но той сейчас не было рядом, чтобы защитить его. Да и вряд ли бы она смогла это сделать. Против кого угодно, но не этого человека, что сейчас сверлил ребёнка тяжёлым взглядом. — Так и будем стоять в коридоре и играть в гляделки? Ты знаешь, я два раза не повторяю. Нас уже ждёт машина внизу.       Изуку категорично мотнул головой, застыв на месте. Его непроницаемое лицо резко изменило выражение — теперь он смотрел на дедушку исподлобья, с вызовом и всей серьёзностью, на которую был способен шестилетний мальчик. Изумрудные глаза, находившиеся в тени тонких опущенных бровей, передавали чувство неприязни к мужчине, стоящему напротив. Решимость начинала раскаляться у него в груди, хотя руки продолжали безжалостно трястись.       А Ямасита лишь рассмеялся, глядя на насупившегося Мидорию, но в его глазах мелькнуло нечто — возможно, уважение.       Если раньше Мидория забывал обо всём, что с ним происходило во время его «экскурсий» с теперь уже начальником штаба императорской армии Японии, — вернее сказать, его воспоминания были запутанными и неясными, больше напоминая чувство дежавю — то последний раз он запомнил очень явственно.       И доктора Цубасу, и прочих людей в белых халатах, снующих туда-сюда — эти халаты не сулили ничего хорошего в отличие от тех халатов, которые носили ученые или врачи с двух отцовских работ — и, конечно, саму лабораторию. Это место теперь будет преследовать Изуку, наверное, до конца его дней.       Безразмерные колбы, которые стремились вверх и заканчивались где-то под потолком, густая темнота сырого подвала, которую разбавляло вездесущее фиолетовое сияние странной булькающей жидкости, сразу несколько отвратительных запахов, которые смешивались воедино едким и противным зловоньем. Черные гигантские существа причудливых форм, напоминающие изменённых людей, по крайней мере свисающими руками и ногами, покачивались в той самой жидкости, не выдавая никаких признаков жизни, кроме иногда поднимающихся от их огромных ртов пузырей. Но самым страшным во всём этом были даже не они. Самым страшным были люди, детишки немного старше его самого, что в тех самых колбах и находились, будто их заключили в стеклянные гробы, как препараты в анатомическом музее. Многие из них даже пребывали в сознании. Эти напуганные и молящие о помощи глаза Изуку никогда не забудет. Их обладателей обезличили, прировняли к лабораторным мышам, словно они и людьми не являлись вовсе. Словно у них отсутствовали чувства и эмоции. Будто они ничего не стоили и никому не были нужны. Неужели их не искали? И лишь один из чудовищных аквариумов гордо обозначался, как «Нулевой». Внутри пребывала совсем ещё юная девочка, которая в тот момент, когда Изуку её увидел, словно спала, совершенно не подавая признаков жизни. Единственным звуком в той тишине было её ровное дыхание, которое поднималось к верху в виде маленьких пузырьков. Это дыхание словно прерывало его собственное, и мальчику становилось тяжело на душе, а его сердце сжималось от глубокой тоски и страха.       Следующие слова дедушки вывели Изуку из нахлынувших воспоминаний о страшном месте и прозвучали в его голове как приговор: — Если ты не будешь слушаться меня, как хороший мальчик, твои отец и бабушка поплатятся за твое упрямство, — сквозь зубы, точно змей, прошипел Ямасита. — А может, мне стоит и с твоей матерью поговорить? Мало ей хлопот с тобой. Ты доставляешь одни только проблемы и при этом даже не хочешь мне помочь, чтобы принести хоть немного пользы. Как мне относиться к тебе после этого?       Внутри ребёнка происходила настоящая борьба чувств: с одной стороны, он стремился к свободе и искренней правде, а с другой — испытывал сильное желание защитить свою семью. Эта конфликтная ситуация создавала у него глубокое внутреннее противоречие, в котором сталкивались его личные убеждения и чувства ответственности за близких.       Он хорошо запомнил наказ бабушки, и хранил его, как зеницу ока.       «Никто, никто не должен узнать о том, что ты сейчас услышал.»       Она сказала ему это сразу после того единственного раза, когда он запомнил всё, что с ним делали.       «Если бы не я, ты бы уже препарировал его для своих опытов?»       А дедушка мог согласиться, чтобы Изуку разделали на части, ради его странных исследований? Или чтобы с Изуку заживо содрали кожу? Или чтобы его превратили в одного из тех чёрных мутантов?       Доктор Цубаса с ужасающим удовольствием комментировал все свои кошмарные действия, и Мидория теперь знал, что ему с завидным упорством вживляли причуды. Он узнал и о том, что его организм с этими причудами делал — просто фагоцитировал, или как ещё он мог назвать этот процесс? Его иммунная система воспринимала причудливый фактор как угрозу и уничтожала его. Вот же радость.       Дедушка всё понятно и чётко изложил, когда думал, что Изуку просто спал в своей кровати, потерявший сознание от боли. Но именно эта боль и не дала ему тогда заснуть, и он хорошо услышал каждое слово. В том числе и про недоразумение. Да, похоже он действительно был недоразумением. А ещё была афазия, которая и не афазия вовсе.       С лицом, охваченным мукой, Мидория отвернулся от взгляда дедушки, устрашающего своей безэмоциональной жестокостью. Он знал, что лаборатория, полная подопытных-заложников и жутких экспериментов, ждала его, как чудовище, готовое поглотить. Километры проводов, проложенные вдоль стен, напоминали сосуды живого существа, что оплетали всё пространство и будто норовили утащить в свои холодные объятия и Изуку. Сердце колотилось всё быстрее в унисон с пугающими мыслями. Все его детские мечты о героях и великих научных открытиях казались теперь нереальными. В уголке его сознания закрадывалась мысль, что на пути к достижению своей мечты он теряет самое важное.       — А ты знаешь, что доктор Цубаса, или как там его, очень интересовался причудой твоей бабушки? — как будто между делом озвучил Томоюки, разглядывая свои огрубевшие ногти.       Мальчик вскинулся от его слов. Его округлое личико сразу исказила гримаса боли и отчаяния. А вот генерал прищурился, довольно усмехаясь. Он хорошо знал, как использовать слабости и манипулировать людьми, и Мидория-младший стал для него лёгкой мишенью. Пространство вокруг них стало казаться тесным, стены сжимались под грузом угроз, безжалостно давя в них мальчика.       — Ты всего лишь ребёнок, — произнёс спокойно Томоюки, как будто объясняя что-то элементарное, — и должен делать то, что тебе говорят взрослые. Ты же хороший мальчик? — генерал по-доброму улыбнулся и потрепал зеленые кудряшки. Стоило ему прикоснуться к ребенку, как тот вздрогнул под его огромной мозолистой ладонью, распахнув глаза и едва сдерживаясь, чтобы не сбежать. Хоть куда-нибудь, лишь бы подальше от этого человека.       Слова дедушки резали, как японская катана. Но Изуку решил, что он не сломается под их тяжестью и бесчеловечностью. Он всё ещё должен был защитить свою семью от генерала. — Что, не веришь мне? А зря.       В комнате Изуку начали дрожать мелкие предметы, создавая небольшой шум. — Не беси меня, мелочь пузатая. Не дорос ещё. У тебя есть только два варианта, либо ты идешь со мной и помалкиваешь, либо твоим любимым папе и бабушке будет очень плохо. А потом и маме. Они будут испытывать такие муки, что то, что с тобой происходило, станет казаться настоящим раем на земле. И все по твоей вине, мальчишка. Изуку громко сглотнул вязкую слюну, виновато поднимая глаза.       — Веснушки эти твои, — мужчина небрежно взял ребёнка за лицо и пару раз повернул его в стороны, разглядывая с некой брезгливостью в глазах. — Папашка постарался. Только вот, как бы он не старался, меня ему не победить. Я обладаю властью, потому что я сильный. А вот слабые не живут в этом мире долго, — он провёл большим пальцем по веснушкам на правой щеке, с силой надавливая и вызывая тихое шипение мальчика. — Ты — слабый, поэтому всё, что ты можешь, это подчиниться тому, кто сильнее. Понял меня?       Изуку чувствовал, как смирение и страх сливались внутри него в одно. Как бы ему не было больно, он не мог подвергнуть опасности своих родных. Он обречённо кивнул, поверженный. Дедушка, удовлетворённый его решением, лишь холодно усмехнулся. Изуку знал, что стал подопытным в жестокой игре, где ставки были высоки, а правила знал только генерал — но теперь он не мог повернуть назад. Его жизнь навсегда изменилась.

Дождливый вечер среды. Дом Мидории Хисаши. Изуку учится в средней школе.

      — Я сначала не понял. И потом не понял. А потом как понял, — ошарашенно смотрел на мальчика перед собой Хисаши и совершенно не знал, как ему реагировать. Сегодня был обычный вечер среды. Изуку по всем имеющимся у Хисаши данным должен был находиться дома у матери, и вообще, на этой неделе у них не было совместных выходных по расписанию. Поэтому стоящий в прихожей ребёнок ощущался почти как призрак.       Только призрак мог бы так выглядеть. После того, как его ещё не попавшего в загробный мир сбил бы грузовик. Он был весь мокрый, с порванными штанинами, с ботинок, с волос, с лица, с рук, вообще отовсюду у него стекала даже не вода, а натуральная грязь, щека опухла, отсутствовал очередной молочный зуб, нога была сильно исцарапана, а на лбу уже росла красная шишка. Портфель висел на одной лямке, весь запачканный коричневыми следами мокрой земли, а ещё за него зацепился кусочек лески. Но самым пугающим оставалось то, что ребёнок со всей нежностью, на которую был способен, прижимал к себе. Трясущийся от холода рыжий котёнок цеплялся крошечными лапками за Изуку, как за своё последнее спасение. Что ж, судя по всему, так и было.       — Архимеду очень холодно, — шмыгнул мокрым носом мальчик. Его глаза, наполненные слезами, смотрели с немой мольбой, а руками он ближе прижимал к себе дрожащую зверушку. — Так, ты ему уже дал имя, то есть никакого выбора мне не оставили, — с дёргающимся глазом проговорил мужчина и начал стягивать с мальчика огромный рюкзак. — Переобувайся быстрее, а Архимеда дай мне, — мужчина аккуратно перехватил маленькое существо, которому, судя по виду, был всего месяц от роду, и загнув край своего тёплого домашнего свитера завернул в него. — Идём, котятам нужно отмыться и поесть.       Через час все трое сидели на диване в гостиной. Отопление они подняли на максимум, и в квартире потихоньку становилось жарко. Хисаши завернул двух детёнышей — человеческого и кошачьего — в махровое одеяло, сам отошёл разогревать суп.       У Изуку на щеке красовалась очередная повязка, под которой наложен холодный компресс, и он был полностью доволен своим чистым и тёплым состоянием. Котёнок, которого он кормил из пипетки, потому что бутылочки у Хисаши, естественно, не нашлось, с энтузиазмом глотал молоко и уже совершенно не дрожал.       — Думаю, Архимеду нужны какие-нибудь смеси, потому что коровье молоко может быть слишком тяжёлым для его желудка, — тёр подбородок с трёхдневной щетиной старший Мидория. — Я почитаю об этом и постараюсь как можно быстрее отвести его к ветеринару. А тебе повезло, что я сегодня не на смене, между прочим! Ты почему в восемь вечера шатаешься по улицам, мне очень интересно? Похоже, пора провести очередной разговор с твоей матерью. Я готов учинить скандал, как деревенская бабка. — Не надо, — слишком резко вскрикнул Изуку, и его хриплый голос надломился. — Мама не виновата, пожалуйста, не ругай её. Я сам не пришёл домой вовремя, она даже не знает про это. У неё очень много работы. Хисаши тяжело выдохнул и опёрся руками на края столешницы. — У всех много работы, это нормально. Но родитель должен знать, где его восьмилетний ребёнок проводит вечер, — строго отрезал он, но в его голосе слышалась усталость. — Я просто задержался, пока читал в парке, я больше не буду, — всхлипнул Изуку. — Пожалуйста, не ругайся с мамой, — почти умолял он, и Хисаши не знал, что ему ответить на это.       Его единственный ребёнок чувствовал себя виноватым в этом разводе каждый божий день и совершенно напрасно это делал. Но сколько бы мужчина не пытался помочь мальчику понять, что тот неправ, ничего не выходило.       — А почему ты был такой грязный? — решил всё же пока оставить эту тему на потом старший Мидория. — Я упал, когда пытался вытащить Архимеда, — опустил виновато глаза мальчик, смотря на заснувшего котёнка. — Откуда ты его вытаскивал? — выгнул вопросительно бровь мужчина. — И-из… — Изуку весь сжался, но взгляда не поднял. — Из? — с лёгким нажимом в голосе переспросил Хисаши. — Из канавы на свалке, — протараторил Изуку и быстро залез под одеяло с головой.       Хисаши смотрел на комок на своём диване почти минуту, после чего громко и протяжно вдохнул, так же протяжно выдохнул, разводя руки в стороны, и, в конце концов, натянуто улыбнулся зубами.       — Изуку, — позвал он едва подрагивающим голосом, и колобок из одела дёрнулся, но ответа не последовало. — Мидория Изуку, — чуть более требовательно произнёс мужчина, уголки его напряжённых губ дёрнулись. Послышалось робкое «да?». — Не мог бы ты покинуть своё убежище на секунду, — спустя пару мгновений раздумий, из-под одеяла выглянула кудрявая макушка, и в изумрудных глазах помимо испуга плескалась вина. — Спасибо. И теперь, будь добр, объясни, что ты делал на свалке, хотя говорил изначально про парк? И где эта самая свалка? — Я… — икнул мальчик, краснея от стыда. — Ты, — кивнул Хисаши. — Я был на свалке вместо парка… — растягивал слова ребёнок, поглядывая на мужчину и прижимая к себе одеяло. — Та-ак? — Возможно это было на пляже Дагоба… — Хорошо, — кивнул Хисаши, и, кажется, у него начинали болеть щёки от натяжения. — Потому что… — Потому-у что? — Там… У меня… — Там у тебя? — Там я нашёл много сломанной техники и решил сделать свою базу задрота, а ещё мы там встретились с бездомным, его зовут Сано-сан, и он очень добрый человек, — прохрипел-протараторил Изуку и снова с головой зарылся под одеяло.       У Хисаши задёргался глаз, на той же стороне лица дёргался и уголок губ, улыбка теперь стала простой гримасой негодования. Его зелёная фасоль лазала по мусоркам и встречала там новых друзей. С протяжным выдохом Хисаши кинулся на спрятавшегося Изуку.       — Мидория Изуку, я сейчас оторву твои маленькие уши и пришью их к твоей жопе!

Квартира Мидории Хисаши. Вечер пятницы. Период средней школы.

— Беспричудных вдруг стало рождаться больше. Это просто немыслимая статистика, как вы не можете этого понять? — размахивал руками мужчина с аккуратной бородкой — кандидат медицинских наук Иссии Тацуя, — обращаясь то к одному из оппонентов, то к зрителям в зале. — Что в этом немыслимого? — схватился за края своей трибуны второй мужчина. Его длинные седые волосы аккуратно собраны в низкий хвост, он сам был довольно высокого роста и носил очки с квадратной оправой, в целом, выглядя неплохо для своего возраста, хоть и казался немного нескладным и угловатым. — Причуды появились относительно недавно, это совершенно новый, не поддающийся никакому объяснению признак, который не смог бы так быстро распространиться в популяции. Ещё и с учётом того, что его несёт рецессивный ген. А такое резкое изменение, как отсутствие второго сустава на мизинце — это не свойственное обычной эволюции явление. Как один признак мог так быстро вытеснить другой? Такие вещи всегда происходят постепенно. Вы хоть сами представляете, какими это может быть чревато тяжёлыми последствиями для человечества? Возможно, наша природа взяла верх над таким явлением, как фактор причуды, и всё снова придёт к балансу. — Со всем уважением к вам, профессор Леветт, ваши взгляды просто слишком консервативны и зашорены. Вы всегда славились тем, что боитесь всего нового, — махнул рукой на профессора третий участник дискуссии — женщина средних лет с мутацией кошки. Она была не высокого роста, её тело покрывала гладкая светло-коричневая шёрстка, мягкие кошачьи ушки на голове мило шевелились. Она игриво убрала за ухо выбившуюся из косы прядь волос. — Количество беспричудных должно было сократиться по всем нашим данным за следующие пятьдесят лет до десяти процентов на земле. Это были прогнозы множества независимых институтов по исследованию причуд.       Изуку вздрогнул всем телом от её слов. Это был один из тех редких вечеров в их семье, когда папа включал телевизор. А всё потому, что выступал старый друг его бабушки — папиной мамы, довольно знаменитый учёный-генетик из Великобритании профессор Самуэль Леветт. Папа всегда восхищался его статьями и много рассказывал о нём историй из своего детства. Изуку стоял на кухне, выключив музыку в наушниках, и чистил лук для будущего ужина, пока папа внимательно смотрел передачу. — Вот именно, доктор Накашима, — кивнул Иссии. — Это ещё одна причина для продвижения правительственной инициативы в массы. Мы должны защитить наше общество от грядущей катастрофы. Беспричудные должны пройти дополнительную регистрацию, и иметь особенные знаки отличия! Может мы могли бы предложить инициативу проведения теста на наличие причуды уже при рождении. А может и генетических исследований во время беременности.       У Изуку из рук выскользнул нож, и он судорожно попытался поднять его, но тот снова и снова падал на пол. — И что же вы предлагайте? Может мы оденем на людей ошейники? — Зачем же ошейники. Вы сами сказали про лишний сустав на мизинце. — Он не лишний, — нахмурился профессор Леветт. — Не суть. Я говорю о том, что строение стопы у беспричудного человека отличается от нормального, — на слове «нормальный» в зале раздались аплодисменты, — значит им нужна характерная обувь, так? Та, что соответствовала бы их особенностям. Этот законопроект уже рассматривался в Госдуме нескольких стран. Начались разработки специальной обуви, которая будет выпускаться одной серией и одной моделью, и будет конкретно для беспричудных. Таким образом, все останутся в плюсе. Вы сможете сразу узнать, беспричудный человек или нет, ещё до того, как успейте задать вопрос. — И что же это изменит? — уже начинал рычать от закипающей в нём злости профессор. — Ну знайте вы статус причуды, что это меняет? — Всё, — спокойно ответила доктор Накашима, её длинный хвост дёргался в разные стороны.       Хисаши от досады швырнул подушку в стену.       — Ну какого хрена, а? Отвлечем народ от творящейся вокруг вакханалии пустыми разговорами. Вместо того, чтобы решать проблемы, прикроем их другими, более годными для сплетен и ву-а-ля! Мы снова переизбираем премьер-министра вора, и, вместо протестов, гордимся нашей обувью для беспричудных, — мужчина устало спрятал лицо в ладони, а Изуку громко вздохнул. Ещё и специальной обуви ему не хватало для полного счастья. — Вы серьёзно предлагаете отсепарировать от общества целую прослойку людей? Может ещё запретим им размножаться? А женщине, по результатам генетических тестов узнавшей, что её ребёнок будет беспричуднным, что делать? Вы себя слышите? Мы скоро так вернёмся к человеческим зоопаркам, в которых держали афроамериканцев и индейцев, считая их неполноценными, — профессор всё сильнее наклонялся на своей трибуне, и зал разразился противным улюлюканьем. — Не сравнивайте нас с нашими беспричудными предками. Мы ведь не какие-то варвары, — фыркнула доктор Накашима. — Мы просто предлагаем разумные варианты. Никто не собирается угнетать наших беспричудных братьев, мы предлагаем им улучшить своё положение, убрав насущную проблему с выбором обуви. Представьте, насколько жизнь человека станет комфортней, когда он просто не будет чувствовать постоянный дискомфорт из-за собственных ботинок. — Конечно, повесив на людей флажки о том, что они не такие, как все, вы улучшите их положение. Просто пометите их для окружающих маркером. Что вообще значит «для наших братьев»? Вы как будто говорите о какой-то отдельной нации. Мы все одинаковые люди! — Это просто слова идеалиста, — махнул на него рукой Иссии. — Вы говорите довольно очевидные вещи с таким лицом, как будто открыли Америку. Конечно, все мы люди, но мы не одинаковые. Не надо ставить беспричудных людей и причудливых в один ряд, — более молодой мужчина громко шлёпнул руками по трибуне, и зал ответил на его высказывание новыми овациями. — А какого сейчас слышать ваши слова всем этим беспричудным людям, мистер Иссии? — выгнул бровь профессор Леветт. — Я просто говорю о фактах, которые можно либо принять, либо отмахнуться от них, но они всё равно останутся фактами.       — Переливание из пустого в порожнее, — Хисаши как заведённый стучал ногой по полу от неконтролируемого раздражения. — Ну тогда хотите другой факт? Количество беспричудных растёт снова. И это неоспоримо. И вы говорите об этом, как о какой-то катастрофе, хотя буквально несколько столетий назад люди и не подозревали о возможном существовании причуд и жили не хуже, чем мы с вами. — Профессор, вы ведь понимаете, что мы для этого с вами здесь и собрались? — Иссии едва сдерживал вырывающееся из горла рычание, уголки его губ скривились в широкой надменной улыбке. — Чтобы обсудить, как остановить это. Но вы тут начали говорить о какой-то морали, к которой данная дискуссия и не должна была иметь отношения. — А хотите ещё факт? Мы можем потерять причуды на совсем и вернуться к тому, что было изначально. Не смотря на теорию сингулярности причуд, — с вызовом сказал профессор, вздёрнув квадратный подбородок, и по залу прошёлся нервный шёпот. — Уже были прецеденты с мутациями человеческого ДНК в далёком прошлом, и это ни к чему в итоге не пришло.       Изуку, услышавший про потерю причуд и мутации, теперь повернулся к экрану, глядя прямо с кухни, и внимательно слушал каждое слово. Его рот машинально слегка приоткрылся. — Ох, да, мы все здесь слышали о ваших сомнительных историях, — усмехнулся Тацуя, а доктор Накашима открыто рассмеялась. — Мутации человека, о которых вы писали в своей статье — это чистый бред. — Это не бред! — вскрикнул профессор Леветт, и его лицо приняло какое-то странное, безумное выражение. — Да, да, точно, — Тацуя прыснул в кулак. — И сколько же подтверждений своим удивительным открытиям вы обнаружили за годы работы? — Право слово, вы загубили из-за этого бреда свою карьеру, — с наигранной жалостью протянула доктор Накашима, на что получила в ответ убийственный взгляд из-под квадратных очков и смешки из аудитории. — А сейчас, когда учёные, изучающие реальные вещи, предлагают методы решения проблем, вы поднимайте настоящую бучу. Ну зачем же так позориться?       Телевизор резко выключился, пугая этим Изуку, который машинально вздрогнул. Хисаши сидел на диване, сжимая пульт в руках, из его рта вырывались языки пламени, как, кажется, и из глаз, которыми он пытался прожечь дыру в широком чёрном экране. По его спине пробежали мурашки, от ощущения, что эта чернота поглощала его нечёткий силуэт, отражающийся в ней.       — Они позвали его, чтобы просто унизить и утвердиться на его фоне, — зарычал Хисаши и закинул голову на спинку дивана, из-за чего наконец заметил смотрящего в его сторону во все глаза Изуку. — Чемпион, ты же был в наушниках? — подорвался с места мужчина и подбежал к мальчику, который сжимал в руке нож.       — Пап, — тихо позвал тот хриплым голосом, смотря на свои ступни, — я буду носить специальную обувь? — Ну что ты, нет конечно, — попытался успокоить его отец. — Никто не станет выделять для такого бреда сумасшедшего денег, так что можешь не переживать. Мы живём в такое время, если что-то не несёт выгоду, то, считай, оно мертво ещё до рождения, — он взъерошил мягкие кудряшки, забирая кухонный прибор и убирая на столешницу, но кажется, что его слова никак не помогли. — Но я читал много новостей, — всхлипнул ребёнок, — везде про это говорят. Меня заставят носить специальные ботинки, — он начал суетливо переминаться с ноги на ногу, сгибать и разгибать пальцы на ногах, не обутых в тапочки. — Но мне же не нужна специальная обувь. Мне удобно в моих кроссовках, правда-правда! — Изуку глухо выкрикнул последнее предложение и резко поднял глаза, полные слёз, на Хисаши.       И что, что ему всегда брали на размер больше — ему всё равно было удобно! Он уверен, что это только его особенность, и от этого задавался вопросом: так почему же тогда они все должны носить одинаковую обувь? А вдруг она не всем понравится? Быть может, она получится слишком спортивной, или наоборот, слишком парадной? Ведь невозможно угодить всем одним фасоном. У разных людей разные вкусы, разные предпочтения, разный ритм жизни. Если только, конечно, считать беспричудных людей людьми. От промелькнувшей мысли Изуку вздрогнул и глубоко задумался, уставившись в невидимую точку перед собой.       Всем. Таким, как он. Другим. Отличающимся. Исчезающим. Вымирающим. Бесполезным. Их стремятся сделать заметными. Их «недостаток» хотят одеть в яркий фантик, обернуть клеймом, как будто это какой-то недостаток. Как будто это их порок. Беспричудность — это то, что теперь полностью определяет их жизни.       — Чемпион, я же говорю, это не так. Я никому не позволю делать то, что тебе не нравится, — с натянутой уверенность поспешил сказать Хисаши, сам не веря в свои слова. Он с силой закусил внутреннюю сторону щеки. Последние четыре года ни с ним, ни с его ребёнком не считался абсолютно никто. — Но, если это будет закон? — Изуку сгорбился, обречённо смотря на свои ладони и чувствуя себя полностью опустошённым. — Что я буду делать, папа? — он снова устремил на отца полный слёз взгляд, в котором смешивались немая мольба и полное бессилие. — Чемпион, давай мы… — Почему они все нас ненавидят? — всхлипнул Изуку и опустился на пол, обхватывая колени руками. — Это всё из-за прошлого, да? Из-за войны? Или это потому, что мы слабее? — он громко шмыгнул носом, смотря теперь перед собой.       Хисаши задумчиво поглядел на него пару секунд, а затем, с громким тяжелым вздохом, опустился рядом, одновременно растирая заднюю поверхность шеи. — Кого нас ненавидят-то? Людей без причуды? А кто ж их знает, Изуку, — отец, повторяя за сыном, уставился перед собой, как будто безмолвие могло дать ответы на вопросы. — Мы люди, все, как один, — сплошной бедовый народ. Сами себя не понимаем, куда уж другого понять, — мужчина подпёр щёку ладонью. — Я вот в детстве ненавидел австралийцев, — грустно проговорил он, и Изуку перевёл на него озадаченный взгляд. — Почему? — спросил ребёнок, вытирая мокрый нос рукой. — Потому что думал, что они съели всех кенгуру, — Хисаши так и продолжал сверлить взглядом пол. — А почему ты так решил? — похлопал большими глазами мальчик, пододвигаясь к отцу чуть ближе. — Сам не знаю, — искоса теперь поглядывал на сына Хисаши, едва заметно улыбаясь. — Да ну? Просто взял и решил, что съели всех кенгуру? — Ага. — Ты же всегда был умным! — не поверил Изуку. — Как ты мог так решить, кенгуру ведь даже не вымерли? — А вот так. Я просто увидел краем глаза передачу про то, что кенгуру потребляют в пищу, и сам себе надумал, что их всех съели местные жители. — И поэтому ненавидел жителей целого континента? — отшатнулся Изуку. — Ещё как! Я думал даже организовать протесты, чтобы граждан Австралии не пускали в страну, — вскинул руки мужчина, а его губы едва заметно дёрнулись в лёгкой полуулыбке. — И как ты понял, что был не прав? — снова ближе пододвинулся ребёнок, внимательно смотря отцу в лицо. В его оленьих глазах теперь плескалось нескрываемое любопытство. — Я просто вырос и осознал, что нужно проверять информацию. И обнаружил много интересного об Австралии, даже завёл друга по переписке. Мы с ним встречались однажды, он отличный парень. Хоть и спит с открытыми глазами, — Мидорию-старшего передёрнуло пару раз. — Демон, — фыркнул он. Изуку же озадачено смотрел на него с недоумением. — И знаешь что? — Что? — шёпотом переспросил мальчик, наклонившись к мужчине ещё ближе. — Я понял, насколько важно всегда смотреть вглубь, — он указал пальцем в область сердца на грудной клетке Изуку, — вот сюда. — Там сердце, пап. Его изучают с помощью ЭКГ, ЭХоКг, тредмил-тестов, суточного мониторинга ЭКГ, и много чего ещё, — хмыкнул Изуку. — Ну, не в ту глубь, — кивнул Хисаши. — Состояние сердечно-сосудистой системы не должно влиять на твое отношение к человеку. Как и статус его причуды, правда ведь? — он игриво подмигнул ребёнку. Изуку слишком громко вздохнул, и всё же не сдержался, всхлипнув.       — Изуку, — Хисаши приобнял сына за плечи, пододвигая к себе вплотную, и они теперь сидели в обнимку, прислонившись к кухонным шкафам, — я не могу даже представить себе, что тебе приходится переживать каждый день, — он грустно смотрел перед собой. — Однажды люди прошлого боялись перемен, боялись того нового, что возникло внезапно и заполонило всё вокруг, и я очень могу понять их страх. Когда на тебя может выбежать из-за угла человек, сильный и прочный, как носорог, и просто растоптать ногами за твой кошелёк, ты на самом деле будешь бояться. Любой был бы в ужасе. Но это никто не берёт в расчёт. Теперь люди не любят тех, кто никакой силой не обладает, потому что это кажется странным и непонятным. Никто не любит тех, кто хоть чем-то отличается от привычного, знакомого. Это всё слишком сложно и слишком просто одновременно, — Изуку издал тихое «угу» и уткнулся отцу в грудь. — Казалось бы, все из плоти и крови, все, в конечном итоге, умрут. Никто так и не знает, что там, в этом мире после. Есть ли он вообще. Но всю историю эти мешки с мясом умудряются ненавидеть друг друга, тратя на это ценнейший ресурс — короткую жизнь. Глупо же? — мужчина поглядел на прячущего глаза за чёлкой мальчика сверху вниз, и тот снова издал тихое «угу», — И знаешь, у тебя есть только два пути. Один — смириться со всем этим и жить так, как есть, — сказал Хисаши и замолк, грустно вздохнув. На пару мгновений установилась тягучая тишина, и Изуку начал нетерпеливо ёрзать. Он надул щёки от досады и поднял взгляд на смотрящего на него мужчину. — А второй? — требовательно спросил Изуку, и Хисаши кивнул ему, задорно улыбаясь. — Ну, он сложный, не знаю даже, стоит ли оно того, — почесал затылок Мидория-старший, а ребёнок положил руки ему на колени и теперь смотрел прямо в глаза с ещё большим требованием. — Скажи! — нахмурился мальчик, больше напоминая недовольного щенка, и Хисаши прыснул в кулак, не сдержавшись, после чего весело потрепал забавно торчащие в разные стороны кудряшки. — Значит хочешь знать, чемпион? Изуку решительно кивнул, сильнее давя руками, и Хисаши понял, что тот настроен решительно. — Ну что это может быть? Конечно, рвать и метать! — рот мужчины растянулся в широкой веселой улыбке. — Рвать все шаблоны и бороться, пока живот не надорвёшь. — Как Мартин Лютер Кинг? — у Изуку засияли глаза, и он подпрыгнул от нетерпения. — И Махатма Ганди! — И Че Гевара! — И Джордано Бруно, и Олимпия де Гуж, и Жанна Д’арк, я могу перечислять имена всех этих великих людей хоть до бесконечности, благо, интернет под рукой. Знаешь, что их объединяет? — Они боролись, несмотря на внешние обстоятельства? — ребёнок буквально залез на отца, придвигаясь ближе, и продолжал подпрыгивать на месте, не в силах сдержать воодушевления. — Именно! — щёлкнул пальцами Хисаши. — Мне правда не нравится та часть с сожжением на костре за несогласие с позицией церкви. Очень не нравится. Мы её опустим, — у Хисаши нервно дёрнулась бровь. — Но посмотри, где мы сейчас. И это всё благодаря тем, кто не сдался. Учёные, политики, писатели, военные, революционеры, и простые люди, которые боролись, несмотря ни на что, иногда даже без харизматичного лидера — это те, кто написал нашу историю. И никому из них не была нужна способность дышать огнём, — мужчина шутливо выпустил пару колечек чёрного дыма, вызывая у сына тихие смешки. Он не стал отказывать себе в удовольствии ещё раз погладить зелёные кудряшки. — Изуку, — позвал Хисаши, и мальчик подарил ему сосредоточенный и полный восторга взгляд, — у тебя есть великая сила, и даже если сейчас каждый день кажется страшным, ты не сдаёшься и идёшь вперёд. Я твой самый большой фанат, знаешь ли, — фыркнул старший Мидория, вызывая новую волну смешков. — Ты не можешь быть моим фанатом, потому что я твой фанат, а ты мой герой, — обнял поперёк живота отца мальчик и уткнулся ему в бок, тихо урча. Из комнаты в какой-то момент пришёл Архимед и аккуратно пристроился сбоку, присев рядом с ребёнком и обернув свой хвост вокруг его колен. — Я не буду носить цветные колготки, даже если мир перевернётся вверх дном, — нахмурился мужчина, поглаживая спину сына. — А тебе они не нужны, ты же не атлетической внешности, — хихикнул Изуку, и Хисаши кивнул. — Твоя правда, только хватит перенимать эти странные фразочки у Антона, — мужчина с силой почесал за ухом. Глупый зуд появился у него неделю назад и совершенно не давал покоя. — Но я уже перенял все твои. — Я не шутил про великую силу, между прочим, — Хисаши с глухим звуком уткнулся головой в дверцу шкафа, к которой до этого прислонился спиной, смотря куда-то в пустоту. Изуку вопросительно хмыкнул. — Вспомни, что ты говорил про завхоза.       Мальчик оторвался от отца и снова сел рядом, так же прислоняясь к дверце шкафа. Он начал чесать затылок, поглядывая в потолок, и слегка раздул губы. — Ну, он хороший. Разрешает мне есть в его кабинете, когда он там на обеде. А ещё у него добрая жена, она давала мне булочки. — А что было в начале? — Я ему не нравился, — Изуку пододвинул колени и обхватил их руками. — А библиотекарь? — наклонил голову на бок Хисаши, теперь смотря на ребёнка. — Я просто пару раз помог убрать ей книжки, которые оставляли другие, — Изуку лениво сводил и разводил ступни, а Архимед, теперь переместившийся ему в ноги, пытался поймать лапой мизинец мальчика. — Она же тоже теперь поменяла своё мнение о тебе? Изуку кивнул. — А наша соседка, которой ты оставлял бананы у двери? — Просто к ней никто не приезжал, вот я и подумал, что ей, наверное, одиноко. Она любит бананы, вот я и хотел её порадовать, — Архимед размахивал лапкой, повторяя головой движение вверх-вниз, которое делала ступня Изуку. — А те ребята, которые жили в заброшках? А те старики в доме престарелых к которым мы ходили по выходным? Даже, блин, водитель автобуса, которому ты оставлял конфеты при выходе. — Я не понимаю, пап, — хмыкнул младший Мидория, спрятав лицо в коленях. — Ты сумел достучаться до них, при этом не делая ничего особенного, — мужчина ласково потрепал мальчика за ухо. — Ты просто был самим собой, и при этом сумел помочь стольким людям. Просто делая какие-то мелочи. — Я ничем не помог же, — Мидория-младший повернулся к отцу, всё ещё прижимая голову к коленям. — Ты помог им увидеть картину целиком и измениться. А ещё, я уверен, что все они теперь чувствуют себя не такими одинокими. У завхоза же тоже дети не приезжают совсем. А у библиотекаря умер муж. Даже мои оболтусы-маньяки выглядят счастливее, когда один гибрид фасоли и брокколи приходит помочь им что-нибудь взорвать, — задорно улыбнулся Хисаши, и Изуку не мог не улыбнуться ему в ответ. Архимед громко мяукнул и забрался мальчику на колени, сделав кружок вокруг себя, а после сел лицом к ребёнку, внимательно изучая его. — А ещё Архимед, которого ты вытащил из канавы, — Хисаши погладил кота за ухом, и тот с удовольствием подставился ласке, начиная тихо мурчать. — Боже, это лучший звук во всей вселенной. — Ага, — чуть покраснел Изуку и тоже начал чесать кота, только под мордочкой. — Я думаю, какой бы путь ты не выбрал — он будет очень сложным, — с вдруг ставшим серьёзным лицом сказал Хисаши. — Но, чтобы это ни было, я всегда буду на твоей стороне. Даже если нам придётся закапывать чей-то труп, — он нахмурил лоб и кивнул, а вот Изуку в ужасе вздрогнул. — Ну я же папка, в конце концов, — хихикнул мужчина. — И я уверен, что с твоими талантами и безграничным умом, ты преуспеешь в любом деле. Только никогда не забывай одну очень важную вещь. — Какую, — с диким любопытством наклонился чуть ближе Изуку, и Хисаши легонько щёлкнул его по носу. — С большой силой на человека ложится большая ответственность.

Тот же вечер. Ужин. Квартира семьи Ямасита.

      — Когда ты уезжаешь в следующий раз? — смотря в телефон набирала салат на вилку миловидная женщина. В её больших зелёных глазах отражались блики с экрана смартфона. — Ну, думаю, что не в этом месяце точно. Если мы будем устраивать слишком частые визиты в страны союзницы, то в мире поползут слухи. Обстановка и так накаляется, — генерал принял из рук жены тарелку со вторым блюдом и передал пустую тарелку из-под супа. — Пока все заняты повышающейся активностью злодеев, никто не замечает щепетильную политическую обстановку, — он с аппетитом откусил кусок сочной рыбы с вилки. — Впрочем, ничего нового.       — А как же символ мира, и всё такое? — Инко привстала, чтобы потянуться за графином с водой. Она сейчас придерживалась строгой диеты, потому что у неё стали часто появляться непонятные высыпания на коже. — А что символ мира? — выгнул бровь генерал. Минако села рядом с ним на своё место и без энтузиазма ковыряла вилкой в своей тарелке.       Изуку на этой неделе был с отцом, как и на двух следующих, и она этому очень радовалась. У мальчика будет время отдохнуть и хоть немного прийти в себя от бесконечных попыток вживить ему причуду или превратить в какого-то мутанта-гибрида, или чем ещё там её муженек занимается. И хоть она, на самом деле, очень скучала по ребёнку, это не имело значения, пока он находился в хотя бы относительной безопасности.       — Ну как, он же опора общества, — хмыкнула Инко, делая вилкой маленькие движения в воздухе. — Символ надежды, икона! Пример для подражания. У нас же уровень преступности должен только снижаться. Все счастливы, герои на пике и всё такое, — она со скучающим видом смотрела куда-то в пустоту перед собой, подперев щёку рукой.       — Да бред это всё, — раздражённо вскинулся Томоюки и начал с остервенением жевать попавшийся под руку лист салата. — Сама то в это веришь? Как один человек может быть опорой для всей страны? Красивая история, конечно, но по большей части — раздутая. В Токио и больших городах может быть ещё и всё относительно не плохо, но вот на окраинах и в деревнях, — вместо окончания фразы он отрицательно покачал головой. — И вообще, этими вопросами не герои должны заниматься. Я уже миллион раз пытался донести до министра обороны, что нужно прикрывать эту лавочку с Комиссией общественной безопасности, они стали слишком много на себя брать, — зарычал Томоюки, громко звеня посудой. На секунду все присутствующие ощутили, как потяжелел воздух в квартире. — Ну не знаю. С приходом Всемогущего ведь на самом деле стало меньше злодеев, — пожала плечами Инко. — В странах, где нет такого символа, дела обстоят намного хуже.       — Как ни странно, — хмуро кивнул генерал. — Вы бы знали, что происходит в Германии, или в других государствах Европы. Во многих странах сейчас ходят странные настроения, тут и там на заседаниях проскальзывают мысли, чтобы упразднить такое понятие, как герой. В сути же это просто силовики, у которых на вооружении специфическое оружие, так? Но они стали иметь слишком большое влияние в обществе, это многим не нравится. А в мире при этом снова растут коммунистические настроения, везде гремят протесты рабочих, происходят целые вооружённые столкновения, но всё это теряется за новостями, опять же, о героях и злодеях. Политическая обстановка не стабильна нигде, не говоря уже о шумихе вокруг снова повышающейся рождаемости беспричудных.       — Кстати, Хисаши тебе не звонил? — вдруг ни с того ни с сего перебила вопросом такой любимый генералом поток сознания Инко. Она легонько взмахнула рукой, и по воздуху к ней прилетела чистая салфетка. Минако напряглась, приосанившись, и стала внимательней слушать разговор отца с дочерью. — Нет. А с чего вдруг ты спросила? — выгнул бровь генерал. — Он снова просил меня отдать ребёнка, и просил очень настырно, — Инко тяжело выдохнула, как и её мать. Минако бы очень хотела, чтобы Изуку жил с отцом, но кто её спрашивает? — И что? Просто не обращай внимания, — пожал плечами мужчина.       — Господи, я бы с удовольствием его отдала, если бы не твои эти поездки по выходным, — раздражённо скрестила руки на груди Инко и обиженно надула красивые губы. — Я всё ещё могу выйти замуж за нормального человека и родить нормальных детей, а из-за Изуку мои шансы стремительно катятся к нулю. — Не преувеличивай, — Томоюки поднял руку, и вместе с ней поднялись в воздух его тарелка и вилка и плавно полетели в раковину. Он великодушно решил не тревожить жену, которая теперь начала увлечённо жевать красиво поджаренный тост. — Ты же и так встречаешься с хорошим мужчиной из богатой семьи. Никто тебе не мешает. И если ты всего этого не хотела, то не нужно было выходить за Мидорию изначально. — Что мне теперь, всю жизнь расплачиваться?! — не выдержав вскрикнула Мидория. Она взмахнула руками и ударила ладонями по столу. — Почему я должна отдуваться за твои проблемы?! — Ты отдуваешься за свою глупость, — спокойно ответил Томоюки. Краем глаза он хорошо видел, как его жена с остервенением кусала губы. — И да, мои проблемы, это ваши проблемы. Я всю жизнь делал всё, что ты хотела, так что будь добра, сделай то, что просят тебя, хоть раз. — Это не такая просьба, которую можно выполнить и забыть, — отвела взгляд Мидория, снова скрещивая руки на груди и откидываясь на спинку стула. — Я и так прикрываю тебя с твоим отношением. Ты хоть представляешь, какие слухи поползут обо мне и о тебе, если вскроется, как обстоят дела с пацаном в школе и как ты благополучно на это плюёшь, — генерал понемногу начинал раздражаться, теперь смотря на свою дочь в упор. Она приложила все силы, чтобы не вздрогнуть под его тяжёлым взором. Инко уже устала от всего, что происходило в её жизни, она сама толком не знала, как ей относиться к собственному ребёнку. И это незнание причиняло немыслимую боль. Им обоим. — С рождением этого мальчика всё пошло не так, как мы думали. Но вышло даже лучше. — Лучше? — одновременно спросили обе женщины, уставившись на главу семейства. Тот равнодушно кивнул, потягивая их стакана свежий морс, после чего ответил:       — Если говорить с точки зрения общества, то мы теперь благородная семья, которая не смотря на своё положение не отказалась от беспричудного ребёнка, и в качестве жеста доброй воли воспитывает его в лучших условиях. В отличие от того же отца, который развёлся с женой почти сразу после того, как выяснилось, что его сын беспричудный. На меня теперь смотрят с ещё большим уважением всякие любители благотворительности, это помогает обрастать новыми связями, — Минако в шоке откинулась на мягкую спинку стула. Она уже знала, что её муж циник, но никогда не могла представить, что настолько сильно. — А с точки зрения наших исследований, мы продвинулись так далеко, как не получалось без него много лет. Даже гребаные крысы, которых мы пичкали его кровью стали умнее. Он помог удалить системную ошибку в программе для навигации наших новых ракет после двух дней работы с инженерами. А то, что мы получили с доктором в сфере изучения причуд — это вообще уму не постижимо. Мой партнёр и я имеем большие планы, и твой сынок нам пока ещё нужен, — он поднял свой стакан с морсом, как будто это был бокал с дорогим игристым шампанским, и торжественно сделал ещё глоток.       — Ну тогда забрал бы мальчика себе, — не унималась Инко, чуть ближе наклоняясь к отцу. — Если он для тебя подопытная крыска, то можешь устроить его в какую-нибудь военную школу поближе к себе и ставить сколько хочешь опытов.       Женщина вздрогнула от своих слов. Она поймала себя в последний момент, и её глаза расширились в ужасе. В ужасе от собственного безразличия и цинизма. Такого же цинизма, как у её отца. Но она ведь правда хотела, как лучше. Она думала, что если мальчик был подальше от неё, то это причиняло бы меньше боли. Им обоим.       — Я не понимаю, как вы можете, — не выдержала Минако. На её красивых зелёных глазах выступили крупные слёзы, а руки подрагивали от злости и бессилия. — Он же ребёнок, наш ребёнок! Это мой единственный внук, твой единственный сын! Неужели это то, как я тебя воспитывала? Не может быть, чтобы ты не испытывала к нему никаких чувств, — солёная дорожка прокатилась по лицу матери, и она в упор смотрела в лицо своей дочери, которая судорожно выдохнула и отвернулась от этого взгляда. В груди болезненно сжалось сердце, а в памяти воскресали картинки из прошлого.              То, как мальчик прижимался к ней в тот злосчастный день, когда ему поставили диагноз. И то, как он до сих пор спал на диване, дожидаясь её с работы, чтобы увидеть хоть на миг. И как он оставлял записку на обувной полке, сообщающую, что он ушёл, как будто надеясь, что ей всё ещё это важно. И то, как он мило морщил нос, когда ему что-то не нравилось.       Инко не должна принимать всё это близко к сердцу, иначе она попросту не выдержит того чувства вины, что лежит тяжёлым грузом на её плечах. Вины за все те боль и страдания, которые причинил мальчику её отец. Которые причинила она.       Если бы только она могла отдать ребёнка Хисаши, всё сразу стало бы проще.       Если бы только у мальчика была причуда, как бы всё было хорошо.       Если бы только у неё не было предрассудков и убеждений в отношении беспричудных, как бы их жизнь была лучше.       Если бы только люди не шептались у неё за спиной с самого рождения Изуку, как бы было спокойней.       — Прекрати это, женщина, — разозлился Томоюки и грубо провёл по лицу жены пальцем, стирая слезу. — Этот ребёнок фактически разрушил нашу семью. Пока он не появился на свет, у нас всё было, как у нормальных людей. А теперь посмотри, во что всё это вылилось. Ещё его полоумный папаша и его бесконечные жалобы в полицию, которые мне приходится подчищать, житья не даёт. — Это не он разрушил нашу семью. Это ты её разрушил, — Минако схватила большую мозолистую руку мужа и потрясла ею перед его же лицом. — Вот этими самыми руками, — она грубо отбросила его руку и быстро встала, и вышла из-за стола, громко топая ногами.              — Ты ведь понимаешь, что однажды доиграешься своими необдуманными действиями, — бросил ей в след Томоюки, но ему больше ничего не ответили. Раздался звук захлопывающейся с силой двери.              — Знаешь, пап, — неуверенно позвала Инко. — Чего ещё? И так аппетит ни к чёрту со всем этим дерьмом, ещё вы тут устраивайте мне сцены на пару, — генерал вытер рот салфеткой и швырнул её на стол. — А может всё-таки стоит отдать Изуку отцу? Он говорил, что его пригласили в Россию для каких-то масштабных исследований вместе с его коллегами. Ему вроде предоставляют очень хорошие условия, лишь бы он переехал. Может над мальчиком там не будут так издеваться, — она нервно теребила края скатерти пальцем и смотрела перед собой, боясь поднять взгляд на отца. Тот же, в свою очередь, угрюмо изучал её лицо пару мгновений, после чего протяжно выдохнул.       — Во-первых, мне не нравится вся эта затея с переездом одного из умнейших учёных страны ради какой-то совместной работы. Тем более, в социалистическую республику, — начал он, и в голосе его слышалась сталь. — Надо будет хорошенько потрясти этот институт. Что они там такого изучают? — Инко громко вздохнула от пробежавших по её спине мурашек. — А, во-вторых, я уже сказал, и ты знаешь, что я не повторяю дважды. Нет. Всё, точка. Ребёнок нужен мне здесь и сейчас. И что это ты вдруг о нём так забеспокоилась? Мне придётся повторить и это для тебя ещё раз? Расходный материал — это расходный материал. Если не уберёшь эти свои привязанности, дальше будет только больнее.       Инко всхлипнула, не сдержавшись. То, что сказал её отец о своём единственном внуке, это то, что она твердила сама себе каждый день о своём единственном сыне, пытаясь хоть как-то оправдать своё поведение.       — Но ты можешь, хотя бы, тогда уж сделать так, чтобы над ним перестали измываться в школе? Мы уже сто раз могли перевести его на домашнее обучение. Думаешь это очень легко, видеть каждый день кого-то, кто живёт с тобой на одной территории, избитым и покалеченным? А ещё потом и наказанным за это? — Ого, да ты оказывается очень наблюдательная мать, — мужчина ухмыльнулся, а молодая женщина отвернулась от него, прикрывая глаза. — Только вот это тоже часть эксперимента. Постоянное нахождение организма в стрессе и всякая прочая лабуда, я особенно это всё не понимаю. Главное — доктора в восторге от результатов, а значит и я в восторге. Особенно они в восторге, когда стресс сменяется благоприятной обстановкой и наоборот. — То есть, даже это ты предусмотрел? — у Инко расширились глаза от удивления. Она чуть отшатнулась назад, хорошо сейчас понимая свою мать, которая жаловалась, что отец приводил её в ужас в последнее время. И эта на самом деле жуткая усмешка на, когда-то казавшемся Инко добрым и открытым, лице пугала до мурашек.       — Я сделаю всё, что угодно, моя дорогая, лишь бы не лишиться того, что досталось мне огромным трудом. Тебе этого не понять, ты всегда получала то, что хотела. И Инко не могла поспорить с отцом.

Перед вечерней сменой. Городская больница Мусутафу. Комната отдыха в отделении реанимации.

      — Не-ет, — закричал молодой парень в хирургической пижаме с разноцветными совятами, откидываясь на спинку стула и обречённо вскинув руки. — Как так, чёрт возьми? Уже четвёртый раз за сегодня! — он бросил карты на стол и сполз вниз. Его квадратное лицо приняло комично несчастное выражение. За ним заполз под стол зеленоволосый ребёнок шести лет и уселся рядышком, поглаживая по голове в успокаивающем жесте. Парень наигранно всхлипнул, делая вид, что утирает слезу со своих лисьих карих глаз: — Спасибо, Изуку, только ты меня понимаешь, — он обнял маленького человека, и его обняли в ответ.       — Эх, молодёжь, вам ещё столько опыта нужно набираться, — ухмыльнулся пожилой мужчина с блестящей лысиной. — Вылазь, плакса, — он похлопал по деревянной поверхности пару раз, и парень послушно вылез из-под стола, взяв ребёнка на руки. Старший мужчина довольно улыбался, его сухие губы вытянулись в дугу, а и без того маленькие глаза сузились до маленьких щёлочек. Он с честью положил коллеге на плечи по одной карте. — На, на погоны заработал.       В помещении раздался весёлый смех лучшей бригады врачей реанимации городской больницы Мусутафу. А может, и всего города. Они, на самом деле, добились того, что на их сменах почти не было летальных исходов. Лишь в редких случаях, когда помочь было попросту ничем нельзя, у них погибали пациенты. Все доктора могли по праву гордиться своей кропотливой работой, а вместе с ними и искусные медсестры, медбратья и санитарки.              Игры в карты были тем самым расслабляющим занятием, за которым можно было скоротать время, пообщаться и расслабиться. В комнате отдыха стоял приятный гул, создавая лёгкую неформальную атмосферу. Предыдущая бригада уже должна была скоро заканчивать свою смену, поэтому все присутствующие потихоньку начинали готовиться к предстоящей бессонной ночи. Готовиться морально конечно же. Своими особенными методами.       — Кто курит? — строгим взглядом сузившихся глаз обвёл помещение Хисаши, сам доставая сигарету изо рта. — А, — он посмотрел на тонкую палочку табака так, как будто видел её впервые в жизни, — это я, — буркнул он и сбросил пепел в пепельницу.       — Ну вот, а ведь столько разговоров об ответственности было, мама дорогая. Нужно же всё показывать на своём примере, — покачала головой необычно красивая молодая доктор, затягиваясь своей сигаретой. Она убрала за ухо вечно выбивающуюся из короткого хвостика прядку волос медового цвета. В её больших зелёных глазах всегда была неуловимая смешинка, которая придавала открытому взгляду некой игривости и лёгкости.       — Слова иногда ничего не значат, — пожал плечами Хисаши.       — Не слушай его, Изуку, — ласково улыбнулся мальчику, которого всё ещё держал на руках, Асано Шинья, и получил в ответ уверенный кивок. — Слушай того, кто притащил на работу кальян, — прыснул в кулак пожилой Ватари Тайки и продолжил тасовать колоду карт. — Что, ещё разок? — Ну уж нет, — помотал головой Асано.       — Вы значит тут курили кальян и не позвали? — выгнул бровь Хисаши. — Это, между прочем, не по-товарищески. Мы — пролетарии, вместе должны держаться, а вы мне нож в спину. Вот так поступать неправильно, Изуку, — он наклонил голову вбок, обращаясь к сыну, и тот снова кивнул.       — Какой из тебя пролетарий, — ударила мужчину по лбу тетрадкой пожилая доктор, сидящая на диване рядом с импровизированным кружком вокруг стола. — Ты бы хоть базу сначала выучил, а потом терминами щеголял, — покачала она седой головой, задорно посмеиваясь. На ней был надет самый любимый у Изуку нежно-мятного цвета длинный халат, который скрывал под собой такого же цвета хирургическую пижаму.       — Я очень хорошо эту базу выучил! — вскинулся Хисаши.       — Ага, так же хорошо, как бросил курить, отец года, — все находящиеся в помещении медработники тихо захихикали, а Изуку внимательно смотрел то на одного, то на другого, больше напоминая со стороны игрушку с двигающейся головой.       — Я бросал на восемь лет. И курю я, наверное, раза два в неделю, — цыкнул Хисаши. — Вот скажи, Миябэ, тебе обязательно ко мне придираться? Ко мне такому хорошему и красивому разве можно вообще придираться? — А чего бы нет, — пожала плечами женщина. — Я тоже разведёнка с прицепом, мне вообще всё в этом мире можно, — она устало откинулась на спинку кресла и начала дёргать ногой, стуча по полу. — И это не я кричала, чтобы мы тут не учили ребёнка своим дурным примером. — Самый дурной пример у него дома, и это я, — в такой же позе, как и Миябэ откинулся Хисаши. — И вообще, я ночью работаю в реанимации, днём руковожу группой маньяков-пироманов, по вечерам веду лекции для студентов недоумков, а ещё у меня бывшая жена мегера. Я буду либо курить сигарету раз в неделю, либо сопьюсь под забором. — Что, вот прям без вариантов? — хмыкнул Ватари. — Я боюсь представить этого Карла Маркса, орущего Марсельезу под моими окнами, давайте без этого, — тяжело выдохнула Миябэ. — Без вариантов, — поднял указательный палец Хисаши, всё ещё свесив голову со спинки кресла. — Чемпион, ты что там делаешь? — он внимательно смотрел на то, как его шестилетний сын ковырял среди лекарств, теперь изучая состав нитроглицерина в спрее. Когда он успел забраться в стеклянный шкаф, да ещё и залезть на третью сверху полку, они все проглядели.       — Зелёным фасолям нельзя лазать по шкафам, — приговаривала Миябэ, встав со своего места, чтобы извлечь любопытного ребёнка обратно на свет божий. Ну, или на свет лампы. — Ты как сюда поместился вообще, — она весело перекинула через плечо лёгкое тело, и теперь Изуку свисал с её спины головой вниз, а она в это время держала его за ноги.              — Я вот что думаю, а почему вы ещё не поженились, — усиленно растирал гладкий подбородок Асано, глядя на то, как Миябэ Хитоми подпрыгивала на месте, вызывая хриплый, едва слышный детский смех.       — Господин Ватари и госпожа Егучи? — спросили одновременно Хитоми и Хисаши, который растянулся в кресле поперёк, задрав длинные ноги. — Скоро в смену заступаем, кстати, тридцать минут осталось. Надо Изуку кровать расстелить, — добавил он.       — Не, я в моём возрасте ещё одного старого пердуна рядом с собой не выдержу, — покачала головой госпожа Егучи.       — А я вот был бы очень даже не против, — смешно поиграл бровями Ватари, чем вызвал закатывание глаз пожилого доктора. — Да нет, я про Мидорию-куна и Миябэ-куна.       Изуку, как услышал это, сразу подскочил с места, на которое его усадила Миябэ с книжкой по терапии. В его глазах появился странный интерес, и он переводил взгляд с отца на его красивую коллегу и обратно. Двое названных так же одновременно посмотрели друг на другу и синхронно хмыкнули.        — Я скажу это только один раз, и я очень сожалею, что здесь ребёнок, — Хисаши понимающе кивнул на слова женщины и подошёл к сыну, показывая ему жестом закрыть уши, а сам положил свои руки поверх, после чего ещё раз кивнул коллеге. Она грустно вздохнула и подняла серьёзный взгляд на остальных. — Два долбоёба в семье — это трагедия.

Средняя школа Альдера. Где-то на втором году обучения. Вечер после уроков.

      — Если ты снова будешь вести себя подобным образом, то в следующий раз я запру тебя здесь на всю ночь, понял? — госпожа Уэда смотрела на него сквозь толстые очки, сведя тонкие нарисованные брови к переносице, и в её взгляде не было и тени беспокойствам тем, что мальчик перед ней плохо стоял на ногах. Он только неуверенно кивнул ей в ответ, и протянул телефон с напечатанными в программе для общения извинениями.              Его папа говорил, что Изуку уже должен был начать спокойно разговаривать с людьми, хотя голос, наверное, уже никогда не станет нормальным. Но как он мог начать говорить, когда все вокруг просто не хотели его слушать?       — Вперёд, на выход. Свой чемодан заберёшь из класса, — женщина напоследок окинула ребёнка брезгливым взглядом и удалилась восвояси, громко грохоча по коридору невысокими каблуками и даже не поинтересовавшись, почему Изуку опять побит.       А всё было до банального просто. Его одноклассники посмотрели вчера очередную передачу про специальную обувь для беспричудных, и весь день потешались над ним за то, чего даже ещё не произошло. И именно в этот момент учитель Накадзима решила на уроке химии объявить о том, что Изуку участвовал в международной дистанционной олимпиаде от крупного университета в США, и не просто участвовал, а выиграл её. Обливание помоями вместо салюта и подарок в виде требования сделать за всех домашнее задание, показались ему чем-то незначительным, на фоне того, что его просто загнали в угол и отпинали, приговаривая, что «сопляк опять пытается выпендриваться». Случилось всё на большой перемене, и оставшиеся уроки Изуку не мог сдерживать тихих стонов или шипения от боли. Когда учителю Уэда надоели лишние звуки, она просто оттащила мальчика из класса за ухо и заперла в кладовке до самого вечера. Естественно, что в этот день он снова ничего не ел.       И папа, и бабушка, и все те взрослые, которым не плевать на него, всё время говорили о том, что он слишком худой. Но каким образом он сможет набрать вес, если ему просто не дают возможности поесть?       Свесив голову и ссутулившись, Изуку вышел за ворота школы, напоследок кивнув как всегда задремавшему охраннику в своей небольшой будке. Пока ребёнок сидел в кладовке, свернувшись маленькой точкой, его ушибы перестали так сильно болеть, но он решил не испытывать удачу и не ехать домой на скейтборде. Тем более, что в это воскресенье бабушка обещала сводить его на каток, а оттуда на специальную площадку, которая сейчас стояла заброшенной. Там он мог бы учиться делать трюки на доске без риска врезаться в кого-то или во что-то.       Ну, конечно, если после очередного посещения доктора Цубасы у него останутся силы.       Мидория сдался в плен своим мыслям, и уже сейчас унёсся обратно в тёмную лабораторию, хотя суббота ещё не наступила. Ему это легко удалось, ведь казалось, что тень дедушки пугающим силуэтом нависала над ним всё время и преследовала каждый его робкий шаг. А широкие ухмылки доктора Цубасы и странного господина-партнёра слишком ярко чудились в любой отражающей поверхности.       Чувство вины сжирало его изнутри, ведь он, по сути, помогал настоящему маньяку и неизвестному, одержимому причудами, мужчине. С другой стороны, Мидория был рад, что никто другой не пострадает от руки сумасшедшего учёного. В самом плохом смысле этого слова.       Мальчик широко шагал по улице, гонимый своими тревогами. Вокруг всё гудело жизнью большого шумного города, а солнце уже клонилось к закату. Улицы медленно сменялись одна за одной, дома купались в последних лучах умирающего в сменяющей день ночи светила. Изуку в лицо дул приятный ветерок, остужающий его кипящую больную голову, скейт висел у него подмышкой, в наушниках шла лекция о теории струн, и тема эта была настолько интересной, что он потихоньку забывал о своём беспокойстве. А ещё забывал делать вдохи. В какой-то момент он, полностью поглощённый темой, врезался в столб и больно ударился носом. Старая краска потрескалась ржавыми извилистыми дорожками, и на коже у мальчика остались её пыльные серые кусочки.       С тихим мычанием, Изуку растёр ушибленное место и надул щёки от обиды, хмурым взглядом сверля столб, который возник из ниоткуда. Эта штука точно обладала причудой невидимости, потому что её не было секунду назад! Его рассеянность к этому не имела отношения.       Мальчик озорно показал преграде язык и в следующий момент провалился в очередное видение, рассматривая множество неизвестных ему молекул. Похоже, он увидел состав строительной краски и стальных оцинкованных кронштейнов.       Потрясся головой, чтобы полностью прийти в себя, он вернулся к своему маршруту, и тут же заметил начерченные на асфальте разноцветными мелками квадратики, кружочки, и прочие фигуры. Было тут и большое улыбающееся солнце, и яркая радуга, и даже маленькие неуклюже выведенные облачка. А ещё цветочки, много однотипных и неровных, но от того не менее милых цветочков. Наверное, дети играли здесь днём.       В ногах начало буквально покалывать от внезапно возникшего желания, и Изуку внимательно огляделся вокруг, выглядя со стороны, как нашкодивший котёнок. Не заметив лишних глаз, мальчик весело запрыгал с одной фигуры на другую, то одной ногой, то обеими. Избитое тело, конечно, протестовало против лишней физической нагрузки, но как он мог пройти мимо такого и не попрыгать? Это же могло стать настоящим преступлением против вселенной! Вскочив обеими ступнями на последнюю фигуру, он поднял свободную руку в триумфальном жесте и громко засмеялся, подражая Всемогущему.       — Ведь я уже здесь! Было весело, — хриплым голосом проговорил ребёнок, поправляя упавшие на глаза кудряшки, и вдруг по его спине прошли мурашки. Он медленно развернулся, буквально сжавшись, и встретился с озадаченным взглядом проходившей мимо женщины. Они ошалело смотрели друг на друга пару секунд, и Изуку даже уронил свой скейтборд. Тот упал с громким шумом.       — Я уже ухожу, можешь спокойно играть, — виновато помахала ему рукой женщина, и мальчик буквально вспыхнул от её слов, покраснев до самых ушей. Она тихонько хихикнула на его реакцию и, едва передвигая ногами, поковыляла в сторону мусорки, которая была прямо в этом дворе.       Ребёнок провожал её озадаченным взглядом, и только сейчас заметил тележку с собранным картоном, а ещё много слоёв потрёпанной одежды на ней самой. Его желудок болезненно заурчал, громко напоминая о себе, и Изуку побежал за женщиной, легонько пошлёпал её по плечу, встав на носочки, чтобы она обратила на него внимание снова. До его носа донесся неприятный запах, который исходил от неё, и видимо на мусорках она проводила большое количество времени.       — Ты что-то хотел? — мягко спросила она, отходя чуть дальше, видимо стесняясь этого самого запаха и своего внешнего вида в целом. Из-под аляповатого платочка у неё выглядывали ещё не полностью поседевшие тёмные волосы, на которые Изуку залип на пару секунд, вспоминая, чего же он от неё хотел, после чего шлёпнул себя по лбу ладонью и быстро достал из рюкзака своё бенто, чтобы протянуть женщине. Она смотрела на коробочку со странным изображением белого кота, сидящего в углу на полу с мешками под глазами и одетого в тёмную кофту, после чего неуверенно открыла и обнаружила нетронутый обед.       Женщина в неверии перевела взгляд на мальчика, который по-доброму ей улыбнулся и кивнул.       — Ты что, я не могу взять твой обед, ты же сам не поел, — она протянула ему еду обратно, но Изуку покачал головой и оттолкнул от себя её руки.       Он достал телефон из своего потайного кармана в пиджаке и быстро напечатал: «Я не голоден, поэтому, пожалуйста, угощайтесь». В конце добавил милый улыбающийся смайлик, сам тоже напоминая весёлую картинку, и женщина не смогла сдержать слёз благодарности. Она тут же потянулась, чтобы обнять ребёнка от всей души, и тот позволил ей это, обнимая в ответ и гладя по трясущейся спине. И ему всё равно, что мама будет ругаться за то, что он опять пахнет мусоркой. Если это запах человека, которому он смог чем то помочь, то он готов заплатить эту маленькую цену.