Причудливые омега мутации

Ненависть — чувство, естественно возникающее по отношению к тому, кто вас в чем-то превосходит.

А. Бирс

Заброшенная стройка. Мусутафу. Последний год средней школы. Наше время.

      — Если я прыгну с крыши, тебя обвинят в доведении до самоубийства, тупой Каччан, — выкрикнул в пустоту Изуку, и его надломленный голос с несвойственной ребёнку старческой хрипотцой эхом разнёсся по всему пустому этажу недостроенного здания. Он стал всё чаще задумываться о том, не потеряет ли он свой голос насовсем. А теперь ему вовсе не с кем было разговаривать.       Ветер свистел в ушах, неся с собой затхлый запах пыли, смешанный с горечью его воспоминаний. Изуку сидел на краю обрыва, свесив ноги, и беззаботно раскачивал ими. Его искусанные губы тронула лёгкая улыбка. Это могло бы стать довольно увлекательным приключением — исследование старой заброшенной стройки, где обычно школьники прятались, чтобы покурить, — если не обстоятельства. Хотя побег из школы после произошедшего теперь кажется не самым логичным решением. Эмоциональным — безусловно. Ну кто мог его винить? Ассоциации со своими одноклассниками у него сложились однозначные: унижения, жестокие издевательства, а теперь и страх. После того, что они выкинули сегодня, от них можно ожидать буквально всего что угодно.       Попытка скинуть его с крыши школы была эффектная.       Причина — абсолютно дурацкая.       Омерзительный запах, исходивший от Кеничи, до сих пор щипал в носу. Кровь с разбитых брови и губы уже запеклась, но воротник его подранной рубашки успел пропитаться алыми пятнами. Картина маслом, достойная громкого названия: «Мистер Супернеудачник».       Удивительно, что в такое время здесь не сновали любопытные подростки, жаждущие пощекотать нервы и доказать свою отчаянную смелость. Как будто в их мире, полном самых невероятных событий, было мало поводов для выброса адреналина в кровь.       Изуку искренне пытался откинуть мысли о том, где бы он оказался, не найди его господин Фукуда, но собственный разум стал его врагом.       Гулкие отголоски прошлого эхом раздавались в его сознании: смех одноклассников, ставший насмешкой, шёпоты, что сводили с ума, монотонный шум приборов в лаборатории безумного доктора, чёрные существа в огромных колбах, и тот момент, когда мир, который когда-то казался безопасным, обернулся кошмаром. Одиночество впилось в его учащённо бьющееся сердце, терзая его острыми когтями.       Теперь Изуку и вправду остался один.       — Завтра наступит новый день, — едва слышно прошептал он, глядя на громады облаков, медленно плывших по вечернему небу, постепенно окрашивающемуся в оттенки надвигающейся ночи.       Оставаться наедине с реальностью, полной боли и унижения, каждый раз становилось тяжелее.       А может завтра и не наступит?       — Надпочечники выделили в кровь катехоламины, психическая активность тоже находится под их воздействием. Не стоит поддаваться стрессу и унывать, — Изуку хлопнул себя по коленям, снова попытавшись улыбнуться, но губы натянулись в кривой усмешке, а образовавшаяся кровяная корка потрескалась от натяжения.       В свои слова верилось с трудом.       Высота под ногами манила своим молчаливым равнодушием и таким желанным освобождением. Земле всё равно, кого принимать в свои холодные объятия.       Мысли о том, чтобы покончить со страданиями раз и навсегда, казались единственным вариантом.       Прыгни с этой долбанной крыши и молись, чтобы у тебя появилась причуда в следующей жизни.       Ну, технически он был не на крыше, но десятый этаж ведь тоже считается? Вряд ли Каччан будет проверять, откуда именно прыгнул беспричудный Деку.       Осталось лишь слегка наклониться вперёд — и он сможет положить конец экспериментам доктора Цубасы и своего деда.       Тогда он сможет обрести покой.       Ветер звал его за собой, и только он стал свидетелем того, как мальчик качнулся навстречу пропасти.

***

      Мир действительно кажется удивительным, не правда ли? Он может производить впечатление поистине уникального и очаровательного места. Однако, на самом деле, это восприятие далеко от суровой реальности. Это та реальность, в которой характер и сильные стороны человека играют решающую роль в формировании его будущего, а также в том, как к нему будут относиться окружающие. В таком обществе люди могут избегать общения с теми, кто не соответствует их представлениям о норме, судить и унижать за недостатки, будь то черта характера, физическая слабость или, что еще хуже, какие-либо аномалии или изменения, которые могут произойти с индивидуумом. Таким образом, мир, основанный на сверхспособностях, оказывается не таким уж прекрасным местом, как могло показаться на первый взгляд. Скорее жестоким и предвзятым. Родиться здесь совершенно лишенным каких-либо способностей — это, безусловно, не то, что можно пожелать даже самому заклятому врагу…       На протяжении всей истории общество не проявляло симпатии и не принимало людей, которые выделялись из общей массы или отличались от общепринятых норм. Те, кто не вписывался в установленные стандарты, укоренившиеся в коллективном сознании, неизменно ощущали на себе негативное отношение окружающих. Этот феномен являлся неоспоримым и представлял собой парадокс: общество предрассудки осуждало, но само же общество их и порождало, и воспроизводило. Часто весьма кровавыми методами.       Ксенофобия — явление, которое зародилось и приобрело свои корни еще в древние времена, когда первобытные люди вынуждены были разделять людей на «своих» и «чужих». Для них такое разделение служило важным средством выживания в условиях постоянной борьбы за ресурсы и безопасность. Но как обстоят дела с этим феноменом в наше время?       Цвет кожи, сексуальная ориентация, физические особенности, наличие заболеваний, социальный статус, финансовое положение, национальная принадлежность и различные взгляды — существует бесконечно много причин для возникновения ненависти. Хотя внешние условия, казалось бы, претерпевали изменения: нетерпимость подвергалась осуждению, активистские движения за права человека развивались, принимались новые законы, гремели громкие лозунги.       Тем не менее, ненависть продолжала существовать. Она претерпевала изменения, менялась, как растущий организм: если прежде она выражалась открыто и с размахом, то теперь стала более скрытой и незаметной. Вместо явных проявлений, она приняла форму насмешек, разговоров за спиной, избиений в укромных местах, а также массовых самосудов, где людей привязывали к столбам и забивали камнями. В эпоху интернета ненависть нашла новую арену — в виртуальных пространствах разразились настоящие баталии, сравнимые с самыми жестокими сражениями в истории человечества.       Однако, случилось нечто, что оказалось совершенно непонятным и противоречащим всякой логике. Несколько веков назад появился на свет необычный ребёнок, излучающий свет. С его появлением начали происходить странные события. Эти странности стали пронизывать все аспекты жизни людей, кардинально изменяя привычные им реалии на совершенно новые, отличающиеся на целых триста шестьдесят градусов. Мир изменился.       Грандиозно?       Неописуемо!       Как в сюжете какой-то научно-фантастической книги или комикса: новый виток эволюции, новая причина для ксенофобии. Причуда изменила человечество. Вместо стремительного развития наука, искусство и другие области общественной жизни фактически стагнировали.       На сегодняшний день примерно двадцать процентов населения планеты не обладали причудами. Однако в Японии этот показатель занимал одно из самых низких мест в мировом рейтинге. Большинство людей без причуд относились к людям старшего поколения и средней возрастной группы, а среди детей доля беспричудных была еще меньше — менее пяти процентов. Нужно быть настоящим везунчиком, чтобы родиться в числе тех, кто попадает в эту малочисленную статистику. Эта группа настолько мала, что её можно посчитать незначительной ошибкой в статистических расчетах.       Только в последние шесть лет количество беспричудных стало снова расти, что не поддавалось никакому объяснению и порождала только больше волнений в обществе. «Лишний» сустав мизинца, который был частью человеческого организма буквально всегда, — вот что определяло твою жизнь.       Исчезающий вид.       Биомусор.       Ненужные люди.       Животные.       Бесполезные.       Потомки чудовищ.       Изуку осознал, что с самого рождения люди не находятся в равных условиях, когда ему исполнилось четыре года. Он жил в мире, где то, что казалось обыденным, на самом деле выглядело необычно, и наоборот — странные вещи воспринимались как нечто привычное. Это осознание стало для него первым серьезным разочарованием.

***

      Солнце медленно опускалось за горизонт, придавая небесной синеве насыщенный персиковый оттенок, а неоново-розовые облака, плывущие по небу, лишь усиливали это впечатление. Вокруг царила атмосфера спокойствия и умиротворения. Легкий ветерок нежно касался кожи мальчика, принося с собой чувство свежести после знойного дня и вызывая кроткую улыбку. Обычно, подобные вечера принято называть приятными, поражающими чувством комфорта и счастья. Вдалеке был слышен шум автомобилей, спешивших побыстрее добраться домой, из-за чего они издавали сигнальный гул в пробке у светофора на перекрестке. Сам город тоже не торопился переходить в ночной режим, и хотя уличные фонари уже начинали загораться, динамичный мегаполис только просыпался. Прохожие мчались мимо по своим делам, совершенно не обращая внимания на ковыляющего средь заполненных улочек кучерявого мальчишку, который поздно вечером возвращался из библиотеки.       Казалось, погода его совершенно не интересовала. Все события, происходившие в течение дня, не могли затмить детский восторг, который Мидория Изуку ощущал в этот момент. Впереди его ждали чудесный вечер и замечательные выходные. Ничто не могло испортить его отличного настроения, ведь сегодня он наконец-то проведёт время с отцом, что и наполняло сердце малыша счастьем и неповторимым уютом. Он направлялся домой.       На округлом личике Изуку появилась широкая улыбка, когда он, хромая, наконец добрался до нужного поворота, ведущего во дворы многоэтажек. Его ярко-изумрудные глаза засияли радостным светом, а улыбка обнажила две пустоты в ряду белоснежных зубов, где всего два дня назад еще находились молочные клыки. Оба выпали одновременно, что огорчило мальчика: он был уверен, что теперь выглядит нелепо. Ему казалось, что это станет причиной новых насмешек со стороны сверстников. К счастью, в течение дня у него не так часто возникала необходимость открывать рот.       Изуку шел по знакомым улицам, проходя через тихие дворы высоток, свесив голову и толкая маленький камешек перед собой, пытаясь высчитать скорость его движения, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей. Одной рукой он придерживал ушибленный бок — на этот раз его одноклассники особенно постарались, чтобы он точно полетел с лестницы кубарем, а предварительно помогли ему врезаться в перила. На голове уже расцвела шишка, разбитая губа немного ныла, хоть и покрылась кровавой корочкой. Пятка болела от уколов, причинённых кнопкой: он не был достаточно внимательным, когда извлекал щедро насыпанные канцелярские принадлежности из ботинок, и на форму уже стандартно плеснули сок. Портфель болтался на одном плече, вторая лямка в очередной раз была оторвана с корнем. Нужно будет повозиться, чтобы пришить её. В пенале лежала новая порция записок с самым разным содержанием.       Он, конечно, попытался привести себя в порядок, обработав полученные от падения ранки и ссадины и отчистив часть пятен с одежды. Правда, в этот раз он был недостаточно внимательным, и парочка старших ребят не погнушалась воспользоваться этим, окунув его головой в туалет. Форма снова была сырой, к тому же ему ещё пришлось вымыть волосы под краном, но это было лучшим выходом, чем идти в библиотеку грязным, а ещё хуже — показаться в таком виде отцу.       Мысли внутри черепной коробки сменялись в бурном потоке, разбиваясь одна о другую, как морские волны. Какую отмазку на этот раз придумать? Споткнулся о свои ноги, ухватился за портфель, пытаясь не упасть с лестницы? Приходилось учиться врать, хоть Изуку это и ненавидел. Обманывать самого любимого в мире человека отвратительно, но что ещё оставалось?       Во-первых, Изуку не хотел создавать новые проблемы своему папе, который работал на двух работах, чтобы выплачивать алименты. Ему и так хватало волнений и головной боли. Достаточно с него и того, что его сын обуза. Хватало ему и постоянных ссор с матерью, и хотя они не жили вместе уже много лет, всё равно умудрялись поругаться, пусть даже по телефону.       Во-вторых, он не хотел жаловаться на своих одноклассников и учителей. Иногда у него, конечно, возникало желание это сделать, но оно быстро проходило. В голове всегда крутилась мысль, что это ничего не изменит. Может, Изуку стал воспринимать всё происходящее с ним, как должное? Нет, где-то на задворках сознания у мальчика крутилась мысль, что это всё неправильно. Но он бы на самом деле не хотел, чтобы кого-то наказали просто так. Изуку всегда говорили, что он не должен доставлять проблем другим.       Некоторые его одноклассники обладали замечательными причудами, особенно Каччан. Они могли стать хорошими героями, врачами, полицейскими, по-настоящему принося пользу обществу. Его учителя имели семьи, которые нужно было обеспечивать. А если из-за него кого-то уволят? Хотя он прекрасно понимал, что из-за беспричудного никого не стали бы лишать работы. Плохо ведь поступали только с ним одним, а вокруг него там существовал ещё целый мир, который он не хотел, да и не позволил бы разрушить. Разве спокойствие одного беспричудного ребёнка могло стоить десятков разрушенных жизней? Ответ напрашивался сам собой — нет, конечно нет. Не помогало и то, что его мозг выдавал преувеличенно ужасные исходы, всегда с самым плохим вариантом развития событий, как бы он ни старался думать в другом ключе. В какой же момент ему начало казаться, что так всё и должно быть?       Ему не было в этом мире места, он хорошо это уяснил. Спасибо, мир, ты очень доходчиво объясняешь, хоть и чувство юмора у тебя хреновое!       Голова дёрнулась, когда Изуку слишком сильно наступил на больную пятку, и он затормозил, шипя от прострелившей ногу боли. Это был явно не его день, хотя в целом всё могло закончиться хуже, ведь он буквально полетел с лестницы. Ему есть, чем гордиться, он сумел сгруппироваться так, чтобы по голове пришлось меньше урона.       Достижение «избежать сотрясения» получено.       Где-то глубоко в его сознании звучали страшной песней знакомые слова: «Зачем ты вообще живёшь, Деку?»       И вправду, зачем он живёт?       «Лучше бы ты и вовсе не рождался, Деку».       Может, и вправду было бы лучше? Может, его родители всё ещё жили вместе и были бы счастливы?       Живот громко заурчал, желудок в нём болезненно сжался, за грудиной разросся пожар изжоги. Точно, он же ничего не ел со вчерашнего дня.       Вечером Изуку просто забыл об ужине, полностью углубившись в научную статью о стекловидных гелях — совершенно новом виде материала, который имел как высокую прочность, так и растяжимость. Утром он проспал, ведь эту самую статью и все прилагающиеся научные работы малыш изучал до поздней ночи и поесть не успел, — не то чтобы кто-то приготовил для него завтрак. На перемене перекусить он не решился, предпочитая прятаться в старой кладовке, спрятанной в стене, о которой пока не узнали его одноклассники. Наверное, для растущего организма такие долгие пропуски приёма пищи ничем хорошим не закончатся. Изуку будет надеяться, что отделается только обострением гастрита. Лечить очередную язву желудка не хотелось совершенно.       Аккуратно перекинув вперёд рюкзак, он начал рыться в книгах и школьных принадлежностях, выуживая из потайного кармана булочку с мясом. Рядом с ней лежал его горячо любимый блокнот с историями героев допричудной эпохи. Изуку с удовольствием раскрыл пакет с вкусностью, уже предвкушая своё маленькое пиршество, и готовился сделать большой «кусь», как вдруг ощутил что-то странное. По спине пробежал холодок, ударивший ему в затылок.       Он медленно обернулся и понял, что совершенно не ошибся. Почему его «шестое» чувство работало только в такие моменты? Хотя он очень и очень скептически относился к термину «шестое».       На него жалобно смотрели два больших зелёных кошачьих глаза с золотыми вкраплениями. Из-за наступающих сумерек зрачки в них были расширены настолько, что почти закрывали собой радужку. Хотя этот малахитовый цвет отличался от лиственной зелени его собственных глаз.       Пару раз Изуку слышал от прохожих слова, полные восхищения его изумрудными глазам, обрамлёнными длинными пушистыми ресницами. В раннем детстве его даже иногда путали с девочкой, чему он, наверное, должен был оскорбиться, но с кем не бывает, правда?       Кошка продолжала сверлить его жалобным взглядом, словно проверяя на прочность, никуда не двигаясь с места, а лишь внимательно наблюдая за мальчиком.       Желудок Изуку заурчал ещё громче и жалобнее, когда он не раздумывая оторвал кусочек своей булочки и направился к кошке, протягивая ей угощение. И именно в этот момент из-за мусорки неподалёку выползли котята, что тут же устремились к своей матери.       Изуку разломал булочку на маленькие кусочки и целиком оставил кошачьему семейству, улыбнувшись. Он чуть задержался погладить нежную шёрстку мамы-кошки, прежде чем покинуть их. Та на прощание коротко мяукнула, облизнув усатые подушечки щек и присоединилась к своим котятам в поедании вкусности.       До дома оставалось всего ничего. Его немного покачивало из стороны в сторону, когда он медленным шагом ступал по уличной плитке. Ребëнок давно привык к этому, поэтому это не страшно, главное — добраться поскорее.       Когда он уже поднимался по лестнице на нужный этаж, у него закружилась голова и он остановился на площадке перед входом домой, чтобы немного подышать.       Ручка перестала расплываться очертаниями перед глазами, и Изуку схватился за неё, вставляя ключ в замочную скважину, стараясь открывать дверь как можно тише и в целом не шуметь.       В это время отец либо отсыпался после ночной смены в реанимации, либо был полностью поглощен исследованиями, поэтому совершенно не хотелось его тревожить. Изуку на цыпочках проскользнул в прихожую. Каждое его движение отдавалось неприятной волной боли по всему телу. Он тихонечко — он очень надеялся, что получается тихонечко, — прикрыл дверь, щёлкая замком. Из глубины квартиры послышался шум. Его всё-таки заметили.       Мидория Хисаши, наверное, был самым увлечённым человеком на планете. Когда он занимался работой, у него включался запредельный уровень концентрации. Казалось, даже собственная смерть не смогла бы его остановить, если он во что-то углублялся с интересом. А работу свою он любил горячо и страстно, так что интерес присутствовал стабильно. Существовала только одна вещь во вселенной, которая могла его отвлечь — его маленький сын.       Ну, как маленький. Сам «метр с кепкой», возмущённо пыхтел, надуваясь, становясь красным как помидор и бормоча что-то вроде: «Я взрослый!».       «Конечно, очень взрослый и очень серьёзный!» — всегда с улыбкой соглашался Хисаши, поглаживая при этом сына по мягким кудряшкам.       Мужчина каждый раз удивлялся, как в первый, каким же удивительным "коктейлем" из семейных генов был его ребёнок. Вот они — зелёные глаза и волосы, унаследованные от бабушки по материнской линии, и, конечно, от самой матери. От него досталась россыпь веснушек на круглых щëчках, к счастью, передался и аккуратный нос деда по отцовской линии. Но, в целом, мальчик был похож на родную мать. А вот характером и манерами — словно был отражением бабушки по отцовской линии, которой не стало вскоре после его рождения. Даже то, как Изуку держался, как двигался, как улыбался — всё напоминало Хисаши о маме, и от этого становилось так тепло на душе. Вот видишь эту улыбающуюся мордашку, и сразу жить хочется. И нет, это не потому что своя рубашка ближе к телу, ни в коем разе.       Хисаши счастлив, что от своей матери Изуку не перенял никаких черт характера. Он каждый раз издавал стон, полный боли, когда вспоминал о бывшей жене или слышал как кто-то упоминал о ней вслух.       Учителя по «успешному успеху» утверждали, что не следует тратить время на негатив, иначе его становится больше в жизни. Хисаши, конечно, вертел на причинном месте все эти теории о законе притяжения и материальной мысли, но к тому, что его устраивало, он вполне готов был прислушаться.       Красивый молодой мужчина с угольно-чёрными короткими волосами высунулся из дверного проёма, совершенно растрёпанный и рассеянный. На правой щеке красовалась нарисованная синяя линия от шариковой ручки. Рубашка, которую он не удосужился сменить после рабочего дня, сползала на плечо. За каждым ухом торчало по карандашу, третий он держал в руке, ещё два лежали в нагрудном кармане. Под черными глазами светились привычные фиолетовые мешки, напоминая о бессонных ночах, а белки его глаз покраснели от постоянной сухости.       В Научно-исследовательском институте, в котором Хисаши работал руководителем, они совместно с коллегами из США разрабатывали новую теорию, которая призвана объяснить принцип гомохиральности «живых» молекул. Поэтому слова сон, еда, гигиена, исходящие от маленьких зелёных фасолин, становились запретными на ближайшие месяцы в этом доме и за них были наложены жестокие санкции без возможности апелляции. Это фундаментальное исследование, которое могло иметь в научной сфере огромное значение, но кому какое дело, если они не применяли свои труды в сфере изучения причуд?       Он бы сказал, что этот мир невозможно туп, но нет.       С миром всё в порядке, это люди невообразимо глупы.       Хисаши пару раз моргнул, оглядывая своё лохматое чудо, которое снова выглядело так, будто его тащили по асфальту привязанным к машине. Тяжело вздохнув, он подошел к сыну. Их ждал очередной неприятный разговор с попыткой выяснить, что же случилось на этот раз. Хисаши, может быть, и полный профан во всём, что не касалось расчётов и глядения в микроскоп, но он не совсем уж дурак. Хотя кого он обманывал?       Он продолжал оценивающе рассматривать мальчика, который мялся под таким взглядом, прижимая руку к месту, где, скорее всего, болело, но тут живот ребёнка издал громкое и протяжное приветствие.       Ясно, как день. Снова забыл поесть.       — Чемпион, ты зачем опять скребёшься, как нашкодивший котёнок? — Хисаши одной рукой лениво чесал отросшую щетину, другой притянул Изуку к себе, обнимая. Изуку мгновенно прижался к отцу, обхватив его поперёк живота, уткнувшись носом в рёбра. В шутку он попытался повиснуть на старшем, чтобы вывести его из равновесия.       — Прости, пап, не хотел тебя отвлекать, — счастливо улыбнулся Изуку, наверное, впервые за день. Его голос, как всегда, звучал слегка хрипло.       Хисаши хмыкнул, схватив мальчика за ремень брюк и слегка приподняв его от пола. Изуку лишь сильнее вцепился в отцовский бок, тихо посмеиваясь. В таком нелепом положении они медленно побрели на кухню.       — Давно у тебя зубы выпали?       — Вчера.       Нужно было поесть, иначе песни из самых тёмных глубин желудочного кишечного тракта его ребёнка грозились напугать всех соседей. Пока Изуку получше ухватился, чтобы не свалиться, Хисаши, в свою очередь, отметил, что его школьная форма опять была влажная.       Что происходило в этой чёртовой школе, будь она трижды не ладна?       У его бывшей жены вообще всё нормально? Куда она смотрит?!       В квартире, как всегда, витала причудливая смесь ароматов: дух луговых трав и резкий, пронзительный запах лекарств.       На холодильнике в просторной, залитой светом кухне, свесив заднюю лапу и хвост, отдыхал молодой рыжий кот. Он приоткрыл один глаз, наблюдая за любопытной картиной: отец, с трудом затаскивая сына в помещение, шутливо бросил его на стоящий рядом диван. Мебель ответила скрипом, а ребёнок, хихикая, ещё раз подпрыгнул на ней, усаживаясь поудобнее и болтая маленькими ногами, которые не доставали до пола.       — Снимай пиджак и рубашку, — скомандовал Хисаши, протягивая свой огромный мягкий свитер, небрежно брошенный на спинку кухонного стула — не самое подходящее место для одежды. Изуку послушно скинул мокрые вещи и с наслаждением укутался в пушистую шерсть, пока Хисаши, задумчиво почёсывая подбородок, шагал к холодильнику. О синяке на боку пока никто не заикнулся.       — Всё, что я делаю, — ерунда. Зачем я работаю? На каких работах я хожу? На скольких жизней надо напастись, чтобы ходить на эти работы? — бормотал Хисаши, разглядывая содержимое холодильника в поисках ужина. Бормотание — ещё одна черта, которую от него унаследовал его сын. Плохая черта. «Привычка — находка для шпиона», как Хисаши сам её называл.       — Пап.       — У меня в голове головоломка.       — Пап?       — Лишнюю голову только запудрили мне, — один карандаш вывалился из кармана, другой из-за правого уха, когда Хисаши наклонился к нижней полке в надежде найти там хотя бы остатки вчерашнего… чего-нибудь.       — Папа?!       Мужчина на мгновение застыл, а затем, словно встряхнувшись, резко повернулся к ребенку.       — С утра это был я.       — Там перед тобой контейнер, — смущённо улыбнулся Изуку, перебирая пальцы.       Хисаши медленно моргнул, казалось, в его голове громко скрипели шестеренки, проворачивая механизмы. Он обернулся и с пониманием хмыкнул, извлекая тот самый контейнер.       — Эти контейнеры точно умеют сливаться с окружающей средой.       — Это ты про жуков-палочников, — хихикнул Изуку.       Услышав этот тихий звук, Хисаши невольно приподнял уголки своих губ, а выражение лица приобрело несвойственную ему обычно мягкость. Он просто не понимал, как кто-то мог плохо относиться к этому кудрявому чуду? Даже иного слова толком не подберёшь!       На самом деле, Мидория Хисаши предпринимал бесчисленные попытки разобраться с происходящим в жизни единственного сына.       Беседы с родителями и учителями, мольбы и даже угрозы — все это было тщетно. Результат оказался совершенно противоположным тому, что касалось изначальной цели. Уйма жалоб и заявлений в полицию, в социальные службы, да вообще везде, где только можно, — и просто ничего. Пшик в пустоту.       Хисаши приходил в ужас от мыслей, что когда-нибудь наступит момент, когда ситуация полностью выйдет из-под контроля.       Социальные службы от него просто отмахивались. Его не хотели слушать, ведь он не опекун. Что касалось матери… А что мать? Этой женщине всё равно, что происходило с её ребёнком. А ещё её отец — генерал императорской армии Японии и влиятельный государственный деятель, которого все боялись и уважали. Даже если бы попытались привлечь к ответственности дочь столь могущественного человека, всё быстро сошло бы на нет. Вместе со всеми причастными. Рисковать никто не хотел.       Да и ради чего рисковать, ради беспричудного ребёнка?       Было бы за что переживать, он может и до тридцати лет не дожить, зачем тратить на это своё время, ну, серьёзно?       Сколько отмазок и оправданий Хисаши уже услышал?       Вы же знаете, дети всегда такие неуклюжие в этом возрасте.       Неправда!       Он же беспричудный, такие люди очень хрупкие, их можно легко поранить просто во время обычной игры.       Бредни сумасшедших!       Я уверен, ожоги — это последствия его неприемлемого поведения. Мальчик раздражает других учеников и учителей, ввязывается в драки, провоцируя использовать рядом с ним причуды.       Чушь собачья!       Эти дети в будущем станут сильными героями, мы не можем портить им характеристики из-за недоразумений и ваших домыслов.       Мерзко.       Может, Вы сами поднимаете на него руку? Всё-таки у Вас довольно агрессивная причуда, стоит ли устроить проверку?       Отвратительно.       Всё чаще Хисаши начинал думать, что он способен на убийства. Порой ему казалось, что он слышит голос Джона Крамера у себя в голове.       Он был потерян, не находя выхода. Мысль о том, что всё вывернут наизнанку и обвинят его, заставляла тело содрогаться от озноба, а желудок болезненно скручиваться.       Его могут лишить сына насовсем? Забрать даже то ничтожно малое, что у них есть?       Он не понимал, что ему делать.       Хисаши громко скрипел зубами, погрузившись в свои мысли. Где-то в груди начинал разгораться огонь. Он снова задумался, уставившись на микроволновку, в которой медленно вращался мисо-суп.       — Пап? — тихо позвал Изуку, глядя на отцовскую спину и на то, как появлялся чёрный дым из-за этой самой спины. — Опять сработает пожарная сигнализация.       — Да, точно. Спустимся на улицу и будем слушать ругань старой Ямагути, — Хисаши сосредоточился на своём сбивчивом от накатившей злости дыхании, прикрыв глаза.       — Она делает вкусные булочки, — произнёс Изуку с невозмутимым спокойствием, беззаботно раскачиваясь из стороны в сторону на диване, словно неваляшка. Мальчик уже успел аккуратно накрыть на стол, уложив на него всё необходимое и подготовив две глубокие тарелки, и теперь терпеливо ждал, пока еда наконец подогреется.       Воздух наполнился вечерним уютом, согревающим душу.       Микроволновка издала громкий «дзинь» и остановила свой круговой танец. Дверца с легким щелчком открылась, и Хисаши, воспользовавшись прихваткой, извлек контейнер, стремительно направляясь к столу. Как будто издалека до него донеслось бульканье воды в чайнике, возвращая к реальности.       — Корабли «Зелёная фасоль» и «Титаник» прибывают на базу для заправки топливом высокого класса, — произнес он, пока разливал ароматный суп по тарелкам. Изуку же пытался дотянутся до кружек, до которых ещё не доставал без табурета. Эти кружки были их любимыми: на отцовской запечатлён Менделеев, будто ведущий подкаст, на его собственной — «Гарольд, скрывающий боль».       Смешные картинки из далекого прошлого, которые они исследовали в свободное время на просторах интернета, заполнили их квартиру множеством распечаток и предметов мерча, а также собрались в отдельной папке на экране стационарного компьютера. Изуку всегда склонялся к гиперфиксации, и внимание его захватило всё, что было создано в эпоху до причуд. И это, в сущности, не стало чем-то удивительным.       — Это топливо не первой свежести, — заметил Изуку, отодвигая стул для отца, пока тот убирал ненужную посуду в мойку.       — Но это не умаляет его качества и великолепия, — с доброй улыбкой ответил Хисаши, терпеливо ожидая, пока сын запрыгнет на стул напротив, чтобы занять своё место.       Запах супа действительно был восхитительным, а его вид заставлял слюну выделяться ручьями. После развода готовка легла на плечи Хисаши, и, хочешь не хочешь, приходилось учиться делать это хотя бы сносно. Со временем уже приходит и мастерство. До свадьбы он на кухню даже поесть не всегда заходил, а уж тем более не проводил на ней время за какими-либо другими занятиями. Но постоянное питание быстрорастворимой лапшой в один момент привёло его прямиком в больничную палату, а всех посторонних людей в белых халатах Хисаши на дух не переносил. Перспектива часто общаться с врачами его не очень радовала, питаться на вынос не позволял кошелёк, который вдобавок просто из вредности и злопамятства не гнушалась обирать алиментами бывшая жена. Нет, тратить на сына ему всегда было в радость, он ради него живёт, но та женщина его деньги на ребёнка не расходует.       — Разве хвалить себя не неприлично? — обронил Изуку, облизывая ложку с двух сторон и энергично болтая ногами под столом. Правда, в пятке время от времени простреливала боль. Его живот благодарно заурчал, когда наполнился тёплым ужином.       — Неприлично выигрывать в казино у сицилийской мафии, всё остальное допустимо в разной степени, — произнес Хисаши тоном самого мудрого из мудрейших, рассеяно почесывая волосы на затылке. В процессе он нашёл очередной карандаш, который, как ни странно, всё ещё торчал у него за ухом. Удивленный, он уставился на него, словно увидел первый раз в жизни, широко распахнув глаза. — Как эти карандаши постоянно теряются? Кстати о мафии, Архимед сегодня ел уже трижды за последние два часа, так что не верь его жалостливым глазам. Я уже устал ему объяснять про опасность ожирения у домашних кошек.       — Пап, у кошек нет речевых центров, они не понимают слов! — проворчал Изуку, недовольно раздув щёки и скрестив руки на груди.       — Кошки, может, и не понимают, но я клянусь Богом, конкретно этот комок шерсти, — Хисаши указал ложкой в сторону холодильника, где лениво потягивался кот, — понимает каждое моё слово и умело их игнорирует!       Они ещё немного поспорили об интеллекте их пушистого соседа, пока доедали ужин. Сам же Архимед внимательно эти споры слушал, незаметно подёргивая ухом. В какой-то момент ему надоела его поза, и он лениво повернулся вокруг себя, чтобы свернуться калачиком, отворачиваясь от разговаривающих.       Когда с супом было покончено, Мидории вновь обратили свой взор к холодильнику, надеясь отыскать что-нибудь «на закуску». И, о чудо! Пристальный взгляд на вторую полку открыл им четыре упаковки йогурта и пару золотистых бананов.       Звёзды благословили их в этот вечер, потому что глубже на полке притаилась горсть рубиновой клубники.       Кухня ожила, наполнившись довольным бормотанием, пока двое лохматых алхимиков смешивали свои находки в единое целое. В воздухе витала магия простого счастья.       Сытые и довольные, они плюхнулись на диван, издавая блаженное гудение. Минуты комфортного молчания и созерцания высокого потолка не продлились долго. Хисаши громко вздохнул, разрушая установившуюся уютную тишину.       — Эй, Эйнштейн-младший? — спросил он, продолжая смотреть наверх.       Со стороны послышалось вопросительное «М?», и он повернул голову к ребёнку, смотря серьёзным, но без укоризны, взглядом.       — Может, есть что-то, что ты хочешь мне рассказать?       Он увидел, как Изуку напрягся всем телом и машинально потянулся рукой к правому боку, слегка прикасаясь к нему, будто снова что-то вспоминая. Мальчик молчал несколько мгновений, прежде чем неуверенно произнести:       — Нет, а почему ты спрашиваешь?       — Очевидно потому что я твой папа и мне интересно, что происходит в твоей жизни? — спокойным и успокаивающим тоном проговорил Хисаши.       Изуку снова замер, секунды тянулись мучительно долго. Наконец, он повернулся к отцу, встретив его мягкий, вопросительный взгляд. Он старался сохранять спокойствие, он должен был. Сжав зубы, он попытался придать лицу отстранённое выражение, взять под контроль срывающееся дыхание, но челюсть его едва заметно дрожала.       «Я должен справиться сам», — без тени сомнения твердил себе Изуку.       Голос дрожал, готовый сорваться, и он сглотнул вязкую слюну. Звук вышел слишком громким, отчего держать лицо становилось ещё труднее. Смотреть в глаза было невыносимо, и он опустил взгляд, укрывшись за пушистой чёлкой, торопливо показав руками:       «Всё как было».       В горле снова образовался ком, словно пускающий корни в глубь тела, полностью парализуя, и даже дышать получалось с трудом, не то что говорить.       Где-то там мелькнула мысль, но… Нет, всё хорошо, он справится сам. Он должен справиться сам.       Воспоминания о тёмных коридорах, залитых мягким фиолетовым светом, стискивали внутренности в объятиях ужаса. Боль, что таилась в тех глубинах, сопровождала его уже много лет. Её приносили с собой холодные, как смерть, руки, сжимающие шприц, хранящий украденную у кого-то причуду. А слова, сказанные с явной угрозой, были слишком страшными, что забыть о них хоть на мгновение.       «Если ты не будешь слушаться меня, как хороший мальчик, твои отец и бабушка поплатятся за твое упрямство.»       Хисаши хмурился. Его малыш перешёл на жесты. Неужели всё настолько плохо?       Он тяжело выдохнул, готовый заплакать от своего бессилия. В груди клокотало раздражение, смешанное с желанием шлёпнуть своё чадо за его баранье упрямство, столь знакомое, словно отражение в зеркале.       «Ещё одна семейная черта», — мелькнуло у него в голове. Он понимал: они снова погрузились в тишину, на этот раз тягостную, но чтобы её разрушить, нужно было сказать правильно. Подобрать слова, которые смогут дотянуться до сына. Он дал себе несколько секунд, наблюдая, как Изуку жмётся рядом, словно пытаясь спрятаться от мира.       — Изуку, — снова позвал Хисаши, и мальчик поднял на него усталый взгляд. — Пожалуйста, ты можешь рассказать мне всё, что тебя тревожит. Тогда мы сможем найти решение.       Хисаши сам не до конца верил в свои слова, но продолжал.       На лице Изуку, словно на водной глади, отражались эмоции: страх, досада, и в конце концов решимость.       «Спасибо, я знаю, папа», — снова ответил он жестами. И улыбнулся. Да, конечно, он улыбался. Ведь «герои всегда улыбаются». Только это бред сивой кобылы.       Так называемые герои — обычные люди, обученные бить других обычных людей, которым в жизни повезло чуть меньше. И тех, кому природа забыла внести настройки в чердак.       Хисаши выругался у себя в голове. И ещё раз. И ещё. Когда-то его просветлённая знакомая, с книгой о вселенских энергиях — и это явно не те энергии, о которых знал он, — сказала, что бранные слова портят карму на поколения вперёд. Что ж, судя по тому, что происходит с его сыном, он, видимо, действительно что-то испортил.       Хисаши ещё полминуты вглядывался в лицо своего ребёнка, пытаясь отыскать в нём что-то, о чём сам не мог сказать, но, потерпев неудачу, громко и протяжно вздохнул.       — Я рад это слышать, — его голос звучал спокойно и мягко, он старался подбодрить, но улыбка так и не коснулась его губ. Что ж, видимо, он не смог стать героем для самого важного человека в своей жизни. И это было поистине ужасно.       — Ладно, — хлопнул Хисаши руками по бёдрам и поднялся. Диван ответил скрипом, а подушки слегка приподнялись вместе с сидящим на них мальчиком. — Уроки ты, я так понимаю, уже сделал в библиотеке?        — На переменах между уроками, — робко произнёс Изуку, пряча глаза за чёлкой       — А, — отрывисто сказал Хисаши. — Ну, чего-то такого, наверное, следовало ожидать. Чем занимался весь день в библиотеке?       Изуку сполз с дивана, очень аккуратно ставя на пол левую ногу.       — Сегодня была химия. Основы органического синтеза, — он потёр ушибленный бок, слегка поморщившись.       — А как лямку рюкзака оторвал? — не отставал Хисаши, пока они оба, словно читая мысли друг друга, направлялись в комнату Изуку.       Эта квартира была одной из двух, доставшихся Хисаши от родителей. Просторная и уютная, с видом на озеро из окна и услугами консьержа, она казалась воплощением тепла и покоя. Ту же, что он заработал потом и кровью, ставшую одним из поводов для гордости, он оставил сыну и бывшей жене. Годы бесконечной гонки между работами, с первой на вторую, со второй на третью, принесли свои плоды — просторные апартаменты в престижном районе, недалеко от дома лучшей подруги бывшей супруги, Бакуго Мицуки. Жилой комплекс с мощной охраной, где обитали высокопоставленные лица, был выбран неслучайно: тесть настоял на этом. Немалую роль сыграло и наследство родителей Хисаши — две квартиры, красивый загородный участок и машина. Белый внедорожник он с удовольствием использовал, а вторую квартиру и дачу продал, добавив к этим деньгам свои сбережения, чтобы купить достойное жильё. Оно должно было стать домом для дружной семьи, но стало лишь напоминанием о его провале. Хотя, по крайней мере, после его смерти всё достанется ребёнку.       На двери, ведущей в комнату Изуку, висела милая табличка-облачко с его именем и широко улыбающимся смайликом.       Комната, хоть и невелика, излучала уют и очарование, облачённая в мягкие светло-бежевые тона. В углу возвышался книжный шкаф, доверху заполненный разнообразной литературой, аккуратно рассортированной по темам и алфавиту. На самом видном месте гордо красовались коллекционные издания фэнтезийных серий, их разноцветные корешки словно манили к себе, напоминая Изуку о любимых историях, которые он с радостью перечитывал. Рядом с ними приютились две фотографии в забавных рамках с ярко-розовыми свинками — находки со свалки на пляже Дагоба, бережно склеенные Изуку. На одной из них молодой Хисаши, устало смотрящий в кадр с дымящимся стаканчиком в руке, на другой — Тесла, чей внимательный, слегка прищуренный взгляд словно пронизывал зрителя. Портрет Карла Маркса величественно возвышался в центре, прямо перед тремя томами «Властелина колец», обрамлённый Хисаши уже в весьма солидную рамку. На каждой полке, будто маленькие хранители спокойствия, разместились бумажные журавлики-оригами, созданные Изуку в минуты раздумий после трудных дней. Рядом с шкафом стоял миниатюрный письменный стол, его глубокие ящики до отказа заполнены исписанными тетрадями с подробными конспектами. На столе — стаканчики с самыми разными ручками и карандашами, а также забавная чернильница в виде кошки. У окна, в углу, удобно расположилась кровать, всегда опрятно заправленная. Белоснежное постельное бельё, несмотря на простоту, благоухало свежестью и нежно ласкало кожу своей мягкостью.       Когда они переступили порог светлого помещения, Изуку обернулся к отцу и вновь начал объяснять произошедшее жестами:       «Я не заметил, как зацепился лямкой за перила, сильно потянул, она оторвалась, и я… — он запнулся на мгновение и отвернулся. — Упал с лестницы».       Изуку встал в позу оловянного солдатика, смотря в пол. Отец же смотрел на него пустым, отстранённым взглядом, медленно осмысливая сказанное.       — А сколько прошло с прошлого падения? — спросил он неуверенно, голос его звучал глухо, будто эхо в пустоте.       Изуку на секунду задумался, почесав затылок и издав задумчивое мычание, после чего показал: «Три месяца».       Хисаши молча прошёл вглубь комнаты и опустился на кровать. Он устало провёл рукой по лицу с громким выдохом негодования.       — Ты как-то часто летаешь с лестниц, парень.       «Я просто неуклюжий».       Изуку виновато переминался с ноги на ногу, сжимая и разжимая перед собой маленькие кулачки. Он выглядел полностью раздавленным, и, глядя на него, Хисаши готов был схватиться за оружие, которого у него не было.       Причуда отозвалась нарастающим жаром в груди.       Его ребёнок винил себя за то, что его столкнули с лестницы малолетние монстры-психопаты.       С книжной полки на мужчину с вызовом смотрел тот самый портрет Карла Маркса, который Хисаши буквально выиграл на войне в интернет-аукционе, сражаясь с какой-то пожилой женщиной из Токио. Он тогда праздновал так, как будто самолично произвёл революцию как минимум в масштабе страны.       Этот давно ушедший из жизни человек сейчас выступал для Хисаши немой поддержкой. Он обязательно разберется со всем этим дерьмом.       Разработки, в которых он участвовал, изменят мир и откроют перед ним безграничные горизонты возможностей.       Тогда всё поменяется, для его сына и для других, таких же, как он, людей, в первую очередь. Он не просто так положил на это жизнь.       А сейчас он должен сделать кое-что другое.       Хисаши шлёпнул по матрасу, приглашая ребёнка устроиться рядом. Когда мальчик опустился на кровать, он нежно провёл рукой по его мягким волосам.       — Ладно, чемпион, показывай, какие повреждения ты получил в процессе полёта, и давай чинить твоё снаряжение.