Man of War

В этот год он постоянно думал о смерти. Если мыслями это можно было вообще назвать: скорее томное ожидание, предчувствие, или же фатализм. Мысль о наступающей кончине казалась ему естественной, в какой-то степени уже логичной. Но что именно оставляло его в живых было толком непонятно до сих пор. Отправляясь в точку, — да просто находясь в убежище, — приходилось гадать: будет это табельное, взрыв, кассетное, ножевое или, может, предательство? Конкретика представлялась ему, как прожженному вояке, второстепеннной и посредственной вещью. Потому что в конце концов это его работа — умереть в нужном месте и в нужное время если придется. Откровенно говоря, если так подумать, он не ждал вообще никакого конца. Нет, правда. Преступить черту, отделяющую жизнь от смерти, в то время было гораздо проще, чем вернуться домой. Странное время. Может, он давно уже не имеет и шанса на возвращение? Да и в действительности жил Волков как призрак. Солнце заходило, — он мог подремать пару часов, пока товарищи сменят. После же перебирался из точки в точку сложными степными условиями. Делать это нужно было бесшумно, нигде не засветиться. Не читал он газет, не слышал вещания, — только по вечерам разве что.  Каждое утро умывался чем приходилось, спал мало, как везло, раз в неделю устраивал стирку. Чистота, кулон на шее — единственное, что напоминало о прошлой жизни. Питался он как попало: паёк, военный набор, изредка мясной суп. Даже наемные войска экстра класса не всегда хорошо снабжаются или имеют возможность вернуться в лагерь. В кочевых условиях, на заданиях в долгой разведке, и вовсе не задумываешься, что приходится есть. Перед сном наливал немного водки или армейского коньяка и принимал как снотворное. Снов он тогда не видел, лишь изредка. И все они, понимаете, о том же: после них спать уже не приходилось, — только держаться на обрывистых пропастях сознания.  Олег Волков хорошо помнит, когда смерть перестала его пугать, а страшным уже казалось выбраться из всех петель и рассеять туман холостых выстрелов. Теоретически, именно такая, эта, жизнь не привнесла особых неудобств. Он не солжет, если скажет, что война ждала его. Да и в общем он сам пригвоздил себя к самому жестокому месту, уехав так далеко. Боль же становилась то острее, то тише, никогда не замирая в одном состоянии. Одиночество и готовность к худшему сплелись в тонкую нить, раскинувшуюся на тысячи километров. По ней, этой нити, иногда поступали звонки, — ночами чаще встревоженные и неразборчивые, шифрованные сообщения. Со звоном выстрелов и оружейной очередью зазывали с собой, и только с темным сумраком замолкали вовсе. Кажется, рассвет никогда не наступит. Возможно, конечно, первые лучи уже дают о себе знать, но они едва ли заметны за развалами. Однако Олег и не знает. Никогда не сможет уже узнать. Смерти Волков не боялся, и может поэтому фортуна улыбнулась ему. В этот раз он вновь очнулся.   Координаты предположительно ликвидированного участника группировки были обнаружены спустя, примерно, два часа после контрнаступления вражеского отряда на временное укрытие. Маячок номера 15.26 зафиксировал еле подающий признаки жизни пульс, чем поставил на уши всю диспетчерскую. Однако матерым солдатам было известно: после нескольких часов моргающий пульт радара — наивный лепет надежды, и весьма опрометчиво верить, что соратники успеют прийти: в таких условиях счет идет на минуты, не на часы. Степь — место коварное: технически добраться из пункта «А» в пункт «Б» в военных условиях невозможно в краткие сроки. Остается гадать, в каких муках ждет спасения солдат, которому не посчастливилось выжить. И никто давно не подбрасывает кости, не ждет, — это оставляют «грудничкам» и просто пишут в табеле, напротив рядового номера, «Погиб». — Прием, прием. Родригес. Номер 15.26 обнаружен. — Прием, номер 15.26 обнаружен. — Мертв? — Без сознания. Не в этот раз, Волков. <…> — О, очнулся, — слышытся сипой женский голос с латинским акцентом.  Приподнявшись на руку, Олег машинально схватился за голову. Жуткая боль словно током проносится по всему телу. Кажется, Волков бежал марафон с одного конца континента до другого с привязанными гирями к ногам — не меньше:  — По голове словно кувалдой окатили, — прошипел раненный. — В принципе, так оно и есть. — Что произошло? — с трудом спрашивает Волков и оглядывается по сторонам. Вроде ничего необычного: доносится иностранная речь, где-то вдали слышатся помехи передатчика, вокруг люди в форме, а в нос бьет запах йода и бинтов — такой противный, жуткий запах; недалеко медсестры о чем-то перешептываются и всё спешат. А солнце палит не пуще обычного, все также душно, а в прибавок еще и дурно. Странно только, как он оказался в лазарете и почему не помнил вообще ничего.  Нет, это обычное дело, — отряды уходят и не возвращаются каждый день. Только вот у Олега такое впервые, а неведение делает ситуацию еще непонятнее. К сожалению, ответов в своей голове он не находил. Амнезия то или нет — неважно, а вот если бы хоть малейший намек, хоть крупица информации, завалялись где-то в закромах у Олега… Не повезло. Соображать в таком состоянии становится еще сложнее. Хотя, впрочем, угадывать не приходилось: произошло, очевидно, нечто дерьмовое. — А ты везучий парень, командир, — усмехнулась Джесс. Она, впрочем, никогда не относилась с серьезностью к любым заданиям, но за время совместной работы Олег уже привык к этому характерному безропотному смешку в ее голосе. — Diablo, действительно не помнишь? Нас послали за твоей шкурой, никто не думал что ты выживешь вообще после такого обвала… — Девушка подозрительно окинула взглядом Волкова, - Ну, допустим… Вас загнали, провалился ты, командир. За его «шкурой»? Какой отряд это вообще был? Штурм или разведка боем? Выжил ли кто-то еще? Где все остальные?  — Джесс, ты внятно можешь объяснить что, черт возьми, произошло? — Немного раздраженно кинул Олег. — Непонятно, compañero? Да накрыли вас, и все там. Вы рванули в то здание, думали, там посол этот недоделанный. Да, хреновый из тебя стратег вышел. В кольцо взяли и подрвали, а все говорил «Дипломатия». Отозвал отряд Дракона, полез туда с юнцами, и хлопнули вас. Дипломат ты хуев.  «Так, нет, нет». Странным казалось в этом рассказе всё. Нет, может, и преувеличивает, но от основания рассказа до просто факта, что Волков умудрился выжить при обвале здания, — все вызывало только вопросы. Так ведь и не просто выжил: цел, но отделался крепкими ушибами, которые все давали о себе знать. Вопрос простой логики: как Олег допустил, чтобы это произошло. Другие тоже что-то да поговаривали и вносили изменения. Доложили о произошедшем двое ребят из другого отряда, а все эти мелкие детали делали произошедшее все более неправдоподобным. Внутреннее напряжение росло как зудящая корка, которую хочется содрать. Волков со времен армии точно знал, что идти на компромисс нужно только когда ты в выигрыше. Какова должна была быть ситуация, чтобы самолично, еще и с тремя новичками, залезть в пасть к крокодилу, а потом еще и попасть на деньги? Бред. Он никогда не лез в пекло, чем сильно отличался от своих соратников. Оно и понятно: такие риски для командующего роскошь. Убивать приходится. Как никому ему понятно, чья смерть принесет людям только радость. А те, с кем приходится ему иметь дело на постоянной основе… В общем, не свидетельствуются ничем, что привычно обычному человеку. В его мире ничего, подписывающегося под понятия хорошего или же плохого, нет. Удивительно, как кодекс чести вообще может существовать в такой реальности. Один убийца платит за голову другого такого же. «Там руки в крови у всех по локоть», — говорил себе Олег, успокаивал себя: «Может и больше...», когда впервые отправился по заданию, когда выпустился и присоединился к войскам специального назначения. Но как и всем в какой-то момент ему стало все равно, — по-другому просто не могло быть. Да и все равно ли? Капля удовольствия, капля сожаления — немного немало, он не разбирался в этих тонкостях. Ведь ты должен выучиться жить вполне определенно, чтобы не считать на пальцах количество тех, за кого придется отмаливать в церкви. Все это уже не имеет значения: их бесчисленное множество, но все же чувство меры, выбор стороны и контроль — то, что привело Олега к возможности стоять здесь и вести людей в гущу событий.  Чего не скажешь ни о Джесс, ни о ком либо еще, вроде Вадима Дракона. По прошествию дня из разговоров и прочих деталей картинка вырисовалась сама: Дракон в числе пропавших с той треклятой операции.  — Доклада не было, после подхода к зданию вы ничего не сообщали, сигнала не поступало, — отточил с виду хиленький пацаненок с диспетчерской. — На точку отправить наряд, местность обыскать, найдете кого, плевать кого, — сразу на допрос, — скомандовал Олег. — Сколько еще числится пропавших? — Семеро. Предварительно: в плену. Не выходили на связь с точек. — По рассвету выдвинуть отряды, мы займемся Драконом. Приоритет Экстра. Если сопляки решили переметнуться, расстрел на месте. Задачи остаются теми же.  Несколько таких же, как и он, с виду военных и не думали сомневаться в решениях, — но взгляды товарищей странные. Ночь сгущалась. Он и сам понимал, все это выглядело сомнительно. Все шло кругом.  Отдав распоряжение и узнав об обстановке, с тяжелой головой Волков отправился на перемотку в лазарет. Ясно было одно: целенаправленно отослать Олег товарища не мог, — нет, слишком глупо, самонадеянно. Может, в другой момент, он и хотел проснуться человеком с отрезанной памятью, но не сейчас. Ничем это хорошим не закончится, а время идет. Дракон знал слишком много. Бинт за бинтом, — все это уже не ново, — рана за раной. Казалось, Олег давно не замечает ничего из этого. По телу пробежались мурашки, и что-то клином встало в горле: раз за разом, а заподозрить он давно должен был.  «Значит возвращаться ты не собираешься, Поварешкин?» Знать бы, к чему они об этом вообще беседовали. — С такой рожей непринужденной, сукин ты сын, Вадик, — пробормотал себе под нос Волков, перематывая запястье и еще несколько диалогов за несколько дней до событий. В тот момент хотелось вспомнить хоть что-то. Но… только крики. Каждый вечер он их вспоминал. Уже не различал ни голосов, ни владельцев. Но во всяком случае они были своего рода колыбельной для любого солдата: больше это не ужасно, ничего не ноет. И вроде урывками помнится то самое здание. Но ни товарищей, ни чего-либо из перечисленного он не помнит.  Только сверлит взглядом табель, где предварительно, "по традиции" , его товарищ Вадим числится погибшим.  В «изысканных» кругах кого только не встретишь: это не место, где можно скрыть какой то факт о своей работе. Волковский отряд не исключение: все знали, что Дракон имеет репутацию «кукушки», бросающей отряды. Но тогда бы он как минимум вернулся, не ушел бы безоружный, оставил бы какой то след. Покоя не давало одно, — деталь, которая делает все пропажи неслучайными: с определенной позиции нет связи, ничего нет, люди не могут просто взять и испариться, такой как Вадик — тем более. Волков не знал о нем ничего. И это несмотря на то, что из всех остальных они с Драконом хорошо справлялись. Много работали вместе, у Олега сложился свой кредит доверия к нему. Но как учился, чем увлекался? Черт его знает. Сказать начистоту: засранец просто травил какие-то шутки, беспристрастно выполнял свою работу, а командир, впрочем, и не был против. Так и работали. Одно он точно знал: он бы не оставил Дракона там, не отослал бы, — разве что в случае экстренной опасности. Но не в той ситуации, не в той договоренности между ними. Слишком много не было попросту сделано.  Ему хотелось сказать «простой и компанейский парень», когда беседа шла о Вадике, но по какой-то причине язык никогда не поворачивался.  Так он мог скорее иногда рискнуть сказать даже о… Олег неосознанно поджал губы, затягивая бинт покрепче. Но уже много лет, Волков не мог прикоснуться к радиотелеграфу. …