Хохот богов

— Располагайся, птенчик. — Госпожа Нанайя загремела связкой ключей и провернула в скважине нужный. — Кухня открыта всю ночь и до десяти утра. Моих подопечных не лапать, клиентам не докучать и тем более не приставать. Женщина крутым бедром толкнула плохо поддающуюся дверь на чердак, нынче служащий спальней. — Разумеется, если они сами не обратят на тебя внимание. — Нанайя обернулась через плечо и красноречиво прошлась взглядом по тонкой фигуре молодого, хоть и весьма потрепанного, постояльца. — В конце концов, ты всего лишь бард, но если все же захочешь стать одним из моих мальчиков, милости прошу. Нанайя многозначительно изогнула тонкую бровь и раскрыла облупленные ставни, пока юноша все ещё стоя в дверях разглядывал свое новое пристанище. — Чаевые, Пятеро с тобой, можешь оставить себе. Бардов здесь и так не часто балуют. — Вы добры не менее, чем прекрасны, госпожа Нанайя! — Бард шире растянул губы в улыбке, хотя ещё предыдущая была на грани его возможностей. — Если что-нибудь выкинешь, или услышу жалобу на твою игру — так и знай, вернёшься в ту же подворотню, где я тебя подобрала, льстец. Парнишка прикусил язык, но обескуражить его было сложной задачей. Да и госпожа выглядела очень довольной. Ещё бы, она заполучила талантливого смазливого музыканта всего за паек и койку. — Лютня и песни — мои лучшие таланты, и сейчас они всецело ваши, — юноша слегка поклонился Нанайе, провожая её взглядом до двери. Смотреть на нее было действительно приятно: черные волосы, еще не тронутые сединой, струились по ее атласному платью на запа́х, что то и дело оголяло стройную щиколотку. Ярко же подведенные темные глаза прожигали насквозь, и невольно отбивали любое желание когда-либо ей перечить. Женщина удовлетворенно улыбнулась и обдала его шлейфом пряных духов. — Купальня рядом с кухней, приведи себя в порядок. Твоим хвостом впору улицы мести, а мои гости приходят сюда любоваться красотой. Одежду для выступлений я принесу тебе вечером. Нанайя захлопнула за собой дверь, и юноша наконец-то выдохнул. Потревоженные пылинки танцевали в полосках света, пробившегося наконец на чердак сквозь распахнутые ставни. На спальню комната походила мало, и до сих пор исправно выполняла задачу любого чердака: собирала хлам. Вдоль стен друг на друге толклись сундуки и коробки, перевязанные бечевкой стопки пожелтевших книг. Старая прялка, похоже, тоже обрела здесь свое последние пристанище вместе с креслом, продавленным до самого пола. Колченогая кровать, которую служанка госпожи Нанайи уже успела заправить свежим бельём, стояла прямо под окном, утопая в солнечных лучах. Его первая настоящая кровать. Первая настоящая работа. Пусть и в борделе, гордо носящем название "Дом низменных искусств". Юноша посмотрел в зеркальце над кроватью и самодовольно подмигнул своему отражению. — Ну что, староста, кто теперь второй? Староста племени нам-лугаль действительно недолго думал, как называть подкинутых или найденных детей: в порядке живой очереди. Так, хилый рыжеволосый мальчишка не больше года отроду стал Ияром — вторым, самым младшим. Чего греха таить, быть вторым оказалось ещё менее приятно, нежели третьим или четвёртым, ведь их гораздо реже сравнивают с первым. Маленький Ияр не помнил ни кого-то из своих родных, ни той ночи, когда его оставили под деревом недалеко от стоянки кочевого племени. Ни тем более своего настоящего имени, если оно у него вообще когда-то было. В детстве он часто рисовал перед сном яркие картины своего рождения. Может, он принц далёкого заморского царства, и мама спрятала своего малыша от опасных врагов. Или его украли чудовища, похожие на огромных пауков, что по слухам водятся в лесах и нападают на беззащитных путников. Но чем старше становился Ияр, чем больше узнавал мир, тем более блеклыми получались картины, пока не исчезли вовсе. Нищета встречалась гораздо чаще, чем чудовища, и гораздо ближе, чем в заморских царствах. Большими глазами маленький мальчик смотрел на города, горы, море и леса, по которым довелось пройти вместе со своими соплеменниками, на лету впитывал истории, которыми щедро делились старшие. Староста сам долгими вечерами учил Ияра музыкальной грамоте, когда тот повадился таскать лиру. Пока их пути-дорожки не разошлись. Обдуваемый всеми ветрами города Ниппура, Ияр впервые за девятнадцать лет оказался наедине с собой и своими талантами, благодаря которым он до сих пор не околел насмерть в первой попавшейся подворотне. За музыку и байки на богатых и не очень улицах подавали на весьма недурной ужин и кувшин с вином. В хороший день даже хватало на комнату в трактире, хоть и приходилось её делить с пройдохами и пропойцами — такими же счастливчиками, которым повезло оказаться ночью под крышей. Ияр никогда не считал себя бездомным: слово “дом” для воспитанника кочевого племени это не родная улица и не постройка из глины и камня. “Семья” не подразумевает под собой мать и отца. Для молодого музыканта они были не больше, чем просто слова. Что-то, о чем он когда-то читал в книжках и никогда не соотносил с собой. У Ияра не было никакого сколь-нибудь внятного плана, когда он покидал свое племя, но знал, что в большом городе не пропадет: он и раньше выступал на улицах, добывая деньги для старосты, и весьма в этом преуспел. Великий Ниппур, сотканный из ветров, трепал волосы и бросал в лицо песок. Солеными морскими каплями оседал на струнах лютни и одежде. Но внезапно ветер переменился. Статная хозяйка публичного дома была послана самой судьбой послушать его представление на шумной рыночной площади. В ночь Сатурна в “Доме низменных искусств” ожидалось привычно много народа. Поначалу Ияр с любопытством разглядывал посетителей, и даже наслаждался запретной и пленительной атмосферой публичного дома. Тяжелые портьеры, полумрак, скользящие по стенам тени, повторяющие изгибы танцующих полуобнаженных тел. Выпивка лилась рекой, гости распалялись и млели все больше, чем выше поднималась луна над горизонтом. Глаза барда то разбегались между соблазнами, то стыдливо впивались в струны лютни под пальцами. Магия развеялась, когда атмосфера таинственности, которую буквально из ничего тщательно создавала госпожа Нанайя, спустя десяток лун превратилась в рутину, а сам Ияр в полумраке стал видеть слишком хорошо. Да и при свете дня это место выглядело в лучшем случае как обычный трактир. Разве что красивые салфетки прикрывали растрескавшиеся от старости столешницы, а пол не так сильно заплеван стараниями служанки Нанайи. С того дня, как Ияр впервые оказался на пороге чердака, в тепле и сытости, юноша похорошел. Теперь в зеркальце над кроватью на него смотрел миловидный парень с медными волосами, блестящими крупными волнами спадающими ниже плеч. Скулы уже не были такими острыми, и лицо приобрело округлость, только подчёркивая его молодость. Обходительный музыкант нравился публике, и числился у Нанайи на хорошем счету. Своей искусной, но ненавязчивой, игрой он настраивал гостей на нужный лад, но вместе с тем не перетягивал на себя внимание от более важных для хозяйки борделя вещей. — Эй, ты чего застрял в проходе? Публика уже начала собираться. — Девушка насупила брови, едва не столкнувшись с Ияром в дверях зала. — Это жара сделала тебя такой раздражительной, милая Элишва? — Ияр большим пальцем разгладил морщинку на ее переносице. — Госпоже не нравится, когда ты хмуришься, опять влетит. — Зато ты всегда улыбаешься, как дурачок, — проворчала в ответ Элишва. — И как тебе это только удаётся? В голову за день напекает? Ияр в ответ только весело тренькнул по струнам. Элишва оперлась на дверной косяк напротив Ияра, обмахиваясь полотенцем из кухни. — Ты такая очаровательная, когда ворчишь, когда-нибудь я посвящу тебе песню, вот увидишь. Благо, ворчишь ты постоянно, и недостаток вдохновения мне не грозит, — Ияр тренькнул ещё раз, делая вид, что подбирает мелодию. Элишва метко шлепнула полотенцем по его пальцам. — Нанайя купила какие-то страшно вонючие благовония. Ещё и в такую жару. Помяни моё слово, она всех клиентов так выкурит. А мы поляжем прямо на этом месте от удушья. — Не самая плохая смерть, хочу заметить, с твоим именем на устах, — Ияр снова и снова перебирал струны. Ему доставляло удовольствие подтрунивать над подругой и раздражать её своим оптимизмом. Тем более девушка отнюдь не была злой, просто из тех, чей кубок наполовину пуст. А что в любви, что в дружбе, противоположности часто притягиваются. — Не самая плохая смерть. Хотя бы избавит меня от этих… Благовоний, — Элишва окинула взглядом зал, заполняющийся мужчинами. Ияр никогда не спрашивал обитателей дома госпожи Нанайи, как они в нем оказались. Даже Элишву, с которой успел подружиться. Но не заметить тоску и отвращение, изредка проступающие на её лице, тонко чувствующий бард не мог. В его племени нравы не были ханженскими, да и повидать мир он успел. Ияра не смущала работа в борделе: ни его собственная, ни чья-либо ещё. Впрочем, свое тело он никогда не продавал, а продавать свое искусство давно привык. — Красавица, отправишься со мной на гастроли? Как только я допишу свою новую песню, слава обо мне разлетится до самого Ура. Будешь танцевать, ты же лучше всех танцуешь! — Ияр продолжал улыбаться, пытаясь поднять девушке настроение. — Если только ты перестанешь бить меня полотенцем, разумеется. — Ох, ладно, мечтатель, спускайся с облаков и пошли работать, — Элишва ласково улыбнулась ему в ответ. — Только наберу нам воды в кувшин, в такую духоту не обойтись. Девушка по-хозяйски закинула полотенце на плечо и побежала на кухню, а Ияр, огибая снующих официанток, направился к своей импровизированной сцене. Пора было открывать сегодняшнюю ночь, которая обещала ничем не отличаться от десятка предыдущих. Сцена, если так можно было назвать небольшое возвышение из сколоченных досок в углу главного зала, практически никак не освещалась, так что лавров тут было не сыскать. Но изредка лавировать с лютней и песней между столиков в надежде на гонорар никто не запрещал, чем бард не забывал пользоваться. Посетители были все как на ладони, и Ияр наметанным глазом чётко определял, что за люди перед ним. Мелкие купцы всегда старались выделиться богатыми, но только на первый взгляд, одеждами, а платили весьма неохотно. Частенько заглядывали целые компании псов, даже не стесняющихся приходить в форме после смены караула. От них Ияр благоразумно держался подальше: слишком хорошо помнил, как любят псы гонять уличных музыкантов и попрошаек. Бедняки заказывали кружку пива и цедили её часами, вовсю глазея на женщин. Потому что как только кружка и карманы пустели, костолом госпожи Нанайи выставлял их за дверь. Маги здесь почти не появлялись. Многие считали ниже своего достоинства покупать внимание человеческих женщин. Разношерстные ремесленники были любимой публикой Ияра: те, кто хорошо работают и ещё лучше отдыхают. Сейчас он использовал свое чутье разве чтобы ходить в любимчиках у Нанайи, да нравиться подвыпившей щедрой публике, но так было не всегда. Староста не по доброте душевной учил Ияра музыке, а использовал её как атрибут для воровства и попрошайничества. С юных лет Ияру пришлось научиться разбираться в людях, иначе мог просто не дожить до сегодняшнего дня, однажды обманув кого-то, кого не следовало. Или, того хуже, мага, который ничтоже сумняшеся спровадил бы его прямо на виселицу. Пальцы правой руки перебирали струны, левой — внимательно скользили по грифу. Витиеватая мелодия, пришедшая на ум всего несколько минут назад, лилась из-под струн прямо в полумрак зала. Как же не вовремя пришло вдохновение, прямо во время работы! Ияр закрыл глаза, и пьяный гомон вокруг превратился в далёкий гул ветра, в смех покинутых им друзей. В тишину, что была полотном для любой фантазии, только не отнимать пальцы от струн. Ох и частенько бард подкладывал свинью танцовщицам, внезапно заводя незнакомую песню. Блики факелов танцевали на волнах его волос. Одна прядь выбилась из-за уха, упала на деку лютни. Словно жидкий огонь пролился на светлое дерево. Ияр мотнул головой, откинул волосы за спину и поднял глаза на публику, которая, разумеется, не обращала на него никакого внимания. Впрочем, один зритель у него все же был. В уединенном углу зала развалились на диванчиках-канапе двое мужчин в темных плащах. Капюшоны скрывали большую часть их лиц, а переменчивый свет огней искажал те черты, что оказались на виду. В этом не было ничего сколь-нибудь необычного: многие гости скрывали лица, опасаясь косых взглядов. Или же справедливо боялись гнева своих жен. Парочка вела себя очень фривольно, а вино обновлялось в их кубках быстрее, чем следовало бы для кого-то, кому не чужд здравый смысл. Впрочем, в этом тоже не было совершенно ничего необычного. Фигура поменьше подобрала под себя ноги, удобно умостившись на узкой лавке, руки кокетливо пробрались под плащ его плечистого спутника. Прядь светлых волос предательски выпала из-под капюшона, когда тот наклонился к его уху. Шепоты и смешки сливались с весёлым гомоном гостей. Здоровяк с ленцой наслаждался ласками любовника и вниманием вьющихся вокруг них гибких девушек, не выпуская из рук кубка с вином. Но музыка, полившаяся со сцены, внезапно забрала все внимание его партнера на себя. Ияр завёл следующую песню, хорошо знакомую завсегдатаям, и взгляд его сразу подметил госпожу Нанайю, которая говорила с двумя мужчинами. Иногда она спускалась к гостям, чтобы поздороваться с важными знакомыми, или уладить дела, с которыми не справился бы её костолом. Ияр невольно напрягся, когда госпожа обернулась и вперила взгляд прямо в него, но почти сразу вернула свое внимание собеседникам. Разговор явно не клеился: во всяком случае лицо одного из мужчин было очень недовольным, когда тот откинул капюшон и скрестил руки на груди. Недовольным и очень, невероятно красивым. Незнакомец совершенно не вписывался ни в это место, ни в эту шумную когорту работяг и проходимцев. Как глоток прохладного воздуха в переполненной комнате, ещё вдобавок накумаренной новыми благовониями Нанайи. Чуткий к красоте Ияр невольно засмотрелся на тонкие черты лица, подернутые гримасой какого-то почти детского каприза. Складку меж его сдвинутых бровей захотелось разгладить большим пальцем, как совсем недавно он шутки ради это сделал с Элишвой. Ияр вздрогнул и очнулся от чересчур живой фантазии, в которой он касается лица незнакомого человека. Рот мужчины кривился в наверняка неприятных для Нанайи словах. Но его спутник, чьё лицо все ещё скрывалось в тени капюшона, прервал поток недовольства и небрежно махнул рукой, приказывая госпоже уйти, словно какой-то прислуге. Ияр хмыкнул про себя, не отрывая пальцев от инструмента. Хозяйка Дома низменных искусств не позволяла к себе такого отношения ни от кого, в том числе от состоятельных гостей. "Даже немного жаль, что она сейчас их выставит за дверь", — подумал Ияр, выбрасывая из головы наваждение. Но не успел он расстроиться, как Нанайя поклонилась и… просто ушла. "Неужели к нам заглянула какая-то большая шишка? И причём тут я? Она же прямо на меня посмотрела", — Ияр покосился на мужчин, но ответов на свои вопросы не нашёл. Он не понаслышке знал, что гордость и репутация для госпожи Нанайи значат даже больше, чем деньги. Как раз-таки её репутация эти деньги и приносила. Она могла себе позволить выставить из своего заведения неподобающе ведущих себя парочку толстосумов. А ещё она легко могла уволить обаятельного молодого барда, если вдруг эти толстосумы на него нажаловались, и госпоже пришлось отдуваться и кланяться из-за его плохой игры. Ияр поежился, обратно на улицу очень не хотелось. Он уже успел сродниться со своим чердаком и регулярной кормежкой. Бард смахнул испарину на лбу и отхлебнул воды из кувшина, который заботливо приготовила Элишва. "Лучше бы вина, а то вдруг последний раз играю". Вечер сменился ночью, хотя сказать наверняка это было почти невозможно из-за плотных занавесей, что полностью отрезали зал от внешнего мира. Ияр первое время следил за столиком, что доставил Нанайе столько неудобств. Но мужчины больше не привлекали к себе лишнего внимания, и вернулись к прожиганию жизни, как и большинство окружающих. Жара опять сделала свое дело, и порядком уставший и взмокший бард отправился на перерыв. Конечно, он знал, что столь вожделенное им крыльцо чёрного хода не принесёт ему прохладу, но все же надеялся урвать хоть пару глотков свежего воздуха. Потому что весь воздух внутри был насквозь отравлен дурацкими благовониями. Заветная дверь была уже совсем близко, когда Ияра остановил чей-то вкрадчивый голос за спиной. — Хитрая лиса Нанайя прячет свое самое драгоценное сокровище прямо у всех на виду. Ияр обернулся и с удивлением обнаружил перед собой того самого мужчину, что недавно повздорил с хозяйкой. Он отпил большой глоток вина из кубка. Светлые глаза были затуманены выпивкой, а язык немного заплетался, что неожиданно только добавило в его мягкий голос очарования. Он оперся плечом о стену и нежно, если не сказать зазывно, улыбался барду. Мужчина был все в том же плотном дорожном плаще черного цвета, поверх которого были с идеальной небрежностью разбросаны длинные светлые косы. Черный цвет смотрелся на нем как-то странно. “Неестественно”, - подумалось Ияру. Как будто за пределами этого места он никогда бы не прикоснулся к такой грубой вещи. — Прошу прощения, господин, но меня нет в меню этого заведения. Ияр уже собирался откланяться и слинять, как незнакомец с неожиданной для столь пьяного человека прытью проскользнул вперед и преградил ему дорогу. — Было бы ужасно скучно просто выбрать блюдо из меню. Меня интересует… Нечто особенное. — Мужчина сделал шаг навстречу, а Ияр от него, никак не ожидая такого напора. — Я столько лет не встречал такого талантливого, — шаг, — такого умелого, — еще один, — такого восхитительно красивого барда. Ияр с удивлением обнаружил себя прижатым лопатками к стене, а терпкое от вина дыхание незнакомца на своей щеке. Оно оказалось необычно прохладным, и оттого очень приятно холодило разгоряченную жарой кожу. “Столько лет? Он выглядит не намного старше меня”. — Я видел, как ты смотрел на меня. — Довольный произведенным эффектом, мужчина томно полуприкрыл веки и склонил голову набок, словно наблюдая за интереснейшим представлением. А калейдоскоп эмоций на лице юноши был лучше любого представления. Действительно смотрел, спорить было бы глупо. Ияр всегда был не промах, когда дело касалось флирта и прочих любовных приключений, но сейчас он чувствовал себя застигнутым врасплох. Не обремененный строгим воспитанием и какими-либо предубеждениями, он точно так же не раз прижимал к стене понравившуюся девчонку из племени, чувствуя себя охотником и победителем в одном обезоруживающе прекрасном флаконе. Ему нравилось брать инициативу в свои руки, а риск при этом получить по лицу только добавлял острых ощущений. Ияр даже не мог представить, что когда-нибудь столь же нагло будут охотиться на него самого. Бард нервно сглотнул. Безмятежное, почти белое в полутьме, лицо незнакомца притягивало к себе взгляд. А Ияр не мог заставить себя перестать смотреть на него так, как очень нравилось ему. — Не думал, что вам понравилась моя игра, — только и смог выдавить Ияр в ответ. — Я видел вашу перепалку с хозяйкой. Мужчина так расхохотался, что на мгновение потерял равновесие и опасно пошатнулся в противоположную от Ияра сторону. Быстро сориентировавшийся юноша успел схватить его за предплечье и потянул на себя, не давая упасть. Впрочем, для него прилюдно стать посмешищем как будто бы не повредило: может, сбило бы с него спесь. Незнакомец прилетел прямо в грудь Ияру, все еще от души веселясь. А бард внезапно почувствовал на себе что-то твердое на уровне пояса. “Кошель! Да какой увесистый”, — шальная мысль пронеслась на краю сознания. — Кажется, последний был лишний, — отсмеявшись сказал мужчина, и не глядя бросил через плечо недопитый кубок с вином. Где-то за его спиной звякнули осколки. — Ты правда подумал, что я на тебя наябедничал? Я всего лишь хотел забрать тебя из этой дыры, хотя бы на ночь, но старая ведьма не дала. У-у-у, лахаму ее дери, знает, какое сокровище упало к ней в руки. — Он обиженно надул губы, но тотчас снова нежно улыбнулся и стукнул тонким пальчиком по кончику носа Ияра. — Но получилось даже интереснее! Я сто лет так не веселился, как с тобой. — Забрать в смысле?.. Ияр уже ни лахаму не понимал, что происходит. Казалось, незнакомец просто несет какой-то пьяный вздор. Оставить его здесь и просто уйти почему-то не хотелось: легкое, почти шутливое, касание его лица как будто отзеркалило его собственную фантазию, когда он глядя на него играл свою песню. От этого касания по телу разлилась до мурашек приятная прохлада, так контрастируя с душным набитым залом. Кроме того, непрошенная мысль о более чем внушительном кошельке разворошила старые привычки. Когда он в никуда уходил из племени, то пообещал себе, что больше никогда не станет воровать, как бы тяжело не было и как бы не одолевала нужда. Играть и красть — это все, что он умел делать. Все, чему научил староста хилого мальчишку, не пригодного для охраны или тяжелой работы. Впрочем, воровать у него получалось плохо, и решался на это только будучи полностью уверенным в успехе. Как бы не был зол староста, когда Ияр приносил меньше монет, чем другие дети, жизнь ему была дороже. Кошель на поясе под широким плащом в стельку пьяного посетителя публичного дома казался очень легкой добычей. — Как тебя зовут, очаровательный застенчивый бард? Мужчина не торопился отстраняться от его груди, более того, кончики его пальцев щекоткой пробежали по каменному от напряжения телу юноши сквозь тонкую сорочку. Ияр тихо охнул и откинул голову на стену. Его шея оказалась полностью открытой, и незнакомец не преминул воспользоваться брешью в обороне. — Ияр… — просипел он свое имя, дрожа от прикосновения губ к тонкой коже своей шеи. Он был отвратительно пьян, и сильно раздражал своим беспардонным вторжением в его жизнь. Но тело Ияра словно считало по-другому. Кровь зашумела в голове, кадык ходил ходуном. Мысли путались и как будто существовали отдельно от своего падкого на ласку тела. Кошель снова уткнулся ему в живот. — “Солнечный свет”. Какое красивое имя, я так люблю солнце, — промурлыкал незнакомец в его губы, прежде чем полностью завладел ими. Ияр закрыл глаза, и сердце застучало где-то в горле. Он понятия не имел, почему именно на этого человека тело реагировало такой сладкой истомой, ведь это был далеко не первый его поцелуй. Дело было в его почти сказочной красоте? Или в том, как он нагло, не спрашивая разрешения, прикасался к нему, целовал его шею и губы? Нет, не нагло. Как будто ему никогда ничего не запрещали, и он просто брал все, что ему нравится. Поцелуй затягивался, воздуха отчаянно не хватало, хотя мужчина, казалось, был соткан из прохладного ветра, уже забравшегося под его сорочку. Ияр открыл глаза, но разорвать поцелуй и глотнуть немного кислорода ему никто не позволил. Сознание наконец-то от него отвернулось. “Была не была”. Единственная мысль, промелькнувшая перед тем, как Ияр запустил руку под плащ увлеченно целующего его мужчины, была фатально глупой. Не успел он даже развязать тесемки кошелька, как его с пугающей быстротой схватили за запястье. Сердце неразумного барда ухнуло куда-то в пятки, когда он осознал, что попался. Незнакомец грубо вжал его в стену, не отрываясь от губ. Поцелуй стал почти злой, мужчина больно укусил его за нижнюю губу, и жёстко вывернул запястье. Незадачливый воришка, обливающийся холодным потом, заскулил от боли. Мужчина наконец отпустил его из тисков своих объятий и обиженно смотрел в лицо барда. Ияра окатило ледяным ветром с головы до пят. "О, великие Пятеро, это же маг! Воздушный маг!". Ияр снова задрожал, но уже не от удовольствия и ласкового ветерка, в котором не задумываясь купался ещё несколько мгновений назад, а от паники, тошнотворно подступившей к горлу. Всю жизнь его учили держаться подальше от магов. А он, расслабившись и растеряв в одно мгновенье остатки здравого смысла, впервые застигнут с поличным прямо в кармане у мага. Ияр едва сдержал стон разочарования. Он даже не понимал, что на него нашло. Что уж там, он не понимал практически ничего из того, что происходило с ним последние несколько минут с тех пор, как этот человек прижал его к стене. — Я… я… я могу все объяснить! Нет, не мог. Мысли отчаянно и окончательно запутались. — А ты не так прост, как мне казалось, бард Ияр. С тобой нужно держать ухо востро? — Маг с иронией растягивал слова, ещё больше пугая бедного Ияра. — О, нет, я не сдам тебя псам, ты же об этом думаешь прямо сейчас? Ияр не торопился со вздохом облегчения, потому что неизвестно ещё, кто окажется хуже. Хоть псы и не улыбались такой притягательно хитрой улыбкой, они были предсказуемы от начала до конца. — У псов нет воображения, загубят почём зря такой интересный экземпляр. Мужчина размышлял вслух, будто не обращаясь к поникшему барду. Впрочем, Ияр как воды в рот набрал. Не раз выручавшее его из самых разных бед красноречие кануло в неизвестном направлении вместе с гордостью. В беду такого масштаба он ещё не попадал. Преступление человека против мага каралось смертью, и исключений тому не было. Если маг достаточно могущественный и жестокий, он мог не побрезговать убить его на месте, и только дорогая подруга Элишва, быть может, вспоминала бы изредка о своем неудачливом приятеле. Слова встали поперек горла, но спасаться тем не менее как-то было нужно. Ияр уже всерьез готовился пустить слезу, если потребуется. — Господин, я не знаю, как просить вашего прощения. Госпожа Нанайя мне почти не платит, а продавать свое тело я не могу. Да и играю я куда лучше, чем ворую, вы уже в этом убедились, — залепетал Ияр самым виноватым голосом, на какой только был способен, но унять в нем панику было чрезвычайно сложно. Глаза судорожно бегали в поисках путей отступления, хотя чутье подсказывало, что уносить сейчас ноги еще опаснее, чем остаться. К несчастью, муки Ира не остались незамеченным. — Видишь того большого красивого мужчину, мой сладкий бард Ияр? Ияр проследил за взглядом мага, и нашел все в том же отдалённом углу зала его спутника. Кажется, в отсутствие друга тот не терял даром времени. Элишва сидела у него на коленях и запустила пальцы в его густые чёрные волосы. Мужчина с удовольствием спустил вдоль плеча бретельку её платья и припал губами к обнажившейся груди. Глаза сверкнули янтарем на солнце. Кто-то из парней, Ияр не успел заметить, кто именно, скользнул под стол, и мужчина довольно оскалился, продолжая ласкать Элишву под платьем. — О?.. — рот Ияра округлился в немом вопросе, ведь клиентов полагалось отводить наверх, в комнаты. За нарушение правил Нанайя строго наказывала, а гордячке Элишве и так доставалось чаще всех остальных. Бард нашёл на привычном месте госпожу, но та почему-то старательно разыгрывала слепую. Ияр удивлённо моргнул, и вернул взгляд на лицо незнакомца. — Это какая-то важная птица во дворце, и я ему очень нравлюсь, — маг совершенно неожиданно по-ребячески захихикал, доводя Ияра до исступления резкими сменами настроения. — Он достанет для меня песчинку из Иркаллы, если я его о том попрошу, не то что непослушного рыжего барда. На дне его прозрачных глаз плескалась угроза, и не нужно было обладать особенным чутьем, чтобы уловить такую же потаенную угрозу в его певучем голосе. — Я придумал! И могу дать тебе шанс искупить свою вину. — Он выдержал томительную паузу, наслаждаясь оттенками ужаса на лице барда. — Только попроси меня. Так, чтобы мне этого захотелось. Он снова оказался вплотную к Ияру, будто боялся пропустить даже мимолетную эмоцию или новый изгиб его губ. Ияра снова бросило в жар, и в ту же секунду полоснуло холодом. Живот предательски скрутило от переизбытка контрастных ощущений, когда незнакомец снова коснулся его тела, и, кажется, даже не собирался его убивать. — Хотите, я напишу вам песню, молодой господин? Ияр вытащил за хвост первую попавшуюся идею из хаоса своих мыслей, и попал точно в цель. Лицо мага озарилось совершенно искренней улыбкой, и он захлопал в ладоши. — Какая светлая голова! Так и быть, перестану тебя мучить на сегодня. Мужчина наконец отстранился от Ияра, и тот вздохнул то ли от облегчения, то ли от досады — все пережитые эмоции давно смешались в кашу, и он уже не мог отличить одну от другой. Пространство, которым только что безраздельно владел его новый знакомый, оказалось без него неожиданно пустым. — Завтра перед закатом приходи во дворец, я буду ждать свою песню. — Во дворец?! Но там же живут повелители… — Кроме повелителей там живёт уйма народа. Там даже тюрьма, кажется, есть. — Мужчина опять рассмеялся с побледневшего лица барда. — Пока ты исполняешь наш маленький уговор, тебе не о чем беспокоиться. И не забудь лиру, это мой любимый инструмент. Ияр смущённо потупился. — Но, господин, у меня нет лиры, только лютня. — Что ж, значит, лютня. — Мужчина отвязал кошель от пояса и бросил его барду. — Купи себе красивой одежды, сделай мне приятно. А то во дворец не пустят. Который раз за эту ночь, Ияр растерялся, но кошель поймал. Монеты звякнули, вторя звонкому смеху мага. — Ты наигрался? Пойдём уже из этого клоповника. “Важная птица из дворца” внезапно появился в поле зрения, и закрыл своей мощной фигурой весь дверной проем, ведущий на улицу. Его друг скуксился, но спорить не стал. — Больше не расстраивай меня, бард Ияр, — шепнул он ему напоследок, и отправился к своему спутнику. — Что за цирк ты устроил перед этим мальчишкой? — донесся до Ияра басовитый голос. — Представляешь, он пытался стащить мой кошелек! До чего уморительный, а какая у него нежная кожа! — отвечал ему маг и заливисто хохотал, скрываясь во тьме ночного города.