
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Сухая гангрена - паршивая штука. Сначала приходит боль - всепоглощающая, сводящая с ума, ни на чем больше не дающая думать. Двигаться от этой боли почти невозможно, если не заглушить ничем, и проще всего - морфином, выбрав наркотический сон и ломку вместо агонии сейчас.
А потом становится лучше. Взамен на почерневшую, сухую руку, боль исчезает, оставляя тебя наедине с собственным телом. Сгнившим, засохшим телом, к пальцу такому прикоснешься - раскрошится в руке, высвобождая мерзкий запах гнили
Примечания
Список использованной литературы:
Шаламов "Колымские рассказы"
Франкл "Сказать жизни Да"
Ремарк "Искра жизни"
Солженицын "Архипелаг ГУЛАГ"
Лителл "Благоволительницы"
Семенов "17 мгновений весны" "Приказано выжить" "Испанский вариант" "Отчаяние"
Балдаев "Тюремные татуировки" "Словарь тюремно-лагерно-воровского жаргона"
"Список Шиндлера" (Документальная книга)
"Разведывательная служба третьего рейха" Вальтер Шелленберг
Знаете, что почитать про нац лагеря или гулаг - пишите
Посвящение
Тгк: https://t.me/cherkotnya
Отдельное спасибо соавтору Янусу, без него эта работа не существовала бы
Часть 46
04 марта 2025, 12:02
– Забери у него оружие и приглядывай хорошенько.
Миша косится на сидящего у койки Януса. Тот не шевелится уже четвертый час, только бормочет что-то, лихорадочно поглаживая большим пальцем костяную ладошку, обтянутую кожей.
– Уже забрал. – Тихо гудит, протягивая Микеле нож. – Остальное уже у тебя. Нет?
– Да. Верно. – У парня дергается глаз, он старательно смотрит только на Мишу. Тому хорошо, он специально стоит полубогом, почти спиной к полутрупу на койке. – Хорошо… Останься здесь. Ладно?
– Наши пайки принеси. Не украли еще?
– Да… Нет. Не знаю. – Микела дергает головой. – Принесу. Только взгляда с него не своди. Нам не нужен еще один припадок.
– А то я не знаю. Медсестричка на месте?
– Да.
– Хорошо, пусть будет. Если состояние ухудшится, она должна быть рядом, сестра есть сестра… – Миша медленно и задумчиво кивает, как бы сам себе. – Как там Алиска?
Микела смотрит на него, как на идиота. Потому что, наверное, не может у себя в голове сопоставить, как можно стоять в этой комнате, рядом с этими людьми, и спрашивать об Алиске, у которой все впорядке.
– Лучше всех.
– Послеживай за ней, чтоб не наглела. Побьют еще за мародерство и осквернение тел…
– Ты думаешь, она будет?...
– Не думаю, а знаю. Скелеты ей не нравятся, а вот солдату может присунуть. Тем более, они свежие, еще теплые.
Микела отворачивается и очень тихо стонет, спрятав лицо в ладонях. Миша косится на Януса: тот не реагирует, и не просыпается от громкого звука Николай. Медсестричка, Ирма, сказала, что он уже открывал глаза вчера и ел, а сейчас просто спит. Можно ли ей верить – вопрос, но ему, как человеку несведущему, ничего другого не остается. Только вот спит он так крепко, что не проснулся, пока лагерь этой ночью брали, и это не в Ирмину пользу говорит.
– Иди. И принеси пайки. – Миша хлопает по чужому плечу, Микела покачивается от слишком сильного, видимо, удара. Хлюпики, все они, маленькие и очень хрупкие…
Но парень уходит, оставляя наедине Мишу, Яна и полутруп на кровати. Уходить ему от этих двоих сейчас нельзя, припадок, случившийся, когда Ян впервые увидел любимого, только он остановить и смог: повалил, вырвал из рук обрез, сел сверху, на спину, заломив за спину чужие руки. Как бедняка тогда рыдал, как рвал голос: “Убью! Убью всех их, отпусти! Отпусти, перестреляю блядей!”. А потом второй, когда Ирма рапортовала состояние и историю болезни, и Ян попытался на нее наброситься. В тот раз пришлось втолкнуть ему в глотку две таблетки успокоительного. И теперь Мише лучше тоже не отходить, потому что никто не знает, сработали они или Янус устал сам.
Это плохо, что Миша единственный из всех в отряде сейчас в себе. На Илью накатили воспоминания о Колыме, он ничего не может и подбородок трясется, Стефан и Микела одинаково напуганы первой встречей с лагерной системой и тем, что если бы не Егеря, оказались бы в ней самой, Вася испарился – да и Бог с ним, вернется, как пить дать, он немецкого не знает – а Алиска какой была, такой и осталась, ничуть не тронутая зрелищами вокруг, но раздолбайка, не понимающая, когда нужно промолчать.
А Лешу волки съели.
Точка.
Миша тихо, как может, подходит к Яну, садится на корточки рядом. Скрипит угрожающе пол от этого движения.
Он не уверен, что говорить.
– Выкарабкается. Уже выкарабкался. Дай ему отдохнуть, и вернется твой Коленька, будет в порядке.
Ян молча мотает головой, сжав зубы, зажмурившись, словно ребенок. Хватает Мишу за руку, сжимает запястье – у кого другого от этой силы трещина была бы, а ему только неприятно, чуть больно.
– Ты не понимаешь. – Смотрит снизу вверх заплакано и жалко, дрожит весь, как осиновый лист. – У него кесарево… Ему кесарево… Швы свежие, три для назад кесарево… У него же…
– Да. – Миша кивает, гладит свободной рукой чужую покрытую керосином от вшей голову. Воняет знатно. – Да, Ян. Я понимаю.
Ян только очень-очень тихо воет, вжавшись в его грудь, и плачет опять навзрыд.
Миша смотрит на лежащего на кровати.
А тот, приподнявшись на локтях, смотрит в ответ пустыми, стеклянными глазами. И наклоняет вопросительно голову.
Остается только улыбнуться ему ободряюще.
– Обернись, Ян. Там сюрприз.