Живодеры. Сухая гангрена

Ночью костер их объединенного лагеря почти не трещит - ветки сухие - и отлично спрятан в ямке-колодце под землей, и прикрыт почти целиком котелком горячей воды для любого, кто в дозоре. К утру будет все еще теплая. Всего два дня прошло, и осталась только эта ночь на то, чтобы отоспаться вместе, веря в себя и в товарища рядом, и разойтись после, снова став только двумя точками, которых нет и на картах, а если есть - уже проблема. Но пока что идет ночь, и Лиза с Яном сидят вдали от спящих, вдали от костра. Курят две немецкие сигареты - не Лизины, из тех, что находили у мертвецов Егери. Редкая дрянь, но жаловаться не приходится. Ян сидит рядом с ней, уже не командир и совсем не воин. Мальчик двадцати с хвостиком лет, какими они бывают - большие, вымахавшие со времен школьной скамьи птенцы, растрепанные и озадаченные миром. Только Ян еще и старый в одно с этим время, и это так привычно, что давно не кажется удивительным. В сгорбленной фигуре, в спрятанном ладонью огоньке сигареты, в едва освещенном ею же лице - его жестких складках и плотно сжатых губах - молодости не осталось. -Как Коля?, - Он говорит это, как плюет, видно, как долго собирался с силами., - Что с ним случилось? Лиза вздрагивает. Она ждала этого разговора, знала, что он будет с ней, ни с кем другим, но ни секунды готова не была. -В ту встречу Хауссер сказал, что он жив, и опасности для жизни нет. Коля… , - Трудно найти нужные слова, еще труднее - такие, чтобы не убили сидящего рядом с ней. Слова могут бить больно, а уж Януса - точно насмерть., - Я не видела. Судя по всему, упал. Наверное. Легче так. Легче объяснить так, чем иначе, чем рассказывать обо всем так, как было, чтобы парень рядом с ней опять плакал и ночь не спал. У него завтра трудный- Она падает только потому что не ожидала, только потому что, когда спирает дыхание от толчка, а земля меняется местами с небом, когда затылок стукается о землю, понять что-то сложно, но достаточно только для одного: не двигаться. Янус - ее соратник, и тормоза работают отлично. Не двигаться лежащая на земле Лиза умеет прекрасно. У нее на шее чужие руки, готовые сжать, перекрывая артерии и, кто зная, может, и ломая позвоночник, и чужие неприлично длинные волосы - и как нет вшей - щекочут ее щеки. Лицо над ней глубоко в тени, окурок - жаль - откатился куда-то в сторону. -Хватит., - Голос у него сдавленный, будто это его душат., - Говори нормально. Как человек., - Бросает слова отрывками, кашляет их из себя наружу., - Знаешь, как мне больно? Мне больно!, - Руки чуть жмут, всего на секунду., - Я не могу так! Не могу, когда не знаю! Понимаешь, нет? Всем больно и никто ничерта не знает - Янус не уникален и не самый несчастный на земле, и знает и сам, сколько таких же, как он, сейчас на земле, и знает наверняка, что от знания проще не будет. И все равно рвется знать, рвется понимать все на свете такое, что понимать не стоит. -Ты видела его., - Шепот, мольба., - Расскажи. Пожалуйста. На щеку капает влажное, а руки расслабляются, позволяя встать - но это после кивка. Лиза садится, отряхивая светящиеся в темноте серые полосочки без смысла, скорее по привычке, и пристраивается поудобнее, поближе к безликому парню с волосами эльфа. Обнимает, как умеет и может, руками, которыми убивала людей. Она для объятий предназначена не больше, чем автоматный завод для шитья. Но ведь однажды швейную фабрику сделали автоматным заводом, верно? -Он вечно всем пытался помочь., - Вздыхает, пытаясь понять, что рассказать за сказку для спокойного сна и какой правдой ее приправить., - Вернется с допроса и тут же половину пайка самому тощему отдаст - это Сережа рассказывал, он видел сам. Утешал его и Егора… Много. Говорил, что командир, пока у него есть люди, и значит, будет делать свою работу. Однажды его не было неделю, а вернулся - и за пару дней обогатил как раз себя и их двоих, они трое в одном бараке жили, пайками и сигаретами, и где отыскал, не ясно. И… -Не это., - Всхлип. Плечо, куда уткнулись чужое лицо, мокрое., - Почему он не бежал с вами? Почему не… Не понял? Не понял, что его дома ждет Ян. Что помнит и любит. Почему не убил их всех, чтобы сбежать одному - Лиза знает, что Ян без сомнений, будь его воля, обменял бы каждого из спящих здесь, часового, ее, да и себя самого, только бы его Коля вернулся, только бы был впорядке. Но что ему сказать? Что он пожертвовал собой ради своих людей? Объяснить, что купил их свободу ценой своей? -Он хромал. Когда пролезали под проволокой, там еще был ров - трудно подпрыгнуть. Он упал, наделал шуму, привлек внимание часового. Пока мы его оттуда достали, пока побежали, уже забили тревогу. Из-за хромоты бежал последний. Я правда не видела, как он споткнулся, но слышала, как упал, и как сразу часть переключилась на него. Все, что знаю после этого - от Хауссера. Янусу не нужно объяснять о жрущем чувстве вины, о попытке повеситься, о том, что иногда и Дима плакал в первые дни. Ему на это глубоко плевать - обычно не было бы, но сейчас - до фонаря. Он бы их всех убил лично, если бы только это вернуло Колю. Они и сами себя убили бы, если бы это действительно имело значение. Снова всхлип. -Ненавижу. Всех вас ненавижу. Поцелуй в топ. Объятье. -Я знаю, солнце мое. Ян тихо воет. Утром их будит бомбежка. Гребер вздрагивает. Осматривается исподтишка, осторожно: кто-то есть справа, чуть обвалились камни, не видно в темноте ничего, кроме силуэта обвалившегося дома, но был звук. Человек спрятался в обломках, сейчас наверняка ждет, пока он пройдет мимо. Разыскиваемый. Или уже даже беглый. Эти два варианта: другие не шарахаются от людей в штатском, да и опытные из таких не делают так, опытные, как Йосиф, идут уверенно и спокойно или не выходят вовсе. Хочется пройти мимо. Хочется к Польману, у которого сегодня ночует, у которого договорился встретиться с Вивьен, хочется в безопасность того дома с книгами и темнотой, где нет денег и на керосиновую лампу, где сможет разгрузить так сложно добытые пакеты консерв, оттягивающие плечи. Он даже делает шаг, пока не вспоминает снова о Йосифе. Он тоже такой ведь был, наверняка. Тоже однажды прятался на улице, где-нибудь, где не найдут, и его там нашли - тот, кому было нужно, тот, кто предложил пойти в тот дом с книгами. Черт. -Эй., - Зовет обычно, не громко и не тихо, чтобы голосом не выделиться., - Вылезай. В ответ тишина. Только где-то поет соловушка - и что забыла в городе лесная птичка, разве что приняла разбомбленные дома за хорошее место для гнезда. Глупая. -Я тебя видел. Молчание. Внутри укалывает раздражение - ясно, конечно, что не безопасно, что страшно, но блять! - когда мимо тебя проходят чудеса, от них не отказываются. -Или мне самому подойти, а? Угроза действует: из обломков поднимается черный силуэт. В ответ на призывный кивок нагибается, беря в обломках то ли сумку, то ли пакет, быстрыми шажками спускается по груде камней. Здесь уже нашли всех, кого могли, но чистить еще не начали. Пахнет трупами тех, кто слишком глубоко. Гребер смотрит на часы. Блять - вовремя должен быть через десять минут, идти еще пятнадцать минимум. -У тебя есть где заночевать? Глаза светловолосого молодого парня смотрят беспомощно, недоумевающе несколько секунд перед тем, как он мотает головой. Тормоз. -Идем. У меня есть. Паренек кивает быстро, мелким движением, и набрасывает на плечо сумку, уже поспевая за не медлящим Гребером. Хочет идти - пусть идет на нужной скорости, ноги на месте, а поторопиться им следует. По дороге удается оглядеть его. На вид лет двадцать, белобрысый и голубоглазый, весь в новой, но уже грязной одежде, и видно, что велик дорогой свитер: рукава падают ниже кончиков пальцев, а одно плечо голое, выглядывает из ворота. И дернул же черт взять этого болезного. Еще один бездомный - как и сам Гребер, как и многие другие. Нельзя просто так таскать к человеку, доверившему ему свою жизнь - а Польман доверил, впустив, доверил, показав запрещенные книги - незнакомцев, нельзя - и все тут. Хочется в какой-то момент даже остановиться, протянуть что-нибудь, пару марок, и пусть идет, куда шел. Зря он это делает, зря мнит из себя так не вовремя героя и спасителя убогих. И вдруг парень к нему поворачивается, чуть задрав голову, чтобы глядеть в лицо. Вдруг - улыбается благодарно и искренне, даже радостно. И эта улыбка, полная кривых желтых зубов, с выпирающими длинными клыками - она сама будто ночь, будто ледяная луна, спокойная и ничему не подвластная, будто бы тот самый желтый месяц, что и на небе. От этой по-детски наивной улыбки по всему телу дрожь - и она же заставляет продолжить идти, ведя пацана. Бог с ним. Разберутся. В квартире сухо и прохладно, осень делает свое дело, как и бомбы, лишившие отопления. Открывший Польман чуть хмурится, скорее обеспокоенно, чем зло. -Кто это? Он только чувствует себя глупо, не зная, что ответить. Разом как-то вдруг понимает, что правда, по-настоящему подвергает этих людей опасности, и что по-настоящему этого человека не знает, и улыбка - ничему не доказательство. -Я понял., - Старик вздыхает. Молчит немного., - Так бывает. Я знаю. -Я принес пакеты. Пока разбирают, ставят за книги важное и ставят на стол то, что съедят сейчас - и бутылку трофейного вина из погребка разбомбленного ресторанчика, которую повезло схватить, пока все бегали - краем глаза Гребер наблюдает за тем, как парнишка устраивается в уголке комнаты, между стеллажом и стеной, пряча сумку на коленях, сжимает спрятанными под свитером руками. Йосифа нет. Он где-то здесь точно, в одной из теней, но увидел незнакомца и пока таится. -Где Вивьен? Не знаете? -Она звонила., - Ответ неожиданный тем, что он есть., - Сказала, что будет на час позже, задерживают. В соседний корпус попапа бомба… Сердце обрывается, ноги - напряжены тут же, готовы бежать. -Она впорядке? -Да. Там работали только заключенные из лагеря. Кучу народу поубивало. Им же отдельных бомбоубежищ не делают. -Нет. Наверное, нет. На душе снова то же гаденькое чувство, что было днем. На них не делают. На отца Вивьен тоже. Они могут просто умирать, и в их спасении не заинтересован никто. И какого-то чёрта это волнует горстку людей, несчастную горстку, частью которой не посчастливилось стать именно ему. Нашел себе приключений на задницу. -Поставь чайник., - Польман кивает на маленькую переносную плитку на полу., - Парень., - Поворачивается к сидящему в углу., - Как зовут-то тебя? Тот хмурит брови, живая мимика показывает на лице всю работу разума, предшествующую ответу. -Семьдесят два. В комнате настает тишина. За эту тишину происходит очень много, слишком - Гребер понимает, что угадал, и этому почему-то совсем не рад, понимает, что это может быть уловкой, рассчитанной на реакцию, понимает, что у парня жуткий акцент, понимает, что тот приподнимается, вжавшись в стену, что успел повесить на плечо сумку, и правда готов сейчас сигануть в окно рядом, там выбиты стекла и только черная бумага для затемнения, и- -Обычное имя., - Низкий голос, из темноты по частям конденсируется Йосиф: голова, за ней тело проступает на свет. Пара шагов, и он около парня, нагибается, глядя в чужое лицо., - Как родители назвали? Снова долгое молчание. -Леша. -Льëша? Имя польское - может быть, и чешское, а может быть и какое другое. Не слышал раньше. -Ле-ша. Ты? Сзади щелчок - это Польман выключает плитку. Чайник быстро вскипел, из комода на стол качует несколько кружек и стаканов для воды - что есть. -Йосиф. Они пожимают друг другу руки, и Гребер завороженно наблюдает за так похоже искалеченными пальцами. Лейша снова улыбается этой своей жуткой улыбкой, сейчас - радостно, чуть даже смеясь, зажмурив глаза, и показывает на свои пальцы и на чужие. -Ты тоже!... Ты… Герой!, - Вспомнил таки слово. Гребер впервые видит, как Йосиф улыбается. -Нет, слава богу. Героев находят быстро. -Тогда хороший., - Пытливый взгляд ярких глаз точно в чужие., - Согласный быть хороший? Йосиф жмет плечами, почти смеясь, чуть прикрывает рот ладонью. -Как хочешь. -Льейша!, - Польман тоже улыбается, едва-едва., - Будешь есть? Уже после еды, с подошедшей Вивьен, они немного сидят вместе. Ночевать, понятно, все, кроме Йосифа с Польманом, будут где-то еще - у Гребера с Вивьен есть неплохой навес недалеко, а Льеша может пойти в церковь, притворившись глухонемым, там хороший пастор. Но сейчас у них есть совсем немного времени для того, чтобы поглядеть друг на друга. Чтобы увидеть, почувствовать, что у каждого из них есть кто-то, что никто из них не один хотя бы в эту минуту, в этот час. Пока парень не нарушает молчания. -А что этот город? Имя город. Вивьен называет, и чужое лицо вытягивается в удивлении. -Нихуя., - А матерится без акцента., - Я далеко идти… -А откуда ты?, - Гребер спрашивает и сам тут же понимает, что сморозил глупость. У беглых не надо спрашивать, откуда они и куда идут, потому что если не знаешь, не можешь рассказать. -Вы я в газеты видели. Йосиф смотрит очень странно, у Гребера внутри все холодеет. С ними в одной квартире беженец из Того лагеря. Побегов оттуда было много, успешных - всего два. Еще до войны, всего один человек, и несколько месяцев назад - “группа опаснейших военных преступников”. Этого человека не просто ищут. Его не просто ищут, совсем не просто. Он гестаповцам н у ж е н. И он уходит вскоре, благодарно принявший пару банок консервированного мяса и одну - спаржи. Удачно все-таки Гребер зашел сегодня.