Шаги за дверью

      Бум бродил по безлюдным улицам и закоулкам, почти не разбирая дороги. Потому что было всё равно, куда идти. Он всё равно нигде не смог бы спрятаться от неизбежного. Но неизбежное вышвырнуло его на улицу. Прямо из тёплой ванной. Предоставив полную свободу действий, которая, оказалось, может быть совершенно опустошающей.       К ночи температура сильно опустилась, и Бум слишком поздно заметил, что замерз до плохо слушающихся пальцев. Всё-таки осень, одной футболки явно было мало. Когда он наконец остановился и огляделся, то понял, что оказался практически на другом конце города. В окнах вокруг не горел свет, только в соседнем дворе заседала шумная компания. Бум услышал звук разбитого стекла и поспешил ретироваться в сторону своего дома. Как же глупо. Даже в совершенно непонятной, патовой ситуации он почему-то не просто цепляется за жизнь, но избегает опасности. Он настолько близок к животному, что его инстинкты на несколько шагов опережают разум. Но из этого правила есть исключение. Сану. И всё, что с ним связано. Напрямую и косвенно. Как парадоксально и глупо. И теперь уже бессмысленно.       Дома Бум бросил свои вещи в угол прихожей, а тело — на не заправленную постель, сразу же закутавшись в одеяло. Он дышал на пальцы, пытаясь согреть их. Но холод, казалось, зарождался внутри. Липкая, леденящая кости смесь безысходности и беспомощности. Когда обратиться совершенно не к кому. И эта заброшенность равносильна медленному умиранию личности, похожему на поэтапное забвение.       Глядя пустым взглядом в потолок, Бум ощущал, как будто его сознание скатывается вниз по ступеням высотой в человеческий рост. И с каждым ударом о твёрдую, бесчувственную поверхность следующей степени он избавлялся от части себя самого. От растерянности. Страха. Желания думать. Так могло бы продолжаться дальше, если бы один из этих ударов не выбил из него способность бодрствовать. Он провалился в странный, тяжёлый сон. Какая-то глубинная, очень значительная часть его подсознания восстала в этом сне, разливаясь нестерпимой жаждой лавово-красного цвета. Но жаждой чего?..       Этот сон был слишком реалистичным. Бум отчётливо ощущал, как это густое и бесформенное нечто обтекает его обнажённое тело, заливается в глаза, в рот и нос, заставляя вдохнуть, обжигая лёгкие. Как приобретает форму ладоней, блуждающих по коже и даже под ней, касаясь с изнаночной стороны. Чьи-то длинные, грубые пальцы, сжимающие, царапающие… Но боль вызывали только самые мягкие, почти ласковые прикосновения, казавшиеся случайными. Боль, ощущаемую не на физическом уровне, а значительно глубже. И потому сильнее. Бум выгибался и молча кричал, открывая рот, как выброшенная на сушу рыба, впуская в себя ещё больше горячего красного нечто. Новые царапины, покрывающие спину и горло, и наливающиеся болью синяки приносили облегчение, как вдох после задержки дыхания. Собственная кровь смешивалась с оплётшим его тёплым, слишком тёплым адом. Из которого почти не хотелось выбраться. Но в какой-то момент вместо раскалённого безумия Бум вдохнул стылый воздух комнаты. И проснулся в сбитой комом вокруг него постели, мокрой от холодного пота и спермы. Бум сбросил на пол одеяло, а затем и простынь. Надо наконец постирать… как будто он мог отстирать собственные бредовые сны.       Он открыл окно. Было слишком рано. И пусто. Рыжая бездомная кошка, пригревшаяся у стены под окном, выскочила из-за кустов и скрылась за углом дома. Кроме яркого пятна её шкуры, вид за окном был безразлично-серым. Резким движением задёрнув занавеску, Бум, пошатываясь и силясь разлепить глаза, пошёл в ванную. Зрение с трудом сфокусировалось на изображении в зеркале. Слегка осунувшееся, бледное лицо, кажущееся чужим. Сколько лет этому человеку в зеркале с подёрнутыми налётом отстранённости тёмными, пустыми глазами? 17? 35…? Бум брызнул себе в лицо холодной водой. Его тошнило, как будто он пил прошлым вечером. Много пил. Зато в ногах ощущалась небывалая лёгкость, словно он практически не касался пола. Что было на руку: на практике в ресторане практически всё время нужно стоять. Но почему-то от стояния под струями воды в душе навалилась тяжесть. Уже обтираясь полотенцем, Бум осознал, что вообще не регулировал воду. И кран был выкручен почти на максимум в сторону холодной. Но он этого даже не заметил.       Бум натянул узкие джинсы, слегка мятую толстовку и куртку — через несколько минут холодный душ всё-таки возымел свой эффект, и не самый приятный. Перед выходом он рефлекторно проверил телефон. На экране высветилось сообщение от Чжэ: «Новенький чёт заболел, зафилонил мб… Можешь выйти сегодня?» Бум закатил глаза. А потом махнул рукой. Просто отлично. Нет, всё-таки в прямом смысле. Ещё больше монотонных действий помогут выбросить из головы мысли, на которые пора наложить табу. Теперь уже точно. А значит, пойдут на пользу. Даже если после этого Бум не придёт домой, а приползёт.       По дороге в Аоки Бум рассуждал, стоит ли попросить психиатра прописать ему что-нибудь от навязчивых мыслей на следующем приеме. Какой-нибудь сильный нейролептик?.. Антидепрессанты он давно стал принимать через раз. Банально забывал, потому что спустя некоторое время уже не чувствовал разницу, с ними или без них. Но даже без было более-менее сносно, а вот морочить голову психиатру лишний раз не хотелось: Бум подспудно боялся чувствовать за это вину. Он старался быть незаметным, причинять окружающим как можно меньше неудобств, даже врачам. За всеми этими размышлениями он дошёл до Аоки, поздоровался с коллегами на кухне, растягивая рот в дежурной улыбке и завязывая с нахлёстом слишком широкий передник. Затем перечистил несколько килограммов овощей и стал привычным уже движением нарезать капусту, пока на ровных полосках зелёно-белых листов не появилось красное. Одна капля, две, ещё… Бум поднёс руку к лицу, уставившись на глубокий порез: с подушечки пальца тонкой струйкой стекала кровь, не удерживаясь под зазубриной тонко рассечённого сбоку ногтя.       — Ээ, Бум! Чего застыл? У тебя всё нормально? — Шеф в несколько шагов подошёл к нему и навис за спиной, заглядывая через плечо. — Аа, ну бля, приехали. Давай за аптечкой и чеши обратно. А то сейчас томатной пастой истечёшь… Эх… кулинар! — Он потрепал Бума по плечу и осклабился.       — П…простите, господин Вон! — Очнувшись, как ото сна, Бум прошмыгнул в туалет для персонала мимо других учеников шефа, как-то нехорошо посмеивающихся. Там, в шкафчике под раковиной, мирно пылилась пресловутая аптечка. Желтовато-белая. Бум осторожно достал её и поставил прямо в умывальник. На рифлёном пластике осталась неровная полоска крови. Кровь… Она также продолжала идти. Ощущение боли приходило постепенно, медленно усиливаясь. Бум открыл холодную воду, выкрутив кран на максимум. Вода захлестала по левой руке с порезом и по крышке аптечки, стоящей прямо на сливе. Раковина наполнялась водой. Вода становилась красной. Красная вода в ванне… Боль рассечённой кожи, тошнота, запах металла… Сану. Зрение стало сжиматься в одну точку, Бум облокотился на стену тесного туалета, мазнул мокрой рукой по краю раковины, но не удержался. И плавно соскользнул вниз, приземлившись на скользкую от жирных пятен плитку. В ушах гудело, и через этот гул Бум слышал смешки с кухни за стенкой и, казалось, собственное имя. Но не голосом этих подонков, а другим. Его голосом.       — Бум! — хрипяще, как поломанный телевизор, сквозь звук льющейся воды. Тело наполнялось слабостью и чем-то гнилостным и бархатным. Хотелось остаться в этом ощущении.       — Бум, ты чё? Порезал палец и уже откинулся, что ли? — Кто-то настойчиво тряс его за плечи. Но физические ощущения быстро ослабевали. — Э, бро, ты это, не гони.       Хлёсткая пощёчина. Резкий смех. Бум вздрогнул и приоткрыл глаза, жмурясь от белого света, ровно в тот момент, когда ему прямо на голову выплеснули ведро воды. Звук удара пластика о кафель отразился эхом от стен. Кто-то грубо сжал его чёлку, заставив поднять голову.       — О-о, очухался. А мы думали уже скорую надо вызывать. — Молодой практикант с крашеными в зелёный волосами отпустил Бума, позволяя свалиться на мокрый пол. — Нехер ломать комедию, придурок. Вечно шеф вокруг тебя скачет, пока другие пашут в два раза больше.       — Ага, — прогнусавил коренастый детина из дверного проёма. — Ты с ним трахаешься, да? «Простите, господин Вон, да, господин Вон», — протянул парень противным голосом и сплюнули на пол, попав на обувь Бума. — А с нами не хочешь? А?!       Он пнул Бума ногой в плечо. Не слишком сильно, вряд ли останется синяк. Но так прицельно, что сустав взорвался болью. Бум схватился за плечо и попытался встать, но зеленоволосый толкнул его коленом в грудь, заставив снова приземлиться на пол. Это было так похоже на армию. Его всегда кто-то ненавидел. Кто-то издевался. Ещё со школы. Дальше — хуже. Бум свыкся с этим. Принял, как неизменный факт. И только один-единственный раз за него заступились. Сану… И где он теперь? Какое ему до Бума дело? Зачем он спас его тогда? Какого чёрта хочется выкрикнуть его имя, как будто он тут же примчится. Нет, больше никто…       — Тиен, Минхо, что там? — раздался строгий голос из кухни.       Минхо, стоящий в дверях, разочарованно цыкнул.       — Всё нормально, шеф, мы идём, — крикнул он и поплёлся на кухню, напоследок одарив Бума ехидным взглядом.       Тиен резко поднял Бума за шиворот и поставил на ноги, впечатав при этом в стену.       — Если кто-то узнает… тебе же хуже, — выплюнул он ему в лицо вместе с несколькими каплями слюны и поспешил за своим приятелем.       Бум на подкашивающихся ногах подошёл к раковине. Вода всё ещё лилась из крана, наверняка заглушив всё происходящее. Палец уже не кровил. Бум закрутил кран. Открыл аптечку, чуть не сломав хлипкую защёлку, нашёл пластыри… Клейкий материал ткани туго перетянул порез. Чтобы спрятать очередное слабое место. Как будто в этом есть какой-то смысл. Нет, просто чтобы не пачкать всё вокруг собственной кровью…              После того, как Бум вышел из туалета, в его голове прочно засел густой туман. Мысли и эмоции будто заблокировало. Дальше он работал на автомате до конца смены и так же разнёс после обеда почту, которой в этот раз оказалось меньше обычного. На каждом следующем конверте или посылке Бум надеялся и боялся увидеть тот самый адрес… Знал, что его в этот раз нет. Потому что уже перелопатил всё в почтовом отделении, прежде чем загрузить в рабочую сумку. Но вдруг не заметил, пропустил, или опять случилось бы какое-то совпадение. В последние дни реальность стала настолько ненадёжной и расплывчатой, что Бум не доверял ничему. Даже собственному зрению и кракосрочной памяти. А особенно внутреннему чутью, которое максимально подводило. Вот что заставило его так сложить письма, что, разнося их, Бум буквально ходил кругами вокруг квартала, где жил его ночной кошмар… Как недавно оказалось, в самом прямом смысле. Собирался обходить эти места стороной. По возможности. Чтобы не давать себе лишнего повода вспоминать. Чтобы не думать. И снова он здесь. Снова начинает темнеть, работа закончена. Некуда больше идти. Только в пустой и пыльный дом с грязной, как всегда незаправленной постелью, где можно ещё раз попытаться забыться. И снова не выйдет. Ноги сами несли в противоположном направлении, вдоль знакомых улиц, мимо аккуратных скверов, мимо начинающих загораться окон.       — Юн Бум, это же ты? — окликнул его старушечий голос из-за спины, заставив вздрогнуть. — Как жизнь молодая?       Мама Чжэ. Одного его с глупыми расспросами, почему лицо грустное, было достаточно, так на тебе, ещё и мамаша. И её карманная псина, семенящая рядом, уже поливая Бума собачьими ругательствами. Чудесно. Вот почему именно сейчас…       — Извините, я спешу, — соврал Бум, ускорив шаг. Пожилая женщина вздохнула и махнула рукой.       — Ты заходи как-нибудь, мой Чжэ будет тоже рад, покушаем вместе, а…       Бум не слышал, что она говорила дальше. Не видел брошенного в спину подозрительного взгляда. Но весь ресурс на проявление неискреннего дружелюбия он потратил ещё с утра, когда пришлось, как ни в чём не бывало, вернуться на кухню. Как будто ничего не случилось. Плечо до сих пор немного ныло. Бум рассеяно его потёр и поёжился — к вечеру начинало холодать. Где-то вдалеке прогремел гром. Бум задрал голову — небо явно не предвещало хорошей погоды. Когда он свернул на более оживлённую улицу, начал накрапывать дождь. Желудок давно начал неприятно урчать, так что Бум решил в кои-то веки поесть в каком-нибудь кафе. Простая дешёвая еда была бы в самый раз. Но после куска не слишком свежей пиццы, который Бум с трудом одолел, сидя за маленьким столом в одном из заведений, куда часто ходит обедать и ужинать офисный планктон низкого пошиба, голод, казалось, стал ещё сильнее. Но не физический, а скорее… Голод по чему-то, что принесёт облегчение. В такие моменты Бум предпочитал помастурбировать и уснуть, но сейчас это желание вылилось в нарастающее чувство тревоги. Незащищённости. Он старался идти быстрее, обгонял прохожих, то и дело оглядываясь.       Тем временем дождь усилился — надежда благополучно его переждать не оправдалась. До дома было ещё далеко. А куртка уже намокла и потяжелела. В кедах хлюпала вода. Это приносило чувство легкого отвращения и почему-то безразличия. Бум просто устал. Он решил, что всё-таки надо дойти домой. Если не принять горячий душ, можно в очередной раз простудиться и слечь. Тем более, ходит какой-то вирус. А он недавно уже пропускал работу. Но напоследок… Как будто из въевшегося в подкорку мазохизма Бум развернулся на 180 градусов и побрёл обратно на тихие улицы, в сторону адреса, который целый день обещал себе обходить двадцатой дорогой, повторяя это в голове, как мантру. Но проклятое тело не слушалось, и вот он уже стоял у недавно выкрашенной двери одноэтажного дома, переминаясь с ноги на ногу и закусывая нижнюю губу от нервного озноба.       Что он тут вообще делает? Какого чёрта… Буму дали понять, что ему здесь не место. Дали, чёрт побери, возможность уйти. Унести свою задницу как можно дальше. Спастись. Не повторять идиотских ошибок. Ну как можно быть таким… Таким… Бум вжал кнопку звонка. В доме тренькнуло, и снова стало тихо. Он закрыл глаза и тяжело вздохнул. Конечно, он делает глупость. Причём не просто зря, а вообще безрезультатно. Но он позвонил ещё раз. Как и ожидалось, никто не пошёл открывать ему дверь. Но может, если… Бум сел прямо на коврик у входа, обняв колени. Только носки его обуви не вмещались под небольшой навес, и Бум наблюдал, как капли дождя ударяются о них и отлетают брызгами в разные стороны. Где-то в конце улицы лаяли собаки. В доме через дорогу кто-то ругался. Время тянулось, как пережёванная до крахмалистого привкуса жвачка. Но Бум подождёт. И позвонит в дверь ещё раз. На всякий случай. Какой же идиот… Он нервно хихикнул, подумав о собственной глупой беспечности.       От сидения в неудобной позе ноги начинали затекать, Бум медленно встал и повернулся, уперевшись взглядом в серую поверхность двери. Его рука как будто сама поднялась, нажимая на звонок. И не спешила опускаться, пока механическое жужжание не начало давить на слух, а плечо не заныло с новой силой. Вздохнув и передернувшись от пробирающегося к костям холода, Бум развернулся на крыльце, собираясь наконец-то пойти домой. Но вместо этого сделал шаг назад, врезаясь в дверь спиной. На подьездной дорожке стояла высокая фигура, замерев в отбрасываемой домом тени. Человек хмыкнул и сделал шаг вперёд, стягивая с носа чёрную маску.       Сану… просто стоял и смотрел на него в упор. Наверняка уже долго. Бум просто не слышал его шагов из-за жужжания дверного звонка. Чёрт, чёрт, чёрт… Бум зажмурился. Значит, Сану был не дома всё это время. А теперь… Бум просто не знал, что делать. Бежать некуда. И нет смысла. Так и не открывая глаз, он слушал. Шаг. Ещё шаг по мокрой траве. Следующий — на ступеньке. Дыхание. Совсем рядом. Сердце колотилось в груди как бешенное, Бум чувствовал, как спирает дыхание и начинает мутить. Но сжавшие плечи руки не дали бы ему упасть. Как и вообще двинуться.       — Надо же. Ты научился пользоваться звонком. Поздравляю.       Бум открыл глаза, чтобы увидеть лицо Сану прямо напротив своего. Тот специально наклонился. Слишком близко. Нет, Сану не злился, казалось, он был в хорошем расположении духа. Когда-то давно Бум выучил его мимику. Быстрое, едва заметное движение глаз, едва заметное подёргивание уголка губ — Сану что-то продумывает. И вряд ли за этим кроется что-то, кроме желания развлечься. Самыми жестокими способами.       — Раз так… Кажется, я передумал.       Сану грубо отодвинул Бума от двери, чтобы вставить в скважину ключ и дважды повернуть его. А затем затолкал Бума внутрь.       — На чём мы остановились?       Пытаясь сморгнуть капающую с волос на лицо воду, Бум попятился вглубь коридора. Он чувствовал, как губы расстягиваются в кривой, нервной улыбке. Он поймал себя на том, что абсолютно не мог контролировать своё выражение лица. В следующее мгновение его подбородок грубо сжали.       — Ты настолько доволен? Так рад меня видеть? Если радуешься, что больше не мокнешь, это ненадолго.       Чужие руки стащили с него потяжелевшую мокрую куртку и толстовку, отчего сразу стало теплее.       — Остальное снимай сам, — бросил Сану, скрывшись за углом прихожей. Вскоре послышался шум воды. Перед глазам Бума сразу встала утренняя сцена в туалете. Но так же быстро исчезла, когда окрик из ванной вырвал его в кажущуюся очередным бредовым сном реальность. — Эй, сколько ещё ты будешь возиться?       Сану злился… но это потому, что ждал его. И ощущение от этого напоминало часовую бомбу за грудиной, которая противно тикала, готовая в любой момент взорваться, превратив тело в разбросанные по чужому дому кишки и ошмётки. Бум стащил кеды, наступая на задники, затем джинсы. Кожа покрылась мурашками, хотя в помещении было довольно тепло. Обнимая себя руками и ощущая под пальцами твёрдость собственных выпирающих рёбер, Бум начал подниматься наверх по узкой лестнице, пытаясь не поскользнуться — колени нервно дрожали.       Дверь в ванную была открыта, и тёплый пар распространялся по коридору. Бум поскользнулся на холодном металлическои пороге, но устоял, ухватившись рукой за дверной косяк. Сидящий на бортике быстро наполняющейся ванны Сану криво усмехнулся.       — Ты в баню тоже в трусах ходишь? Хотя я поставил бы на то, что такая грязная сучка там никогда не была.       Бум нервно сглотнул, чувствуя, как кровь приливает к лицу и снова утекает куда-то в пятки. Ванна уже была наполовину полная, и под требовательным и в то же время снисходительным взглядом Сану он оттянул резинку практически висящих на тощих бёдрах боксёров, позволив им просто упасть на пол у порога. И, переступая, зацепился за резинку большим пальцем. Бум болезненно зажмурился. В этот раз встреча с полом была практически гарантирована. Но вместо этого он буквально повис на вовремя представленном предплечье Сану. Ещё секунда — и его просто бросили в ванну лицом вниз. От неожиданности Бум вдохнул. Горячая вода обожгла кожу и лёгкие. Бум открыл глаза, уставившись в дно ванной. Упёршиеся в плечи сильные руки не давали вынырнуть, и мелкие пятна ржавчины перед глазами закружились, постепенно погружаясь в темноту. Но в какой-то момент его схватили подмышки и рванули вверх, грубо усаживая обратно в кипяток. Бум стал откашливаться, с хрипом вдыхая воздух, снова выплёвывая воду вперемешку со слюной и соплями. Сану ткнул ему в лицо полотенцем.       — Ты стал ещё более жалким. Просто отвратительно.       Утирая лицо полотенцем, Бум пытался ухватиться хотя бы за одну мысль, способную объяснить происходящее. Да, то, что делал с ним Сану, было одновременно похоже на насмешку и пытку. Но в то же время на какую-то извращённую форму заботы. Впрочем, как и в предыдущую их встречу. Что-то неуловимо изменилось в Сану. Но что и почему?..       — Кажется, ты расслабился. Что, вода уже не такая горячая? — Прервал его поток мыслей Сану и опустил руку в ванну, проверяя воду.       Кивнув сам себе, он стал раздеваться. Бум наблюдал, как Сану снимает с себя и складывает на крышке унитаза чёрную майку, нарочито мятые хлопковые штаны… На его теле, как и на лице, не было шрамов. А под кожей перекатывались мышцы. Бум почувствовал, как его член начал твердеть. И отвернулся, пытаясь думать о чём-то неприятном. Не хотелось вызывать очередные издёвки и насмешки. Но все мысли, которые приходили в голову… Рука Сану, сдавливающая шею, вторая, сжимающая нож, медленно опускается вниз, оставляя на груди и животе тонкий алый порез… Это вызывало приступ нервной тошноты и одновременно ещё сильнее возбуждало. Бум закусил щёку изнутри, потом прикусил губу почти до крови и закрыл глаза. Но весь эффект, которого он таким образом добился — непроизвольно представил, как его нижнюю губу оттягивают и покусывают чужие зубы. Бум тихо выругался и прикрылся руками, надеясь, что Сану не обратит внимания.       — Чего я там, по-твоему, не видел? — усмехнулся Сану, переступая бортик.       Бум не смотрел, как тот опускался в ванну. Потому что знал, что на Сану тоже ничего не было… Пытался не смотреть. И даже не думать, какого чёрта он это делает. Слишком близко… их ноги соприкасались. Переплетались. Буму показалось, что температура воды стала резко подниматься. На лбу и плечах выступил пот. Но долго смотреть в стену ему не дали — Сану положил руки на щёки Бума, разворачивая к себе. И это было почти нежно. По крайней мере, Буму так показалось.       — Итак, почему ты опять сюда пришёл? Или ты настолько тупой, что не понимаешь, какие могут быть последствия? — Сану склонил голову набок в слишком знакомой манере, и от этого стало жутко. Пот на плечах у Бума и не погруженной в воду части спины тут же похолодел. — Не боишься?       — Да… нет… я просто…       Бум пытался спрятать взгляд, но прятаться было некуда. Мысли и слова рассыпались, таяли. Поэтому Бум просто повернул голову и уткнулся в ладонь Сану, касаясь губами. В любой момент он ожидал удара, физического или морального. Но всё-таки хотел говорить, как-то выплеснуть всё, что варилось внутри. И говорить оставалось только действиями, которые мало поддавались контролю. Поэтому были предательски честными. Бум вздрагивал от малейшего движения воды и даже плывущей над ней влажной дымки. Но он действительно скучал. Скучал до того, что готов был опять повторить сначала всё то, через что уже прошёл. То, что пытался забыть. Происходящее вызывало ощущение дежавю. Интересно, у Сану тоже?       — Так хотел меня увидеть, что решил рискнуть жизнью? — Сану потрепал его по волосам, от чего несколько прядей упали на глаза. — А вот мне интересно… ты веришь в существование души? Когда я умер, ты не хотел уйти за мной следом?       Образы из почти затёртых, ставших блеклыми благодаря гипнотерапии воспоминаний посыпались градом. И они снова были слишком яркими. Вот Сану идёт под руку с такой маленькой, изящной, кажущейся невесомой женщиной. И сам он тоже как будто невесомый. Бум зовёт его. Сану не оборачивается. Игнорирует. Или не слышит. Они удаляются всё быстрее. Бум снова кричит вслед, пытаясь догнать. Внезапно слух разрывает оглушающий гудок машины. А потом адская боль. И пустота…       — Эй, эй, всё нормально, я здесь. — Его мягко хлопают по щеке, заставляя остекленевший взгляд отмереть. Почти неощутимо провёдя по лицу Бума рукой от виска до подбородка и остановив руку у основания шеи, Сану внимательно и спокойно смотрел на него. И в этом взгляде не читалось ни одной эмоции. — Значит, хотел? Но не смог?       Бум не нашёлся с ответом. Он просто не мог говорить, даже нормально вдохнуть. Как будто горло залили бетоном. Бум начал задыхаться. Хрипел, пытаясь сделать глубокий вдох, и кашлял.       — Ну, ну… Как тебя учил психиатр? Наверняка тебе рассказывали про эту штуку… заземление. Закрыть глаза. Сконцентрироваться на трёх физических ощущениях…       Слушая спокойный глубокий голос, медленно и тихо произносивший слова, Бум опустил веки, позволив стечь накипевшим в глазах слезам двумя неровными дорожками. Казалось, ему действительно могло стать легче.       — Первое ощущение — дно ванной. — Бум слегка поёрзал, садясь удобнее, почувствовав скользкость и тепло керамической поверхности. — Второе — вода, — продолжал Сану. — Как она окутывает тебя теплом.       На несколько секунд повисла тишина, уже не прерываемая громкими судорожными вздохами. Буму стало спокойнее, и по сравнению с состоянием на протяжении всего дня это было почти хорошо. Но что будет третье? Прикосновение? Что сделает Сану? Бум услышал лёгкий плеск воды и щелчок дверцы, вероятно, от шкафчика над раковиной.       — Всё хорошо. Не открывай глаза. — Сану аккуратно взял руку Бума в свою, и запястье слегка обдало холодом от воздуха, прежде чем его коснулось тёплое дыхание. — Сейчас я помогу тебе расслабиться. Всё как ты и хотел. И заодно… ты перестанешь бояться смерти.       Руку полоснула резкая тонкая вспышка, похожая на ожог. Бум от неожиданности вскрикнул и открыл глаза, увидев в руке у Сану блестящий металлический предмет, окрашенный кровью. Его собственной кровью.       — Опасное лезвие. Очень острое. От обычного ножа было больнее, правда? — Теперь голос Сану звучал как будто сквозь вату. Бум посмотрел на косой, довольно глубокий разрез через всё запястье. Его рука ещё секунду лежала в ладони Сану, но он выпустил её. Кровь быстро поднималась от запястья красным облаком, окрашивая воду. Воздух наполнил запах железа. — Вот так, видишь, ты не умер. Но второй раз всегда сложнее. Ты же знаешь это, правда?       Второй раз… Сквозь накатившую слабость всплывали новые воспоминания. Ещё более интенсивные. Это уже было… Бум так же сидел в ванной и ничего не мог сделать, пока Сану оставлял на его руках такие же порезы. И было правда больнее, но не так глубоко. Не наискосок. Нет…       Вторую руку сжали чужие пальцы, вырывая из воды и не намереваясь отпускать. Впрочем, сил сопротивляться у Бума уже не было. И он просто позволил Сану делать это. Без единого слова или даже крика. Потому что у него не было выбора. Позволил слезам и крови просто течь, а опасному лезвию так же пройтись по второму запястью, неподвижному и наливающемуся холодом. С громким плеском вторая рука упала в воду, стремительно окрашивающуюся в тёмный оттенок красного.       И вдруг сжимающееся в точку сознание окатило прежде незнакомое чувство. Стало так хорошо и обжигающе тепло… Но это ощущение не было физическим. Оно исходило откуда-то изнутри, сверху, отовсюду. Всё, что тревожило Бума, осталось за толстой стеной накрывающего небытия. Но Сану был здесь. Он был везде. Бум хотел протянуть к нему руки, но они не слушались. И голос не слушался тоже. Перед глазами стояла чёрно-красная пелена — Бум не мог даже поднять веки. Но этого и не хотелось. Тело будто растаяло, превратилось в пахнущий металлом кисель. Боли больше не было. Не осталось ничего, кроме обнимающего со всех сторон тепла. И это было освобождением. Сану… я просто скучал я люблю тебя спасибо.