Шаги за дверью

      Сану смотрел на воду, стремительно окрашивающуюся цветом крови. Он был в этом по горло. В крови человека, который оказался настолько жалким, что был готов смириться с любым его действием. Принять от него всё, что угодно. Даже смерть. Несмотря на панический страх от одного вида Сану. Казалось, этот человек настолько перломанный, что хуже сделать уже просто невозможно. И всё же каждая попытка подвести это слабое, жалкое, тщедушное существо к самой грани невероятно возбуждала. От этого пробирало от макушки до кончиков пальцев, и Сану просто не мог остановиться. Он уже не раз это делал, зная, что Бум не провалится за эту черту, и можно будет повторить это ещё раз. Бесчисленное количество раз. Потому что Бум хуже мёртвого. Потому что настолько отвратительное нечто не достойно даже того, чтобы просто сдохнуть. Но Сану так нравилось дёргать за ниточки, держать в окровавленных руках эту хрупкую недожизнь… Он не помнил, сколько раз проделывал это с Бумом — калечил настолько сильно, что любой другой бы не выдержал и завершил труды Сану, выпилившись или поехав мозгами до такой степени, что стал бы неинтересен. Но сейчас что-то было не так. Глядя на то, как стремительно темнеет вода, Сану понял, что перегнул палку. Но какого чёрта? Даже тогда, чуть больше трёх лет назад, тоже в ванной, он почти вскрыл Буму вены. Он же всё просчитал в тот раз, да? Хотя и в тот раз испытывал иррациональный страх возможной ошибки: что это полудохлое тело не выдержит такой потери крови, и эти блядские глаза-блюдца больше не откроются. Но сейчас было иначе. Косые порезы. Какого хера… Можно было резать так же глубоко, но ровно. Но думать об этом надо было раньше.       Но как можно думать, когда от вида этого блядского лица, которое воплощает в себе всё жалкое, что только может быть присуще хронической жертве, глаза буквально застилает красной пеленой, а по рецепторам расходится зуд, унять который можно, только причиняя боль? Но действительно хотел ли он, как раньше, контролировать Бума и калечить его? Нет, он хотел гораздо большего, но пока что не мог сам дать себе чёткий ответ, чего именно. Сану взял в руки стремительно остывающие кровоточащие запястья, понимая, что его собственные ладони дрожат. Что его буквально занесло, как сраную фуру на обледеневшем шоссе. Он действительно убил его?.. Человека, чьё имя он орал в полубреду при смерти? Того, кто единственный мог быть рад тому, что он вернулся, хотя Бум и был конченым извращенцем с абсолютно больными мозгами, которым уже не помогут никакие таблетки. Но Бум — единственный искренне улыбался ему, зная о Сану правду, пусть эта улыбка и была одной из самых отвратительных, что Сану видел, и вызывала желание стереть её кулаком. Но… он по факту вернулся в этот город из-за Бума. Сколько бы не напоминал себе каждый раз далеко за полночь, перед тем, как забыться чернотой глубокого сна, что у него здесь совершенно другие цели. Он же не хотел проблем. Ни себе, ни ему. Он дал Буму шанс уйти. Так какого чёрта этот придурок опять припёрся?! И теперь умирает у Сану на руках.       Бинты неровно ложились на раны, тут же пропитываясь кровью, стягивались туго, врезаясь в кожу и, казалось, даже в тонкие кости. Но достаточно ли этого? Щёки Бума начали западать, губы посинели, кожа приобрела серовато-белый оттенок. Вызвать скорую? Но Сану не мог. Потому что он это сделал. И ванна до сих пор была наполнена кровавой водой. Как будто он не мог распрощаться с последней тёплой частью Бума. Если вовлечь кого-то третьего — это будет конец всему. Поставить капельницу? Физраствор, глюкоза, что ещё… Но Сану никогда этого не делал. А если попробовать… Он прижал и натянул кожу Бума у сгиба локтя. Но вен даже не было видно — они истончились и ушли вглубь из-за сильной потери крови. Значит, уже всё равно бесполезно. Но если нажать сильнее… чувствуется тонкая ниточка неверного, редкого пульса. И Сану оставалось уцепиться за неё, как за последнюю соломинку, если он сам хочет жить, не окружённый тенями чужой смерти, как это было раньше. Сану наивно верил, что этого больше не повторится. Что теперь он сможет себя контролировать. Но… что он, блядь, наделал? Взяв в руки тот же самый нож, Сану начертил на своём предплечье тонкую царапину. И ещё. Выступили капли крови. Как будто это поможет прийти в себя. Но нет. Он тоже уже закончился. Теперь он ещё более переломанный, чем Бум. Разве нет? Если этот недочеловек сейчас просто уйдёт, просто бросит его, какой вообще во всём смысл, и что тогда с ним будет?..       Сану лежал в постели, накрытый двумя одеялами, хотя всё его тело давно покрывал липкий пот. Он прижимал к себе прохладное тело, пахнущее железом, влагой и чем-то ещё. Неуловимым и затягивающим во вновь накатывающий бред. Когда-то Сану так уже лежал, обнимая чужое тело. Ещё более холодное. Уже совершенно мёртвое. Как будто его собственное тепло могло бы удержать последние капли жизни, давно покинувшие физическую оболочку.       Это не моя мать. Это не моя мать. Это не моя мать.       Сожалеет ли он? Тогда сожалел. Но Сану уже не мог отмотать эту плёнку назад. А сейчас на неё слой за слоем накладывались новые. Как в повторяющемся старом фильме. Память, которую нельзя просто расчленить и закопать. Даже сжечь. Почему-то Сану думал, что именно с телом Бума не смог бы этого сделать. Как и с телом Ынсо. Но как он мог их сравнивать? Сану в который раз стало противно от того, что к его боку прижималось что-то холодное и костлявое. И от себя самого. Почему он не умер? Или же всё происходящее — его посмертие? Безумный сон, от которого невозможно проснуться? Его персональный ад. В котором даже мёртвые будут мучить его, впиваясь своими ледяными пальцами в его спину… Стоп, что? Сану на мгновение перестал дышать. Нет, он чувствовал это взаправду. Как чужая рука пыталась за него ухватиться, как острые ногти слабо царапали кожу. И чужое дыхание в плечо. Но дыхание было и до этого, правда, гораздо слабее. Или Сану всё это казалось? Он опустил руку на чужую тонкую шею, проверяя пульс. Тонкая венка билась. А в горле Бума заклокотал хрип. Сану отодвинулся и сбросил одеяло, уставившись на него, как на призрака, наблюдая, как двигаются брови и ресницы, как Бум пытается разлепить закисшие глаза.       — Са…       Тихий голос оборвала звонкая пощёчина. Он не хотел слышать этот голос. Просто не мог. Ненавидел его.       — Какого хера ты не сопротивлялся? Почему ты просто терпел? Ты… Ты забыл, что я такое? Или выдумал, что я вдруг стал нормальным, что я тебя пожалею?       Бум прижал ударившую его руку к наливающейся болью щеке.       — Ты же хотел, чтобы я успокоился. Доверился. У тебя получилось. Мне не было страшно. Ну, может, только немного. Мне стало… лучше.       — Но… почему? — выдохнул Сану в тёмную макушку, сгребая Бума в охапку и сдавливая его рёбра почти до хруста. Этот идиот… Он больше не даст ему ни единого шанса. Не отпустит его.       — Ты был прав. Я действительно боюсь смерти. Вернее, боялся. Того, что будет, когда это произойдёт. Но когда она совсем близко… даже если это только кажется… уже не так страшно. Я думал, это уже случилось. И успокоился. Я поверил тебе. И… иногда я думаю, что правда не могу жить дальше. Чёрт… я боялся даже собственной тени. Особенно в последнее время… — Бум закашлялся и сделал судорожный глубокий вдох, уткнувшись носом в шею Сану. — Ты же преследовал меня, да? Когда это началось?.. Я думал, что схожу с ума. Что ты найдёшь и убьёшь меня. Даже если ты ненастоящий. А потом ты почти это сделал. И оказалось не так страшно, как…       — А с чего ты взял, что я тебя не убью по-настоящему? И что ты не сходишь с ума? — сказал полушёпотом Сану, сжав ладонью пухлые щёки Бума, которые снова стали едва тёплыми.       — Может, я уже… давно и окончательно. Сану… мне плохо. — Бум уткнулся лицом в чужую тёплую ладонь. Как будто от этого могло стать лучше. Как и от чего-либо, кроме бегства из этого дома и стирания памяти.       Я могу тебе помочь?       — Тебе всегда плохо. Как будто этими словами ты надеешься вызвать во мне жалость… Чего ты вообще хочешь?       Ладонь защекотали сбивчивые выдохи. Бум… смеялся?! Сану убрал руку, уставившись на искажённое совершенно неуместным весельем лицо.       — Как будто ты не знаешь. То, чего я хочу, очень сложно скрыть. И ты отбитый дурак, если не заметил.       Он ещё мог оскорблять его, зная, что может спровоцировать, и от этого будет только хуже? Или специально шёл на провокацию? Одеяла зашуршали — Бум придвинулся ближе к Сану, и тот буквально подавился невысказанное угрозой. Потому что в его бедро упёрся стояк. Сану выругался. Как такое вообще возможно? Какой бессмертной тварью надо быть, чтобы после сильной потери крови и обморока ещё стоял член? Ещё и на того, кто чуть не убил… и не пытаться скрыть этого.       — Кажется, психиатр тебе помог… стать ещё более конченным извращенцем. Ты действительно чуть не сдох. Тебя это возбуждает?       — Да сделай уже что-нибудь! — Бум потянул Сану за волосы на затылке, притягивая к себе, но тот его грубо оттолкнул.       — О, я сделаю. То, о чём ты так меня умолял. Когда не знал, что я всё вижу. Сану встал с постели и направился к столу. Открыл нижний ящик. Бум уже догадывался, что в нём лежит.       — Нет… я не хочу так! Сану, пожалуйста, не надо!              — Слишком часто меняешь своё мнение. Тебе не кажется? – вкрадчиво произнёс Сану, возвращаясь к кровати с тем самым вибратором, который Бум забыл в его заброшенном доме.       — Нет, он мне больше не нужен… нам… не нужен… — тараторил Бум, забившись в угол матраса под самой стенкой.       Это всё явно было намеренной провокацией. Сану ощущал на физическом уровне, как в нём вскипает отвращение и злость. От чего хотелось снова причинить боль. Любым способом. Потому что, казалось, только это может принести разрядку. Сану медленно подошёл к постели и поднёс игрушку к лицу Бума. Провёл силиконовой головкой по щеке, шлёпнул по губам.       — Ты знаешь, что делать. Бум замотал головой, плотно сжав губы. Но Сану зажал ему нос, прямо как тогда, когда насильно кормил его… насильно ли? Бум упрямо терпел. Но воздух заканчивался. Сану неотрывно смотрел ему в глаза — ждал. Пока Бум сдастся. Надеясь, что этот придурок хотя бы самовольно не задохнётся. Но всё решили рефлексы. В момент, когда грудная клетка стала судорожно сжиматься от нехватки кислорода и бесполезных попыток вдохнуть носом, Бум наконец-то открыл рот. И вместе с глотком воздуха его наполнил едва ощутимый вкус силикона. Когда Сану засунул игрушку глубоко в горло, положив руку ему на затылок, на глазах Бума выступили слёзы. Он хрипел, пытаясь сделать ещё один вдох, и две капли скатились по щекам. Сану дал ему сделать короткое движение назад и снова надавил на затылок.       — Какого я должен помогать тебе?       В ответ Сану услышал только неразборчивое мычание.              — Давай сам.       Бум почувствовал, как хватка на затылке наконец-то ослабла, и стал несмело двигать головой. Хотя он и не хотел всего этого. Суррогата, который был привычен, но скрывал в себе что-то постыдное вместе с чувством снедающего годами одиночества и раздирающей в клочья идиотской надежды. Хотелось по-настоящему. Чувствовать тепло тела Сану. Что он не отвергает его. Что он ему не противен. Но Бум знал, что если не сделает так, как хочет Сану, будет только хуже. Поэтому сосал силиконовый член, покрывая его до основания своей слюной, под пристальным взглядом диких, подёрнутых поволокой глаз. В какой-то момент, когда Бум в очередной раз отклонился назад, Сану вытащил игрушки из его рта с легким чмоком. От губ Бума протянулась ниточка слюны и оборвалась. Сану взял Бума за подбородок и притянул к себе… чтобы поцеловать в припухшие ноющие губы. Бум ожидал, что он укусит. Но это было непривычное, лёгкое прикосновение, от которого из-за обострившейся чувствительности всё тело пробрало дрожью. Сану навалился на него, вынуждая давлением своего веса выпрямить поджатые ноги, и углубил поцелуй, снова заставляя задыхаться. Бум рефлекторно ухватился за его плечи и почувствовал боль — он слишком много позволил себе, отвечая на поцелуй? Сану укусил его за кончик языка. И это ощущение растеклось чем-то горячим и жалящим по венам. Чужие ладони грубо шарили по его телу, заставляя чувствовать себя лишком открытым, слишком обнажённым, как будто шершавая кожа рабочих рук снимала его собственную. С шеи, с груди, со спины, с рёбер, с бедренных косточек… Сану задел ребром ладони уже почти болезненно стоящий член, и Бум прижался к нему, прогибаясь в спине, и жалостно застонал что-то похожее на «пожалуйста».       — Что, сучка, хочешь большего?       Пальцы Сану скользнули по ногам и больно сжали его бёдра, сильнее прижимая к себе. Но затем с разгоряченной, покрытой каплями пота кожей соприкоснулся холод воздуха в комнате — Сану отсранился, прямо глядя на Бума. Бум думал иногда, что Сану нравится на него смотреть. Считает ли он его красивым? Вряд ли. Скорее, любуется тем, какой он слабый, как легко было бы что-то ему сломать, полностью контролировать. От этих мыслей по телу Бума прошли мурашки — до самых кончиков пальцев ног. Даже если Сану считает его отвратительным, его наверняка привлекает в Буме что-то, чего не может дать никто другой. Ощущение полной власти. Которую с готовностью примут…       Бум ощутил хватку у себя на рёбрах, и через долю секунды весь воздух выбило из лёгких — Сану резко перевернул его на живот. По худой спине прошло острое прикосновение ногтей. Бум подумал, что ножом было бы лучше. Тогда мыслей бы не осталось. А он не хотел думать. Думать о том, что Сану хочет просто засунуть в него игрушку. Чтобы поиздеваться. Но Бум хотел сейчас хотя бы этого. Член был неприятно зажат между его животом и простынью, соприкосновение с тканью почти причиняло боль. Сану сжал его ягодицу, потянул вверх за бедро и нашёл пальцем вход.       — Ничего себе. Так я и думал. И как часто ты этим занимаешься? Каждый день вместо завтрака, обеда и ужина? По тебе заметно…       Нет, он не мог быть настолько растянутым. Бум вообще не мастурбировал уже несколько дней — когда пытаешься спряться от преследующего тебя невидимого ужаса и вполне реальных издевательств на работе, становится, мягко говоря, не до этого. Но сейчас он был предельно возбуждён… и был уверен, что даже от двух пальцев ощутил бы сильное давление. И вместе с ним удовольствие. Но с Сану, конечно же, так не будет. Будет резко и больно. Поэтому Бум ожидал этой боли, когда внутри всё адски заныло от проникновения твёрдого и влажного от его собственной слюны силиконового члена, от рваного ритма поступательных движений, которые, казалось, разрывали что-то. Но в то же время он не мог остановить предательскую реакцию тела, которое как будто накалялось и плавилось. Пот стекал по худой спине, когда Бум, сам приподняв бёдра, начал подаваться вперёд, сильно закусив нижнюю губу и судорожно сжимая пальцами простынь. Он чувствовал, что скоро кончит. Но его член сжали у основания.       — Сану… нет… Я не… могу…       С каждым толчком Бум словно сам вбивался в стену никак не наступающего удовольствия, сила которого грозила просто уничтожить его, вышибив лёгкие и мозги. Движения Бума из ритмичных превратились в похожую на конвульсии дрожь, и он почувствовал почти невесомоть и почти удар о бетон, когда его перевернули обратно на спину, оставив внутри незаполненную пустоту.       — Нет… Пожалуйста…       Он почти вслепую протянул руку вперёд — глаза заволокли слёзы боли, стекающие сейчас вниз по вискам и впитывающиеся в простынь. Но Буму было плевать, что ему больно. Что у него внутри, наверное, осталась рана — кровь может быть лучше смазки. Он просто хотел Сану. Хотя бы так. Как угодно.       Его резко дёрнули за бёдра, притягивая к себе. Ноги Бума оказались на плечах Сану, а ко входу прижалась горячая головка члена. У Сану встал на него?.. Сану хотел его… Сейчас. Будет больно. Но он больше не мог терпеть. Тело окутало дрожью предвкушения, Бум снова закусил нижнюю губу.       — Умоляй.       Бум разлепил припухшие от слёз глаза. Они встретились с чужим жёстким взглядом, кажущимся насмешливым. Что, если Сану не станет… Просто сделает всё сам… нет, только не сейчас…       — Сану, пожалуйста… Можешь потом что угодно… со мной делать…       — Ты мне разрешаешь?       Смех Сану казался оскорблением. Но Буму было всё равно. Чужая рука снова сжалась на основании его члена, но не двигалась. И даже это возбуждало практически до предела, который никак не мог наступить, и заставляло до потери рассудка хотеть большего.       — Прошу, Сану, я просто… Правда…я больше не могу… Пожалуйста…       Бум чувствовал, как ему холодно от собственного пота, как кожу на щеках и висках стягивает от подсохших слёз, как от соли пекут уголки глаз, как намного сильнее печёт внутри, и как во вход упирается член Сану. Который в следующую секунду полностью в него вошёл, вырвав громкий вскрик. Это было больнее, чем Бум предполагал. Но он заставит себя больше не кричать. Он будет двигаться, как будто сам себя трахает. Он сделает Сану приятно. Но через несколько движений вместе с болью стало накатывать удовольствие, которое всё сильнее захлёстывало с каждым толчком. И это уже было за гранью выносимого. Бум не понимал, кричал он или стонал, цепляясь то за одеяло, то за удерживающие его руки Сану, то за его плечи и волосы. Внутри было влажно, и Бум знал, что это кровь. Но он продолжал двигаться, подстраиваясь под ритм вбивающегося в него Сану. Ему казалось, что он успел несколько раз на секунду потерять сознание и снова прийти в себя от переплетающихся между собой боли и плавящейся в крови предоргазменной агонии, когда почувствовал, как семя Сану наполняет его изнутри. Сану кончил в него… И не выходил, даже когда убрал руку с члена Бума, и тот со стоном изливался себе на живот. Оргазм был настолько сокрушительным, что это было за гранью выносимого. Буму показалось, что мир вывернулся наизнанку, и его выбросило в космический вакуум вблизи обжигающей до состояния пепла звезды, прежде чем он провалился в чёрную пустоту.

***

      Бум проснулся от бьющего в глаза солнца. Который час? Неужели он проспал практику? Где он вообще? Резко сев, он схватился за голову, которую сжало кольцом боли. Сидеть тоже оказалось больно, и Бум заныл. Перед глазами плыло, но очертания быстро приобрели вид ещё необжитой спальни. Спальни Сану. На запястьях были бинты, едва заметно начавшие просачиваться кровью, которая успела потемнеть. Бум вспомнил. И не знал, хотел ли впечатать эти воспоминания в подкормку или наоборот поскорее забыть забыть. И всё-таки... скорее, первое. Он скучал по Сану. И хотел быть с ним, не смотря на всю причиняемую боль.              Худшим были бинты. Если кто-то увидит... начнутся расспросы. Обнаружить собственный телефон рядом с матрасом было более чем странно. Надо срочно написать господину Вону. Придумать хотя бы какое-то оправдание. Хотя где вообще гарантия, что Бум в принципе сможет выйти из этого дома? Он мельком посмотрел на приоткрытое на проветривание окно. Голова кружилась так, что при попытке вылезти из него вполне можно было свернуть себе шею. В любом случае, стоило написать начальнику, а дальше как-нибудь прояснить ситуацию…       Но в их чате с Хэ Воном уже было сообщение. Прочитанное. Которое Бум не писал. «Не выйду сегодня. Или опоздаю на несколько часов. Несварение.» Несварение, серьёзно? Так вот как это сейчас называется? Бум нервно хохотнул. Ответа на сообщение не было. Вероятно, его отчитают за слишком частое отсутствие, когда он явится в Аоки. Но как скоро это произойдёт и произойдёт ли вообще, оставалось под вопросом.       Кое-как поднявшись, Бум, пошатываясь, вышел в коридор и добрался до ванной. Во рту и в горле чертовски сушило, поэтому он сделал несколько глотков воды прямо из-под крана. Подобрал с пола свои трусы и, натянув их, опираясь о стену и борясь с дурнотой, тихо спустился по лестнице. Возле неё лежала брошенная им вчера одежда, которую Бум кое-как надел, жалея, что рукава не закрывают запястья, и вдыхая интенсивный запах из кухни. Пахло мясом. Этот запах был привычным, но… именно сейчас тошнота и головокружение от него только усиливались и добавлялась слабость в конечностях.       Бум сначала хотел проверить, сможет ли открыть входную дверь. Чтобы снова сбежать отсюда. На кухне так шкворчало масло, что это было слышно даже в коридоре. Если Бум не сглупит, Сану ничего не услышит. Но вместо того, чтобы воспользоваться шансом, Бум неслышно поплёлся на кухню. Чего он ожидал? Что ему пожелают доброго утра и напоят кофе? Какой идиотизм… Бум сам толком не понимал, зачем делает это, и единственным оправданием, которое он мог дать себе, был интерес. Глупое любопытство. Посмотреть, как Сану готовит. Наверное, он одет только в брюки и передник. И сосредоточен так, что не услышит, как Бум подойдёт к дверному косяку, чтобы стоять и разглядывать его спину. Но Сану обернулся. На нём все-таки была водолазка, которая, тем не менее, слишком сильно облегала мышцы, чтобы их скрыть.       — Тебе надо поесть.       Чего?! Сану же не мог готовить для Бума, не собирается же кормить его завтраком… Бум зажмурился и помотал головой. Да это же полный бред… И, тем не менее, увидел на столе две тарелки с приборами, стоящие напротив друг друга. Бум вспомнил, как они раньше ели вместе с Сану. И как Бум однажды подсыпал в еду отраву. Может, Сану хочет его отравить? Это казалось более реалистичным, чем просто завтрак. И Бум знал, что даже если он откажется есть, этот кусок мяса затолкают в него насильно. Но зачем было готовить, если можно просто влить в рот отраву? Пожав плечами, Бум выдвинул стул и сел. Через минуту Сану выложил на тарелки по стейку.       — Это… спасиб… — тихо проговорил Бум, тупо уставившись на исходящий паром кусок мяса, от запаха которого мутило.       Сану сел за стол и принялся за еду, выжидающе глядя при этом на Бума, который даже не притронулся к вилке с ножом.       — Тебя что, опять кормить? — Сану закатил глаза. — Или сам будешь есть?       Бума передёрнуло. Он опустил взгляд на стейк, лежавший в светло-красной лужице собственного сока. Воткнул в него вилку, немного поморщившись. Отрезал маленький кусочек острым ножом и положил в рот. Пока Бум жевал, его лицо стремительно бледнело.       — В чём дело? Не нравится? Раз учишься на повара, уже зазнался?       Бум подавился куском мяса и закашлялся.              Я не ел мяса с тех пор, как почувствовал на себе порезы от разделочного ножа.       Наконец-то он через силу сглотнул, отрезая под пытливым взглядом ещё и накалывая на вилку. Бум поднёс вилку с мясом к глазам, глядя как будто сквозь.       — Внутри стейк не до конца прожарен, сочный, мягкий. Но снаружи совем немного подгорел. Думаю, огонь был слишком сильный.       Сану хмыкнул. И рассмеялся. Но это не было насмешкой. И казалось чем-то… незнакомым. Тем, что Бум если и знал когда-то давно, то бесповоротно забыл. Когда-то, притворяясь хорошим парнем, Сану смеялся примерно так же, общаясь со студентами на учёбе. Как будто искренне, но пытаясь контролировать каждый звук, чтобы смех звучал максимально добродушно. А сейчас… это был хриплый, немного резкий смех. Но — настоящий. По крайней мере, так Буму казалось.       — В следующий раз готовишь ты.       По плечам и вниз по спине побежали предательские мурашки. Бум почувствовал, как его непослушный рот растягивается в дрожащей улыбке. Он же в том числе… или специально для этого пошёл учиться на кулинара. Он мечтал… хотя знал, что такое невозможно. Потому что мёртвые не едят. Но Сану не был мёртвым. И когда он разделался с мясом, подошёл к Буму сзади и положил руки ему на плечи, его ладони были такими мягкими и тёплыми… Бум больше не мог есть. Только чувствовать, как его касаются, как будто изучая.       — Что это? — Резко спросил Сану, когда рука замерла на правом плече Бума, как раз в том месте, где оно припухло.       — Что?.. А… ударился…       — Ты с лестницы свалился? Или выпал из окна? Так не ударяются сами. — В голосе Сану звучала угроза. — Кто это сделал?       — Никто…       — Врёшь. — Сану взял его за подбородок и развернул лицо Бума к себе, заставив напрячь шею в неудобном положении. — Я спрашиваю. Кто. Это. Сделал.       — Сану… это ерунда… Мы просто немного поссорились. Это ничего страшного, правда.       Сначала готовит для него, а теперь… заботится? Беспокоится?.. Плечевой сустав взорвался болью, заставляя взвыть, когда Сану резко поднял вверх его правую руку.       — Всё ещё уверен, что это ерунда? Мне не интересны инвалиды, а с такими успехами ты можешь им стать… Говори! Где это произошло?       Сану еще раз дёрнул за руку, совсем легко, но новая вспышка боли была сравнима с заливающим плечо изнутри раскалённым металлом.       — На… практике… в Аоки.       — Кто?!       — Сану, прошу…– Бум поёрзал на стуле, пытаясь вытащить руку из хватки, но только вызвал новый приступ боли и зашипел. — Зачем тебе это? Почему… какая разница…       Бум не мог найти объяснения тому, что Сану проявляет к нему беспокойство, пусть и таким садистическим образом. Но прекрасно понимал, что он способен сделать с теми, на кого переключится его агрессия. Бум не хотел снова видеть смерти. И быть косвенно виновным в этих смертях. Пусть он и правда ненавидел этих парней.       — Какая разница?!       Бум всё-таки довёл Сану… так это могло выглядеть со стороны. Но это было игрой. Чтобы выбить из Бума правду. Потому что Бум — его. Даже если он разрешит ему выходить из этого дома, тот будет возвращаться. Но Сану не позволит никому другому прикасаться к Буму. И причинять ему вред. Потому что только у него, Сану, есть на это право.       — Если ты не отвечаешь, значит, ты с ним трахаешься. Трахаешься, да?! Шлюха ещё хуже инвалида! Если ты не хочешь, чтобы я тебя опять вышвырнул, уже окончательно, тебе придётся это опровергнуть… Или ты предпочёл бы, чтобы я тебя убил?       Бум взрогнул. А ведь эти двое действительно могли выследить его после работы, загнать в какой-нибудь угол и изнасиловать…       Когда Сану в очередной раз потянул его вверх за руку, практически встряхнув, боль в плече стала настолько сильной, что Бум закричал. Из глаз непроизвольно полились слёзы, а из носа свесилась сопля, которую он мог утереть левой рукой, но боялся сделать лишнее движение, чтобы не вызвать новый приступ боли или очередную вспышку гнева Сану.       — Тиен… и Минхо… практиканты… из Аоки.       — Ясно. — Сану отпустил его руку, и она упала плетью, ударившись о стул. Бум скривился, потирая плечо.       — Ты убьёшь их, да?       Сану глубоко вздохнул и сел напротив него, согнув руки в локтях и оперев лицо на кулаки.       — Я сделаю так, что они больше не доставят тебе проблем. А теперь ешь.       Сану склонил голову набок, глядя на Бума. Немного отстранённо, как будто погрузился в свои мысли. Но Бум знал, каким обманчивым может оказаться это минутное спокойствие. Отрезав ещё один кусок и наколов на вилку дрожащей рукой, он медленно поднёс его ко рту. Бум совершенно не представлял, чего теперь ждать от Сану. И что творится у того в голове.       Сану молча наблюдал, как Бум, сидя на его кухне, уплетает приготовленный им завтрак.              Кажется, я запутался в правилах собственной игры. И просчитался. Проиграл. Подчистую. Но это была только первая партия.