Шаги за дверью

      – Бум, у тебя всё хорошо? – настороженно спросил глава смены, стоило только Буму переступить порог почтового отделения.       – Привет, Чжэ… А? Да… Всё нормально, а что?       – Выглядишь неважно. Как будто всю ночь не спал, – спокойным грудным голосом ответил невысокий, коренастый парень. Это была его обычная манера говорить, в меру серьезная, но больше умиротворенная и благодушная, независимо от контекста. – Думал, ты на больничном хоть отдохнёшь, а у тебя синяки под глазами стали ещё больше. И как будто ещё сильнее похудел.       Чжэ почесал затылок, бросая косой взгляд на Бума из-за лежащих стопками перед ним конвертов и посылок. Бум отвёл глаза, уставившись на пол, рассматривая грязные разводы от обуви и пару обрывков сухих листьев, занесённых сюда с утра его коллегами – ночью прошёл небольшой дождь, уже по-сентябрьски мелкий и холодный. Но в послеобеденное время стояла практически летняя жара, и Чжэ то и дело стирал со лба пот тыльной стороной ладони и кряхтел каждый раз, когда приходилось нагибаться или тянуться к верхним полкам. Бум наблюдал, как перед ним растёт гора конвертов, небольших свёртков и картонных коробок, которые следовало упаковать в рабочую сумку и доставить получателям, желательно до наступления темноты – солнце садилось раньше с каждым днём, позволяя земле и воздуху всё сильнее охлаждаться, а Бум, забежав домой, наспех переоделся в первое, что подвернулось под руку. На нем была простая белая футболка и шорты до колена. И – огромная сумка для почты, которую можно было носить, как рюкзак. Она как раз закрывала всю спину и хотя бы частично защищала от холодного ветра или дождя. Но в дневную жару была сущим проклятием. Так что Бум решил пока что просто снять её и поставить на стол.       – Эй… А с руками у тебя что? Ты по деревьям лазил, или кто-то обидел? Скажи, кто, я ему зад надеру. Как начальник смены, я должен за тебя заступиться.       Чжэ подмигнул и принялся дальше копаться в конвертах, сортируя их по адресам. Бум опустил взгляд на свои руки, покрытые царапинами, причём посредине каждой из ладоней осталось по особенно длинному тонкому следу, и в глубине этих ран запеклась кровь, начавшая браться корочками. Вот же чёрт… Надо было надеть вчера перчатки прежде, чем лезть через забор. Хотя, вряд ли недалекому Чжэ пришло бы в голову, каким образом Бум искалечил ладони. Он взохнул – надо бы поаккуратнее обращаться с конвертами в этот раз, чтобы не запачкать их кровью. Пластырей с собой у него не было, а просить у Чжэ он не стал бы. Отстаивать очередь в аптеке тоже не хотелось – одна трата времени и повод привлечь к себе лишнее внимание.       Собирая в сумку подготовленную для него партию почты, Бум заметил, что на одной из картонных коробок указаны его имя и адрес.       – Что-то заказывал в интернете, да? – Бросил Чжэ из-за спины.       – Н-нет… Может, кто-то ошибся, – Бум озадаченно повертел в руках предназначавшуюся ему посылку.       – Не хочешь открыть? Вдруг там подарок от тайной поклонницы?       – Ай, заткнись. Кому я нужен, – Бум раздражённо запихнул коробку в боковое отделение уже полной сумки. – Дома посмотрю. Наверное, кто-то ошибся адресом.       Чжэ разочарованно пожал плечами.       – Зануда ты, Бум… Ладно, чеши давай. А когда закончишь, заходи к нам, лады? Там мама кимчи наготовила, нам на двоих много. А тебе как раз отъедаться надо. А то сумку еле тащишь уже, ага. Так что, зайдешь? Мама будет рада тебя видеть.       – Спасибо, но я буду занят сегодня вечером.       Он поморщился, благо, Чжэ всё ещё стоял к нему спиной, сортируя посылки на стеллажах. Только недавно устроившись на работу, Бум не хотел портить отношения с коллегами. Но Чжэ он недолюбливал. Этот добродушный, простоватый парень казался ему слишком навязчивым. Чжэ, возможно, искренне хотел подружиться, но часто лез не в своё дело. А его мать, маленькая, щуплая и очень энергичная для своего возраста женщина, пользовалась любой возможностью, чтобы собрать и разнести как можно больше сплетен. Из неё бы вышла хорошая журналистка, если бы та не была уже на пенсии. Так что скучающая без работы Чиё собирала слухи благодаря своим дружелюбию, показной сердобольности и желанию накормить всех соседей своим фирменным кимчи, а потом распускала сплетни во время прогулок со своей маленькой, чем-то похожей на хозяйку, собачкой. Так, стоило Буму когда-то погостить у этой семейки – и потом весь город обсуждал его злоключения в куда больших подробностях, чем о том писали газеты. К тому же, половина слухов были додуманы. Поэтому, даже порядком оклемавшись после аварии, мужчине долго пришлось убеждать соседей и знакомых в том, что он справляется со своей жизнью сам и не нуждается в постороннеей помощи.       Прихватив тяжёлую почтовую сумку, Бум, как мог, быстро убрался из отделения. Ещё не хватало, чтобы Чжэ предложил ему зайти в гости “как-нибудь в другой раз”. Бум просто устал от всего, что произошло за последние сутки. Хотелось как можно скорее разделаться с работой и просто лечь спать. Поэтому ноги несли его по городу как на автомате, а руки методично оставляли конверты и посылки там, где им положено быть. Капли пота то и дело текли по спине, постепенно превращая футболку сзади в цельное мокрое пятно. Как и вчера. И три недели назад, когда Бум в последний раз перед этим разносил почту. Всё вокруг казалось повторяющимся фильмом. Ничего нового. Те же улицы, те же дома. И так изо дня в день. Люди, живущие в них, умрут, а эти дома будут стоять. И кто-то другой будет разносить почту. Или бумажные письма вовсе исчезнут, а о работе, которой сейчас занимается Бум, человечество просто забудет, как и о его жалкой, ничего не представляющей из себя личности. Все его сверстники со времён школы и университета наверняка давно переехали в города побольше или хотя бы занимают какую-то приличную должность. У кого-то семья и дети. А он даже не в состоянии уехать из города, где до сих пор живут воспоминания, которые лучше было бы навсегда похоронить. Как же глупо и малодушно. Ещё и снова приходится проходить возле той самой улицы, откуда еле убрался незаметно около полудня. А так хотелось не вспоминать об этом минимум до следующего дня. Но, что поделать – некоторые получатели живут неподалёку от неё. Даже этот непонятный Пак Чёнг Мин, которого он пока что ни разу не видел. Из их города часто уезжали. Но чтобы, наоборот, приехать сюда жить – это было скорее исключением. Когда Бум подошёл к дому недавно заселившегося мужчины с конвертом в руках – судя по маркировке, видимо, какие-то счета – прежде, чем опустить конверт в ящик, непроизвольно остановился. Было всё-таки немного интересно, что это за человек, и дома ли он сейчас. Но изнутри не доносилось ни звука, а шторы были задёрнуты. Непонятно. Может быть, он спит или читает. И ладно, чёрт с ним… Бум уже хотел оставить конверт и пойти дальше, как вдруг его взгляд зацепился за что-то, чего здесь не должно было быть. В нескошенной траве, у самого крыльца лежала старая деревянная лестница. Та самая, которую Бум использовал, чтобы подняться на забор, а потом не мог найти. В этот момент ему показалось, что ступни приросли к земле. А разжаренную под большой сумкой спину окатило почти могильным холодом. Казалось, что каждая капелька пота на теле замёрзла, превратившись в сковывающий движения лёд. Неужели… этот тип его заметил? А потом забрал лестницу и бросил здесь так, чтобы Бум увидел. Чтобы сказать таким образом: “Ты попался”. Едва подняв ослабшие руки, Бум зажал уши. Потому что в них отчаянно пищало, как будто его оглушило. Да нет, что за чушь… Просто человек недавно переехал. Может быть, хотел покрасить стены. Бродил по близлежащим улицам – всё-таки собирается здесь жить. И нашёл случайно лестницу, а она как раз была ему нужна. Разве это не очевидно...? Бум сглотнул сухим горлом, глубоко вдохнул и прерывисто выдохнул. Начавшее было ускоряться до опасного уровня седцебиение немного подутихло. Бум вспомнил про конверт. Растирая виски, он случайно смял его. Вот же идиот… Перед тем, как наконец бросить письмо в ящик, Бум увидел на уголке конверта красное – глубокая царапина, натёртая о лямку сумки, открылась, и на белом отпечаталась его кровь. Просто отвратительно. Интересно, что подумает этот Чёнг Мин, когда проверит почту. Точно ничего хорошего. Может, пожалеет, что переехал в этот город. Ну и правильно. Пусть уезжает. Тем более, этот район считается гиблым местом. Нововселившимся здесь явно не светит ничего хорошего.       Бросив последний взгляд через плечо, даже немного сочувственный, Бум отправился разносить остаток писем. Это заняло едва ли больше часа, но солнце уже успело опуститься за горизонт. Буму казалось, что ближе к зиме время начинает идти быстрее, сокращая его дни и саму жизнь. Но он был не против. Иногда Буму хотелось, чтобы это всё просто побыстрее закончилось. На пороге своего дома он кое-как стащил кеды и сбросил на пол сумку, приземлившуюся немного тяжелее обычного. Точно. Там же была его посылка, странно, что Бум забыл. Он не помнил, когда в последний раз что-то заказывал себе с доставкой, а родственников или друзей, имевших обыкновение присылать подарки без повода, у него не было. Сев на низкий табурет в прихожей, Бум открыл боковое отделение и достал оттуда небольшого размера коробку. И адрес, и его имя были напечатаны на бумаге, приклеенной к посылке. Судя по марке, отправлена она была тем же утром. Срочная. Но всё-таки не было указано, от кого, как бы долго и внимательно мужчина ни смотрел. Возможно, ответ был внутри. Он сходил в комнату за канцелярским ножом и вскрыл коробку. Пространство тут же наполнил сладковато-свежий запах, очень ему знакомый. Так пахли моти – десерт, которым славился ресторан, где Бум проходил практику. Совпадение...? Или, может быть, это от Аоки? Внутри, прямо поверх четырёх шариков традиционных цветов – мятный, розовый, коричневый и белый, – лежала записка. Всего три слова. “Прости, что напугал.” И этот почерк… Бум как будто в замеденной съёмке видел, как его пальцы разжимаются, коробка выскальзывает из дрогнувших рук и падает на пол, а записка, подхваченная сквозняком, приземляется возле его ступни. След… Он снова вспомнил. “...Напугал”. “Прости”…? Да кто, блядь, так извиняется?! Ещё и четыре шарика десерта. Четыре… Извинение с угрозой? Ну, давай же, придурок, заешь свой стресс. Ты же так любишь сладкое. И постоянно пялишься в ресторане на эти шарики через дверной проём кухни, режа себе пальцы, потому что знаешь, что не можешь себе их позволить, а они так заманчиво лежат на витрине, и их всегда разбирают до последнего, часто ещё до вечера. Ты же хочешь их съесть, прямо сейчас..?       Бум захлопнул коробку крышкой. Разорвал записку и рассыпал по полу её части. Закрыл лицо руками и почувствовал, как по ним катятся слезы, заходя в царапины и вызывая жжение. И от этого хотелось плакать ещё сильнее и крепче прижимать ладони к покрывшемуся красными пятнами лицу. Кто-то видел его прошлой ночью. Следил за ним. Знает, где он живет. Даже дома теперь небезопасно. А что, если… Если это действительно был Сану? Бум судорожно сгрёб ошмётки записки и прижал их к лицу, зачем-то вдыхая запах, но почувствовал только смешанный солёно-металический. Он знает этот почерк. Разве может быть ошибка? Но Бум не доверял себе и своей памяти. Воспоминания могут искажаться. И даже если это был Сану, разве бы он стал извиняться? Разве он не изнасиловал бы Бума прямо там, в сгоревшем доме, чтобы затем убить? Голова трещала, а в животе крутило и жгло. Кто бы это ни прислал, он слишком много знает о Буме. А Бум о нём – ничего. И это страшно. Нельзя оставаться дома. Надо куда-то уйти. Перебыть где-нибудь. Возможно, сутки. И подумать, что делать. Пока Бум шнуровал кеды, у него возникла мимолётная мысль – позвонить Сонбэ. Но что он ему скажет? Коробка со сладостями от неизвестного адресата – не повод беспокоить полицию. Это же просто смешно. И, тем более, Бум не мог сказать, что его, возможно, выследил неизвестный, когда он мастурбировал в оцепленном здании... Выходит, он серьёзно влип. И выбираться придётся самому. Бум так и бросил на полу обрывки записки. Затолкав в небольшой рюкзак сдёрнутую с вешалки куртку, сменную одежду и – так и быть – коробку с моти, потому что другой еды дома не было, а за больше, чем сутки, ему всё же когда-нибудь захочется есть, он выскочил за двери дома и запер его на ключ.       На улице уже было темно. Он просто шёл, почти не разбирая дороги. Чтобы уйти как можно дальше. От дома, от города, от всей этой неразберихи. Может быть, он просто всё выдумал? Наверное, не стоило прекращать пить нейролептики. Если часто снится почти один и тот же кошмар, недолго и сойти с ума. И тогда может начать казаться, что этот кошмар становится действительностью. Бум надеялся, что ему всё кажется. Он просто пойдёт прогуляться за городом. Устанет и вернётся домой спать. А потом наступит обычный день. И он больше не будет делать глупостей. Или рассматривать дворы чужих домов и заглядывать в окна. Может, он видел в тот день у крыльца Чёнг Мина совсем другую старую деревянную лестницу. Мало ли на свете идентичного барахла, похожего, как капли воды, друг на друга? Эта мысль немного успокоила. Бум выдохнул, немного замедлив шаг. Дома давно закончились, и редкие огоньки ночного города остались далеко позади. Он шёл один вдоль автомагистрали. С одной стороны было поле, с другой – лиственный лес. Прохладный и влажный воздух наполняло пение цикад и стрекотание кузнечиков. На небе не было видно звёзд из-за ещё с обеда по-осеннему низко нависших туч. Ночной ветер проникал под тонкую футболку, заставляя кожу покрываться мурашками. Только сейчас Бум заметил, как сильно успел замёрзнуть, хотя довольно быстро шёл. Он вытянул из рюкзака и надел куртку, но это особо не помогло. Наверное, ещё и от того, что он толком не спал и давно ничего не ел. Но ему не хотелось ни того, ни другого. Только идти вперёд. Не останавливаться. Если бы Бум мог, он бежал бы. Но ноги уже слишком устали.       По магистрали проносились редкие машины, ослепляя Бума на несколько секунд фарами. Возможно, водители спешили домой, даже не замечая одиноко идущего вдоль магистрали человека. В тёмной куртке, белой футболке и с бледным лицом, Бум немного напоминал призрака. И потому думал, что, может, и лучше, если проезжающие мимо не обратят на него внимания. А то кто-то увидит среди ночи такую страхолюдину – и, чего доброго, съедет в кювет.       Через некоторое время, когда Бум успел уже свернуть с магистрали на просёлочную дорогу почти без освещения, по которой в такое время вообще никто не ездил, припустил холодный дождь. Дорога была грунтовой, и почва под ногами вскоре превратилась в кашу. Но Бум упрямо продолжал идти. Когда куртка вымокла насквозь, а грязь уже почти переливалась через края кедов, он заметил с краю от дороги какой-то навес. Автобусная остановка. Он направился туда. Под навесом оказалась узкая скамья. Бум с облегчением сел, а потом и прилёг на неё, прижимая к себе промокший рюкзак. Здесь можно было дождаться утра. Одежда на нем, как и обувь, была мокрая и холодная. И физический дискомфорт отбивал все тревожные мысли. Очень сильно хотелось спать. Бум ничего не мог сделать, кроме как закрыть глаза. Последние обрывки предложений и фраз, лениво проговариваемых внутренним голосом, таяли в шуме дождя по мере того, как сознание окутывал тяжелый сон, какой бывает под наркозом или от крайней степени переутомления. И когда Бум почти отключился, ему в глаза ударил свет, заставив разомкнуть веки. Он исходил от фар подъехавшей машины. Вернее, большого фургона. Окно со стороны водительского сидения опустилось, и сквозь дождевую капель выкрикнули хриплым, надтреснутым голосом:       – Эй! Автобусы уже давно не ходят. Тебя подвезти?