Рудольфус и волчица

      В саду двое юношей пытались рвать яблоки с высокого дерева с зеленоватыми маленькими плодами. Чтобы созреть и стать красными, им нужен ещё месяц, но кареглазого коротко стриженного блондина это совершенно не волновало. Он упрямо пытался сорвать яблоко, крепко державшееся на толстой плодоножке. Его белая туника цеплялась за ветки, мешая ухватиться получше. В то же время голубоглазый брюнет с волосами, едва касающимися плеч, в серой потрёпанной, где-то рваной, тунике держал лестницу под ним лестницу.       За всем этим следил зеленоглазый, седой старик в белой, заштопанной во многих местах, тунике. Юноши не заметили, как он к ним подошёл.       — Сципион, чем Вы тут занимаетесь? — с большим любопытством спросил старик.       Патриций от неожиданности едва не сорвался. Он аккуратно спустился на нижнюю ступеньку и, растерянно посмотрев на старика, коротко ответил ему:       — Яблоки рву.       — Зачем? — недоумевал старик и почесал бороду, в которой волос было больше, чем на всей остальной голове.       — Хочу, — пряча раздражение за маской фальшивой уверенности, заявил Сципион.       — Но они же со дня на день сами падать начнут. Какой в этом смысл?       — А я не хочу ждать, — прошипел Сципион.       — Неужели Вы и у крестьян будете отбирать урожай, когда вздумается?       — Мы сейчас не на уроке философии, — уклонился от вопроса юноша.       — Вся наша жизнь — один большой урок, — заявил учитель.       Воспитанник не хотел даже пытаться спорить со стариком, понимая бесполезность этого дела. Чувствуя обиду за непрошенные нотации, он, вздыхая, спросил философа:       — Зачем Вы пришли?       — Затем, чтобы уведомить Вас, что урок философии, — на последних двух словах он сделал особый акцент, — начнётся через полтора сосуда, не забудьте, пожалуйста, об этом.       — Как скажете, — угрюмо произнёс Сципион и спустился на землю.       Раб выдохнул с облегчением и немного расслабился. Философ посмотрел на компаньона патриция, зная, что тот его слушал очень внимательно.       — Я всё продолжаю убеждаться в том, что человек, жаждущий знаний, всегда найдёт путь к ним.       Раб улыбнулся, и философ с чистой совестью ушёл.       — Пошли, Руди, — сказал слуге патриций.       — Я тебе говорил, — напомнил ему Руди, — а ты меня не слушал.       Сципион капризно хмыкнул.       — Мне просто не повезло, что нас нашёл этот старикашка, — сказал Сципион и, игнорируя осуждающий взгляд Рудольфуса, взялся за лестницу, — понесли.              В стене дома, примыкающей к саду, была арка, в ней стоял водяной хронометр, работающие по примитивному принципу. Вода постепенно вытекала по очереди из двадцати сосудов сложной формы, размеченных на сто делений. Сутки состояли из двадцати сосудов, которые длились сто делений. Каждые полдень и полночь в уже истёкшие десять сосудов перекачивалась вода из общего резервуара внизу, чем занимался специально обученный раб, он же и трубил полдень.       Когда истёк девятый сосуд, Рудольфус и Сципион дотащили взятую без спроса лестницу до хозяйственной пристройки, в которой хранились различные инструменты и небольшой запас строительных материалов, возведённой в углу, где стена дома переходила в забор. Изначально построенное, как временное решение, оно стало постоянным, так как на её разборку и строительство нормального сарая, руки у господ всё не доходили, так и стоит пристройка на своём месте который год. Из неё внезапно вышел коренастый черноволосый раб с густой, но короткой бородой, одетый в серую тунику, в его руках были гвозди и молоток. Выглядел он очень нервно, будто что-то потерял, и словно от успеха поисков зависела жизнь. Взгляд его карих глаз бегал по округе, пока не зацепился за пришедших юношей. Увидев у них в руках пропавший предмет инвентаря, раб подскочил к ним, кланяясь патрицию в ноги, и заговорил:       — Молю, господин, разрешите забрать это у Вас.       Рудольфус почти и не устал, но Сципион был на грани своих сил.       — Бери, — пропыхтел патриций.       Тридцатилетний раб вскочил, схватил одной лишь рукой, державшей молоток, лестницу за центр и понёс её с лёгкостью в известном лишь ему направлении и лишь приговаривал:       — Лишь бы успеть, лишь бы успеть.       Когда раб ушёл, Рудольфус посмотрел на Сципиона.       — Я же тебе говорил, — сказал слуга. — Вдруг у Накуса теперь проблемы будут из-за этого?       — Не начинай, — патриций отмахнулся.                            Сципион предпочёл всё оставшееся до урока время проспать в своей комнате. Рудольфус сидел на полу рядом с его кроватью, так как это было самым безопасным местом для него, где ему ничего не угрожало. Раб, думая о чём-то своём, рассматривал медальончик с выгравированной латинскими буквами едва читаемым завивающимся шрифтом надписью “Рудольф”. Он не помнил, откуда эта безделушка у него. Юноша знал лишь, что она уже была у него, когда его нашли и приютили. Римляне решили, что этот медальон нечто вроде бирки с кличкой на ошейнике собаки, поэтому решили, его таким образом и называть. Он не был против, хотя и было немного неприятно, что они коверкают его вероятное имя, как им удобно.       Довольно скоро, сидение на месте Рудольфусу надоела. Скука взяла верх над инстинктом самосохранения и юноша решил побродить по округе. Он вышел из комнаты в коридор, имевший сверху форму полумесяца, выходящий внутренними окнами на сад. Юноша прошёл по нему до его середины, где в просвете между двух комнат была широкая лестница, ведущая вниз, в атриум, в центре которого небольшой бассейн с декоративными рыбками разных размеров. Крыша имела скосы наружу, из-за чего вся попадающая на неё дождевая вода скатывалась наружу, в бассейн же атриума падала вода только напрямую. Домашняя прислуга убиралась. Они вытирали пыль с рамок картин, висевших на стенах, и с разных замысловато расписанных горшков, стоящих на собственных пьедесталах, каждый из которых сам по себе был недалёк от произведения искусства из-за сложного замысловатого орнамента на мраморной поверхности.       Парень проскочил в сад, проходы в который располагать по обе стороны от лестницы. Вдоль стены дома полумесяцем шла сплошная клумба, как бы огибающая входы в сад двумя прилегающими к ней сетчатыми арками, с которых свисали лозы вниз, создавая иллюзию, словно это была перевёрнутая клумба. Рабы, кто как, склонились над цветами и пололи, бросая вырванные сорняки в корзинки рядом с собой. Рудольфус поспешил пройти мимо них, ибо знал, что они точно не хотели бы видеть раба, расхаживающего без дела, пока они вкалывают. Клумба заканчивалась там же, где и стена дома, дальше высокий каменный забор, а вдоль него росла живая изгородь. Хозяйственная пристройка находилась как раз слева. Накуса нигде не было видно. Сад занимал большую часть площади виллы и разделялся на две половины вытянутым прудом, имеющим чёткие границы берегов, выложенных из каменного кирпича. Водоём в самом центре сада огибал с двух сторону беседку с мощным мраморным основанием и четырьмя колоннами с массивным навесом. Внутри два клиния из бронзы с большими подушками на левой стороне, а между ними столик, обычно занятый простенькими закусками и вином.       На диванчиках лежали друг напротив друга два патриция в белых туниках и тогах. Рядом с одним из них стоял спиной к Рудольфусу высокий коротко стриженный темноволосый воин. На нём красная туника до колен, поддоспешник из многочисленных ремней из плотной кожи свисающих до локтей и подола туники, а сверху доспех из широких листов металла на груди, ключицах и лопатках, и узких, опоясывающих воина, словно бочка. Пояс представлял из себя горизонтальный ремень, с которого свисали ещё шесть ремешков с металлическими вставками. на ногах у него сапоги-калиги. В руках он держал шлем с развитыми нащёчниками, закрывающими ещё и шею, и пушистым красным гребнем, выдававший в нём центуриона. Воин стоял рядом с лежащим на клинии хозяином виллы, коим был отец Сципиона. Отец и сын носили одинаковое полное имя: Марк Овидий Сципион, только у отца было прозвище, его звали Сципионом Алькиманским, потому что он командовал в недавнем прошлом карательной экспедицией на Алькимане. Сципион младший внешне был практически полной копией своего отца. На клинии, напротив хозяина виллы, лежал мужчина, совершенно тощий и больной на вид, словно находившийся при смерти. Лицо уставшее, серые глаза едва открыты, будто он вот-вот в обморок свалится, а в густых каштановых волосах тут и там проглядывалась седина.       — Об этом не может быть и речи, Антоний, — ответил Сципион старший на вопрос, заданный до прихода Рудольфуса. — Я не отменю его помолвку.       — Вы совершаете ошибку, — слабым голосом настаивал гость. — Вы хотя бы спросили их самих, хотят ли они этого?       — Мне даже спрашивать не нужно, — усмехнулся Сципион Алькиманский, — наши семьи давно должны были породниться, это правильное решение.       — Вас с моим братом связывает дружба, — признал Антоний, — но это не значит, что вы должны своих детей насильно женить.       — Это не проблема.       — Но… — попытался ещё что-то сказать гость.       — Разговор окончен, Антоний, — резким тоном, оборвал его Марк. — Возвращайтесь домой. У меня нет желания с Вами дальше спорить.       — Попомните моё слово, — говорил Антоний, — Вы ещё пожалеете, — заявил он, тяжело поднимаясь с клинии.       — Фортис, — обратился к центуриону хозяин дома, — проводи, пожалуйста, гостя до выхода.       — Да, господин, — кивнул ему воин.              Рудольфус поспешил ретироваться, чтобы не попадаться лишний раз благородным особам на глаза. Он увидел, как высокий рыжий раб в белой тунике и новеньких сандалиях встал рядом с хронометром, достал трубу и протрубил примитивную мелодию. Юноша пробежал мимо него, проскользнув внутрь дома, взбежал на второй этаж и зашёл в комнату Сципиона. Патриций всё ещё спал. Рудольфус хитро улыбнулся и начал в предвкушении потирать руки, намереваясь сделать то, на что не смог бы осмелиться никто из дворовой прислуги. Юноша подошёл поближе, прокашлялся, чтобы голос его не подвёл, и громко крикнул патрицию на ухо:       — Центурия, подъём!       Сципион дёрнулся, едва не заехав наглецу в лицо локтем, и сел, испуганно поджав ноги, пока виновник, не сдерживаясь, смеялся на всю комнату.       — Рудольфус! — возмущённо воскликнул патриций.       — Нам на урок пора, — улыбаясь, ответил слуга и вышел из комнаты.       Они подошли к лестнице и услышали голоса внизу.       — Господин Пульхр, — обратился к кому-то Феликс, — по какому поводу Вы здесь?       Рудольфус и Сципион аккуратно выглянули. В атриуме, у дверей в сад, стояли Фортис, Феликс и Антоний с тростью в руках, его старик и назвал Пульхром.       — Я пытался переубедить Сципиона не женить сына насильно, но он меня не послушал, — ответил патриций.       — Предсказуемо, — тяжело вздохнув, произнёс философ.       — Трудно Вам приходится, — Пульхр грустно усмехнулся.       Старый солдат стоял молча и терпеливо ждал, когда они закончат.       — Я бы так не сказал, — поскромничал старик и, обратив внимание на центуриона, спросил. — Вы уже уходите?       — Да, — патриций кивнул. — И, прежде чем я уйду, хочу сказать, что, если Вам когда-нибудь что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, обращайтесь, — он слегка улыбнулся. — До свидания, Феликс.       — Вы очень добры, — Философ слегка поклонился ему, склонив голову. — До свидания.       Патриций и Фортис вышли из дома, а старик отправился в сад. Рудольфус посмотрел на Сципиона, на чьём лице смесь ужаса и растерянности. Он беспомощно хлопал глазами, не понимая, как такое могло случиться.       — Этого не может быть, — бормотал себе под нос Сципион. — Нужно что-то делать…       — Советую сначала встретиться с той, на ком тебя собрались женить, — решил обезопасить их Рудольфус, чтобы Сципион не наделал дел.       Он-то прекрасно понимал, что внезапно развернувшаяся драма была просто одним сплошным глупым недопониманием.       — Зачем?! — недобро зыркнул на него патриций.       — Чтобы вместе вы смогли придумать, что делать, — ответил раб.       Сципион ненадолго задумался.       — Это имеет смысл, — успокоившись, признал он.       Рудольфус довольно улыбнулся и напомнил другу:       — Нам пора идти на урок.              Философ ждал их в беседке, где совсем ещё недавно беседовали патриции. Старик держал в руках книгу, неизвестную юношам.       — Здравствуйте, — поприветствовали они его.       — Здравствуйте, молодые люди, — учитель указал рукой на клинию, на которой лежал ранее Сципион старший.       — А что за книга у Вас? — спросил Рудольфус, садясь на пол рядом со Сципионом, плюхнувшимся на клинию.       — Сейчас расскажу, — с толикой радости и гордости в голосе ответил философ.       Старика просили лишь об обучении одного лишь Сципиона, Рудольфус влез в учебный процесс сам и по собственной воле. Учитель пытался понять, почему раб так охотно приходил на каждый урок, но у него не было уверенности в том, какая из версий верная. Может юноша так себя вёл из-за детского любопытства, или из-за человечного отношения к нему со стороны учителя, а может из-за всего сразу. В любом случае, старик с радостью делился своими знаниями и опытом и с ним. К сожалению, Сципион был не таким и на уроках откровенно скучал. Как бы старик не пытался вложить в его голову что-то хорошее, но ему не хватало духовных сил, а может и ума или авторитета, чтобы подавить влияние дурного примера отца юного патриция.       — Сципион, Каниний Север прибудет сегодня со своей дочерью, верно? — учитель решил начать издалека.       Патриций сразу же переменился в лице.       — После тринадцатого сосуда, — с показным безразличием ответил он. — А зачем спрашиваете?       Рудольфус догадывался, что его друг уже сложил два плюс два и понял, что попытка Пульхра расстроить его помолвку с кем-то, вероятно связана с тем, что сегодня должны были приехать гости.       — Вы же знаете, что в роду Каниниев кроме Северов была семья Макров?       — Что-то слышал, — неуверенно сказал Сципион, всё ещё поглощённый мыслями о помолвке.       — Мир, на котором мы с вами живём, более столетия назад был завоёван почти легендарным человеком, его звали Секундий Каниний Макр. Именно он завоевал Макетан, командуя несколькими легионами. — философ показал обложку книги. — А книга в моей руке, это его биография. Я хочу, чтобы вы прочли её.       — И сколько в ней правды? — вдруг спросил Рудольфус.       Вопрос такого рода от раба сильно удивил учителя.       — Тебе-то какое дело? — пренебрежительно спросил уже успокоившийся Сципион, которому эта тема не была интересна.       — Если это правда, то интересно, почему эти люди действовали так, а не иначе, а если же нет, то начинают вызывать вопросы помыслы тех, кто это всё выдумал, — постарался объяснить Рудольфус.       — Эта мысль имеет здравое зерно, — частично согласился философ, — но нужно иметь в виду, что даже правду можно вывернуть так, как это выгодно рассказчику.       — Тогда какой смысл читать это? — задал сразу же возникший вопрос раб.       Сципион молча следил за их внезапно вспыхнувшим спором, надеясь, что они не попытаются заставить его участвовать в нём.       — Несмотря на то, что повествование может быть искажено и предвзято, мы в то же время получаем четвёртого участника дискуссии в лице рассказчика, с которым можно как согласиться, так и возразить ему.       — Это если он говорит правду, — сделал замечание юноша. — В противном случае, мы рискуем начать спорить о том, насколько правильны действия, которых даже не было на самом деле, — заметил Рудольфус. — Так сколько правды в этой книге? — он повторил свой вопрос.       — Я не знаю, — ответил честно философ, — но твой довод достаточно веский, чтобы воспринимать эту историю, как сказку, основанную на реальных событиях, но не копирующую их. Но, — он вдруг поднял указательный палец вверх, — в то же время, возможно и понять, когда рассказчик лжёт.       — Как? Он же единственный источник информации о тех событий, — напомнил раб.       — Противоречия и несостыковки, — объяснил Феликс. — если рассказчик говорит правду, то их быть не может, если же мы их увидим, это будет значить, что события искажены. Это, конечно, не панацея, — признал он, — но это уже неплохо.       — Хорошо, я понял, — удовлетворился ответом учителя юноша.       — Замечательно, — произнёс философ и побеспокоил патриция, протянув ему в руки книгу, открытую на первой странице, — теперь можно приступить к чтению.       Учитель, когда затевал внезапный сеанс чтения для воспитанников, не догадывался, что процесс окажется столь тугим и медленным. Если Сципион хотя бы немного проявлял интерес к чтению, когда рассказчик воспевал римские легионы, то, когда речь заходила о политике, об экономике и логистике похода, юный патриций начинал скучать и чтение таких отрывков давалось юноше с большим трудом. Рудольфус же грустил. Ему не нравилось читать про войну, где умирали и становились калеками десятки, если не сотни, тысяч людей. А отрывки про рабство и вовсе резали почти по живому.       Самому учителю быстро стало некомфортно. ему приходилось держать себя в руках, чтобы терпеть возникшую давящую атмосферу до момента, когда они вместе дойдут до самого важного, судьбоносного события. Когда воспитанники начали читать интересовавший старика отрывок, на их лицах возникло недоумение, словно весь сюжет пошёл куда-то не туда. Рудольфус решил вернуться назад, чтобы разобраться.       — Так, — начал юноша, — у этих племён были свои верования связанные с ликантропами, которые были для них чем-то около божественным.       — Да, — растерянно согласился Феликс, не ждавший такого возвращения назад.       — То есть вот эта Люлус у них кто-то вроде малого божества или покровителя? — попытался уточнить Рудольфус и, получив в ответ кивок, задал следующий вопрос: — Так зачем ей помогать Секундию? Он же завоеватель.       — Может туземцы ей чем-то не угодили, — задумчиво повёл правым плечом Сципион.       — Ладно, допустим, она перешла на сторону захватчиков и помогла им, проведя через глухие леса. Но она же затем, как здесь написано, захотела забрать душу Секундия. Какой в этом смысл? Зачем тогда эта смена стороны?       — А она была на чьей-то стороне? — задал закономерный вопрос патриций.       Рудольфус задумался, не поняв даже сразу, что он имел в виду.       — Объясни, — попросил юноша.       — С чего ты решил, что её хоть капельку заботила судьба людей? — продолжил спрашивать Сципион. — Скорее уж это игра для неё.       — Это как-то слишком жестоко, — прошептал раб.       Философ посмотрел в сторону хронометра.       — Сципион, — обратился к воспитаннику учитель, — гости приедут через один сосуд, полагаю, Вам пора готовиться к встрече.       Патриций обернулся, посмотрев на устройство.       — Вы правы, — согласился он и, поднявшись с диванчика, обратился к слуге, — Руди, можешь идти отдыхать.       — Как скажешь, — ответил разочарованный Рудольфус и посмотрел на философа.       Сципион ушёл, оставив их наедине.       — Феликс, — обратился раб к старику, — могу ли я взять эту книгу?       — Зачем? — удивился философ.       — Раз у меня возникло свободное время, я хочу её дочитать и узнать, чем всё кончится.       — Конечно, — на лице учителя появилась едва заметная улыбка, и он отдал книгу.       — Спасибо.              Рудольфус хотел уйти, но его взгляд и слух зацепились за развернувшуюся в саду сцену. Сципион Алькиманский, не стесняясь ни в каких выражениях, кричал на Накуса, того самого раба, который забрал у Сципиона и Рудольфуса лестницу. Рассвирепев окончательно, Сципион с размаху ударил по лицу раба. Бедолага упал на землю, и патриций начал ногами пинать лежачего.       Феликс не собирался спокойно смотреть на это безобразие и пошёл к ним.       — Сципион! — рассерженно позвал патриция философ. — Что это такое?!       — Не лезь не в своё дело, — резко ответил хозяин виллы философу и пнул Накуса в живот.       — Скажите мне, — возмутился Феликс, — Ваш отец бы это одобрил? — пытался пристыдить его старик. — Скажите мне!       — Мне плевать, что он сказал бы, — прошипел со злостью патриций, — у этого раба была простейшая задача, а он её не выполнил, — заявил хозяин,       — я не буду терпеть лень среди своих слуг.       — Вы ничего не добьётесь, кроме ненависти к себе.       — Мне не нужно, чтобы меня любили, я хочу, чтобы меня слушались.       — Это неправильный путь!       — Не указывай мне, Феликс! — прошипел Сципион старший. — Скажи спасибо, что я после смерти моего отца не выгнал тебя на улицу, где тебе и место!       — Он был великим человеком.       — Он был мягкотелым дураком! — вспылил патриций. — Из-за его слабости мать умерла!       — Но… — не унимался Феликс.       — Вон! — крикнул патриций, указывая рукой на выход из сада, — и чтоб я тебя до вечера не слышал и не видел!       — Это потом к Вам вернётся, — с печалью в голосе прошептал Феликс, уходя.       Сципион Алькиманский бросил полный отвращения взгляд на Накуса и крикнул ему:       — Прочь с глаз моих!       Ему дважды повторять было не нужно, и он, вскочив на ноги, поковылял прочь, к хозяйственной пристройке. Рудольфус, чувствуя вину за произошедшее, последовал за ним.       Накус сидел в сарае в окружении полок с инструментами и материалами и трогал пальцами свои губы, пытаясь понять, откуда появился на языке привкус крови. Когда Рудольфус появился на пороге, его тень выдала его, упав почти под ноги Накусу, и тот посмотрел на юношу.       — Что такое? — спокойно спросил мужчина и посмотрел в глаза парню.       — Это же случилось из-за лестницы, которую мы забрали, верно? — спросил Рудольфус стыдливо отведя взгляд.       — Лестницы? — растерялся Накус. — А! Лестницы, — понял он. — Не волнуйся, в этом твоей вины нет. Просто так сложились обстоятельства.       — Мне очень жаль, — искренне говорил Рудольфус.       — Я знаю, — по-доброму улыбнувшись, сказал Накус. — Ты никому никогда ничего плохого не пожелаешь, — уверенно заявил он. — Я в порядке. Не волнуйся. Лучше сходи, — он показал пальцем на книгу в руках брата по несчастью, — почитай.       — Хорошо, — кивнул юноша.       Он хотел выйти, но потерпевший внезапно окликнул его:       — Подожди.       — Что-то не так? — обернувшись, поинтересовался юноша.       — Раз уж ты пришёл, можно тебя спросить кое о чём?       — И о чём же?       — Как так вышло, что ты, вроде как, дружишь с его сыном?       Юноша пожал плечами.       — Ему общаться больше-то не с кем, — рассказал парень.       — И поэтому он был вынужден тебя к себе приблизить, — понял Накус. — А что будет, когда он, рано или поздно, женится или вольётся в общество себе подобных?       А вот об этом Рудольфус никогда и не задумывался.       — Вряд ли он меня продаст кому-нибудь, — неуверенно предположил юноша. — Я надеюсь.       — А что будешь делать, если он даст тебе свободу?       — Я не знаю, — признался парень. — Я об этом никогда и не задумывался.       — Понятно, — кивнул Накус. — Спасибо, что ответил.       — Не за что меня благодарить, — произнёс парень и покинул сарай.       Рудольфус ушёл в дальний уголок сада. Там, в зелёной ограде, был узкий проход, охраняемый легионером. На нём полный доспех, как на его центурионе, только шлем солдатский, без гребня, а ещё у него на поясе висел в ножнах гладиус. Легионер внимательно посмотрел на подошедшего к нему Рудольфуса.       — Пропустите, пожалуйста, — обратился раб к плебею, кланяясь.       — Инъектор у тебя есть? — устало спросил солдат.       Юноша достал из маленького мешочка, висевшего на шее рядом с медальоном, небольшой металлический цилиндр с двумя кнопками на противоположных сторонах. Одна имела форму кольца и внутри неё в корпусе было маленькое отверстие. Увидев приспособление, солдат кивнул и пропустил Рудольфуса. За проходом была узенькая тропка, ведущая в скрытый от посторонних глаз волчий сад. Называлось это место в честь растения, растущего в клумбах вдоль стен зелёной ограды. Волчий клык получил своё название за острые, загнутые, словно клыки, шипы. Они покрывали всю поверхность растения, начиная переплетающимися корнями и заканчивая скрученными листьями, которые прятали ещё нераскрывшиеся бутоны. Охраняли сад из-за главного свойства волчьего клыка. Каждая часть растения ядовита. Конечно же этим тайно пользовались, что стало дурной традицией местной знати. С течением времени эти сады стали символом римской аристократии на этой планете, хотя их яд уже почти бесполезен из-за наличия у всех противоядия. Находиться в столь особом и символическом месте имели право лишь самые доверенные лица. Рудольфус получил это разрешение от Сципиона младшего, но не был уверен в том, что сын уведомил об этом своего отца.       Рудольфус сел на травку рядом с клумбой и продолжил читать с того места, на котором они закончили.                            В дом вошли два человека. Мужчина в белой тунике и тоге, отдалённо похожий на Пульхра, но здоровый, в его каштановых волосах не было и намёка на седину, а через половину лица тянулся длинный шрам, оставленный клинком. С ним пришла невысокая молодая девушка, с таким же цветом глаз и волос, как и у него, одетая в белую паллу с короткими рукавами и тунику с длинными.       Их встречали Сципионы.       — Рад тебя видеть, Гай, — обратился к гостю хозяин виллы.       — И я тебя, дружище.       Старые друзья обнялись и похлопали друг друга по спине.       Сципион младший посмотрел на девушку, она увлечённо рассматривала пол, не решаясь посмотреть на него.       — Вы, вероятно, успели проголодаться, — предположил Сципион Алькиманский, — стол уже накрыт.       — Марк, мы можем поговорить наедине? — спросил гость. — Дело крайне срочное.       Хозяин виллы растерялся.       — Да, конечно, — он указал рукой на дверь своего кабинета, после чего обратился к уже взрослым детям, — а вы можете пока здесь вместе посидеть, мы скоро вернёмся.       Отцы скрылись за дверью, оставив детей одних.       — Каниния, что-то не так? — осторожно спросил Сципион девушку.       — Отец хочет выдать меня за тебя замуж, — смущённо призналась она, и у Сципиона от сердца отлегло.       — А ты против? — начав разглядывать потолок, спросил он максимально безразлично, пытаясь скрыть, что для него это был вопрос жизни и смерти.       Девушка активно замотала головой.       — Нет, я не против, — ответила она и подняла взгляд.       Сципион счастливо улыбнулся и, посмотрев в её серые глазки, заявил:       — Тогда нет никаких проблем.                            Поход Каниния Макра окончился очевидным кровавым триумфом, и этот мир оказался под властью Рима, и триумфатор получил агномен “Макетанский”. Читатель с трудом вытерпел долгое описание празднеств и перемен в новой провинции. Но его страдания запоздало, но были вознаграждены. Люлус, как пишет автор, помогала чужаку не за бесплатно, и попросила взамен его душу, но римлянин решил, что он умнее и хитрее той, что жила в дремучих лесах веками. Он попытался заманить её в ловушку, устроив засаду на предполагаемую западню, но не добился ничего, кроме горы трупов легионеров и выколотого глаза. Военачальник думал, что на этом закончилось его знакомство с этим существом, но ошибался. Когда через два десятилетия случилась помолвка его дочери, демон напомнил о себе, превратив праздник в кровавую бойню, которую никто не пережил.       Рудольфус закрыл книгу и задумался о том, почему Феликс хотел, чтобы они прочли эту книгу.       Внезапно со стороны тропинки послышались шаги. В сад вошли четыре человека в плащах и мешковатых масках.       — Вы кто такие?! — вскочив на ноги, крикнул раб.       Вторженцы молча схватили его.       — Пустите! — кричал он, пытаясь от них отбиться, но силы были неравны.       Они уронили его на траву, накинули плотный мешок на голову, а он продолжал кричать, в ответ на что получил удар кулаком в живот.       — Заткнись! — командирским басом гаркнул один из похитителей.       Они с лёгкостью подняли его за руки и за ноги и, несмотря на его попытки брыкаться, понесли в неизвестном направлении.       Раб услышал вскоре лошадей рядом, и его бросили на доски. С грохотом и скрипом на ту же поверхность запрыгнули похитители. Один из них сел на спину юноше. Послышался хлёсткий удар, ржание лошадей, цокот копыт и скрип деревянных колёс. Рудольфус почувствовал, что они тронулись с места, и попытался снова закричать:       — На помощь!       — Я сказал, — Рудольфус почувствовал новый удар, на этот раз по лопатке, — заткнись!       Поездка длилась словно вечность. Спина, руки, ноги затекли и нещадно болели.       Повозка остановилась. Рудольфуса стащили вниз на дорогу. Раб почувствовал рёбрами каждый булыжник.       — Аккуратнее! — вдруг крикнул кто-то вдалеке. — Он нам живой нужен!       Его подняли за ноги и под плечи и понесли, а юноша пытался на слух понять куда. Он слышал, как проминалась с чавкающим звуком трава, птицы чирикали где-то вверху. В воздухе стоял сладковато-горький запах смолы, выделяемой одним из видов деревьев, встречающимся исключительно на этой планете. Через некоторое время звук шагов поменялся, теперь похитители шагали по каменной поверхности, в помещении с хорошим эхом, а вдалеке послышались голоса людей. Воздух сырой. Когда голоса стали звучать ближе, кто-то обратился к похитителям расслабленно:       — Кладите его сюда.       Они послушались и уложили Рудольфуса на холодную твёрдую поверхность, успевшую покрыться конденсатом. Восемь рук прижали юношу. Он услышал невнятное бормотание десятка мужских и женских голосов. Его начали обрызгивать и поливать водой. Мокрая одежда неприятно липла к телу. Рудольфус задрожал от холода.       — Отпускайте, — скомандовал кто-то.       Похитители убрали руки, прижав их к себе. Но несмотря на отсутствие чужой хватки, Рудольфус не смог пошевелить и пальцем. Вода стремительно превратилась в лёд и покрыла тело юноши коркой, утолщающейся с каждым мгновением. Он попытался закричать, когда ледяные иглы начали протыкать кожу. Реальность словно медленно утекала из-под него, слух увядал. Рудольфус потерял сознание.