Хранитель Знаний: Творец Судьбы.

      Я сижу в доме. В окнах — серое небо, в воздухе — запах старых книг и теплого чая.       Рядом со мной Белл — мой друг, мой вечный спорщик. Он сидит на полу, скрестив ноги, и смотрит на меня с живым огоньком в глазах.       — Мальчик мой, — медленно говорю я, разглядывая его сосредоточенное лицо.       — Да, да, я слушаю! — он подается вперед.       — Ты опять хочешь поспорить со стариком?       — Хочу понять, — отвечает он упрямо. — Вот скажи, Веня, разве жизнь не про великие дела? Разве не для этого человек живет?       Я качаю головой и пью чай.       — Великие дела, говоришь... А какие, например?       Белл тут же оживает, глаза горят.       — Ну, как в легендах! Подвиги, сражения, спасение королевств! Настоящие герои!       Я вздыхаю.       — Белл, дружок, а ты знаешь, что за каждым великим подвигом стоит очень много крови? И часто — не той, что ты ожидаешь.       Он хмурится.       — Но ведь добро побеждает зло?       — Иногда. А иногда — нет.       Белл тихо сопит, подбирая слова.       — Но если в это не верить… зачем тогда жить?       Я смотрю на него долго, внимательно.       — Жить стоит ради людей. Ради маленьких моментов. Ради улыбки, ради теплого хлеба по утрам, ради дружбы. Не ради славы.       Он качает головой.       — Но ведь должны же быть настоящие герои?       Я улыбаюсь.       — Должны. Но чаще всего о них никто не узнает.       Белл, как всегда, не прекращает своих вопросов. Он с таким искренним любопытством следит за каждым моим движением, что я, кажется, порой забываю, как отвечать. Он снова заговорил о Боге. О том, как я отношусь к вере.       — Веня, — тихо сказал он, — ты ведь чтишь Бога, верно? Почему ты никогда не говоришь о Нём, когда мы разговариваем?       Я прищуриваюсь, ощущая, как сердце сжимается. Это была всегда болезненная тема, для меня — особенно.       — Белл, — говорю я, пытаясь не выдать себя, — я не люблю говорить об этом.       Но он не унимается. Его вопросы все настойчивее. Он не видит этой боли, что скрыта за моей вечно улыбающейся маской. Он не чувствует тяжести тех дней, когда всё, что я знал, рушилось вокруг меня, когда я, отчаянно пытаясь найти свет, наткнулся на лишь темные искаженные отражения.       — Ты скрываешь что-то, — говорит он, — что ты не хочешь сказать?       Я сжимаю чашку, чувствуя, как пальцы нервно дрожат.       — Знаешь, Белл, — начинаю я, и мой голос становится тихим, почти шепотом. — Я ненавижу богов. Я встречал их. Я видел их истинное лицо. Они низменны, капризны, они играют с нами, как с пешками на доске. Их воля — это не милосердие. Это не мудрость. Это — холодная игра.       Белл смотрит на меня с удивлением, не в силах понять, что я имею в виду.       — Но... — начинает он, но я останавливаю его жестом.       — Подожди, Белл, я всё объясню. — Я вдыхаю и снова перевожу взгляд в сторону. — Я нашел Его. Отца Всевышнего. Он — не такой. Он не как они. Он дал мне спасение. Он дал мне возможность быть живым, даже когда вся моя жизнь превратилась в ад. Он — не тот, кто уничтожает, он — тот, кто спасает. Я верю в Него.       Белл молчит, но я вижу, как его глаза наполняются некой новой тревогой.       — Ты... Ты в Него веришь, потому что он не такой?       Я киваю.       — Да, мальчик мой. Он не требует поклонения. Он не мучает нас, не заставляет страдать. Он просто есть. И это всё. Я поклоняюсь Ему, потому что Он дал мне смысл, когда я уже не мог найти его в себе. Он дал мне свет, когда я был готов сдаться.       Сдерживаясь, я поднимаюсь и направляюсь к своему алтарю.       — Господи, возвах к Тебе, услыши мя... — начинаю петь, ощущая, как сердце снова наполняется этой глубокой тишиной, которая существует только в moments молитвы. Это — моя единственная истинная связь с Ним.       После того, как я закончил, я снова обращаюсь к Беллу. Он сидит молча, глаза его полны глубокого уважения, чего я от него не ожидал.       — Белл, — говорю я тихо, — я прошу тебя о чем-то важном. Когда ты будешь взрослым, когда ты будешь сталкиваться с болью и разочарованиями, не теряй веру в доброту. В человеческую доброту. Потому что, несмотря на всё, это то, что стоит сохранить. Я, в отличие от тебя, сломлен. Я поддался тьме и потерял кое-что важное. Но ты можешь это сохранить, мальчик мой. Не уходи от этой веры.       Белл молчит, но я знаю, что он понял меня. Что-то в его глазах изменилось, и в том взгляде я вдруг увидел свою собственную утрату и свою единственную оставшуюся надежду.       Я брел по улицам Орарио, погруженный в свои мысли. Окружающий город, с его гудящими улицами, небоскрёбами и людьми, спешащими по своим делам, казался мне таким же далёким и чужим, как всегда. Всё вокруг было хаосом, шумом, суетой. Но я, как всегда, двигался с особым спокойствием, едва ли замечая мир. Под ногтями щелкал каплями дождя и сладким ароматом улиц, а в пальцах — привычная тяжесть трости. Я её всегда носил с собой, и хотя не было причин объяснять, каждый взгляд, каждый вопрос, который я когда-то мог бы игнорировать, теперь приносил с собой странную неприязнь.       Прохожие смотрели на меня с недоумением. Я был молод — внешне, по крайней мере. Но походка моя была странной, с осторожными шагами, будто не всё в теле было в порядке. Трость, невзирая на её простоту, везде следовала за мной, словно неизбежная тень. Привлекала внимание, наделяя меня странным шармом.       И вот, как будто на каждое движение, появляется ещё один вопрос. Девочка с матерью, и её робкий взгляд на мою трость.       — Мама, — спрашивает она, не отрывая глаз от меня, — почему он ходит с тростью, если он такой молодой?       Мать, пожав плечами, отвечает как-то спокойно, но с лёгким выражением доброжелательной жалости:       — У него повреждена нога, милая. Такие вот особенности.       Я улыбаюсь в ответ, хотя слова матери — всего лишь вежливый жест, скрывающий правду. Я же говорю:       — Да, раньше это было модно, — и шучу, стараясь не дать им зацепиться за что-то более странное в этом вопросе.       Это была ложь, конечно. Мода — последнее, о чём я думал. Трость не просто аксессуар. Это — моя сила, мой защитник. Она не просто помогает мне передвигаться. Эта трость — оружие, о котором знают лишь немногие. Но её истинная цель скрыта от глаз обычных людей.       Поглощая все атаки, она может заблокировать любую атаку, каждый удар, что направлен в меня. Именно поэтому я не нуждаюсь в выносливости, как многие другие. Я вижу всё наперёд. Вижу, как атакуют. Моя трость — это не просто часть меня, это средство, которое позволяет мне обходиться без лишней силы. Ведь я всё равно знаю, что будет дальше. Каждый удар, каждый шаг.       Я продолжаю идти, чувствуя, как трость отбивает ритм моих шагов. Но, несмотря на свою силу, всё вокруг продолжает быть таким неуловимым и бессмысленным. Люди не понимают. Они видят только то, что хотят видеть — молодого человека с тростью, не задаваясь вопросом, что скрывается за этим образом.       Но я знаю. Я знаю, что эта трость — моя защита. И что только я могу решить, когда её истинная сила проявится.       Я задумался. Айз Валленштайн. Ее лицо всегда сохраняет это бесстрастное выражение, как у настоящей кудере. Строгие черты, холодный взгляд, полный внутренней уверенности, и при этом, в её глазах есть нечто большее, чем просто безразличие. Я заметил, что она начала обращать внимание на Белла. Не так, как все остальные, не как на новичка или объект восхищения. Нет, это что-то большее. Что-то человечное. Я не могу сказать, что она влюблена, но её интерес к нему явно выходит за рамки обыденного. Она видит в нём не просто слабого и неопытного авантюриста. Она видит в нём личность.       И я, конечно, не могу не вмешаться. Мне нужно помочь их отношениям. Я ведь вижу, как это может развиться в нечто большее, даже если Айз ещё сама этого не осознаёт. Белл — не просто ребёнок. Он растёт, изменяется, и у него есть нечто особенное. Я уверен, что если Айз раскроется перед ним, то... это будет начало чего-то значимого. Но путь к этому — не такой уж и простой.       И тут появляется она — Фрея. Богиня Красоты. Её взгляд на Белла не скрывает влечения, и это меня не удивляет. Она всегда была такой. Легко увлекается, но может ли она по-настоящему понять Белла, как человек? Это вопрос, который меня не оставляет. И да, её присутствие может сильно помешать моим планам. Белл ещё слишком наивен и не понимает, что его могут манить не только его чувства, но и внешность. Она будет стараться заполучить его, как одну из своих игрушек, так же, как она делает это со всеми вокруг. А я не хочу, чтобы он стал частью её игры.       Это, конечно, не злит меня. Нет, скорее это интересно. Это то, что нужно для дальнейшего развития. Белл должен сделать выбор. Но вот что меня беспокоит... Что если Белл, этот добросердечный парень, не сможет определиться? Что если, поддавшись всем этим женским притяжениям, он создаст себе гарем? Я же знаю, что он не такой. Он не человек, который будет использовать чувства других ради своей выгоды. Но сомнения... они есть. И я не уверен, что смогу помочь ему избежать этого соблазна.       Белл должен найти свой путь. И я должен помочь ему не сбиться с него.       Моё тело, лишённое явных признаков возраста, не могло скрыть той внутренней усталости, что накапливается в течение двух столетий. Я чувствовал, как мысли, словно туман, начинали сгущаться в моём разуме, принося с собой тяжесть. Нужно было немного отвлечься, хотя бы на короткое время. Я пошёл в лавку, где всегда можно было найти что-то для души, — местечко, где продают лучший сыр в округе. Это стало для меня почти ритуалом, как утренний обряд.       Лавка была уютной, воздух в ней пропитан запахами разных сортов сыра: от мягких, с кремовыми нотками, до крепких, с ярко выраженными запахами трав и земли. Я знал каждый уголок этого места, каждый запах и каждый оттенок в подвалах, где сыр вызревал, становясь с каждым днём всё более совершенным. Но особенно мне нравилась хозяйка этого места. Она была доброй и искренней, её глаза светились теплотой, а её смех был словно лёгкий ветерок в жаркий день. Однако, как бы я не любил её душевность, я не мог позволить себе влюбиться. Я был ортодоксом. Моё сердце принадлежало моей вере и моим принципам, а чувства, которые я мог бы испытать к ней, были чужды моей натуре. Всё же, как человек, она мне действительно нравилась. Такие люди — редкость.       Мы разговорились о сырах, как часто бывает в таких местах, где между людьми возникает некая магия простого общения. Я вспомнил, как недавно приготовил тосты с мягким брестом и добавил к ним немного тёплого меда — это оказалось удивительно вкусно. С хозяйкой мы обменялись идеями, какие сыры лучше всего подходят к разным блюдам. И вот, в этот момент, в лавку вошёл Гаррет, хотя и был человек с определённой долей серьёзности, всегда относился ко всему с искренней радостью. Этот день не стал исключением. Он, как настоящий гурман, присоединился к разговору, с увлечением обсуждая, какой сыр лучше всего подойдёт к различным мясным блюдам, а какой — к десертам. Его смех был заразителен, и через несколько минут мы все уже были поглощены этим светлым, лёгким разговором. Мы, словно дети, смеялись и наслаждались этой простотой.       Но вдруг мне пришла в голову мысль, которую я давно откладывал. Я спросил его о Айз. Мы были знакомы с ней через Паству Локи, и я всегда интересовался её развитием, хотя и не был уверен, как подойти к этому вопросу. Гаррет же, с любовью, как старый дедушка, рассказал мне о её сильных сторонах, о её стойкости и о том, как она всегда была примером для всех. Он говорил, что она не меняется, что остаётся верной себе. Однако, когда я спросил его о возможных изменениях в Айз, он ответил как-то уклончиво. Гаррет — старый мудрец, и в его глазах было что-то неуловимое, что я не мог объяснить. Он не дал чёткого ответа, лишь заметил, что в Айз есть что-то большее, чем она сама осознаёт. И в этом была вся суть: её изменения — это что-то, что только она может понять. Или, возможно, только время покажет, что именно.       Гаррет умел говорить так, чтобы оставлять пространство для размышлений. Я внимательно слушал его, но в глубине души не мог избавиться от чувства, что что-то в Айз изменилось. И, возможно, это не просто физическое изменение, а что-то глубже, что она сама пока не готова признать. В мире, где я прожил два столетия, я уже научился видеть такие изменения. Иногда они скрываются в самых неожиданных местах, и их можно заметить только тогда, когда внимание приковывается к самым мелким деталям.       Этот день, наполненный запахами сыра и смехом, не мог снять с меня тревогу, что лежала в моем сердце. Вопросы о Белле, Айз и даже Фрее не давали мне покоя. Но для момента я просто наслаждался тишиной, которая царила вокруг нас. И подумал, что иногда, чтобы понять что-то важное, достаточно просто поговорить о сырах.       Я услышал крик. Осознавая, что это не просто так, выбежав на улицу, я увидел фигуру, которая вмиг исчезла, а за порогом стояла женщина.       Я стоял на пороге, сжимая кулаки, стараясь удержать себя в руках. Женщина передо мной едва держалась на ногах, вся дрожащая от страха. Лишь с трудом она пыталась продолжить рассказ.       — Он... он был здесь, рядом, и когда я повернулась... — её голос едва был слышен, — его глаза, они были... пустыми. Никакой жизни в них не было. Он шептал мне что-то... о грехе. И я не могла остановиться. Я... я не могла…       Я заметил, как её рука невольно потянулась к груди, будто пытаясь укрыть от чего-то невидимого. Она продолжила, её слова теперь шли всё быстрее, словно в панике пытаясь выговориться:       — Он сказал, что это был последний шаг. Я… я почти поддалась, почти… — её тело вновь затрясло, и она зажала рот, пытаясь подавить всхлип. — Он говорил, что один грех — это только начало. Я не могла понять, что он имел в виду, пока не увидела его взгляд. Это был не человек. Это было что-то другое...       Я вглядывался в её глаза, пытаясь найти в них хоть малую долю здравомыслия. Это было нечто большее, чем просто страх. Я видел то, что она видела, но не мог понять, что именно.       — Семь смертных грехов, — я прошептал почти себе под нос, сживая зубы. — Всё как в пророчестве. Ты не первая.       Она замолчала, всматриваясь в меня, словно не понимая, что я имел в виду.       — Семь... — её голос был глухим, и она продолжала смотреть на меня с таким отчаянием, будто и сама не верила своим словам. — Что это всё значит? Он сказал, что если я сделаю этот шаг, я открою… открою дверь. И он будет следить за мной. За нами всеми.       Я стиснул зубы. Печать. Сломанная ещё много лет назад, начавшая отпускать силы, с которыми никто не мог справиться. Я стоял перед ней, ощущая, как тягучий холод пронизывает меня изнутри, и тут же ощущение, будто что-то невидимое пронзает эту ночь, сжимая её в кольцо, готовое вот-вот разорваться.       Именно это я и боялся. Человечество стояло на грани, и этот человек, или что-то, что было им, всего лишь символ того, что началось.       Ты, вероятно, не осознаёшь всей картины. Позволь мне объяснить.       Эта вселенная, в которой я оказался, не просто кусок пространства, наполненный законами физики и случайными событиями. Нет, всё гораздо сложнее. Хоть у неё и нет того, что мы назвали бы "Душой", она обладает системой защиты. Разумом? Нет, скорее некой встроенной программой, механизмом, который следит за балансом. Вселенная не терпит дисбаланса. Это не просто хаотичный водоворот материи и энергии, а сложная, саморегулирующаяся система, где любое действие вызывает противодействие.       Ты слышал о законе равновесия? О древней мудрости, гласящей, что всякое создание должно иметь свою противоположность? Это не просто философия. Это основа существования всего.       Когда я внедрил сюда "Отца Всевышнего", я знал, что запускаю цепь событий. Думал ли я о последствиях? Возможно. Но ожидал ли я, что сама реальность ответит таким образом? Нет.       Понимаешь, я — инородное тело в этом мире. Я не часть его плоти, не нить в его ткани. Я актер. Лишь временный элемент. Если бы я был персонажем, рождённым в этой вселенной, она бы приняла меня, встроила в свой механизм. Но я — другое. Как занесённый в кровь вирус или трансплантат, который организм пытается отторгнуть.       Лейкоциты. Так работает этот механизм. У любого организма есть защита. Если появляется нечто чужеродное, тело начинает борьбу. И вот они — "лейкоциты" этой реальности, вышли на охоту. Их цель — не позволить мне изменить порядок вещей. Не дать мне внедрить элемент, который может сломать естественный ход событий.       Но что, если я скажу тебе, что я уже нарушил баланс? Что первой трещиной было моё появление здесь? Что если я скажу, что лейкоциты уже опоздали?       Я чувствую их приближение. Их холодные, бесчувственные взгляды. Они не знают ни страха, ни сомнений. Их не волнует, кто я или зачем я здесь. Для них есть только одна цель: устранить угрозу.       Но знаешь, что самое страшное?       Я не уверен, что я действительно тот, кто нарушил этот баланс. Потому что если мир отторгает меня… значит, кто-то до меня уже поставил систему под угрозу.       И теперь, когда механизм защиты запущен, у меня есть только два выбора:— Либо стать частью этой вселенной, раствориться в её правилах, исчезнуть в ней, чтобы она меня приняла. — Либо бороться, изменить её так, чтобы она уже не могла меня отвергнуть.       Но вот вопрос: если я пойду по второму пути… останусь ли я собой?       Ты готов узнать ответ?