А завтра будет рассвет. Часть 2

      Вне пространства и времени       Эвелина       — Ты знал уже на тот момент, что Мегатрон солгал Александрине, да? — спросила я с тихим вздохом принятия после очередной пачки видений, и стоящий передо мной Ярил понуро опустил голову.       — “Знал”.       Я смерила его ровным, лишь слегка грустным взглядом исподлобья, прежде чем тем же тоном сделать закономерный вывод:       — Но не пожелал её спасти.       Тишину между нами разбавлял только шум пламени, неизменно, во все времена и года сопровождавший моего друга.       — “Я хотел её проучить”, — сказал наконец поднявший взгляд Ярил предельно честно; его голос не искрился острой болью в каждой интонации, нет – это был уставший голос того, кто давно смирился со своей виной. — “Дать влезть в последствия ошибки с головой, максимально испытать боль от этого..,” — здесь его голос всё-таки сорвался, и Ярил закончил с усилием: — “чтобы больше потом… не перечить мне.”       Я чувствовала себя как на исповеди или на сеансе психотерапии. Причём роль лица выслушивающего – священника уж или психотерапевта – сегодня играла я.       — Да, вовремя ты вспомнил о чудодейственном методе обучения на собственных ошибках, — я ненадолго возвела глаза кверху, стараясь не звучать осуждающе, просто озвучивая вслух мысли. — Применил к одной только Александрине, хотя ко всей расе нужно было. Ярил, скажи мне честно, — мой тон зазвучал так, как звучит он у матери, устало смотрящей на в очередной раз накосячившего ребёнка, — неужели тебе совсем не было её жаль?       Хреновый из меня святой отец. Молча выслушивать раскаяние плохо выходит.       Я ожидала, что Ярил снова будет мяться, прятать глаза, горестно опускать голову, но в этот раз он, хоть молча, но поднял на меня вполне прямой взгляд, и я прочитала в нём пусть не отсутствие раскаяния, но признание очевидного факта, который Ярил скрывать не пожелал:       — “Нет, Эвелина”, — прямой ответ. — “Куда больше меня заботила злость на неё из-за всех прошлых квартексов непослушания”. — Он выпрямился почти во весь рост, вперил настолько открытый взгляд, что от следующих его слов мне захотелось закрыться руками, но Ярил всё равно договорил: — “Сделать ей больно – значило для меня отыграться за тот период.”       Боже.       На этот раз я не отвела взгляда, не вздохнула, не скривилась. У меня просто не укладывалось в голове, что Ярил… мой Ярил, моя постоянная поддержка, Ярил, пусть сделавший мне когда-то больно, но неизменно находящийся на моей стороне, сюсюкающийся со мной иногда побольше матери родной… вот так поступил с моей предшественницей.       — “Мне нет оправдания, Эвелин”, — сказал Ярил столь же просто, как смотрел сейчас на меня. — “Не ищи его и не пытайся сейчас как-то утешить меня. Оправдания просто нет, я поступил с ней, как последняя сволочь. Это реальность”, — он легко склонил голову набок. — “Моё прошлое.”       А прошлое… многое говорит о личности. Да?       Я сама не заметила, как, опустившись на пол, сжалась, отползла немного назад, словно пыталась даже не спрятать, защитить себя саму, и очнулась лишь под взглядом Ярила, замерла на месте.       Только вот обхватывающие в защитном жесте колени руки… никуда не опустились.       — “Сейчас я кое-что скажу тебе”, — заговорил Ярил совершенно не тем тоном, который я ожидала, как-то очень ровно, твёрдо и почти потусторонне. Я напряглась всем телом, хотя смотрела практически испуганно. — “И это не будет попыткой оправдаться. Я скажу, чтобы ты в полной мере понимала. Сейчас ты мысленно – и мне не нужен доступ в твои мысли, чтобы знать это – ставишь себя на место Александрины. Ты приравниваешь вас обеих в своей голове, для тебя вы двое – одинаковы, просто одна была раньше, а другая сейчас.”       Я ничего не говорила, ибо поспорить с этим утверждением было невозможно – поэтому каждый удар Яра по Александрине я невольно принимала и на свой счёт, – но куда Ярил ведёт, не понимала.       — “И я говорю тебе сейчас о том, что ты глубоко ошибаешься, Эвелина”, — Ярил не повысил голоса, но припечатал фразой наглухо, так, что я даже выразить удивление вслух не посмела. — “Вы не одинаковы для меня. И нет, я вовсе не имею в виду, что Александрина хуже тебя, что ты лучше неё, что это моя вкусовщина, из-за которой ты мне больше нравишься. Это объективное положение вещей, которое звучит отвратительно, но от которого не отмахнуться. Между вами для меня – огромная разница.”       — Какая?., — прошептала я едва слышно, понимая, что сжимаюсь всё сильнее, но ничего не в силах с этим поделать. Ярил не успел ответить, потому что я, замотав головой, очень тихо дополнила вопрос: — Разве ты… Я же чувствовала твою боль. Когда ты терял Хранителей, разве ты не страдал после её смерти?       Ярил кивнул очень медленно. Это только усугубило, очевидно, непонимание в моих глазах, и тогда он столь же медленно, с расстановками спросил:       — “Знаешь, чем Алекс отличалась от всех них? От всех предыдущих Хранителей?”       Ответ наверняка был самый очевидный, но ничего кроме «она единственная не побоялась послать тебя н***й» в голову не шло. Я боялась этого ответа.       — “Тем, что она единственная была для меня чужой, Эвелина”, — сказал он, и я поняла, что это и в самом деле было очевидно. Мне стало холодно. — “Я знал её лишь несколько квартексов, и наше знакомство буквально с самого начала не задалось. Спросишь, не было ли того же с предыдущими? Было, но в нашем распоряжении были ворны. Долгие-долгие ворны, нашу связь формировало время.”       — А с Александриной.., — тихо сказала я, пряча подбородок за коленями, — времени не было совсем…       Он только кивнул.       — “И вот второе отличие”, — он продолжил почти легко, так, что мне стало страшно. — “Вы обе – огромное исключение в истории Хранителей, только Александрина в худшую сторону по моему отношению к ней…”       Молчи… не продолжай…       — “…А ты – ровно наоборот, Эвелина”, — разумеется, он не услышал моих мыслей. Мне показалось, что я бледнею. — “Ты – единственная Хранительница, которая буквально выросла на моих руках, на моих глазах родилась.”       Мои губы искривились болезненно. Почему я до сих пор его не остановила, почему позволяю продолжать говорить?       — “Знаешь, почему я мог поступить так с Александриной, но никогда не поступлю с тобой?” — Ярил не мог не заметить моего выражения лица, но уже не в первый раз он предпочёл проигнорировать это, чтобы донести мысль, которую, как он считал, обязательно нужно донести. — “Да, приличную часть здесь составляет то, каким говнюком я был прежде и каким, смею верить, не являюсь сейчас.” — Он посмотрел на меня, и его взгляд стал тёплым, впервые меня совершенно не согревающим: — “Но и тем, что ты стала мне дороже любого из прежних Хранителей, роднее их всех.”       — Хватит.., — наконец прошептала я, закрывая глаза. — Прошу, хватит.       Ярил тоже прикрыл глаза, а я сжалась в комочек, медленно опуская голову и закрывая лицо руками.       Мне было противно, тошно слушать всё это. Жалость к Александрине, сочувствие ей давили не так сильно, как честное признание Ярилом, что среди всех Хранителей меня он выделял отдельно. Это уже даже не давило, это просто убивало.       Кому не нравится быть особенной, не о таких ли мы читаем в книжках? Да, и из-за них же и бесимся, когда видим, что нет ничего особенного в той, кого признают особенной, но вокруг неё продолжает плясать буквально всё, исключительно на неё окружающим никогда не наплевать.       Может, тем книжным героиням и было приятно выделяться. Но не мне. Я от этого факта испытывала тошноту, хотелось спрятаться, закрыться, громко крикнуть: «Я не виновата! Я не хотела…»       Будто кто-то меня обвинял сейчас. Будто могла вернувшаяся с того света, частично обитающая в этом самом месте Александрина вновь явиться передо мной и схватить за горло, накричать, отыграться за всё, спросить: «Почему именно ты?».       А у меня не было ответа.       Чем таким я выделилась сильнее неё? Разве заслужила я это другое отношение Ярила? Я просто возникла, я была в животе беременной мамы, когда по чистой случайности Ярил нашёл меня. Ещё более случайным был тот факт, что он когда-то мельком увидел мою маму в детстве, с тем же успехом Хранительницей могла стать она сама!       И стала бы, не окажись она беременна мной. А Ярил воспринял это как знак.       Мы обе, и Александрина, и я – жертвы этих случайностей. На наших местах могли оказаться любые другие личности, и Ярил им бы точно так же заливал о судьбоносном предвидении, но всё сложилось бы совершенно по-другому. Кто знает, может, иной человек на моём месте даже был бы достоин этого особенного отношения.       Я не была той самой добившейся чего-то и без магических сил. Я была обычной девочкой, слушалась родителей, училась, росла. Мне нечем было похвалиться кроме примерного поведения и отличных оценок, я даже жила в полной семье при бабушках и дедушках с хорошим финансовым положением. И чем же это меня возносило над Лексой, примерно в моём возрасте, получается, потерявшей родителей, с которыми у неё ещё и, по всей видимости, были не самые простые отношения, которой пришлось самой отвоёвывать себе место в мире, обретать независимость и строить свою жизнь? Она достигла куда большего, чем я, ещё не успев даже стать Хранительницей!       Да, Александрина и постарше меня была (переводя её примерный возраст в человеческий эквивалент), но всё же.       Может, это в ней и зацепило Мегатрона? …Не туда пошли рассуждения.       Я тихо выдохнула, возвращая мыслям спокойный, логичный ход.       Александрина же являлась мне тогда, в тот самый день инициации… и ни капли агрессии или другой негативной эмоции от неё я не ощутила. Она говорила мне тогда совсем другое.       — Будь у тебя сейчас возможность.., — я отняла от лица руки; не вставая, заглянула неподвижному Ярилу в лицо. — Будь возможность хоть что-то исправить… Нет, не так. Если в конечном счёте тебе стало больно от потери её, что поменялось?       Ярил тяжело посмотрел на меня.       — “Поменялось то, что в произошедшем – исключительно моя вина, Эвелина.”       И я горько всхлипнула.

* * *

      США. Штат Невада.       Эвелина       Несмотря на некоторую поверхностность моих познаний об истории трансформеров, с каждым новым видением всё больше пробелов в них сокращалось, да и я не была бы мной, если бы периодически не влезала в архивы на базе автоботов, чтобы примерно ориентироваться, в каком историческом периоде во время этих видений нахожусь.       Когда Мегатрон заговорил с Александриной о своём обращении к Совету… я поняла, о чём он. Речь шла о моменте, о котором мне в неожиданных подробностях внезапно рассказал ещё и Рэтчет, с эмоциональностью личности, присутствующей при тех событиях, а краткая проверка архивов только добавила мне страха, смешанного с горечью.       — Мегатрон тогда быстро собрал армию из последователей, — говорил Рэтчет очень земными терминами с более низким, чем обычно, голосом – так проявлялись его ещё не остывшие злость и негодование. Других автоботов на базе не было, и мы втроём – я, Джеймс и заглянувший сегодня на огонёк Фоулер – слушали медика, решившего ответить внезапно подробно на мимолётный вопрос Джеймса, почему Мегатрон так явно ненавидел… ненавидит Оптимуса.       О том, что эти двое вообще были знакомы и даже дружили, Рэтчет сообщил агенту и его племяннику парой фраз ранее, и они, кажется, от шока ещё только отходили. Я ничего не сказала.       — Он предстал перед высшим Советом, чтобы предложить своё видение справедливого общества. — Рэтчет устремил взгляд вдаль, и его голос зазвучал ещё ниже, жёстче: — Именно тогда он показал свою реальную сущность.       Я поджала к груди ноги, скрещённые в голенях, и так невольно (или вольно) оказалась ближе к Джеймсу, ощутила спиной его тепло. До этого сидевший расслабленно, откинувшись на стену позади, он медленно наклонился вперёд, казалось бы, просто перераспределяя вес… но на деле тоже оказываясь ближе ко мне, пусть и за пределами моей видимости. Одна его рука аккуратно, почти невесомо пальцами коснулась поясницы – поднял бы руку выше, было бы видно со стороны, для того же Фоулера, – и я тихо выдохнула через нос, показывая, что поддержку почувствовала.       — Он предлагал не доводить ситуацию до войны, — Рэтчет усмехнулся непривычно жёстко, — решить всё сейчас. И угрожал, тем не менее, насильственным свержением существующего строя, если Совет предпочтёт воспротивиться грядущим переменам. И потребовал называть его… следующим Праймом.       Я слушала его рассказ, запоминала жадно в реальности… чтобы уже ночью видеть всё описанное в видении. Слышать голос:       — Этим решением вы избавите себя от большинства проблем, — Мегатрон ухмылялся, сложив манипуляторы за спиной. — И сделаете важный шаг на пути… к переменам.       Как красиво он назовёт своё обычное стремление к власти. Грустно.       Впрочем, несмотря на все противоречия в чувствах, что появлялись у меня по мере видений, я понимала, что слова Мегатрона наверняка сведутся именно к этому. И я знала, кто в конечном счёте сумел выступить против Мегатрона.       Тишину прорезал голос:       — Есть и другой путь.       Мегатрон резко обернулся, даже не представляя, что именно этот момент раз и навсегда изменит всё между двумя бывшими друзьями.       — Но Орион не верил, что справедливости можно достичь насилием, — голос Рэтчета звучал для меня как сквозь толщу воды.       Не верил. И этот разговор всплывал между тогда ещё друзьями до этого, я видела его в прошлых видениях:       — Насилием не достичь справедливости. Насилие порождает лишь ненависть.       Я покосилась на Рэтчета, выныривая из воспоминаний. Его взгляд, напротив, устремлялся вдаль и явно видел перед собой не настоящее, а уже давным давно свершившееся, минувшее. Он выдержал паузу, чтобы продолжить после глубокой вентиляции:       — Слова Ориона глубоко затронули искры и умы членов Совета.       Тут уже я подавила жёсткое хмыканье. Максимум, что затронуло этих дорвавшихся до власти коррупционеров – замаячивший внезапно способ выйти из воды сухими, Мегатрон-то уже успел пообещать им всем расправу, если удумают держаться за «кресла». И тут Орион с его верой в ненасильственную демократизацию и постепенную перестройку социального строя, можно ли придумать лучше?       — Пред ними впервые со времён века расцвета Кибертрона стоял тот, кто был достоин звания Прайма! — Рэтчет продолжал, тон его утратил всякую злобу, звучал вдохновенно и эмоционально, каждая интонация говорила о глубоком уважении друга и вере в него. Дружба, прошедшая века, о такой можно было лишь мечтать. — Но этой чести мог удостоиться только тот, кто заслужит легендарную Матрицу Лидера.       Хранилище чистой энергии и коллективная мудрость Праймов. Та самая Матрица, которая делала из Оптимуса – Прайма. Та, что и несла в себе частицу силы Праймуса, родня Оптимуса со мной.       Значит, впервые считать его практически Праймом начали тогда, но на самом деле им стал Орион позже, уже после дезактивации Александрины. Хорошо зарекомендовал себя, неудивительно, что стал в конечном итоге лидером. Мегатрон, тем временем, в окулярах будущих автоботов упал ниже плинтуса. Если среди них кто и был прежде с ним согласен, то после того фиаско поменяли своё мнение. При этом, похоже, что среди последователей Мегатрон, напротив, только больше возвысился, ведь, как так, наш лидер к ним пришёл, а они его вот так, они не пожелали услышать нас? Значит, и мы не будем слушать их.       — А что Александрина? — спросил внезапно Фоулер, и я ощутимо вздрогнула. — Она была согласна с предложениями Мегатрона? Она ведь поддерживала на тот момент десептиконов?       В небрежном, почти агрессивном тоне мужчины не было абсолютно никакого пиетета по отношению к мало того, что Хранительнице, так ещё и трагично и загадочно погибшей. Ни в какое сравнение это не шло с тем, как говорили о ней автоботы. Откровенно говоря, они вовсе старались её не упоминать, неоднозначное отношение мешалось с, как бы то ни было, жалостью и вдолбленным глубоко в процессор обожествлением её фигуры. Даже Беатрису они вспоминали легче.       Правда, разговоры об Александрине в последнее время… мне тоже давались гораздо тяжелее.       Джеймс – окончательно, похоже, встревоженный моей реакцией (если не пожалевший, что вообще поднял эту тему), – передвинулся так, чтобы видеть моё лицо, наконец оказываясь в поле моего зрения. Я повернула к нему голову, выдавила едва заметную улыбку и покачала головой. Не жалей, всё хорошо.       На самом деле, я хотела хоть раз услышать рассказ об этих событиях от ребят, посмотреть на ситуацию с их точек зрения. Мне было это нужно.       Отвечая на вопрос Фоулера, Рэтчет заговорил с ожидаемо появившейся в голосе осторожностью:       — В тот день Хранительница не присутствовала в зале Совета. Как позже узнали те, кто был там и слушал речи сначала Мегатрона, а потом Ориона, Александрина тоже выступила с обращением.       Вдох.       — Она полностью отказалась от поддержки десептиконов.       Я закрыла глаза. Да. Это я уже успела увидеть.       Уильям жёстко, насмешливо хмыкнул.       — Вовремя она подсуетилась.       — Дядя, — сказал неожиданно Джеймс предостерегающе, и я не уверена, но возможно, что Фоулер подумал, что племянник так намекнул ему не выказывать своего отношения к Александрине исключительно из уважения к чувствам Рэтчета (ведь последствия всего этого автоботы расхлёбывали до сих пор и о прошлом рассказывали редко), а вовсе не из-за того, что я уже мало того, что практически обхватывала себя руками, так ещё и вовсе сжималась; лицо бы волосами закрыла, не будь они сегодня собраны в низкий хвост.       Ярил был прав. Я сравнивала нас, Александрину и себя. И теперь, преисполнившись таким грандиозным количеством сочувствия к ней, пусть за многие её решения и действия и хотелось настучать предшественнице по голове… каждый удар, каждую насмешку в её сторону я невольно принимала и на свой счёт.       После короткой паузы Рэтчет продолжил:       — Амбициозные планы Мегатрона были разрушены. И он порвал все связи с Советом и Орионом. Без поддержки Хранительницы… десептиконы, казалось, утратили всё своё так недавно и быстро набравшее мощь влияние. Но так нам лишь казалось.       На этом рассказ завершился. Рэтчет исчерпал свой сегодняшний лимит воспоминаний о прошлом, дальнейшее – уже для будущих откровений.       Мы все трое невольно погрузились в молчание, обдумывая всё то, что услышали. Мне было сложно судить, что думают Джеймс и Уильям, но я подозревала, что это сильно отличается от моих мыслей, ведь моя картина была несравнимо полнее, чем у них.       Любопытно, конечно, что вроде как яростно противившийся идее Стилджо взорвать всё и весело смотреть на последствия Мегатрон, когда дошло до дела, таки заговорил о необходимости насилия. Вроде всё заявлял, что войны не желает, но вот оно здрасьте. Не зря в его разговоре с Орионом это всплыло, он уже тогда придерживался такой позиции.       Мы относим эти звоночки к мелочам, а они позже оказываются самыми важными…       Фоулер через какое-то время попрощался, покинул стены базы, а ещё через пару минут Джеймс с уверенным видом взял меня за руку и буквально потащил к лифтам. На воздух. И нет, я вовсе не выглядела убитой, просто задумчивой, как всегда после получения новой информации о тех событиях, но, кажется, бедного Джеймса уже буквально всё тревожило. Я начинала постепенно испытывать за это вину, замешанную на тёплом чувстве в груди – он ведь и правда беспокоился. Искренне.       Вскоре я, конечно, уже отвлеклась от своих размышлений, но додумать все основные мысли успела. Интересен ещё тот момент, что, хоть в конечном счёте идеи Ориона полностью провалились, глобально он был прав, наверное. Идея Мегатрона с насилием, которое, как он себе представлял, больше локальное, частное, априори была нежизнеспособна. Что он, что Орион стремились к демократизации (хотя с бывшим гладиатором да, уже сомнительно), а она никогда не достигается насильственным путём. Мегатрон и сам говорил многократно, что окончательное разрушение всего не приведёт ни к какому порядку, к одному лишь хаосу, поэтому и планировал повырезать только особенно провинившихся. Не учёл вот только, что насилие – неконтролируемая вещь, и применённая один раз она разрастается до невероятных масштабов.       Другой вопрос в том… а был ли для трансформеров возможен другой путь? Быть может, ключевой изъян в виде постоянного контроля их расы верховным существом, превращал Мегатрона вовсе не в жестокого злодея, а лишь того, кто первым перестал отрицать, что по-другому не получится? Что это лишь наконец созревший этап взросления, который трансформерам нужно было пройти?       Мы вышли на воздух, навстречу звёздному небу, и Джеймс, не отпускавший мою руку, вдруг сорвался с места, утянул за собой, прямо в ночную прохладу, что удачно совпало с завершением нужных мне логических выводов, и я с лёгкостью позволила себе вплоть до возвращения домой забыть о них, побежать за Джеймсом следом. Воздух на утёсе, прямо возле обрыва, бег, хоть и практически по кругу, то вместе, то друг за другом не способствовали возвращению мрачных мыслей.       И глубокие поцелуи под звёздами, пусть на твёрдых пыльных камнях, но какие-то очень счастливые и долгие, с пальцами, зарывшимися в волосы и прижимавшими друг к другу руками, в почти горизонтальном положении тоже настроение поднимали.       Но ночью меня снова ждал возврат в видения, как и в следующую. Слова Рэтчета, естественно, сбылись в точности, я увидела выступающего перед Советом Мегатрона. И учитывая, чем оборвались прошлые видения… я знала, что сегодня увижу и что за этим последует…

* * *

      Кибертрон.       Около четырёх квартексов до начала войны; два орна до выступления Мегатрона перед Советом.       Александрина       На курсах истории, проходимой всеми, кто имел хотя бы минимальный доступ к образованию, ответ на вопрос «Кто такие Праймы?» изучался вполне себе основательно, порой даже качественнее вопросов о Хранителях.       Как гласили вдолбленные ещё в бетском возрасте в процессор легенды – на заре времён существовало лишь два божества: Праймус и Юникрон. Два брата, один воплощение Созидания, другой – Разрушения. Их сражение длилось так долго, что это не поддавалось восприятию разума, но ни один из них не мог приблизиться к победе, ведь противоположные силы были абсолютно равны друг другу. И много времени прошло, прежде чем Праймус наконец создал первых Тринадцать, с чьей помощью и сумел наконец победить брата, отправив после в изгнание.       Тринадцать Праймов стали не только первыми трансформерами, созданными по подобию своего прародителя, но и могучими, великими войнами, чей разум соединяла и приумножала легендарная Матрица Лидера – хранилище частицы силы самого Праймуса и источник коллективной мудрости Тринадцати.       После победы над злом, впадая уже в анабиоз, Праймус создал и других трансформеров – на этот раз обычных, ставших нашими праальфами, но перед этим, посчитав, что Тринадцати равных недостаточно для будущего, избрал ещё одного среди обычных и даровал ему даже большую частицу своей силы. Так появился Абнер, первый Хранитель.       Обычно после этого акценты истории смещались именно на Хранителей, однако и о Праймах имелись сведения. С уходом ставшего нашей планетой Праймуса и появлением Хранителя, Праймы не получили ожидаемого выхода на первый план, и остались по сути теми же, кем были при создании: несокрушимой стеной поддержки, источником мудрости и молчаливой стражей. Пока Хранитель задавал основной курс, Праймы делали всё остальное. Каждый нашёл себе применение в разных сферах, те же многие изобретения Солус Прайм (единственной фем среди Тринадцати) использовались по сей день, а те, что не использовались, просто считались спрятанными из-за их великой мощи.       Неизвестно, были ли у кого-то из Праймов беты… скорее всего, нет, хотя о прямом запрете этого ничего сказано не было, однако спустя долгие века, профункционировав лишь немногим меньше Абнера, дезактивировался последний Прайм, окончив так ту эпоху. Хранитель появился новый, а вот Праймов больше Кибертрон не знал.       Заменяя позже привычный уклад аналогичным образом, трансформеры создали Совет – орган управления, который уже существовал при Праймах и состоял из них же, но который теперь стал избирательным, ведь создать нового Прайма трансформеры оказались не в силах. Божественный покровитель не явил себя ради этого, Хранитель тоже молчал, и когда Абнера сменил Ирэн, а новых Праймов так и не появилось, трансформеры вполне однозначно поняли, что это означает.       Впрочем, ложью будет утверждать, якобы идеи о новых Праймах совсем оставили процессоры. Эта мысль путешествовала по нашей долгой истории, пробуждаясь в сознании отдельных личностей, не находила там реализации и двигалась дальше, умудрившись дожить и до наших орнов. Насколько мне известно, даже более того, нынешний Золотой век добавлял столько воодушевления, что трансформеры задумались о новых Праймах активнее. Кажется, даже Беатриса как-то участвовала в обсуждении этой идеи, но дальше разговора всё, разумеется, не пошло. Фиам, как я понимаю теперь, наверняка однозначно отверг эту идею, и кроткая Беатриса спорить не стала. Да и спорить-то не о чем было, похоже, что создать Прайма действительно мог один лишь Праймус.       Меня саму никогда не захватывали идеи подобного рода. Слишком высокие сферы, что-то, никак ко мне не относящееся и очень древнее, то, чего не застал никто из нынеживущих. Откровенно говоря, я даже смысла не понимала. Ну зачем трансформерам Праймы? На заре времён это было понятно, они помогли уничтожить Юникрона, потом были первыми правителями с Хранителем во главе. А теперь зачем? Из-за знаменитой мудрости? Здорово, но вроде трансформеры и так функционируют неплохо. Единственное, что шевелилось внутри при мысли о возможности как-то увидеть хотя бы раз настоящего Прайма – чистое, живое любопытство. Но не больше того.       Став Хранительницей, я стала к таким вещам ещё более равнодушной. Внезапным и небрежным взмахом воли одного древнего существа, я вдруг сама превратилась в существо, находящееся на высшей точке всей огромной иерархии, и даже великие Праймы древности теперь формально находились ниже меня по положению. Не уверена, что я свыклась с этой мыслью, но никакого благоговения во мне не осталось совершенно точно. И я слишком погрузилась в собственные проблемы, чтобы теперь испытывать хоть какие-то эмоции даже от потенциальной, мифической возможности увидеть настоящего Прайма.       Ладонь легла на недавно приделанную моими усилиями обратно к стене полку и, с силой надавив на край, прошлась по всей длине. Неприятный скрип наполнил пространство, едва не полетели искры. Я замерла, держась за самый уголок полки, упёрлась в него и закрыла окуляры. Брошенный на платформе датпад издал ожидаемый мною звук – пришло знакомое видеосообщение.       Названный Стилджо трансформер действительно поставил не одну, а несколько автоматических отправок. Они приходили на разные устройства в разное время, но за эти орны я уже выучила закономерность. Каждое слово в этом сообщении так же было уже выучено мною наизусть, я больше не открывала поступающие дальше, но каждое из них словно вонзало в меня новое лезвие или наоборот – активнее проворачивало старое.       Я так и не очнулась. Не вышла из странного состояния вакуума, окутавшего процессор и, кажется, весь корпус в тот клик, когда я просмотрела это сообщение в первый раз. Словно постоянно находилась в офлайне, никак не находя в себе сил открыть окуляры. Наверное, я врала – не вакуум окружил пространство, просто мне было так больно, что я уже не чувствовала вообще ничего.       Вторая ладонь поднялась и вцепилась в другой конец полки. Я упёрлась в неё двумя манипуляторами и так, согнувшись мостиком, повисла над полом.       Кроме голых слов Стилджо не предоставил, казалось, ни одного доказательства. Мне стоило просто забыть и не вспоминать, если бы не одно но.       Несколько но. С десяток но.       Я зажмурилась, сдавливая пальцы.       Но Стилджо своими словами… попал абсолютно во все болевые точки, что у меня имелись. Даже превзошёл их количество.       Полка угрожающе заскрипела, и я, поняв намёк, распрямилась и поспешно отошла в сторону. Валяющийся на полу, не приделанный, в отличие от этой полки, кусок отделки, содранный мною случайно со стены несколько квартексов назад, был отброшен небрежным движением ноги в сторону.       Всё, в чём я сомневалась, всё, чего я боялась, и всё, что не желала видеть – всё это Стилджо с ухмылкой подтвердил. Раздавил во мне даже крохи надежд и разбил то недолгое, самое настоящее спокойствие, что я испытывала за всё функционирование.       Но заключалось в том, что нельзя было верить голым словам. А следующее но жёстко отмечало, что я проверяла сказанные слова, по крайней мере те, что подлежали проверке; они подтвердились.       Первым делом я воспользовалась доступом Хранительницы к базам данных и нашла самого отправителя видеосообщения. Да, он представился мне не фальшивым именем, действительно Стилджо звался трансформер… несколько орнов назад обнаруженный мёртвым. С отсечённой головой.       В клик, когда прочитала об этом, я сама схватилась за горло. Я узнавала стиль Мегатрона.       После первой, самой незначительной детали мозаики, следовала, тем не менее, вторая. Воспоминания о дате, названной Стилджо как датой записи того сообщения. И как только я нашла подтверждение информации о его смерти, та дата почти мгновенно ударила под дых. Ровно цикл… за один цикл до орна, когда я и Мегатрон связали искры.       Когда на меня покушались по приказу Совета.       Да, кстати. Следующее но.       С резким разворотом я опустилась на свою платформу и закрыла фейсплет манипуляторами.       Но Стилджо дал непрозрачный намёк на то, что среди десептиконов есть желающие… избавиться от меня. Как сейчас иронично звучали утверждения Мегатрона, что десептиконам моя поддержка важна, что они будут силой, которая вступится за меня, когда прочая часть общества ополчится. Слова Стилджо перечёркивали уверенные слова Мегатрона о том, что покушение на меня подготовил Совет.       Нет… он не говорил «совет». Это я спросила, про Совет ли он, а Мегатрон ответил «А про кого ещё?».       После… небольшой… паузы. Почему же эти детали всплывают в моей голове лишь сейчас?       Неважно, я знала, почему. Потому что я слишком хотела верить его словам.       Столько орнов делая вид, будто не было никакого покушения и, как бы ни храбрилась, держа силу в ладонях, на кончиках пальцев всякий раз, как входила в зал Совета, я впервые тогда прямо заглянула советникам в окуляры. И за всего несколько аккуратных вопросов действительно не увидела ни одного подтверждения тому, что покушение на меня организовали они.       Как же я поняла, что конкретно к моей ситуации они непричастны? Да просто… задала вопрос в лоб. И следила дальше за реакцией.       Я не говорила, что подозреваю их, но весть о покушении на меня заставила носиться несчастных советников по всему залу, потрясать кулаками и хвататься за головы. Мне даже вспоминать эту скукоту не хотелось, но когда советники уточнили наконец напрямую, всё ли со мной в порядке и получили тому подтверждение, посыпался наконец ещё более скучный шквал заявлений: «Это всё десептиконы! Их лидер уже ничего не гнушается!».       Тут-то и пришла моя пора невозмутимо уточнить:       — Устранить не пробовали?       — Пробовали, но гладиатор ведь, — ляпнул находящийся рядом самый молодой советник не думая. Остальные не услышали его ответа, обменивались полными праведного гнева восклицаниями. — А сейчас не подобраться, он осторожничать начал. Праймус, Хранительница, да как посмел он!       Я только прикрыла окуляры. Ну, хоть тут Мегатрон не соврал, хотя насчёт этого события я и не сомневалась, просто хотела ещё раз убедиться.       Конечно, с очередным но, Мегатрон мог не знать, что на меня покушались именно десептиконы. По словам Стилджо выходило, что так и было, что это самодеятельность именно некоторых из их движения, а значит, приказ не Мегатрон отдавал. Но. Что он, не знал, какие настроения среди его последователей гуляют? Почему не предположил хотя бы на клик, что это может быть и не Совет?       И почему. Он не сказал. Об этом. Мне? Почему даже эту ситуацию он предпочёл вывернуть в свою пользу?       Из окуляров едва не брызнул омыватель, и я поспешно потёрла веки. Плакала я уже достаточно, почти каждый раз, когда получала подтверждение новой детали, сейчас пришло время наконец собрать их все в единый конструктор.       Стилджо озвучил и самую главную, самую страшную для меня вещь. Что Мегатрон… использует меня как Хранительницу.       Как будто я не прекращала об этом думать…       Отняв ладони от фейсплета, я медленно откинулась назад, легла набок и поджала под грудную пластину сочленения.       Искажённая информация, указания мне, что и как говорить – я была бы дурой, если бы не замечала всего этого, но на эти несколько орнов, на тот недолгий период после возникновения нашей связи… я позволила себе поверить, что за этим кроется и что-то ещё. Что даже невзирая на очевидную выгоду с меня… Мегатрону нужна ещё и я. Я сама.       Ведь почему тогда он пошёл на связь искр? На ту, что теперь лишь дезактивация разорвёт, и то не бесследно?       Я зажмурилась вновь.       Мне была как клинок раскалённый по искре мысль, что Мегатрон мог пойти на это исключительно из своей жажды власти. Той, на которую активно намекал Стилджо. Той, которую так отчётливо видела в Мегатроне я сама.       Той самой… что в корне перечёркивала всё происходящее между нами.       Мне становилось уже безразлично, где всё было случайностью, а где уже холодным расчётом с его стороны. Каждая ложь, даже самая незначительная, убивала меня. Казалось, я функционировала-то ещё исключительно из-за своего бессмертия, иначе искра давно перестала бы гореть. Не выдержала бы боли.       Но боль и вправду будто лишила меня чувствительности. Лишь по этой причине Мегатрон, похоже, не догадывался, что я испытывала сейчас.       Даже в такой момент я находила возможность оправдать его, чтобы не добавлять лишних подтверждений тому, что ему плевать на меня.       Он, впрочем, продолжал находить способы заставлять меня сомневаться…       Я не помню, в какой момент поднялась с платформы и вышла из дома. Помню только, как уже вышла из созданного моей силой перехода в сумеречном свете на вершине руин ржавого моря. Здесь имелись не только разломы в поверхности нашей планеты, но и некоторые насквозь проржавевшие здания, неясно как сохранившие свою первоначальную высоту, а не разломившиеся пополам. Я смотрела под ноги.       Страх высоты, так сильно смазанный мне Мегатроном, не ушёл никуда окончательно. Может, я и научилась плюс-минус шагать ровно, зная, что за спиной его манипуляторы, да только без них высота снова окутывала меня ужасом, пробирающимся и сквозь мою отупевшую от боли искру.       Даже наша вчерашняя ночь после посещения Зала Совета не позволила Мегатрону пробраться вглубь моей искры и уловить, насколько мне было больно. Я и сама виновата, сама же, несмотря на показную отстранённость, позволяла ему брать меня за манипулятор и вновь вести куда-то, чтобы там в очередной раз поднять бурю чувств внутри.       Прежде после такого меня затапливало ощущение веры в него, по крайней мере, желание в него верить. Теперь же… меня только лишний раз поломало от боли, ведь на этот раз я поверить ему, к сожалению, не смогла. Как бы ни хотела.       Лёгкий ветер подул в фейсплет, словно кто-то вялым движением попытался меня остановить, но я всё равно сделала эти несколько неспешных шагов вперёд, с показательным равнодушием разглядывая открывающийся мне вид до поверхности. Дальше того, который без повреждений сможет пролететь и пережить трансформер.       Рваная вентиляция всё-таки коснулась грудной пластины, я чуть дёрнулась назад. Но потом в памяти вновь всплыл Мегатрон, его касания этой ночью, его пальцы на моей ладони, его взгляд, когда он, стоя в Зале Совета, прижимал к грудной пластине мой манипулятор… я шагнула вперёд.       И под раздавшийся его шёпот в голове «Всё будет хорошо», прозвучавший этой же ночью, я без трансформации полетела вниз, позволяя вырваться из грудной пластины сдавленному крику.       Ворнами живший в моём процессоре кошмар в один клик стал реальностью. Я ощутила ровно то, зачем сюда переместилась, как волна ужаса захватывает всё естество, но даже сейчас первым, чем озаботилась, летя вниз – это усилению невидимой стены в искре. Вряд ли она работала так, как мне было нужно, полностью заблокировать чувства от партнёра по искре невозможно, но хоть как-то эта штука, похоже, работала. Мой полёт набирал скорость, поверхность приближалась, размываясь перед моими окулярами, и я чуть крутанулась в полёте, чем заставила и без того запредельный уровень ужаса скакнуть ещё выше, коротко заорала из-за этого… а потом случилось ровно то, что и заставило меня спрыгнуть. Два страха, фактический, происходящий прямо сейчас из-за стремительного падения, и потенциальный, ещё не осуществившийся, столкнулись друг с другом.       Я был счастлив знать, что вы заодно с нами, и вообразите же моё разочарование и ужас, когда я узнал, что наш лидер Мегатрон… использует вас.       Меня крутануло в полёте ещё раз, помимо моей воли.       Мегатрон очевидно преподносил вам информацию неполную или, хуже того, искажённую. Это объясняет, почему он запрещал контактировать с вами.       Я не знала, как начать лететь вниз хотя бы фейсплетом к поверхности. Крик, смешанный со всхлипом, вырвался повторно.       Образ Стилджо ненадолго померк, жёлтые окуляры сменились алыми.       Но у меня бы ничего не вышло без тебя. Перемены, возможность попасть сюда – всё с твоей помощью, Лекса. …Ты нужна мне.       На окулярах проступил омыватель, смываемый потоками бьющего мне в фейсплет ветра.       Ему нужна власть, любой ценой, и вы, Хранительница, важнейший элемент в достижении этого. Без вас он бы не смог добиться того, что уже имеет сейчас.       Он бы не смог всего этого без меня… во всём происходящем ему помогала я…       Фиам всплыл в голове почти случайно:       Своими манипуляторами всё губишь…       Свист в аудиосенсорах медленно становился невыносимым. Я не могла больше кричать от ужаса, смотрела вниз, понимая, что примерно половину расстояния я уже пролетела.       Жёлтые окуляры вновь всплыли перед мысленным взором.       Но многих Мегатрон обманывает так же, как вас, Хранительница. Им нужно раскрыть на это окуляры.       Я сама ненадолго зажмурилась. Звучание собственных воспоминаний и мыслей тут же стало громче.       Думаете, он стремится к справедливости и переменам? Я тоже так считал, но это неправда. Правда прозаична. Он намерен стать Праймом, Хранительница.       Что, если ты с самого начала стремился лишь к этому?..       Я резко открыла окуляры, испугавшись внезапной мысли, что поверхность уже где-то совсем рядом. А она и была рядом, оставались считанные клики до столкновения.       Фейсплет Мегатрона, обращающегося к народу, ликование на нём, тьма в его окулярах и надежда в окулярах того неизвестного мне низшего, с теплом говорящего:       Спасибо вам, Хранительница.       Уверенный голос Мегатрона:       Не бойся. …Верь мне. Прошу тебя.       Слова советника, сказанные ещё до того сообщения от Стилджо, до нашей с Мегатроном связи:       Вы даже вообразить себе не можете, каких масштабов потерь будет стоить ваша ошибка.       И слова Фиама, добивающие:       Ты совершила страшную ошибку, Александрина. Возможно, самую страшную за всё твоё функционирование. И от этой ошибки тебя уже никто не спасёт. Даже я.       Скорость возросла до той степени, которая была мною неведома до этого клика, и с болезненным, прорвавшимся-таки из меня наружу воплем-воем, я развернулась и трансформировалась. Стало ещё хуже, моя альтформа, не предназначенная для высоких полётов и уж тем более вылетов из пика, затрещала, заскрипела и едва не начала вращаться, падая ещё более бесконтрольно, чем падала я в режиме робота. Но нужное замедление падения было получено, и я, дав предварительно по газам со всей имеющейся у меня мощи, призвала огонь из самой глубины, из самого естества, трансформировалась вновь и с полыхнувшим во все стороны теплом и криком применила силу левитации. Атмосфера Кибертрона, бьющий всё это время мне в корпус ветер вдруг сгустились, стиснули в плотной хватке, но набранная скорость была такой, что остановить этот полёт мгновенно оказалось невозможно. Меня тряхнуло, крутануло, развернуло, кулаки сжались, цепляясь за пространство, добавляя ещё больше силы, разогревая округу до предела, и мой корпус медленно, пусть дрожаще, но очень аккуратно достиг прохладной поверхности. Падение завершилось.       Ещё сжатые кулаки тряслись. Я лежала на боку, глядя в сторону гаснущего на горизонте неба, на буйство оранжевого, ржавого моря и садящегося солнца. В горле немного саднило, я почти сорвала голос, но уже чувствовала, как он восстанавливается. Ветер стих, замер до такой степени, что вовсе перестал ощущаться, и лишь спустя несколько бриймов он мягко коснулся металла моего фейсплета, чтобы рово потечь дальше.       Очень медленно, дрожаще разжав кулаки, я повернулась на спину. Усилием перекинула манипулятор в другую сторону, подтянула его чуть выше, зачем-то раскидывая оба крестом. Одна нога осталась согнутой в сочленении, я посмотрела на небо.       Сумеречное, залитое желтоватым светом, через который едва были видны звёзды, далёкое и недостижимое. Как часто оно меняется? Поменяется ли оно на хоть немного, когда я проживу своё бессмертное функционирование до конца? Каким его встретят те, кто, видимо, существует далеко-далеко отсюда, те, над чьими головами я видела другое небо, голубое, с белыми мазками и маленьким, слишком жёлтым солнцем?       Я смотрела на знакомое мне небо, принимая самое тяжёлое решение в своём функционировании.       Мегатрон хочет стать Праймом. Стилджо мог точно так же мне соврать, где-то вывернуть какие-то факты в свою пользу, преподнести их в нужном лишь ему свете и порядке, но сути это не меняло всё равно. Мегатрон лгал мне, и его стремления к власти не замечал только слепой. Дальше будет лишь страшнее, он прямо сказал, что я нужна ему рядом, но если Стилджо, советники и Фиам правы… для нашего общества это значит конец, всё станет многократно хуже с его приходом к власти.       И в момент, когда он достигнет всего, к чему стремится… я больше не буду ему нужна. А если и буду, то сломаюсь окончательно, ведомая его волей. Я не Хранительница рядом с ним. Его нейросеть просто убьёт мою, я гораздо слабее него.       А значит, я могла сделать лишь одно в этой ситуации, когда самый главный рубеж, к сожалению, уже преодолён.       Я закрыла окуляры, продолжая лежать под этим небом, закрывая окончательно искру и вспоминая нашу, возможно, последнюю близость с Мегатроном. Вспоминая, как он, стоя в Зале Совета, просил быть с ним рядом, держал мой манипулятор, а перед моими окулярами вставало видение рушащегося зала, поглощённого огнём и вспышками выстрелов. Провести эту ночь с ним, открыться словно в последний раз. Всё это ради того, чтобы в орн, когда он отправится на выступление перед Советом, увидеть в очень смазанном видении, как ему отказывают в его желании стать Праймом, потому что кто-то другой, незнакомый мне находит слова, тронувшие всех, противоположные словам Мегатрона. И заявить:       — Я отказываюсь от поддержки десептиконов.