Золотой дракон

      Чайльд приходит в себя лишь в машине. Он словно просыпается ото сна, странного и практически невозможного, когда видит сквозь идеально вымытое окно ночи давно известной ему вывески какого-то бара. Он часто видел этот неоновый свет, но никогда прежде не обращал на него внимания, когда слонялся по городу без цели. Не встреча ли с Мораксом была его настоящей, известной одной лишь судьбе целью? Нет, всё это глупости. — Чжун Ли, — слишком громко и чётко говорит он, поворачиваясь в сторону водителя.       Он скорее просто констатирует факт, чем зовёт мужчину, но тот всё равно приподнимает брови, обозначая внимание безопасным для дороги способом. Тарталья нелепо открывает рот, не зная, как признаться, что ничего не хотел спросить, но не справляется с задачей.       Чжун Ли выглядит незаконно восхитительно, устремив горящий чем-то ненастоящим золотой взгляд на дорогу и сведя брови к переносице. Чайльд засматривается и на его длинные пальцы, лежащие на руле без единого движения, и на ресницы, выделяющиеся на фоне горящей красным из-за одной из вывесок щеки, и уже не может оторваться. — У тебя разве не было водителя? — спрашивает юноша лишь для того, чтобы нарушить повисшую тишину, кажущуюся ему неловкой.       Моракс улыбается, так и не поворачивая к нему головы, а затем негромко фыркает. — С тех пор, как я мёртв, я не могу позволить себе подобной роскоши, — отвечает он просто.       Тарталье требуется несколько мгновений, чтобы осмыслить слова Чжун Ли, а затем он разражается смехом, даже наклоняясь вперёд так, что ремень давит ему на плечо. Он хлопает в ладоши, не зная, как выразить эмоции иным способом, и втягивает побольше воздуха, прежде чем заговорить. — Когда ты говоришь о своей смерти, это звучит очень странно, — бормочет юноша, склоняя голову набок и продолжая наблюдать за Мораксом. — Тем более, разве в Ли Юэ не знают о том, что ты жив?       Чжун Ли округляет глаза, и Чайльду достаточно даже такого ответа, чтобы понять, какую глупость он, должно быть, только что сказал. — Вряд ли у меня что-нибудь вышло, если бы я полагался на каждого служащего Ли Юэ, — наконец говорит мужчина, останавливаясь на светофоре и поворачивая голову к возлюбленному. — Везде хватает сотрудников, недобросовестно выполняющих свои обязанности. — Если даже не все твои приближённые знают, почему ты рассказал Люмин? — интересуется Тарталья, улыбаясь и спеша отвернуться от золотых, выглядящих как неживые, глаз. — Я знаю её как честного и исполнительного человека. Она ещё ни разу не подвела Ли Юэ, сколь сложны бы ни были просьбы. Она имеет право знать, ты так не думаешь?       Чайльд открывает рот, чтобы сказать что-нибудь об их с Люмин разнице в глазах Чжун Ли, но всё же не решается. Вряд ли Моракс поймёт, что его слова — простая шутка. Скорее всего, мужчина посчитает, что Тарталья обижается на него по-настоящему, а юноша этого не хочет.       Он обижен, но не собирается выяснять отношения подобным образом. Он, в конце-то концов, культурный молодой человек.       Чайльд чихает сразу же, стоит ему переступить порог квартиры Чжун Ли. Он не может перенести странного едва уловимого запаха, витающего в комнате, даже если он и является приятным. Что это вообще такое? Тарталья никогда не ощущал, чтобы в помещении пахло так сильно.       Моракс, зашедший следом, спешит включить свет и запереть дверь. — Приношу извинения, — говорит он, прочищая горло. — Я сейчас потушу свечи.       Тарталья наблюдает за тем, как он снимает ботинки и педантично оставляет их ровно в уголке, прежде чем избавиться от плаща и надеть тапочки, чтобы направиться в соседнюю комнату. Юноша ищет взглядом хоть что-то, что можно будет надеть на ноги, но ничего не находит, а потому попросту бросает сапоги в прихожей и направляется за Чжун Ли как есть, с интересом изучая обстановку. Это и есть апартаменты, в которых, по словам прессы, он был убит? Чайльд ожидал чего-то более роскошного. Разве богачи не стремятся шикарно обставить своё жилище? Тем более, про Моракса к искусству ходило множество слухов. — Тебя не смущает, что я могу спокойно выстрелить тебе в спину? — интересуется Тарталья, едва не поскальзываясь на чистом полу и хватаясь за дверной косяк.       Он пытается поддерживать хоть какую-то беседу, поскольку, на самом деле, как он уверен, смущён здесь только он. Вероятнее всего, подобная шутка подходит лишь для общества Люмин, которая уверена в нём, как в родном брате, да и обладает острым язычком, чтобы ответить в тон, но Чайльд думает об этом уже позже.       Чжун Ли застывает в нелепой позе, склонившись над тумбочкой с маленькой выглядящей хрупкой крышечкой в руках, и юноша просто не может не улыбнуться. Известный принципиальностью, порой доходящей до жестокости, Моракс сейчас похож на дурака по скромному мнению Тартальи. Он даже не напоминает элегантного знатока искусства, способно поддержать едва ли не любую тему разговора. Всякая загадочность исчезает, спрятавшись в его глазах, цепких и отталкивающих свет одновременно.       Чайльд даже ощущает некоторое разочарование, когда осознаёт, что Чжун Ли бывает похож и на всех других мужчин. Этот укол быстро проходит, замененный чем-то странным и спокойным. В Мораксе, в конце концов, останутся те черты, которые Тарталья сразу заметил и которые его изначально привлекли, просто романтический образ, созданный юношей, покачнётся. — Не смущает, — отвечает мужчина после некоторого молчания. — Не могу утверждать, будто знаю, что ты этого не сделаешь, но догадываюсь. — Почему же? — спрашивает Чайльд, позволяя нескольким чертятам заплясать на дне его довольных глаз.       Чжун Ли медленно накрывает стакан со свечой крышкой, лишь после этого утруждая себя словами. — По крайней мере, ты должен вынуть пистолет, — говорит он. — Ты этого делать не собираешься. — Я могу выжидать удобного момента, — предлагает Тарталья, пожимая плечами.       Улыбка Моракса, сложившаяся несколькими едва заметными морщинками у его глаз и тихим фырканьем, отвечает за него лучше всякой речи. — Что ж, тогда ты идиот.       Чайльд совершенно не обижен, даже наоборот. Ему становится отчего-то весело, а потому он следует первому же своему порыву и направляется в сторону возлюбленного, чтобы втиснуться в его объятия и устроить голову на его плече.       Чжун Ли улыбается, юноша чувствует это виском, и оставляет в копне рыжих волос осторожный поцелуй. Его руки, ещё скрытые перчатками, кажутся Тарталье нереальными, будто вышедшими из всех его снов.       Здесь, рядом с Мораксом, поразительно тепло, как у Аякса дома. Нигде более он не чувствовал себя так спокойно, если не был погружён в сон. Юноше кажется, будто нет практически никакой нужды притворяться и шутить, потому что Чжун Ли всё равно поймает его на лжи. Да и вообще, разве она имеет смысл, если он уже решил для себя принять сторону Ли Юэ?       Тарталья оказывается изрядно удивлён тем, что Чжун Ли не пытается воспользоваться сложившейся ситуацией и трахнуть его, как только они оказываются в спальне. Наоборот, он, похоже, и не собирается делать ничего подобного, уже больше получаса спокойно лёжа за спиной Чайльда. Наверное, он даже уснул, решает юноша, боясь обернуться и посмотреть. Ладно, возможно, этот человек всё же бывает загадочен не только во время коротких встреч на улице.       Юноша тяжело вздыхает, закрывая глаза и пытаясь уговорить себя уснуть. Эта ночь, пожалуй, выдалась уже достаточно оригинальной, чтобы он не ощущал некоторой усталости во всём теле. Так почему он не может просто отдохнуть?       Нет, Тарталья думает. Думает много и, как ему кажется, бесполезно. Он уже сделал достаточно, чтобы прекрасно понимать, что время назад не отмотаешь и не уйдёшь от Чжун Ли мирно, но осознание всей опасности, грозящей ему и его семье от Снежной, приходит лишь сейчас. Влюблённый идиот! Нельзя было хоть немного подождать, прежде чем сбежать к Мораксу? Нет, нет, теперь он должен что-нибудь придумать.       Чайльд и раньше не раз покидал любовников, пока те спали, но сейчас он не может даже пошевелиться, не то что пойти хоть куда-нибудь. Он продолжает лежать и думать, думать, думать, медленно сходя с ума.       Царицу просто так не перехитришь. Она всё знает, словно имеет сотню глаз, и практически всё может предугадать, стоит только при разговоре с ней голосу дрогнуть. Ей ничего не стоит стереть с земли и Тарталью, и всех, кого он хочет сберечь, поскольку она имеет доступ ко всем его секретам. Технически, она сама их и создала.       Моракс тоже знает всё. Ещё он обладает тайной силой, Чайльд чувствует это никогда ещё не подведшей его интуицией, и способен её применить. И, что, на самом деле, является главным аргументом, юноша не хочет никуда деваться от него. Довольно того времени, когда ему казалось, будто сердце медленно умирает, яростно сжимаясь в груди каждый раз, когда он вспоминал о Чжун Ли.       Тарталья чувствует себя любимым, когда Моракс просто смотрит на него. Он чувствует, что действительно нужен Чжун Ли целиком, а не только своим телом, что нужен ему и отвратительной сгнившей душой, неспособной проявить и каплю той любви, которой заслуживает этот невозможный мужчина. Он слишком слаб. Он не может просто так уйти.       Чайльд зажмуривается и быстро облизывает губы, не зная, что ему делать со странным чувством, свернувшимся у него в груди печальным клубком, и пытается сохранить трезвость рассудка. Может ли ему помочь Чжун Ли? Может ли он сотворить чудо?       Тарталья негромко ударяет по матрацу и закусывает верхнюю губу. Наверное, он уже отупел, раз не может ничего придумать. Не он ли умудрялся почти что без последствий помогать Люмин? Царица всегда ограничивалась лишь тем, что закатывала глаза к небу и говорила ему прекращать. Ну, или немного урезала зарплату, что Чайльд практически не замечал.       Верно, только Путешественница в ответ не мешала жизни Снежной в тех местах, где её об этом просил товарищ. Иногда она даже была полезна всезнанием, которое Чайльд применял и для своего блага тоже. Ли Юэ же собирается бороться с Царицей, это поймёт даже пень. Никто не собирается прощать его на этот раз. — О чём ты думаешь? — тихо спрашивает Чжун Ли, медленно подползая ближе и касаясь пальцами затылка юноши.       Тарталья заставляет себя улыбнуться и фыркнуть. — Я только несколько часов назад узнал о том, что ты жив, — отвечает он, пытаясь придать тону веселья. — Наверное, у меня должно быть достаточно мыслей, ты так не считаешь?       Моракс вздыхает, но не возражает, хоть, как Чайльду кажется, и хочет. — Ты не расстроен? — наконец спрашивает он всё так же тихо.       Юноша поворачивается к нему всем телом и пытается заглянуть в глаза. — Расстроен чем? Тем, что ты оказался жив? Или тем, что я полный дурак? — Снежная была делом всей твоей жизни, — говорит Моракс, костяшками пальцев касаясь щеки возлюбленного. — Ты не расстроен тем, что покидаешь её? — Скорее уж смерти, — отфыркивается Тарталья, быстро моргая, чтобы не выдать истинных чувств.       Чжун Ли открывает рот, но ничего не говорит. Он выглядит задумчивым и серьёзным, таким, что Чайльду почему-то становится не стыдно уткнуть ему в шею и пробормотать: — Хоть ты-то не уговаривай меня вернуть к Царице. Достаточно того, что я сам не знаю, что делать с ней дальше.       Моракс сжимает его в своих объятиях, словно давая ответ, что Тарталье делать и к чьей помощи прибегать, и твёрдо отвечает: — Я знаю, Аякс. И я сделаю.