Золотой дракон

      Тарталья спотыкается о банку, но не подаёт виду и следует за Люмин. Он не удостаивает взглядом почти ни одно надгробие, поскольку всё равно ничерта не смыслит в китайских символах, выбитых на них. — Ты специально выбрала именно это, чтобы я не мог богохульствовать, я прав? — осведомляется юноша, сжимая ладонь ведущей его куда-то вперёд Люмин и фыркая.       Девушка качает головой, не останавливаясь ни на секунду. — В Шанхае не осталось других, — отзывается Люмин. — Но я в любом случае привела бы тебя именно сюда, даже будь хоть тысяча католических или христианских. — Почему? Здесь что, какая-то достопримечательность, что ли? — Во-первых, именно здесь похоронят тело Моракса, — сообщает девушка, наконец останавливаясь и неожиданно поворачиваясь к Чайльду лицом. — Ну, а во-вторых, это место расположено ближе остальных к моей гостинице. — Ты довольно неосторожна, раз сообщаешь мне подобную информацию, усмехнувшись, уведомляет юноша. — Но ладно, так и быть, не буду заваливаться к тебе в номер в четыре часа утра с пистолетом. Ты всё-таки дама. — Здесь особенная атмосфера, правда? — спрашивает Люмин, оглядываясь по сторонам и разводя руками. — Так тихо… — Это до тех пор, пока Моракс не выпрыгнет на нас из могилы как чёрт из табакерки, я верно понимаю? — интересуется Тарталья, опираясь нижней частью спины на одно из надгробий. — Что ж, я готов подпрыгивать от страха.       Девушка закатывает глаза, но ничего не говорит, предпочитая просто поднять брови. Паймон фыркает и хихикает, прогуливаясь между стройных поставленных близко друг к другу мемориалов, будто желая что-то между ними найти. — Рыжий дурак, — довольно сообщает она, пробуя землю ножкой. — Паймон не будет переживать, когда ты умрёшь от инфра… ин… инфаркта, вот. Паймон будет радоваться. — А я буду грустить, — обещает Люмин почти что скорбно.       Чайльд ударяет рукой об руку и заливается поразительно громким для такого пустого и потустороннего места смехом. — То есть на меня кто-то выпрыгнет, да? — спрашивает, утирая слезу. — Ну ты и выдумщица, принцесса! Решила сделать и это путешествие незабываемым, я прав? А откуда он выскочит? — Нет, Чайльд, — прерывает его насмешливую болтовню подруга. — Я не увлекаюсь подобным. Если даже не брать в расчёт, что это вряд ли разрешено, это всё равно осквернение кладбища и лежащих на нём людей. Надо относиться уважительнее к смерти. — Даже здесь ты умудрилась найти возможность посудачить об уважении, — со вздохом бормочет Тарталья. — Ладно, сделаю вид, что поверил тебе. Тогда зачем ты меня притащила именно на кладбище? Не за особенной же атмосферой, я надеюсь? Мертвецов я и сам могу пойти посмотреть. Мне даже необязательно куда-то идти, достаточно просто немного пострелять. — Я хочу, чтобы ты кое с кем встретился. — Видно, этот кто-то мёртв. Ну, где могила? — Он почти что мёртв, — поправляет его Люмин. — Но хочет увидеться. И, уж поверь мне, вы оба имеете право и обязанность объясниться друг с другом.       Паймон что-то напевает, то удаляясь, то приближаясь обратно, и тихо хихикает, когда улавливает фразу подруги. Она выглядит спокойной и даже счастливой, что совершенно не вяжется с местом, в котором они находятся. Отчего-то не вяжется не только она сама, но и те глупости, о которых они говорят. — Дай угадаю. Ты говоришь о моём деде? — подкалывает юноша, складывая руки на груди. — Или прадеде? А может, дальнем-дальнем родственнике, чей ребёнок переехал из Китая веке этак в пятнадцатом?       Люмин лишь качает головой, неодобрительно наблюдая за тем, как юноша опёрся о надгробие. Она всё же не делает ему никаких выговоров, решая, что сейчас попытки привить ему культуру не так уж и важны. — Я говорю о твоём современнике, дурачок, — отзывается девушка, складывая руки на груди. — Более того, я говорю о господине Чжун Ли.       Чайльд открывает рот, чтобы задать вполне резонный вопрос или усмехнуться, но подруга поднимает ладонь, призывая его к молчанию. — Лучше смотри, чтобы рядом не оказалось никого лишнего, — говорит она неожиданно твёрдо. — Я же донесу до тебя то, что не смогла госпожа Нин Гуан. Моракс… Нет, не Моракс… господин Чжун Ли, именно господин Чжун Ли жив. Это было его планом, понимаешь? Он знал всё с самого начала. Во всяком случае, он так сказал мне. Он хочет, чтобы вы с ним поговорили и пришли к ясному пониманию друг друга. — Ты видела его когда-нибудь до этого года? — мягко интересуется Тарталья, уже представляя, где именно может оказаться брешь в хитрости Ли Юэ. — Ты, вроде как, не рассказывала мне о предыдущих путешествиях в Китай. — Я прожила здесь некоторое время, пока… — Люмин запинается, но затем глубоко вздыхает и продолжает. — Пока мы не расстались с братом. Конечно, мы оба знали и Ли Юэ, и его главу. Ты метишь не в том направлении, Чайльд.       Юноша скептически поджимает губы, но не возражает, не желая задеть Люмин. Ладно, она, может быть, ошиблась в каком-то другом месте. Это, на самом деле, не так-то и важно.       Возможность того, что девушка ему лжёт, Тарталья даже и не рассматривает. Нет, его подруга прошла с ним слишком многое, чтобы теперь так запросто отправлять в засаду или издеваться. Сколько, помнится, раз они умудрялись обхитрить и Снежную, и не доверяющих ему друзей Люмин? Больше десяти, это точно. И ничего, обе стороны оставались довольны. Достаточно просто присесть и обсудить план действий, только и всего.       Она обманута, Чайльд уверен. Он не собирается иметь дел с Ли Юэ, вот Нин Гуан, эта хитрая змея, и нашла выход из положения. — Я не собираюсь идти на сделку с Ли Юэ, — упрямо говорит он, не сводя с подруги глаз. — Это нарушение приказа Царицы. — Если бы господин Чжун Ли не хотел просто выяснить с тобой отношения, поверь, я никогда бы не согласилась вообще хоть что-то предложить тебе. Нет, Чайльд, я уже знаю, что ты хочешь сказать. Не суди всех по себе. Господин Чжун Ли не лжёт, когда даёт обещания.       Тарталья глубоко вздыхает. Почему бы не попробовать? Большинство приключений с Люмин носили несколько романтический характер и заканчивалось весьма хорошо. Пока он в отпуске, но не может вернуться домой, всё равно придётся искать развлечений. — Ладно, — бормочет он. — Но если меня обвинят в преднамеренном убийстве толпы или я умру, знай, что это и твоя вина тоже. — Буду знать, — искренне обещает Люмин.       Чайльд уже порядком успевает устать сидеть на корточках, когда слышит подозрительный хруст неподалёку. Он не спешит выпрямляться, надеясь, что укрытые даст ему хотя бы малую часть той безопасности и неожиданности, который ему необходимы. Уж лучше перестраховаться, чем попасть под шальную пулю.       Юноша потратил достаточно много времени на бродящие где-то на подкорке мысли о Ли Юэ, а потому сейчас почти уверен, что его смерть не будет выгодна ни госпоже Нин Гуан, ни новому Мораксу. Что он может им сделать? Наябедничать Осиалу или Царице? Вряд ли их волнует что-то настолько жалкое.       Тарталья сдвигается лишь на несколько сантиметров глубже в ряд надгробий. Он не ожидает увидеть пришедшего оплакивать родных человека или работника кладбища, поскольку уже слишком темно и поздно для подобных гостей. Это или один из сумасшедших, любящих разгуливать в темноте на кладбище, или некто, присланный сюда вместо Чжун Ли.       Чайльд медленно достаёт пистолет из кобуры, прикреплённой к портупее, и облизывает губы. Каждая мышца в его теле напрягается, а сердце начинает стучать громче и быстрее, пока юноша задерживает дыхание, желая разрезать взглядом окружающую его темноты.       Поступь идущего каким-то своим ходом человека твёрдая, но тихая, Тарталья сразу это отмечает. Может быть, если начнётся перестрелка, он будет едва уловим из-за подобного звука передвижения, а потому лучше подпустить его как можно ближе, чтобы пустить в ход нож, думает Чайльд. Он не планирует нападать или отбиваться от толпы, как говорил Люмин, но ничего не может поделать с профессиональной привычкой рассчитывать наиболее выгодный способ убийства. Это уже стало неотъемлемой частью юноши, дающей ему хотя бы какую-то уверенность в завтрашнем дне и отсутствие страха.       Тарталья едва решается выпрямиться, когда слышит, что его неведомый пока собеседник проходит мимо, медленно направляясь куда-то вперёд. Вряд ли Царица, конечно, дала бы ему приказ глупо сунуться, но Чайльд предпочитает не думать об этом. Вряд ли она бы вообще допустила то, чем он сейчас занят, так что глупо придираться к мелочам.       Поначалу привыкший к странным символам на надгробиях юноша способен различить лишь общие черты одежды человека. Он даже не может с уверенностью сказать, кто находится к нему спиной — мужчина или женщина. Единственное, что он знает — это создание, пожалуй, будет выше тех китайцев, которых он привык видеть на улицах и в доме Осиала. Впрочем, это ещё ни о чём не говорит. Чжун Ли тоже был выше, но Тарталья как-то и не думал сомневаться в его национальности или намерениях только из-за подобной мелочи. — Стойте, — говорит юноша так громко, как только может, резко выпрямляясь до конца и направляя пистолет на незнакомца. — Повернитесь и поднимите руки. Медленно. — Достаточно ли того, что я разведу их в стороны? — интересуется человек, застывая на месте. — Со стороны моё поведение будет достаточно странно выглядеть, ты так не думаешь?       Чайльд молча мотает головой, не имея сил заставить себя закрыть рот или издать хоть один звук, помимо свиста выходящего из лёгких воздуха. Он опускает руку с пистолетом, едва не роняя его на землю, и делает шаг назад, налетая на надгробие и сжимая его пальцами. Холод камня нисколько не ободряет юношу, поскольку он и без того ощущает холодок страха. — Что? — булькает он, путаясь в ногах, но не падая благодаря опоре.       Мужчина вздыхает и разворачивается к нему лицом, продолжая держать руки широко расставленными. Его ладони раскрыты, будто лишний раз подтверждая, что он не собирается атаковать, но Тарталья не обращает на это никакого внимания. — Лучше убери пистолет вовсе, Чайльд, — миролюбиво предлагает он. — Поверь, нам обоим не нужно, чтобы у тебя были проблемы с законом. — Какого чёрта? — спрашивает юноша скорее у себя, чем у собеседника, неловко хлопая глазами и надеясь, что в темноте это мало заметно. — Какого чёрта что? — мягко интересуется мужчина, делая один шаг вперёд и останавливаясь. — Боюсь, этот вопрос применим ко многим аспектам ситуации. — Какого чёрта такая хорошая подделка?       Чайльд дёргается, но всё же не пытается скрыться. Ему кажется, что сейчас бы пришлось бороться с самой Судьбой, а потому бесполезно бежать, лишь силы истратятся. Он хватается за горло, будто воздуха неожиданно оказывается слишком мало, и облизывает пересохшие губы. — Теперь я понимаю, как вы в Ли Юэ обдурили Люмин. Это не так-то и сложно, оказывается, — бормочет Тарталья, чувствуя, как неприятно сжимается его горло. — Совпадение действительно… неплохое. — Ах, я понял, — отвечает мужчина, подходя ещё ближе.       Полы его пальто распахиваются от каждого порыва ветра, и Чайльд не может оторвать взгляда от этого зрелища. Ему кажется, что он смотрит какой-то недурно снятый фильм, а не участвует в происходящем, и это пугает ещё больше. — Если ты позволишь мне опустить руку в карман, я могу достать фонарик, — предлагает человек. — Надеюсь, это средство разрушит твои сомнения? — Мои сомнения? — тупо переспрашивает юноша, пытаясь нащупать свой собственный фонарик, прицепленный где-то сбоку.       Он словно не понимает даже, о чём они ведут беседу. Разве должен был вообще появляться такой человек? Он, должно быть, спит. — Мои сомнения в чём? — повторяет юноша почти то же самое, резко включая фонарь и направляя его в лицо собеседника.       Человек морщится и поднимает ладонь, чтобы прикрыться, но это не требуется. Чайльд вскрикивает, роняя фонарик на землю, и едва не оседает за ним, вцепившись в надгробие уже двумя руками. — Что за чертовщина… — словно в бреду, бормочет он, дрожа. — Что за… — Мы возвращаемся к тому, с чего начали, — мягко укоряет Чжун Ли, откидывая осторожность и сокращая оставшееся между ним и Тартальей расстояние. — Что удивило тебя на этот раз?       Чайльд не знает, как описать хотя бы одну деталь, приводящую его в подобное смятение, а потому просто открывает и закрывает рот, облизывая губы. Он даже не может понять, что чувствует, не то что сформулировать целую здравую мысль.       Моракс вздыхает и достаёт свой фонарик, освещая лицо снизу, чтобы его черты можно было различить в темноте, но свет не слепил глаза. — Что удивляет тебя больше всего? — терпеливо интересуется он, не делая ни одного движения, чтобы дотронуться до стоящего от него в считанных сантиметрах юноши.       Тарталья округляет глаза и скорее выдавливает из себя, чем произносит: — Я разговариваю с трупом. Ты бы, наверное, тоже удивился…       Чайльд тихо фыркает и пытается отпрянуть, резко осознавая ситуацию. — Отличная работа, — замечает он. — Человек, не знающий о смерти… э… вряд ли догадался бы.       Он так и не умудряется заставить себя вытолкнуть из себя имя Чжун Ли, вместо этого опуская глаза. Он не желает видеть никого, настолько невероятно похожего на мужчину, чтобы не получить никаких ложных надежд. — Я понимаю, что ты, должно быть, сердишься, — после паузы произносит Моракс. — Никто так просто не забудет столько лжи. Позволь мне хотя бы постараться оправдать себя. — О чём Вы говорите? — спрашивает Тарталья. — Вроде как я отказываю Ли Юэ, а не Ли Юэ мне. Вряд ли вообще… — Забудь о Ли Юэ, — прерывает его мужчина. — Я пришёл извиниться, а не завербовать тебя. — Тогда в чём… — Чайльд запинается и хмурится, не в силах найти подходящих слов. — Смысл? — Вся моя смерть была спектаклем, Аякс, — будто ребёнку, объясняет Моракс. — Я хотел, чтобы ты знал это, и предупредил в последнюю нашу встречу. Потом я хотел забрать тебя, хоть Нин Гуан и возражала, но ты уже уехал в Москву. — Я не уезжал, — слабо поправляет юноша, дрожащей рукой поправляя волосы. — Информатор сказал, что ты уехал. Я узнал о том, что это было ложью, лишь несколько дней назад от Путешественницы. Прости меня. Я знаю, насколько жестоко было подобное обращение с тобой. Ты больше всех остальных заслуживал знать правду. — Нет, — бормочет Чайльд, качая головой. — Нет. Это какой-то бред. Так не бывает. Ну, бывает, но только в… в дешёвых романчиках. Чтобы мертвец… — Никто меня не убивал, — говорит Чжун Ли настойчиво. — План Снежной не был осуществлён, Аякс. — Невозможно обмануть стольких людей, — спорит Тарталья скорее с самим собой, чем с Мораксом.       Мужчина тяжело вздыхает и опускает глаза на одежду юноши, качая головой. — Возможно, Аякс, если иметь достаточное количество денег и желания. — Только полное дерьмо будет устраивать такие развлечения, — плюётся Чайльд.        Он уже начинает верить стоящему перед ним человеку, потому что… потому что это Чжун Ли. Тот самый Чжун Ли, которого он привык видеть столько раз и которого пытался оставить в Китае, когда уедет из него. Тот самый, чей взгляд никак не оставлял его в покое по ночам, вынуждая просыпаться в холодной постели в пустом номере или, ещё того хуже, в доме Осиала, если и не со слезами на глазах, то с паршивым настроением. Тарталья вообще почти не плачет, поэтому смотрел в стену воспалёнными глазами и думал, что будет, если Моракс придёт и обнимет его. Но он так и не пришёл. — Что ж, значит я таков и есть, — признаёт мужчина.       Чайльд испытывает неожиданное желание плюнуть ему в лицо. Да, а потом поцеловать и прижаться всем телом. Но он не делает ни того, ни другого, а просто мотает головой, отгоняя назойливые мысли.       Он уже не может отрицать, что перед ним Чжун Ли. Никто никогда не смотрел бы на него так. У Чжун Ли вообще странные глаза по скромному мнению юноши, но и смотреть они умеют по-странному. Будто мёд, сладчайший из всех, вдруг застыл в моменте и стал невероятно твёрдым. Наверное, это из-за их цвета. — Ладно, не то чтобы я обижаюсь на тебя, — неожиданно перескочив в своей голове на более неформальное обращение, отвечает Тарталья, пожимая плечами. — Я вообще трахался с твоим врагом и делал всё, чтобы разворотить Ли Юэ. Думаю, мы вполне квиты. Во всяком случае, задет должен быть ты, а не я. Мне мало дела до мёртвого дурака. — Верно, — говорит Чжун Ли, поджимая губы. — Но я ещё раз прошу у тебя прощения. — Зачем? Я должен оставаться здесь только до послезавтра, а потом уеду. Не всё ли тебе равно? — интересуется Чайльд, широко улыбаясь. — Если бы я хотел убить тебя, то уже сделал бы это. — Я люблю тебя, — просто объясняет Моракс, облизывая губы. — И не хочу расставаться с тобой в плохих отношениях.       Его ресницы подрагивают, когда он поднимает взгляд на юношу, но Тарталья только отворачивается, морща нос. Он не хочет видеть этого жалостного лица, не хочет. — Чтобы остались хорошие воспоминания, да? — хрипло спрашивает он, нервными движениями поправляя рукав рубашки. — Да. Чтобы… — Чжун Ли запинается, будто не может подобрать слов, и одним усилием воли заставляет себя продолжить. — Чтобы я знал, что между нами больше нет недопониманий. Чтобы я знал, что ты, по крайней мере, не будешь удивлён сообщению о том, что я жив. И чтобы ты не сожалел о решении покинуть Китай. — А почему бы я сожалел? — спрашивает Тарталья, пытаясь побороть отвратительный ком в горле. — Могло так оказаться, что ты меня любишь, — тише говорит Моракс, резко опуская глаза. — Но не оказалось? — Я не знаю. Судя по всему, не оказалось.       Чайльд нещадно сжимает губу зубами и зажмуривается. Он кивает головой, словно болванчик, и не может заставить себя выдавить ни звука.       Дрожащими пальцами юноша медленно выключает фонарик, чтобы они остались в темноте. Так ему становится гораздо проще. Вообще легче иметь дело с тем, кого не видишь, чем с тем, чья реакция может задеть тебя. — Моя верность не продаётся, — только и говорит Тарталья, даже не думая о том, что Чжун Ли способен просто рассмеяться. — Это отрицательный ответ? — спрашивает Чжун Ли, почти не шевелясь.       Чайльд мотает головой. Он может почувствовать чужое дыхание у себя на щеке, и от того она ощущается ещё мокрее, чем есть на самом деле, но Тарталья почти не обращает на эту ерунду внимания. — Ты не знаешь, сколько сил я потратил, чтобы достичь того, на чём остановился, — сквозь зубы бормочет он, вперившись взглядом в едва различимый в темноте контур губ мужчины. — Я не махну на это рукой. Я не предатель.       Моракс склоняет голову, словно подчиняясь кому-то выше его, а не простому человеку. — Это благородно, — бормочет он, облизывая губы.       Чайльду мерещится неловкость в каждом движении мужчины, но он не придаёт ей значения. — Даже если бы я любил тебя, я не мог бы уйти, — словно извиняясь, говорит он. — Между чувствами и долгом я, конечно же, выберу долг.       Чжун Ли кивает, убирая фонарь в карман. — Что ж, мы определили наши отношения, — говорит он, пытаясь звучать твёрдо. — Теперь нет места недопониманию. — Да, — глухо отвечает Тарталья, боясь пошевелиться.       Здесь всегда было так холодно, или только сейчас стало? Словно ледяной ветер забирается под его одежду, колыша не только пиджак, но и саму рубашку. Неужели это всё так тупо и закончится? — Послезавтра ты сможешь увидеть меня неподалёку от корабля, — добавляет Моракс. — Если захочешь найти, конечно.       Чайльд качает головой. — Моя верность не продаётся, Чжун Ли. Я со Снежной до конца, — только и отвечает он. — Хорошо, — соглашается Чжун Ли. — Твоя верность вызывает у меня восхищение. Я могу пожать тебе руку на прощание?       Тарталья протягивает ладонь, тщетно пытаясь не шмыгать носом, и закусывает верхнюю губу. Он ожидает чужого прикосновения несколько секунд, прежде чем Чжун Ли мягко сжимает его руку в своей.       Чайльд и забыл, что кто-то способен держать его настолько уверенно, но нежно. Он чувствует, как по его шее поднимаются мурашки, и судорожно вздыхает, чтобы не икнуть. — Надеюсь, мы расстаёмся не врагами, — говорит Моракс, едва заметно печально улыбаясь в темноте.       Это становится последней каплей. Тарталья отчего-то вспоминает слова Синьоры о её возлюбленном и верности Снежной, хоть она никогда и не была для него авторитетом. Вспоминает Люмин, эту малышку, способную решить любую проблему. Вспоминает их встречи с Чжун Ли, когда тот не дарил ему ничего, кроме ощущения любви и безопасности, если бы не работа на Царицу.       Он вспоминает все приказы Госпожи, всех тех, кого обводил любовью вокруг пальца, чтобы затем убить. Вспоминает, каково это — быть куском мяса, желанным, но не стоящим ничьей заботы.       Вспоминает ловкие пальцы Чжун Ли, его мягкие прикосновения, будто он действительно заслуживает того, чтобы его ценили.       Чайльд вспоминает всё это и понимает, насколько же он далёк от того, что следует сделать. Это ещё не уверенность, нет, но Тарталья уже столько раз полагался на одну лишь удачу, что сейчас глупо даже думать о других вариантах. Он редко выбирал простой, тем более, если другой настолько верно выглядит.       Он делает один малюсенький шажок, всего один, и, вцепившись побелевшими пальцами в то место, где должен, по его расчётам, быть галстук мужчины, тянет на себя, прежде чем встретиться своими губами с его. — Верность не продаётся, но… Я мог бы подарить тебе, — шепчет он в приоткрытый рот Чжун Ли, целуя вновь.       Моракс задушено вздыхает и сжимает его в своих руках так, словно Чайльду всегда было там самое место. — Я люблю тебя, — бормочет он, оставляя беспорядочные поцелуи на чужом лице.       Тарталья всё-таки икает, но бормочет в ответ: — Я тебя тоже.