Записки сумасшедшего

      Плевать, плевать, плевать.       Всё равно, всё равно, всё равно.       Шаг в пропасть, шаг к краю бездны и точно никакого пути назад не будет.       Это всё ложь.       Тиког не исправен. Многие модули не активны.       Корпус пустой, не живой и как в насмешку не достаточно активный, от чего тупой страх звучал где-то в груди и в нигде одновременно.       Это всё не правда.       Какая-то из все возможных медицинских штук среди оборудования в кварте медика говорила о том, что жить осталось не долго — ну и пусть, — а какая-то часть тебя, что всё это — нереально.       Вычислительных мощностей не хватает, чтобы скинуть с себя кумар наваждения, той пелены не реальности-подделки и той хлипкой ниточки несбыточности, что так и не может порваться, обрываясь с концами, освободив тебя от звенящего чувства тревоги.       Клац-клац-клац.       Так хочется сделать что-то, чтобы это чувство пропало.       Не проходило.       Исчезло, сгорело, растворилась без следа. Чтобы запах гари и палёных проводов, обожженых кислотными дождями был подтверждением, прописанных собственной болью, что хоть чуточку всего того, что происходит — правда... Истина в последней инстанции и скоро всё закончится.       Правда не хотела приходить: ни сейчас, ни завтра, ни послезавтра; заставляла ждать, не выскакивала, как чёрт из табакерки, не колола иглами осознания, не подкидывала грабли, чтобы незабвенно и отрезвляюще уебаться о них так, чтобы искры вылетали из оптики глаз.       Так страшно было проснуться и не проснуться одновременно.       Нет ни задней мысли, нет и привода, на который бы можно было переключиться, зациклиться, перескочить.       Сбежать.       Чтобы не случилось ни того, ни этого.       Цель была, рамки отсутствовали, но путь всё ещё оставался застеленым пеленой, что не давала сделать ни вздоха, ни различить какие-либо очертания. Пыль в рою из одинаковых мыслей клубилась, надвигаясь ржавой тучей.       Ни какой ремиссии. Сплошной туман. Туман. Туман. Туман. Ржа. Ржа. Ржа.       Ни точки начала, ни инструкции к выходу.       Ни мига просвета.       Отчаяние колотившее в виски поднимало градус давления. Старые миханизмы, давно неупотрибимые и практически несуществующие в обиходе требовали ремонта, если нет, то немедленной замены.       Живым справочником по анотомии быть хотелось от слов нет и совсем.       Быть в принципе тоже.       Надеяться на чудеса нельзя, их не существует, тем более в этой реальности.       То, что она существует уже чудо.       

Искра болезненно сжималась от восторга.

Хотелось плакать.

      Голоса, один единственный голос, видения и эта чёртова реальность, что не желает пробатать, сливаются в цветастую кашу. Мешая жить и мыслить.       Жизнь заканчивалась, срок в этом мире подходил в концу.       Беспомощность и действительная не активность не давала спокойно доживать последние крохи этого актива.       Но, всегда можно было что-то сделать.       Всегда.       Даже если мосты сожжены. Повсюду раскиданы обломки дорог, крылья чтобы взлететь расплавило Солнце.       Что если Икар тоже жаждал окунуться в обьятия морской бездны? С высоты иаконских мостов было ужавесенло падать.