Записки сумасшедшего

      Глядя в потолок ремблока расфокусированной оптикой, мне оставалось только лежать, привыкая к новому амплуа.       Просто, охуеть не встать, я думала, что привыкла!       Амплуа не вязалось с теми фильмами из подсознания, которые я смотрела до этого. Вот просто не было похоже на то, что я видела раньше, и всё.       Я еще никогда не чувствовала себя так, будто я действительно живу. Живу настолько, что мысли до смешного переплетаются с реальностью, будто того мира просто не существовало. Меня той не было. Но у меня были странные сны об этом мире. Или это был просто сон, и он не имел отношения ни к одному из тех видений, что преследовали меня наяву.       Просто всё. Тайм-аут.       Я искренне жду, что услышу голос дяди, что по старой памяти, ещё той, нормальной, меня был заведующим отделения. Или же я придумала, что мы родственники? Так ли это важно, если я даже не смогу проверить этого, он никогда не отвечал мне.       Я не приходила в себя. Я не видела врачей. Я не видела стен своей палаты, которая за столько лет стала мне родной. Я пыталась осознать и всё-таки оправдывала себя тем, что всё, что я вижу — это просто моя галлюцинация. И ждала, что мне это скажут в лицо. Как тогда, в детстве.       Хотя, если человеку с детства говорить, что он собака, он будет лаять. Так и с сумасшествием. Действительно ли я такая ненормальная, как мне казалось? Я делаю что-то не так, живу и имею свое мнение… От которого остался хоть и слабый, но протест. Слова объяснения давно закончились, а мир внутри и вокруг давно не имел ничего общего с реальной действительностью, а для близких людей он не имел значения. Я одна. И мне не сбежать.       И я сумасшедшая, да? Это все галлюцинации. И тело, и пространство вокруг, и ржавчина на стенах, и вполне себе живой трансформер, который, казалось, смирился с моим присутствием.       Это было неправильно.       Ненормально.       И я это понимала.       В реальности мы с ним не встречались. Мы не могли встретиться. Того инопланетного мужчины, по которому страдала та женщина, наверное, не существует. А я в тот момент, как и сейчас под действием очередного укола, ловила галлюцинации. Может быть, в данный момент происходит то же самое, только в другом виде, а мой мозг просто не успевает реагировать на новый препарат, отключаясь и ловя галлюцинации.       Ведь тебя-меня в его мире не существует.       Где гарантии, что я не в смирительной рубашке?       Гарантий нет.       «Меня нет…»       Резкий рывок, и уже не нужно напрягать шею, чтобы разглядеть это место. Рядом стоит стол, на котором разложены различные инструменты. Интерес еще не угас под влиянием здравого смысла, который снова стремится овладеть этим телом. Может быть, это потому, что я прекрасно ощущаю, как ток бежит по моим платам…       Как странно ощущать и примерять к себе то, чего на самом деле не существует…       Но этого было достаточно, чтобы, хоть и с трудом, но восхищаться своей новой «тюрьмой». Взять что-то для самозащиты не представлялось возможным, потому что, кто бы ни был тем, кто меня сюда привел, он бы не оставил потенциальное оружие рядом с потенциальным «психом». Что-то чихнуло или, может быть, всхлипнуло. А я не сразу поняла, что этот тихий, но красивый звук — мой голос. По крайней мере, мне понравился этот всхлип. Снова что-то отвлекает.       Странный звук.       Странные предпочтения.       Но почему-то спокойно.       Отчего-то безопасно.       Он оглушил меня, ошарашил. Настолько, что задалась вопросом, а что я, мать его, здесь делаю.       Согнуть пальцы. Первый, второй, третий… Четвертый и, к счастью, пятый — все пять пальцев на месте, как и вторая рука. На кончиках пальцев чувствую какие-то непонятные импульсы. Но, кажется, все в порядке.       Всё не так плохо.       Не так, как могло быть.       Но куда лучше, чем снова очнуться посреди стрёмного леса в виде бесформенной и вонючей, как оказалось потом, плотоядной слизи… Отогнав от себя всё ещё мерзотные мысли, сижу, свесив ножки, с платформы.       Причём, красивые ножки. Плавные изгибы и стыки металла изображали некий узор, который было трудно разобрать без полного изображения, вернее, без полной картины внешности.       Я не была связана, чтобы избежать неприятных ситуаций, где, а вдруг, я могу показаться психопаткой-линчевательницей, которая только за намек на надругательство над моей персоной может вскрыть потенциальной жертве глотку. Посмеявшись над проекцией этой мысли, как девочка-робот, вдохновившаяся идеей мести, ищет своего потенциального убийцу, который заточил ее сознание в консервную банку на ножках, и похищает мужчин в целях жестокой расправы. Попутно создавая гарем из механических слуг и оборачивая весь город в металлическую свалку.       Усмехнувшись, отгоняю предательские мысли, что потянули бы на какой-то рассказ, страничек на сто, а то и семьдесят, молчу, анализируя, как никогда ясными мозгами свое положение. Нужно подумать…       Снова шевелю пальцами. Плавными движениями закручиваю совершенно бесшумно, без грохота в трансмиссии и каких-либо скрипов, предплечье. Одно, второе. Металлические мышцы приятно ноют, тросы натягиваются. Не сразу понимаю, что мне трудно дышать. А ведь и раньше не особо получалось, с подключенными к ИВЛ легкими.       А потом просто лязг по металлу, и с грохотом соскальзываю с платформы, хватаясь за шею, царапая краску на груди. И снова вижу золотые башни, золотые шпили, высотки…       В данный момент я нахожусь в незнакомом месте. Вокруг меня только металлические стены, которые могут быть похожи на камеры или больницу. Однако назвать это место больницей мне кажется немного непривычным. Скорее, оно кажется мне чуждым. Хотя, возможно, это больше похоже на подпольное помещение для мастерской, чем на что-то другое.       На самом деле, убежище Ретчета (которого невозможно спутать ни с кем, сколько бы иллюзий ни было) мало похоже на мастерскую, а мастерских я давно не видела, если вообще видела. Я даже не уверена, что помню свою жизнь до этого момента, когда я была заперта в четырёх стенах. Вроде бы я вижу что-то знакомое, вспоминаю, но не могу понять, что это. Может быть, это мой дом, а может быть, чужой. Может быть, это мои родители, а может быть, приемные. Я не уверена, что это мои родители, возможно, это какие-то друзья друзей знакомых или даже картинки из телепередачи. Я помню гаражи, но это все кажется мне таким странным.       В памяти провалы, но есть и просветы. Чувство дурмана отступало, появились осмысленность и белые пятна в моём внутреннем, будто кто-то старательно замазал пустые ячейки, а с ними ушла головная боль, вызывая небывалую лёгкость.       Хотя какая головная боль может быть у оживших машин, которые недавно казались мне чем-то невероятным, когда я видела во снах ожившие картины не то мультфильмов, не то комиксов, а не реальности? Хотя мой мозг, под воздействием некой субстанции, мог придумать много чего. И я ему не доверяла, хотя смотрела сны с определенным удовольствием, в каких-то из них я жила, но если сравнивать, ни один из них не был настолько реальным… Сбыточным? Материальным? Скорее последнее. И это было куда более осязаемо, чем та я, которая была там, прикованная к кровати или же до этого свободная от всей той кучи проблем, что заполнила последние годы моей жизни…       Он отошёл к дальнему углу через подобие секции. Рядом со мной стоял столик с инструментами. И как он не боится, что этим можно легко убить человека? Я представляю, как чистая и аккуратная отвёртка легла бы мне в руку, как я сжала бы её своими пальцами и взмахнула, рассекая воздух.       — Надеюсь, ты понимаешь, что не стоит их трогать. Во избежание… — возможно, он хотел сказать что-то вроде «не трогай, поранишься» или «не трогай мои вещи, сучка», или еще что-то в этом роде, но его речь звучала весьма деликатно. Совершенно приятно и без раздраженного или раздражающего тембра в голосе. Я заслушалась его голосом. Он…       Речь будто потонула в туне. Заместо ответа послышался щелчок, не больше и не меньше.       Лёгкий кивок в ответ, даже если он стоит ко мне спиной. Кажется, будто он видит, что я уже давно не лежу, а сижу на странной койке (платформе) и не собираюсь делать что-то необычное. Я не хочу мешать ему.       Тянутся не минуты, а будто пролетают часы — ждать невыносимо. Я слышу, как он потягивается после работы, разгибается, вижу его крепкий стан и достаточно узкие бедра, чтобы невольно восхититься инженерной мыслью.       Как можно было создать что-то воистину красивое, как он? А есть ли ещё такие?       Тихий смешок, кажется, мой собственный, и я вижу размытый образ. В этом образе раскинут амфитеатр не менее красивых и статных, но таких вычурных мехов. И среди них есть только один, кто привлекает мой взгляд. Один единственный, чья искра сияет так ярко за прозрачным стеклом кокпита.       А после, чуть выше, его взгляд. Строгий, целеустремленный, с аквамариновыми линзами, в которых теплится упорство «Вопреки всем этим обстоятельствам». И капелька усталости.       Я таю от одной мысли и не могу сдержать мечтательный вздох.       — У тебя повреждены вокодер, система распознавания, полностью отключен коммуникатор, а также имеются нарушения в нейрокардиофизиологии, и повреждено очень много всего. То, что ты еще функционируешь — настоящее чудо.       «Если бы он не принес тебя, это чудо никогда бы не попало в мои руки», — повисло в воздухе.       — Еще немного, и ты сможешь говорить, — но мне кажется, это не обязательно. Вы все равно расскажете то, что я хочу знать. Внимание привлекла отвертка… Может быть, стоит осмотреться, раз здесь все настолько реально?

***

      Гараж Ретчета оказался очень интересным и уютным местом. Несмотря на то, что стены здесь были темными, а освещение напоминало ржавчину, это место было достаточно чистым, чтобы защитить жителей от возможности заражения ржавчиной. Здесь было достаточно места, хоть для человека и казалось огромным, но достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности такому «чуду инженерной мысли», как я. Хотя какое я «чудо», когда здесь всё население вместе с планетой — сплошное чудо.       Живая.       Мать. Её. Машина.       Робот…       Но если круче, то кибернетизированная форма жизни с планеты Кибертрон. Но пока на самой планете. Форма жизни, которая пока с неё никуда не смывшаяся и не разбредшаяся кто куда по всяким закоулкам космоса. А если проще, то трансформер обыкновенный, а для всех просто кибертронец.       Визжать от радости почему-то не хотелось, но некий восторг присутствовал. Дурман отступал, общее состояние оказалось более уравновешенным. Но отвёртку я все равно взяла в руки и прижимала к себе, как некое сокровище. А она и была сокровищем, будучи похожим на то, что было у меня. Там. Дома.       Правда, пока я ещё не понимала её ценность, но, думаю, эта штука в будущем сыграет свою роль. Да и сейчас, наверное, играет не последнюю. Ух и завидую я ей, она такая полезная!       — Ну как, ты можешь говорить? — Он не особо церемонится, но его голос и то, как он его подает, не оставляют сомнений в его намерениях. Он не мельтешит, не сюсюкается со мной, как с маленькой, не хамит и не грубит, оскорбляя мое достоинство. Он просто лечит. А я наслаждаюсь процессом, стараясь не раздражать гения медицины. Это не я, не мои доводы или опыт. Так говорила моя память, так говорили источники информации, так говорили обрывки из дурмана и какие-то карточки текста с упоминанием о его мастерстве. Мне почему-то хотелось доверять ему. Искренне и беззаветно, будто истине первой инстанции.       Это же Рэтчет.              — Доктор, скажите, я буду жить? — я не нашлась больше, что ему ответить, искренне поломавшись внутри искры.       Прослыть, при этом, откровенной бестолочью не хотелось… А ведь по-сравнению с ним, со всей его расой, я и есть «Бестолочь», с приставкой «обыкновенная». С одной стороны от его изысканий распалялся азарт, с другой — практический интерес, нагревая мои платы, отвечающие за банки памяти…       Всё, что он говорит, — это информация. Мой будущий словарный запас и возможность интегрироваться в общество, пока оно ещё не деградировало на кластеры «свои — чужие»…       Рэтчет замолк, немного опешив от… Серьёзности вопроса (?) меха, обследование которого показало обширные повреждения мозгового модуля, нейронных плат, а также голосового модуля. О разбитом вдребезги комлинке и потемневшем покрытии от непонятного налёта, что при сканировании дало ответ о начинающейся коррозии и деградации нескольких систем, покривив душой, анализировал, почему Орион притащил этот шлак сюда.       К нему.       Потому что больше некуда. Только на свалку, где можно доживать свои последние дни.       Здравый смысл подсказывал, что просто больше не к кому обратиться. Знакомые медики, принимающие всякий шлак с улицы в качестве пациентов на улице просто так не валяются, тем более принимающие за бесплатно.       Программа же твердила о его навыках.       Прошивка о своей специализации.       А личный кодекс о том, что он прежде всего доктор и он должен спасать жизни. Не в метафорическом смысле геройствовать, кидаясь на амбразуру, а вдумчиво и усердно спасать корпуса и их искры. Все, кто имеет искру и разум, живое. Из чего следовало, что даже такой корпус имеет право на актив. Здоровый.