Записки сумасшедшего

      Мысли, мысли, мысли… Пьяный рой тойдарианцев в балетных пачках кружит, выметая из моей головы ценное…       Прошлое.       Моё нынешнее помнит темноту и тёплый бок гиганта, с которым было так уютно и тепло спать. Мы были едины и порознь. Он держал меня, не давал окончательно уйти в иллюзию — симуляцию жизни беспомощной органики, где я медленно умирала… Мысленно, душевно и верно, на радость тем, кто избавился от меня — меня… Той, кем мне, честно говоря, не стать и не быть.       Чёртов вирус… Чёртовы предатели!       Она, которая я, но не я, ушла давно, раскололась, разбилась вопреки мощной броне. Усохла от времени, свернулась в слабую оболочку. Утратила былую мощь, величие.       «Эти слова, их смысл, их значение, очень ярко передавали ту гамму чувств, эмоций... Все мое смятение, что испытывалось и по сей день, стоило мне хоть на миг задуматься о том, что я что-то упускаю, что всё могло быть по-другому...»       Королева... В возвышенном, воинственном и статном, не хрупкая, как фарфоровая ваза в свете солнечных лучей, облике казалась сильной. Сейчас же тень себя прежней, насколько эта изувеченная временем тень вообще могла быть ею.       Ей не вернуться, мечте этой инопланетной женщины не стать явью, а помешательство и её — наше — чувство я оставлю, сохраню, взлелею, возведя на пьедестал, ведь оно моё.       «Отказываться от этой боли в груди, что мешала дышать, я не собиралась».       Тупое, иррациональное, болезненное и до умопомрачения сладкое. Опасное и запретное, от которого она бежала, подгоняемая мощным крылом, чувство.       Я сохраню его, Аспидера, сохраню, не дам нашей мечте погибнуть… Жизнь такая сука. Сегодня у неё течка, и ты бежишь, рвёшься вперёд, не зная края, меры, а сегодня ты послушная и трепетная лань, которая не знает, куда себя деть.       А он говорит мне, что я здорова.       Кто он не имело значения, тогда мне было плевать. Я горела.       Она мертва.       Теперь.       Я же прекрасно знаю что нет, я больна и это ничем не лечится. Только глушится…       — Ты полностью здорова, хоть сейчас в шахты, — меня передернуло.       Мне нельзя. У меня отказали ноги.       — Твои сервоприводы в полном порядке.       — У меня нет серверов, я не компьютер, — умом я смеялась, не в силах шевелить губами. Я вообще была где-то не здесь, и все это было не со мной. С кем? Не помнила, если точнее, даже понятия не имела.       Как после всего этого я вообще должна себе верить, а не врачам и родственникам, которые с самого начала твердили мне, что я невменяемая?       Он рычит, уходя куда-то вглубь своей конуры, намешивая себе что-то. От чего я свято уверена, а я уверена, даже мысли не проскочило, что это для него.       Не для меня.       И славно, ибо на фиг такое счастье, когда тебя постоянно пичкают какой-то «стопроцентно лекарственной» дурью, из-за которой и лыка связать нормально не можешь.       Что такое лыко, я узнать за всю свою жизнь не удосужилась, но то, что оно проскальзывало в речи и что им что-то шили, было фактом.       Я настороженно замираю, обдумываю, что сказала все-таки что-то не то. Я помню, как он мучился, загружая мне языковой софт, сокрушаясь, что деградирующий и омертвевший процессор никакими утилитами не исправить.       Только было одно «но». Я.       И «Я» просто хотела жить.       Очень.       Или нет.       Что скорее стало решающим фактором в его решении продолжить ремонт?       «Лечение» по-ихнему. Ремонтировали агрегаты, инструменты, транспорт, но не граждан. Их, как и всякое живое существо, лечили, но не ремонтировали.       Каково, а?       Вот и я о том же.       Он что-то творил со мной. Долго и муторно. Меняя металлическую пластинку за пластинкой. Мне казалось, что вот она, новая я, только что родилась.       Глупая, беспомощная и до безграничного тупая, как пробка. Ну, может, чувствующая пробка, ловящая приходы неизвестного характера, которые в моей человеческой жизни крестили как галлюцинации.       Сейчас же по мысленной команде готова была дурить, симулировать и плеваться. Если эта дрянь предназначается мне, я не позволю влить ее в себя.       Нет.       Это же не мне, ты же не будешь колоть мне эту розовую пакость. Не будешь?       Я ошиблась.       — Больно не будет, — он подходит ближе, — не бойся.       Все вы так говорите, — тело сжалось, забившись в конвульсиях. Только вот, кроме почти неосязаемого прокола, я не чувствовала даже холода металла его руки.       Ничего.       — У одичавших инсектоидов жало толще, и укусы больнее, а тут ну ты все равно ничего не почувствуешь.       Что?       — Не чувствуешь же?       Расслабиться… Вдох-выдох… Расслабься… Расслабить тазобедренные шарниры, опустить педы… Расслабь плечевые сегменты, ослабь шейную гидравлику… Вдох-выдох…       — У тебя не активны осязательные контуры, большая часть тактильных сенсоров не активны, а то и вовсе выведены из строя.       Серьезно? И что это значит, все-таки не такая уж и здоровая?       — Я буду жить, доктор? — изнутри рвется что-то истерично-веселое, на последствия все равно, ведь я не верю этой иллюзии. Ему.       Всё это просто галлюцинации.       Что-то пиликнуло, щелкнуло, потом снова и снова, и, кажется, вырываясь из моего нутра.       Пугая и нет. За все свои попытки во внутрииллюзорный мир яви я наслушалась и не такого. Радиопомехи прозвучали как-то инородно.       Будто этот голос мой и чужой одновременно. Если честно, я своего голоса уже «сто лет» не слышала. Уже и забыла, какова это — «говорить» и слушать в полной мере.       Приятно, если получается, даже если это кошмар наяву или рай техника-инженера, тут как посмотреть...       — По-хорошему, тебя бы в ИИ отправить и на стол к церебро, да к мнематикам.       А сам недавно в шахты отправлял, и говорил, что у меня все в порядке!       — Только вот что имеем, на том и пляшем. Не думаю, что тебе захочется, чтобы тебя разобрали на запчасти и пустили на практический материал по анатомии, — буркнул белый с красными вставками по всему телу мужик с рогаткой на голове.       С меня хватит. И на запчасти я тоже не хочу, и на наглядные пособия для справочника по анатомии расходиться не желаю. Я вообще ничего не хочу.       В его руках какая-то бандура, напоминающая собой лупу... Лупу с прицелом. Он щелкает выключателем, наводясь на место, предположительно, где я была, подкручивая тумблер.       Зелёный луч гуляет, ходя туда-сюда, вдоль и поперек, врач недовольно цокает, причмокивая металлическими губами.       Умом я все-таки понимала, что это всё такое. И было даже стыдно за то, что мои мозги думали и фантазировали так реалистично и так правдоподобно.       Только где мой мозг и где реальность.       Здравостью не пахло, как раньше, я ничего не слышала. А после смесь окончательно подействует, и я вырублюсь на неопределенное время и очнусь в привычной палате, то ли с желтыми, то ли с белыми стенами, замешательству по поводу цвета которых я не придала значение…