Свет во тьме

      Небо было серым, под стать тому настроению, которое было у Адрии, когда она вновь пришла на могилу подруги, держа в руках нежно-розовые пионы. Тучи собирались на горизонте со стороны реки Чионтар и медленно приближались к городу. Прохладный весенний ветер трепал юбку её синего тёплого платья. Она положила цветы рядом с могильной плитой.       — Иногда мне кажется, что я лечу прямо в пропасть, — сказала Адрия. — И нет никакого спасенья. Иногда мне кажется, что вокруг меня только смерть. Сначала мама, которую я никогда не видела, потом смерть едва не коснулась меня, затем ты, теперь Бран. Точнее, я не знаю жив ли он. Быть может он ушёл, быть может его убили. Этой осенью будет год, как его нет. И дата, которая когда-то означала самый счастливый день в моей жизни, будет омрачена его отсутствием. Каждый раз, стоя перед зеркалом, репетируя милую улыбку, я вижу лишь девушку, которая ничего не чувствует. Иногда мне кажется, что я потеряла моральный ориентир. Мир ведь так и работает, да? Либо ты, либо тебя.       Она судорожно вздохнула, сжимая пальцы в кулак, стараясь справится с зарождающейся истерикой, которая подпитывалась горечью утраты. Ей так её не хватает.       — О чём ты думала, мать твою?! — едва не крикнула девушка. — О чём ты думала, когда шла поздним вечером в «Эльфийскую песню»? Какой нормальный ухажёр будет приглашать девушку в таверну после заката?! Почему ты ничего не рассказывала о нём?! Что это за убогая таинственность, как в идиотских романах за два медяка?!       Над гаванью послышались раскаты грома, и едва уловимая вибрация пробежала по округе.       Внутри закипала злость, которую тут же охлаждало чувство боли от потери. И ей казалось, что она вот-вот захлебнётся слезами, но глаза оставались сухими.       — Папа говорит, что надо жить дальше. Но я не могу. Не могу смотреть на других.       — Попробуй афродизиак, — услышала она хриплый голос позади себя и обернулась.       С нежно-розовым пионами стояла дроу с серым цветом кожи и белоснежными волосами. В чёрных шерстяных штанах и дублете с серебряной вышивкой. Высокая и изящная, как клинок, который висел у неё на поясе. В её фиалковых глазах была грусть, которая старалась спрятаться за усмешкой на тонких губах.       — Вот уж не думала тебя здесь увидеть, Эрель, — недовольно сказала Адрия.       — Как и ты, я прихожу сюда каждый месяц, — сказала дроу и подошла к ней. — Как и ты, я виню её за то, что она повелась на сладкие речи какого-то придурка. Как и ты, я скучаю по ней.       Эрельнис положила букет рядом с цветами Адрии.       — Ко мне приходил Араннис, — сказала дроу. — Сказал, что нужна помощь.       — И почему я не удивлена, что он пришёл к тебе?!       — Я лучшая в воровстве, — усмехнулась Эрель. — И я могу изменять внешность. Я нужна тебе, хотя, когда не стало Алейны ты была нужна мне! Но тебя не было. Ты предпочла одиночество.       — Одиночество — это броня.       — Которую разрушил твой паладин. Ага. И ты снова одна. Окружаешь себя этой бронёй, надевая маску цинизма. Но ты не одна. В одиночестве рождается злость и ненависть ко всем, потому что пока все пытаются построить свою жизнь, ты самостоятельно её разрушаешь. Хладнокровно и методично.       — Избавь меня от философии. Сегодня не тот день. И у меня нет на это настроения.       — Просто подумай над этим, — сказала Эрель и, развернувшись, ушла, оставив её одну вместе со скорбью.       Постояв в тишине, рядом с могилой подруги, Адрия ушла. И на выходе её никто не ждал, как раньше.       

***

      Все ужинали после долгого дня.       Адрия стояла рядом с костром, разглядывая личинку в колбе. Мерзкое создание реагировало на неё, шевелилось и ползало по стенкам колбы. Тварь прильнула к сосуду, показывая свои зубы, и девушка отшатнулась от неё. Она вспомнила, как ей всаживали личинку, и тошнота подкатила к её горлу, неприятным комком застряв где-то посередине.       — Зачем ты прихватила эту дрянь? — спросила Шэдоухарт, которая сидела возле костра, доедая похлёбку. — И зачем ты её рассматриваешь? Только аппетит всем портишь. Нам уже хватает одного эльфа, который иногда забывает вытереть кровь с подбородка.       «Знакомый голос в голове сказал» — подумала Адрия, но в слух ничего не ответила, только немного потрясла колбой, чтобы твари внутри не жилось так спокойно.       — Пф! — фыркнул Астарион, сидя напротив неё. — Дорогуша, у тебя, кажется, зелень в зубах застряла.       — Это будет получше чьего-то ошмётка кожи, — ответила Шэдоухарт и провела языком по зубам.       — Определённо это самая подходящая тема для разговора во время ужина, — прокомментировал Гейл. — Мы ведь за день ещё не насмотрелись на всё это.       — Ой, да, что там было? Парочка придурков в храме и несколько скелетов, — отмахнувшись, сказал Астарион.       — И ты, который не может не жать на различные кнопки в старом и забытом храме, — ворчливо произнесла Адрия. — А потом спрашивать: «Ну и что я сейчас сделал?», а потом ещё и удивляться тому, что пробудил кого-то.       — Ты ворчишь сейчас только потому, что это я заметил их первый, и нажал, а не ты. Ты вообще едва нас не убила, когда активировала ловушки, потому что пожелала заглянуть в гробницу в старом и забытом храме.       Она недовольно фыркнула, вернула своё внимание личинке и со злостью потрясла колбу несколько раз. Вот бы там был кое-кто другой с клыками, уменьшенный… вредный, ворчливый, старый пень, а не личинка. Хотя, когда Астарион молча спит, он даже кажется милым на вид.       — И тебе, конечно же, было мало крови, — произнесла Шэдоухарт.       — Дорогуша, мне всегда мало, — сказал он, наклоняя лицо в сторону полуэльфийки.       «Почему тот голос сказал, что эта тварь может быть полезной?» — подумала Адрия и снова тряхнула колбой. Личинка ударилась о стенку. И от этого девушка почувствовала странное удовлетворение, надеясь, что ей там не особо приятно находиться. Стоило ей только представить, что нечто подобное сидит сейчас в её голове, прогрызается внутрь, копошится в ней, как приходило омерзение. «Пожалуй, хватит на сегодня личинок» — подумала она, засовывая колбу в свой рюкзак.       — Решила оставить на десерт? — усмехнулся Астарион, наблюдая за ней.       — Астарион, сходи поужинай, мы, хотя бы, побудем в тишине, — ответила ему Адрия.       Он встал и подошёл к ней.       — Ты ведь тогда будешь скучать по мне, — улыбнулся эльф.       — Думаю, один вечер я как-нибудь переживу.       — Ну да, ну да. Но ты права, у меня действительно разыгрался аппетит.       — Насмотрелся на наши шеи? — спросила Шэдоухарт.       — Исключительно на твою, такую открытую. Она прям так и призывает к себе.       — Оу, я начинаю ревновать, Астарион, — усмехнулась Адрия, сложив руки на груди.       — Не волнуйся, меня на всех хватит. Я обладаю невероятным аппетитом.       — А мы можем прекратить обсуждать червей, кровь, скелетов и чьи-то шеи? Пожалуйста, — спросил Гейл, отламывая кусок хлеба.       — Я бы посмотрела, как бы ты отведал Карлах, — продолжила волшебница.       Карлах громко засмеялась и едва не поперхнулась.       — Очевидно не можем, — обречённо сказал Гейл.       — Надеюсь, хотя бы тебе смешно от твоих шуток, — ответил Астарион.       — Карлах оценила.       — Это не повод для гордости, дорогая. В Аверно, видимо, хорошие шутки были в дефиците.       — Чисто теоретически, Астарион, — сказала Шэдоухарт, откладывая пустую тарелку. — Кем бы из нас ты закусил, если бы у тебя был выбор?       — М-м-м… — он оценивающе, осмотрел своих компаньонов, и когда столкнулся с недовольным взглядом Лаэзель, тут же перевёл его на Клинка Фронтира. — Уиллом. Он силён, быстр и добродетелен. У меня уже слюнки текут.       — Можешь попробовать, Астарион, — ответил Уилл. — Но учти, мой клинок тут же окажется у тебя промеж рёбер.       — Тебе бы следовало направить свой клинок в более… приятное русло. Глядишь и перестанешь быть таким вечно хмурым, — парировал Астарион.       — Мне кажется, — сказала Адрия. — Нам пора отпустить Астариона на охоту. Как-то не хочется, вновь, увидеть голодного вампира посреди ночи.       — Тогда лучше бы тебе завтра потащить нас куда-нибудь, где будет повеселее, — сказал он, развернувшись к ней.       — Конечно, ваша милость, — ответила девушка, театрально раскланявшись перед ним. — Будут какие-нибудь предпочтения? Всю ночь потрачу на планирование маршрута по развлекательным, для вас, местам, милорд.       — Безусловно. Я хочу, чтобы это было место, где хоть кто-нибудь сможет оценить твой юмор. Оу, но такого, должно быть, не существует.       Астарион ушёл, отправившись хоть немного утолить вечный голод.       — Его действительно хватило на вас всех, — усмехнувшись, прокомментировал Гейл. — Он неплохо парировал все ваши нападки.       

***

      Адрия старалась не привязываться к кому-либо, ограничивая своё чувство любви лишь к самым близким, чтобы больше никогда не ощущать горечь утраты. Потому что оно съедает, как червяк, забравшийся в самое сердце яблока, заставляя гнить его. Говорят, что эта боль проходит со временем. Но она не проходила уже второй год. Лишь сейчас, когда её жизнь стала висеть на волоске, она притуплялась, но, когда она давала себе отдых и оставалась наедине со своими мыслями, наплыв от воспоминаний приходил сам собой.       «Что происходит там на плане Фугу?» — пронеслось в её голове, и она тут же вспомнила про Гейла. Про то, что она ощутила, когда увидела его смерть. Неподдельный страх и вину, которые вытеснила гарпия, атаковавшая её. А потом, когда она услышала голос волшебника, рассказывающий про протокол воскрешения, пришло облегчение.       И вот сейчас, когда она снова наедине с собой, занимаясь своей палаткой, она вновь ощутила укол вины. Ей не следовало идти туда. И плевать на мелкого тифлинга, он сам виноват. Гейл был дороже. Не потому, что они связаны личинкой, а потому что рядом с ним… спокойно и даже говорить хочется тише, совсем, как в библиотеке. Он вызывал странное располагающее к себе чувство. Как наставник. Как… друг, хоть они ещё и недостаточно знакомы, чтобы можно было назвать друг друга друзьями.       Те многие люди, кто считал её своим другом, никогда не могли рассчитывать на взаимность. Потому что с тех пор, как погибла Алейна, она старалась держаться отстранённо от всех.       Закончив своё дело, она отошла чуть подальше и придирчиво осмотрела свой шатёр. Ночи бывали холодными и ветреными. Она недовольно вспомнила, что скоро настанет последний день лета и осознание того, что она совсем об этом забыла, принесло странное облегчение. Это внезапное приключение всё сильнее и сильнее вытесняло горечь утраты. Быть может в приключениях и нет ничего плохого?       Кроме отвратительного запаха костра и земли на одежде, конечно же. «Надо искупаться пока вода ещё не стала холодной» — подумала девушка. В палатке лежал новенький кожаный доспех, который защитит её получше, чем мантия. Синяя рубашка, наконец, перестала колоться и стала прилегать к телу подобно второй коже.       Она прошла мимо костра, рядом с которым сидел Астарион, вернувшись со своей охоты, и листал украденные записи верховного друида. Карлах уже спала, а остальные уже давно разошлись по своим палаткам, и в лагере наступала сонная тишина.       — Я хотела извиниться, — сказала Адрия, подойдя к Гейлу.       — За что? — удивился волшебник.       — За случай… на побережье. С… с гарпиями. Мы не должны были туда идти.       — Мы спасли мальчишку. К тому же вы с Астарионом потом меня воскресили. Не сказать, что опыт пребывания в загробной жизни был увлекательным, но… очень даже познавательным. В том плане, что я пока что совсем не хочу туда возвращаться.       — Тогда давай приложим все усилия, чтобы этого не произошло, — улыбнулась девушка. — Не хочу снова потерять тебя. Но хочу заметить — твой протокол жутко не удобен. И до твоей сумки надо было ещё как-то добраться. У меня кровь из носа пошла после некротической магии. Хотя, как волшебница, я оценила.       — Свитки истинного воскрешения просто так на дороге не валяются.       Он улыбнулся ей, и она ушла, вновь наткнувшись взглядом на сгорбленную спину Астариона. Он возродился из жажды мести. Заключил договор, который стал для него концом свободы, концом для того Астариона, который был убит. Судья, жаждущий справедливости для своей жизни, чтобы покарать преступников, которые так бесчеловечно избили его до полусмерти, стал рабом и убийцей. Убийцей, который теперь наслаждается от того, когда у него руки по локоть в крови, когда кто-то проявляет неоправданную жестокость. Убийцей, которого он раньше отправил бы на виселицу, выдав свой приговор. Какая горькая ирония.       И даже не важно, чем именно он руководствовался, когда жаждал той самой справедливости: отомстить только за себя или покарать преступников, которые посмели ходить по этой земле. Совсем не важно каким он был: подлым засранцем или честным судьёй. Никто не заслуживает такой участи — быть в рабстве в течение двух ста лет. Слышать лишь: «Моё самое несовершенное творение», «Ни на что другое ты не годишься!», «Ничтожество». И тонуть в том тягучем болоте вечной боли, страха, отчаяния и безнадёжности, в котором она побывала, когда залезла к нему в голову. Потому что однажды… однажды она была в такой же ситуации, как и городской судья.       Адрия прикусила нижнюю губу.       Приближался последний день лета, когда она чувствует себя одинокой, когда самый счастливый день в её жизни, стал самым ненавистным. Хоть и неизвестно, что принесёт им завтрашний день, она должна продолжить начатое с этим вампиром. Потому что жалость, пока что, у неё была только к судье, а не к тому, кто так бесчеловечно решил сыграть на её чувствах, наивно полагая, что перед ним стояла дурочка, когда он впервые подарил ей фальшивую улыбку.       Потому что информация, неважно какая, поставит либо точку в её деле, либо она продолжит ходить по следам, которые то появляются, то исчезают, когда она вернётся домой. А она должна вернуться домой. Любой ценой.       Наверное любой… Тот, кто взял с неё клятву помочь бедняге, при условии, если будет вопрос жизни и смерти, наверняка, осудил бы её за то, что она не желает помогать беженцам тифлингам. Но его нет.       А клятва есть.       Она откинула сомнения, которые проникали в её голову. Сначала паразит, который копошился у неё в голове, а потом… потом будет видно. Потому что нет никакой пользы от той, кто может начать трансформироваться в иллитида.       Она вновь пробежала взглядом по спине Астариона. Он выпрямился, чтобы хрустнуть позвонками, а потом прижал руку к своим белокурым волосам, зарываясь в них, пропуская их сквозь тонкие, длинные и бледные пальцы.       Она не врала, когда дарила ему комплименты, играя на его самолюбии. Он был красив. Судья был красив — и это надо помнить!       Ложь, приправленную правдой, тяжело раскрыть. И стоит дать ему немного правды. Потому что тот, кто очаровывает людей, всегда сможет заметить свои приёмы у других.       Да продолжится игра!       Астарион покосился на неё, когда она села рядом с ним на ту же лежанку, на которой сидел он сам. «Ну чего тебе?» — недовольно подумал он, готовясь обороняться от её занудных лекций и рассуждений на тему добра и зла.       — Я была не права вчера, когда докапывалась до твоего прошлого, — сказала Адриана. — И до мелкого шрифта в договоре.       Он перелистнул страницу, делая вид, что ему глубоко плевать. Чисто из вредности.       — Пять лет назад, — продолжила она. — Меня схватила кучка наёмников или приспешников одного волшебника. Не было времени разбираться кем они были, если честно. Меня затащили в сарай на окраине Ривингтона, приставив мне кинжал к горлу и закрыв мне рот, чтобы я ничего не могла сделать. Они пытали меня в течение двух дней. Не скажу, что я сама невинность в этой истории, — тяжело вздохнула Адриана, и Астарион перестал читать, слушая её. — У меня был артефакт, который значительно мог увеличить магические способности. Сначала, мне угрожали оружием, потом решили воспользоваться магией. Отвратительный смех Таши, диссонирующий шёпот, расщепление разума и всё такое. Хотя после этого я рассказала, где именно находится артефакт, им было мало. Они вошли в раж и им хотелось повеселиться. Затем в ход пошли другие виды пыток. Ко мне прикладывали раскалённую кочергу. И теперь на моём боку есть ожёг. Мне сломали руку, выбили плечо, грозились отрезать пальцы, чтобы я больше никогда не могла заниматься магией.       Астарион отложил записи, внимательно слушая эту историю, вспомнив ту ночь, когда она проснулась и судорожно вытаскивала заправленную рубашку, а потом прикоснулась к тому самому шраму на левом боку.       — Затем им надоело... и мне перерезали вены, — сказала она, показывая шрам на правом запястье. — И молча наблюдали, как кровь вытекает из меня. И если бы появился дьявол или условный вампир с предложением спасти меня, я бы поступила точно так же, как и ты. И плевать на мелкий шрифт в договоре. Я не осуждаю тебя за твой выбор, — закончила девушка, неуверенно посмотрев на него.       Днём её глаза были яркими. Ещё раньше он заметил при солнечном свете, что радужка не имеет окантовки, похожая на рассеянный свет маяка во время тумана. Отталкивающие и притягательные одновременно. Как и она сама.       И слушая эту историю, он вдруг ощутил странное чувство, которое затронуло что-то в груди. Он понимал то, что она испытала. Он понимал это, потому что с ним происходило подобное. И ему это чувство не понравилось. Оно отдавало вкусом горечи, а потому он откинул его поскорее, натянув маску ехидства.       — Так-так, — сказал Астарион и усмехнулся. — И с кем же ты заключила договор?       — Ни с кем. Мне повезло, что за этим же артефактом охотился паладин и жрица Селунэ. Они нашли это убежище и спасли меня, оставив шрамы, как напоминание о моей глупости. Чтобы каждый раз, когда я писала правой рукой, я видела к чему приводит моя алчность и корысть.       — Пф. А я уж понадеялся на договоры с дьяволами, а не на рыцарей в сияющих доспехах. Но… спасибо, что поделилась этим со мной.       — Поэтому я терпеть не могу, когда к моему горлу приставляют кинжал и угрожают. Поэтому наше с тобой знакомство вызвало у меня отторжение к тебе.       — А сейчас? — спросил Астарион, опираясь рукой о лежанку и поворачиваясь к ней.       — А разве не понятно? — спросила она, поворачиваясь к нему, приближаясь и наклоняя голову набок.       Свет от огня играл на её молочной коже. И теперь он понял, что может открыть развязанная шнуровка на вырезе синей рубашки. Изящную и тонкую ключицу, которая скрывалась за тканью, и глубокую впадину в нижней части шеи. До которой захотелось дотронуться. Прикоснуться пальцем и провести по выпирающей косточке, медленно и почти невесомо. Припасть к ней губами, прокладывая осторожную дорожку до шеи и вновь ощутить вкус «бренди» на языке, потому что во рту он неожиданно почувствовал сухость. Но не потому что он голоден… а потому что… потому что тогда она растворится в нём. Как в ту ночь, когда он вкусил её.       Прикоснуться? И чтобы кто-то вновь касался его, когда он этого не хочет?!       Или… хочет?       Были и лучше! Были красивее, милее, притягательней, с более приятным голосом, от которых пахло нежностью и сладостью. Не были такими дотошными и вредными занудами.       «Глупость какая-то» — подумал он, поднимая взгляд выше к подбородку, к губам, уголок которых слегка приподнят, изображая соблазнительную ухмылку и он чувствует, как внутри зарождается напряжение, как будто натягивается струна. И воздух кажется тяжёлым из-за чего становится жарко. «Развлекай и ублажай» — говорил ему Касадор, отдавая отравленный приказ. — «Больше ты ничего не умеешь». Он смеялся в его голове, напоминая про иллюзорную свободу. И вместе с этим пришло отвращение.       И смотря на эту улыбку, он, вдруг, понял, словно разум пронзила ледяная стрела — она играется с ним! И струна внутри расслабилась, бантик на рубашке стал обычным, её лицо вновь перестало быть притягательным и ночной воздух показался холодным.       Сучка.       Он обхватил пальцами её подбородок, притягивая к себе, заново изучая её лицо с людскими и эльфийскими чертами. Не было в нём ничего особенного! Не на что тут засматриваться!       Неужели она думала, что он не распознает все эти приёмы?! Он двести лет занимается только этим! Двести, чёртовых, лет его тело лишь предмет соблазнения, а изо рта текут сладкие речи, лишь бы привести хозяину очередную наивную душу.       Не с тем связалась, маленькая паршивка!       Зачем ей это нужно?! Чтобы контролировать? Потому что подобные манипуляции делаются только для одного — для контроля! Надеется, что он будет слепо идти за ней и станет покладистым? Как те глупцы, которые шли за ним на смерть, когда он дарил подобные улыбки, когда говорил то, чего они жаждали услышать.       Она ведь тоже этим пользуется. Говорит то, чего он хочет, ведёт себя так, как он хочет, когда флиртуют, делает тоже самое, что и он.       — Как-то не очень, — ответил Астарион, продолжая изучать её, остановившись взглядом на жёлтых глазах.       — Я просто хочу понять тебя, — ответила Адриана, смотря в его глаза. — Узнать тебя.       — Зачем?       — Глупый вопрос, — усмехнулась она. — Потому что ты мне кажешься интересной личностью.       Личностью…       Этот ответ заставил его вздрогнуть и развеять подозрительность. Сказал, что ему стоит взглянуть на себя по-новому.       Интересной личностью…       Его пальцы разжались и в глазах появилась неуверенность, которую она тут же заметила. Он почувствовал себя уязвимым. Это омерзительное чувство, сломавшее его броню, на короткое мгновение вернула страх.       Что он такое сейчас? Вопрос, на который он ещё не может найти ответ. Вопрос, который его пугает.       Астарион мотнул головой, отстраняясь от неё и гордо поднимая голову.       — Ещё бы! — усмехнулся он, возвращая свою маску. — Рад, что ты заметила, дорогуша. А ещё, я красив, попрошу заметить.       — И невероятно самовлюблён, — ответила Адриана. — Я заметила.       Он лишь фыркнул, беря записи верховного друида, но буквы расползались перед глазами.       Что он такое сейчас?