Сделки, свидания и бумажные кольца

Регулус Блэк — не самый принципиальный человек на свете. На самом деле, одни из немногих принципов, которых он старается придерживаться к двадцать третьему году жизни, — это «не делать ставок на настоящие деньги» и «не заключать никаких сделок со своим назойливым старшим братом». Регулус азартен, и хотя он никогда не признается в этом ни единой живой душе, свои первые честно заработанные пять сотен он просадил в казино на следующий день после своего совершеннолетия — вышел оттуда ближе к утру, ободранный, как липка, и абсолютно довольный… ну, по крайней мере, первые пять минут. Позже, когда он в одиночестве слонялся в сумраке утреннего Лондона, его энтузиазм немного поугас. Он не мог вернуться в номер, который снимал в отеле неподалеку, потому что у него не было денег, и не мог вызвать такси, чтобы отправиться куда-нибудь еще, потому что у него, блядь, не было денег. Какая-то светловолосая девушка, увидев его слоняющимся рядом со Старбаксом, купила ему черный кофе и круассан, сочувственно улыбнулась и похлопала по плечу, и сказала, что все будет хорошо и что он не должен отчаиваться. Регулус долго смотрел ей вслед, просто смиряясь с накрывающим его чувством стыда и ненависти к себе. Отказываться от ее даров он, впрочем, не посмел, продрогший, голодный и больной с похмелья. Через несколько часов за ним приехал Барти, взъерошенный и помятый, явно проснувшийся совсем недавно, и на невысказанный вслух вопрос Регулус ответил — обокрали; признаться в настоящей причине своей временной нищеты было стыдно до судорог в животе. И где-то там, сидя на заднем сиденье машины Барти, ловя его встревоженные взгляды через зеркало заднего вида и кутаясь в мокрый от дождя плащ, Регулус пообещал себе, что больше никогда не окажется в подобной ситуации. И у него это почти получается: на протяжении следующих пяти лет он не приближается к игорным заведениям ближе, чем на десяток футов, и отключается от окружающей его реальности каждый раз, когда кто-нибудь рядом начинает рассуждать об онлайн-казино и ставках в интернете. У него это почти получается, пока Сириус не сваливается как снег на голову — в буквальном смысле: заявляется на порог его квартиры первого декабря — с широкой добродушной улыбкой и раскинутыми в стороны руками: — С первым днем зимы, младший брат! — и смотрит с таким огнем в глазах, будто ждет, что Регулус вот-вот бросится к нему в объятия с радостными воплями. Регулус просто стоит, окидывая его ничего не выражающим взглядом. Скрещивает руки на груди. — Что? — В смысле — что? — Сириус хмурится, опуская руки и без спроса протискиваясь мимо него в прихожую; у него красные нос и щеки, от одежды пахнет улицей и промозглой Лондонской зимой, под ботинками мгновенно образовывается грязная лужица, на которую он даже внимания не обращает. Регулус прикрывает глаза, борясь с желанием убить его не сходя с места. — Поздравить тебя пришел вообще-то. Неблагодарный брат, — говорит он, бросая на него негодующий взгляд, вешает куртку на крючок и, по-прежнему не дожидаясь разрешения, проходит дальше. Несколько мгновений Регулус просто стоит на месте, проделывая все те дыхательные упражнения, о которых ему постоянно напоминает психолог. Затем идет в ванную, чтобы взять швабру и протереть пол в прихожей. Он слышит, как Сириус хозяйничает на кухне, переворачивая все с ног на голову и беззаботно насвистывая какую-то мелодию себе под нос, и одна мысль о беспорядке, который он там наводит, заставляет Регулуса сжать челюсть. Сириус повсюду себя чувствует как дома, и Регулус ненавидит эту его черту каждой клеточкой своего тела, потому что его старший брат — это хаос, и любая комната после его визита выглядит так, будто пострадала от всех стихийных бедствий одновременно. В детстве он думал, что это часть бунта против родителей — развешивать по всей комнате похабные плакаты, разбрасывать одежду и отказываться убираться несмотря на бесконечные просьбы и угрозы со стороны матери, — но сейчас, когда его брату двадцать пять гребаных лет, он полагает, что тот, может быть, просто неряшлив — и нет никакого смысла искать более глубокие оправдания бардаку, который он создает вокруг себя, стоит только Люпину отлучиться дольше чем на сутки. Закончив в прихожей, Регулус перемещается на кухню, чтобы вернуть на свои места все, что было потревожено его братом. К тому моменту, как он заканчивает и выходит в гостиную, Сириус уже лежит на диване, растянувшись и устроив ноги в носках на декоративных подушках; по бокам от него — открытые пачки чипсов и сырных шариков, на журнальном столике, придвинутом вплотную к дивану, дымящаяся кружка чая. Без подставки. У Регулуса почти болят глаза от всего, что он видит прямо сейчас. — Что тебе здесь нужно? — спрашивает он, подходя ближе и грубо выдергивая подушки из-под чужих ног. Сириус возмущенно бормочет что-то под нос, но быстро мирится с новыми условиями, одну ногу укладывая на подлокотник, другую — на спинку дивана. Регулус закатывает глаза, проходя мимо него, к креслу, в котором сидел до того, как был вынужден пойти открыть дверь. Сириус приглашающе протягивает ему пачку начос, но Регулус взмахивает рукой: нет, спасибо, обойдусь. — Неужели я не могу просто так заглянуть к своему любимому брату? — спрашивает Сириус, засовывая горсть чипсов себе в рот. — Я твой единственный брат, — отвечает Регулус, поднимая с пола тетрадку и впериваясь в нее взглядом, чтобы не смотреть на то, как Сириус ест — зрелище не для слабонервных. — Вот именно, Реджи! — восклицает Сириус, тыкая в него указательным пальцем. — Вот именно. Регулус не знает, что под всем этим подразумевает Сириус, но не собирается докапываться до истины. У него есть свои дела — он не станет тратить драгоценное свободное время на то, чтобы развлекать этого самодовольного придурка. Так что он не обращает на Сириуса никакого внимания, сосредотачиваясь на домашнем задании. Ему нужно подготовить доклад о пяти своих любимых фильмах к следующему занятию по немецкому языку, и Сириус не сможет помешать ему в этом, даже если сильно постарается. Регулус слишком долго жил под одной крышей с женщиной, которая говорила все, что приходило ей в голову, потому что думала, будто это — ее священное право; он так чертовски хорош в игнорировании окружающей реальности. Он мог бы принять участие в конкурсе игнорирования и выиграть его, просто оставшись дома. Он доказывает это, с головой погружаясь в свой текст, и это вызывает у него почти садистское удовлетворение, потому что Сириус, на самом деле, ненавидит чувствовать себя забытым. Он готов терпеть любое отношение к своей персоне, кроме равнодушного, так что уже через пять минут гробовой тишины начинает потихоньку сходить с ума — боковым зрением Регулус видит, как он подбрасывает в воздух сырные шарики и ловит их ртом (когда ему сильно везет, конечно), нетерпеливо дергает ногой, барабанит пальцами по спинке дивана, напевает что-то себе под нос и заплетает собственные волосы в маленькие косички, которые распадаются, когда он их отпускает. Регулус растягивает губы в ухмылке — и тут же прячет ее в широком воротнике вязаного свитера. — Почему у тебя нет телевизора? — спрашивает Сириус, и не ответить не получается, потому что он настойчиво повторяет вопрос несколько раз подряд. Регулус боится, что он вообще никогда не заткнется, если не получит ответа. — Потому что я его не смотрю. — Я тоже не смотрю телевизор, но в нашей квартире он есть. Знаешь, на самом деле, я думаю, у всех нормальных людей должен быть телек — это, вроде как, правила этикета и все такое. Когда у тебя нет телевизора, это выглядит подозрительно. Кто знает, чем ты занимаешься по вечерам, если не смотришь тупые ток-шоу, как все нормальные люди? Вызывает вопросы. Может быть, ты расчленяешь кошек или выслеживаешь маленьких детей на улицах… Человек без телевизора опасен для общества. — Сириус. — Что? — Заткнись. Сириус, как всегда, пропускает его просьбу мимо ушей, вытягивается через подлокотник и выхватывает тетрадь из рук, бормоча: — Что это ты тут пишешь? — и Регулус не пытается вернуть ее только потому, что знает: на немецком Сириус не разберет ни слова. Он вздыхает, закидывая ногу на ногу и сцепляя пальцы в замок. — Ты невыносим. — И ты об этом целую поэму решил написать? — впечатленно интересуется Сириус, пролистывая страницы и страницы мелкого текста. — На немецком? Почему, блядь, немецкий, Реджи? — Это по учебе, — нехотя поясняет Регулус, устало проводя ладонью по лицу. — И что, — Сириус демонстративно поднимает тетрадку вверх, — ты просто сидишь тут в одиночестве целыми сутками и меланхолично строчишь мемуары на неродном языке, весь из себя такой загадочный, таинственный и непостижимый? Насмешка в чужих словах раздражает и ранит, но Регулус не подает виду, даже не морщится, только на секунду сильнее сжимает ручку в пальцах. Сжимает и отпускает. Сириус не замечает этого. — Чем я, по-твоему, должен заниматься, Сириус? — Он чуть наклоняет голову набок, показывая, что готов слушать, хоть и не слишком внимательно; губы складываются в легкую ироничную усмешку. — Я не понимаю, к чему ты ведешь. У тебя есть более подходящие идеи? Сириус опускает руку, не сводя с него пристального взгляда. Его лицо вдруг становится каким-то непроницаемым, непривычно серьезным, и Регулусу хочется отвести взгляд и испуганно сжаться в комочек — он вдруг вспоминает ту ночь, когда Сириус сообщил ему, что собирается сбежать из дома; вид у него тогда был такой же решительный. Вместо этого Регулус немигающе смотрит в ответ, ожидая, когда последует продолжение. — Когда ты в последний раз отдыхал, Реджи? — спрашивает Сириус и отзеркаливает его позу, наклоняя голову набок — и наверняка даже не замечая этого; голос его становится таким мягким, что Регулусу хочется заткнуть уши ладонями и закричать. — Я только и слышу от тебя, что ты учишься и работаешь. Когда ты отдыхаешь? Когда ты в последний раз бывал где-нибудь, кроме этой квартиры? — Мне и здесь хорошо, — бормочет Регулус, хмурясь. Ему не нравится, что Сириус — своими ласковыми словами и мягкими взглядами — вызывает у него стойкое желание оправдаться. Он никому ничем не обязан; даже Сириусу. — О, я уверен в этом, — говорит Сириус. — Но так нельзя, Реджи. Ты не можешь провести здесь всю жизнь, не видя света. Любой человек нуждается в контакте с себе подобными. — Барти часто приходит ко мне. И он обещал, что придет сегодня. Регулус переводит взгляд на электронные часы за спиной Сириуса — 16:34. Если бы вселенная была милосердна к нему хотя бы изредка, Барти пришел бы в эту самую секунду, чтобы избавить его от этого ужасного, мучительного диалога и накормить пиццей. Но вселенной никогда до него особенного дела не было. — Он приглашает тебя куда-нибудь? — Да. — И когда ты в последний раз отвечал ему согласием? Регулус молчит, сжимая губы в тонкую линию. Он не большой тусовщик, и Сириус знает об этом. И Барти, на самом деле, тоже знает об этом, хотя не устает пытаться — только за последний месяц он приглашал его выпить и потусоваться раз, скажем, двадцать или тридцать, около того. Но правда в том, что Регулус ни разу не согласился. И, может быть, правда в том, что последний раз он говорил «да», когда Барти звал его покурить на балконе. Вот и все, на что он по-настоящему способен. Ему не приходится озвучивать это вслух, потому что Сириус смотрит на него — и читает его с такой легкостью, будто все его мысли бегут по его лбу неоновой строкой; и это ужасное, гадкое чувство, от которого невозможно избавиться. Сириус протягивает ему тетрадь, и Регулус принимает ее с облегчением. По крайней мере, теперь ему есть куда деть глаза. Он пробегается взглядом по строчкам, выведенным собственной рукой, но не понимает ни слова. — Вот видишь, — тихо говорит Сириус, — об этом я и говорю. Ты становишься похож на наших родителей. Регулус поднимает взгляд обратно — медленно и почти безотчетно; грудь словно бы свинцом наполняется. Он смотрит на своего брата, не понимая, как он мог позволить себе сказать нечто подобное, потому что это, ну… больно. И потому что это слишком похоже на правду — такую, которую никто не хочет услышать. — Это не так, — говорит он — просто из упрямства, из нежелания терять лицо перед Сириусом. — Что за чушь ты несешь? — Чушь, Реджи? Вспомни наше детство на Гриммо. Давай, мы оба там были. — Сириус смотрит прямо на него, и Регулусу кажется, что если он сейчас опустит взгляд или отвернется, это будет проигрышем, и это будет все равно что проиграть ей, потому что у Сириуса ее глаза. — Они же всегда были закрытой семьей, всех и каждого считали ниже себя, над всеми насмехались. Когда их куда-нибудь приглашали, они думали не о том, чтобы прийти и хорошо провести время, а о том, чтобы прийти и покрасоваться. «Мы должны поддерживать репутацию», помнишь, Реджи? Благороднейший и древнейший дом Блэков. Если бы они могли напоминать о себе, не вылезая из дома, они бы, блядь, так и делали. — Ты не прав, — говорит Регулус, и его собственный голос кажется ему тошнотворно жалким. — Я на них не похож. — Правда? — Сириус передвигается по дивану ближе к нему, останавливаясь на расстоянии фута. — Тогда докажи это. — Как? — Ну, не знаю… Скажем, заключим сделку: ты на протяжении месяца отвечаешь согласием на любое предложение, а я буду должен тебе желание, если ты справишься с условиями. И наоборот, если ты не справишься. Регулус опускает задумчивый взгляд на протянутую к нему руку. У Сириуса на безымянном пальце серебряное кольцо с гравировкой луны. — Ну же, Реджи. Соглашаться не страшно; тебе стоит попробовать. Временное помутнение рассудка, помешательство или хроническое безумие Блэков — Регулус и представить себе не может, какой внутренний импульс заставляет его скрепить сделку рукопожатием; осознает, что натворил, только в тот момент, когда его блуждающий взгляд натыкается на чужую ухмылку. У Регулуса Блэка есть лишь несколько принципов в жизни — не участвовать в азартных играх на деньги и не заключать сделок со своим старшим братом (что, по сути своей, тоже является азартной игрой). И даже с этим он, блядь, не справляется. — Молодец, младший брат, — говорит Сириус, хлопая его по плечу. — Я знал, что ты не струсишь. Регулус искусственно хмыкает, опуская взгляд на свою ладонь и мысленно считая от десяти до единицы в попытках побороть нарастающую панику. Сириус — гребаный любитель розыгрышей, подстав и идиотских приколов; пари — его стихия. Так было всегда, с самого далекого детства, когда Сириус — обманом и манипуляциями — легко и элегантно заставлял его вытворять всякие глупости перед родителями, родственниками, учителями и одноклассниками. Никогда ничего серьезного, но Регулус помнит каждый из этих моментов — и каждое из лиц, смеющихся над ним. Он надеялся, что к двадцати трем годам сумел выработать более устойчивый иммунитет к его дурацким идеям, но… что ж, стоит быть честным хотя бы с самим собой: Сириус по-прежнему обводит его вокруг пальца с такой легкостью, будто он — десятилетний мальчишка, смотрящий на своего брата снизу вверх с обожанием, не имеющим ни конца, ни края. Он по-прежнему знает, на какие болевые точки должен давить, чтобы добиться своего, — может, просто потому, что у них один и тот же гребаный набор. Регулус чувствует себя униженным, но старается не показывать этого, старается взять себя в руки и сделать вид, будто все идет ровно так, как он и планировал. Сириус смотрит насмешливо, но ничего не говорит — и на том спасибо. — Так, и… — Регулус откашливается, пытаясь звучать хладнокровно, — говоришь, я должен соглашаться на любое предложение? — Да, вроде того. Всего месяц. Продержись месяц, никому и ни в чем не отказывая, — и ты победил. — Никому и ни в чем?        — Ну, знаешь, кроме тех случаев, когда жуткий незнакомец предлагает тебе перепихнуться на заднем дворе клуба за дозу кокса.        — Обычно я всегда такие предложения с радостью принимаю, — скучающе тянет Регулус, подпирая голову рукой, и Сириус нейтрально улыбается, явно не до конца понимая, ужаснуться ему или рассмеяться.        — Как бы то ни было, я думаю, это только к лучшему. — Сириус снова расслабленно откидывается на спинку дивана. — Ты удивишься, какой интересной может быть жизнь, если не отвергать всех и вся на своем пути.        — Но как ты проконтролируешь, что я действительно выполняю условия? Ты ведь не станешь вешать на меня «жучок», чтобы прослушивать, о чем и с кем я говорю. Я могу обмануть тебя.        — Не обманешь, — улыбается Сириус. — Ты слишком горд и упрям, чтобы пойти по легкому пути. Твое глупое самодовольство не позволит тебе нарушить данное слово.        Регулус кривится, зная, что все, сказанное Сириусом, — чистая правда. Он будет ненавидеть и проклинать себя за это идиотское решение каждую секунду своей жизни на протяжении всего месяца, но он не посмеет ослушаться — и пойдет до конца, чего бы ему это ни стоило. В детстве Сириус рассказывал ему о том, какой силой обладает договор, скрепленный рукопожатием, и даже сейчас, спустя годы, Регулус не способен просто выбросить эти глупые суеверия из своей головы по щелчку пальцев.        — Хорошо, — в конце концов отвечает Регулус, легко пожимая плечами.        Посмотрим, что из этого получится. Может, он даже не задушится к концу срока; как знать.        Сириус вдруг вытягивается и переворачивается на живот, болтая ногами в воздухе и театрально строя ему глазки:        — Ре-еджи… а подлей-ка мне чаю, пожалуйста.        Регулус улыбается, сжимая челюсть. Конечно, этот придурок отыграется на нем как следует, раз уж у него появилась такая удобная возможность.        Может, он погорячился. Может, он задушится к сегодняшнему же вечеру.       

***

Сириус уходит только несколько часов спустя, вдоволь поиздевавшись над ним (Ре-еджи, а почитай мне что-нибудь на немецком; и Ре-еджи, а принеси чего-нибудь сладкого; и Ре-еджи, а дай мне примерить твой свитер). Барти приходит минут через двадцать после это — с двумя коробками пиццы в руках (гавайская — для Регулуса, мясная — для него самого) и загадочной улыбкой на лице.        Регулус окидывает его взглядом, выгибая бровь, и скрещивает руки на груди:        — Ты что, от Эвана? — и Барти в ответ улыбается так широко и так ослепительно, что даже слова становятся не нужны.        Регулус закатывает глаза, отворачиваясь, чтобы спрятать лезущую на лицо улыбку. Эти двое безнадежно влюблены друг в друга с тех пор, как впервые встретились, еще там, в школе, будучи маленькими, глупыми и невыносимыми, и Регулус рад, что у них наконец-то начало получаться… что-то. Никто из них пока не уверен, что именно, но они на верном пути.        Барти проходит в гостиную, на ходу разворачивая коробки с еще теплой пиццей, Регулус приносит из кухни чистые кружки для колы. Они устраиваются на полу, плечом к плечу и спиной к дивану, и это вызывает тянущую где-то под ребрами ностальгию по детству, когда они точно так же сидели в спальне общежития, прячась между кроватями с контрабандой, которую иногда проносил на территорию школы Барти, — шоколад, печенье, конфеты, газировку. Регулус слабо улыбается, вспоминая об этом.        — Зачем приходил Сириус? — спрашивает Барти, доставая первый кусочек пиццы из коробки.        Регулус не спрашивает, откуда он знает; это, пожалуй, слишком очевидно — его дом никогда не бывает в таком беспорядке, в каком бывает после Сириуса.        Он морщится, забрасывая валяющиеся по полу подушки обратно на диван, на мгновение зависает, колеблясь, не слишком уверенный в том, что хочет рассказывать Барти правду. Барти — его лучший друг, самый близкий человек на свете, единственный, кто знает его так же хорошо, как Регулус знает самого себя, и Регулус, не раздумывая, доверил бы ему собственную жизнь, но… вручать ему прямо в руки такое опасное оружие? Звучит не слишком рационально. Он берет себе паузу, чтобы подумать, разливая шипящую колу по кружкам; потом говорит:        — Ты же знаешь Сириуса — он существует просто для того, чтобы всем вокруг надоедать. Приходил «поздравить с первым днем зимы». Кто вообще, блядь, поздравляет с первым днем зимы?        — Он просто беспокоится о тебе, Реджи. Не будь так суров.        Регулус вздыхает, качая головой. Он знает, что иногда излишне строг по отношению к Сириусу; в конце концов, то, как сильно они друг от друга отличаются, не означает, что они не могут быть хорошими братьями — или, по крайней мере, стараться ими стать.        — Да, ладно.        Несколько минут они сидят рядом в молчании, каждый думая о своем. Боковым зрением Регулус видит, как на лице Барти время от времени появляется маленькая глупая улыбочка, и он готов дать руку на отсечение, что это мысли об Эване заставляют его так улыбаться. Он убеждается в своей правоте, когда Барти вдруг подталкивает его плечом:        — Слушай, Эван тебе привет передавал. Мы завтра хотим в боулинг сходить; может, пойдешь с нами? Знаю, что тебе такое не нравится, но…        — Хорошо, — перебивает Регулус, пожимая плечами, и Барти давится колой от неожиданности — настолько картинно, что Регулус от удивления брови вскидывает. — Что?        Барти отмахивается, поднимаясь на колени, чтобы достать салфетки со столика. Когда он садится обратно и поворачивается к Блэку лицом, в его взгляде мелькает столько разных эмоций, что Регулус даже не чувствует себя способным в них разобраться, только снова растерянно повторяет: — Что?        — «Что», Реджи? Ты в последний раз принимал мои приглашения… — Барти запинается, взмахивая рукой, — я даже не знаю, когда; вот насколько давно это было! Какая муха тебя укусила? Или, может быть, это все Сириус? Скажи, он подмешал что-нибудь в твою выпивку или, ну, не знаю, загипнотизировал тебя?        — Заткнись, Барти, — легкомысленно фыркает Регулус, хотя чужие слова жалят так больно, что хочется приложить чего-нибудь холодного к самому сердцу.        Подумать только! каким отвратительным другом он, должно быть, является, если Барти так искренне изумляется тому, что Регулус просто согласился провести время вместе…        — Не знаю, что с тобой случилось, но я расскажу об этом всему блядскому интернету, — воодушевленно сообщает Барти — и на самом деле достает телефон из кармана.        Регулус наблюдает за тем, как он, от возбуждения едва попадая по клавишам, пишет посты в Фэйсбук, Твиттер и даже Инстаграм, прикрепляя их свежее сэлфи на фоне коробок с пиццей. «Моя лучшая подруга, урожденная Уэнсдей Аддамс, только что вошла в свою социально-активную эру, поздравьте нас обоих!!» — и все такое. Регулус позволяет ему это, потому что это означает, что Барти не будет задавать вопросов, на которые он не готов ответить прямо сейчас.        На следующий день, в субботу, они и правда идут в боулинг — впятером, привлекая Пандору с ее парнем Ксено. Регулус почти не участвует в игре, просто наблюдает за своими друзьями со стороны, сидя за столиком и потягивая пиво из высокой кружки, и никто против этого не возражает — на самом деле, все просто слишком рады тому, что он выбрался за пределы своей квартиры не по учебе, чтобы возражать.        В людных местах Регулусу некомфортно, но Пандора и Барти окружают его таким вниманием и заботой, что у него даже отпадает желание жаловаться. Да и жаловаться-то ему по итогу оказывается не на что: вечер проходит непривычно и странно, но Регулус неожиданно вспоминает, что «непривычно и странно» не всегда означает «плохо». Возвращаясь домой около одиннадцати, он думает о том, что, возможно, у их с Сириусом пари может быть гораздо больше плюсов, чем минусов.        На курсах, которые он посещает несколько раз в неделю, тоже не происходит ничего страшного: во вторник светловолосая девочка по имени Мишель, которая сидит на занятиях рядом с ним, предлагает ему кусочек шоколадки с ореховой начинкой (Регулус любит сладкое, но чаще всего отказывается, потому что ему неловко принимать еду от незнакомцев), а в пятницу парень по имени Ричард приглашает его выпить пару пинт после учебы — и на секунду зависает, получая в ответ лаконичное «ладно» вместо «нет, спасибо, у меня дела», которым раньше всегда ограничивался Регулус.        Субботним утром ему пишет Сириус — и Регулус радуется, потому что он, по крайней мере, удовлетворяется сообщениями вместо очередного назойливого визита.        [ Сириус, 09:43 ] ДОБРОЕ УТРО МЛАДШИЙ БРАТ. как дела? изменилась ли твоя жизнь после нашей сделки?        [ Вы, 09:55 ] Некритично.        [ Сириус, 09:56 ] я ТОЖЕ рад тебя видеть! спасибо за твою открытость и разговорчивость!        [ Сириус, 09:57 ] как бы то ни было, мы все сегодня планируем собраться в нашей с лунатиком квартире, чтобы выпить и потусоваться, так что я приглашаю и тебя тоже. придешь? :)        [ Вы, 10:11 ] У меня много дел на сегодня. Мне нужно сделать домашнее задание, написать статью и отредактировать чужую диссертацию. У меня нет времени «тусоваться» с вами.        [ Вы, 10:11 ] Но да. Я приду.        [ Сириус, 10:12 ] …серьезно?        [ Вы, 10:14 ] Абсолютно. Напиши время.        [ Сириус, 10:15 ] эммм, окей… 20.00? думаю, будет в самый раз. какой алкоголь ты предпочитаешь?        [ Вы, 10:17 ] Газировки будет достаточно, спасибо. Буду к восьми.        Ровно в восемь, как и обещал, Регулус стоит на пороге чужой квартиры. Сириус открывает ему спустя полминуты — в растянутой домашней майке и с черными татуировками, разбросанными по всему телу; волосы небрежно собраны в пучок на затылке, на лице играет рассеянная улыбка. Откуда-то из глубин квартиры доносится приятная музыка — что-то такое, что Регулус даже мог бы добавить в свой плэйлист.        — О, Реджи, ты прямо как часы, — говорит Сириус и шире открывает дверь, приглашающе взмахивая рукой.        Регулус молча проходит внутрь, кивая в знак приветствия и бегло осматриваясь. Это хорошая квартира, просторная и уютная, но, сказать по правде, Регулус всегда чувствует себя не вполне комфортно здесь — как будто в этом любовном гнездышке, свитом его братом и парнем его брата, ему нет и не может быть места, как будто все здесь постоянно кричит: «Тебе ничего подобного и не светит, можешь не рассчитывать, маленький Блэк». Вполне возможно, так оно и есть, но почему-то это не ощущается как справедливость — это ощущается как кость в горле.        Он следует за Сириусом в гостиную, где вся компания уже в полном сборе — Регулус окидывает их беглым взглядом, не останавливаясь ни на ком в отдельности, и глухо здоровается. От взглядов, обращенных к нему, становится неловко и тошно, и он сворачивает на кухню, чтобы избавиться от этого чувства. Сириус обрывает себя на полуслове, следуя за ним.        — Ты куда? — спрашивает он, недоуменно наблюдая за тем, как Регулус достает из сумки ноутбук, устанавливает его на пустом обеденном столе и подключает к свободной розетке.        — Я же сказал, что приду, — отвечает Регулус. — Я не говорил, что стану проводить время с вами. У меня, как ты помнишь, куча дел.        Сириус даже рот приоткрывает от удивления, переводя неверящий взгляд между Регулусом и ноутбуком — и обратно. Ему нечего предъявить, потому что Регулус свое обещание выполнил, просто придя в эту квартиру сегодняшним вечером, и Сириус, судя по всему, прекрасно это понимает — скрещивает руки на груди, смотрит хмуро, но с чем-то вроде восхищения в глазах.        — Маленький несносный придурок. Я больше не позволю тебе вот так меня обхитрить, ясно?        Регулус равнодушно взмахивает рукой, устраиваясь за ноутбуком и вбивая пароль. Сириус еще стоит на месте несколько секунд, прежде чем достать газировку из холодильника и поставить ее на стол перед ним. Регулус мелко кивает, боковым зрением наблюдая за тем, как Сириус колеблется, собираясь то ли сказать, то ли сделать что-то еще.        — Ладно, делай, что должен, — в конце концов вздыхает он, запуская пятерню в волосы, и указывает на дверь большим пальцем: — Если что, мы все там… ну, ты знаешь.        Регулус не реагирует на него, делая вид, будто увлечен чем-то на экране ноутбука, и поднимает взгляд только в тот момент, когда Сириус уходит, плотно прикрывая за собой дверь. Оставшись в одиночестве, Регулус тяжело вздыхает, откидывается на спинку стула и трет лицо ладонями.        У Сириуса, наверное, хорошие друзья, но Регулус еще в первую подобную встречу понял, что им не по пути, что они никогда не увидят в нем его самого, что они всегда будут видеть лишь копию Сириуса — не такую татуированную, не такую безбашенную, не такую яркую, не такую болтливую и в целом не такую, — и это было бы неплохо, если бы он, по крайней мере, умел соответствовать чужим запросам — но он не умеет. Он не умеет притворяться веселым, когда ему грустно, и беззаботным, когда ему плохо, и общительным, когда ему совсем не хочется разговаривать, и заинтересованным, когда внутри пусто. Он хотел бы уметь, но он не умеет, и он не понимает, зачем Сириус, зная все это, продолжает таскать его на подобные алкогольные мероприятия. Должно быть, это его способ сблизиться, но это не имеет никакого гребаного смысла, потому что все это лишь неудобно и глупо до одури, потому что в конечном итоге они даже не находятся в одной комнате: Сириус выпивает, болтает и веселится со своими друзьями в гостиной, а Регулус сидит на кухне, жалея и ненавидя себя во сто крат больше, чем мог бы, если бы остался этим вечером дома, в своей квартире, где из звуков — только протекающий кран на кухне и ругань соседей за стеной.        Регулус морщится от собственных мыслей, открывая наконец нужный файл на ноутбуке и принимаясь за работу. Не очень продуктивно, на самом деле, потому что на протяжении вечера к нему то и дело кто-нибудь заглядывает — выкинуть пустые бутылки, взять спиртное из холодильника или покурить, стоя у окна. Около девяти к нему заваливается Марлин — в прямом смысле слова заваливается: из-за выпитого она с трудом стоит на ногах и едва не падает, споткнувшись о ножку стула. Регулус подхватывает ее за руку, удерживая от столкновения с полом, и она скомканно извиняется, прерываясь на глупый смех; потом выпрямляется и вешается на него с объятиями, лицом утыкаясь в шею: — Ты такой милый, ты знаешь об этом? Я бы тебя съела.        И Регулус почти благодарит бога за то, что в следующую секунду на кухне появляется Доркас, потому что подобные заявления от женщин вечно приводят его в состояние ступора.        Когда дверь в очередной раз защелкивается с обратной стороны, Регулус возвращается к работе, но не успевает даже вникнуть в смысл редактируемого абзаца, как отвлекается на звук входящего уведомления.        [ самый сексуальный мужчина на свете, 21:13 ] реджи ты где        [ самый сексуальный мужчина на свете, 21:13 ] я пришел к тебе а тебя нет дома ты жив????????        [ Вы, 21:13 ] Прости, я должен был предупредить, что отлучусь. Я у Сириуса.        [ Вы, 21:14 ] С каких пор ты самый сексуальный мужчина на свете, а не просто Барти?        [ самый сексуальный мужчина на свете, 21:14 ] ой спасибо что спросил! думаю лет с четырнадцати        И в какой момент он успел переименовать себя? Болван.        Регулус заносит пальцы над клавиатурой, чтобы ответить, но в этот момент дверь на кухню снова распахивается — и на пороге появляется нечто в очках и с растрепанными темными волосами… нечто под названием Джеймс Поттер, конечно же. Регулус чувствует, как улыбка медленно сползает с его лица, и только в этот момент осознает, что, оказывается, улыбался.        — Ре-еджи, — воркующе тянет Поттер — таким тоном, будто не ожидал встретить его здесь, и это глупо, потому что они уже виделись, и Джеймс глупый сам по себе, целиком — от ушей до кончиков пальцев, — и как он вообще, блядь, смеет называть его Реджи?        Регулус блокирует экран телефона и складывает руки на груди, наблюдая за его перемещениями по кухне. Джеймс еще пару лет назад был классифицирован как объект, напрямую угрожающий его спокойной жизни, объект, от которого нужно держаться подальше, потому что приближение может грозить чересчур неожиданными последствиями, — но Регулус не собирается давать ему знать об этом. Он молчит, лишь глаза закатывая, когда Джеймс принимается с шумом рыться в ящиках, собирая в охапку все запасы снеков, попадающиеся ему на глаза, и косо поглядывая на Регулуса. Он не кажется пьяным, только слегка захмелевшим, но с координацией у него все равно плохо — пачки то и дело выпадают у него из рук, с полок сыпятся пакетики со специями и приправами, и Регулус морщится, представляя, как завтра несчастному Люпину придется заново наводить здесь порядок.        — Реджи, — снова говорит Джеймс, отвлекаясь от своего занятия, чтобы посмотреть на Регулуса прямым немигающим взглядом, и Регулус слегка вздрагивает — он знает, что может означать этот взгляд. — Пойдешь со мной на свидание?        Он только рот открывает — привычно, чтобы ответить «нет» и криво ухмыльнуться. Открывает — и не может произнести ни слова, ни звука, и это…        И это вина Сириуса. Это всегда вина Сириуса, но сейчас — в особенности, потому что именно он предложил ему это идиотское пари, именно из-за него Регулус не может отказать Джеймсу Поттеру в свидании и выглядит как самый настоящий придурок.        — Да.        Никому и ни в чем, блядь, не отказывай.        Одна из пачек чипсов с глухим стуком падает на пол в кромешной тишине между ними, и это, наверное, выглядело бы комично, если бы они были актерами какого-нибудь дешевого ситкома. Но Регулусу не до смеха, а Джеймс и вовсе выглядит так, будто его вот-вот удар хватит — от чересчур напряженной умственной деятельности.        — Правда? Серьезно? Почему? — сбивчиво спрашивает он, машинально наклоняясь за выпавшей из рук пачкой.        Регулус морщится, вызывающе вскидывая подбородок: — Я могу взять свои слова обратно, если ты не хочешь. Если все это время ты предлагал мне свои ухаживания просто для того, чтобы подразнить… не подразумевая ничего серьезного… и не ожидая моего согласия… тогда ладно. — Он равнодушно жмет плечами, демонстративно разглядывая собственные ногти.        Несколько секунд Джеймс просто смотрит на него, как загипнотизированный, мнется с ноги на ногу.        — Нет, — наконец говорит он, странно глядя на Регулуса сквозь линзы очков. — Ничего подобного. Я… я рад, что ты… хочешь… эм… да…        Он кажется таким потерянным, что Регулусу даже жаль его. Совсем немного, правда.        Он знает его ровно два года своей жизни — и ровно столько же игнорирует его очевидную симпатию, и в какой-то момент такие отношения просто стали нормой для них. Они не друзья и даже не приятели, просто Поттер время от времени приглашает Регулуса на свидание, а Регулус раз за разом отказывается. Было что-то успокаивающее в такой стабильности.        — Слушай, я слегка пьян прямо сейчас, — извиняющимся тоном произносит Джеймс, все еще прижимая к себе шуршащую кучу упаковок, — ты не против, если мы поговорим об этом завтра, когда я просплюсь и не буду думать, что у меня, типа, галлюцинации и все такое?        Регулус фыркает: — Я не против.        Забавно думать о том, что в системе координат Поттера Регулус, отвечающий симпатией на его симпатию, — это что-то настолько странное и далекое от реального положения вещей, что может быть расценено исключительно как галлюцинация.        Он проводит его взглядом и дожидается, когда дверь за ним закроется, прежде чем снова взять телефон в руки и открыть их с Барти диалог.        [ Вы, 21:21 ] Прости, что выпал. Здесь был Поттер.        [ вовсе не самый сексуальный мужчина на свете, 21:22 ] ой опять он. че хотел        [ Вы, 21:22 ] В очередной раз пригласить на свидание, разумеется.        [ вовсе не самый сексуальный мужчина на свете, 21:22 ] ЛМАО [ вовсе не самый сексуальный мужчина на свете, 21:23 ] как ты отшил его в этот раз? [ Вы, 21:24 ] Да я не отшил. Я согласился. [ вовсе не самый сексуальный мужчина на свете, 21:25 ] хахахаха да. ясно. а если серьезно? [ вовсе не самый сексуальный мужчина на свете, 21:27 ] реджи???.... [ вовсе не самый сексуальный мужчина на свете, 21:29 ] ты ведь не….. [ вовсе не самый сексуальный мужчина на свете, 21:29 ] РЕГУЛУС *=#=₽) +"₽=*+=#) *) #) ₽?"? '? @?₽!*)₽=&)?₽&? [ Вы, 21:31 ] Похоже, что так. У него свидание с Джеймсом Поттером. Нет, то есть… У него, блядь, свидание с Джеймсом Поттером. Интересное окончание года, думает Регулус, салютуя самому себе банкой колы.