Дракон и его принцесса

Преступники всегда возвращаются на место преступления — таково правило. Когда порок входит в привычку, контролировать свои действия становится невозможно. Час угря, обитатели замка, кроме ночной стражи, спят, но только не тот, кому надо стеречь свою жертву. С каждым днем все труднее удерживать ее — не помогают ни посулы, ни угрозы, но Трелас вкушает свой сладкий яд слишком долго, реши он вдруг остановиться, ничего у него не выйдет. Деймон даже думать не хотел, какие чувства раздирают грязную алчущую душу септона. Он шел, высоко подняв светильник, под аккомпанемент эха собственных шагов. «Где ты прячешься, слизняк? В какую щель забился?» Деймон готов был дать руку на отсечение на то, что Трелас где-то недалеко. Он не уснет, не удовлетворив своей нужды, не оставив на Лейноре свою печать. Он испуган и меньше всего сейчас думает об осторожности. И верно. В конце коридора мелькнуло черное одеяние. Трелас замер, когда Деймон негромко его окликнул. Яркий свет масляной лампы, упавший на лицо, заставил его подслеповато моргнуть. — П-п-принц Деймон, — он выдавил кривоватую улыбку. — Чем я могу служить вам? В такой час… — Септон Барт любил говаривать, что приемная Отца Небесного работает в любые часы. Разве он был не прав? — К-конечно, — поспешил согласиться Трелас, тревожно вглядываясь в темноту за спиной Деймона. — Для молитвы нет неподходящего времени. — Тогда вы — тот, кто мне нужен, — растягивая слова, произнес Деймон. На измученном лице святого отца колыхнулись тени. Ах, как ему надо туда, в спасительную темноту, хотя бы просто убедиться, что Лейнор один в своей спальне, а не с мерзавцем-кузеном или смазливым оруженосцем. Да, он должен это узнать, а иначе не будет ему покоя, и ночь покажется вечностью. Деймон видел этот безумный взгляд, трясущиеся губы и покрытый испариной лоб, и ему становилось не по себе. — Чем же я могу помочь вам? — едва ли не простонал Трелас, и отчаяние его было красноречивей любых слов: «неужели ты не видишь, что я не могу помочь даже себе? — немо кричало оно. — Демоны ночи не дают мне покоя, они гонят меня из постели моей, заставляя презреть всякую осторожность. Кто я, как не призрак, иссушенный и истерзанный, ведомый лишь больной моей страстью? Все, что было во мне человеческого, испито до дна, и по венам моим течет лишь отрава.» Пальцы Деймона капканом защелкнулись на его плече. — Дело личное. Пройдемся? Не дожидаясь ответа, Деймон потянул Треласа за собой. Тот шагал молча, бесчувственный, точно кукла в руках кукловода, и Деймону приходилось крепко держать его, чтобы он не оступился и не полетел вниз по лестнице. Они вышли из замка через низенькую полукруглую дверь — в лицо ударил соленый ветер и шум волн. У твердыни Веларионов не было внешних крепостных стен, море служило ей надежной охраной. Во время прилива замок был со всех сторон окружен водой, но сейчас она отступала, почти оголив ведущую на остров дорогу. Деймон и Трелас шли по усеянной лужицами береговой косе. Под ногами чавкал песок, пенное кружево, ярко-серебристое на фоне темной воды, вилось по сапогам, как юбка кокетки. Мерный рокот прибоя звучал в унисон с ударами сердца. — Сон не идет ко мне, — наконец Деймон нарушил молчание, остановившись и развернувшись лицом к Треласу. Тот замер, но не спешил поднимать взгляд от земли. — Я вожделею свою жену, — слова легко слетали с языка. — Она еще совсем дитя — через одну луну ей исполнится одиннадцать. Я знаю, Боги проклинают человека, рвущего незрелый плод, но сила моего желания столь велика, что противостоять ему с каждым днем все тяжелее. Я чувствую себя пойманным в ловушку, как человек, вдыхающий опиумные пары. Что мне делать с этим, отче? Теперь Трелас поднял на него глаза. Безразличие во взгляде сменилось любопытством, но не сочувствием. — Демоны посылают нам соблазны, а Бог дает силы противостоять им. Когда страдание слишком велико, и глас Божий тоже звучит громче. — Трелас изобразил руками две равные чаши весов. — Добро и зло всегда весят одинаково. Только вам решать, куда склонится чаша. Слушайте голос Бога, следуйте за ним, тогда Демоны ослабнут. Откройте в себе Бога и просите у него помощи. В книге Отца сказано: Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Слова блаженных верующих. Слова — ветер. Деймон ответил мягкой улыбкой и взглядом кота, играющего с мышью перед тем, как съесть. — Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? И когда попросит рыбы, подал бы ему змею? — процитировал он книгу Отца. — Что скажете, Трелас? Дали бы вы сыну своему в Очах Семерых змею вместо пищи духовной? Их взгляды встретились и на несколько мгновений вступили в поединок. Дракон победил, и Трелас, сморгнув, отвел глаза в сторону. Некоторое время он молчал, задрав голову и разглядывая красную луну. Наконец, облизнув языком тонкие губы, заговорил: Есть зло, которое я видел под солнцем, и часто оно у людей. — Что есть наша жизнь, если не краткий миг? И ты, что видел солнце, неужто не захочешь, чтобы лучи его касались тебя снова и снова? Зачем тогда рождаться, если не ради этого? Не лучше ли умереть сразу в материнской утробе, если и так придется умирать? Тот, кто всю жизнь смотрел в землю, проживи он хоть сто лет, во сто крат несчастнее того, кто познал пусть и мимолетное блаженство, дарованное свыше. Трелас зашелся безумным истерическим смехом, и Деймон с отвращением смотрел на его сотрясаемое конвульсиями тело. — О, когда-то я тоже смотрел в землю! Я верил, что путь праведника усеян терниями, и за никчемное благочестие мое Боги воздадут мне на небесах. Я постился, молился, преумножал духовные знания, а душа моя все скудела. Я был несчастен и зол, пока однажды не увидел перед собой дивный плод. «Не смотри! Опусти голову, ничтожный раб», вопило сознание, «беги, чтобы потом никем сойти во тьму». Но из глубин души вдруг услышал я голос Бога. Кто были Семеро? Людьми, ведь раньше они ходили между вами. — А как же они стали Богами? — спросил я у гласа Божьего, и тот отвечал: — Они подняли глаза от земли и узрели свет мой. Тогда души их наполнились благодатью и вознеслись они на небеса ко мне. Не для боли и страха создавал я вас, а для радости и света. И грех есть только один — то, что не пользуетесь вы подаренными мною благами. И тогда я прозрел. Я отринул все сомнения и протянул руку, я сорвал плод и познал ни с чем не сравнимое наслаждение. Трелас поднял глаза, и его взгляд светился ясностью и твердостью. Деймон вдруг осознал, что пока септон говорил, он ни разу не заикнулся. — Надеюсь, я помог вам, Принц. Говорят, что Таргариены ближе к Богам, не к людям. Со стороны это так, а вот правда ли? Протяните руку и станьте Богом, а скудость духа отставьте рабам. Последние слова были сказаны особым сварливым тоном священнослужителя, бросавшего божественную мудрость покаянному словно милостыню бедняку. Даже на дне своего безумия этот человек не теряет надменности людского пастыря. Деймон сжал зубы. Пора заканчивать эти игры. Позади Треласа чернела гряда скал. Прилив скрывал их до половины, оставляя торчащие из воды зубцы — точь в точь пики в сухом рву перед башней Мейгора. Сейчас они были оголены — сгустки тьмы на полотне ночи. От скал отделилась тень — еще один сгусток, на этот раз красный. Трелас даже не обернулся на шум. Давным-давно живя здесь, он привык к драконьим крикам, к хлопанью крыльев и огромным теням, появляющимся стремительно и заслоняющим на мгновение небосвод. Нет, сегодня его притягивала луна и ее кровавый оскал. — Взгляните! Вот он, лик Неведомого, — прошептал септон почти благоговейно, указывая на на небо. — Он смотрит на нас и смеется.

***

После жара драконьего пламени ветер обдавал кожу неприятным холодом. Подняв воротник, Деймон ускорил шаг. От него воняло паленой плотью, а перед глазами стоял охваченный огнем Трелас. Нечеловеческий крик, что он издал перед смертью, будет преследовать Деймона сегодня во сне. Нет, угрызения совести его не терзали, зато терзало разочарование — не так он все себе представлял. На что он рассчитывал, уничтожая Треласа? На то, что в агонии отлетающей души он заметит последнее сожаление? На удовлетворение от свершившейся кары? На отпущение грехов, в конце концов? А, может быть, на все сразу? Но ничего кроме пепла он так и не получил. На место разочарованию неизменно приходил гнев. Протяните руку и станьте Богом, а скудость духа отставьте рабам Септон не глумился и не юродствовал. Взгляд его был ясен и трезв, и он смотрел прямо в душу. Он не был безумен. Не в тот момент. Голос Треласа ясно звучал в ушах, подкрадываясь к сердцу. — Что за седьмое пекло со мной творится! — бросил Деймон в темноту, просто чтобы услышать себя и обрести твердость духа. Уже подходя к замку, он споткнулся о булыжник. Деймон сорвался. Переполнившись яростью, он вырвал камень из земли и швырнул его в сторону отступающего моря, и тут же, как будто увидев себя со стороны, разразился хохотом. «Если малыш упал с горки, — говорил когда-то Визерис, — у него виновата горка. Когда он подрастет, то поймет, что виноват он сам, но ты, Деймон, ты из тех, у кого всегда будет виновата горка.» Воистину так, брат! Хорошо, что ты не видишь меня сейчас и не можешь залезть мне в голову. — А ебись оно все огнем! Надо выпить, — буркнул он себе под нос, дергая ручку двери. Разбуженный стражник вылупил на него мутные со сна глаза. — М’лорд? — Не спи на посту, солдат! — рявкнул на него Деймон. — Зиму проспишь. Как назло не встретив по дороге ни одного из слуг, кого можно тотчас отправить за вином, Деймон поднялся в свои покои. У дверей спальни он замер, заметив на полу движущуюся тень. Проклятье! Лейнор, развратный маленький бесенок… Не имея больше терпения разговаривать, Деймон положил руку на ремень. Раз хочет дядиного внимания, он его получит! Он шагнул в комнату, приготовив грозную отповедь, и застыл. На кровати сидела Рейнира. Она была одета в одну лишь полупрозрачную сорочку, волосы, распущенные по белоснежным плечам, отливали тусклым золотом. Увидев его, она встрепенулась, ее босые ступни коснулись пола. Он скользнул жадным взглядом по тонким щиколоткам и мысленно окольцевал двумя пальцами. Рейнира не бросилась к нему как обычно, а так и застыла молча, в нерешительной позе. Чувствуя, как пересыхает в горле, он подошел ближе. — Что случилось, дракон? Странно. Несколько минут назад звук собственного голоса помогал вернуться в реальность, а теперь он, наоборот, казался каким-то неестественным — хриплым, надломленным карканьем ворона. — От тебя пахнет жареным мясом. Ты ходил кормить Караксеса? — Я ходил кормить Караксеса, — подтвердил он, потому что отчасти так оно и было. — А я пока сама не забивала овцу для Сиракс, только смотрела на кормление. Мне так жалко, когда драконоблюститель перерезает им горло, но я все время повторяю твои слова: «Iksan iā zaldrīzes, se zaldrīzoti ipradagon ōtor — …Se vali . Он коснулся пальцем ее подбородка, потом провел подушечкой по губам, раздвигая их и открывая взору жемчужные зубки. Она не сводила с него доверчивого преданного взгляда. Этот взгляд прирученного звереныша странно ранил — словно десятки маленьких иголочек впиваются в тело, болезненно пульсируя. — Рейнира… — Он обхватил ее за шею и прижал к себе. — Иди к себе, малышка! Завтра у нас будет много времени, чтобы поговорить. Она не ответила, только сильнее обмякла в его объятиях. Деймону пришлось мягко оторвать ее от себя и посадить на кровать. Повернувшись к ней спиной, он стал раздеваться, бросая одежду на кресло как попало. Возня позади говорила о том, что Рейнира отнюдь не собирается подчиняться. Да и кто бы посмел учить ее этому! Он бы лично оторвал тому руки, а теперь вот пожинает плоды своего же воспитания. Да уж, отец из него никчемный. Может, муж выйдет лучше? Отец и муж — даже для валирийцев это слишком, хотя принцы-колдуны шли на все ради сохранения чистоты драконьей крови. Сняв с себя верхнюю одежду и оставшись в нижней рубашке и полотняных бриджах, Деймон обернулся. Рейнира лежала в кровати, натянув одеяло до самого подбородка. Уходить она явно не собиралась. Пекло! Визерис прав: им больше нельзя спать вместе. Рейнира уже не маленький ребенок, ее тело начинает меняться, но душа должна оставаться невинной. Невинность! Он-то, только что убивший человека, уже не помнит, каково это, но нельзя же выставить ее просто так, без объяснений. Деймон задул свечу и присел на кровать. Рейнира не сводила с него внимательных глаз, словно вынашивая какую-то особую мысль. Она как будто оценивала его реакцию и прикидывала, как лучше начать. За этим обязательно стояло какое-то безумство, как в тот раз, когда она впервые оседлала Сиракс. — Деймон, ты почему не ложишься? — Рейнира легонько подергала его за сорочку. Она подвинулась, и он послушно лег. Постель под ним все еще хранила ее тепло. Он поерзал на месте, блаженно прикрывая глаза, точно хотел посильнее укутаться в него. — Нам надо поговорить, — неохотно произнес он, вырывая себя из сладких объятий отдыха. — О чем? — Она нависла над ним, окутывая душистой завесой из волос. Сонную разнеженность как рукой сняло, он онемел, глядя, как Рейнира наклоняется все ниже. Она просунула руку ему под шею, а его руки, действуя без ведома разума, обвили ее плечи. — Iksan aōhon, se ao sagon ñuhon, — прошептала она заклинание прямо в его губы и поцеловала. Кровавая луна с лицом Треласа ухмылялась ему. Кровь набатом стучала в ушах. Деймон дышал так тяжело, будто бежал от Красного Замка до холма Рейнис. Рейнира смотрела на него с пола испуганными, круглыми как блюдца глазами. Он отшвырнул ее так сильно, что она упала с кровати и наверняка ушиблась, но сейчас, среди творившегося безумия, он даже не подумал об этом. Он ничего не требовал объяснить, ни о чем не спрашивал, он молчал, но что-то в его взгляде подтолкнуло ее, Рейнира шумно выдохнула и слова полились сплошным потоком. Глупость. Пустяк. Безделица. Они просто играли. Она, Лейна, Лейнор, Деймион, Дейрон, Джоффри Лонмаут, Селиса Бар-Эммон. В драконов и дев. В короля Джейхериса и королеву Алиссану. В поцелуи. Да, в поцелуи! Это когда крутишь ножичек, и на кого укажут оба конца, те целуются. Первый раз — в щечку, второй раз — просто чмок в губы, а третий раз… ну ты же понимаешь, взрослый поцелуй! И все целовались: Лейна — то с Деймионом, то с Дейроном. Лейнор перецеловал всех мальчиков, а с девочками ему не нравится целоваться, представляешь? А ее никто не целовал, вот так, по-настоящему! Потому что она еще маленькая и не умеет целоваться. Это она-то маленькая?! Это она-то не умеет?! Глупые-глупые, она — принцесса, и она замужем. За мужчиной, а не за каким-то пятнадцатилетним дурачком! Вот так-то! Вот так-то, блядь! К Деймону наконец вернулся дар речи. — Ты это сделала, чтобы утереть нос своим малолетним дружкам, правильно? Упрямый взгляд исподлобья. Маленькая дрянь! Нахальная с головы до пят! Едва не погубила их обоих и даже не жалеет! Деймон рывком поднялся и бросился к креслу, где лежали его вещи. Выдернув ремень, он намотал его на руку. — Считаешь себя взрослой, значит и отвечать будешь по-взрослому. Подставляй-ка зад, принцесса, — он схватил ее за руку, швырнул лицом на одеяло и задрал ей сорочку. Глядя на ее белоснежную спину с острыми выпирающими лопатками, он ощутил приступ слабости. Ее покорность обезоруживала. Она думает, что это игра в «накажи меня», которая зашла слишком далеко. Она знает, kepa никогда не причинит ей боль Именно поэтому он должен быть твердым, довести до конца начатое. Чтобы не причинить ей еще большую, еще худшую боль, чтобы спасти ее от ее же глупости. И от себя. Собравшись с духом, он ударил.

***

— Ну хорошо, что я должен сделать, чтобы ты меня простила? От Драконьего Логова Деймон вел лошадь шагом, обходя кочки и выбоины на дороге, чтобы Рейниру не трясло. Еще на Дрифтмарке он заметил, как она морщится, усаживаясь на Сиракс, да и сейчас при малейшей встряске она дергалась. У нее болели ягодицы, он не пожалел ее, выпорол от души, излив всю горечь и гнев, но боль, которую испытывал при этом он, была куда хуже. Ах, если бы она только знала, в каком аду он побывал! Рейнира не сопротивлялась, когда он поднял ее на руки и усадил на лошадь впереди себя, но за все утро она не сказала и ему и полслова. Она умела обижаться как королева Алиссана и умела быть жестокой с теми, кто искал ее прощения, как принцесса Визерра. «Скажи «простите меня» на коленях сто раз», «пропрыгай три круга по двору на одной ноге, крича совой» — это лишь самые безобидные условия, которые она ставила своим маленьким приятелям. Обидчивая и злопамятная сучка! Ветер сорвал капюшон с ее головы. Не сдержавшись, Деймон наклонился, чтобы коснуться губами ее темени, и получил тычок локтем в живот. Последнее из вчерашнего, что он помнил, как она уходила, в темноте натыкаясь на мебель, ее босые подошвы шлепали по полу, и даже в этом звуке отдавалась ее боль и возмущение. Она так и не заплакала, по крайней мере до тех пор, пока не осталась одна. Его маленький гордый дракон… Он терпеть не мог ее упрямство, но испытывал гордость от того, какой сильной она могла быть, даже когда творила глупости. — Ладно, я погорячился вчера. Если бы ты согласилась выслушать меня, то поняла бы… — еще один тычок, на этот раз весьма чувствительный. — Чудесно! Не будем говорить год, а то и все три или сколько там ты собираешься дуться! — сердито воскликнул Деймон, ударяя пятками в бока лошади. Кобыла резко поддала ходу, мальчишки, игравшие на брусчатке в прыг-скок, бросились в рассыпную как стайка испуганных воробьев. Деймон кипел от досады. Хватит с него девчонки на сегодня, пусть трепет нервы кому-нибудь другому, а он проведет этот вечер и ночь как в старые времена: за вином и картами, с красивыми шлюхами в обнимку. Может, устроит какую-нибудь заварушку, надо же встряхнуть этот чертов городишко. И верно! Порочного Принца стали забывать на улицах, слишком долго он играет роль достопочтенного папаши. Пришло время наведаться с рейдом в Блошиный конец, проверить, на что способна обновленная городская стража. Чтобы отвлечься, он стал строить план облавы. — Спой мне! — подала голос Рейнира. — Что? — Я отвечаю, что тебе сделать, чтобы я тебя простила. Спой мне. — Может, Сэмвелл Златострунный лучше справится с этим? — Может. Но не Сэмвелл избил меня вчера, а ты. И, кстати, — грозно остановила она его, когда он собирался возразить, — если ты станешь поднимать на меня руку в браке, я отдам тебя Сиракс. — Что?! — Что слышал. Я заманю тебя в ловушку, а затем скормлю Сиракс. Сперва я думала о яде, но яд не подходит дракону. — Ты думала о том, как лучше меня убить?! — Если ты будешь меня обижать. Я знаю, что мужчинам это сходит с рук несмотря на закон королевы Рейнис. Боги, блядь! Седьмое Пекло! Неужели он совершил что-то настолько ужасное, что ей в голову приходят подобные мысли? Отец всегда лично наказывал его — кто еще мог ударить принца — да так, что кожа на заднице трещала. Может, с девочками так нельзя? А как тогда поступать с теми девочками, которым позволяется столько же, сколько наследникам мужского пола? Играешь в мужские игры, плати как мужчина — все справедливо! Или не все? Может, она просто не поняла, в чем провинилась, а он набросился на нее, дав волю накопленной ярости? Нужно поговорить. Без виляний и недомолвок. Он просто объяснит ей всю суть — почему мужчина и маленькая девочка не могут спать вместе, целоваться, изображать возлюбленных. Эта мысль послужила опорой, за которую он ухватился. — Рейнира, когда мы вернемся, я все объясню тебе. Важно, чтобы ты меня поняла. — Хорошо, но сперва спой мне. Деймон тяжело вздохнул, прикрыв глаза. Ну хорошо. Спеть, так спеть. Была моя любовь, как снег прекрасна, и волосы ее — как свет луны. — Лейна вчера пела эту песню. — Правда? Я не помню, но больше на ум ничего не приходит. — У тебя неплохой голос, кстати. А как думаешь, почему нет куплета про весну? Деймон пожал плечами. — Весной дожди, грязно… — И какашки кругом. — И какашки… — А какого цвета волосы у твоей бывшей жены? — Цвета овечьего дерьма. — Ей бы как раз подошел куплет про весну. Рейнира захихикала, но тут лошадь наступила в ямку на дороге, и ее смех оборвался. Деймон прижал девочку к себе, чувствуя, как она снова льнет к нему, доверчиво расслабляясь в его объятиях. Испытывая несказанное облегчение, он смотрел перед собой другим взглядом, и мир, казалось, вновь улыбается ему.

***

Визерис коротал время перед макетом Фригольда, изучая собственные чертежи, сделанные по старинным манускриптам. Каменотес подле него, свесив на бок язык, корпел над фасадом миниатюрного Дворца Правосудия. Тишину нарушал только скрежет скарпеля о камень да шелест пергамента. Когда они вошли, король поднял голову от свитков, радость преобразила его осунувшиеся черты. — Дочка! — Визерис раскрыл объятия, и Рейнира тут же бросилась к нему на грудь. Деймон наблюдал за ними, облокотившись о дверной проем плечом и скрестив руки перед грудью. — А я уже и не ждал, — хмыкнул Визерис, кивая в его сторону. Деймон отметил, что любви и теплоты в его взгляде поубавилось. «Когда-то я готов был убить за то, чтобы он любил меня так же сильно, как Рейниру. Когда-то…» Теперь и его чувства к брату изменились — от того пламени осталась лишь горстка пепла. Из той любви выкристаллизовалась другая, новая, и пламя ее будет гореть чище, мощнее. И гибельнее. These violent delights have violent ends. — Корлис и Рейнис пригласили нас отужинать, и я не видел причин отказываться. Кроме того, мы с Корлисом поговорили, думаю, тебе будет любопытно узнать, о чем. Визерис раздраженно отмахнулся. — Потом, брат, потом… Насчет вчерашнего не беспокойся, я не скучал, у меня была весьма приятная компания. Знаю я, какая у тебя была компания. Отто Хайтауэр и парочка его жополизов. — Я рад, что ты не скучал. А что насчет сегодня? Вспомнив Отто, он вспомнил и об Алисенте, о своем плане отомстить ублюдку Деснице. Интересно, как там Грибок, сочинил песню? — Я думаю, сир Отто и леди Алисента не откажутся присоединиться к нам вечером? — Алисента! — воскликнула Рейнира хлопнув в ладоши. — Я же ей подарок привезла! Ох, прямо сейчас пошлю к ней служанку. Она хотела выбежать из комнаты, но Деймон перехватил ее в дверях и притянул к себе. — После, дракон, — прошептал он, наклонившись к ее уху. — Сперва разговор, помнишь? — Ну что, государь, — проговорил он, повышая голос. — Договорились насчет семейного пира сегодня вечером, чтобы отметить возвращение твоей принцессы? — Договорились. Я пошлю приглашение Хайтауэрам, лорду Стронгу и его наследнику, как там его, сиру Харвину, давно хотел познакомиться с ним поближе… А ты, брат, займись едой и развлечениями. Если Грибок не сплоховал, то развлечения будут на славу. — Меню займусь я, можно? — воскликнула Рейнира. Она подхватывала все на лету, как маленькая искорка в одночасье схватывала сухую листву. Из нее выйдет прекрасная королева, в который раз убеждался Деймон. — Как же ты похожа на свою мать, — умилился Визерис, посылая дочери ласковую улыбку. — Ну все, идите, и ты, Эддард, тоже, — он обернулся к притихшему камнетесу. — Мне надо отдохнуть, теперь я уж не так легок на подъем.

***

— Ты разозлился на меня за то, что я тебя поцеловала? — Нет. За то, что ты хотела меня провести. Ты использовала меня. Как тогда с Сиракс, помнишь? Рейнира закатила глаза. Тогда они крепко поругались. Она просила научить ее обращаться с драконом, но обещала, что не взлетит, пока ей не исполнится двенадцать лет, тот возраст, когда он сам стал всадником. Но Рейнира, маленький бесенок, задумала стать самой юной драконьей всадницей. Он отлично помнил тот день: после того, как она благополучно приземлилась, ему одинаково хотелось обнять ее и надавать тумаков. — Помню… — нехотя протянула она. — И ты поняла, за что я наказал тебя? — Поняла. Использовать людей плохо. — Неправильно. Ты можешь использовать других людей, как хочешь и когда хочешь. Плевать на них. Но только не меня. Драконы так с друг другом не поступают, только с овцами. Она молча насупилась. Но видно, что мысль ей понравилась — они не такие как все, они — другие. Это очаровывало ее детский ум. — Есть еще кое-что, — продолжил Деймон, переходя к самой щекотливой части разговора. — Это касается наших с тобой отношений. Для того, чтобы понять меня, ты должна знать, что происходит между мужем и женой в постели. — Я знаю, что происходит на брачном на ложе, — заявила Рейнира, чопорно поджав губки. — Мужчина вставляет свой пенис в лоно женщины, и они зачинают ребенка. Но королева Алиссана и король Джейхирис целовались и спали вместе обнаженными, чтобы привыкнуть друг к друг перед тем, как он лишил ее девства. — Они были детьми. Оба. Я уже давно не ребенок, а твое тело еще не созрело для брачного ложа. — Ну и что! Ведь от поцелуев-то детей не бывает! Деймон закатил глаза, иногда ему казалось, что Рейнира родилась не только от крови дракона, но и осла. — Как же тебе объяснить, dōna… . Представь, ты уже взрослая, и у тебя есть маааленький дракончик. Ты очень ждешь, когда он вырастет, чтобы поднять тебя в небо, и каждый раз, когда он склоняет перед тобой шею, тебя охватывает искушение немедленно оседлать его, но этого делать нельзя, потому что ты можешь сломать ему хребет. Она продолжала сверлить его недоверчивым взглядом. — Ты же мне рассказывал: драконья кость очень прочная, ее почти невозможно сломать! Даже если сесть на маленького дракона, то он просто… — Боги, да причём здесь это! Рейнира, я могу причинить тебе вред, сам того не желая. Пойми, природа хочет, чтобы мы размножались, поэтому мы не всегда можем контролировать свои побуждения. Когда ты вырастешь, ты поймешь, о чем я говорю, почувствуешь это! — Как? — Узнаешь, это ни с чем не спутаешь. — Я буду хотеть, чтобы ты сделал мне детей? Но я не хочу детей! — Захочешь. Не детей, а того, что этому предшествует. Это инстинкт, Рейнира, как у кошки, которая зовет кота. — Но кошке что-то не особенно нравится, когда кот на нее взбирается! Это… больно? — Не знаю, как кошкам, но людям это приятно. Говоря так, он внимательно следил за игрой красок на ее лице. Он видел по движению глаз, как работает ее воображение, и это завораживало, как и румянец, выступивший у нее на щеках. — А когда это случится? — Твой отец просил меня подождать, пока тебе не исполнится пятнадцать, дракон. Ему мучительно захотелось прикоснуться к ней, но он одернул себя. Нельзя. Где-то глубоко в душе ухмылялся Трелас. «Никогда тебе не стать Богом!» — В этом возрасте матушка уже родила меня. Да. И ничего хорошего из этого не вышло. — Просто наберись терпения, дракон. Хорошо? — Ладно, — после некоторых раздумий она, похоже, и впрямь согласилась с ним. — Мне просто жаль, что больше нельзя будет ночевать у тебя. Сейчас вокруг нее не было того ореола искушения, как там, в Дрифтмарке. — Мне тоже. Теперь, успокоившись, он позволил себе обнять ее привычным родительским жестом.