Фальшивый поцелуй

      Похмелье — состояние, которое Накахара успел забыть, но такая штука, что сразу вспоминается, стоит ему случиться; Чуя ещё долгое время лежал безжизненной грудой, а потом понял, что постель слишком мягкая, белье пахнет свежестью, и это было бы очень приятно, если бы он себя не так херово чувствовал. Телефон даже не пестрел пропущенными, но обвиняюще показывал два часа дня. Что же… он у Дазая, это уже хорошо. Только вот комната незнакомая.       Похожая на все остальные. Но бездушных идеальных картин здесь не было, зато растений — целая куча, и на спальной тумбочке лежала недочитанная книга. И таблетка с водой. Накахара проглотил, даже мозгом не думая — если смертельная, то двойное спасибо. И выпил всю воду.       Тело болело, словно он всю ночь бегал, особенно ноги. Медленно вспоминались события вчерашней ночи. Они отвезли собак — кстати, почему они не с Чуей? — и направились в клуб. Там у Накахары скакнуло настроение вверх, и он решил напиться. Дальше вспышками: шот, второй, третий… Кажется, сильно он перебрал, учитывая нынешнее состояние. Чуя открыл дверь, совсем не выделяющуюся на фоне белых стен, и с облегчением нашёл душевую. Поискал какие-нибудь одноразовые штуки и наткнулся на ящик бинтов. Дазай отнёс его в свою комнату. В итоге освежительных работ он пах Дазаем, был мокрым, свежим снаружи, и дохлым внутри, но самое главное — прошлое начало проясняться. Он с ужасом вспомнил, как яро доказывал Тачихаре, что совершенно не пьян, и участвовал в парном танцевальном баттле с Юан, где они, блять, выиграли, завоевав все зрительские симпатии. Потом, кажется, Дазай отвёл его в туалет, а Чуя начал приставать к нему. Или было наоборот?.. Накахара помнил, что они целовались — и было очень жарко, возбуждающе настолько, что из кожи хотелось выпрыгнуть. А потом почему-то он смотрел на Дазая сверху вниз, и, кажется… блять, он помнил, что ехал в такси и жаловался Осаму, что в штанах липко и неприятно—       Пиздец. Лучше бы не вспоминал. Окей, с порядком действий вполне разобрались, умереть от стыда он ещё успеет, потому что с разговорами в голове вообще была пустота.       Травмирующие воспоминания быстро забываются. Чуя надеялся, что это не был тот случай.       Он запаковался в белый гостиничный халат (это не уменьшало неудобства от отсутствия трусов) и решил, что стоит искать хозяина замка. Вопрос, где, и Накахара взял телефон на случай, если сдастся и запаникует. Но Дазай обнаружился на кухне. Улыбнулся, оторвался от книги, и сказал:       — Я знал, что ты пойдёшь за кофе.       Он выглядел забавно: тоже, кажется, недавно вставший, волосы — могила вчерашней великолепной укладки, да и одет в пижаму. И лицо невыспавшееся и недовольное. Чуя помнил, что позлорадствовал, что тот тоже напился. Хоть бы как и сам Чуя.       — Я подумал, что ты подумаешь, что я так сделаю, — парировал он. Голос был ниже, и Накахара прокашлялся. Дазай занялся кофеваркой, и Чуя с трудом забрался на барный стул: — Мне следует знать, что я делал вчера?       — Это зависит от того, в каком состоянии ты сейчас, — ответил Дазай, поставив чашку ароматного кофе перед Чуей. — Но ничего фатального не произошло. Было весело.       Учитывая, что помнил Накахара… Дазай хитро улыбнулся, поняв, что его намёк уловили.       Смущаться не было смысла. Наверное, он говорил Осаму о том, что хочет его? Это было бы неловко, но он смог бы озвучить это и в трезвом виде, просто бы тщательнее подбирал слова. Да и о произошедшем он не жалел, хотя сейчас становилось брезгливо от того, где они потрахались. Типа… тогда у Чуи не возникало вопросов, почему Дазай постоянно мягко, но неотвратимо его затыкает любыми способами, а сейчас он с обречением осознавал, что туалет-то общественный. Там есть другие кабинки. Юан будет вспоминать ему это до конца жизни.       — А где четвероногие? — внезапно спросил Чуя. Странно, что они не бегали вокруг них, пытаясь вытребовать вкусненькое.       — Мы погуляли, покакали, набегались, покушали и теперь спим, — отчитался Дазай. — Эти прелестные создания разбудили меня в шесть, а тебя деликатно проигнорировали.       — Они знают, что я не проснусь, — фыркнул Чуя. — А ты их избаловал.       Дазай вздохнул.       — Ничего не могу с собой поделать.       Чуя закусил губу. Следовало настоять или нет? Он решил, что если состояние и так дерьмовое, то следует сделать его ещё хуже и узнать все сразу, чтобы не получать по нескольку оплеух через перерывы.       — Так… есть что-то, что ты хочешь обсудить?       В последний раз, когда он так напился, то проснулся в психиатрической клинике. Не в качестве пациента, что уже хорошо. В клумбе рядом, но он знал, почему туда шёл.       — Я думал, ты менее раскованный, — Чуя вспыхнул, и Дазай ухмыльнулся. — Но так намного интереснее. Это была разовая акция или?..       — Или, — вздохнул Чуя. — Черти вырвались наружу. Я собирался оставаться приличным как можно дольше.       — Спасибо текиле, — ответил Дазай. — И ещё… Я, наверное, не стал бы поднимать эту тему, но, кажется, тебя это беспокоит—       У Чуи упало сердце. Неужели он говорил о матери? Или о том, что употреблял? Или о том, что привязался к Дазаю, как бродяжка, которую приласкали, и она теперь на все готова, лишь бы его не бросили? Или—       — Ты сказал, что нервничаешь, потому что считаешь, что я опытнее и могу разочароваться в тебе, — начал Дазай. — И что не хочешь рушить наши отношения сексом.       А. Блять.       — Но это бред, — заключил Дазай. — Потому что, Чуя, может, ты и не помнишь—       «Ты самый лучший»       Он помнил. Это отпечаталось в памяти, как выжженое клеймо на коже. Невозможно забыть, и он почувствовал, как в груди теплеет, развязывается узел, который он старался не замечать.       — Так что ты не прав, — закончил Дазай. — Я не разочаруюсь в тебе из-за этого, Чуя. Ты нравишься мне не только как… тело, а как человек.       Чуя закусил губу и отвёл взгляд. Он понимал, сложно было не догадаться, поэтому и не поднимал эту тему, потому что и так ясно, что Осаму ценит его, но сердцу не объяснишь. Он любил наваливать на себя обязательства и ожидать плохого — привычка, от которой избавиться он не в состоянии.       — И я тоже боюсь разочаровать тебя, — неожиданно сказал Дазай. — Боюсь сделать больно, не прислушаться, совершить какую-нибудь глупость… И очень боюсь показать себя.       Накахара вскинулся при этих словах. Он даже не думал о том, что Дазай может испытывать стыд за себя. Ему казалось, что если у него есть опыт, то и бояться нечего. Будто бы то, что Чуя никогда не занимался сексом, будет… преградой, тем, за счёт чего можно повысить собственное самомнение, если тыкать в его неопытность. Что справедливо, но вряд ли Накахаре было бы от этого комфортно.       — Ты хочешь это сделать? — тихо спросил Чуя. — Снять бинты.       Дазай кивнул, не в силах это произнести.       — Но я не хочу отталкивать тебя.       — Дурак, — сказал Чуя и слез со стула. Похмелье решило напомнить о себе, но у Накахары стояла цель, и препятствия на пути не играли роли. Он погладил Дазая по руке, заходя на территорию свеже намотанных бинтов. — Если ты воображаешь мою реакцию, то прекрати. Лучше посмотри на настоящую.       Тоньше намёк он сделать не мог. Дазай посмотрел на него: лицо выражает сомнение, опасение и мнительность. Глаза — больные, будто бы он заранее смирился с итогом. Чуя мягко добавил:       — Если ты готов, Осаму. Я не хочу принуждать.       — Лучше раньше, чем позже? — обреченно усмехнулся Дазай и принялся разматывать бинты.       Он снял верхнюю часть пижамы, и Чуя с удивлением обнаружил, что он замотал весь торс. Не было необходимости прятать от людей то, что они не увидят и так; значит, Дазаю было неприятно на себя смотреть? Чуя поклялся себе, что лучше умрет, чем допустит появиться на лице хоть капле отвращения или непринятия, жалости.       Дазай как в воду ледяную упал: расцепил конец бинта и замер, не имея смелости продолжать.       — Давай я, — мягко предложил Чуя.       Дазай не ответил вслух, но Накахара смог догадаться о том, что нужно сделать. Обнажая кожу с медленной, но неотвратимой скоростью, он словно бы изучал Дазая. Было… не так плохо, как он представлял. Очень много зарубцевавшейся ткани, особенно начиная с плеча, и кожа там перетянулась неправильно, неестественно.       — Это больно? — спросил Чуя, сглотнув. Дазай помотал головой, а потом со смешком произнес:       — Это стягивает. Если не буду активно двигаться, то стану куклой с ограниченными вращательными движениями.       Чуя принялся открывать грудь и физически чувствовал, как Дазай почти не дышал.       — Как ты спасся, Осаму?       — Отец отвлёкся на мать, — сказал Дазай. Грудь была не сильно повреждена: лишь белые росчерки и пятна, ничего сильно выделяющегося. Когда Чуя прикоснулся к шее, Дазай отодвинулся и продолжил мёртвым голосом: — Они крупно повздорили. Он ударил ее. Я слышал звуки и… сделал глупость. Зашёл к ним. Мать лежала на полу и не шевелилась, а отец просто вышел из комнаты. Я пытался… разбудить её, но она не двигалась, и, как я сейчас понимаю, вероятно, она ударилась виском при падении: рядом был угол кровати. Тогда меня это не остановило, и я не уходил от неё.       Чуя рвано выдохнул, садясь у колен Дазая, и тот погладил его по голове, но взгляд был устранен в пустоту.       — Потом запахло гарью. Я очнулся, когда в комнате стоял уже чёрный дым. Вероятно, отец подумал, что если дом сгорит, то труп не обнаружат, но он не учёл меня, — Дазай усмехнулся. — Я… я долго не мог уйти, а когда вышел — коридор был в огне. Мы купили старое здание, древнее и деревянное. У меня уже темнело в глазах и… все остальное. Но я все же попытался убежать. Меня придавило упавшим бревном. Горящим.       Накахара задержал дыхание, боясь смотреть на Дазая. Он…если ему было так плохо, всего лишь слушая, то что испытывал сейчас Осаму? Но его голос звучал равнодушно, спокойно, неестественно. Как будто бы он не вкладывал туда ничего; лишь перечислял факты, складывая из них историю. Жуткую и реалистичную.       — Больше у меня нет воспоминаний. Я отключился, а когда снова пришёл в сознание — меня вытаскивал отец. Потом пожарные, скорая, полиция… Я провел в реанимации несколько суток и плохо помню, что происходило дальше.       — Откуда появились пожарные? — шепнул Чуя, и Осаму впервые посмотрел на него. Заторможенно, но с каплей удивления произнес:       — А я не знаю, Чуя. Я…       Накахара уже и сам догадался.       — Это отец, — едва слышно пробормотал Дазай и сжал его руку так, что Накахара бы зашипел, будь ситуация иная. — Отец вызвал. Он вытащил меня, а перед позвал на помощь.       А потом Дазай засудил его, отправил в тюрьму, где тот покончил с собой.       — Сакуноске-сан не справился бы с ним, — осознание убивало Дазая. — Каким бы хорошим специалистом он ни был, ему не выстоять против связей и денег. Отец… отец сам хотел, чтобы его наказали. Он позволил всему этому случиться. Черт, я…       — Осаму, — с сочувствием произнес Чуя и крепко обнял его.       Дазая трясло, да и Накахару тоже. Почему он постоянно доводит любимого человека до такого состояния? Но подробности, которые вскрылись сейчас… Они прояснили ситуацию, сделали её логичной, последовательной, но и намного болезненнее. Чуя вспомнил, как Осаму сказал в первый раз:       «Только мать»       Он не уточнял, что с ней случилось, позволяя Накахаре думать, что та не выбралась. Но то, что убил её муж, отец Осаму, придавало… Дазай не заслуживал такого, не должен был расти в такой семье. Его прошлое слишком печальное для человека, которым он являлся. Накахара сейчас больше всего мечтал вернуться в прошлое и исправить это, каким-нибудь чудом, но исправить, сберечь. Это травма, которую Осаму будет нести всю жизнь. И как он мог после этого улыбаться, влюбляться, любить? Жить… Чуя был не уверен, что смог бы так же стойко справиться в этой ситуации.       — Я не говорил с ним, — просипел Дазай, хватаясь за Чую. — Не приходил ни разу. Он повесился сразу, как я вышел из больницы. В тот же день, не дав и шанса… Но я бы им не воспользовался.       Отец Дазая дождался, пока Осаму будет в порядке хотя бы физически, и сразу же распрощался с миром. Накахара почувствовал негодование:       — Ты не должен был, Осаму. Он сделал ошибку и боялся встретиться с тобой. Он… просто проигнорировал все, твои чувства, последствия своих действий, и это не твоя вина—       — Я не знаю, Чуя, — отчаянно прошептал Дазай. — Я не знаю… Если бы я пришел раньше? Что, если бы я не трясся в своей комнате, слушая крики, а попытался помирить их? Я всегда боялся, когда они ругались, черт, я до сих пор не выношу, когда на меня кричат, но если бы тогда я набрался смелости и—       — Ты был ребенком, — жёстко припечатал Накахара. — Ты не должен защищать своих родителей. Они должны были делать это с тобой.       Дазай всхлипнул, и Чуя обнял его крепче. Слов тут не найдешь. Нужно просто… быть рядом, чтобы разделить чужое горе.