Treffen in Berlin, 1944.

Как и обещал ровно через три дня, почти в тот же час, как и прошлый, Фридрих приехал во Франкфурт и пробежал через мост перед входом на заставу. Уже другой охраняющий территорию офицер, едва увидев Фридриха, который на заставе навел большого шуму из-за удивительной смены настроения при встрече с ним их капитана и вскоре ставшим одной из главных тем обсуждений за трапезой или перед сном скучающих офицеров; радостно улыбнулся:       — Добрый день, Фридрих! Сейчас Штабс-Гауптмана позову. Фридрих приятно удивился такому настрою офицера и услышал, как недалеко послышался небольшой гул. Он выпрямился и стал поправлять свою одежду, замечая каждую маленькую складку. И через время за забором показался полностью обмундированный Альбрехт, а за ним поперек следовала чуть ли не орда офицеров.       — Фридрих, как добрался? — оказываясь совсем рядом и открывая металлические ворота, взволнованно спросил Альбрехт.       — Хорошо. На этот раз меня не ждут. — лукаво улыбнулся Фридрих и вошел внутрь заставы, где его встретили с большой суматохой.       — Прошу, успокойтесь. — попросил уже вдоволь уставшим от офицеров голосом Альбрехт.       — Познакомьте нас, Герр! Фридрих глядел на них исподлобья, как он часто любил делать, но с очень безобидным и, даже кажущимся, трогательным взглядом. Его совсем светлые ресницы слегка содрогались от излишних глазных движений, которыми Фридрих пытался разглядеть каждого миловидно улыбающегося офицера перед ним. Его голубая радужка в широко распахнутых глазах казалась такой светлой и небесно-голубой, которые Альбрехт по своему искреннему желанию мог бы часами разглядывать.       — Это Фридрих Ваймер, мой младший кузен. — Альбрехт после очередного шума громко кашлянул и продолжил, — У нас сейчас есть некоторые дела, которые мы бы хотели обсудить в обществе друг друга. Так, что живо все по местам. Забыли, что вы на службе, солдаты? Когда все уже разбежались, попутно успев несколько раз пожать руку улыбающемуся Фридриху, Альбрехт достал из кармана портсигару и по привычке протянул Фридриху.       — Ох, совсем забыл, что ты не куришь. — нервно смеясь и ощущая сильную неловкость, которую ранее еще не испытывал в присутствии Фридриха, проговорил он и снова кашлянул.       — Ты прелестно ладишь с солдатами. Не каждый поймет, что ты Штабс-Гауптман. Так еще и Штурмбаннфюрер. — делая сильный акцент на званиях и изображая некий страх, Фридрих широко распахнул глаза.       — Это не так уж и хорошо. Сам знаешь, что было на днях, когда я не смог представить свой авторитет служащим. — с каждым сказанным словом расслабляясь, ответил Альбрехт. Проходя мимо многих сооружений для пограничных дел, в которых Фридрих совсем не понимал что к чему, они медленно шли в известном только Альбрехту направлении. Тот, к слову, долгое время молчал, не зная, как начать разговор. Совсем некстати, раньше ведь так умело вёл любой диалог, будь то «обычные» граждане или высокопоставленные члены Вермахта. Словно, из его головы в одно мгновение исчезли все литературные приемы построения удачного и уверенного предложения.       — Значит, я твой кузен? — немного насмешливым голосом наконец спросил Фридрих, чувствуя явное беспокойное состояние Альбрехта.       — Да… — его голос дрогнул, отчего сам он неприятно удивился, — Боже, да что со мной?       — Ты волнуешься. — как некстати прямолинейно подметил парень, на что Альбрехт сильно заметно покраснел. — Я тоже волнуюсь, mon cher.       — Si tu savais ce que je ressens maintenant, Friedrich… — пролепетал Альбрехт на умелом французском, на что получил долгое раздумчивое молчание.       — Черт, Альбрехт, ты специально это делаешь. — досадно улыбаясь, говорил Фридрих, — Признаю, я не понимаю, о чем ты говоришь.       — Это к лучшему. С этими словами Альбрехт ускорил свой темп, оказываясь намного впереди Фридриха, после чего вообще сорвался на бег. Он долго убегал от него с широкой, казавшейся детской улыбкой на лице, слыша сзади развеселый крик. И когда он подумал, что оторвался достаточно далеко, то остановился и взглянул назад. Внимательно осматривая лес, от каждого близстоящего кустика до макушек деревьев, он не нашел ни одно очертание Фридриха.       — Фридрих? — взволнованным голосом окликнул его Альбрехт и сильно распереживался, в ответ ничего не услышав. — Фридрих! Ты где, Фри?.. Совсем неожиданно оказавшись сзади, Фридрих сомкнул Альбрехта в объятии, чем сильно его напугал. Он успел лишь вскрикнуть и поверх сжать чужие руки, пытаясь остановить.       — Прости, прости меня, Альбрехт. Сильно напугал? — сожалеющим тоном говорил Фридрих и, всё еще не отпуская, ждал, когда тот успокоится.       — Господи, я еще с детства так не пугался. Альбрехт немного подался назад, прикладывая голову к крепкому плечу юноши, и многозначно вздохнул, начиная успокаиваться. Фридрих коснулся кончиком носа всегда аккуратно уложенных волос капитана заставы и вдохнул прелестный запах то ли мыла, то ли мужского бриолина для волос. Снова начиная ощущать некую неловкость между ними, Фридрих тихо заговорил:       — Альбрехт, как ты меня ждал? — он трепетно взял руки Альбрехта в свои.       — Очень… очень сильно, — ответил Альбрехт и прикрыл глаза, ощущая тепло чужих рук.       — Расскажи о себе, — все тем же шепотом попросил Фридрих, настолько сильно обмякший в трепете своих чувств.       — Ты так у всех понравившихся тебе людей спрашиваешь?       — Нет, Albrechtette, только у тебя… Хочу знать о тебе всё… Правда.       — Mon cher, неправильная форма — мужской род всегда с окончанием -ot.       — Albrechton, без шуток, я хочу знать тебя.       — Ну, в таком случае, — Альбрехт игриво закатил глаза и потянул парня за собой, опускаясь все ниже по цветочной поляне, — Я родился в пригороде маленького городка, в семье ярого фаната чистой арийской крови и гауляйтера Генриха Штайна, — он присел на траву, созывая Фридриха к себе, — И, наверное, потому я так рано стал штурмбаннфюрером — отец стыдился меня, и до того, как я окончил школу, отправил по рекомендательному письму на службу в Гестапо.       — Ты этого не хотел? — разглядывая в столь сине-голубых глазах блеск грусти, спросил Фридрих.       — Конечно, не хотел. Я даже не помню, где служил, ведь в стольких местах я был, что и не запомнишь все. — Альбрехт замолк, замечая сочувствие в лице Фридриха: он сидел и хмурил свои до мельчайшей точности прямые брови, смотря, будто, сквозь него. — Не надо жалеть меня, Фридрих. Давай о тебе поговорим.       — Albrechton, что уж говорить обо мне: я сын необразованного arbeiter, работающего на фабрике и домохозяйки, которая не могла и слова сказать мужу. У меня есть младший брат, Эрик, он сейчас учится в школе, недалеко от гостиницы. В семнадцать лет я сбежал из дома, чтобы учиться в национал-политической школе, находящийся в Алленштайне.       — Ты тоже там учился?       — Да, но я и года не продержался. Выгнали.       — В каком году это было?       — В сороковом. — Альбрехт задумался и горько улыбнулся, протягивая руку к светлым волосам Фридриха, которые, как казалось ему, никогда не запутываются.       — Я тоже там учился. — выражение лица Фридриха переменилось и он нагнулся ближе к Альбрехту, который продолжал трепетно гладить его мягкие волосы. — Но за год до твоего поступления отец отправил меня на службу. Фридрих долго молчал, не переставая пристально смотреть на молодого офицера. Он то и дело пытался сказать, что жаль они не встретились раньше, в той школе, но а толку? А Альбрехт в это время наконец смог запутать эти прекрасные для него волосы и улыбнувшись притянул Фридриха к себе еще ближе.       — Жалеешь, что не увиделись раньше? — Фридрих ощущал его горячее дыхание совсем близко и зажмурил глаза, вертя головой в отрицании.       — Тебе 22 года? — лишь задал он, снова переходя на шепот и боясь сделать какой-либо неверный шаг.       — Скоро исполнится 23. — поддерживая его, Альбрехт ответил совсем тихо. Он потянулся к лицу Фридриха, проходясь по гладкой щеке и проглаживая еле ощутимую щетину. — Почему не жалеешь? Я, вот, жалею, что не встретил тебя в школе. На этих словах Фридрих не сдержался и припал к губам Альбрехта, наваливаясь всем телом на него. Не волнуясь, что он весит значительно больше штабс-гауптмана, он продолжал целовать настолько желанные губы, боясь, что это совсем скоро кончится. Альбрехт удерживал его за плечи, стараясь хоть как-то уменьшить напор юнца, но отвечал охотнее самого Фридриха. Осенний ветер проходился по их размокшим губам холодом, но они все также не отрывались от жара друг друга. Наконец, Фридрих отпрянул, дав Альбрехту задышать полной грудью, и скользнул рядом, на осеннюю, чуть пожелтевшую траву, укладываясь на чужой груди.       — Когда твой день рождения? — спросил он, поглаживая форму штабс-гауптмана.       — Через месяц.       — Позовешь меня на именины? — не поднимая глаз, продолжал спрашивать он, а Альбрехт разглядывал длинные светлые ресницы, сквозь которые невозможно было увидеть его голубых глаз. Аккуратный прямой нос Фридриха слегка покраснел от того, что он часто утыкался в довольно грубую одежду Альбрехта, а порозовевшие губы томно двигались в очередном вопросе.       — Обязательно. — Альбрехт потянулся и совсем нежно поцеловал его за нос. — Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя прекрасно утонченный нос?       — Нет, не говорили. — немного смеясь, ответил он и улёгся на грудь Альбрехта, который, похоже, говорил на полном серьезе.       — Правда, будто его лепили скульпторы эпохи Возрождения.       — Неужели сам Микеланджело? — Фридрих снова посмеялся и приподнялся на локтях, разглядывая уже лицо Альбрехта. — У тебя тоже прелестный нос. Когда я в первый раз тебя увидел, то подумал, как могут существовать настолько красивые люди? — он нежно берет Альбрехта за щеку и поворачивает к себе, — Кажется, ты мне так сильно нравишься… Я даже, знаешь… — он немного покраснел и отвернулся от пристального взгляда, — Я мечтал о многом.       — Обо мне? — улыбаясь спросил Штайн и также привстал, — Я тоже был поражен твоей красотой. Никогда не встречал настолько дивного человека с излишне утонченными чертами. Но, знаешь, у тебя кроме красоты есть и чувства, самая настоящая детская и искренняя душа.       — Люблю тебя… — совсем вульгарно, даже для себя, прошептал Фридрих и тяжело задышал, касаясь плечом плеча Штайна, — Я люблю тебя, Альбрехт. Они долго смотрели друг на друга в очень неприятном молчании, которая угнетала с каждой лишней секундой. Альбрехт не отвечал парню, а тот лишь жалостно продолжал глядеть своими большими голубыми глазами.       — Так, думаю нам пора, Фридрих, скоро стемнеет. — отодвинувшись от чрезмерной близости, он встал и протянул руку.       — Ответь мне, прошу.       — Je te souhaite plus que tu ne le penses, Friedrichon.       — Я не понимаю тебя. — желая понять о чем же говорит Альбрехт таким спокойным голосом, резво спросил он и сразу пожалел, что никак не может разобрать эти настолько знакомые звуки, умело создающие французские слова.       — Пойдем, Фридрих. Ваймер все же встал и крепко схватил любимого штабс-гауптмана за руку, боясь, что тот уйдет от него. Он трепетно гладил его руку всю дорогу, как они шли к дому капитана заставы Франкфурта, и молчал, отчаянно ожидая разговора, который бы начал Альбрехт. Он боялся, что сделал что-то не то, боялся, что целовать его было лишним. Но продолжал держать себя в руках и лишь изредка его лицо обретало печальное выражение. Заходя в дом, Фридрих оглянулся и снял с себя потертые туфли, попутно следя, как Альбрехт снимает с себя китель.       — Тебе пора бы штаны надеть, холодно ведь. — наконец заговорил Альбрехт, обращая внимание на шорты Фридриха.       — Я… — не решался он что-либо ответить и просто промолчал, начиная стягивать с себя вязаный свитер. Альбрехт прошел в комнату, которая была обустроена в виде кухни, но в нем не было ничего кроме стола с фарфоровой посудой и газовой плиты, стоящего около большого окна с видом на лесной пейзаж. Он поставил чайник и уселся на стул, следя за хмурым выражением лица Фридриха, который сел напротив него. Оба молчали, не зная о чём говорить. Точнее, знали о чем стоило бы, но не решались начать, боясь друг друга. Наконец Фридрих положил руки на стол и решительно взглянул на Альбрехта:       — Не ответишь?       — Отвечу… — тихо сказал он и отвернул голову, разрывая довольно тяжелый зрительный контакт. — Но боюсь, ты не поймешь меня.       — Почему?       — Я же штурмбаннфюрер, Фридрих, если не забыл. Закончу службу здесь, когда Хофманн возвратится с отпуска, и вернусь обратно в Мюнхен. Ты забудешь обо мне, ведь мы не встретимся больше.       — Я поеду с тобой в Мюнхен, найду там работу, начну копить деньги и… и буду с тобой! — быстро пролепетал Фридрих, хватаясь, будто, за последнюю оставшуюся надежду быть с ним.       — Нет, Фридрих. Тебя там сразу заметят, отправят в военную школу, если сразу не на войну.       — Нет, всё будет так, как в Берлине. — отрицательно качая головой, печально продолжал он, — А если и заметят, я не против начать служить!       — Ты не понимаешь, я не могу допустить этого.       — Я хочу быть с тобой, Альбрехт… Я люблю тебя.       — Знаю… Но я не хочу, чтобы война и тебя коснулась. Я слишком дорожу тобой… Чайник вскипел, чем вызвал громкий свист, и Альбрехт поспешно встал, чтобы выключить плиту. Фридрих тут же подошел к нему, нависая сзади, и совсем аккуратно, почти невесомо коснулся его рук.       — Я тоже дорожу тобой, Альбрехт. Если ты думаешь, что я не справлюсь, то ошибаешься. Я намного сильнее, чем ты. Не только физически.       — Если духом ты сильнее меня, то сможешь справиться с разлукой. — чувствуя сильное давление от Фридриха, Альбрехт чуть сжался и наконец выключил плиту, остановив раздражающий свист.       — Нет, Альбрехт, только не это.       — Фридрих, прошу тебя, ты должен понять, что я не хочу навредить тебе. Твоя искренность и детская наивность убивает меня… Тебе, правда, будет лучше здесь, в кругу семьи, не подвергая себя опасности.       — Перестань! — уже не сдерживая себя, воскликнул Фридрих, — Умоляю тебя, Альбрехт, я не могу потерять тебя… Альбрехт молчал, смотря печальными глазами на парня, которого так сильно желал и одновременно боялся навредить. Молчание было долгим, а взгляды становились более затуманенными. И он сорвался первым, насколько бы сильно не пытался держать себя в руках. Он жадно припал к горячим губам, хватая Фридриха за лицо и попутно пытаясь стянуть с него рубашку. Расстегивая пуговицы, Альбрехт несколько раз промахнулся и в итоге отпустил несчастную рубашку. Фридрих также резво целовал его губы, пытаясь всё больше углубить поцелуй. Он уже без трепета, жадно хватал Альбрехта за те части тела, которые он так сильно желал и, еле приоткрыв расслабленные глаза, взглянул на него, после прерванного поцелуя.       — В спальню. — едва разборчиво пробормотал Альбрехт и быстро, чуть ли не бегом прошел в комнату, хватая Фридриха за руку. На этот раз инициатива была полностью за Фридрихом, который, аккуратно расстегнув пуговицы чужой рубашки, томно вздохнул. Его затуманенный взгляд был направлен то на глаза Альбрехта, то на его тело. На идеально убранной кровати первым упал Штайн, который очень вульгарно изгибался от горячих поцелуев Фридриха, начиная от шеи до самого пупка. Его светлую, больше походящую на белый фарфор, кожу Фридрих смаковал в трепетных поцелуях, жаждущих изучить подробнее желанное тело. Он проходился по каждой части, оставляя за собой влажные следы, и вдыхал вкусный запах любимого Альбрехта. А тот, способный лишь томно вздыхать и пытаться удержать чересчур непристойные стоны, лежал и извивался от излишне приятных ощущений.       — Фридрих… Фридрих, сними с себя… — просил Альбрехт, несдержанно хватая его за подтяжки и желая ощутить нагое тело любимого арийца. Фридрих снял с себя рубашку и почувствовал теплые ладони, которые с трепетом начали блуждать по его груди. Его тело было в разы сильнее и крепче сложено, отчего Альбрехт с изумлением проходился по каждой мышце.       — В школе я занимался боксом. — с ноткой смущения прошептал Фридрих, замечая излишнюю увлеченность Альбрехта, и взял его руки в свои. Альбрехт смотрел затуманенными глазами на нависающего сверху Фридриха и открыл рот, желая что-либо ответить ему, как был остановлен поцелуем. Снова поддаваясь разгоряченному рту Фридриха, он потянулся к его спине и надавил, желая как можно ближе почувствовать его тело. Не прошло и пары секунд, как Фридрих уже стягивал с Альбрехта штаны, ощущая такое же положение и у себя. Медленно опускаясь вниз, он слегка надавил на промежность Альбрехта и улыбнулся, наконец услышав не прерванный и очень вызывающий стон. Стянув совсем белое нижнее белье, Фридрих изумленно взглянул на влажный и очень аккуратный, в каком бы смысле это не звучало, половой орган штабс-гауптмана и наклонился ниже. Подняв глаза, он увидел взгляд Альбрехта и уверенно взял плоть себе в рот, следя как тот опрокидывает голову назад от удовольствия и то и дело открывает рот, отдаваясь каждому новому стону.       — Боже, Фридрих… Альбрехт в попытках удержать парня крепко держал его за волосы, но получалось совсем наоборот: он лишь плотнее прижимал его, ощущая неимоверное наслаждение. Он по несколько раз прокручивал довольно длинные волосы и, отпуская от сильной хватки, проходился по бритым вискам. Он блуждающими и отрывистыми движениями скользил по шее Фридриха, затрагивая уши и щеки при возвращении к излюбленным волосам. Когда Фридрих опустился еще ниже и излишне, как ему казалось, раздвинул ноги, Альбрехт спохватился и попытался остановить, протягивая к нему руки. Но все что ему удалось, это упасть обратно и плотно закрывать руками рот, издающий неподобающие звуки от слишком странных и приятных ощущений.       — Знаешь, что надо делать? — немного хриплым голосом спросил Альбрехт, замечая, как Фридрих отстранившись начал снимать с себя шорты.       — Более чем. Самодовольная улыбка, появившаяся на лице Фридриха, немного смутила Альбрехта. Он устроился поудобнее, следя за тем, как перед ним Фридрих специально очень медленно раздевался и не отрывал пристального взгляда. Его тело, и вправду очень крепко и сильно сложено, что Альбрехт бы не отказался посвятить еще несколько минут подробному изучению каждых его мышц.       — Не тяжело? — через достаточное время прелюдий, уже пристраиваясь к промежности, Фридрих обеспокоенными глазами взглянул на Альбрехта, который улыбнувшись кивнул. Альбрехт крепко обвил руками шею Фридриха и, ощущая сильную боль при принятии излишне крупного органа юноши, протяжно вздохнул. Фридрих принялся поспешно целовать его, начиная с щеки до шеи и плеч, на что Альбрехт невольно посмеялся:       — Все в порядке, Фридрих. С каждым последующим толчком Альбрехт в страхе сорвать голос, затыкал рот рукой или пытался поймать губы Фридриха. Он цеплялся за шею юноши так крепко, что тот иногда припадал всем телом к нему, после чего извинялся. Альбрехт просто не знал куда деть себя от того удовольствия, которое он испытывал прямо сейчас. Он попросту не мог понять, нормально ли таким образом реагировать на малейшие сексуальные потехи, которое с ним творил берлинский парень, настолько сильно влюбленный в штабс-гауптмана и члена Гестапо. Уже лежа в умиротворении и отходя от недавнего безнравственного деяния, Альбрехт щекой приложился на плече Фридриха и слушал его дыхание. Казалось, что это может длиться так и вечность, как мгновение. Потому, Альбрехт пытался запомнить все детали, которое он сейчас наблюдал: россыпь родинок на груди Фридриха, по которым он невесомо проходил пальцами, прикрытые глаза, благодаря которым открывался прекрасный вид на светлые длинные ресницы парня; и даже его темные волосы, замеченные на щеке Фридриха. Эти случайно попавшиеся волосы казались Альбрехту чем-то волнующим и прекрасным, будто они являлись доказательством того, что они связались между собой венчанием или брачными узами.       — Отец был прав. Я очень слаб духом. — тихо прошептал Альбрехт, отчего казавшийся спящим Фридрих приоткрыл глаза и взглянул на него.       — Это совсем не так. — Фридрих нежно поцеловал его в лоб и крепко обнял, — Никто бы не мог сдержаться перед самим Фридрихом Ваймером.       — Да к черту тебя. — смеясь, толкнул его Альбрехт и отвернул голову.       — Ну согласись, я же чертовски горяч. Альбрехт молчал не долго и, все же повернувшись обратно к нему лицом и довольно улыбнувшись, ответил:       — Очень. — заметив счастливое лицо Фридриха, Альбрехт решил продолжить, — До невозможности горячий и пошлый Фридрих Ваймер, о бицепсах которого мечтает вся Германия! — смеясь говорил он и нежно хватая, улыбающегося Фридриха за руку, притянул к себе. — К слову, как долго ты занимался боксом?       — Да так, можно сказать детская потеха. Больших медалей никаких не было.       — Довольствовался синяками? — также не переставая улыбаться, произнес Альбрехт и зачесывая провел по светлым волосам. — Сейчас занимаешься?       — Нет, только работаю. Во благо Тысячелетнего Рейха. — видимо, давно выученным предложением, ответил он. Альбрехт досадно вздохнул и прилег на него:       — Дашь мне несколько уроков, наверняка помнишь какие-то трюки. Стойку с последовательностью ударов, может вспомнишь.       — Альбрехт, честно, тебе с таким миловидным личиком лучше не попадаться на глаза настоящих боксеров. — начиная смеяться, ответил Фридрих.