Treffen in Berlin, 1944.

Со дня, как Альбрехт прибыл на Бранденбургскую заставу прошло около двух недель. Сегодняшним тихим днем он вышел со штаба и стоял у реки Хафель, которая нежно ласкала своими неспокойными волнами каждый камень, лежащий у ее берега. Она шумно журчала под утреннее пение птиц, отчего Альбрехт в душе ощущал умиротворение от ежедневных мыслей о службе, которые наводили на него тоску. Проходивший около реки младший лейтенант с винтовкой «Маузер» за спиной, которые, как раз, были доставлены недавно; заметил Альбрехта и позвал его, спешно приближаясь к нему.       — Хайль Гитлер, Герр Штабс-Гауптман! Я прочистил линии запада, пока новостей нет.       — Хорошо, что нет. — улыбнувшись рыжему пареньку, Альбрехт вздохнул.       — Герр, ступайте домой, сегодня как и всегда никого не будет.       — С чего такие мысли?       — Еще с того времени, как здесь был Штабс-Гауптман Онэ’Беккер ничего не произошло. Герр, ступайте, Ваше состояние за последние несколько дней очень волнуют нас.       — Лейтенант, тогда мне стоит попросить Вас об одной услуге, — Альбрехт опустил взгляд и улыбнулся, — никому не сообщайте, что я прохлаждаюсь в рабочее время.       — Так точно, Герр Штабс-Гауптман! Альбрехт, посмеиваясь такой нахальной заботой младшего лейтенанта, направился к себе. Он прошел линию заставы и зашел в свою комнату. Снимая с себя мундир и кидая фуражку на стол, Альбрехт упал на кровать. Спать ему совсем не хотелось, даже смысла отдыхать он не видел. Ему лишь хотелось поговорить с кем-то, хоть и не по душам, но хотя-бы какой-либо разговор, который мог бы отвлечь его от собственных же мыслей. Он еще никогда не ощущал себя так одиноко, как в Бранденбурге. Даже в Мюнхене, находясь в окружении хладнокровных гестаповцев, он не ощущал себя совсем одним. Возможно, сейчас на него влияли мысли, которые навевали огромную тоску. В голове были лишь воспоминания о Фридрихе, о его нахальных выходках и о грустном взгляде при последней встрече. Альбрехт на днях написал очередное письмо о своих буднях в Бранденбурге и о своей нескончаемой тоске, которое тут же отправил по почте, и сам ожидал ответного письма от Фридриха. Они списывались почти дважды в неделю, иногда бывало, что почта вовремя не доставляла и письма приходилось ждать больше нескольких дней.       — Mon amie, mon bien amie… Альбрехт вспоминал последнее письмо Фридриха, в котором он упомянул о использовании Альбрехтом этих слов. К слову, Альбрехт часто в своих письмах использовал это французское обращение, которое считал очень подходящим для их письменного диалога. Но, оказывается, как писал потом Фридрих, для него значение слова «mon amie» было совсем иным. «Дорогой Альбрехт! Я сейчас на дежурстве получил почту и отлынивал от работы, каюсь, несколько часов. Настолько сильно я ждал и желал твоего следующего письма, прямо как о встрече с тобой! Честное слово, я читал твое письмо по несколько раз и, конечно, был очень удивлен твоим скучным будням в Бранденбурге, о которых ты так негативно отзываешься. Я искренне сочувствую твоему состоянию и душевной нехватке, и надеюсь, что с тобой всё наладится, ведь уже близиться третья неделя твоего пребывания на заставе и, соотвественно, скорый отъезд. Но я хотел бы сказать совсем о другом, не о своих личных планах или новостях, как писал ранее, а о твоих письмах. В самые первые разы, как я читал их, я всегда замечал твои очень красивые слова, которые, казалось, адресованы не мне. Честно скажу, я не очень понимаю твоего отношения ко мне. Мне искренне кажется, что ты, зная мои истинные чувства, просто играешься со мной. Меня сильно волнует, что ты всегда отзываешься о моих словах, как о неком «наивном», «чистом» и даже «детском». Но я скажу, что меня не радуют такие сравнения с твоей стороны, и что я настроен более чем серьезно. И вовсе не вижу смысла в том, что какой-то молодой и красивый штурмбаннфюрер Великого Рейха будет вести себя так несправедливо приятно к такому неприличному человеку, как Фридрих Ваймер. Пожалуйста, скажи, что ты не такой человек, Альбрехт. Докажи, что твое обращение «mon amie», которым ты любишь называть меня, значат намного больше, чем простые слова. Молю, не злись на меня, если кажусь слишком грубым или неучтивым. Но я как никогда честен с тобой и со своими чувствами, которыми желаю делиться лишь с тобой.

Фридрих Ваймер».

Оказалось, что Фридрих совсем не знает французского языка и воспринимает «mon amie», как «любимый». Альбрехта такая неожиданная новость приятно удивила и в который раз убедила в неизменно детской натуре Фридриха. Альбрехт так бы и лежал в своих раздумиях еще неизвестно долгое время, если бы в дверь не постучались.       — Да, войдите. — приподнимаясь с кровати, произнес Альбрехт и подошел к уже открывшейся двери.       — Герр, прошу прощения, к нам снова поставка Вальтеров пришла. — смирно стоящий Себастьян, жалостливым взглядом смотрел на капитана.       — Ох, совсем забыл. Благодарю, Себастьян. Альбрехт накинул на себя мундир, забывая про фуражку, оставленную на столе, шустро вышел из комнаты и прошел с обер-фенрихом в сторону дороги, где был виден остановившийся грузовик с оружием. Дав приказ офицерам выгрузить все привезенные коробки и аккуратно положить все в один ряд, Альбрехт взял в руки протянутую папку с довольно большим количеством бумаг.       — Не сочтите странным мой вопрос, но с чего начальство решило сменить все оружия пограничных войск? — подписывая документы, Альбрехт с интересом разглядывал около тридцати больших деревянных коробок, лежащих на земле.       — Ума не приложу, Герр Штабс-Гауптман. Знаю лишь то, что не только вам меняют Вальтеры — но и всему Вермахту. Видать, приказ сверху, может, даже самого Фюрера. — довольно усталым и недовольным от всей суматохи и больших изменений в системе вооруженных сил Третьего Рейха ответил мужчина.       — Ну что ж, благодарю за службу. — Альбрехт протянул заполненную папку документов и повернулся к младшим офицерам, которым вновь досталась «черная работа», — Так, переносим все эти коробки в оружейную комнату. Коробки друг на друга не ставить! Вечером, после ужина разберём всем отделением.       — Герр Штабс-Гауптман, мы же только недавно меняли наши винтовки. — из толпы раздался недовольный голос и Альбрехт в силу своей доброй натуры лишь вздохнул.       — Я также, как и вы не знаю, почему нам меняют оружия. Но, говорят, приказ самого Фюрера. Так что не расстраивайте Великий Рейх и за работу! Альбрехт достал портсигару и протянул близстоящему Себастьяну. Тот благодарно улыбнулся и, взяв одну, поджёг сперва сигарету своего капитана, после свой. Они долго стояли в молчании и смотрели за работой младших лейтенантов, которые хоть и без какого-либо энтузиазма, но с видной шустростью выполняли задание.       — Сколько лет твоему сыну? — случайно в повороте выдыхая сигаретный дым прямо в лицо Себастьяна, спросил Альбрехт и виновато посмеялся.       — Через неделю месяца три будет.       — Чудно, Бог любит троицу. — ответил он, глядя на счастливого обер-фенриха. — Как зовут?       — Фридрих.       — Прекрасное имя… В честь кого назвали? — на этом вопросе Себастьян немного замялся и, подумав некоторое время, ответил:       — Не знаю, моя жена еще с самого начала мечтала назвать нашего малыша Фридрихом, — Альбрехт затянул сигарету и, выпуская дым тонкой струйкой, продолжал слушать парня, — Знаете, стать родителем в таком раннем возрасте не так уж и плохо. Родители сначала были неприятным образом удивлены, когда только узнали о помолвке сразу после окончания школы. Но, ведь, знаете, нельзя иметь внебрачного ребенка. Вот и взрослая жизнь наступила быстро.       — Но вы счастливы?       — Конечно! Жаль, только по службе меня дома не бывает долгое время. — немного грустным тоном ответил Себастьян и повернулся к Альбрехту, — Герр, позвольте спросить, почему Вы еще не в браке. Хоть и молоды, но, зная ваше место в Гестапо, очень странно видеть Вас совсем одиноким человеком. Раньше отца Альбрехта также мучал вопрос о помолвке сына, но, поняв, что ему не справиться с его трудным характером, он вконец оставил его в покое. А сейчас, услышав такой вопрос, Альбрехт задумался и тяжело вздохнул. Из уст еще юного, почти подростка, обер-фенриха вопрос казался нисколько оскорбительным, сколько сочувствующим в непонимании.       — Я сейчас не способен ответить на данный вопрос, Себастьян, даже себе. Возможно, через несколько-таки лет женюсь и тебя на свадьбу позову.       — Правда, Герр?       — Конечно. Думаю, мы достаточно сблизились за последние несколько недель.       — Честно, я еще не встречал такого человечного капитана, как Вы. Большая честь служить такому Штабс-Гауптману, как Вы! Себастьян элегантно закинул ногу назад и низко поклонился, прямо как сын аристократа в обществе дивных светских дам. Альбрехт удивленно ахнул и поторопился выпрямить обер-фенриха, чтобы никто не увидел его в такой не положенной службе позе.       — Простите, совсем забыл про воинскую серьёзность! Постояв снова в молчании и мельком переглянувшись, они залились сильным хохотом, чем и вправду обратили на себя внимание работающих младших лейтенантов.