Broken and Cursed

Магия всегда оставляет следы. Это была истина, неведомая многим, даже могущественным волшебникам. Мысли об этом крутились в голове девушки, когда она сосредоточенно наблюдала за тем, как тёмная кровь змейкой расползается в котле, превращая зелье из дымчато-серого в приглушённо-рубиновое. Чистейшая, опаснейшая магия. На которую она не решилась бы даже несколько месяцев назад. Слишком уж загадочной, неизученной, непознанной была магия крови. Сколько волшебников теряли всё, обратившись к ней, включая собственные жизни? Девушка невесело усмехнулась, вспомнив своего отца. Что он сказал бы, узнай о её планах? Вряд ли обошлось бы простой авадой. Девушка тряхнула головой, пытаясь сосредоточить взгляд на котле. Она мысленно досчитала до пяти: тотчас серебристые спирали горьковатого дыма поднялись от котла. Варево стало темнеть, растворяя рубиновый блеск в самой глубине котла. Убедившись, что зелье приняло нужный оттенок, девушка взмахнула палочкой, применяя специальные защитные чары и создавая над рабочим столом невидимый магический купол. Затем, потушив огонь, она наконец откинулась на спинку стула, расслабляясь. Шею тянуло от долгого пребывания в напряженной позе, но это было меньшей из всех её проблем. За окном уже начинало светать, в комнату проникал прохладный свет, отражаясь от глянцевой поверхности чёрного стола, на котором лежали ещё не убранные ингредиенты. Ей никогда не нравились все эти пограничные часы: рассветы, сумерки, закаты. В них всегда была какая-то смутная неопределённость, которая мешала концентрировать внимание и навевала уныние. Откинув голову назад, девушка смежила веки и коснулась пальцами висков, массируя их. Больше всего на свете ей сейчас хотелось оказаться в своей спальне и уснуть под треск углей в камине, хотя бы на пару часов закутаться в этот призрачный, словно украденный у чужой жизни уют. Но у неё было ещё одно дело, которое следовало закончить как можно скорее. Девушка подозвала к себе пергамент, по привычке не прибегая к использованию волшебной палочки для столь простых чар. Однако бессонная ночь и колоссальные затраты внутренней энергии на готовку зелья взяли своё. Пергамент неуклюже приземлился почти на самый край стола, а пульсирующая боль в висках тем временем усилилась, став практически невыносимой. Хмурясь, девушка пыталась продумать каждое слово, которое собиралась написать. Мысли путались, с трудом превращаясь в предложения. Красивые, каллиграфически идеальные строчки слишком медленно ложились на бумагу, будто издеваясь. Если бы у девушки были силы усмехнуться тому, насколько непривычно длинным получалось послание, она бы непременно это сделала. Адресат явно будет впечатлён. Перед глазами уже начинало плыть, и когда девушка прикрыла глаза, ощущение пульсирующей боли только усилилось, окончательно выбивая её из рабочего настроя. Наконец, отложив пергамент, она встала и покинула кабинет, запечатав магией дверь, которая тут же будто растворилась, приняв вид стены. Старинные поместья всегда хранили тайны, которые было бы глупо не использовать для собственной выгоды. Зачем придумывать дополнительные защитные чары, когда даже стены здесь готовы оказать услугу своему владельцу? Направляясь в сторону южной спальни, девушка на ходу распускала собранные в косу волосы. Немного помедлив перед дверью, она тихо отворила её и зашла в комнату, стараясь не создавать шума. Тяжелые тёмно-синие шторы не пропускали в помещение первые лучи солнца, поэтому комната была погружена в полумрак, разбавленный отблесками огня в камине и нескольких парящих под потолком свечей. Совершенно ничего не изменилось с того момента, как несколько часов назад она тихо выбралась из постели и отправилась варить зелье. Прислонившись спиной к прохладной поверхности двери, девушка прищурилась, всматриваясь в полумрак. Внутри, погребённое под целым пластом усталости, спокойствия и сосредоточенности, плескалось щемящее чувство, о котором ей абсолютно не хотелось думать. И которое уж точно не хотелось формулировать и осознавать, тем более, сейчас. Единственная вещь, которую девушка понимала сейчас, делая первый шаг в сторону уютных мягких подушек и одеял: определённо, всё было не зря. Старинная сложная магия, затраченные усилия, будто по капле выцеживающие все её силы. Оно совершенно точно стоило того. Той же ночью Альбус Северус Поттер сильно ворочался во сне, сбивал одеяло ногами, не жалел подушки и, в целом, не мог похвастаться спокойствием и умиротворением. Его тревожили странные, смутные образы, которые мелькали в сознании вспышками яркого, режущего глаза света. Он уже успел отвыкнуть от кошмаров, которые ворвались в его голову снова, застав врасплох. Белые тонкие руки девушки тянули его за собой в чащу. Когда они наконец остановились, женские пальцы стали завязывать невесть откуда взявшийся слизеринский галстук у него на шее. Он чувствовал мягкие касания холодных рук, от которых по коже пробегали мурашки, а вдоль позвоночника будто растекались согревающие чары. Вспышка ослепительного света – и слизеринский галстук превратился в удавку, а воздуха в лёгких почти сразу же перестало быть достаточно для нормального дыхания. Ледяной, пронизывающий до костей хохот тут же ударил по барабанным перепонкам, и Альбус начал проваливаться в пустую безжизненную темноту. Кажется, за секунду до окончательного падения он снова ощутил холодные пальцы на своей шее, и удавка исчезла. Тихий шёпот, который он не мог разобрать, вытеснил из сознания жестокий, громкий хохот, растворившийся в тишине. Грудь парня тяжело вздымалась, он не мог сфокусировать взгляд ни на чём, кроме красных губ, которые медленно растягивались в такой знакомой, слегка презрительной усмешке. Как бы он ни старался, не получилось вспомнить то самое имя, которое крутилось на языке, когда он пытался не упустить ускользающий образ. Именно смутные воспоминания об этом имени были единственным якорем, не дававшим рухнуть в зияющую у самых ног черноту. Однако видение исчезло, как мираж или боггарт, которого прогнали заклинанием. Девушка, силуэт которой он всё ещё не мог чётко различить, повернулась к нему спиной и стала убегать всё дальше и дальше в чащу. Альбус бросился следом, но лёгкие горели от недавнего недостатка кислорода. Фигура, закутанная в тёмный балахон, с каждым мгновением всё больше терялась из виду, мелькая среди деревьев... – Подожди! Стой же! – задыхался юноша, продолжая пробираться сквозь чащу вслед за ней. Он бежал, цепляясь рукавами мантии за ветви, не способный её догнать. Постепенно нарастающее напряжение, которое точило острые когти о лёгкие, вперемешку с расползающейся в теле усталостью стало затапливать Альбуса и снова утягивать в удушливую темноту. Тёмный силуэт всё продолжал мелькать между деревьями, стремительно удаляясь. Девушка казалась мрачным видением или бестелесным духом, ведь её совершенно не беспокоили высокие заросли, а сухие ветки не цеплялись за подол длинного балахона, в то время, как Альбус терял последние силы, борясь с обступающей его чащей, явно одерживающей уверенную победу. Девушка же всё бежала и бежала прочь, не обращая внимания на его оклики и просьбы. Наконец, спустя, кажется, целую вечность, этот дремучий лес исчез, и Альбус оказался на краю заросшей вереском поляны, залитой неестественно ярким лунным светом. На долю секунды парень задумался о том, что посреди леса не может быть никакого верескового луга, но эти мысли тут же исчезли, стоило поднять глаза. Девушка стояла в самом центре странного, серебристого свечения, такая же невозможно неуместная в этом диком, страшном лесу, как и эта ледяная голубовато-белая луна и чёртов вереск под ногами. Тёмная ткань балахона упала на землю и больше не скрывала бледные плечи и тонкие руки. Крик застрял у Альбуса в горле, когда он увидел кровь, бегущую по её запястьям. В этом странном, почти обесцвеченном месте она казалась тёмной, практически чёрной. – Нет! – парень закричал из последних сил, давясь воздухом, и бросился к ней, но его словно поразило обездвиживающим заклинанием. Альбус не мог пошевелиться, не мог сделать ни шагу к ней. С ужасом юноша осознал, что ощущает, как и его собственная кровь заливает руки, а запястья горят огнём. И только тогда он вспомнил имя… Видение развеялось, словно было лишь детским кошмаром, что был способен отогнать родительский люмос или ночник на прикроватной тумбочке. Новый, куда более спокойный сон заполнил сознание парня, который неразборчиво пробормотал одно-единственное, самое важное имя, почувствовав фантомное прикосновение тонких женских пальчиков к своей щеке. И тогда мрак рассеялся вместе с первыми лучами солнца, пробравшимися в спальню сквозь плотно зашторенные окна. Впервые за ночь в комнате воцарилась умиротворённая тишина.