Филофобия

Жизнь наполняется всё более новыми и яркими красками, когда дети взрослеют, ведь каждый день они познают новое, знакомятся с людьми, узнают интересные детали. Однако это никак не относится к аль-Хайтаму. Когда бабушка в который раз пинком вышвырнула его из дома, отправив своё драгоценное и уникальное чадо на подготовительные, жизнь юноши стала еще более серой. Если раньше, сидя дома, он каждый раз познавал новое, то сейчас, когда он пошел заниматься в Академии со своими сверстниками, ничего нового он, что удивительно, почерпнуть не мог. Если остальные дети пытались играть, веселиться и как-то участвовать в жизни других людей, то аль-Хайтам проводил всё свободное время за книгами и учебой, поэтому материал, преподаваемый на подготовительных курсах, оказался ненужным, очевидным и скучным для ребенка. Бабушке пришлось выслушать очень много возмущений от внука и, конечно, её нервы не выдержали постоянных жалоб, поэтому женщине пришлось вернуть ребенка на домашнее обучение. Что удивительно, аль-Хайтам был доволен. Если так вообще можно охарактеризовать его состояние по личной шкале эмоционального удовлетворения. Честно говоря, с таким внуком было очень тяжело, ведь ожидать от него можно было чего угодно. Чего угодно, кроме нормы… Периодически учителя предоставляли ему материалы и составляли тесты, которые он сдавал на проверку в Академию. Результаты всегда были отличными, поэтому его бабушка, да и преподаватели были уверены в том, что аль-Хайтам однозначно сможет поступить на учебу в дальнейшем по интересующей его специальности. Тем не менее, его знания опережали уровень развития большинства сверстников ребенка, но бабушка начинала переживать о том, что её внук становится всё более замкнутым, нелюдимым и… другим. Да и то, что он всё время проводил дома никак не шло ему на пользу, поэтому она решила попробовать предпринять очередную попытку выгнать аль-Хайтама из дома. Не окончательно, конечно. Побеседовав со своими коллегами, те посоветовали ей нанять для внука личного тренера по фехтованию. Дело было далеко не в том, что мальчику надо было заниматься чем-то, помимо чтения, а еще и в том, что в стране с каждым годом становилось жить всё опаснее. Тигры, крокодилы, змеи и прочие твари заполоняли опасные и до конца неизведанные леса Сумеру, не говоря уже о бандитах, Похитителях сокровищ, Фатуи и прочих темных личностях. А служба в Академии Сумеру вынуждает проводить исследования вне её стен, из-за чего очень много юных ученых пропадают в лесах и пустынных песках. Вдобавок отношения у Академии с жителями пустыни с каждым годом становятся всё более тяжелыми и натянутыми, из-за чего рядом с границами стены Самиэль становится очень опасно, не говоря уже о тех пустынниках, которые проникают за её территории в джунгли и нападают на торговые караваны, ученых и даже мирных жителей. Бабушка нашла аль-Хайтаму одного из лучших учителей – наемника из пустыни, долгие годы прослужившего в Бригаде Тридцати. Тот с радостью согласился обучать мальчишку за хорошее вознаграждение. Когда женщина пришла домой и сообщила ребенку, что тот теперь будет заниматься с мечом, тот нахмурился и начал очередной спор о том, что он не нуждается в подобном. Затем она начала ему объяснять, почему занятия так необходимы, поэтому аль-Хайтам всё-таки сдал назад и согласился сходить на первое занятие. Нужно было слышать его истерики… И, нет – не аль-Хайтама, а его преподавателя. Тот пришел к бабушке мальчика с громкими криками о том, как многие дети мечтают стать могучими воинами, как упорно трудятся, а этот может лишь язвить и упрекать учителя. Юноше в тот вечер здорово досталось, однако бабушка всё-таки заставила сходить его на еще одно занятие, хотя бы для того, чтобы извиниться перед преподавателем за недостойное поведение. Потом она заставила сходить на еще одно, а затем еще одно… а потом… Он начал ходить сам. Без пинков и напоминаний. Более того, спустя какое-то время занятий, учитель сам пришел к его бабушке, нахваливая юное дарование, рассказывая о том, как хорошо у него получается, что аль-Хайтам схватывает всё налету и упорно трудится, отрабатывая каждое движение до идеала. Мужчина говорил о том, что очень сожалеет о его выборе, ведь из мальца получился бы отличный воин, каких бывает очень мало. Когда аль-Хайтам разговаривал об этом с бабушкой, то лишь обмолвился о том, что его интересует лишь техника фехтования, а не её смысл, ведь бой – это всегда крайняя мера. Он действительно становился более ловким, сильным, выносливым, несмотря на присущую всем подросткам угловатость, а затем ему исполнилось шестнадцать, и он мог поступить в Академию. Когда-то Аль-Хайтам думал о том, что ему нужно поступить на обучение, как можно скорее, однако тогда произошло то, чего он никак не ожидал. То, что навсегда изменило его привычный уклад жизни и надолго выдернуло из привычного графика. Юноша возвращался домой после тренировки. В последнее время он редко занимался с мечом, больше времени посвящая учебе, а точнее, повторению того материала, который был нужен для поступления в Академию. Он решил, что несмотря на желание бабушки пойти по её стопам, все-таки пойдет на обучение в Хараватат, ведь ему больше нравится изучать и структурировать, нежели создавать что-то новое. Да и он уже насмотрелся на мучения своей любимой бабушки, которая часто корпела над чертежами какого-либо механизма. Подобное было не для него. Когда он зашел в дом, его встретила тишина и полутьма. За окном уже смеркалось, но свет в доме так никто и не включил. Окна не были зашторены, на столе остались чертежи каких-то устройств и стопки с книгами по механике. Бабушка сидела в углу зала на диване. Тело её было расслаблено, тогда Аль-Хайтам подумал о том, что она задремала. Пройдя дальше в комнату, он зажег масляную лампу и посмотрел на женщину, на бледном лице которой заиграли бледные лучики золотистого огня. Он позвал её, пытаясь разбудить, однако никакой реакции не последовало, поэтому юноша подошел ближе. Тогда он притронулся к её плечу, и рука её, лежавшая на приоткрытой недочитанной книге, соскользнула с колен, расслабившись. Аль-Хайтам посмотрел сквозь прозрачную призму очков, встречаясь взглядом с её остекленевшими, приоткрытыми глазами. Он увидел, как бледны её губы, лицо, как помутнели глаза. Лицо её не выражало никаких эмоций. По коже пробежались мурашки, но юноша не испугался. В тот момент он почувствовал, как сердце его будто кто-то сжал в кулаке, пытаясь раздавить. Он дотронулся до её руки, прощупывая пульс, который никак не мог найти. Единственное, что он мог ощутить – это холод её кожи. Такой странный и неестественный. Это… должно ужасать? Это должно испугать его? Это может лишь раздавить. Может заставить ненавидеть себя за то, что он не успел. - Почему?.. – прошептал он, будто не понимая, что сейчас перед ним находится труп самого дорого ему человека. – Почему сейчас?.. Он почувствовал, как сильно у него кружится голова. Хватаясь за неё, он опустился на колени, чувствуя, как к горлу подкатывает паника. Он сел у её ног на полу, прислонившись спиной к дивану, и посмотрел на чертежи, оставленные на столе. Интересно, собиралась ли она их вообще доделывать? Почему-то в этот момент он подумал об этом. Когда грусть прокрадывалась в его сознание, он всегда старался думать о чем-то отвлекающем. Однако сейчас он вообще не мог думать ни о чем. Аль-Хайтам положил голову на её колени, будто ожидая, что та, как обычно, погладит его по голове, вплетая морщинистые пальцы в серые пряди. Он будто бы чувствовал сейчас, как та прикасалась к нему, чувствовал, что она сейчас тут – рядом с ним, только не в этом теле. Он чувствовал её намного ближе – в своей душе, на уровне неосознанности, где всё кажется непонятным, туманным и странным. В голове крутились различные, туманные и необособленные мысли, но только не этот самый факт. Факт, что она умерла. Её больше нет. Книга, лежавшая на её коленях, упала вместе с карандашом на пол. Через пару лет он откроет её снова, когда её лицо начнет стираться из воспоминаний, когда он забудет о том, каково ощущать её прикосновения, когда он с трудом сможет вспомнить тембр её голоса и смех. Тогда он откроет эту книгу в совсем другом доме и прочитает: «Пусть моё дитя аль-Хайтам проживёт мирную жизнь». Он вспомнит о том исключительном моменте, когда разрешил себе заплакать.

***

Кавех сидел за столом, перелистывая альбом с архитектурными стилями. Ему осталось доделать оформление, и можно будет отдавать чертеж заказчику. Сроки поджимали, как никогда. Причем не те сроки, которые были установлены заказчиком, а сроки, установленные Дори. Это напрягало больше всего и заставляло архитектора судорожно доделывать проект. Весь вчерашний день он посвятил завершению конструкции и, в целом, работе. Вчера же он отписался заказчику о том, что настаивает о встрече завтра, так как скоро всё будет готово. Тот, вроде как, тоже не горит желанием сильно оттягивать сроки, поэтому сегодня утром Кавеху пришло ответное письмо с подтверждением. Честно говоря, он с опаской открывал его, так как теперь с почтой у него были достаточно дурные ассоциации. Периодически ему всё еще становилось дурно от мыслей о будущем. Практически всю прошлую ночь он провел за работой, а остатки - в своей постели, пялясь в потолок и сотрясаясь. Тогда ему снова пришлось приложиться к снотворному средству аль-Хайтама. Тот показал, в какой именно бутылочке то находится, разрешая временно пользоваться ими при необходимости. Кавех не ожидал подобной помощи от соседа, однако был рад, что у него будут хоть какие-то силы и возможность доработать, ведь его ментальное состояние достаточно сильно угнетается, из-за чего заниматься проектом очень сложно, да и оставаться в трезвом уме тоже. Вот и сейчас он понимал, что ему снова не хватает вдохновения, поэтому обратился к каталогу. Он редко туда заглядывал, так как вся стилистика уже давно пропечаталась в его голове, однако сейчас ему было очень сложно структурировать свои мысли, а у заказчика, как назло, не было каких-то определенных предпочтений по дизайну, из-за чего сейчас Кавеху приходилось импровизировать и думать над тем, какое сделать оформление. Когда-то он сам составлял этот каталог. Там были отдельными рисунками вынесены различные архитектурные стили с пометками, масштабами и часто используемыми материалами. Этот альбом остался у него еще со времен учебы в Академии. Часть он составлял сам, по мере выполнения проектов и домашних заданий, а часть ему потом отдали его однокурсники, так как им старые зарисовки были не нужны. И зря. Кавеху вот пригодились. Решив, что именно покажется ему относительно нормальным, не будет перечить предпочтениям заказчика и аль-Хайтама, с которым тот тоже теперь вынужден считаться, парень наточил карандаш и сел за работу. Настроения и вдохновения не было никакого, однако в бородатые азаровские времена ему действительно часто приходилось работать над совершенно неинтересными ему и скучными типовыми проектами, большинство из которых ему, кстати, теперь приходится переделывать по повторным обращениям людей, желающих сделать своё старое жилище более уникальным. Честно говоря, подобные заказы радуют Кавеха, ведь он сразу ощущает некий прилив энергии из-за того, что теперь он может исправить всю ту грязь, несправедливо считавшуюся тогда Академией стандартом. А еще это в очередной раз доказывает его правоту о необходимости индивидуальности и эстетической составляющей. Больше, чем спорить о своей правоте, Кавех любит напрямую доказывать свою правоту. Темные линии всплывали на бумаге из-под руки мастера. Архитектор считал это занятие чем-то, похожим на медитацию. Подобное очень сильно его успокаивало, заставляло думать о действительно важных вещах, не отвлекаясь на всё сущее. Правда, порой бывает очень сложно сохранять концентрацию. Да даже сейчас, когда вся его жизнь висит на волоске. Сроки – это очень странное понимание для мастера. Кавех может работать быстро, потому что просто привык, однако он считал, что сроки для большинства мастеров – это самое ужасное, что можно придумать, ведь работа должна вдохновлять и приносить какое-никакое удовольствие. А если заставлять себя работать сутками, как это делает сам Кавех, то ничего хорошего из этого не выйдет. Да и некоторые архитекторы просто физически не могут работать быстрее, прорабатывая детали и несколько раз переделывая концепт. Сейчас, продолжая чертить, он пытался учесть все детали, потому что завтра он хотел сдать проект и получить за него предоплату. Если он этого не сделает, то Дори его уничтожит, и это будет просто конец его жизни. Ему побыстрее нужно было доделать чертеж, отдать заказчику и получить деньги. Кавех снова сидел до поздней ночи, пытаясь наконец-то закончить всё до завтра. Он даже не обратил внимания на то, как домой пришел уставший аль-Хайтам. Тому на работу сейчас поступает множество заявок, которые нужно рассмотреть, ведь совсем скоро у секретаря намечается долгожданный отпуск, который он хочет провести не за очередной домашней рабочей волокитой, а в тишине и спокойствии дома. Заметил соседа архитектор только тогда, когда тот поставил ему кружку кофе на стол, получив в ответ благодарность и прокомментировав чертеж: - В целом, выходит нормально, - сказал аль-Хайтам, осматривая чертеж конструкции. – Я даже не знаю, что можно было бы тут изменить. - Да ладно? Ты совсем не будешь докапываться? – Кавеха это удивило. Он подумал, что сосед захочет внести правки хотя бы просто из вредности, однако, глянув на аль-Хайтама, он понял, что тот слишком устал, чтобы вредничать. - Я не могу сказать, что мне нравится, но я и не знаю, что можно изменить, поэтому просто делай так, как знаешь, - сухо ответил тот, зевая и отходя от стола. Кавех не сразу понял, что это была похвала. Да, у аль-Хайтама очень специфичная форма похвалы, однако говорит он всегда четко и искренне. Если он сказал, что нормально, значит, чертеж хороший, потому что, несмотря на его полную отдаленность от архитектуры, молодой ученый в ней тоже разбирался. Было вообще очень мало областей, в которых не разбирался аль-Хайтам, ведь иногда создавалось впечатление, будто он знает всё и обо всём. Это неудивительно, учитывая, сколько всего он прочитал за свою жизнь. Когда сосед ушел спать, Кавех продолжил свою работу. Он практически ни на секунду не отвлекался от чертежа, дабы скорее его закончить, пытаясь залить свою сонливость и усталость кружками кофе. За целый день он достаточно сильно устал, но всё-таки желание доделать проект было сильнее желания поспать. И вот в три часа ночи работа наконец-то была закончена. Осознав, что лучше уже не станет, Кавех в полном своём бессилии бросил карандаш и откинулся на стуле, прикрывая глаза. Неужели у него действительно снова всё получается? Хотелось бы в это верить, ведь если аванс сорвется, то сорвется и его жизнь, а значит, что и все сегодняшние труды были зря. Он очень сильно этого боялся. Парень сотрясался от мысли о завтрашнем дне, будто бы у него снова экзамены в Академии. Убрав все бумаги в тубус, он прибрался, а затем, потушив свет в зале, пошел в свою комнату. Заснуть ему было очень сложно, несмотря на постоянную зевоту и невыносимую слабость во всём теле. Он не знает, сколько ворочался. В какой-то момент у него получилось задремать, однако он практически сразу же проснулся, так как содержание сна было каким-то омерзительным. Кавех не помнит, что именно было в этом сне, но ощущение, с которым он проснулся, было тошнотворным. У него снова не получилось уснуть. Тут он вспомнил о лекарстве, которое принимает аль-Хайтам, и подумал, что можно было бы взять немного. Лень и усталость одолевали его организм настолько, что не было сил даже вставать, зажигать свет, а затем еще и рыться в аптечке, в которой никто давно не прибирался. Конечно, аль-Хайтам показал ему бутылочку в аптечке, однако её же надо было повторно отыскать в этом бардаке. Если он выживет, то надо будет обязательно там прибраться. Мысли сами улетели куда-то в сторону темы бессонницы. Почему аль-Хайтам не спит? Обычно проблемы со сном возникают во время тревоги, стресса и всего подобного, но по аль-Хайтаму не скажешь, что у него с этим есть какие-то проблемы. Наоборот, он кажется спокойным, как удав, в жизни никогда не получавший какой-либо эмоциональной встряски. Конечно, Кавех знает, что это не так. Со стороны его сосед действительно кажется сухим и безэмоциональным, однако у него порой бывают достаточно сильные эмоциональные скачки во время конфликтов и прочего. Просто его эмоции незаметны. Кажется, что только Кавех знает, как распознать в его словах грусть, неуверенность, настоящую злость и прочее. Наверное, он просто слишком долго с ним общается, поэтому знает, как с ним взаимодействовать. И знает о некоторых рычагах давления. А ведь многие даже и не в курсе, что у аль-Хайтама такие есть. В этом уж Кавех точно преуспел. Плавно и беспокойно, но у него все-таки получилось уснуть. Сон был тяжелым, ему снова снилась какая-то смутная неизвестность: пугающая, неприятная и мрачная. Содержание сна было очень странным, спутанным и нелогичным, поэтому он не помнил, что в нем было, разве что осталось неприятное и тревожное послевкусие во время пробуждения. Когда сны только появились в стране мудрости, он обрадовался, что снова сможет их видеть. Ведь сны бывают такими интересными и удивительными, но позже он вспомнил, что скрывается за сладкой и радужной оболочкой ночных видений. Кошмары. Утром, когда Кавех проснулся, он понял, что совершенно не выспался, однако, как такового сна не было ни в одном глазу. Он вполне мог бы позволить поспать себе еще, вот только у него не получилось, ведь мысли о страшном снова роились в его голове. Встав с кровати, он умылся, привел себя в порядок и пошел завтракать. Сварганив кашу, он сел есть, но каждая ложка была съедена с трудом. У него так и не получилось осилить тарелку. Делать ему было нечего, поэтому он решил достать чертежи из тубуса, дабы взглянуть еще раз на них для перестраховки. Конечно, как обычно, он решил кое-что подправить, засев снова на весь день. По крайней мере, ему это помогло отвлечься. Спустя какое-то время домой вернулся аль-Хайтам. - Ты сегодня как-то рано, - прокомментировал его внезапное появление Кавех. - Я взял отпуск, - ответил тот. – Возвращался в Академию, чтобы кое-что привести в порядок, дабы ни у кого не возникло вопросов. - Кто же теперь будет принимать заявки? - Какой-то молодой ученый. Я не запомнил его имени, да и мне всё равно. Главное, чтобы мне потом не пришлось разбираться в его косяках. - О-о-о, я думаю, это неизбежно, - отвечал Кавех, посмеиваясь. Он всё продолжал что-то править, всматриваясь в чертеж и меняя то, что бросалось ему в глаза. Аль-Хайтам, положив ключи на полку, тоже решил всмотреться в работу. - Мне кажется, стало лучше, - сказал секретарь, осматривая чертеж. – Сегодня мне нравится больше. - Да ладно? Тебе что-то может нравится? – удивлялся архитектор, оборачиваясь и недоверчиво смотря на парня. - Представь себе, - ответил тот, нахмурившись. – Опять же, я принимал участие в этом проекте, поэтому… Да, мне нравится то, что я, по сути, заказывал. На самом же деле аль-Хайтам мало помнил, что там было в самом начале. Да и толком не помнил, что было вчера, так как для него это было неважно. Сейчас он хвалил Кавеха исключительно из-за того, что у него наконец-то теперь начался отпуск, а поэтому и появилось хорошее настроение, которое сейчас не хотелось растрачивать на критику и ссоры. - Ах, ну да. Действительно, - он вернулся к чертежу, продолжая править. – Я через час пойду показывать. Надеюсь, что он его примет сразу. - А если не примет? – аль-Хайтам отошел от него, направляясь к шкафу и выискивая интересующую его литературу. - Тогда… я не знаю. Это конец, - голос его снова задрожал. – Мне… мне так страшно. - Перестань, - равнодушно отвечал тот, доставая очередную книгу откуда-то с верхней полки, - это не повод переживать. - Да, если так посмотреть, то у тебя вообще нет поводов для переживания. - Так уж вышло, что моя жизнь беззаботна, - аль-Хайтам сел на диван, укладывая ногу на ногу, и открыл книгу, проводя рукой по шершавым пожелтевшим страницам. – Наверное, это из-за того, что я не трачу время попусту, как некоторые. - О-ох… не начинай. Мне и так тошно, - Кавех ухватился за лоб, потирая его. От этих слов у него действительно обострилась головная боль. - Как скажешь. Секретарь углубился в чтение, а архитектор продолжил заниматься своей работой, пытаясь не накручивать себя, как и сказал сосед. Конечно, это было невозможно. Просто, потому что Кавех такой – он не может не переживать, беспокоиться и паниковать. Он всё воспринимает очень близко к сердцу, в силу своего воспитания и идеалов. И прошлого, изменившего всю жизнь. Время поджимало. Кавех, перекусив немного и собрав чертежи, привел себя в порядок, одевшись, как обычно, шикарно, и отправился на встречу с заказчиком. Почему-то, чем ближе он подходил к цели, тем труднее ему становилось. Руки начинали трястись, а в горле встал ком. Он понимал, что нет ничего страшного, ведь все его работы всегда успешны и идеальны, вот только практически всегда требуется очень много правок из-за пожеланий заказчика. Он с силой сжимал в руках тубус. Дыхание сбивалось, а страшные мысли продолжали роиться в его голове черной, неразборчивой массой из страхов и сожалений. Он шел чисто интуитивно в назначенное заказчиком место, даже особо не понимая куда и зачем идет. Шум городской толпы оглушал его, однако каждый выбивающийся из неё подозрительный звук заставлял Кавеха оборачиваться. Кто знает, может, за ним уже вышли? И вот наконец-то подошел к назначенному месту у пристани. Архитектор огляделся, пытаясь найти заказчика. Возможно, опаздывает. А если он не придет? А если забыл? А если у него возникли какие-то сложности, или же вообще он умер?! Кавех, конечно, неудачник, но не настолько. Всё не может идти настолько плохо. Наверное… Он подождал минут пять, десять, пятнадцать… а затем почувствовал, как к горлу подступает паника. Неужели он действительно не придет? Что ему тогда делать? Это ведь… будет конец. Но вот наконец-то к нему подбежал запыхавшийся мужчина – тот самый заказчик: - Ох! Извините, господин Кавех! – он пытался отдышаться, держась за грудь. – Пришел, как только смог. Меня задержали на работе. - Ничего страшного, - врал ему бледный, словно лист бумаги, Кавех, чуть ли не потерявший сейчас сознание от паники. Сейчас у него гора с плеч упала, когда он понял, что не всё потеряно. – Я принес финальную версию. - Давайте посмотрим… Он достал чертеж проекта из тубуса, показывая его заказчику. Тот внимательно всё рассматривал, задавал вопросы и интересовался о стоимости того или иного материала. И вот наконец-то сказал: - Мне очень нравится, однако есть пара моментов, которые мне бы хотелось поменять… Например, вот эти колонны… Чертовы колонны. Те самые колонны, которые он переделывал из-за аль-Хайтама. Вместе с ними мужчина запросил еще несколько мелких правок, а это значит, что строительство и аванс снова откладываются. Кавех был уничтожен. Он тогда мало понимал своё состояние. Чувство, что время, за которым ты пытаешься угнаться, теперь навсегда потеряно. То самое ужасное, липкое и неприятное чувство, что ты опоздал. Архитектор уже не помнит, что именно говорил ему мужчина. Ему было уже всё равно, насколько сильно его шокировало заявление об очередных правках. Если бы это был другой человек, он бы сказал, что ничего переправлять не будет и что ему нужны деньги сейчас. Но это Кавех. Кавех не станет возникать – он просто вернется домой и переделает. Еще один день. Еще один день, и он сможет закончить. Принесет деньги Дори завтра?.. Нет, завтра уже будет поздно. Скатав чертеж обратно в тубус, он попрощался с заказчиком, тихо и безэмоционально сказав, что отпишется ему, когда всё будет закончено. В полной растерянности он поплелся обратно домой. Теперь шум толпы ушел куда-то на задний фон – туда, где ничего невозможно расслышать. Все звуки смешались в кашу, поверх которой звучал мерзкий звон в ушах. Он оглушал. Жара душила его. Ему хотелось просто упасть в ледяную бездну и раствориться в небытие, где никто не сможет его достать. Вернувшись домой, он поставил тубус в угол, а затем прислонился спиной к стене. Медленно сползая по ней вниз, он ухватился за свои светлые волосы и опустил голову. Апатия. Даже если бы он собирался садиться за чертеж, у него бы ничего не вышло. Надо было догнать этого мужчину и просто сказать ему, что заказ отменяется, ведь он уверен теперь, что никогда его не доделает. А еще он уверен, что никогда не выплатит долг. Просто потому, что это невозможно. Его жизни, карьере, его существованию – конец. Это тот самый последний исход, кульминация, за которой следует точка и белая, нетронутая пустота, на полях которой невозможно написать что-либо, ведь история Кавеха закончена. Он поднимается и смотрит на себя в зеркале в прихожей. В заляпанном омуте стекла он видит своё бледное лицо с темными синяками под глазами. Волосы его растрепаны, и перо, игриво торчащее из волос, теперь опустилось, практически выпадая из пшеничных прядей. Цвет белков сливается с алой радужкой. Отчетливо под веками виднеются кровавые нити капилляров. Ему больно смотреть на себя в это зеркало – Кавех не узнает себя в нем. Острые скулы выступили из-под бледной кожи. Он уже несколько дней нормально не питался. Еда стала для него не каким-то удовольствием, а средством подпитки. Чем-то, в чем он периодически нуждался, дабы не умереть. Сейчас же это казалось для него такой мелочью. Кавех не думал о еде, о сне, о будущем. Ведь, по его мнению, будущего, как такового, уже не было. - Кавех? – позвал его аль-Хайтам, который проходил мимо. – Заказ приняли? Тот медленно повернул голову на источник звука. Посмотрел своими красными глазами на соседа, который сразу же понял, что ему снова плохо, а затем сказал: - Нет. Он медленно отошел от зеркала и направился в сторону своей комнаты. - Что теперь будешь делать? – аль-Хайтам спрашивал серьезно. Он сложил руки на груди, наблюдая за передвижениями архитектора, однако никакого ответа от него не было получено. – Эй, ты меня слышишь? – позвал он его снова. - Слышу, - голос Кавеха звучал тихо и отстраненно. Ему было абсолютно всё равно на вопросы соседа. И… да, он абсолютно не знал, что теперь делать. – Я… я ухожу. - Куда? - Я не… хм… Он зашел в свою комнату, закрывая за собой дверь. Около нескольких минут он стоял, прислонившись к ней, дабы аль-Хайтам не смог войти. Что неудивительно, тот и не пошевелился. Обдумав всё хорошенько, он снова вышел в зал и молча, чувствуя некую легкость и свободу, просто покинул дом. Ключи он брать не стал. Кавех не знал, куда направляется. Единственное, чего он хотел – это закончить со всем, что было в его жизни. Его душа слишком чистая, и грязь этого мира порочно оскверняет каждую мелкую частичку его сознания, от чего ему становится очень сложно жить. Сейчас эта скверна, разливающаяся глубоко в душе, достигла максимума. Теперь он понимает, что ничего не может сделать со своей жизнью, как бы ему не хотелось. Всё всегда будет оборачиваться вспять – боль, гнев, негодование, усталость и… смерть. Может, она его успокоит? Может, она даст какой-то смысл? Говорят, что истинные гении признаются только после смерти. Почему бы не проверить? Он покидает стены города и идет дальше – в джунгли. Кавех идет вдоль реки, дабы шум воды мог хотя быть чуть-чуть заглушить его тяжелые и болезненные мысли. Он надеется, что вот сейчас, - в этот самый момент, - что-то изменится, хотя прекрасно понимает, что поменять в своей жизни ничего не сможет. Всё осталось безызвестным тленом в его душе. Эта хрупкая конструкция, - его сердце, - одно прикосновение, и она упадет в бездну, где тьма поглотит её без остатка, где всё сущее перестанет существовать, а грудь наполнится чувством освобождения, легкости, правды. Он так стремится к этому, что зеленые цвета вокруг смешиваются в единую массу, пролетающую перед глазами. Ему тяжело и одновременно легко. Ему плохо и хорошо. Ему больно, но при этом он чувствует умиротворение. Кавех не знает, что было с ним тогда, однако тогда он решил, что это тот самый финал, который поставит точку в его печальной, короткой, но такой яркой, словно огни ночного города, жизни. Он никогда не мечтал сгореть, но сейчас ему очень этого хотелось. Потирая холодные руки, он дошел до реки, падая у берега. Голова кружилась, и ноги не слушались. Тело ныло от ужасной боли и усталости. Он дотронулся до водной глади реки, зачерпывая немного воды и протирая своё лицо. После этого мир действительно стал немного чище и понятнее, однако тяжелые мысли всё равно не покидали печальный и мрачный разум архитектора. Солнце заволокло тяжелыми серыми тучами. Оно скрылось за ними, будто пугаясь надвигающейся бури. Воздух в вечно влажном лесу, кажется, стал еще более тяжелым и густым, от чего испарина проступала на лбу Кавеха, как бы он не старался стирать влагу с лица. Обратив свой взор в сторону, он еще раз осмотрел окрестности. Это было место рядом с водопадом. Рядом не было ни единой живой души. Не было слышно даже пения птиц и звуков зверей, обитающих в джунглях. Сознание его успокоилось, однако это успокоение больше напоминало чувство опустошения. Чувство, схожее с вечной тоской, не имеющей начала, конца и смысла. Он дотрагивался до воды в реке, собирая немного в руку, а затем выплескивая обратно. Это действие помогало ему успокоиться и прийти в себя. Наконец-то он посмотрел на водопад. Поднявшись с травы, он подошел к месту, где поток воды становится очень быстрым, сшибающим с ног. Кавех посмотрел вниз – в водяную бездну. Дна не было видно, так как внизу образовывалась паровая дымка, скрывающая обзор. Возможно, там острые камни, а может, глубокое дно. Архитектор этого уже не помнил, так как редко бывал в этом месте. Возможно, даже никогда. Пройдя дальше, он нашел очередной выступ в скале. Отсюда открывался прекрасный вид на широкую реку. Она была прозрачная и голубая. Под водной гладью можно было с легкостью рассмотреть множество видов рыб, а над ней цвели в обрамлении зеленой листвы прекрасные лотосы нилотпала, лепестки которых сияли от капель воды даже в такую мрачную погоду. Вскоре пошел дождь. Он капал на светлую одежду архитектора тяжелыми каплями, поэтому вскоре парень весь промок насквозь. Это мало его беспокоило. Сейчас вообще ничто не могло вызвать какого-либо беспокойства в его голове. Все его мысли смешались воедино, и белая дымка мешала панике как-то повлиять на его состояние так же, как и с трудом можно было различить очертания сумерского леса, зелень которого плавала теперь в густом белом тумане, образовавшегося из-за дождя и влажности. Он посмотрел на свою ладонь и наполнил её силой Дендро, распуская в руке бутон. Посмотрев на зеленые лепестки, постепенно распадающиеся, он подумал о том, как же много он не смог доделать. Он так и не смог донести свою истину до мира, изменить его, изменить себя. Всё это смешалось в единую кучу, где каждый день оказался борьбой за выживание. Он утонул в омуте безнравственности и жестокости. Да, такие люди, как Кавех, вряд ли смогут выжить в таком потоке. Это за пределами его идеалов, его мыслей, его жизни. Всё когда-нибудь заканчивается. Так заканчивается и его борьба, изначально обреченная на проигрыш. Почему он сражался? Просто потому, что не мог иначе. Такова его идеология, такова его натура. Таковы правила, которые он выставил для себя сам. Без них не было бы того самого Кавеха. Наверняка многие вспомнят о нем, когда он уйдет. Вспомнят о том, как он был гениален. В место его смерти будут приносить множество цветов, вина и прочих подношений. Возможно, даже поставят памятник. Никто не упрекнет его в слабости, в боли, в бессилии. Все подумают о том, что он сделал нечто возвышенное ради того, чтобы увековечить себя и свой труд в веках. Многие не поймут этой философии, но другие же оценят этот порыв. Кавех – это само творчество, само искусство. Он, словно сошедший с картин художников, идеал, возвещающий о вечной красоте, юности и чистоте. И он действительно пытается таким быть. Чистым, вечным, не утратившим веру в лучшее. Старающимся поднять грязный мир на своих плечах над головой, утопая в болоте из несправедливости и боли. Никто не знает, насколько ему было тяжело сражаться в одиночку. Никто не знает, как сильно болят его плечи от взваленной на них непосильной ноши. Многие скажут, что его репутация безупречна, что он всегда честен со всеми, однако другие назовут его идиотом, неспособным понять грубое и жестокое устройство мира. Кавех его отрицает. Мир не может быть однозначно жестоким и темным, если в нем есть он – тот, кто зажигает тот самый свет в ночи, в бесконечной темной мгле. Недаром его прозвали Светочем. Пожалуй, это именно про него. Но сейчас он затухает. Сила, с которой он горел все эти годы, угасает. Он смешивается с бурой массой дождя, растворяется в земле, в белой пелене тумана и сырости. Забыв своё предназначение, он смотрит на свой Глаз Бога, пытаясь вспомнить, как он его получил и зачем. Вспоминает ту нелепую картину, когда сияющий зеленый камень возник перед ним на тарелке приготовленной собственноручно еды. Тогда он последний раз был в родном доме. Глаз Бога – это сила. Это мечты. Это стремления. Не пора ли ему тогда погаснуть, ведь теперь Кавех уже ни к чему не стремится? Он уже ничего не желает, ничего не хочет, кроме как забыться и раствориться в волнах. В его душе огромная ядовитая брешь, которую невозможно зашить, заделать, как это он когда-то делал со старыми зданиями. К сожалению, Кавех живой. Его нельзя отремонтировать, отреставрировать, изменить конструкцию. Он всегда был слишком добрым, поэтому останется таким до самого конца. Иногда ему хочется назвать себя тряпкой, заставить измениться, но сейчас он устал. Ему надоело каждый раз напоминать себе об этом. Уже и так все знают, какой он слабый. Проводя рукой по гладкой стеклянной поверхности Глаза Бога, Кавех снимает его с пояса и бросает на траву. Здесь ему самое место. Обычно люди очень ценят такие артефакты, или хотя бы следят за ними. Глаз Бога никогда не теряется, потому что его носитель всегда чувствует, где тот находится. Сейчас же Кавех, выбрасывая частичку своей души, не чувствовал ничего. Он спустился чуть ниже к небольшому возвышению над шипящей водяной бездной. Посмотрев вниз, он подумал еще раз о том, уверен ли? Его ничего больше в этой жизни не держало, особенно такие вещи, как мечты. Свои мечты он уже осуществил – отстроил половину Сумеру, прославился, нашел свою идеологию. Вот только с последним была проблема – никто не принимал её, кроме него. Осознавая всю правильность его идеалов, люди вокруг крутили у виска, понимая, что идеалы Кавеха просто неосуществимы. Подобное не может существовать и работать. Он устал. Устал бороться за справедливость, за свои цели, за будущее, которое всё время отдаляется от него, словно на лодке, в то время, как Кавех пытается плыть без всяких приспособлений. Он чувствует, как утопает в этой пучине, и вот сейчас ему хотелось наконец-то почувствовать на себе, каково это – тонуть в бесконечности. Скорее всего, он умрет не потому, что утонет, а потому, что внизу находятся камни. Возможно, во время полета, он разобьется об какой-нибудь уступ насмерть и не сможет даже ощутить, как вода забирает жизнь из его тела. Белая пучина внизу казалась зловещей, когда не любуешься ей, а собираешься спрыгнуть. Неизвестность пугала очень сильно, а страх перед возможным болезненным исходом был очень велик. Тем не менее, Кавех не собирался отступать. У него был только один выход – на тот свет. Рано или поздно его достанут наемники Дори, или же бандиты, а может, просто пески пожрут его также, как и отца, но сейчас архитектор хочет выбрать свою смерть сам. Он предпочитает разбиться, словно ваза, словно хрусталь, разлетаясь на тысячу осколков. Кавех хочет разбить свою душу, дабы боль, скапливающаяся внутри неё годами, могла наконец-то выйти наружу, увидеть свет, смываясь дождевой водой вниз – в течение реки. Закрыв глаза, он сосредоточился на звуке. Шум дождя, водопада, тихий крик сумеречных и тропических птиц. Вдалеке гремит гром, напоминая всем живым о силе стихии. Шелест листвы, об которую разбиваются капли дождя, успокаивают и лишают Кавеха какого-либо страха. Собравшись с мыслями, он выдохнул. Выдохнул и сделал шаг вперед. Шагая навстречу неизвестности, он не испугался возможного исхода. Чего бы с ним не приключилось – это не будет ужаснее нынешнего положения вещей, ведь куда еще хуже? Пожалуй, лучший исход – это уйти, будучи молодым и знаменитым. Уйти, не оглядываясь назад. Уйти, оставшись эгоистом, наплевавшим на чувства тех, кому был некогда дорог. Уйти, потому что остается лишь один выход. Вперед. В следующее мгновение Кавех почувствовал, как земля ускользает из-под ног. Он ощутил чувство легкости, но и долю страха, однако, так как он закрыл глаза, водяная бездна внизу не ужасала его. Он сделал шаг, как это делают, ступая на новую ступень, только не вверх, а вниз – в невесомость, готовую поглотить любого целиком, смешивая тело с голубой речной волной. А затем он почувствовал… полет. Словно два ангельских крыла возникли за его спиной и понесли ввысь – к солнцу, где он собирался сгореть дотла, как самый яркий луч, рожденный среди темных, непроницаемых джунглей. Нет, он не взял с собой планер, посчитав, что тот ему больше не пригодится. Всё было куда ужаснее. Что-то с силой обхватило его за талию и понесло дальше – прямо, пикируя мимо водопада и спасая несчастного архитектора от ужасной участи. Кавех открыл глаза и понял, что его за плечи держит никто иной, как аль-Хайтам. Судя по всему, тот молниеносно отреагировал, когда архитектор хотел прыгнуть вниз, поэтому использовал Глаз Бога и телепортировался рядом, хватая Кавеха и улетая на своём планере. Они завернули чуть ниже под поток воды на небольшой островок в скале. Аль-Хайтам, плохо справляясь с управлением, бросил неудачливого самоубийцу на землю, сам кое-как приземляясь напротив. Кавех ничего не понимал. Он поднялся и прислонился спиной к скале, утыкаясь взглядом в землю. Картинка перед глазами расплывалась, он до сих пор не понимал, что истина, а что сон, однако то, что аль-Хайтам сейчас просто взял и спас его, просто не укладывалось в его голове. Тот же был в не меньшем шоке. Он пытался отдышаться от такой резкой нагрузки. Кажется, секретарь точно не рассчитывал, что ему сегодня снова придется спасать чью-то жизнь. В последнее время это происходит слишком часто. Аль-Хайтам поднялся и подошел к Кавеху, вставая напротив и злобно ударяя кулаком в скалу недалеко от его головы. - Какого черта ты творишь?! – кричал он. Аквамариновая голубизна его глаз разъедала потухший алый контур вокруг зрачков Кавеха, который с удивлением и непониманием смотрел на своего спасителя. Он никак не отреагировал на его слова, и тут аль-Хайтам не на шутку разозлился. Он схватил его за шиворот и с силой ударил по лицу. В этот самый момент на лице секретаря отразился яростный оскал. Кавех впервые видел его в таком состоянии; тем более никогда не видел, чтобы тот опускался до насилия, даже в сторону ненавистного ему человека. Парень схватился за ушибленную щеку, в то время, как аль-Хайтам вновь прижал его к стенке, требуя ответа: – Еще раз. Какого черта ты творишь?! – продолжал кричать на него тот. - Я… я не… - Ты серьезно? Ты решил сдаться?! Хочешь, чтобы я всем рассказывал, какой ты слабак?! - Я… не понимаю, - он хватился за голову, потихоньку приходя в сознание. – Как ты меня нашел?.. - Шел за тобой всё это время. Я вышел за тобой сразу же, но ты так и не услышал, как я звал тебя, - тот начал потихоньку успокаиваться, и наконец-то смог отпустить бедного Кавеха, тем не менее, взгляд его всё еще оставался суровым, а грудная клетка активно поднималась, будто бы из его сердца сейчас снова вырвется вся скопившаяся ярость. - За… зачем?.. – он вытирал руками мокрое от дождя лицо, ощущая, как пульсирует под его пальцами горячее от удара место. - Ты еще спрашиваешь? Ты вел себя странно. - Зачем ты… спас меня? Кавех говорил тихо, хрипло и растерянно. Он наконец-то нашел в себе силы снова посмотреть ему в глаза, несмотря на долю смущения и страха, из-за своего поступка. Он не понимал, как человек, который, казалось бы, должен его ненавидеть, просто взял и проследил за ним, дабы ничего не случилось, а потом еще и спас, когда он прыгнул с обрыва. Всё это не укладывалось в его голове. - А ты подумай, - сказал аль-Хайтам, глядя ему в глаза, снова затем срываясь на крик: - Хоть раз в жизни, Кавех, подумай своей головой! Проанализируй ситуацию и скажи, почему я тебя спас?! - Я… я не понимаю… - он хватался за мокрые волосы, с силой оттягивая их. Ему сейчас очень хотелось вырвать из себя пару клоков из-за подступающей к горлу паники. - Подумай… Скажи мне, Кавех, давай! Скажи, почему я всегда был готов тебе помочь, почему я приютил тебя у себя дома, почему до конца занимался с тобой той чертовой научной работой, почему всегда готовлю тебе еду и покупаю разные вещи?! Почему я спасаю тебя от смерти, Кавех?! - Я не знаю! – воскликнул Кавех, чуть ли не срываясь на плач. Вот сейчас он действительно чувствовал себя так, будто отвечает преподавателю на экзамене. Ему хотелось просто провалиться под землю, исчезнуть, снова спрыгнуть с водопада. – Я правда не понимаю, аль-Хайтам… - Не понимаешь? Ха… - он отошел от него, смотря на водяной поток, минуту назад едва ли не убивший его соседа, а в худшем случае и его тоже. Удивительно, как такая прекрасная стихия может быть столь опасной. Аль-Хайтам знал эту опасность, но никогда не думал о ней. Никогда такой прекрасный водопад не казался ему таким ужасающим, как сейчас. Сейчас он смотрел на эти потоки, и сердце его сотрясалось, ведь в голове всплывала картина, как Кавех, стоя у края бездны, сделал шаг вперед. Отбросив эти мысли, секретарь повернулся к нему. Лицо его скорчилось в несколько презренной и злобной гримасе, с которой обычно люди плюются оскорблениями: - Потому что я люблю тебя. Он смотрел на Кавеха, и влага стекала по его хмурому лицу. Сдвинутые к переносице брови, полуприкрытые глаза. Полуоткрытый рот, всё еще жадно глотающий влажный воздух. Это не было похоже на лицо человека, который признавался в любви. Кавех не понял, что это значит. Ему показалось, что он не так услышал, поэтому решил переспросить: - Что?.. - Мне повторить? - Ну… я… - он был в замешательстве, так как не знал, каким образом ему нужно реагировать, однако его задумчивость и непонимание теперь переключились на другую проблему. - Я люблю тебя, Кавех, - уже спокойнее повторил аль-Хайтам, тем не менее, лицо его оставалось таким же суровым. Он стоял, сверля Кавеха этим взглядом, будто пытаясь выжечь дыру в самом его сердце. - В… в смысле, любишь? - В том самом смысле, - твердо отвечал аль-Хайтам, нисколько не смущаясь этих слов. - Это… Это невозможно, - он опустил глаза и снова схватился за свои мокрые волосы, зачесывая их руками назад. - К сожалению, возможно, - тон секретаря звучал действительно крайне печально, будто он прекрасно знал, каким будет исход этого признания. - Почему?.. Ведь я… Я думал, ты меня ненавидишь… - Я не знаю, почему, Кавех! – он снова подошел немного ближе, дабы тот отчетливо слышал его крики: - Я не знаю, почему так! Но я не смогу вытерпеть еще и твою смерть! Я просто не могу дать тебе умереть! Кавех смотрел на него, как идиот, не понимая, что сейчас происходит. С одной стороны, всё это казалось ему шуткой. Потом он подумал, что спит, а затем решил, что сошел с ума. Одно было ясно – происходящего просто-напросто не может быть. Аль-Хайтам отошел к скале и тоже прислонился к ней спиной, сползая вниз. Он весь до нитки промок и не мог прийти в себя. Парень никак не планировал, что сегодняшний день придется омрачить этим чертовым признанием. - И… как давно? – решил спросить Кавех, понимая, что молчание не даст ему ответы на все возникающие теперь в голове вопросы. - Давно. Очень. - Почему ты молчал? - Почему молчал? – тот посмотрел на него с нескрываемым раздражением. – Ты серьезно? Ты же ненавидишь меня. Ненавидишь мои претензии, ненавидишь, когда я дома, ненавидишь всё, что со мной связано. И я должен был тебе признаться после всего? - Я… не… Я думал, что это ты меня ненавидишь… Если бы я знал… - Не ищи формы для оправданий, Кавех, - он поднялся, вытирая мокрое лицо руками. – Просто не обращай внимания. Мне не нужна твоя взаимность. Единственное, что мне нужно, - он снова посмотрел ему в глаза, уже без той ядовитой злобы: - чтобы ты жил. Он отвернулся и бросил еще один беглый взгляд на водопад, как бы презирая его за само существование, а затем просто пошел вверх по реке в сторону города. - Куда ты?! – крикнул ему вслед Кавех, но тот лишь остановился на минуту, будто захотев повернуться, а затем молча пошел дальше. Архитектор поднялся и посмотрел ему вслед, понимая, какой же он идиот, раз не мог распознать таких очевидных вещей. Аль-Хайтам… Любит его? Может, это и правда сон?.. Кавех не помнит, сколько еще сидел в этом самом месте, раздумывая. Водопад, бурный поток которого смешивался с проливным дождем, заглушал страшные мысли о том, что теперь ждет его в будущем. Почему-то теперь, после всего произошедшего, вероятное нападение головорезов не казалось таким страшным, не говоря уже о накручивании процентов от Дори. Он действительно только что был готов покончить с собой?.. Какой же идиот. Теперь, медленно поднимаясь на ноги, он осознавал, как сильно напортачил. Подумал о том, каково было бы получить его матери извещение о смерти сына, каково было бы всем его друзьям, да и Дори, которой так никто и не выплатил долг. Возможно, что долг пришлось бы выплачивать его матери! А он тут собрался прыгать со скалы… От всех этих мыслей он хотел вырывать волосы на голове. Особенно от самой последней новости – того признания аль-Хайтама. Звучало оно очень странно, но Кавех был уверен в том, что правильно понял посыл. Аль-Хайтам любит его ни как семью, ни как друга, ни как брата. Он любит его, как любят человека, проникшего в самое сердце. Он любит его с иной – романтической стороны. И именно это пугает и изумляет Кавеха больше всего. Он не уверен, что хочет в это верить, но слова аль-Хайтама подтверждают обратное. В другой любви признаются совсем иначе. И сейчас он чуть ли не покончил жизнь самоубийством на глазах у человека, который его любит. Неужели он мог кому-то сделать настолько больно? Он снова дотронулся до щеки, по которой со всей силы ударил аль-Хайтам, и подумал о том, что заслужил это. Да, он заслужил еще тысячу таких ударов, потому что сделал ужасную вещь – заставил любящего человека смотреть на его смерть. Грудная клетка снова хотела разорваться от крика, но Кавех сдержался. Он посидел еще немного, прикинув, что к чему, а затем поднялся и тоже пошел в сторону города. Нужно догнать аль-Хайтама и поговорить. Серьезно поговорить. Конечно, он не был уверен, что в этом разговоре есть необходимость, особенно учитывая в каком они оба находятся шокированном состоянии. Возможно, им стоит переждать. Теперь Кавех испугался. Испугался не на шутку. Он не мог вернуться домой. Во-первых, потому что не взял ключи, во-вторых, потому что ему стыдно смотреть в глаза аль-Хайтаму. А в-третьих, он сейчас морально не готов что-либо обсуждать. Взвесив все «за» и «против», он пошел в обратную сторону – в Гандхарву, где его друзья всегда готовы приютить. У него и оправдание есть – был недалеко и промок до нитки, пришел переждать дождь и «Ой! Одежда вся промокла! Что же теперь делать?» Учитывая, что сейчас самый разгар сезона дождей, этот будет длиться долго, поэтому до вечера домой он не доберется, да и если он придет к Тигнари в Гандхарву, то его под такой дождь никто и не выпустит. По дороге он принялся размышлять о произошедшем. Конкретно – о словах аль-Хайтама. Чего такого он в нем нашел? Что могло заставить его полюбить? Красота? Ну, это точно не тот критерий, по которому аль-Хайтам будет оценивать людей. Ученость? Возможно, ведь он очень любит с ним спорить и дискутировать, но недостаточно. Может, заслуги? Тоже сомнительно. Ах, да… если так подумать, то Кавех вообще единственный человек, с которым у аль-Хайтама были какое-то близкие отношения, по типу дружеских. Больше он никогда и никого не подпускал к себе. Были, конечно, какие-то девушки, однако большинство из них нельзя и назвать подружками, так как общался он с ними исключительно по делу, да и кратко. Правда, была какая-то одна, с которой он встречался. Две недели. А потом она его бросила, так как просто не смогла терпеть его нрав. Так что получается, что Кавех – это человек, который терпит его дольше всего, а получается, что… … Кавех – единственный самый близкий человек для аль-Хайтама, ведь у него не осталось семьи и каких-то родственников. Раньше архитектор никогда об этом не задумывался, однако сейчас он четко это понимал. У аль-Хайтама никого нет. Совсем. Он один в целом мире. В детстве его еще опекала бабушка, однако она умерла еще до его поступления в Академию. Кавех не помнит её, однако очень многое слышал, так как имя её нашумело среди ученых Кшахревара. Родители аль-Хайтама умерли, когда он еще был маленьким. Все свои проблемы он научился решать с детства. Он никогда не плакал, никогда не жаловался, никогда ни о чем не просил. Это человек, которому ничего и ни от кого не было нужно. Но человек не может всегда оставаться исключительно изолированным. Рано или поздно ему понадобится отдушина. И, судя по всему, для него эта отдушина – Кавех. Человек, которого любят все, даже такие нелюдимые существа, как аль-Хайтам. При том, что тот является единственным человеком, у которого с Кавехом плохие отношения. Но такие ли они плохие на самом деле? Может, архитектор чего-то не понимает? Может, он неправильно смотрел? Может, он был невнимателен? Или просто не думал, что за маской сарказма, злобы и оскорблений на самом деле таится глубокое уважение и… любовь?.. Уму непостижимо. Сейчас в голове Кавеха рождалось множество ужасных мыслей. И самая первая была о том, что он проклят. Проклят за то, что не смог удержать отца, заставив пойти на турнир. И теперь его проклятье – это аль-Хайтам, который не дает ему умереть, который везде его преследует и терзает. Так ли это плохо? Сейчас Кавех не знал, ведь он до сих пор до конца не принял тот факт, что секретарь что-то к нему чувствует. Всё это напоминало какую-то неправильную и безумную историю. Судя по реакции аль-Хайтама, он не ждет от него взаимности. Возможно, что и не хочет. Но теперь Кавех будет чувствовать себя виноватым в том, что не может взаимно полюбить. Или может? Он еще до конца сам не понял. Ему стоит во всем этом разобраться. Например, принять то, что забота аль-Хайтама всегда исходила от чистого сердца, что он всегда был рядом, потому что любил, что он никогда не пытался сделать ему больно – он просто хотел его предостеречь. Он всеми силами пытался спасти его, но Кавех не слушал. Пройдет много времени, прежде чем он действительно осознает то, что аль-Хайтам спасал его всё это время. И будет спасать дальше, если понадобится.