Филофобия

Аль-Хайтам родился в семье самых обыкновенных ученых, и, как полагает самым обыкновенным ученым, в следствии экспериментов те достаточно рано ушли из жизни. Его бабушка осталась единственным близким ему человеком на всем белом свете, однако данная трагедия случилась так рано, что парень даже и не помнит, как это произошло. В то время он плохо осознавал такое понятие, как смерть. Да, он понимал, что это, однако не знал, как подобное происходит с людьми. Для него было знакомо понятие физической боли, что часто бывает сопутствующим явлением при приближении смерти, вот только отчетливого понимания, как это случается, у него не было. Поэтому, когда к нему пришла бабушка и сказала, что родители погибли, он не сразу понял. «А как это… погибли?..» Женщина не была особо тактичной натурой, хоть и тоже обладала какой-никакой нормой воспитания детей. Однако, понимая, как уже в детстве аль-Хайтам походил на его отца, решила, что нет смысла скрывать от него правду, утаивать такие аспекты, как смерть, а также строить в голове своего ребенка какое-то особое «радужное» понимание вещей вокруг, дабы сгладить его взросление и сделать детство, лишенного родителей, счастливей. Аль-Хайтам не плакал. Не плакал, потому что сначала не понял. Потом, когда бабушка объяснила ему, что «погибли» – это окончательный уход его родителей, - она прижала его к груди, погладила по голове и сказала, что всё будет хорошо. У него не было повода ей не верить. В эту ночь он впервые за своё детство мучился бессонницей. Его изводили мысли о том, что он никогда не увидит лица отца и матери, что он никогда не услышит их голос, не увидит, как они сидят в зале, перелистывая пожелтевшие страницы книг из их домашней библиотеки. Это отдалось очень странной и неизвестной болью в его сердце, сжимающей грудь стеклянными когтями неведомого зверя, завывающего глубоко внутри, – в самой душе, - очень мерзко, протяжно и… грустно? Грусть. Тоска. Печаль. Боль. Тогда он понял, что боль физическая – ничто, по сравнению с болью душевной. Аль-Хайтам вспомнил слова матери, когда случайно ударялся обо что-то и плакал: - Ты же уже взрослый. Чего ты плачешь? Ты же знаешь, что, если плачешь ты, то плакать буду и я, - она гладила его по серебристым волосам, дабы хоть как-то унять физическую боль. Дети всегда нуждаются в маме в тяжелые моменты. - Я не хочу, чтобы ты плакала. - Ну вот. Не так уж и больно, правда? – она посмотрела на него своими аквамариновыми глазами, и мальчик кивнул ей, шмыгая носом. Женщина поцеловала его в лоб, и к нему пришло осознание того, что всякая боль стихает, если осознать простую истину. Боль можно перетерпеть. Даже душевную. И сейчас, лежа в полной темноте, он ощутил боль. Он понял, что ему не просто грустно. Ему больно. И мальчик заплакал. Заплакал в последний раз, осуждая себя за каждую слезинку. Сжав руки в кулачки, он тяжело дышал, пока слезы лились на простыни. Аль-Хайтам молчал, чтобы бабушка его не услышала. Чтобы мама его не услышала.

Ведь если он плачет, значит, что и где-то там плачет она.

***

Руки дрожали, разрывая очередной чертеж на мелкие кусочки. Он разбрасывал их по всей комнате, созерцая очередной устроенный собой же бардак. Вечный голод его разума разрывал клетки мозга так же, как пальцы сейчас крошили на кусочки бумагу. Минуту Кавех сидел в молчании, понимая, что всё содеянное – бред, что всё изображенное – бессмысленно, что всё его будущее – тлен. Но, принимая все эти факторы во внимание, он всё равно доставал новый чистый лист. Кавех обожал запах бумаги. Это был запах, который можно охарактеризовать, как очерствевшее дерево – увядшее, засохшее, прошедшее кучу различных обработок, однако воссозданное в чем-то новом и более совершенном. Это ассоциировалось у него самим понятием архитектуры и искусства в целом. Он вдыхал её аромат, проводя своими худыми и нежными дрожащими пальцами по белому полотну, надеясь, что этот запах поможет обрести ему вдохновение хотя бы на пару минут. Вспоминая начало предыдущего чертежа, он вычерчивает основу, полагаясь на выведенные им ранее расчеты размеров и соотношений. Примерно полчаса ушло у него на всю эту уже заранее продуманную рутину, однако, закончив первый этап, практически идентично повторяющий предыдущую версию, он смотрит на чертеж и тяжело вздыхает, понимая, что всё еще впереди. Кавех пытается. Всю свою жизнь он пытается создавать. Делать что-то, что будет иметь хоть какой-то смысл. Он считает, что нет ничего лучше, чем делать нечто полезное для других. Искусство само по себе не имеет смысла без восприятия человека, однако архитектура, даже лишенная какого-то творческого смысла, всё равно несет в себе пользу. Конечно, сам архитектор считал, что архитектура без эстетики не должна существовать, в отличии от некоторых ученых Академии, эпоха которых прошла вместе с уходом Азара. Пожалуй, это то немногое за что можно похвалить аль-Хайтама, учитывая, что он активно принимал участие в тех событиях. Хоть он так и не выяснил в подробностях, как именно. Мысли об аль-Хайтаме перебили весь его настрой на работу. Он сразу же подумал о том, что опять вовремя не оплатил аренду, и о том, что завтра он снова услышит очередное напоминание об этом. Было бы здорово тоже иметь постоянное место работы, куда он сможет убегать от взора его вечно злобных двухцветных глаз и желчи этого мудреного языка, постоянно поганившего Кавеху настроение, но тогда тут только два варианта: снова возвращаться в архитектурное бюро, или же снимать новое помещение, а какой в этом смысл, если он и так снимает жилье? Тогда у него совсем не останется средств на закрытие долга. Новая волна мыслей окатила его голову, заставляя и так напряженные извилины болеть сильнее. Кавех понял, что совсем скоро ему нужно будет заплатить Дори, а у него чертеж только на самом начальном этапе. Предоплату он получит только, когда план будет доделан, что отбивает всякое настроение и вдохновение соответственно. Обещанная заказчиком сумма должна закрыть кредитный долг этого месяца. Возможно, ему хватит на аренду, благо не такую большую – «спасибо» старой дружбе! А вот на прочие расходы… маловероятно. Когда он получит эти деньги? Кавех понятия не имел, потому что сейчас он сидел за столом в гостиной, держал в трясущихся руках карандаш и понимал, что этот момент настал. Он не может рисовать. Он прекрасно помнил это состояние, вот только не по себе, а по своей матери. У неё бывало такое, что ей приходилось задерживать проекты из-за того, что она банально не могла чертить. Она абсолютно так же сидела за столом с карандашом в руках и пыталась сделать хотя бы одну линию. Голова была пуста. Абсолютно. Кавех взял линейку и сделал одну линию, но никакого смысла это в целом не дало, поэтому он благополучно стёр её. Около минут пяти он тупо пялился в чертеж, пытаясь придумать, что делать дальше, а затем попытался еще раз нарисовать что-то наобум. Снова понимая, что зародившаяся в его голове идея на практике будет выглядеть ужасно, он стёр и эту линию, на этот раз отбрасывая карандаш на край стола и потирая ладонями лицо. Мысли, словно опарыши над гниющим трупом, роились в его голове черной тленной кашей, вынуждая его рисовать у себя в голове всё более ужасные картины будущего. От этого проекта, как и практически от всех остальных, зависит его будущее, так как судьба архитектора каждую секунду висит на волоске. Он ужасно устал от этого вечно убитого и сломленного состояния, когда его жизнь буквально является одним большим кредитом, который он не уверен, что когда-либо выплатит. Кавех сто раз винил себя за свою глупость, однако смотрел на свой Глаз Бога и думал о том, что всё содеянное им в какой-то мере имело смысл. Вот только какой? Архитектор часто задумывался о том, что обозначало появление его Глаза Бога. Он появился в самый тяжелый этап его жизни, разделивший всю его биографию на «до» и «после». Действительно, практически всё поменялось в того момента. Из вполне успешного человека он превратился в нищего, живущего практически за чужой счет. Из человека ответственного он превратился в вечно желающего напиться до беспамятства идиота, постоянно ничего не успевающего. Но до постройки здания, изменившего его жизнь, он делал лишь серые типовые постройки, а сейчас же ему часто поступают действительно важные, творческие заказы. Ах… ну да… Он же еще и местная знаменитость. Почему-то этот факт казался ему особенно смешным. В плохом смысле, правда. Он снова берется за карандаш и тяжело вздыхает. Если сделать так?.. Нет, отвратительно. А так?.. Нет, это пойдет вразрез с заказом. Кавех вспоминает о том, о чем вообще просил его заказчик. Иногда желания нанимателя сами по себе являются тем еще источником вдохновения, а иногда и источником геморроя. Парень думает об арке, которую ему описывал тот наниматель. Вместе с ней на бумаге вырисовываются и прямые колонны, удерживающие… крышу?.. А какой она будет?.. Он, не имея сил рассуждать об этом, рисует самую обычную – прямую, несмотря на свою конченную любовь к вычурности. Иногда в простоте – всё лучшее. Иронично, но с ней при этом и сложнее. Что дальше? А ничего – он снова не знает, что рисовать дальше. Карандаш снова летит на край стола, а худые пальцы зарываются в светлые волосы, почесывая голову и практически распуская взъерошенную косичку. Никто не обещал, что будет легко, но никто и не говорил, что будет так сложно. Особенно для мастера, который раньше чуть ли не потоком чертил планы по нескольку штук в день. И вот наконец-то Кавех понимает, что это конец. Он не сможет ничего сделать – этот проект его не вдохновляет, значит, он не сможет его начертить, значит, он не сможет заработать, выплатить долг за кредит и квартиру, значит, он снова окажется на улице и умрет в голоде и нищете. Сразу же в его голове и зародились мысли о том, что Дори наймет наемников, которые придут по его душу, найдут его где-нибудь в темной подворотне и изобьют. Да, у него есть Глаз Бога и сила, однако и торгашка не глупа – она найдет способ надавить на архитектора. И это пугает его больше всего. Его пугает то, что это нарисованное им будущее выглядит очень реалистично в его глазах. Оно кажется настолько очевидным, что признать невозможность подобного исхода попросту невозможно. Почти все дорожки пути развития событий, возникающие в его голове, ведут в одну сторону – на дно. Вниз по социальной лестнице, где он будет гнить до полного истощения тела, разума и души, в которой и так слишком много дыр, сделанных обществом, которое никогда не прощает ошибок, даже если с точки зрения социальных норм эти поступки были морально приемлемыми. Кавех чувствует, как сильно его легкие сдавливает страх. Он снова хватается за голову и медленно спускается вниз, сползая со стула на пол. Дыхание прерывается, а сердце норовит выскочить из груди, горло сжимается в спазме. Он в ужасе от своего будущего, от своей жизни. А что, если он не выплатит долг, то Дори доберется до его матери и будет требовать деньги с неё? Неконтролируемый поток слёз льется из алых глаз. Тело парня разрывается, его всего трясет. Он прикрывает рот холодными руками, пытаясь сдержать панический крик, дабы не разбудить соседа, но из его рта всё равно вырывается писк. Он чувствует, как его грудина тяжелеет, как всё его тело хочет разорваться. Кавех царапает пальцами плечи, падая боком на холодный пол. Ему очень хочется забраться ногтями под кожу и вытащить из своих легких что-то, мешающее его организму нормально дышать. Он сдерживает крик, однако паника настигает его новой волной. Парень весь сотрясается в ужасе от своего положения. Мысли бушующим потоком наплывают, заполняя его голову новыми ужасными фактами. Ему кажется, что вот совсем скоро она переполнится кошмарами и лопнет, разрывая черепную коробку. Кровь польется из ушей, глаз и носа; горло сломается в ужасе, а сердце остановится от невыносимости бытия. Кавех не знает, сколько он бился в конвульсиях, однако в какой-то момент его мучения прекратились, и он просто замер на полу с пустым и остекленевшим взглядом. Он смотрел в пустоту; в его голове не было ничего, кроме белого шума, переполняющего разум. Он не среагировал на кашель за стеной, на звук открывающейся и двери и на тихое: «Твою ж…». Он слышал шаги босых ног по полу, приближающиеся к нему, видел, как высокая фигура быстро подходит к нему. Кавех слышит слова: - Ты жив? Аль-Хайтам опускается на корточки и дотрагивается руками до лица соседа. Он шлепает одной рукой ему по лицу, будто пытаясь разбудить, и, кажется, Кавех приходит в себя. Он смотрит потерянным взглядом на аль-Хайтама, будто совершенно не понимая, что сейчас происходит и где он находится. - А?.. – всё, что он выдавливает из себя. - Я спрашиваю, ты жив? – повторяет тот, смотря в глаза архитектору, и тут его горло снова сдавливает, и он начинает жадно глотать воздух, чувствуя новый прилив паники. Голова кружится, страх наполняет каждую клеточку мозга, зубы трясутся, и Кавех прикусывает язык, даже не обращая внимания на боль. Глаза слезятся, и тело снова начинает трястись. Он не знает, как объяснить это соседу, но ему очень страшно и плохо. Кавех не понимает, что с ним происходит, он не знает, как себе помочь, как взять себя в руки. Он потерян, он раздавлен. Он убит. Возможно, было бы лучше, если бы действительно был убит?.. Эта мысль добивает его окончательно, из-за чего дыхание срывается. Он вот-вот готов закричать, однако аль-Хайтам его останавливает: - Тихо. Дыши, - он проводит большим пальцем по мокрой щеке парня, успокаивающе смахивая соленую слезу с бледной щеки. – Вдох. Выдох. Сначала Кавех его не слушает и практически срывается на крик, однако секретарь продолжает: - Вдох, выдох, Кавех… Вдох, выдох! Сознание относительно возвращается к нему, и архитектор пытается повторять за ним, действительно пытаясь размеренно дышать. Его глаза бегают в разные стороны, но аль-Хайтам продолжает: - Смотри на меня. В глаза мне смотри. Вдох. Выдох. Медленно и спокойно. Удивительно, но ему это помогает. Через некоторое время он действительно приходит в себя и начинает что-то соображать. Он понимает, что происходит вокруг, понимает, что послужило причиной его панической атаки, и знает, что всё не так уж и плохо. Хотя… нет, всё ужасно. На него нахлынула еще одна волна. Воздух разрывает грудную клетку, Кавех жадно глотает его, не в силах выдохнуть, однако аль-Хайтам продолжает ему говорить всё те же слова. Спустя минут пять он всё-таки успокаивается и замолкает. Его мысли будто бы вновь просто удаляются из головы. Внутри лишь пустота и бренность. Тяжелое, но все-таки спокойствие. Аль-Хайтам отпускает его, позволяя Кавеху спокойно улечься на полу. Он потирает лоб и тяжело выдыхает, понимая, что очень вовремя вышел из комнаты. Секретарь смотрит на этого несчастного, ожидая каких-то эмоций или действий, однако в глазах архитектора лишь пустота. Тот решается подняться и отойти ненадолго, пока паникер находится в относительно адекватном состоянии, что его хотя бы можно оставить одного. Он возвращается спустя минут семь с бутылкой вина в руке и открывалкой. Отвинчивая пробку, аль-Хайтам протягивает бутылку Кавеху, однако тот непонятливо смотрит на парня. - Выпей, - говорит тот, как обычно, абсолютно спокойно. Кавех приподнимается, потирая лоб, принимает бутылку и делает три глотка. Когда горлышко бутылки отрывается от его губ, он вытирает их тыльной стороной ладони и протягивает бутылку обратно. - Не думал, что вечером сегодня будет такой экстрим, - аль-Хайтам принимает её и тоже делает пару глотков, тяжело выдыхая потом и спрашивая: - Отпустило? - Да, - отвечает Кавех. Он молчит несколько секунд, а затем растерянно смотрит на соседа. - Почему ты… вышел? - Меня разбудил какой-то шум, - он сделал еще один глоток и продолжил: - Я вышел в туалет, и ты чуть не ускорил процесс, - услышав это, Кавех усмехнулся, - ну а потом ты знаешь. Как-то непохоже на тебя – впадать в панику. - И-извини… - архитектор растерянно смотрит в пол, ибо не знает, что еще сказать. Он сам не ожидал от себя подобного. Аль-Хайтам снова молча протягивает ему бутылку с вином. Кавех сначала непонимающе смотрит на него, а затем дрожащими руками принимает её, делает еще один глоток и выдыхает: - Я так устал… - Неудивительно. - Просто… я устал от того, что… всё так складывается. - Да. - Что, да? – раздражается парень. Его брови сурово сдвигаются, и он смотрит на равнодушного аль-Хайтама. – Давай, скажи, как тебе всё равно! - Мне не всё равно, Кавех. - Ну да… конечно. - Если бы мне было всё равно, я бы не пошел приводить тебя в чувство, ты так не думаешь? Кавех задумался. С одной стороны, он был полностью убежден в том, что аль-Хайтаму абсолютно плевать на его жизнь, а с другой… действительно, почему?.. - Ты просто не хотел нести меня в больницу. Вот и всё, - находит он этому объяснение. - Ты просто ищешь, чем оправдать. Мне это даже в голову не успело прийти, когда я увидел тебя не очень живого на полу, что, кстати, не входило в мои сегодняшние планы, как и распитие спиртного перед работой. - Ну да… Я тут в истерике, а он думает о том, что это его планы нарушило. Ты в своем стиле, аль-Хайтам, - отвечает ему Кавех, будто отплевываясь желчью. - Ты, вроде бы, всегда пытаешься поступать по совести, но как дело касается меня, так ты сразу считаешь, что всё мировое зло лежит на моих плечах. Я просто перечислил факты, и это никак не обвинения в твою сторону, хотя я бы на твоём месте, почувствовав себя странно или плохо, пошел бы посоветоваться со специалистом заранее, а не ждал, когда начнется паническая атака. - Ты хоть понимаешь, как это происходит?.. Ах, да, конечно, нет… О чем это я? По-твоему, я знал, что подобное случится?! Я сам не понял, как это произошло! – Кавех жадно отпивает ещё. - Я тебя понял. - И да… - сдавленным после питья голосом продолжает архитектор. – Я считаю, что ты просто не можешь помогать кому-то бескорыстно. Аль-Хайтам тяжело вздыхает и отбирает у Кавеха бутылку, тоже делая глоток вина. – То есть, ты ни разу не задумался о том, что я просто хотел тебе помочь, потому что мне тебя жалко? - Тебе? Меня? Ха… - тот с яростью снова забирает бутылку и делает два крупных глотка. – Если бы тебе было меня жаль… кха-кха! – он закашливается, так как вино пошло не в то горло. – То… то я бы не дошел до такого состояния! - Ты дошел до такого состояния, потому что совершенно не умеешь держать себя в руках, адекватно тратить свои ресурсы, время и силы, а также напрягаешься и переживаешь по любому поводу. То есть, ты просто сам вгоняешь себя в такое состояние. Вот из-за чего это началось? - Я… тебе какая разница? – пытается отмазаться Кавех, чтобы не объяснять причину. - Просто чистый интерес, - аль-Хайтам классически складывает руки на груди, опираясь спиной о диван. На самом деле ему было не то, чтобы интересно, однако он действительно лично для своей статистики хотел узнать, как такие люди, как Кавех, доводят себя до подобного. Он читал некоторые материалы, связанные с подобными психическими симптомами, но одно – теория, другое – практика. Особенно на примере человека, хорошо ему знакомого. - Ну да, конечно… - тот замолкает, а затем смотрит на соседа, понимает, что тот не отстанет, и делает еще один глоток спиртного. Кавех тяжело выдыхает и решает все-таки объясниться: - Я… я не могу рисовать. - У тебя это часто бывает. - Нет, тут… тут дело в другом. Я просто беру карандаш и несколько минут просто сижу над чертежом. Я не могу, понимаешь? Я знаю, как это происходит. С моей матерью было тоже самое, когда… отец… - Я понял, - говорит ему аль-Хайтам. Отчасти ему эти проблемы близки, поэтому он позволяет Кавеху не продолжать, зная эту тонкую художественную натуру, избегающую обсуждения смерти. – Просто у тебя снова нет вдохновения, вот и всё. - Нет… нет, ты понимаешь. Я… я пытаюсь что-то сделать. Примерно знаю, что мне нужно, но руки… руки просто меня не слушаются, - он смотрит на свою левую руку, будто пытаясь понять, какой в ней может быть дефект. - Может, ты просто устал? Уже очень поздно. Иди спать. Завтра проснешься и продолжишь. И тут Кавех не выдерживает и срывается: - Ты что, совсем не понимаешь, аль-Хайтам?! – он грозно ставит бутылку на пол и выкрикивает ему, смотря глазами, кажущимися еще более яркими и красными из-за злобы: – Я пытаюсь нарисовать этот чертеж уже целую неделю! Не-де-лю! Я каждый день говорю себе тоже самое, и пока что у меня готова только основа! Я не могу, понимаешь?! Просто не могу! – он чувствует, что сейчас из его глаз снова польются слезы, поэтому прикрывает лицо, дабы сосед их не видел. - Я тебя понял. У тебя просто творческий кризис. Ты очень много работал, а сейчас просто выдохся. Кавех в чем-то с ним согласен. Он действительно закончил много работ, и долго не решался брать новый заказ. Но это было достаточно давно, и сейчас ему снова нужны деньги. Сколько будет длиться этот кризис? Как долго ему ждать с моря погоды? - Возможно, - отвечает ему Кавех, - но что мне делать-то?! Мне завтра платить по долгам, а я ни копейки не заработал за этот месяц! - Так зарабатывай. Чего ты ждешь? - Ты идиот?! Я не могу! – он не выдерживал, срываясь на него снова. Порой эта простота аль-Хайтама просто выводила его из себя, а тот, в свою очередь, ни разу не пытался как-то его задеть, просто констатируя факты, как и всегда. – Это не так просто, как у тебя – посидел денек на работе и получил мору. Тут всё зависит от множества факторов. - И чего тебе не хватает в данный момент? - Вдохновения… - Хочешь сказать, что абсолютно все твои работы нарисованы под вдохновением? Не верю, - парень сдвинул брови. Он видел, как сосед работает, и прекрасно понимал, что в подготовке проектов тоже есть своя рутина. - Нет, но… Я не знаю, аль-Хайтам! Не знаю! – восклицал тот, снова хватаясь за бутылку с вином и отпивая. – Я… я устал. Я не знаю, что делать. - Ну, если ты не справишься с проектом, то задолжаешь еще больше. Следовательно, выход один. Работать. - Тебе легко говорить. - Возможно. И все-таки ты сам знаешь, что я прав. - Ах… перестань, это и так меня бесит. Кавех отпивает еще, а аль-Хайтам усмехается. В голове у него возникает одна идея, однако он не уверен, что это может сработать. Но он при этом ничего не потеряет, да и лишние проблемы лягут не на его плечи. Сам он от этого ничего не выиграет, разве что, возможно, избавит себя от необходимости снова откачивать Кавеха, слушать его истерики и наблюдать кислую мину блондина, способную кому угодно испортить настроение. Кому угодно, кроме аль-Хайтама, так как ему на подобное плевать, вот только из-за равнодушия он рискует нарваться на очередной конфликт, который в последствии может отвлечь его от чего-то важного. Интересно, все ли соседи такие проблемные? Ну и еще это может оказаться… весело? Или даже интересно? Иногда и манипуляции могут пойти на пользу… - Хорошо. Раз такой формат тебе не помогает, давай по факту. Если ты не доделаешь этот чертеж – я удвою плату за аренду. - Что?! Удвоишь?! Ты… ты… - архитектор не находит слов, чтобы обозвать арендодателя, и уж тем более он сдерживается, чтобы не прописать ему бутылкой по роже. – Я же… я… - Но… если ты его закончишь и сдашь, то сможешь не платить за этот месяц. Как тебе идея? Тут Кавех задумался. Сначала он испугался, а потом с его плеч вдруг упал очень тяжелый груз. С одной стороны, у него практически нет сил работать над этим проектом. А с другой… всего лишь доделать проект и сдать? И он сможет не платить аль-Хайтаму? Это значит… Что он сможет купить новый ковер в прихожую на эти деньги! Или отложить на следующий месяц… Ну, нет! Сначала – ковёр! Сомнения закрались в его душу, разъедая её, словно моль старую шубу. Он, вроде бы, и хотел согласиться на всё это, но двойная аренда страшно его пугала. Да и само предложение было каким-то слишком сомнительным и… не в стиле равнодушного аль-Хайтама. - Хорошо… - сказал Кавех, потирая пульсирующие от боли виски. – А теперь скажи, в чем подвох? Секретарь хитро улыбнулся краем губ. Он был почему-то доволен тем, что сосед не оказался настолько глупым, посчитав, что всё будет так просто. - Одно условие, - сказал аль-Хайтам, нисколько не удивляя этим архитектора. – Я буду проверять твой проект и запрашивать коррективы. Если, конечно, они не будут противоречить желаниям заказчика. - Что?! Ты с ума сошел?! – вот сейчас ему действительно хотелось треснуть его бутылкой по голове, но вместо этого предпочел из нее отпить, перед этим спрашивая: – Ты как вообще себе это представляешь? Ты же ничего не смыслишь в архитектуре! - Я плохо разбираюсь в искусстве вне исторического контекста, однако со времен нашей совместной работы я кое-что помню. Так ты согласен, или дальше будешь лежать тут и глушить свою прокрастинацию в вине? Архитектор тяжело вздохнул, сделал глоток вина и задумался, растерянно смотря на полупустую бутылку терпкого, сухого, красного напитка. Что он теряет? В целом, ничего. Что приобретает? Бесплатную аренду, то есть тот самый крутой ковер, который недавно видел на базаре. О, Архонты! Такое ощущение, что это не Кавех смотрел на ковер, а ковер – на Кавеха, настолько сильно они подходили друг другу. И всё равно, что подумает этот зануда о новой покупке! Главное, как он будет шикарно смотреться в прихожей! - Да пошел ты! – вдруг возмутился Кавех. – Если на кону бесплатная аренда… я согласен! Он с силой треснул кулаком по полу, как бы отстаивая жесткость своего слова. Аль-Хайтам усмехнулся, забрал у него бутылку, отпил и закупорил со словами: - Вот и отлично. Тогда тебе на сегодня хватит. Иди отдыхай, - он поднялся с пола, а архитектор драматично потянулся руками к полупустой бутылке, уже будучи и так достаточно захмелевшим: - Но… - печально пропищал он. - Никаких «но», Кавех. Тебе надо проснуться со свежей головой. Теперь это и мой заказ тоже, так что не возникай. - А-а-ах… ты как всегда, аль-Хайтам. Архитектор побурчал немного, а затем все-таки поднялся и поковылял в свою комнату, оставив недоделанный чертеж на столе и пожелав соседу спокойной ночи. Когда аль-Хайтам убрал бутылку и сделал свои дела, то вернулся в гостиную, обращая внимание на чертеж. Пока что это была только самая основа, однако ему казалось, что обычно у Кавеха и это получается лучше. Всё это заставило секретаря слегка забеспокоиться о положении дел своего экс-товарища, ведь тогда он будет задерживать ему двойную оплату, но он решил не зацикливаться на этом и тоже отправиться спать. Утро вечера мудренее, как говорится в Снежной. Остальная ночь прошла спокойно, однако, когда на утро аль-Хайтам вышел из своей комнаты, он обнаружил Кавеха спящего за столом. Тихо подойдя к нему, он посмотрел на нарисованный им чертеж и удивился тому, что его метод манипуляции, похоже, работает на соседе. На бумаге появились более уверенные и четкие линии, новые конструкции, витиеватая крыша, элементы декора и даже относительно проработанный чертеж двери. Честно говоря, это всё составляло около семидесяти процентов от того, что аль-Хайтам видел на бумаге вчера вечером. Получается, Кавех уснул относительно недавно при том, что он работал практически всю ночь. Решив, что будить архитектора бесполезно, парень просто взял с одного из диванов плед, накидывая на плечи Кавеха. Немного подумав, он протянул руку к его голове, а затем остановился, решив, что этот жест будет лишним. Что возникло в его голове в этот момент? Он прекрасно осознает, что это. Это то, что нужно всеми силами искоренить и выбросить из головы. Это – язва, опухоль, со временем становящаяся только больше, шире и болезненней. Это яд, который медленно отравляет его организм и мысли. Это то, чего многие страстно желают, но это и то, что аль-Хайтам ненавидит. Особенно он ненавидит это в себе, так как давно пытается от этого избавиться. После этого он представил, как отрезает себе руку, чтобы отбить всякое желание сделать так еще раз. Аль-Хайтам около получаса потратил на то, чтобы собраться на работу. За это время его сосед так и не проснулся. Более того – он остался лежать всё в той же позе, распластав руки по рисунку и уронив голову бочком, из-за чего, скорее всего, часть чертежа отпечатается у него на щеке, когда архитектор проснется. Секретарь подумал об этом и усмехнулся, когда уже собирался покидать дом, однако остановился, взглянув еще раз на спящего парня. Удивившись еще раз тому, как легко, оказывается, заставить Кавеха работать, он убедился, что захватил с собой только свои ключи, а затем поспешил покинуть дом. Кавех не проснулся даже от хлопка двери. Он не проснулся от дуновения ветра из открытого окна, от крика сумеречных птиц и наглых павлинов за окном. Его не разбудил голос пробегающих детей и разговоры каких-то людей, проходящих мимо. Проснулся он только ближе к полудню от ужасной боли в спине. Очнувшись, он протер глаза и сразу же обратил внимание на эскиз. Честно говоря, он не сразу понял, что всё, нарисованное на бумаге, - его творчество. Он практически не помнил, как рисовал это – настолько сильным было вдохновение. Только спустя несколько минут, он осознал, как долго не мог уснуть, как его беспокоили все мысли, копившиеся долгие годы, но потом он все-таки вернулся к работе. Как он снова взял карандаш и продолжил чертеж, Кавех не помнит. В его воспоминаниях всплывали только отдельные линии, то, как он задумывался о практическом и эстетическом аспекте той или иной конструкции. Однако, взглянув на свою работу со стороны, он мало того, что обрадовался её практической законченности, но еще и удивился тому, насколько хорошо у него получилось. Встав со своего места, он случайно уронил на пол плед. Честно говоря, как он накрывался им, парень тоже не помнит, однако в его голове больше не возникло ни единой мысли по этому поводу. Он просто положил его на место и пошел в ванную, более-менее пытаясь проснуться, и действительно – вода придала ему сил. Покинув ванную комнату, он пошел на кухню, заваривая себе свежемолотый кофе и приготавливая завтрак из тех скудных продуктов, найденных в подсобке. Все, о чем он думал на протяжении утра – это желание поскорее вернуться к чертежу. Кавех не смог спокойно допить кофе – он сразу же вернулся за стол, анализируя свою вчерашнюю работу. А что, если окна сделать немного другой формы?.. Да, так получится лучше. Ощущение, будто колонны выбиваются из общей конструкции, однако это не сильно портит сооружение. Парень активно продолжил работать, дорабатывая, изменяя и добавляя новые детали в чертеж. Тут он вспомнил, что ближе к вечеру у него планировалась непосредственно встреча с заказчиком, но время пролетело так быстро и незаметно, что ему пришлось собираться в спешке, покидая затем дом и захватывая с собой еще достаточно сырой чертеж. Встреча происходила недалеко от базара, и Кавех мчался со всех ног, чтобы показать заказчику, что он не просто так страдал ерундой всё это время, а действительно что-то делал. Да… всего лишь последнюю ночь, но это тоже считается! Это как раз-таки показатель высшего профессионализма! Добравшись до места, он сразу же обнаружил своего заказчика и предоставил ему чертеж. Тот просмотрел его, проанализировал, задал несколько вопросов и все-таки, как это и ожидалось, попросил внести некоторые коррективы. Однако, так как Кавех и так планировал доделать кое-что, он согласился на внесение правок и описал заказчику еще некоторые свои идеи. Тот, на редкость, оказался достаточно сговорчивым, и одобрил большинство идей архитектора. Они договорились встретиться через два дня – парень пообещал ему, что всё уже будет готово, поскольку его буквально распирало от желания продолжить проект. Распрощавшись, Кавех снова помчался домой по светлым каменным улочкам Сумеру. Послеполуденное солнце освещало ему путь домой, вокруг слышались голоса людей, песни птиц и музыка, доносящаяся со стороны базара. Кавех сразу же подумал о том, что давно не слышал, как аль-Хайтам играет на сетаре*. Раньше ему очень нравилось откладывать свои дурацкие книги и браться за инструмент. Что-что, а играл он достаточно хорошо, причем все его инструменты были настроены в разных тональностях, и поэтому каждый звук был уникален для каждого инструмента. Под музыку Кавеху всегда работалось намного легче. Может, попросить его сыграть сегодня? Ну, нет. Это будет странно. Он начнет задавать много вопросов, а Кавеху это не нужно. Наконец-то архитектор добрался до дома. Снова разложив чертеж на столе и достав все принадлежности, он расположился поудобнее и продолжил работу, даже не прерываясь на еду. Ему так хотелось быстрее внести коррективы и добавить свои личные идеи, что он совсем забыл о том, что собирался отправить письмо Дори о задержке кредита, о том, что он хотел допить вчерашнее вино и замочить в стирке свои белые рубашки. Всё это было настолько второстепенно, ведь сейчас у него наконец-то появилось какое-никакое желание творить, а такие моменты упускать нельзя, ведь сегодня вдохновение есть, а завтра его уже нет. Закончив чертеж очередной конструкции, он тяжело выдохнул и решил, что ему все-таки нужно поесть. Переодевшись в домашнюю пижаму, он прошел на кухню и принялся за готовку. Ничего толком не сообразив, он просто решил сварить себе два яйца и слегка подсушить хлебушек на сковороде. На перекус вполне себе пойдет. Ах, да… еще немного кофе не помешает! Закончив с готовкой, он вернулся за стол, отодвигая чертеж, чтобы не испортить. Пока архитектор ел, он всматривался в некоторые детали, периодически прерываясь и переделывая что-либо. Таким образом прием пищи у него растянулся минут на сорок, и Кавех даже не понял, что вообще ел что-либо. Голод ему, конечно, такой перекус отбил, но несильно – ему всё еще хотелось есть. Пытаясь не обращать внимания на это, он продолжил работу. Через минут двадцать он услышал звук открывающегося замка, а затем дверь распахнулась, и в прихожую вошел аль-Хайтам. Вид у него был достаточно уставший – судя по всему, сказалась сегодняшняя бессонная ночь, ведь у него тоже не сразу получилось уснуть после попыток успокоить Кавеха. - Привет, - сказал он, выключая музыку в наушниках и проходя дальше. Он обратил внимание на своего соседа и его работу, ведь тот достаточно сухо, практически не обращая внимания на приход аль-Хайтама, ответил: - Да-да, привет. Он по-настоящему был увлечен работой. Это было видно по его уверенным движениям – то, как он четко вычерчивал линии на холсте, будто целая картина в голове у него давным-давно уже образовалась, а он лишь переносит все данные из своего мозга на холст. Это казалось аль-Хайтаму достаточно странным, ведь еще вчера вечером Кавех страдал от творческого кризиса. - Смотрю, тебе лучше, - подметил секретарь, подходя к столу и рассматривая чертеж. - Да, я… всё-таки взялся за работу, - он наконец-то оторвал карандаш от бумаги, осматривая рисунок со стороны. – Кстати, да… Тебе нравится? Аль-Хайтам принялся всматриваться в его работу, примечая дизайн и отдельные детали. Честно говоря, он не проработал ту часть своего хитрого замысла, где ему надо как-то участвовать в создании проекта. Конечно, парень понимал, что архитектор интересуется его мнением с точки зрения эстетики, вот только в этом плане у аль-Хайтама всё было очень плохо, ведь он не только не имел какого-то адекватного вкуса стиля, но и в принципе не придерживался определенной точки зрения в вопросах искусства, так как то его попросту не интересовало. Но, раз уж его мнением интересуются, да и он решил принимать активное участие в этом проекте… - Мне не нравится, - равнодушно ответил он архитектору. - Что?! – реакция Кавеха была незамедлительной. Услышав множество похвал от своего заказчика и восхищаясь своей проделанной работой, он совсем не ожидал услышать какую-то критику от аль-Хайтама, которому преимущественно плевать на такие вещи. – И что тебе не понравилось?! А ему действительно было плевать, однако нельзя просто так взять и отдать победу в руки Кавеха, ведь это было бы… нечестно? И лишало бы всю эту затею какого-то смысла. Да и интереса для аль-Хайтама. Тем не менее, у него действительно были кое-какие мысли по поводу того, что лично ему бы хотелось изменить в этом здании: - Ну, во-первых, не выглядит ли конструкция слишком громоздкой из-за этих вот рам, - сказал ему тот, указывая на обрамление окон и крыши. – А, во-вторых, мне не нравятся колонны. Колонны были проработаны Кавехом еще до того, как на него снизошло озарение, и, несмотря на множество переработанных деталей, они остались им нетронуты, поскольку удовлетворяли и заказчика, и самого исполнителя. - Ты серьезно?! – возмущался архитектор. – И что тебе конкретно в них не нравится? - Конкретно… по соотношению с остальной стилистикой они слишком выделяются своей простотой. - Потому что они не должны быть вычурными, в отличии от всего остального, так как они бы действительно перегружали здание. - Оно и так кажется перегруженным, - настаивал на своём аль-Хайтам, никак не соглашаясь с мнением Кавеха. - Это будет незаметно на конечном результате. - Мне не нравится. Переделывай. Кавех думал, что после этих слов точно разорвется. Однако он каким-то невиданным даже Архонтам образом смог сохранить самообладание и не засунуть этот самый карандаш кое-кому кое-куда… … Да поглубже, чтоб надолго запомнилось. Аль-Хайтам же стоял у него над душой с совершенно равнодушным видом. Он абсолютно серьезно настаивал на всех изменениях, несмотря на то, что в целом ему картина нравилась. - Я… я не буду переделывать! - Так. Подожди, - тут парень даже как-то замялся, так как сейчас его двойная арендная плата могла улететь в трубу. – То есть, своим заказчикам ты не можешь отказать, а мне – да? - Да! – Кавех ударил кулаком по столу. – Потому что ты просто докапываешься – вот и всё! «Я забываю о том, что это Кавех, который, к сожалению, меня хорошо знает», - подумал аль-Хайтам, понимая, что тот прав в каком-то смысле. - Нет. Я просто выражаю своё мнение, - начал оправдываться секретарь. - Если ты не помнишь, то мы с тобой вчера кое о чем договорились. Кавех прекрасно об этом помнил, вот только не думал, что всё это было всерьез. Он думал, что это просто очередная причина аль-Хайтама поиздеваться, но не ожидал, что настолько… - То есть, ты серьезно хочешь, чтобы я переиграл эти долбанные колонны и облегчил декор? – сделал такое заключение архитектор. - Да, именно этого я и хочу. - Но… ах, - он сдался. – Ладно. Хорошо. Я учту твои пожелания. - Отлично. Тогда работай, - аль-Хайтам отошел от стола и отправился в сторону кухни. – Кстати, есть будешь? - А? Да, конечно! – Кавех вернулся к работе, приговаривая себе под нос: - Пф-ф-ф… еще спрашивает… Я тут сижу весь день, работаю в поте лица, страдаю и довольствуюсь легкими перекусами, а он еще и спрашивает, буду ли я есть?! Просто… мгх! Он яростно чертил линии на бумаге, пока аль-Хайтам шуршал на кухне, откуда донеслось: - Я всё слышу! - А я на то и рассчитывал! – ответил ему архитектор, оторвавшись от работы и грозно стукнув кулаком по столу. – Невыносимо… - Невыносимо слушать твои бурчания, Кавех! – продолжал выкрикивать ему из кухни аль-Хайтам. - Так натяни свои наушники, как ты обычно это делаешь! – ругался тот, возвращаясь к чертежу, хотя его так распирало от злости, что правки давались ему с трудом в данный момент. - Они и так на мне! - Ну вот и всё! – он ненадолго умолк, а затем к нему пришло осознание, и Кавех продолжил кричать: - Так. Стоп! Подожди, - он бросил карандаш и отправился в сторону кухни, дабы высказать все свои мысли в лицо этому человеку: – То есть, ты хочешь сказать, что я так громко кричу, что тебе наушники не помогают?! Так вот имей в виду, что это не я громко кричу, это твои наушники - плохие! Аль-Хайтам тем временем стоял, облокотившись бедром о кухонную тумбу, и мешал что-то в миске, абсолютно равнодушно смотря на соседа. - Ты всё сказал? – спрашивал он, будто специально пытаясь еще больше взбесить Кавеха. - Да! Это всё! - Молодец. Я доработаю наушники. - Ты… ты серьезно?! Агх! – он весь покраснел от злости и вернулся обратно в зал, усаживаясь за стол и продолжая работать. – Как же достал… Аль-Хайтам, держа всё ту же миску в руках, выглянул из кухни, спокойно отвечая ему: - Заметь, что я ни слова не сказал про то, какой ты ужасный, наглый, крикливый и… - Да, и сейчас ты совсем не провоцируешь меня на новый спор, да? - Нет. И вообще, чего ты продолжаешь отвечать мне? Бедный Кавех снова уронил карандаш и повернулся к парню. Лицо его выражало крайнее недовольство, граничащее с желанием придушить хозяина дома, как можно скорее и мучительнее, вот только, к сожалению, его скандальной биографии как раз и не хватало только нарушения закона и заключения под стражу, чтобы в Академии его надолго запомнили. - Да потому что, вместо того, чтобы спокойно готовить, ты приходишь и стоишь тут у меня над душой! - Ты тоже, вместо работы, сидишь и кричишь на меня. - Вот и буду работать! - Вот и буду готовить. - Вот и всё! - Вот и всё, - как обычно, раздраженно сказал аль-Хайтам, развернулся и ушел обратно на кухню, продолжая готовку. Кавех же нагнулся за карандашом, чувствуя, как что-то вступило в спину. Да, судя по всему, сказывается ночь в сидячем положении. Сегодня нужно нормально поспать. Но и поработать тоже! Поэтому он снова возвращается к чертежу, на какое-то время забывая об очередном конфликте. Что хорошо – их споры начинаются спонтанно и также спонтанно заканчиваются, при этом оба они очень быстро забывают, что именно послужило причиной разногласия, или же помнят, но не считают, что это было так уж важно. Обычно они спорят на более значимые темы, однако сейчас, кажется, оба находятся в плохом настроении, поэтому получилось так, что им даже и не нужна была причина, дабы начать очередной конфликт. Аль-Хайтам долго копошился на кухне. Кавех даже подумал о том, что это странно, а потом вспомнил, что завтра у него выходной, поэтому он может себе позволить отдохнуть сегодня вечером, как следует. Удивительно, что ученый не пошел в таверну, как обычно, чтобы выпить вина, а потом вспомнил, что у них в подсобке стоит один ящик одуванчикового и начатый ящик терпкого вина, привезенного специально из Мондштадта. Там даже на них выгравирована надпись винокурни «Рассвет». Тигнари рассказывал, что, когда они с Сайно и Коллеи были в городе ветров, то закупались там виноградным соком и вином. «Доставка в Сумеру стоит недешево», - подумал Кавех, вспомнив о вине, которое они распивали вчера, а потом вдруг осознал, что ему нужно заниматься проектом, сроки сдачи которого поджимают. Всё, как назло, мешало ему сосредоточиться. Во-первых, эти мысли о выпивке. Он, как особый любитель выпить, очень сильно тосковал вкусу и запаху вина. Во-вторых, еще и запах еды на кухне. Это… это мясо? Аль-Хайтам купил мяса?! «Я что, не умру сегодня от голодной смерти?!» - подумал Кавех, снова отвлекаясь от работы. А в-третьих, всё его естество кипело от очередной наглости соседа. Архитектор пытался действительно трудиться над проектом, но это было просто невозможно. В итоге он просто тупо пялился на чертеж, пытаясь что-нибудь сообразить, однако все его раздумья прервались стуком посуды о деревянную поверхность стола и запахом мяса с рисом, ударившего в нос. Аль-Хайтам стоял рядом с его столом. Кажется, Кавех настолько задремал, что даже не услышал, как тот подошел к нему, поставив миску с едой на стол. - Спасибо, - пробурчал архитектор себе под нос. - Не за что, - ответил ему тот. – Считай, это в счет будущих оплачиваемых тобой обедов. - У тебя есть хоть что-то бесплатное? – возмущался Кавех, хватаясь за миску с едой и перемешивая. Кажется, сосед сделал какой-то свой коронный соус. Что-что, а готовит аль-Хайтам действительно хорошо, жаль только, что редко. - Судя по твоему долгу – проживание. Хотя я не помню, чтобы соглашался на такое, - он уселся на диван, – недалеко от рабочего места Кавеха, - забираясь на него с ногами и чудом не роняя миску со своей едой. Другой рукой он уже доставал из-под подушки книгу. «Животные прячут еду от других хищников, а аль-Хайтам – книги под подушки, чтобы я не убрал», - подумал парень, наблюдая эту картину и обдумывая, сколько еще таких заначек он найдет во время уборки… и остатков еды не диване. - Ты… ты серьезно?! С едой на диван?! – начал возмущаться Кавех. - И фто? - отвечал тот, прожевывая кусок запихнутой в рот еды, прожевывая затем и продолжая: - Ты хочешь сказать, что я не могу есть в своем доме, где хочу? - Но ведь мне это всё потом убирать! – продолжал кричать тот, при этом тоже мешая еду в тарелке в этой же комнате, разве что более аккуратно и над столом в опасном радиусе от чертежа. - Кстати, да… у меня же еще бесплатная уборщица, - решил продолжить дразнить его аль-Хайтам, судя по всему, сдерживая свою едкую ухмылочку. - Я… Что?! Я не… я не уборщица! Я тут тоже живу, между прочим! – бедный Кавех снова не на шутку завелся. Лицо его всё скорчилось в злобной гримасе, и он очень быстро пережевывал пищу, дабы вовремя закидать оппонента аргументами. - Ладно-ладно… ты не уборщица, - вдруг сказал аль-Хайтам, но, еще немного пожевав, ответил: - Ты – домработница. Послышался тяжелый вздох архитектора, который, казалось бы, эхом раздался на весь этаж. Он прикрыл глаза рукой, потирая виски. Похоже, он ошибся - у секретаря сегодня хорошее настроение. Из-за этого ему придется теперь весь вечер терпеть его издевки и шутки. Ладно… вообще Кавех понимал, что сейчас он поест и уткнется в книгу. Тогда в комнате снова воцарится полное молчание, и он сможет спокойно продолжить работу. Вроде бы аль-Хайтама не назовешь общительным человеком, однако, куда не плюнь – у него везде связи и знакомые. Правда, эти знакомые обычно им или тайно восхищались, услышав рассказы о том, как он доблестно спасал Сумеру, то ли просто мечтали убить. Причем во втором случае – даже чаще, исходя из одного из рассказов Сайно о чем-то, вроде дела о «коллективном разуме». Кавех не вдавался в детали, да его это и несильно волновало. Ему бы со своими проблемами разобраться. Есть они закончили в тишине. Хозяин дома, как обычно, просто оставил грязную посуду на кухне, не помыв, и вернулся в зал, открывая книгу и, как предсказывал Кавех, утыкаясь в неё до поздней ночи. До поздней ночи в зале сидел и архитектор, вернувшись наконец-то к труду и обороне, вот только теперь уже выходило просто изрядно плохо. До этого у него была какая-то мотивация и желание рисовать, а вот сейчас он понял, что очень сильно устал и даже не заметил, как в очередной раз уснул за работой. Честно говоря, Кавех не помнит, как оказался на диване. Он помнит лишь, как аль-Хайтам, кажется, будил его ночью, однако очень смутно и расплывчато. Собственно, проснулся он, что неудивительно, от очередного шуршания на кухне. Открыв глаза и осмотревшись, он понял, что действительно находится в лежачем положении. Причем под пледом. В голове плохо укладывалось, как он тут оказался, но решил, что нет смысла об этом задумываться, поэтому просто встал и пошел мыться. Выйдя из ванной комнаты, он не приметил никаких признаков наличия соседа, разве что, зайдя на кухню, увидел еще одну грязную миску. Очевидно, что посуды накопилось за это время предостаточно. Он сварил себе кофе и наложил творога с орехами, дабы хоть как-то поесть перед вечными трудовыми буднями архитектора. Кавех, понимая, что кроме него этого никто не сделает, даже взял себя в руки и вымыл всю посуду, скопившуюся на кухне. Парень также слегка прибрался там и протер пыль в зале, убирая, конечно же, книги аль-Хайтама на место – в кабинет. Там он наткнулся на еще больший книжный склад на столе – укладывая его тоже на полки. Спустя несколько минут уборки, он понял, что тратит время попусту, и вернулся в зал, собираясь продолжить работу. Честно говоря, она всё равно не ладилась, и ему уже сейчас хотелось всё бросить, разорвать чертеж и расторгнуть контракт, однако всё изменилось, когда входная дверь внезапно отворилась и домой вернулся аль-Хайтам. Он поприветствовал Кавеха и, засунув руку во внутренний карман накидки, достал оттуда несколько конвертов, укладывая на стол и отбирая некоторые из них, отдавая затем архитектору. - Я заходил на почту. Это тебе, - сказал он и направился прямиком в свою комнату. - Ага. Спасибо, - ответил тот и принялся открывать письма по очереди. Первым была очередная просьба о заказе. Наниматель просил возможности встретиться в начале недели, так как ему очень требуются услуги архитектора. Кавеха это порадовало. Такие письма он любит. Следующее, что удивительно, тоже было предложением по работе, только уже несколько иного характера, а именно – просьба о консультации одного из студентов. Честно говоря, Кавеху очень понравилось быть в роли преподавателя, но он не уверен, что действительно стоит брать деньги за такое, учитывая недавний горький опыт. Ну и третье письмо… От Дори…

«Здравствуй, Мой Драгоценный Кавех! Ты, наверное, забыл, но срок Твоей оплаты уже давно прошел, и я жду, когда в мои карманы большими-пребольшими горстями посыплется блестящая мора. Мне бы хотелось, чтобы Ты не откладывал оплату, так как я и так очень многое прощаю Тебе. Рано или поздно мое терпение лопнет, в отличии от карманов, и тогда мне придется подключить специальных людей, которые смогут научить Тебя, как вовремя платить по долгам. Ты же не хочешь этого, правильно?

Чтобы через два дня Твоя мора была уже у меня. В противном случае мне придется пойти на крайние меры, раз подъем процентов тебя не пугает».

Кавех сначала не понял, что только что прочитал, а потом до него дошло всё вышеперечисленное. То есть… она хочет нанять каких-то головорезов, чтобы они… его?.. О, нет! Только не это! Мало того, что он постоянно переживает за просроченный кредит и проценты, накручиваемые негоцианткой, так еще ему теперь и оборачиваться постоянно придется? Все эти мысли повергли Кавеха в шок. Он прекрасно понимал, что не успеет справиться за такое короткое время, ведь он не уверен даже в том, что успеет закончить к этому дню чертеж. А если клиент опять развернет работу? А если скажет, что отдаст предоплату позже? Или вообще просто возьмет чертеж и кинет на деньги, как это периодически случается? Что тогда? В глазах потемнело от ужаса осознания неизбежного. Кавех буквально чувствовал, как земля тает под ногами, словно хлопковое поле, в которое он проваливается с головой. В горле встал ком, перекрывающий доступ воздуху и сдавленному крику. Он жадно пытался глотать воздух, однако всё было тщетно.

Падать ниже уже некуда.