Coffee and Mayhem

Примечания автора: Посвящается lora_cepesch. ПРОСИТЕ И ДАНО БУДЕТ ВАМ — но, шутки в сторону: действительно был конкретный запрос на порно стоботников в этой серии фиков, и, должна признаться, мне было любопытно, смогу ли я это написать. Так что я решила взять и попробовать XD В этой первой главе в основном только обсуждается будущее порно, в то время как реальное действие происходит только во второй. Имейте в виду — автор — асексуальна, и твердо относится к категории: «Я совершенно забываю, что сексуальное влечение вообще существует, пока кто-нибудь не упомянет это», так что, если что-то покажется вам слишком прагматичным или слишком несексуальным (это подходящее слово?), то это полностью на совести моей асексуальной задницы XD Кроме того, я думаю, что сделала Роботника либо асексуалом, либо демисексуалом, либо ни тем, ни другим. Подробнее об этом в фике и в заключительных примечаниях. Примечания переводчика: Да, автор действительно посвятила эту главу мне))) Так как, я как-то упомянула, что при том, как стоботники обжимаются, там уже все давно должно было встать) О чем автор, будучи асексуальной, как-то совсем не думала. Так что, меня можно благодарить (или винить, хе-хе), что в этой серии работ вообще есть порнушка)) Содержание: В настоящее время у Роботника и Стоуна все идет как по маслу, им удалось наладить комфортную повседневную жизнь в качестве, скажем так, партнеров. Роботник мог бы добавить, что они являются идеально совместимыми партнерами… за исключением, может быть, одной конкретной области, в значительной степени относящейся к близости. Так что, возможно, ему следовало бы затронуть эту тему с чуть большей осторожностью. Но когда это Айво Роботник был чем-то иным, кроме как стихийной силой природы? Глава, в которой Роботник деликатен, как отбойный молот, Стоун уже устал от закидонов своего бывшего босса (но не от него самого), и в целом возникает много недоразумений. В конце концов, они справляются с этим, разумеется. В конце концов, они же гении. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ Ты принимаешь все мои острые углы Никогда не позволяй им сломать твои крылья, ангел Да, я пропал, ты обвел меня вокруг пальца И мне это нравится, на тот случай, если ты ещё сомневаешься. С тобой мне легко, тебя легко любить С тобой мне легко, даже в самых мелочах Ты — мое солнце в самые мрачные дни Моя лучшая половина, моя спасительная благодать Ты делаешь меня тем, кем я хочу быть С тобой мне легко. - Джейсон Олдин — С тобой мне легко ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ Иногда разум Роботника становится слишком шумным и необузданным даже для него самого. Он никогда не бывает спокойным. Мысли постоянно требуют его внимания, требуют, чтобы их услышали. Анализ своего окружения, новые идеи для проектов, улучшения старых. Иногда все сразу. Он нашел способы справиться с этим, направить все в регулируемое русло и держать на коротком поводке. А иногда, когда все способы терпят неудачу, и ему просто хочется немного покоя, он находит способы достичь и этого. На данный момент есть три вещи, которые хорошо помогают: Первое и самое простое — это хорошо приготовленный латте с парным молоком австрийской козы, желательно, приготовленный его помощником. Этот привычный напиток со знакомым, успокаивающим сочетанием вкусов помогает утихомирить бурю в его голове и позволяет ему снова сосредоточиться на важных вещах. Второй вариант — это его танцевальные брейки. Включить музыку так громко, чтобы она отдавалась в его теле, как второе, более сильное сердцебиение, и заглушала его громкий разум, а затем просто двигаться в такт, избавляясь от всего того нервного напряжения, которое скопилось у него внутри, беспорядочными движениями, пока дыхание не станет прерывистым, а на лбу не выступит пот… Возможно, это выглядит менее умиротворяющим, чем первый вариант, может даже показаться таким же диким и неконтролируемым, как и его разум, но это всегда помогает ему успокоиться. Третий вариант — новый, захватывающий и в последнее время быстро становится его любимым. Третий вариант — просто бездумно целоваться со Стоуном, когда единственное, что наполняет вечно мечущийся разум Роботника, — это ощущения, вкус и звуки его подхалима, ставшего партнером, а все остальное просто перестает существовать. Айво Роботник считает, что это единственный способ успокоить стихию, который работает лучше всего, и к тому же он всегда находится в свободном доступе. Всякий раз, когда он понимает, что ураган в его голове становится невыносимым, когда ему нужен перерыв, самое простое в мире — отправиться на поиски Стоуна. Ему никогда не отказывают, всегда принимают с готовностью и распростертыми объятиями, когда он окликает своего подхалима примерно за пять секунд до того, как наброситься на него и просто взять то, что хочется. Ему не нужно дважды думать, может ли он, имеет ли он право. Нет никаких сомнений, когда это дается добровольно. Сегодняшний день ничем не отличается; в процессе работы над новым взрывозащищенным костюмом Роботник начинает чувствовать, что его мозг перегружен, и он не в состоянии сосредоточиться. Когда-то это разозлило бы его, и он бы упрямо пытался продолжать в том же духе. Сейчас Роботник почти рад отвлечься, сразу решив, что сейчас самое подходящее время для чего-нибудь более веселого, и ему не нужно долго думать, прежде чем вскочить на ноги и окликнуть Стоуна. Определив местонахождение своего подхалима по звуку его голоса, когда тот отвечает, доктор широкими шагами направляется в соседнюю комнату. Стоун читает что-то на своем планшете, когда входит доктор, но он не протестует, когда Роботник выхватывает устройство у него из рук и отбрасывает в сторону, а только весело хихикает, когда Роботник накрывает его губы своими и поглощает этот звук. Вот так они и оказались здесь, минуты или вечность спустя. К этому времени Роботник уже схватил оба запястья Стоуна одной рукой и прижимает их к подлокотнику, в то же время с большим удовольствием впиваясь в шею младшего мужчины зубами и языком. Конечно, все это удержание — всего лишь фарс, и они оба это знают — Стоун мог бы освободиться за считанные секунды, если бы захотел; одного движения его запястий или сильного рывка было бы достаточно. Но бывший агент, похоже, вполне доволен тем, что пока остается в ловушке, и Роботнику нравится испытывать острые ощущения от осознания того, что ему позволено быть тем, кто удерживает его в плену. Даже сейчас мысль о том, что он единственный, кто видит своего подхалима таким, заставляет его удовлетворенно хмыкнуть и чуть сильнее прикусить засос, который он оставляет на шее мужчины. От острой боли Стоун задыхается и извивается — и вдруг выдергивает запястья из захвата, бормоча: — Доктор, подожди, подожди секундочку. Роботник тут же отстраняется, словно обжегшись, и садится, чтобы получше разглядеть лицо собеседника. Это было слишком? Но нет, Стоун не выглядит недовольным или смущенным; только покраснел и замер, тяжело дыша. — Что? — Слегка раздосадованный тем, что его прервали за его новым любимым занятием, Роботник снова наклоняется, намереваясь продолжить с того места, на котором остановился. Но прежде чем он успевает снова вернуться к делу, Стоун шевелится под ним, отворачивая голову и опираясь на локоть. — Подожди, подожди, мне нужен перерыв. — Перерыв? — Не веря своим ушам, Роботник позволяет отодвинуть себя назад, пока они оба не оказываются сидящими друг напротив друга на диване, вместо того чтобы лежать. Раздраженно хмурясь, он наблюдает, как Стоун набирается смелости подняться на ноги и оставляет его одного. Ворча себе под нос, доктор отпускает его, но не может удержаться от того, чтобы не крикнуть ему вслед: — Если тебе нужно было в туалет, мог бы раньше сказать! — Как будто ты у меня спрашивал, — со смехом в голосе отвечает Стоун, прежде чем за ним со щелчком закрывается дверь. Роботник рычит и бормочет что-то не очень лестное о прилипалах и о том, как пренебрежительно они относится к своим обязанностям. Потирая лоб рукой, он вздыхает и решает пока устроить танцевальную паузу. Он все еще напряжен, у него слишком много энергии, слишком много мыслей, и, поскольку третий вариант отвлечения только что вышел из комнаты, пока придется довольствоваться вторым. Ему не нужно долго искать свои наушники — их подарил ему Стоун, они сделаны специально для него, и он на мгновение ловит себя на том, что с нежностью улыбается устройству, прежде чем надеть его. Как только раздаются первые несколько аккордов, достаточно громких, чтобы они отозвались в его теле, отдаваясь в грудной клетке, Роботник обнаруживает, что медленно выдыхает, а плечи опускаются, когда последние остатки напряжения покидают его. Не так эффективно, как третий вариант, но работает достаточно хорошо. Музыка звучит громче, чем поток мыслей у него в голове, и гул под кожей утихает, как только он начинает двигаться и, наконец, дает энергии выход. Он притопывает ногой раз, другой, попадая в ритм, а затем начинает танцевать по гостиничному номеру. Его нынешняя танцплощадка меньше, чем была его лаборатория, но он уже привык к этому, и это его больше не стесняет. Даже с закрытыми глазами он знает, где находится каждый предмет мебели, и теперь кружится и танцует вокруг них, не сбиваясь с ритма и не спотыкаясь. Кресло и кушетка становятся частью его хореографии, и он использует их в качестве опоры, низко наклоняясь, сгибая колени и покачивая бедрами в такт музыке. Он танцует целых две песни подряд и как раз собирается встать, опираясь одной рукой о спинку кресла и поворачиваясь на каблуках, когда краем глаза замечает какое-то движение. Резко повернув голову, Роботник обнаруживает, что Стоун вернулся и стоит в дверном проеме, уставившись на него. Его губы слегка приоткрыты, как будто он собирается заговорить, а на щеках играет румянец. Странно. — Хм? — Нахмурившись, Роботник протягивает руку, чтобы снять наушники, не отрывая взгляда от собеседника. Что-то не так с языком тела Стоуна; обычно он такой грациозный и подвижный, но сейчас он выглядит напряженным, глаза слегка расширены. — Что?.. Как только Стоун осознает, что за ним наблюдают, он, кажется, возвращается к реальности. Резко откашлявшись, он разворачивается на каблуках и собирается уйти: — Я… извини, что прерываю, я пойду и… — О, нет, никуда ты не пойдешь. — Он ни за что не позволит своему подхалиму уйти сейчас, когда тот так себя ведет; по крайней мере, до тех пор, пока доктор точно не узнает, что происходит. Приступая к действию, Роботник почти пролетает через всю комнату и настигает Стоуна как раз в тот момент, когда тот оборачивается к нему, услышав его приближение. Ни на йоту не замедляя своего приближения, Роботник использует инерцию, чтобы заставить Стоуна попятиться назад, пока мужчина не ударяется спиной о стену, а доктор не прижимает его к ней. Стоун позволяет ему это, не оказывая ни малейшего сопротивления. Он только вздыхает и качает головой, бормоча: — Доктор, правда… — Нет, мне сейчас не нужны отговорки, — предостерегает Роботник, прищуриваясь и разглядывая Стоуна с близкого расстояния. — Что происходит? Ты напряжен. — Я в порядке, правда. — Стоун пытается улыбнуться, но из-за того, как напряженно он держится и как отводит глаза в сторону, улыбка не получается. — Бзззт, нет, неправда, ты ужасный лжец, вот кто ты такой. — Поскольку прямого ответа от своего подхалима он не получает, вместо этого он принимается внимательно наблюдать за собеседником, улавливая все малейшие признаки, которые выдает его тело. Мышцы напряжены, но не дрожат. Явных признаков боли нет. Есть только… Расширенные зрачки, прерывистое дыхание, учащенное сердцебиение — признаки, которые, кажется, говорят о… О... Ооооу... Кусочки паззла начинают вставать на свои места, наконец-то складываясь в четкую картинку. — Аааа, понятно, — Роботник наклоняет голову набок, обдумывая это новое развитие событий. — Ты хочешь меня трахнуть. Из горла Стоуна вырывается какой-то звук, удивленный и почти оскорбленный, и он резко откидывается назад, нахмурив брови. — Доктор! — Что, нет? Значит, я не прав? К своему полному неудовольствию, Стоун закрывает глаза, как будто от боли, и медленно, глубоко выдыхает. Успокаиваясь. Ха. Но почему он так себя ведёт? Его подхалим же не может стесняться этого, не так ли? Он стесняется очень немногих вещей, и это кажется слишком странным, чтобы быть исключением из правил. Недовольно нахмурившись из-за того, что в кои-то веки не сразу понял, Роботник решает пояснить: — Ты мог бы просто сказать. Мы бы уже это сделали давным-давно. Из горла Стоуна вырывается еще один звук, и он качает головой, не открывая глаз. Замешательство Роботника только усиливается, а вместе с ним и раздражение. Доказательства очевидны — почему Стоун пытается это отрицать? Он не понимает, а Айво Роботник никогда хорошо не справлялся с непониманием чего-либо. Раздраженно фыркнув, он придвигается ближе, не обращая внимания на испуганный возглас собеседника, и с силой прижимает Стоуна к стене своим телом. Вот так, когда тела прижаты друг к другу от груди до пят, невозможно это отрицать — в левое бедро доктора впивается безошибочно узнаваемая твердость. Губы Роботника расплываются в торжествующей ухмылке, и он каркает: — Все еще собираешься это отрицать, подхалим? И снова Стоун удивляет его — сбивает с толку, черт бы его побрал. Вместо того, чтобы покраснеть от смущения, а затем, наконец, расслабиться и сдаться, как ожидает Роботник, он застывает на месте, а затем внезапно поднимает руки и отталкивает доктора, слегка упираясь ладонями в плечи. Отталкивает, вместо того чтобы притягивать его ближе. Какого черта? Он даже начинает протестовать, хотя его голос уже явно срывается: — Доктор, ты не мог бы… — Не мог бы что, Стоун? — Замешательство перерастает в гнев, и Роботник пыхтит и не двигается с места, слишком упрямый, чтобы отступить. — Не обращать на это внимания? Почему ты делаешь из мухи слона? Ты хочешь трахнуть меня, ну и прекрасно. Просто скажи об этом. Мы оба взрослые люди, нет никакой необходимости… — Прекрати. Команда звучит не особенно громко, но резко, и Роботник останавливается как вкопанный, проглатывая свои следующие слова буквально с громким глотком. Такого еще не было. Стоун никогда прямо не приказывал ему остановиться. Он может предлагать разные подходы, приводить аргументы «за» или «против», но никогда еще он не говорил «стоп» так ясно и твердо. Это… мягко говоря, неприятно. Внезапно потеряв уверенность в своем подходе к этому вопросу, Роботник отступает на шаг, чтобы больше не загонять своего помощника в угол. Отойдя на некоторое расстояние, он может лучше рассмотреть язык тела Стоуна, и то, что он видит, заставляет его желудок сжаться, что-то холодное и неприятное пробирается сквозь его внутренности. Стоун выглядит напряженным, плечи сжаты в защитной позе, он старается держаться как можно тише, выражение его лица напряженное. Он так явно выражает дискомфорт, что с таким же успехом мог бы кричать об этом… а Роботник был так сосредоточен на своем открытии, что совершенно упустил это из виду. Холодная дрожь усиливается, и доктор резко выдыхает, немного расслабляясь. — Стоун? — Даже для него самого его голос звучит необычно мягко. Возможно, Стоун тоже это слышит, потому что он резко поднимает взгляд, но как только его взгляд падает на доктора, выражение его лица смягчается. Медленно подняв руки, бывший агент немного отодвигается от стены, но останавливается, прежде чем прикоснуться к другому мужчине. — Доктор, — начинает он, затем запинается. Слегка хмурится, а затем издает смешок, явно самоуничижительный. Покачав головой, Стоун начинает снова: — Мы можем поговорить об этом? Желательно, не прижимаясь к стене. Как ни парадоксально, но разговоры — не самая сильная сторона Роботника, несмотря на то, что ему всегда есть что сказать. Но Стоун выжидающе смотрит на него, и он уже однажды сегодня облажался, поэтому отрывисто кивает и отступает в сторону, пропуская младшего мужчину. Он тихо следует за Стоуном и позволяет себе опуститься на диван, в то время как Стоун обходит мебель, направляясь к кофемашине. Первое побуждение доктора в ответ на это — закатить глаза, он уже готов открыть рот и потребовать, чтобы Стоун немедленно забыл о кофе, подошел и все объяснил… когда в очередной раз замечает, каким напряженным все еще выглядит мужчина, его обычные грациозные движения становятся скованными и отрывистыми, пока он готовит две чашки. То язвительное замечание, которое вертелось у Роботника на языке, замирает, и он проглатывает его полностью. Вместо этого он старается держаться как можно спокойнее, только быстро покачивает ногой в нетерпеливом ожидании. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем Стоун наконец возвращается, ставит чашки на стол перед ними, а затем садится на другой конец дивана. Скрестив руки на груди — слишком крепко, как замечает Роботник, — бывший агент глубоко вздыхает, прежде чем заговорить снова. — Итак. С чего мы начнем этот разговор? — Ну, — растягивает слова Роботник, его собственные нервы делают его тон более резким и саркастичным, чем он планировал на самом деле, — Может быть, с того, что ты хочешь… — Не надо! — Стоун резко прерывает его, поднимая руку для убедительности, затем добавляет мягче: — …больше не надо это так называть. Пожалуйста. Почти против своей воли Роботник обнаруживает, что его рот снова медленно закрывается. В этом мире не так уж много вещей, которые могут заставить его притормозить или даже пересмотреть что-то, но мольба Стоуна к нему как раз является одной из них. Стоун, в целом, является одной из них. Тщательно подбирая слова, Роботник некоторое время перекатывает их во рту, прежде чем остановиться на чем-то, что будет учитывать мнение Стоуна по этой теме, но в то же время достаточно прямолинейно, чтобы удовлетворить его собственное любопытство. — Ты хочешь секса со мной. Похоже, это правильный подход, поскольку Стоун немедленно наклоняет голову в знак согласия и просто отвечает: — Да. Разум Роботника немедленно начинает лихорадочно копаться в своих воспоминаниях, пытаясь найти более ранние события, которые доказывают такой… интерес со стороны его подхалима, направленный, ни много ни мало, на него самого. Как он мог это упустить? Как долго он этого не замечал? Он уже упустил из виду тот факт, что Стоун был влюблен в него; неужели это началось примерно в то же время? И самое главное… — Ты даже звука не издал ни разу по этому поводу. Ни разу не попытался как-то сблизиться в этом смысле. Ты даже..... избегал этого, — последнюю часть Роботник произносит медленно, потому что до него только сейчас доходит. Однако в тот момент, когда он произносит это, он понимает, что это правда; его разум лихорадочно пытается предоставить ему доказательства, перечисляя все случаи, когда Стоун сокращал их поцелуи, чтобы отстраниться, чтобы увеличить физическую дистанцию между ними. На него явно действует их близость, ничто не указывает на обратное, но он решил отказать себе в этом? Нахмурив брови, Роботник резко поворачивается к Стоуну и спрашивает: — Почему? К его чести, Стоун не настолько глуп, чтобы пытаться оспорить очевидный факт. Он откидывается назад, склоняет голову и тщательно обдумывает свои следующие слова. После пары секунд молчания — Роботник уже начинает нервничать от нетерпения — бывший агент, наконец, решается: — Я попытаюсь объяснить, но… Ты не возражаешь, если я сначала задам свой вопрос? Очевидно, он возражает, Роботник хочет огрызнуться, хочет накричать. Если бы это был кто-то другой, он, скорее всего, так бы и поступил; но это Стоун, а он уже и так почти лишил его выбора сегодня. Проглотив свою первую инстинктивную реакцию с некоторой неохотой, доктор коротко разрешает: — Ну, давай. — Тебя вообще интересует секс? Этот вопрос вполне может быть равноценен бомбе, сброшенной в комнату, только после него, вместо грохота взрыва, наступает тишина. Роботник чувствует себя ошеломленным, как будто кто-то ударил его, и моргает, моргает еще раз и, наконец, решает, что да, Стоун абсолютно серьезно относится к этому вопросу. Как он…? — Почему ты думаешь, что это не так? — Роботник понимает, что это слабая попытка уйти от ответа, как только вопрос срывается с его губ, но к тому времени уже слишком поздно, и он не может взять свои слова обратно. Губы Стоуна кривятся в улыбке, полной веселого раздражения, и он тихо вздыхает. — Доктор, — это единственное слово дрожит от улыбки. — Мысль о том, что между нами может быть что-то вроде сексуального влечения, еще пять минут назад даже не приходила тебе в голову. И это... в общем-то... на самом деле является правдой. Но Роботнику от этого не становится легче; на самом деле, он чувствует себя еще более неуютно, как будто его раскусили и осудили. Как будто Стоун решил, что ему чего-то не хватает. Тогда он инстинктивно скрещивает руки на груди и садится прямее, чтобы казаться более отстраненным, более контролирующим себя, чем он чувствует на самом деле, когда огрызается: — Я не какая-нибудь краснеющая девственница, Стоун. К его чести, Стоун даже не вздрагивает и не выглядит обеспокоенным внезапной агрессией. Он просто вздыхает и качает головой. — Я такого и не говорил. — Но ты это подразумевал. — Я вовсе не имел это в виду; если это прозвучало так, то я прошу прощения за неудачную формулировку. Его все еще спокойный, мягкий тон выводит Роботника из себя. Он готовился огрызнуться, поспорить, возмутиться и поставить Стоуна на место за то, что тот предположил, что он… неопытен, так или иначе. Но часть его сознания настаивает на том, что он ошибается. Поскольку это, похоже, совсем не входит в намерения Стоуна, он чувствует, что борьба постепенно покидает его, и на смену ей приходит нервозность, пока он косится на своего бывшего агента. На этот раз он понятия не имеет, к чему клонится этот разговор. — Тогда что ты пытаешься сказать? — Ну, — теперь Стоун, кажется, немного колеблется. Он почесывает щеку, слегка хмурясь, пока думает и тщательно подбирает слова. — Я в основном пытаюсь понять, нравится ли тебе интимная близость вообще. При упоминании интимной близости Роботник инстинктивно морщится — на его взгляд, это слишком близко связано с чувствами, — но, как только Стоун замолкает, он жестом просит его продолжать, ему все равно не терпится услышать остальное. — Продолжай, объясни. Послушный, как всегда, собеседник делает то, что ему говорят, почти не задумываясь над своими словами. Это заставляет Роботника задуматься, как долго Стоун на самом деле думал об этом, когда следующая часть звучит твердо и уверенно: — Насколько мне известно, ты никогда не проявлял к этому склонности, ни раньше, ни за все то время, что мы находимся в… соглашении. Последнее слово, кажется, вызывает у Стоуна определенные опасения, и его взгляд на мгновение останавливается на докторе, прежде чем скользнуть дальше. Соглашение. Роботник сам решил назвать это таким отстраненным и профессиональным термином, но теперь он стоит между ними неловко, не совсем уместно, не совсем удобно. Закатив глаза и вздохнув, как очень уставший от всего этого человек, Роботник взмахивает рукой и соглашается: — В отношениях. Ты можешь сказать это. Я как-нибудь смогу смириться с этим определением. Иногда осчастливить Стоуна до смешного просто, размышляет Роботник, когда тот мгновенно начинает сиять от такой простой вещи, а его глаза сверкают. Доктор безжалостно отметает тоненький голосок, пытающийся указать на то, что, в свою очередь, удовлетворить его будет очень легко, поскольку этой улыбки уже достаточно. В поисках чего-нибудь, что могло бы отвлечь его от теплой нежности, требующей внимания, он возвращается к разговору, хмурясь и раздражаясь. — Значит, ты просто предположил, что мне это не нравится, и даже не подумал проверить теорию? Ужасный способ доказывать гипотезы, Стоун. Я что, совсем ничему тебя не научил в научном подходе? Он говорит это полушутя, и поэтому откровенно удивлен и раздосадован, когда видит, как улыбка Стоуна исчезает со скоростью света, сменяясь раскаянием, в то время как бывший агент проводит рукой по волосам. — Ты прав, — даже его голос теперь звучит тише, смущенно. — Я должен был поговорить с тобой об этом, а не делать никаких предположений. Мне невероятно жаль… — О, нет, — резко перебивает Роботник, скривившись. Одна только мысль об этом… черт. Он предпочел бы вообще избежать подобного разговора, а не заводить его еще раньше! Изображая дрожь, он жалуется: — Ты же знаешь, я ненавижу говорить о таких вещах. Ты мог бы просто… Он делает небрежный жест рукой, надеясь, что это передаст то, что он имеет в виду. К его крайнему изумлению, Стоун быстро бледнеет и смотрит на него так, словно тот только что сказал, что агент мог бы взять и пристрелить его, если бы захотел. Пока Роботник в недоумении наблюдает за происходящим, его подхалим выпрямляется, и шок на его лице постепенно сменяется чем-то вроде негодования. Его голос резок и недоверчив одновременно, когда он спрашивает: — Просто что, доктор? Просто перейти к действию? Что, взять и наброситься на тебя, чтобы понять, нравится тебе это, или нет?! Отлично — теперь ему каким-то образом удалось вывести Стоуна из себя, что само по себе является прецедентом; разозлить бывшего агента практически невозможно, но сейчас он, кажется, почти в ярости. Что он такого сказал, что так вывело его из себя? Не желая, нет, не в состоянии признать, что он не знает, где он ошибся, Роботник делает то, что делает всегда: он бросается в атаку. Пожав плечами, он разводит руками в жесте «ну, что тут поделаешь?» и отвечает: — Ну, в некотором смысле, да. Грубо говоря, но… Кажется, это совсем неправильные слова. Роботник понимает, что сегодня он, похоже, делает слишком много подобных ошибок. Вместо того, чтобы расслабиться, Стоун издает звук, как будто задыхается, и откидывается на спинку дивана, закрывая лицо руками и глубоко вздыхая. Так, теперь это уже похоже на какую-то драму. Выведенный из себя странным поведением своего помощника и собственной неспособностью его понять, Роботник огрызается: — Да из-за чего ты так разволновался, подхалим? Голос Стоуна все еще приглушен его собственными ладонями, поэтому трудно уловить в нем эмоции. — Иногда я не могу поверить, что ты это всерьез. — …Это опять из области того, что ты не хочешь меня к чему-то принуждать, да? — Роботник делает ставку на догадку, после того как прокручивает этот вопрос в голове несколько раз. Когда из-за щита из рук Стоуна раздается звук, который можно было бы принять за согласие, гений закатывает глаза к небу и раздраженно вздыхает. Ну, конечно. Он должен был догадаться сразу; судя по собранным данным, Стоуну, похоже, ненавистна сама мысль о том, что он каким-либо образом навязывается доктору со своими чувствами. Он чуть не разорвал себя на куски из-за того, что поцеловал доктора в ситуации, близкой к смерти. Нелепый прилипала. Нахмурившись, Роботник протягивает руку, чтобы хлопнуть собеседника по плечу — единственному месту, до которого он сейчас может дотянуться, — и делает выговор: — Тебе не кажется, что я вполне способен прекратить взаимодействие, если мне что-то не нравится? — Да. — Говоря это, Стоун, наконец, опускает руки и бросает на Роботника такой пристальный и раздраженный взгляд, что доктор даже отшатывается от него, пораженный. В ответ на его озадаченное молчание Стоун продолжает: — Но я также подозреваю, что ты будешь игнорировать собственный дискомфорт, потому что ты слишком упрям, чтобы признать, что ты его испытываешь. На этот раз Роботник фыркает не от раздражения, а скорее от удивления. Потому что это утверждение… совершенно верно. На самом деле, почти сверхъестественная проницательность. Стоун, похоже, воспринимает его молчание как знак того, что он почти согласен, и хмурится еще сильнее, продолжая: — О, это просто… Ты бы вообще сказал мне? Если бы я зашел слишком далеко, и ты бы хотел, чтобы я остановился? Действительно, очень хороший вопрос. А он бы сказал? Сомнительно; если бы он знал, что это то, чего хочет Стоун, даже если бы он сам чувствовал себя некомфортно… он, скорее всего, стиснул бы зубы и прошел бы через это, несмотря ни на что. Очевидно, его долгое молчание говорит само за себя, поскольку Стоун издает какие-то сдавленные звуки, глядя на него широко раскрытыми глазами. — Доктор. Роботнику трудно определить интонацию в голосе его ассистента, но выражение его глаз кажется опасно близким к чему-то вроде грусти, и даже… похоже на жалость. Роботник никогда хорошо не относился к людям, жалеющим его, считая, что только слабаки нуждаются в таком сочувствии, а это не про него. Он. Не. Слабый. В ответ на это он чувствует, как у него встают дыбом волосы, как долго неиспользуемая защита поднимается и закрывается перед Стоуном, словно крепость, закрывающая свои двери перед врагом. Доктор резко бросает в ответ: — Я в состоянии справиться с небольшим дискомфортом, Стоун, не надо со мной обращаться, будто я сделан из хрусталя…! — Это… Но тебе не нужно этого делать, это вовсе не то, чего бы мне хотелось, если бы мы… — Стоун прерывает себя сердитым звуком и с резким вздохом проводит обеими руками по лицу. Когда он начинает говорить дальше, кажется, что он пытается сменить подход: — Хорошо, поскольку ты, похоже, не собираешься думать о собственных нуждах… — Я вполне способен позаботиться о…! — …поскольку ты, похоже, не собираешься этого делать, — Стоун выдавливает слова сквозь стиснутые зубы, прерывая начавшуюся тираду Роботника с горящими глазами и стиснутыми челюстями. — Тогда, по крайней мере, задумайся на секунду о том, что я чувствую по этому поводу. Это оказывается эффективным способом заставить Роботника замолчать на этот раз, захлопнув челюсти. Если быть до конца честным с самим собой, он не уверен, какие эмоции Стоун излучает прямо сейчас, почему он так злится из-за такой мелочи. Ему не нравится признаваться в том, что он чего-то не знает, но, не имея выбора, он шипит: — Ладно. Ну давай, просвети меня — и что же ты там думаешь по этому поводу? В его голосе чувствуется сарказм, и, судя по взгляду Стоуна, мужчина очень хорошо это слышит, и ему это не нравится. К его чести, Стоуну удается продолжать говорить спокойным тоном, вместо того чтобы заглотить наживку и ответить с еще большим сарказмом: — Ты буквально только что мне сказал, что ожидаешь, что я буду настаивать, несмотря ни на что, даже если это будет не то, чего ты хочешь. Как ты думаешь, что я чувствую по этому поводу? — По-видимому, ты не в восторге, — бормочет Роботник себе под нос. На этот раз его остроумное замечание заходит слишком далеко. — Я чертовски зол, — огрызается Стоун, и тон и выбор слов действительно заставляют доктора вздрогнуть от неожиданности. Бывший агент говорит негромко, не кричит, но в его голосе столько боли и гнева, что он с таким же успехом мог бы кричать, когда выплевывает: — Я просто… я не могу поверить, как мало ты заботишься о себе, и мне чертовски больно осознавать, что ты считаешь меня настолько примитивным, что я мог бы просто… В этот момент он замолкает, жестикулируя то в одну, то в другую сторону. Роботник понимает, что он даже не может произнести это вслух, и до него постепенно доходит. Стоун даже не может заставить себя сказать то, в чем Роботник так небрежно обвинил его, потому что эта мысль кажется ему ужасной. Доктор чувствует тошноту еще до того, как Стоун заканчивает, сейчас он говорит скорее устало, вся злость покидает его: — Просто я действительно на какой-то момент поверил, что ты хотя бы немного доверяешь мне. Любая остроумная реплика, которую готовил Роботник, улетучивается из его головы вместе с остальными мыслями, как только Стоун заканчивает это предложение. Да нет, это же… Он не может в самом деле так думать… Но, по-видимому, может. Как только Стоун высказывает свою точку зрения, он заметно сдувается, вся борьба покидает его с глубоким вздохом. Он больше не выглядит сердитым или обиженным, он просто выглядит усталым. Роботник понимает, что Стоун действительно так считает, и у него от страха сжимается сердце. Его правая рука, его партнер, единственное живое существо, которому он когда-либо доверял… сомневается в этом доверии. Ну, что ж. На самом деле он не дал ему никакого повода думать иначе, думает Роботник с волной гнева, на этот раз направленного на самого себя. Своим единственным глупым комментарием он скорее заставил его сомневаться ещё больше. А это ведь даже не является правдой. Он никогда бы не подумал, что Стоун может сделать что-то, чего Роботник не одобряет. Доктор должен признаться самому себе, что он прекрасно это знал, и именно поэтому он никогда не говорил своему подхалиму, что на самом деле его не интересуют сексуальные отношения. Он знал, что Стоун остановился бы, дал бы ему пространство и принял его, как будто с ним нужно обращаться бережно, как с хрустальной вазой… Роботнику ненавистна сама мысль об этом. И вот он берет и делает это. Стоун на самом деле обижен — Стоун, человек, который всегда воспринимает резкие комментарии и помыкания со стороны доктора с усмешкой и пожатием плеч, теперь выглядит так, будто Роботник взял и вырвал его сердце и раздавил его прямо у него на глазах. Бывший агент наклонился вперед, упершись локтями в колени, и трясущимися руками снова и снова проводит по волосам, стараясь выровнять дыхание. Роботник хочет это исправить, но, несмотря на всю свою гениальность, он понятия не имеет, с чего начать. «Я действительно доверяю тебе», — думает он горячо, раздраженно и недоверчиво. — «Разве ты этого не знаешь? Ладно, я никогда не говорил тебе прямо, но-…» И в этом-то и заключается проблема, не так ли. Даже сейчас Роботник обнаруживает, что не может произнести слова «я доверяю тебе». Он никогда не умел признавать такие вещи вслух… вещи, которые сделали бы его открытым и уязвимым. Как бы ему ни хотелось этого прямо сейчас, его защитные механизмы, выработанные за несколько десятилетий, не исчезнут по щелчку пальцев или от нажатия кнопки. Хватаясь за что-нибудь, за что угодно, чтобы снова все исправить, Роботник обнаруживает, что у него не так уж много вариантов. Только… Слова. Они у него все ещё есть. Его длинный язык втянул его в это, возможно, он же сможет вытащить его обратно. Если бы только он мог заставить себя хоть раз быть честным со Стоуном. Если не в больших вопросах, то хотя бы в чем-то меньшем. Прежде чем он успевает подумать дважды, Роботник выдавливает из себя: — Ты прав. Стоун, сидящий напротив него, замирает, затем медленно поднимает взгляд. Выражение его лица нечитаемо — или, скорее, Роботник не позволяет себе даже попытаться прочесть его. Он может найти что-то, что заставит его передумать, прежде чем он закончит, поэтому он устремляет свой взгляд куда-то за левое плечо Стоуна, продолжая: — По крайней мере, отчасти ты прав в своем предположении. В общем и целом, секс меня не интересует. Я не против этого, но мысль о том, что я мог бы хотеть или, что еще хуже, нуждаться в этом, не часто приходит мне в голову; а когда приходит, это скорее… досаждает, чем что-либо еще. Зуд, от которого я хочу избавиться как можно скорее. Например, как чувство голода, которое возникает, когда я заканчиваю работу. Или потребность поспать, когда мне совсем не хочется на это отвлекаться. В большинстве случаев я подавляю это желание, как только оно возникает. Несмотря на все свои старания, Роботник продолжает поглядывать на Стоуна, пока говорит, желая как можно точнее проследить за его реакцией, даже слегка беспокоясь по этому поводу. Чем дольше он говорит, тем больше меняется бесстрастное выражение лица Стоуна. К тому времени, как Роботник заканчивает, другой мужчина полностью поворачивается к нему лицом, его взгляд смягчается. Не зная, как истолковать этот взгляд, Роботник добавляет резче: — Но это ни в коем случае не означает, что я неопытен в этом вопросе. — Я так и не думаю, — напоминает ему Стоун, не раздраженно и не недоброжелательно. Только терпеливо. Это в тысячу раз лучше, чем его гнев или обида, и все же… Роботник подозрительно косится на него, но Стоун, похоже, говорит правду, и он обнаруживает, что медленно расслабляется, глубоко выдыхая. По крайней мере, его подхалим не принимает его за неуклюжего идиота, у которого за пятьдесят с лишним лет не накопилось никакого опыта. По-видимому, догадавшись, о чем он думает, Стоун тихо говорит: — Тебе не обязательно рассказывать мне больше. Я уже ценю то, что ты вообще делишься со мной таким… Роботник невольно выдавливает из себя смешок и качает головой. Даже сейчас, спустя пять минут после того, как Стоун разозлился на него, он уже пытается быть с ним внимательным. Он останавливает возражения поднятой рукой, заставляя своего помощника замолчать, и продолжает объяснять. — Университет. После получения первой докторской по философии. Вот тогда-то я и решил попробовать себя в этом деле. Понять, из-за чего весь ажиотаж. Мне было скучно, и это… это, казалось, было тем, что невероятно интересовало каждого из моих сокурсников. Больше, чем учеба, это уж точно. Я этого не понимал. Я ненавидел себя за то, что не понимал этого. Поэтому я решил пойти и попытался разобраться в этом на личном опыте. Даже вспоминая об этом сейчас, Роботник насмешливо фыркает; то ли на самого себя в молодости, достаточно наивного, чтобы думать, что он сможет просто подойти к этому как к эксперименту, то ли на своих сверстников, которые, в отличие от него, нормально воспринимали реакции и желания своего собственное тела, он не знает наверняка. Стоун не перебивает его, просто продолжает наблюдать за ним с тем же живым интересом, что и всегда, и это помогает ему найти нужные слова. — Найти подходящих испытуемых было довольно легко, — вспоминает Роботник, теребя усы, чтобы занять руки во время воспоминаний. — Некоторые встречи проходили достаточно хорошо, другие — не очень. Я продолжал пробовать, пока, в конце концов, не решил, что этот опыт нельзя описать никаким другим словом, кроме как «средне», и потерял интерес. Мой вывод — я все еще не понимаю, почему все так сосредоточены на этом. Это легко, незамысловато и ужасно скучно. Да, механика была — и остается — довольно простой, но, похоже, от нее мало что можно получить, особенно если сравнивать со всей той утомительной работой, которая требуется, чтобы попасть на само главное мероприятие. Много работы, мало удовлетворения. Мое время было потрачено без особой пользы. Затем он замолкает, раздумывая, стоит ли добавить еще что-нибудь. Должен ли он сказать Стоуну, что после этого он больше никогда не пытался? Что по прошествии многих лет это просто… у него вылетело из головы, что такая вещь, как сексуальное влечение, вообще существует? Но нет, возможно, ему и не нужно этого делать, размышляет Роботник, бросая проницательный взгляд на своего подхалима. Стоун был прав в своей гипотезе на счет его опыта, так что можно с уверенностью сказать, что бывший агент, по крайней мере, уже догадывается о подробностях. Решив, что на сегодня он сказал достаточно, Роботник разводит руками и отпускает шутку, чтобы разрядить обстановку: — Ну вот, это и есть моя трагическая предыстория о том, как я стал злодеем. Хочешь поделиться своей, подхалим? Но не пытайся переиграть меня, ты же знаешь, я смогу определить, когда ты лжешь. Разумеется, вместо того, чтобы рассмеяться и сменить тему, Стоун просто криво улыбается и качает головой, прежде чем протянуть руку и осторожно положить ее на колено доктора, слегка сжав. — Спасибо, доктор. За то, что рассказал мне. — Ну что ж, — надменно фыркает Роботник, надеясь, что это скроет его облегчение; к счастью, ему каким-то образом удалось успокоить собеседника. — Я подумал, что лучше рассказать тебе всю историю, прежде чем ты выдвинешь еще более необоснованную и откровенно неверную гипотезу, вроде той про недоверие. Он никогда ещё не был так близок к тому, чтобы сказать правду вслух, и очевидно, Стоун это понимает. Его кривая улыбка становится шире, она становится лучезарной, и он наклоняет голову, но не раньше, чем Роботник замечает, как по его щекам разливается довольный румянец. Хорошо. Очевидно, теперь его подхалим понял намек. Некоторое время они сидят вместе в тишине, каждый погружен в свои мысли. По крайней мере, тишина больше не трещит от напряжения и гнева, а наоборот, умиротворяет. Роботник даже осмеливается на мгновение поверить, что это все, и им хватит разговоров по душам на следующие несколько… о, лет, желательно. Но, конечно, у Стоуна другие планы. — Доктор? — Мх? — Могу я задать еще один вопрос? Роботник хмыкает и бросает на него острый взгляд, не зная, смеяться ему или раздражаться. — Последний твой вопрос сегодня ничем хорошим не закончился. Стоун издает смешок и, к счастью, не указывает на то, что они оба облажались, а доктор, вероятно, даже в большей степени. — На этот раз я постараюсь сохранять спокойствие. — вместо этого обещает он, криво улыбаясь. — Но… Могу я? — Это уже был другой вопрос, подхалим. Но я оставлю его без внимания. — Ты думал о том, чтобы попробовать еще раз? Со мной? И снова этот вопрос застает Роботника врасплох. Или, скорее, потому, что он ожидал чего-то большего, вроде «не хочешь ли ты попробовать еще раз со мной». Возможно, даже чего-то более похожего на предложение, например, «давай попробуем еще раз». Ему приходится на секунду перезагрузиться и переосмыслить, тщательно обдумать вопрос, прежде чем он сможет медленно ответить: — Возможно, в будущем. Это ещё ни разу не приходило мне в голову, пока… Он замолкает, многозначительно жестикулируя, и Стоун сразу все понимает. К счастью, он не смущен и не обижен напоминанием, скорее, его это забавляет, когда он улыбается и заканчивает за гения: — Пока ты, по сути, не застал меня врасплох? Уловив насмешку в голосе собеседника, Роботник расслабляется и позволяет себе ухмыльнуться в ответ. — Ты был вполне очевиден. Что подводит меня к вопросу — только из-за моего танца? Серьезно, подхалим? Улыбка Стоуна не исчезает, но в его взгляде появляется нечто более тяжелое, более серьезное и горячее, чем то обычное тепло, с которым он постоянно смотрит на Роботника. Руки доктора покрываются совсем не неприятными мурашками, когда его ассистент мягко отвечает: — Ты даже не представляешь, как выглядишь, когда танцуешь. Заинтригованный собственной реакцией и намеком, скрытым в этих словах, Роботник приподнимает бровь и улыбается, наклоняясь так, что их разделяют всего несколько дюймов, чтобы промурлыкать: — О? Ну так, расскажи мне, Стоун. И внезапно напряжение спадает, и Стоун снова смеется, отталкивая его, чтобы снова увеличить дистанцию между ними. — Ох, нет, давай об этом позже. Просто ответь хотя бы на вопрос, прежде чем начать насмехаться надо мной. Роботник фыркает и позволяет оттолкнуть себя. Он шутил лишь отчасти — на самом деле ему очень интересно услышать, что же так восхищает его подхалима в нем и его танцах. Но ладно. На данный момент он может оставить эту тему. Сосредоточившись на своем вопросе, он хмурится, тщательно обдумывая его, чтобы уделить ему все внимание, которого заслуживает Стоун. — Я же сказал тебе, я ничего не имею против. Я просто об этом забываю, — продолжает он через некоторое время. — Так что, да, возможно, я подумаю об этом в будущем и захочу еще раз попробовать. Не могу сказать наверняка. — Хорошо. Это… очень быстрое согласие. Моргнув, Роботник медленно повторяет: — И тебя это устраивает? — Конечно, меня это устраивает, — Стоун закатывает глаза, как будто слышит сомнения, которые прямо сейчас терзают доктора. Может быть, так и есть, он всегда видит доктора насквозь. — Если ты когда–нибудь захочешь попробовать — действительно почувствуешь, что хочешь, а не потому что так надо. Тогда мы можем попробовать. В противном случае мы просто забудем об этом. Это звучит так просто, почти идеально… Но в то же время кажется, что это слишком просто. Задумчиво прищурив глаза, Роботник не может сдержать сомнения, закрадывающегося в его голос, когда он замечает: — Хорошо, ладно, это отвечает моей точке зрения на этот вопрос, но для тебя все по-другому. Тебе ведь нужна сексуальная близость в отношениях, так? — И да, и нет, — Стоун немного качает головой, задумавшись, затем пожимает плечами. — Ты прав, для меня это немного по-другому. Ты мне нравишься, и это включает в себя сексуальное влечение, да, но это еще не все, и это, конечно, не самое главное. На самом деле, это вообще не важно. Я абсолютно ничего от тебя не жду в этом вопросе. И снова так просто… и все еще слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Рано или поздно это изменится, — говорит Роботник со стальной убежденностью в голосе. Разве так не всегда бывает? Все меняется. Всему приходит конец. Законы природы и все такое. Улыбка Стоуна медленно сползает с его лица, и он хмурится, качая головой. По крайней мере, он не начинает снова злиться, когда говорит так же твердо, как Роботник: — Доктор, я бы попросил тебя не говорить мне, чего я захочу или наоборот не захочу. — Да ладно, Стоун, только не говори мне, что в какой-то момент ты не разочаруешься! — Именно это я и говорю… Нет, дай мне закончить, пожалуйста, — Стоун поднимает руку, чтобы остановить очередной протест Роботника, и ждет, пока доктор смягчится, прежде чем продолжить. — Это правда, в какой-то момент это может прийти мне в голову, и я не могу просто закрыть на это глаза, как это делаешь ты, но это не значит, что ты должен что-то с этим делать. Я взрослый мужчина, и у меня есть две вполне способные руки, чтобы позаботиться об этом самому. Что-то в сухой, невозмутимой манере Стоуна, когда он произносит последнюю часть, сопровождая свою речь соответствующими жестами для пущей выразительности, заставляет Роботника фыркнуть, а затем громко захихикать. Может быть, это и дурной тон — смеяться над его подхалимом из-за этого, но когда Стоун так говорит, это кажется таким веселым и непринужденным. Ничего страшного. Никакого давления. Как будто угодить безумному гению — самая простая вещь на свете. — «Да как тебе это удается?» — Недоумевает он в глубине души. — «Даже я не всегда в состоянии подстроиться под самого себя, но с тобой все всегда так просто.» Стоун смотрит на него с кривой усмешкой, его взгляд мягкий и любящий. — Теперь ты мне веришь? — Спрашивает он, когда доктор немного успокаивается. Все еще посмеиваясь, Роботник вытирает слезинку, выступившую в уголке глаза, и качает головой. — Скорее, я верю в то, что ты такой же чокнутый, как и я. — И это означает, что мы хорошо подходим друг другу, доктор, — Стоун пожимает плечами — все так же непринужденно — и опускает взгляд. Он останавливается на чашках на столе, хмурится и собирается встать. — Я совсем забыл об этом… Я приготовлю тебе еще один латте, этот уже остыл. — Значит ли это, что у тебя больше нет вопросов, чтобы меня ими атаковать? — Может быть, позже, — дружелюбно отвечает Стоун, снова включая кофемашину. Затем он колеблется. — Или, может быть, еще один прямо сейчас. — Пффф, — Роботник закатывает глаза, его губы подергиваются, и он позволяет себе откинуться на спинку дивана. Иногда стремление Стоуна что-то узнать так же сильно, как и его собственное. Ему нравится эта мысль. — Ладно, давай. Еще один вопрос на сегодня. — Ты сказал, что у тебя были хорошие впечатления и плохие. — Когда Стоун поднимает чашку, раздается звон, а затем шарканье, когда он возвращается. Опустившись обратно на стул, который он занимал ранее, он протягивает доктору свежий латте и, откинувшись на спинку, спрашивает подчеркнуто небрежно: — Я надеюсь, больше хороших, чем плохих? Это не тот вопрос, которого он ожидал, и Роботник ненадолго замирает над своей чашкой, размышляя, прежде чем сделать быстрый глоток. Кофе горячий и обжигает язык, но знакомый вкус идеально приготовленного латте помогает успокоить его расшатанные нервы; это именно то, что ему нужно после такого разговора. Это также дает ему время сформулировать ответ, поэтому, проглотив, он может сказать без запинки: — Хм. Я бы сказал, пятьдесят на пятьдесят. Это не совсем так — оглядываясь назад, можно сказать, что процентов десять были хорошими, остальные — плохими, но с разными вариациями и оттенками. Но, возможно, причиной являлось его восприятие; ему просто не очень нравилось все это. И в любом случае, что было, то прошло, а он и так уже достаточно расстроил Стоуна сегодня. Стоун что-то бормочет себе под нос, нахмурив лоб, пока, кажется, обдумывает его ответ. То, как он выглядит в самом деле сильно недовольным этим комментарием, заставляет Роботника фыркнуть и спросить: — Что, тебе нужен список имён? Если он думал, что рассмешит Стоуна, и дело с концом, то он сразу же убеждается в своей неправоте, когда бывший агент на мгновение хмурится еще сильнее, а затем тонко улыбается как-то нехорошо и произносит слишком серьезно для шутки: — Только из категории плохих попыток… Вместе с твоим недвусмысленным разрешением причинять им боль. Поражаясь, да, на этот раз по-настоящему поражаясь, Роботник едва не опрокидывает свой латте, делая следующий глоток. В спешке он наклоняется вперед и ставит чашку на стол, чтобы не расплескать ее, и только потом поворачивается к Стоуну, чтобы рассмотреть его. Черты лица собеседника расслаблены, но челюсть сжата, а в глазах — сталь. — Ты ведь серьезно, не так ли? — понимает Роботник и удивляется по-настоящему. Он с трудом удерживается от того, чтобы не сформулировать следующую фразу как вопрос: — Это тебя беспокоит. — Да. — Явно ожидая, что следующим вопросом доктора будет «почему», Стоун кривится и потирает подбородок, демонстрируя нечто среднее между раздражением и смущением. — Мне не нравится мысль о том, что кто-то уделял тебе так мало внимания, что не смог… по крайней мере, даже не попытался сделать так, чтобы тебе тоже было хорошо. Роботник смотрит на него и в кои-то веки не может подобрать слов. Он хочет рассмеяться и отмахнуться от этого, сказать, что это было десятилетия назад, дотошный ты идиот, но… он не может отрицать тепло, требующее внимания в его груди, удивленную, благодарную нежность, пульсирующую в нем. Ему приходится резко откашляться, прежде чем он сможет заговорить снова, стараясь говорить веселым тоном: — Еще одна необоснованная гипотеза, Стоун, — ты предполагаешь, что это они виноваты в том, что взаимодействие прошло неудачно. Какие у тебя есть доказательства того, что это не я все испортил? Это вызывает у собеседника только недоверчивое фырканье. — Ой, умоляю. Ты самый выдающийся человек на свете, и ты сам сказал, что механика действий проста. Не может быть, чтобы ты что-то сделал не так. Тепло только усиливается. Знает ли вообще Стоун, что он делает с Роботником этими искренними признаниями, которые он с такой готовностью делает? Вероятно, нет. — Подхалим, ты можешь быть предвзятым в этом вопросе. — Очевидно, — соглашается Стоун достаточно легко, но все равно пожимает плечами, как всегда упрямо. — От этого это утверждение не становится менее правдивым. Он в самом деле просто… Роботник закатывает глаза, фыркает и властно протягивает руку к собеседнику. Внутри него сейчас кипит слишком много эмоций, слишком много мыслей, и ему нужно прикоснуться к другому мужчине прямо сейчас — нет, не так. Не просто прикоснуться. Ему нужно почувствовать его как можно ближе, чтобы успокоить эту бурю хоть немного. — Стоун, — зовёт он гораздо мягче, чем хотел на самом деле. — Заткнись и иди сюда. Какое–то мгновение Стоун колеблется, и Роботник уже беспокоится, что они еще раз поговорят о том, что такое прикосновение по-прежнему допустимо и приветствуется, но затем Стоун просто отодвигает чашки подальше от края стола, чтобы убедиться, что они не упадут, а затем разворачивается и легко усаживается на колени доктора одним плавным движением. Ха. Иногда вся эта агентская подготовка действительно приносит свои плоды, с ухмылкой размышляет Роботник, кладя обе руки на талию своего подхалима и притягивая его ближе, пока они не оказываются грудь к груди. — Ты бы действительно пошел и переломал пару костей, если бы я тебе позволил, не так ли? — Он спрашивает еще раз, чтобы услышать и без того очевидный ответ, и мрачно усмехается, когда Стоун закатывает глаза и решительно кивает. — Эти идиоты даже не поняли бы, за что ты ломаешь им кости, Стоун. — О, ну что ты, я бы сначала в подробностях им рассказал, что они сделали не так. Легкость и быстрота, с которой приходит ответ, заставляют Роботника рассмеяться, резко и громко, в то время как одна из его рук поднимается вверх и ложится на челюсть Стоуна, проводя большим пальцем по линии бороды. Что-то теплое разливается у него в груди, когда он наблюдает, как агент закрывает глаза и по-кошачьи прижимается к простому прикосновению. — Двинутый прилипала, — ворчит Роботник с теплотой, тоном, гораздо ближе к нежности, чем к настоящему раздражению. — Ммм, с этим определением я могу смириться, — легко соглашается Стоун, снова ухмыляясь с закрытыми глазами. Что ж, возможно, он и смог бы с этим смириться, но Роботник думает, что, возможно, он не проживет долго, если не поцелует этого мужчину прямо сейчас. С рычанием он меняет тактику и скользит рукой по челюсти Стоуна вверх, чтобы зарыться пальцами в волосы, сжать их и притянуть младшего мужчину к себе, пока они не оказываются нос к носу и глаза в глаза. — Сейчас мы, пожалуй, отложим этот разговор, — бормочет он и, не давая Стоуну времени ответить, притягивает его к себе на последний дюйм и впивается в его губы жгучим, по-настоящему развязным поцелуем, сразу же впиваясь в губы другого, прежде чем Стоун успевает произнести хоть звук. Может быть, — успевает подумать Роботник, прежде чем его разум полностью отключается, — может быть, в будущем он действительно захочет попробовать все эти сексуальные штучки еще раз… хотя бы потому, что, как он считает, именно со Стоуном все это может быть не так уж плохо. Но прямо сейчас он не будет задумываться о «если» и «возможно». Только не тогда, когда у него есть подхалим, с которым можно целоваться и мириться. И, как всегда, доктор сосредоточенно берется за дело. Можно с уверенностью сказать, что он чертовски хорошо справляется с этим. В конце концов, он гений.