Coffee and Mayhem

~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~ Без двух минут семь Роботник сидит в своем кресле, сцепив пальцы так крепко, что белеют костяшки пальцев, нога прыгает вверх-вниз, пока он ждет и думает — слишком много думает. Ему следовало отказаться от этого вечера, от этого свидания. Он несколько раз в течение дня порывался позвонить Стоуну, сказать, что передумал, забыть об этом и никогда больше не упоминать. Даже сейчас, в тысячный раз за день, он думает, что это не очень хорошая идея. Он не из тех, кто ходит на свидания; ради бога, он насмехается над людьми, которые это делают. Этот вечер может закончиться только катастрофой. Но каждый раз, когда он решается сказать Стоуну «Нет», перед его внутренним взором вспыхивает лучезарная улыбка его агента, когда он согласился пойти, и он снова сдается. Вот почему от чувств одни неприятности, ворчит он про себя, беспокойно покусывая ноготь большого пальца. Черт возьми, они делают из него слабака. Рядом с ним Мини-Ник, который до этого медленно кружил вокруг него с серией успокаивающих чириканий, внезапно возбужденно пищит и уносится в другую комнату, предупреждая Роботника о прибытии другого главного героя этого проклятого вечера. Удивленно хмыкнув, доктор спешит сесть и немного расслабиться, притворяясь, что он ничего не ждал или что-то в этом роде. — Привет, малыш, — слышится голос Стоуна, когда он тихо приветствует взволнованный маленький дрон, прежде чем бывший агент переступает через дверной проем, разделяющий их, и появляется в поле зрения. При виде старшего мужчины, который уже ждет его, лицо Стоуна озаряется улыбкой. — О, ты уже готов, отлично. — Когда ты говоришь «в семь», ты имеешь в виду ровно в семь часов, — отвечает Роботник, внутренне морщась от того, как оборонительно это звучит. Может быть, потому, что так оно и есть. — От старых привычек трудно избавиться, — отвечает Стоун, но довольно рассеянным тоном. Его взгляд блуждает вверх и вниз по доктору, прежде чем он медленно улыбается и бормочет: — Кстати, ты отлично выглядишь. На один неловкий момент Роботнику приходится бороться с желанием привести себя в порядок, оглядеть себя, одернуть рубашку. Стоун не говорил, что это именно свидание, но поскольку он упомянул, что это будет более особенный ужин, чем обычно, доктор, возможно, все равно выбрал свой лучший наряд. Он знает, что хорошо выглядит, большое спасибо, — но ему едва удается сдержать этот резкий ответ, и вместо этого он сухо парирует: — Не мог позволить тебе меня затмить. По крайней мере, это вызывает у Стоуна смешок, так что, он хотя бы не выставил себя полным дураком. К тому же, это правда — Стоун выглядит хорошо, даже более, чем обычно. Он явно привел себя в порядок. Роботник ловит себя на том, что задается вопросом, когда Стоун успел подготовиться и принарядиться, если он даже не возвращался в их общую комнату, но его размышления прерываются, когда Стоун спрашивает: — Ты готов? — Да, — отвечает Роботник и направляется к двери, прежде чем успевает снова задуматься. Широко распахнув ее, он жестом приглашает Стоуна пройти вперед. — Тебе придется указывать путь, подхалим, раз уж тебе так нравится держать меня в неведении. Еще один смешок, и Стоун проскальзывает мимо него, одаривая улыбкой на выходе. — Ой, да ладно, тебе нужно ещё совсем немного подождать, это недалеко. — Чем бы это ни было. — Это ресторан, доктор. Я сказал, что хочу пригласить тебя куда-нибудь поужинать. Да, точно, ужин. Но гораздо больше, чем просто ужин, и осознание этого настолько выводит Роботника из себя, что он нервничает и постоянно потирает пальцы друг о друга на протяжении всего пути по отелю и когда они идут по улице. Он так глубоко погружен в свои мысли, что чуть не сталкивается с туристом, который направляется навстречу. Только внимательность Стоуна спасает его от нежелательного контакта, когда агент оттаскивает его в сторону в последний момент. Бросая короткий мрачный взгляд вслед незнакомцу, который продолжает идти, даже не подняв головы, Стоун поворачивается к Роботнику, хмуря брови. — Ты в порядке? — Я в порядке. Больше беспокойся о себе, — бормочет Роботник, вместо того чтобы огрызнуться, как предполагалось. Черт. Прямо сейчас он действительно не в своей тарелке, ощущая невероятное и неприятное осознание самого себя, но одновременно чувствуя себя так, словно наблюдает за всем происходящим издалека, ожидая неизбежного краха этой эскапады. Покачав головой в бесплодной попытке избавиться от назойливого чувства, он меняет тему: — Итак, что же это за таинственное место, в которое ты нас ведешь? Стоун некоторое время всматривается в его лицо, все еще слегка хмурясь, прежде чем медленно расслабиться и указать вперед, на следующую улицу справа. — Нам туда. Как я уже сказал, это недалеко… Они вместе сворачивают за угол, в переулок, который кажется менее людным, чем тот, с которого они только что пришли. Они идут по дорожке одни и останавливаются перед простой дверью. Оглядевшись, Роботник замечает висящую над головой вывеску, объявляющую, что это ресторан, но ничего другого, что могло бы привести потенциальных клиентов к этому месту. Оно скорее даже наоборот, скрыто от посторонних глаз, отмечает он, выгибая бровь. — Это здесь? Ты уверен? — Вполне; я уже заходил сюда сегодня раньше, чтобы проверить, — Стоун бросает улыбку через плечо, протягивая руку, чтобы открыть дверь и придержать ее для него. — После вас. Роботник медленно входит в ресторан и оглядывается, что-то похожее на страх скручивается у него в животе. Изнутри заведение гораздо уютнее, чем можно было бы предположить по его внешнему виду. Здесь все со вкусом оформлено и повсюду теплое приглушенное освещение в сочетании с манящим запахом хорошей еды и негромким гулом очень немногих негромких разговоров. Чья-то рука ненадолго ложится на его запястье, и Роботник тут же злится на себя, когда чуть не подпрыгивает от прикосновения. Стоун наклоняется, чтобы тихо сказать: — Я заказывал более уединенный столик… пойду проверю, выполнили ли они мою просьбу. Сейчас вернусь. Отрывисто кивнув, Роботник наблюдает, как его ассистент идет подзывать официанта, и еще раз оглядывается по сторонам. Здесь… безусловно, уютно. Тепло, комфортно, приятно. Все то, что очень плотно ассоциируется у него со Стоуном. Все то, что предвещает что-то хорошее, даже если говорить о свидании. Роботник чувствует себя ужасно неуместным в этой обстановке. Беспокойно переминаясь на своем месте возле двери, он почти испытывает искушение спросить Стоуна, могут ли они уйти прямо сейчас, когда тот вернется, но с усилием проглатывает это. — Ну? — Вместо этого бормочет он. — Он сказал, что это не проблема, — Стоун закатывает глаза, что указывает на то, что это превратилось бы в проблему, если бы ему отказали, затем сверкает улыбкой и изображает игривый поклон, приглашая Роботника пройти дальше в зал. — Сюда, сэр. Вместо того чтобы развернуться и немедленно уйти, как он хотел, Роботник заставляет свои ноги двигаться, и они несут его вперед в указанном направлении, мимо занятых столиков и мимо множества пустых дальше; гостей пока немного. Он обнаруживает, что их столик находится в самом дальнем конце зала, спрятанный в маленьком уютном уголке в углу. У них будет прекрасный обзор всего ресторана, при этом сами они остаются вне пределов видимости и слышимости других гостей. Хорошая мысль, может признать Роботник, осторожно присаживаясь. Он бы даже назвал это место милым, если бы не чувствовал себя таким неуместным посреди всего этого. Он настолько поглощен осмотром окружающей обстановки, что не обращает внимания, когда рядом с ними снова появляется официант, кладет меню и спрашивает Стоуна, что бы они хотели выпить. Однако, что он определенно замечает, так это то, что Стоун отсылает официанта, ничего не заказывая, и даже отодвигает меню в сторону, не удостоив его ни единым взглядом. Роботник выгибает бровь, заинтригованный этим движением. — Не голоден? — Умираю с голоду, — отвечает Стоун без промедления, но не делает ни малейшего движения, чтобы подозвать официанта или выбрать, что бы он хотел съесть. Вместо этого он тянется к своему пиджаку и достает что-то из внутреннего кармана, кладет это на стол и осторожно придвигает к доктору. — Но я хотел бы сделать это до того, как мы сделаем заказ, так что… у меня есть кое-что для тебя. Немного сбитый с толку, Роботник моргает, глядя на простую белую коробку с обернутыми вокруг нее красными и черными ленточками, которую поставили перед ним, и пытается перезагрузить свой мыслительный процесс. — В наши дни обязательно дарить подарки на свиданиях? Если это так, то он уже провалил первый шаг. Эта мысль ему не нравится; возможно, ему не очень интересна вся эта возня с отношениями, но, поскольку он собирается попробовать, он хочет преуспеть и в этом. Другие варианты неприемлемы. И нет. Это не имеет никакого отношения к тому факту, что мысль о том, что Стоун будет разочарован… неприятна, мягко говоря. — Вовсе нет. Я просто увидел это и подумал, что тебе может понравиться, и купил. — Стоун слегка пожимает плечами, как будто в этом нет ничего особенного. — Ленты на самом деле просто для более торжественной сегодняшней обстановки. — Что? — беззлобно и слегка насмешливо хмыкает Роботник. — Значит, в обычный день ты даже не постарался бы завернуть его для меня? Ленивый, подхалим. — Оберточная бумага и ленты существуют только для того, чтобы мусорить и радовать детей или взрослых с умственными способностями последних. — отвечает Стоун на одном дыхании, не сбиваясь с ритма. Есть что-то странное в его тоне и выборе слов, и через полсекунды приходит осознание, и Роботник хмурится, откидываясь на спинку стула, пока обдумает эту фразу. — Это я сказал? Звучит похоже на меня. — Так и есть. — Явно довольный тем, что он заметил, ухмыляется Стоун. — Это то, что ты сказал мне, когда я впервые подарил тебе подарок на день рождения. Ах, это… ладно. Теперь он вспоминает, и волна чего-то холодного и противного неприятно скручивает его внутренности. Тогда только начался второй год работы Стоуна под его началом, и агент послушно явился на работу пораньше с чашкой латте в руке… и подарком, завернутым просто, но красиво, явно собственноручно Стоуном. Как он узнал, когда у доктора день рождения, гений так и не спросил, забывая об этом и сосредотачиваясь на подарке, который принес ему Стоун. В крошечной коробочке лежала пара стильных черных солнцезащитных очков, которые идеально подходили к остальной одежде Роботника. Роботник бросил тогда на них один взгляд, усмехнулся и начал ругать Стоуна за то, что тот отвлекает его от работы по таким пустякам. Доктор отчитал его за трату времени на такую бессмысленную вещь, как дни рождения, и прочитал ему лекцию о бесполезности подарков в частности и попытках подлизаться к нему в целом. Он смутно помнит, как огрызался на своего молчаливого ассистента, что подарки не принесут ему никаких преимуществ в лаборатории Роботника, так что он, черт возьми, вообще не должен подходить к нему с такой ерундой. В общем, он был ужасен с ним в тот день. Не смотря на то, что подарок был хорош и практичен. И в тайне ему понравился. Он сомневается, что Стоун забыл об этом инциденте; очевидно, что это не так, поскольку он до сих пор может в точности процитировать слова доктора. И все же, он все равно снова делает это. Роботник поражается, как его агент может вот так улыбаться этим воспоминаниям и подталкивать к нему через стол очередной подарок, вместо того, чтобы злиться на него за презрительное отношение к подобному жесту в прошлом. — Открой, — мягко подначивает Стоун, на его лице нет ничего, кроме предвкушения. — Я думаю, тебе должно понравиться. В странной нерешительности, доктор теребит ленты, пока они не распадаются сами, и поднимает крышку с коробки, чтобы обнаружить… — Наушники. — Он осторожно вынимает устройство из мятой темно-красной бумаги, на которой оно лежало, и медленно переворачивает. Гладкие, черные, почти идентичные его собственным наушникам, которые он использовал в лаборатории для… Словно читая его мысли, Стоун улыбается, весь в предвкушении и нежности. — Я подумал, что теперь, когда твоя нога почти полностью зажила, ты, возможно, захочешь снова делать танцевальные брейки. И поскольку мы точно не можем включить стереосистему на полную мощность в гостиничном номере, что ж… это показалось хорошей альтернативой. Он скучает по своим танцевальным паузам, размышляет Роботник. Они всегда помогали вернуть его разум в нужное русло, и мало что другое могло сравниться в этом с ними. Он уже несколько раз задумывался о том, как вернуть себе музыку и свободу, но каждый раз его что-то отвлекало, что-то, что казалось на тот момент более важным… Но Стоун подумал об этом и нашел время. Решил его проблему с помощью простой, но совершенно гениальной идеи. Или, может быть, не все так просто, отмечает Роботник, когда взвешивает наушники на ладони; они немного тяжелее, чем должны быть, и когда он поворачивает их, то обнаруживает знакомый логотип кофейни Mean Bean, аккуратно выгравированный на одной стороне наушников, углубление гравировки заполнено красной краской. Смысл этого факта укладывается у него в голове не сразу. — Ты их доработал. — Совсем немного. Теперь батарея будет дольше держать заряд, и теперь они могут подключаться к Мини-Нику и остальной твоей технике. — Сделав паузу, Стоун смущенно смеется и чешет щеку. — По крайней мере, так было задумано, если я не ошибся в своих доработках. Буду честен, я не осмелился лезть в настройки Мини-Ника, чтобы проверить, поэтому я не могу быть уверен… — Я уверен, что они будут работать просто отлично, — перебивает Роботник, внезапно обнаруживая, что не может и дальше просто молча сидеть и слушать, пока Стоун плохо отзывается о себе и своих способностях. Это больше не подходит под определение: «я просто увидел и купил это для тебя». Очевидно, что Стоун потратил на это много времени и работы, и он никому не позволит это обесценить, даже самому Стоуну. С предельной осторожностью укладывая наушники обратно в коробку, Роботник закрывает крышку и смотрит на Стоуна, подыскивая слова. — Это… очень продуманный подарок. Я протестирую их, как только мы вернемся. Он знает, что это не совсем то, что ему следует сказать. Не так он должен реагировать. Но улыбка Стоуна превращается в довольную ухмылку, лицо светлеет, как будто он подарил ему целый мир одной этой простой фразой. — Дай мне знать, если все сработает. Роботник отрывисто кивает, но больше не произносит ни слова. Предполагается, что он должен надлежащим образом поблагодарить, верно? Пообещать отплатить тем же. Сказать что-нибудь приятное. Это то, чего ожидает партнер; это то, чего заслуживает Стоун. Впервые в своей жизни Роботник обнаруживает, что раздражен своей неспособностью сказать или сделать то, чего от него ожидают. Обнаруживает, что ему чего-то не хватает. Не помогает и то, что Стоун, похоже, не замечает его внутреннего смятения и лучезарно улыбается, протягивая руку за меню. — Ты не возражаешь, если я сделаю заказ? Я обещаю выбрать то, что тебе понравится… Он такой оживленный, такой непринужденный. Он будет чертовски разочарован, когда Роботник неизбежно все испортит. Именно эта мысль в конце концов заставляет гения заговорить, перебивая своего ассистента, сам того не желая. — Стоун. — Доктор? — Тебе придется простить мне мое… отсутствие знаний о надлежащем поведении в отношении… всего этого, — не в силах даже подобрать подходящие слова для того, что он имеет в виду, Роботник указывает на пространство между ними обобщающим жестом. — Надлежащем поведении? — Стоун на мгновение хмурится, в его глазах мелькает беспокойство, прежде чем ему удается выдавить вялую улыбку. — С каких это пор ты заботишься о надлежащем поведении? Конечно, это шутка, одна из обычных колкостей, которыми они так легко обмениваются, но на этот раз Роботник не в настроении для этого; это больше похоже на втирание соли в открытую рану. Он чувствует, как ссутуливаются его плечи, в то время как он скрежещет зубами, и выплевывает: — Я полагаю, соблюдение некоторых правил является обязательным условием для такого мероприятия, как успешное свидание, не так ли? При этих словах улыбка сползает с лица Стоуна, и он колеблется, нахмурившись. Он бросает быстрый взгляд на зал вокруг них — на официанта, которого нет поблизости, на пустые столики вокруг них, — прежде чем опустить меню обратно на стол и пододвинуть его Роботнику, затем позволяет своей руке скользнуть чуть дальше и касается самыми кончиками пальцев руки доктора, которая лежит на столе. Со стороны это может выглядеть как вполне невинный жест; случайное прикосновение, будто он передает что-либо через стол. Но Роботник на мгновение замирает, ощущая важность этого простого жеста, прежде чем отвести от него взгляд и встретиться с глазами собеседника. Как только их взгляды встречаются, Стоун криво улыбается, и не отводит глаза. — Эй. Роботник проглатывает что-то глупо-бессмысленное, вроде «Эй» в ответ, и вместо этого выдавливает: — Что? — Может, тогда не стоит думать об этом как о свидании. Все его стремительные, громкие мысли внезапно останавливаются, и шум в голове стихает, как будто кто-то отключил звук. Роботник моргает. Хмурится и открывает рот. Снова закрывает его. Затем, наконец, снова обретает дар речи: — Я думал, это то, чего ты добивался? Вся обстановка и разговоры об особом вечере… неужели он так плохо все это истолковал? — Не обязательно. — Очевидно, видя, что это только еще больше сбивает гения с толку, Стоун вздыхает и качает головой, поморщившись, прежде чем немного смущенно улыбнуться: — Послушай, я собирался приятно провести вечер с хорошей едой и хорошей компанией. Вот и все. — Обычно так описывают свидание, подхалим. — Нет, если это тебя так напрягает, — парирует Стоун, одной фразой показывая, насколько он осведомлен о настроении доктора. — Тогда это отчасти разрушает цель всего этого вечера. Ему следовало бы разозлиться из-за того, что его так легко раскусили, но Роботник обнаруживает, что не возражает, поскольку это Стоун. Он почти испытывает облегчение от того, что ему не нужно ничего объяснять, потому что другой уже знает. Но это не меняет того факта, что эта обстановка — вся эта романтическая чушь — понравилась бы Стоуну, и сделать ее более непринужденной, несомненно, было бы только на пользу Роботнику. Недовольный этой мыслью, Роботник обводит их рукой, отмечая приятную обстановку, теплое освещение, очевидный замысел всего этого вечера. — Ты потратил на это время и усилия. Ты не будешь… разочарован? — Разочарован тем, что я провожу с тобой время? — Стоун выгибает бровь, его притворно серьезный взгляд едва скрывает улыбку. — Или тем, что ты чувствуешь себя комфортно? О да, я действительно даже не знаю, что хуже. Теперь уже знакомая колкость от его ассистента подобна успокаивающему бальзаму, в котором Роботник сейчас нуждается, и он обнаруживает, что напряжение, давившее ему на грудь изнутри, медленно ослабевает, ухмылка растягивается на его губах. — Умник хренов. — Это не такое уж сильное оскорбление, как ты, кажется, думаешь. — Стоун ухмыляется ему, прежде чем протрезветь и снова стать серьезным. — Знаешь, мы можем уйти, — бормочет он, наклоняясь ещё ближе. — Просто вернёмся в отель, и ты сможешь испытать наушники, или еще немного поработать, или… Роботник отмечает, что он говорит всерьез — поразительно. Одно его слово, и Стоун бросит всю эту затею, забудет об этом вечере и просто уйдет без возражений. Так легко. Так услужливо. Ухмылка превращается в смешок, и вместе с ней последнее напряжение покидает Роботника. Чувствуя себя лучше, чем за весь день, он резко поворачивает запястье, чтобы положить свою руку поверх руки Стоуна, не давая другому отдернуть ее. Он видит, как его агент замирает, недоверчиво переводя взгляд на их руки, и снова ухмыляется. Так просто. — Мы остаемся. Недоверчивый взгляд медленно превращается в улыбку, маленькую, но яркую, в то время как Стоун вопросительно приподнимает бровь. — Точно? — Ну, — Роботник отстраняется, разводя руки в жесте «что ж поделать»? — Ты обещал мне ужин, а я уже проголодался, так что… Встречая его реплику сияющей улыбкой, Стоун поворачивается и машет официанту, давая понять, что они готовы сделать заказ. Мужчина появляется у их столика через минуту с блокнотом наготове и принимает их заказ с приятной улыбкой. Роботник следит за разговором между своим ассистентом и незнакомцем, приподняв бровь, и как только официант снова исчезает, он спрашивает: — Ты уже знал, что заказывать. — Я просмотрел меню, прежде чем выбрать ресторан, — объясняет Стоун, рассеянно поигрывая салфеткой. — Я думаю, тебе особенно понравится вино. Отзывы были отличные. Просмотрел меню и отзывы. Заинтригованный, Роботник откидывается на спинку стула и еще раз оглядывает зал. Теперь, когда он меньше сосредотачивается на романтической составляющей, он может видеть больше; ресторан явно очень хороший, согласно меню и отзывам, но гостей очень мало — значит, место не слишком популярно. И достаточно тихое и уединенное, чтобы им никто не докучал. Роботник переводит взгляд обратно на Стоуна. — Как ты нашел это место? Стоун с улыбкой наклоняет голову, понимая, что его раскусили. — В интернете, если честно. Я искал что-нибудь хорошее, но тихое. Это объясняет то, как Стоун спрятал от него экран своего планшета за несколько дней до этого; очевидно, он тщательно все спланировал. Приятное тепло разливается в груди Роботника, и он фыркает, отвлекаясь от этого притворным ворчанием: — О, так значит, тебе разрешено использовать интернет для исследований, но когда я это делаю, ты устраиваешь истерику? Лицемерие, подхалим. — Я не пытался исследовать романтические отношения с помощью интернета, я просто искал ресторан, — уголок рта Стоуна дёргается в улыбку, даже когда он пытается выглядеть оскорбленным, явно слишком хорошо помня катастрофу, которая стала результатом исследований Роботника. — Это не одно и то же. Конечно, он знает это, может увидеть здесь логику, но что он также может видеть, так это то, что Стоун очень близок к проигрышу в борьбе со своей собственной улыбкой. Итак, Роботник упрямо качает головой и указывает на своего агента вилкой для пущей убедительности, продолжая настаивать: — Лицемерие, я же говорю. Это работает; улыбка Стоуна изгибается, колеблется, и секунду спустя он смеется, откидываясь на спинку стула и трясясь от смеха. Роботник победно ухмыляется, впервые за этот вечер чувствуя, что, возможно, он не испортит все окончательно. Он почти разочарован, когда официант снова появляется с их едой — к тому же невероятно быстро, и Роботник на мгновение задается вопросом, не потянул ли Стоун за какие-то ниточки, чтобы добиться такого повышенного внимания. Однако мысль теряется, когда перед ними ставят тарелки, и доктор видит говяжий стейк, тушеные овощи и множество различных гарниров и соусов. Роботник откладывает блюдо, пока официант не уйдет, затем задумчиво хмыкает. — Ты выложился на все сто, не так ли, — он хочет сказать это категорично, но даже сам слышит восхищение в своем голосе. — Как я уже сказал — хорошая еда и хорошая компания, — Стоун пожимает плечами, но слегка улыбается, довольная улыбка прячется в уголках его рта, пока он начинает наполнять их бокалы вином. Тем временем Роботник нарезает невероятно нежное мясо и откусывает первый кусочек. Насыщенный вкус настолько удивляет его, что он не может сдержать одобрительного хмыканья. — Вкусно? — Вежливо спрашивает Стоун, передавая свой бокал. — Очень, — с готовностью признает Роботник, делая глоток вина. Это тоже очень вкусно, отмечает он, слегка причмокивая губами. — Хороший выбор места, подхалим. Это не слишком любезно и слишком поздно, но Стоун загорается, когда слышит это, буквально сияя. — Я рад. — На мгновение он колеблется, прежде чем его улыбка превращается в ухмылку, и он спрашивает: — Так что, мне разрешено снова проводить интернет-исследования в будущем? Едва сумев превратить удивленный смешок в возмущенное бормотание, Роботник хватает салфетку и бросает ее через стол в своего ассистента, который ловит ее со звонким смехом. — Нахальный прилипала! — Это значит да, верно? — Заткнись и ешь свою еду. Она слишком вкусная, чтобы дать ей остыть. Как и было задумано, это только заставляет Стоуна смеяться еще сильнее, и на этот раз Роботник не делает ничего, чтобы скрыть свой собственный смешок. Стоун, конечно, был прав. Как только он перестает думать об этом как о свидании — термин, который приводит в действие все его укоренившиеся защитные механизмы, — и просто рассматривает это как приятный ужин, он может почувствовать, что расслабляется физически и умственно, и с этого момента все идет как по маслу. Вскоре он пускается в объяснения по поводу своего нового проекта, в то время как Стоун, как обычно, внимательно слушает, и когда доктор бросает колкие комментарии через стол в адрес своего ассистента, в перерывах между едой, он чуть не давиться и едой, и смехом, когда Стоун отвечает с невозмутимым выражением лица так, как никто другой никогда бы не посмел. Это, думает Роботник, кашляя в одну руку и отмахиваясь другой от насмешливых извинений Стоуна, это легко. Быть со Стоуном легко. Возможно, он действительно слишком много думает обо всем этом. ~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ — …даже не позволил мне заплатить за еду, подхалим, как это поможет мне самостоятельно… — Я же сказал, что хочу пригласить тебя поужинать, значит, ты не должен платить. — Тогда какой толк от всего краудфандинга, которым я занимаюсь, если я не могу использовать эти деньги! — Закрывая за ними дверь гостиничного номера, Роботник театрально жестикулирует, на самом деле не сердясь, только притворяясь. Стоун, наконец, не выдерживает и начинает смеяться, качая головой на выходки доктора. Считая это явной победой, — это смех номер тридцать пять за этот вечер, улыбки не в счет, — Роботник протягивает руку и помогает своему агенту снять пиджак. — Спасибо, — комментирует Стоун помощь, немного запыхавшись и все еще улыбаясь. — И, честно говоря, я не могу поверить, что краудфандинг действительно работает; твои посты ужасны. — Как ты смеешь, — невозмутимо отвечает Роботник, используя освободившуюся куртку, чтобы швырнуть ее в лицо Стоуну. В то время как другой мужчина прыскает от смеха и пытается освободиться, он надменно фыркает: — Мой краудфандинг — это произведение искусства, и то, что он работает, должно быть достаточным доказательством для тебя. — Это не столько свидетельство твоей хорошей работы, сколько демонстрация идиотизма других людей. — …Ну, или так. Они обмениваются взглядами и одновременно начинают хихикать. Как идиоты, думает Роботник, но на самом деле не может заставить себя разозлиться из-за этого. Он сомневается, что мог бы сейчас злиться из-за чего-либо вообще; он чувствует сытость, тепло и головокружение от выпитого вина и смеха, которыми они делились весь вечер. К этому времени они уже добрались до спальни, и Роботник немедленно плюхается в то, что он считает своим креслом, и роется в кармане собственного пальто, чтобы достать подарок, который ему подарил Стоун. Как только он находит белую коробочку, он издает торжествующий звук и срывает крышку, чтобы добраться до сокровища внутри. В тот момент, когда он нажимает кнопку включения на гарнитуре, Мини-Ник, который следовал за ним, послушно издает тихий звуковой сигнал, глаз светится синим, и на экране запястья доктора появляется список плейлистов, медленно прокручивающийся вниз. Соединение работает без сбоев, с волнением думает Роботник, и даже его старые данные были восстановлены — Стоун потратил время и усилия, чтобы загрузить все его избранные плейлисты обратно в базу данных один за другим. Здесь есть и «Tunes of anarchy», и «World Domination»… они все здесь, отмечает Роботник с улыбкой, изгибающейся в уголках его рта, прокручивая список. Все до единого. Ему не терпится проиграть их снова; снова потанцевать под них. Прошло слишком много времени. Держа наушники в руке, он коротко улыбается гаджету, прежде чем направить ухмылку на Стоуна, который все это время наблюдал за ним из дверного проема с нежной улыбкой. — Ну что, давай посмотрим, насколько хорошо ты поработал над ними? — Обратная связь весьма приветствуется, — легко соглашается Стоун. Отталкиваясь от дверной рамы, он указывает через плечо. — Мне закрыть дверь, когда буду выходить? Занятый надеванием наушников, Роботник обнаруживает, что резко поднимает голову и смотрит на агента, немного недоверчиво наблюдая, как тот уходит. — А ты куда? — Оставляю тебя наедине с собой для танцевальной паузы? — Стоун выглядит таким же растерянным, каким чувствует себя Роботник, он стоит в дверях вполоборота, собираясь уйти. — Я буду в соседней комнате, так что, если тебе что-нибудь понадобится, ты можешь меня позвать. Оу. Ладно. Доктор обдумывает это и находит, что в этом есть смысл; он всегда хотел уединения во время этих пауз. Даже Стоуна он отправлял из лаборатории всякий раз, когда наступало время перерыва на танцы. Предполагать, что все будет по-другому, было бы идиотизмом со стороны его подхалима. И все же… Роботник внимательно смотрит на Стоуна, который терпеливо ждет его следующих слов. Стоун, который организовал весь этот вечер, а затем был готов немедленно отказаться от него, если это поставит доктора в неловкое положение. Стоун, который терпит от него так много и никогда не протестует и не просит чего-то другого, чего-то лучшего. Роботник не хочет, чтобы он уходил. Снова поднимаясь на ноги, Роботник на мгновение замирает, не зная, как поступить, прежде чем упрямо двинуться вперед с первым, что приходит на ум: — Ты танцуешь, Стоун? Спокойное выражение лица агента меняется, тень пробегает по его чертам, когда он поворачивается к нему лицом полностью. — О, я… немного? Я знаю некоторые основы, конечно, но… — Нет, если бы ты был танцором; я уверен, ты был бы в приличной форме, — более чем приличной, учитывая естественную грацию, с которой обычно двигается Стоун, но сейчас не в этом дело. Прочищая горло, внезапно чувствуя себя немного неуютно (не нервничая, спасибо, что спросили) Роботник протягивает одну руку ладонью вверх. — Я имею в виду, если хочешь. Прямо сейчас. Что бы Стоун ни хотел сказать, это теряется в тихом, недоверчивом возгласе, вырвавшемся из его горла. Мгновение двое мужчин просто смотрят друг на друга, Роботник приглашает, а Стоун, кажется, совершенно застывает в шоке. Как раз в тот момент, когда доктор уже задается вопросом, не перегнул ли он палку, — мог ли Стоун также почувствовать, что что-то изменилось, и не захочет этого, — агент вздрагивает, выглядя так, словно насильно пробуждается ото сна, и делает нерешительный шаг вперед, переводя взгляд с руки Роботника на его глаза. — Я, эм, — начинает Стоун, затем прочищает горло, делая еще один шаг. — Я не так хорош в этом, как ты… С внезапной поразительной ясностью Роботника осеняет, что впервые за этот вечер не он чувствует себя не в своей тарелке — на этот раз это его подхалим. Нелепо. — Стоун, — прерывает он любую глупость, которая собирается сорваться с уст другого в следующий момент. — Прекрати нести чушь и потанцуй со мной. Кажется, это последний необходимый толчок. Взгляд Стоуна возвращается к нему и остается там, и на лице бывшего агента медленно расплывается улыбка. Двумя большими шагами он оказывается рядом, в нескольких дюймах от доктора, и вкладывает свою руку в протянутую. Роботник жадно берет то, что ему дают, и крепко держит, не желая отпускать своего помощника теперь, когда он в полном его распоряжении. Быстро улыбнувшись их переплетенным рукам, Стоун заинтригованно приподнимает бровь. — И… что нужно делать? — Глупый вопрос, подхалим, — игриво предостерегает Роботник, закатывая глаза. — Слушай. Свободной рукой он стаскивает наушники с головы и позволяет им упасть на плечи, чтобы они легли на шею, затем ненадолго прикасается к экрану на запястье, чтобы максимально увеличить громкость. Вот так, стоя так близко друг к другу, они оба способны разобрать мелодию «Where evil grows». Как только он улавливает знакомую музыку, Стоун широко улыбается, от чего у него начинают блестеть глаза. — Хороший выбор. — Старый фаворит, — бормочет Роботник, ожидая начала ритма. Он никогда по-настоящему не танцевал с кем-то другим; танцы всегда были его фишкой, и только его. Никому не разрешалось разделить это с ним — или, скорее, путаться под ногами в этот момент. Но Стоун — другое дело, думает он с волной чего-то поразительно похожего на нежность, так что ему будет позволено быть единственным исключением и в этом. Как только ритм по–настоящему набирается, Роботник для пробы выдвигает одну ногу вперед — и широко улыбается, когда Стоун немедленно прекрасно понимает намек и отступает назад, повторяя его движения. С легкомысленным смехом доктор тянется следом и использует свою хватку на руке своего агента, чтобы закрутить другого мужчину под их переплетенными руками. Стоуну требуется полсекунды, чтобы взять себя в руки, слегка рассмеяться, вздрогнуть, прежде чем он повторяет движение и завершает круг, как раз вовремя, чтобы отплатить Роботнику тем же на следующем такте. С этого момента все становится невероятно просто. Возможно, это не должно было стать сюрпризом, ненадолго задумывается Роботник, пока он толкает и тянет, крутится и кружится в воздухе, а затем его втягивают обратно. Стоуну всегда удавалось двигаться рядом с ним так, как будто он был создан для этого, будь то на работе, в личной жизни или даже в самых опасных ситуациях. Разумеется, танцевать с ним после этого всего будет просто детской забавой. На одном круге Стоун ненадолго запинается, перенося большой вес на правую ногу, и корчит гримасу. Автоматически рука Роботника вытягивается вперед, чтобы стабилизировать его и убрать нагрузку с еще не до конца исцелившегося бока, притягивая своего агента за бедро, чтобы размахивающая левая рука Стоуна могла найти опору на плече доктора. Вот так, он затягивает их обоих в еще один медленный круг, бормоча: — Осторожнее. — Спасибо, — отвечает Стоун, задыхаясь от танца и смеха. Он краснеет, когда смотрит на старшего мужчину теплым и ясным взглядом. Внезапно Роботник ловит себя на мысли, что это тоже можно считать романтичным… и что он совсем не возражает против этого. Он также обнаруживает, что сейчас ему на самом деле хочется заняться чем-то другим, вместо танцев. Размышляя над этой внезапной мыслью, Роботник прищуривает глаза, затем сдерживает ухмылку. Это легко. На следующем повороте Роботник бросает быстрый взгляд через плечо своего агента, прикидывает расстояние до вон того кресла, угол наклона к нему… еще немного влево, вправо… Вот так. В следующий раз, когда он подтягивает Стоуна в такт удару, Роботник ухмыляется, выдвигает одну ногу вперед — и толкает. Застигнутый врасплох, Стоун не имеет ни малейшего шанса удержать равновесие и, вскрикнув от удивления, отшатывается назад, спотыкается о ногу доктора, которая стратегически оказывается у него на пути, и падает. Не слишком сильно, конечно; он просто с тихим хлопком приземляется в кресло позади него. На мгновение Стоун только моргает, пораженный, пока Роботник не ухмыляется и не заявляет: — Ты снова был открыт, подхалим. Удивление исчезает с лица Стоуна и уступает место улыбке, которая очень быстро превращается в громкий смех. — О, я должен был это предвидеть, — бормочет он, все еще посмеиваясь, проводя рукой по волосам. — Да, безусловно, следовало бы. — Смех заразителен; или, может быть, дело просто в Стоуне. Не важно. Роботник легко усаживается в кресло вместе со своим помощником, расположив руки слева и справа от головы собеседника, почти полностью наваливаясь своим весом ему на бедра, чтобы он мог нависать над ним. Подняв одну руку, доктор снимает наушники с шеи и протягивает руку, чтобы аккуратно положить их на ближайший стол, отключив их с тихим щелчком. Снова поворачиваясь к Стоуну, он делает паузу… а затем находит уверенность, необходимую ему для этого, в открытом, теплом взгляде собеседника. Прочистив горло, Роботник, наконец, объясняет: — Они мне нравятся. Отличная идея для подарка. Улыбка Стоуна становится только шире, и он ощутимо расслабляется на подушках, очевидно, довольный тем, что остается в ловушке в таком положении. — Я рад. Ему так легко угодить. Так легко, всегда. Зарычав от внезапного прилива тепла в груди, Роботник наклоняется, чтобы один раз резко укусить своего подхалима за челюсть, достаточно, чтобы тот испуганно ахнул, прежде чем смягчить атаку легким поцелуем. — Но в следующий раз, давай без этого. — Объявляет он после глотка воздуха. — Сейчас моя очередь что-нибудь тебе подарить. При упоминании о следующем разе глаза Стоуна расширяются, затем он сияет от очевидной радости. На краткий миг кажется, что он хочет что-то сказать, но затем он прочищает горло и, кажется, проглатывает это обратно. Ни за что. Нахмурившись, Роботник похлопывает собеседника по щеке, заставляя его снова встретиться с ним взглядом. — Выкладывай, подхалим. Секунду Стоун облизывает губы, явно обдумывая свои следующие слова, прежде чем справиться с неуверенностью, которую он, судя по всему, испытывает. — Так… сегодняшний вечер был не так уж плох? Удивленный, Роботник немного отступает назад, садясь почти полностью, чтобы смотреть на своего агента сверху вниз. — Ты хочешь сказать, что сам этого не понял? — Абсолютно нет, — твердо отвечает Стоун, издавая смешок; застенчиво, как будто смеется над самим собой. — Я был так сосредоточен на том, чтобы сделать этот вечер приятным, не делая его слишком приторно романтичным, чтобы ты тоже смог насладиться им, что я на самом деле даже не знаю… Он замолкает, по-видимому, заметив, что Роботник выглядит все более и более озадаченным, чем дольше он говорит. Фыркнув, Стоун качает головой и протягивает руку, чтобы осторожно провести одним пальцем по руке доктора, затем осмеливается соединить их пальцы вместе и слегка сжать, заканчивая фразу: — Короче говоря, я невероятно нервничал все это время. Медленно покачивая головой, Роботник прокручивает все это в уме, пытаясь найти в этом смысл. Как он мог это упустить? Ну, он был занят, но все же. Стоун казался таким невероятно уверенным в себе весь вечер; он всегда точно знал, что сказать или сделать, чтобы доктор почувствовал себя более непринужденно и снять с него давление. И все это время он волновался? А Роботник даже не заметил? Неприемлемо. С сердитым рычанием, клокочущим в его горле, Роботник запускает руку в волосы Стоуна, крепко держа, чтобы поворачивать голову другого по своему усмотрению. Прежде чем Стоун успевает что–то сказать — или, возможно, снова посмеяться над собой, думает доктор с тихим рычанием, — Роботник бросается вперед и сталкивает их губы, оставляя синяки и кусаясь, изливая весь гнев, недоверие, теплоту и все остальное из тех запутанных чувств, которые Стоун вызывает в нем, в точку соприкосновения. Раздается негромкий приглушенный звук шока или удивления, и Стоун на мгновение приподнимается под ним, прежде чем почти растаять, скребя руками, пока им не удается удобно устроиться на плечах доктора и притянуть его ближе, сначала крепко прижимая, затем успокаивающе поглаживая вверх и вниз по спине. Проходят бесконечные мгновения, прежде чем нехватка воздуха заставляет Роботника прервать свое занятие, и он вырывается из поцелуя, тяжело дыша. По крайней мере, Стоун выглядит не лучше, с мрачным удовлетворением замечает доктор. Его подхалим тяжело дышит под ним, как будто он только что пробежал марафон, его глаза ошеломлены, в то время как он моргает, глядя на гения, немного дезориентированно. Хорошо. Может быть, теперь он заткнется и послушает. — Не… — слыша, как его голос на мгновение хрипло надламывается, Роботник прочищает горло и начинает снова, резко и повелительно. — Не притворяйся передо мной, подхалим. Если ты нервничаешь, я хочу знать. Если ты чем-то обеспокоен, я хочу знать. Ясно? Стоун, все еще выглядящий ошеломленным и застигнутым врасплох, быстро кивает, облизывая разбитые губы. — Я-ясно, доктор. — Очень хорошо. Теперь, об этом вечере, — в этот момент Роботник делает паузу и прищуривает один глаз, резко тыча Стоуна в грудь. — И лучше хорошенько запомни мои слова, потому что я больше не буду повторять. Наконец, улыбка пробивается сквозь испуганное выражение лица агента, и он молча кивает, сверкая глазами. Ну что ж. Немного смягчившись теперь, когда он уверен, что они понимают друг друга, Роботник проводит рукой по волосам Стоуна; тихое извинение за то, что, возможно, слишком резко дернул его ранее. Не глядя собеседнику прямо в глаза, он добавляет тише: — Насчет сегодняшнего вечера: ты проделал великолепную работу. Достаточную, чтобы я был… готов попробовать еще раз, если ты сделаешь подобное предложение. Он может сказать, что застал Стоуна врасплох, так как тот сидит очень, очень неподвижно под ним, прежде чем начать: — Доктор… — …Не спрашивай меня сейчас, уверен ли я, Стоун, — фыркнув, предупреждает Роботник, чувствуя, к чему это ведет. — Я могу использовать это как предлог, чтобы передумать. Какое бы беспокойство ни начинало закрадываться, оно исчезает с лица Стоуна, когда бывший агент невольно фыркает от выговора, пойманный врасплох. — Хорошо, — соглашается он с кривой улыбкой, все еще выглядя изумленным. — До тех пор, пока тебя это устраивает. — Конечно, устраивает, ты… тьфу. — Он даже не может заставить себя разозлиться на постоянные расспросы, так как знает, что это всего лишь результат заботы Стоуна о нем. Закатив глаза в чем-то похожем на нежное раздражение, Роботник наклоняется, пока их лбы слегка не соприкасаются, и у Стоуна нет другого выбора, кроме как встретиться с ним взглядом. — Я серьезно. Если у тебя есть еще идеи для подобных… сюрпризов. Ты можешь сказать мне. Я приму это во внимание и со временем сообщу тебе, можем ли мы попробовать это или нет. И если мне это не понравится, я без колебаний скажу тебе об этом. К тому времени, как он заканчивает говорить, Стоун улыбается от уха до уха, явно сияя от облегчения и радости. — Я рассчитываю на это, доктор. Что ж, тогда так тому и быть. Вполне довольный собой — возможно, в конце концов, он не совсем испортил весь этот вечер — Роботник отступает и обдумывает свои следующие варианты. Не то чтобы ему нужно было долго думать; у него все еще есть Стоун, разложенный прямо под ним, как подарок. А он вынужден тратить время на разговоры о чувствах, буээ. Ради бога, он не для того так мастерски усадил своего подхалима в это кресло, чтобы просто поговорить. Решив, что на данный момент с него вполне достаточно всей этой чепухи, Роботник немного разворачивается, устраиваясь поудобнее, и наклоняется, чтобы прижаться губами к челюсти Стоуна, медленно опускаясь ниже, чтобы получить доступ к его шее. Одобрительный стон вырывается из горла Стоуна, и он откидывает голову назад, чтобы доктору было удобнее, поднимает одну руку, чтобы положить ее на шею старшего мужчины и нежно погладить там большим пальцем. И все же в голосе агента слышится тихий смех, когда он спрашивает: — О, значит, мы закончили с разговорами? — Что, — ворчит Роботник, чувствуя, что его собираются дразнить еще до того, как агент действительно начинает это делать. — Ты действительно хочешь об этом поговорить? Не смеши меня. — Ну, не знаю, мне показалось, что мы остановились на самом интересном месте… О, ладно, значит, вот в какие игры они играют сегодня вечером. Закатив глаза и раздраженно фыркнув, Роботник решает, что любые язвительные реплики будут пустой тратой времени, и вместо этого запускает одну руку в волосы Стоуна, чтобы снова повернуть его голову, а затем без дальнейших предупреждений приступает к исследованию и эксплуатации каждого чувствительного места на шее, челюсти и плече своего агента, тщательно классифицируя выводы и занося их в свой мысленный журнал наблюдений. Стоун издает звук наполовину шока, наполовину удовольствия, немного дергаясь, казалось бы, разрываясь между попыткой бегства и стремлением к контакту, но Роботник на самом деле не дает ему ни пространства, ни времени ни на то, ни на другое, просто наслаждаясь им, как изголодавшийся человек, дорвавшийся до пира. Довольно скоро даже мысль о подшучивании эффективно улетучивается из головы Стоуна, и от него больше не исходит ни слова, только неразборчивые звуки и пыхтение. Но как бы это ни было абсурдно, даже гению нужен воздух, поэтому Роботнику приходится в какой-то момент отступить, чтобы отдышаться. Он находит компромисс, довольствуясь легкими покусываниями шеи Стоуна вверх и вниз; это также оставляет ему пространство для колких замечаний. — Итак, — спрашивает он в перерывах между маленькими покусываниями, сохраняя нейтральный тон, — Есть еще отличные идеи? Умные комментарии? Остроумные реплики? Ты ведешь себя нехарактерно тихо, Стоун. Стоун смеется под ним, звук прерывается и переходит в хриплый вздох, когда Роботник находит место у него под челюстью, которое заставляет плавиться позвоночник, если его правильно коснуться, — факт, которым доктор сейчас довольно радостно злоупотребляет. — Э-э, — Стоун пытается начать заново, резко сглатывая еще один звук, наполовину стон, наполовину смех. — Ты, хм, на самом деле немного затрудняешь мне мыслительный процесс прямо сейчас, так что… — О, в самом деле? Ох, в таком случае… — Роботник отступает, притворяясь, что ему нужно это обдумать. На самом деле, пока что он больше занят критическим изучением своей работы. Стоун уже выглядит рассеянным и задумчивым, мягким и податливым под ним — зрелище, которое быстро становится любимым у доктора. Но засосы, которые он оставил на его коже, весьма неслабые, отмечает он, нахмурившись. Нужно уравновесить это с другой стороны, по соображениям симметрии. Пожав плечами, он устраивается поудобнее, чтобы продолжить, и легкомысленно добавляет, наклоняясь вперед: — В любом случае, следует оставить процесс мышления настоящему гению. Из горла Стоуна вырывается новый звук; не стон, а скорее что-то похожее на рычание, смешанное со смехом. В то же время, внезапно, младший мужчина застывает под ним на полсекунды, ровно настолько, чтобы Роботник заметил это и наполовину сформировал мысль с удивлением и беспокойством — он зашел слишком далеко? — прежде чем агент встает под ним одним мощным порывом силы, с легкостью опрокидывая озадаченного доктора. В результате резкого движения мир вращается вокруг Роботника, и следующее, что он осознает, — это то, что его спина ударяется о подлокотник кресла под звук его собственного испуганного «ох». Быстро моргая, Роботник так быстро, как только может, осваивается в этой новой ситуации: он лежит на спине, его руки надежно прижаты к подушкам, а Стоун, все еще запыхавшийся, но торжествующе ухмыляющийся, сидит на нем сверху. Лёгкая попытка вытянуть свои зажатые запястья из захвата показывает, что он не сможет освободиться одной лишь силой; хватка другого мужчины неумолима, как стальные кандалы. О, Роботник не сомневается, что одного слова было бы достаточно, чтобы его ассистент отпустил его и немедленно отступил, если бы он этого захотел. Но он обнаруживает, что не особенно торопится освобождаться. Сейчас он не чувствует себя в ловушке — пойманный в ловушку человек не чувствует себя в такой безопасности. Он просто чувствует… надежность. — Что ж, — наконец комментирует Роботник, очень хорошо слыша, как у него внезапно перехватывает дыхание. — Честно говоря, я этого не ожидал. — Безусловно, следовало бы, — легкомысленно комментирует Стоун, возвращая гению его же предыдущую остроту. Если не считать легкого румянца на щеках, который вполне может быть вызван и другими занятиями, молодой человек даже не выглядит так, будто эта демонстрация силы его хоть немного утомила, когда он устраивается поудобнее, продолжая ухмыляться. — Подготовка спецагента, помнишь? Растерянный или нет, скованный или нет, это слишком хорошая возможность, чтобы упустить ее без комментариев. Роботник поднимает бровь и растягивает слова: — Действительно. Что-то полминуты назад её не наблюдалось, мистер спецагент. Губы Стоуна дергаются от этого комментария, и мгновение спустя его наигранно серьезный образ полностью расклеивается, пока он смеется, качая головой, немного не веря в происходящее. — Боже, ты такой..... Я действительно люблю тебя, ты знаешь. Все эти твои язвительные колкости и все такое. И разве это не ирония судьбы — как только Стоун упоминает эти язвительные колкости, Роботник обнаруживает, что не в состоянии придумать в ответ ни одной. Кажется, что весь его мозг просто отключается на некоторое время, пораженный одним предложением. Во рту у него внезапно становится сухо, как в пустыне, пока он моргает, дышит и пытается осмыслить то, что только что услышал. Хм. Очевидно, услышать «я люблю тебя» — в настоящей форме — совершенно иное, чем услышать «я был влюблен в тебя много лет». Разница, как между атомной бомбой и фейерверком. Кто бы мог подумать? Смех Стоуна над ним стихает. Он, вероятно, тоже почувствовал перемену в настроении, поскольку черты его лица смягчаются, затем слегка хмурятся. — Эй, — бормочет он, когда тишина затягивается слишком надолго, прежнее беззаботное настроение исчезает. Изменив хватку, бывший агент хватает Роботника за руку, а не за запястье, и слегка сжимает. — Я не хотел на тебя давить. Здесь… нет никакого давления, ладно, я только… Мне иногда хочется это сказать. Что-то в этом утверждении кажется неправильным, и Роботник изо всех сил пытается привести свои умственные способности в порядок, чтобы расшифровать его. Давление. Какое давление? В этом утверждении нет никакого давления, кроме… ах. Взаимности. Верно. Что подразумевает под собой чувства и разговоры о них. Непроизвольно скривившись, Роботник сжимает руку Стоуна в ответ, эффективно привлекая его внимание к себе. — Кажется, я только что сказал тебе, — ворчит он, лихорадочно подбирая слова. — Что я хочу знать, что ты чувствуешь. Так что… Тебе лучше говорить мне о таких вещах. Вспышка удивления мелькает на лице Стоуна, прежде чем он снова смягчается — и, ах, снова этот взгляд, теплый, яркий и напряженный. Это эмоция, которую Роботник замечал раньше, теперь, если задуматься об этом, но тогда у него не было для нее названия, и он не придавал этому значения. Он начинает думать, что это как раз и есть та самая любовь, о которой продолжает говорить Стоун. И эта мысль… не так ужасна, как должна была бы быть. Немного сглотнув, чувствуя, как у него слегка сжимается горло под этим пристальным взглядом, Роботник ерзает, затем останавливается, когда замечает, что на самом деле не может сбежать, потому что его все еще держат в ловушке — нет, скорее, просто фиксируют на месте. Стабилизируют. Это совершенно не помогает ему чувствовать себя менее растерянным, спасибо большое. Ему приходится несколько раз прочистить горло, прежде чем он может выдавить из себя хоть одно чертово предложение. — Просто потому, что я тебе не отвечаю, — говорит он в потолок, а не в лицо Стоуну, потому что так намного проще, — это не значит, что мне… все равно. Он не может этого видеть, все еще упрямо уставившись в потолок, но слышит тихий смех Стоуна. Не недобрый, наоборот, очень теплый. — Не хочу пытаться снова умничать, доктор, но… Я думаю, ты и так достаточно мне отвечаешь. Этому, безусловно, удается привлечь внимание Роботника, заставляя его немедленно повернуться к Стоуну. — Я делаю что, — говорит доктор ровным от удивления тоном. Нет, подождите, неправильный вопрос. Отмотать назад и повторить попытку. — Когда? Конечно же, он не мог сказать нечто подобное вообще без своего ведома… верно? Вероятно, неверно, поскольку улыбка Стоуна становится только шире, мягче, и агент снова смеется, по-прежнему тихо и нежно. Подняв их соединенные руки, Стоун запечатлевает поцелуй на костяшках пальцев доктора, то ли не замечая, то ли не заботясь о том, что это заставляет Роботника резко втянуть воздух и задержать его. Он продолжает говорить спокойно, непринужденно: — Ну, во-первых, ты позволяешь мне озвучивать то, что я чувствую. — Ну, я имею в виду, скорее я не могу тебя останов-… ммм, — Роботник издает горлом возмущенный звук, когда его объяснение прерывается быстрым поцелуем — он даже не видел, как Стоун пошевелился, — а затем сердито смотрит на своего помощника, когда тот снова отстраняется. Грубо. Стоун просто улыбается, по-мальчишески весело, и продолжает, как будто не слышал его протеста. — Ты спас мне жизнь. — Которая, в первую очередь, не была бы в опасности, если бы… — на этот раз Роботник даже не вздрагивает, когда его затыкают очередным поцелуем, и снова быстро отстраняются, прежде чем он успевает собраться с мыслями, чтобы укусить другого за его продолжающееся дерзкое поведение. — Ты создаешь для меня новый костюм с настоящей бронёй, — добавляет Стоун, затем делает паузу, приподнимает бровь, как бы спрашивая, будут ли еще протесты. Их нет. Роботник поджимает губы и продолжает хмуриться, хотя и чувствует, что немного колеблется, потому что… ладно. — Ты согласился пойти со мной на свидание. «Потому что ты этого хотел», — хочет сказать доктор, но сильно подозревает, что это только еще больше подтвердит точку зрения Стоуна, поэтому он молчит, сдерживая тщетные попытки возразить. — И, — здесь Стоун еще раз целует руку, зажатую в его ладони, на этот раз задерживаясь подольше. — Ты танцевал со мной. Все, что говорит его подхалим, правда, не так ли. Черт бы его побрал. Как Стоуну всегда удается так легко видеть его насквозь? И как ему удается разводить самого умного человека на свете, как будто это просто детская игра? Несколько минут назад Роботник чувствовал, что контролирует ситуацию; теперь он этого почти не ощущает. И он даже не возражает против этого, совсем. Черт бы его побрал, черт бы его побрал, черт бы его побрал, пульсирует в его голове в ритме его взволнованного сердцебиения. — Ты также, — говорит Стоун после одного, затем двух мгновений, в течение которых не раздается ни звука протеста, его глаза к этому моменту почти светятся радостью, — не отрицаешь ничего из того, о чем я говорю прямо сейчас. Он не возражает. Потому что он не хочет этого делать. Потому что все, что он сейчас услышал, — чистая правда. Он говорил о своих чувствах не вслух, но своим поведением, сам того не замечая; буквально выкрикивал это. И Стоун услышал. Внезапно Роботник действительно чувствует себя в ловушке; не потому, что он хочет вырваться на свободу, а потому, что Стоун сейчас слишком далеко от него и улыбается ему вот так, и у него нет слов, которые ему нужны, чтобы ответить, поэтому ему нужно… ему нужно прикоснуться. Прикоснуться легче. С прикосновениями он может справиться, а со словами — нет. Роботник снова пытается вытянуть свою руку, но хватка Стоуна не ослабевает. Он мог бы попросить, чтобы его отпустили, но это тоже не совсем то, чего он хочет, он просто хочет — прямо сейчас ему нужен другой человек как можно ближе. И он совершенно уверен, что этот человек тоже это знает, но ни черта с этим не делает, нахальный ублюдок. Раздраженный и взбешенный Роботник дергает еще раз и, когда это снова не имеет успеха, резко рявкает: — Стоун. — Доктор, — приходит ответ, терпеливый, взвешенный и такой, такой невероятно любящий. Роботник начинает думать, что его ассистент уже давным-давно нашел хитрый способ обойти его правило «никаких ласковых прозвищ». Удивленный, раздраженный и невероятно влюбленный, он закатывает глаза к небу и рявкает: — Ой, заткнись и свали уже нахрен, подхалим. — Просто, знаешь, меня сейчас так и подмывает попросить волшебное слово. Ладно, теперь точно все. Остатки терпения, которые еще оставались у гения, лопаются с почти слышимым хлопком, и он рычит: — Ну, а у меня сильное искушение пнуть твою… Он не продвигается дальше в своей тираде, снова прерванный тем, что губы Стоуна плотно прижимаются к его губам, запечатывая все те оскорбления, к которым готовился гений. Поцелуй нежнее, чем хотелось бы Роботнику лично, с меньшей сокрушительной силой и более твердым нажимом, но все равно он идеален. Тем не менее, из принципа, когда его дразнят и прерывают, Роботник рычит при контакте и кусает так сильно, как только может, но фактически не до крови. Вместо протеста или попыток отстраниться он чувствует, как Стоун смеется в поцелуй, делая его смазанным. Хмыкая, доктор думает с недоверчивым весельем, что Стоун смеётся так, как будто его агрессия и ужасный характер — это нечто милое, а не раздражающее. Только ты так можешь. Потому что ты любишь меня. На этот раз мысль — не вопрос; это факт. Факт, из-за которого раздражение Роботника рассеивается, как дым, как будто его никогда и не было, и вместо того, чтобы снова укусить, дернуть, причинить боль, он находит в себе силы смягчиться, встречая поцелуй Стоуна с той же нежностью, которую его агент демонстрирует ему в течение нескольких долгих, долгих минут. Когда Роботник в следующий раз пытается выдернуть свою руку, по прошествии, как ему кажется, небольшой вечности, конечность освобождается без какого-либо сопротивления, и он может поднести ее к груди Стоуна и оттолкнуть. Не возникает никакой заминки, прежде чем его агент выполняет безмолвный приказ и позволяет отстранить себя вверх и назад, легко меняя положение, пока их позиции снова не меняются местами. Вот так Роботник останавливается еще раз, по-настоящему позволяя себе взглянуть на своего улыбающегося помощника. Сейчас было бы самое подходящее время, так что скажи это, размышляет он. Скажи это в ответ, наконец. Но когда он открывает рот, вместо этих трех важных слов из него вылетают следующие: — Знаешь, ты был прав. О… обо всем, на самом деле. Ему почти хочется откусить свой собственный чертов язык, как только он это произносит. Резко выдыхая, он проводит рукой по лицу, бормоча ругательства в ладонь. Почему он так совершенно неспособен сказать то, что ему нужно сказать, черт возьми, все это-… Но прежде чем он успевает снова впасть в гнев и неистовство, что-то легко толкает его в грудь, отвлекая его внимание от мыслей о Стоуне, который лучезарно улыбается ему взглядом, в котором девяносто процентов обожания и десять процентов нахальства. — Спасибо, но я уже и так это знал, доктор. И его злость снова улетучивается. Вместо этого Роботник обнаруживает, что издает смешок, смех все усиливается, пока он не начинает смеяться, запрокинув голову. Так просто. Так легко, его подхалим снова умудряется все упростить и сгладить. Все еще трясясь от смеха, Роботник откидывается назад с острой ухмылкой на лице и рычит: — Умник хренов. — Да, видишь, это все еще не оскорбление, — на этот раз Стоуна прерывают поцелуем — расплатой — более резким и грубоватым, чем его собственные нежные поцелуи, но заметно добрее, чем обычно. Он даже не притворяется, что протестует, только ухмыляется, когда доктор отстраняется, чтобы коротко предупредить: — Да, да, прекращай быть умнее меня, подхалим, — и снова смеется, когда Роботник притягивает его для следующего, более продолжительного поцелуя. Может быть, успевает подумать Роботник до того, как мыслить снова становится невозможно, может быть, ему на самом деле не нужны слова. Стоун понимает его без необходимости произносить это вслух; он достаточно умен, чтобы знать, что на каждое «я люблю тебя» от Стоуна есть соответствующее «я тебя тоже» от Роботника, заключенное в каждом прикосновении доктора, кусачих поцелуях или резких оскорблениях, рожденных беспокойством. На данный момент этого достаточно. У него достаточно времени, чтобы подготовиться к тому, чтобы действительно произнести эти три маленьких слова. И он знает, что сколько бы времени ему ни потребовалось, Стоун будет рядом и будет ждать, терпеливый, как всегда.