Coffee and Mayhem

Содержание: Айво Роботник — не тот человек, который раздает дифирамбы и комплименты направо и налево; он не из тех, кто вообще когда-либо их раздает, и точка. Но он заинтригован тем, как Стоун использует их, орудуя добрыми словами и фальшивыми улыбками как оружием, и, будучи ученым, он намеревается сам воссоздать наблюдаемые эффекты. (В кои-то веки он, возможно, откусывает кусок больше, чем может проглотить.) Роботник пытается понаблюдать за реакцией Стоуна на похвалу и в процессе узнает больше о самом себе. ~~~~~~~~~~~~~~~ Через несколько недель их пребывания в Париже Роботника осеняет, что его, возможно, обманывают. Что, надо сказать, происходит не так уж часто! Обычно он видит ложь, коварство и уловки любого рода за много миль, замечает, когда они только начинают формироваться за лбами примитивных идиотов еще до того, как они сами осознают, что что-то замышляют. Но на этот раз он попадает в засаду, обманутый своим собственным ассистентом. Есть краткий момент, когда он подумывает о том, чтобы сообщить об этом Стоуну, но он отбрасывает эту идею, как только она появляется. У него такое чувство, что если он что-то скажет, у Стоуна может хватить наглости посмеяться над ним и сказать, чтобы он перестал драматизировать. Роботник может живо представить это своим мысленным взором — смех, пляшущий в глазах Стоуна, когда бывший агент качает головой и говорит с веселой, ласковой улыбкой, — "это же всего лишь завтрак, доктор". Что, по большому счету, является правдой. Роботник в данный момент ворчит по поводу завтрака. Но суть остается в том, что его опять провели. Каким-то образом, незаметно для него самого, Стоуну действительно удаётся уговаривать его каждое утро выходить куда-нибудь позавтракать. Несмотря на то, что Роботник продолжает настаивать на том, чтобы оставаться в их гостиничном номере настолько долго, насколько это возможно, несмотря на то, что они договорились о перерыве — или отпуске, как по-плебейски называет это Стоун, — теперь эта их прогулка становится ежедневной, и Роботник действительно охотно выходит на неё каждый раз даже без особых возражений. Как именно это произошло, Роботник на данный момент даже не сможет сказать. Отправной точкой, возможно, был момент, когда Стоун как бы невзначай обронил, как бы ему хотелось попробовать «настоящий парижский круассан», пока у него еще есть такая возможность. Или, возможно, это произошло, когда однажды утром бывший агент зашел в комнату с планшетом в руке, читая вслух статью о новом кафе, которое открылось всего несколько дней назад и в котором, по-видимому, подают редкие сорта кофе в зернах, и так случилось, что гостям предлагается завтрак «шведский стол». В любом случае, когда именно это началось, на самом деле не имеет значения. Факт в том, что это повторяется снова и снова, пока однажды ранним утром Роботник не обнаруживает, что идет по дороге рядом со Стоуном к очередному кафе в их списке, и до него доходит, что это шестой день подряд, когда он добровольно покидает свое убежище/комнату в отеле, чтобы побродить по окрестностям, как любой заурядный турист. Он ненадолго останавливается, чтобы по-настоящему осознать тяжесть того факта, что его провели (нет, он не может перестать повторять это), глубоко выдыхает через нос, пытаясь решить, стоит ли ему злиться на своего ассистента или быть чертовски впечатленным тем, что тот в самом деле смог так легко это провернуть. — Доктор? — Стоун немедленно останавливается, пустая болтовня прекращается, пока он оборачивается, чтобы проверить, как он. — Все в порядке? Перед видом беспокойства, появляющегося в глазах его агента, все надежды на то, что он разозлится вместо того, чтобы впечатлиться, теряются, и Роботник, фыркая, снова начинает идти, при этом не забывая один раз сильно ущипнуть агента за руку, сцепленную с его собственной для поддержки. — Тебе повезло, что у тебя хороший вкус на заведения, в которых мы завтракаем, Стоун, иначе тебя ждали бы последствия за попытку одурачить меня подобным образом. — А, — в выражении лица другого мужчины нет вины, только кривая усмешка. — Мне было интересно, когда же ты поймёшь. — Шесть дней! Этот перерыв замедляет меня и мою мозговую деятельность, иначе ты никогда бы не смог зайти так далеко. — Ты просто был сосредоточен на других вещах. Кроме того, обычно перерывы нужны как раз для того, чтобы немного замедлиться, доктор. — Буээ! — Роботник ворчит себе под нос, дергая себя за усы, чтобы скрыть собственную ухмылку. За этой дружеской перепалкой они добираются до двери кафе, и Стоун делает шаг вперед, чтобы открыть и придержать дверь, что на данный момент уже является практически условным рефлексом. Роботник проходит мимо него в кафе и сразу же окидывает его взглядом: маленькое, уютное, к счастью, пока не слишком много народу. Стоуну до сих пор удавалось маневрировать среди толпы во время их прогулок, либо выбирая небольшие и не слишком известные места, либо побуждая выходить из гостиницы достаточно рано, чтобы вернуться до того, как на улицах начнется ажиотаж и наплыв туристов. Роботник мгновенно чувствует, что расслабляется при виде почти пустой кофейни. Выйти на улицу — это одно, а выйти и иметь дело с толпой и пристальными взглядами — совсем другое. Тем более что он все еще хромает, а он так ненавидит проявлять слабость перед другими. Короткий путь через весь зал к столику в углу, откуда открывается вид на дверь, уже кажется походом длиной в милю, потому что он слишком остро ощущает стук своей трости и взгляды, которые она привлекает от немногочисленных посетителей и официантки. К тому времени, как Роботник добирается до места назначения, он сильно хмурится, и ему так хочется сесть и спрятать свою сломанную ногу, что он чуть не спотыкается в спешке. — Осторожно, — Стоун материализуется рядом с ним, услужливо хватает его под локоть, чтобы не дать упасть, и медленно опускает в кресло. Роботник ворчит, но принимает помощь вместо того, чтобы отмахнуться от нее, как он сделал бы раньше. — Эта нога сводит меня с ума. Почему я снова позволил тебе отговорить меня от ускорения процесса заживления? — Может быть, потому, что ты хотел заменить ее кибернетической ногой, а у нас нет ни средств, ни ресурсов, чтобы безопасно сделать это сейчас, — сухо отвечает Стоун, в уголках его рта прячется улыбка, пока он вытаскивает трость из побелевших пальцев доктора и осторожно прислоняет ее к своему собственному стулу. — Поэтому я думаю, что будет лучше просто ещё подождать и позволить перелому зажить естественным образом. К настоящему моменту это уже хорошо отрепетированный спор, и они оба знают свои реплики. Верный себе, Роботник насмешливо фыркает. — Это занимает слишком много времени. — С каждым днем становится лучше. — Я вынужден пользоваться приспособлением для ходьбы, Стоун. Только старики такими пользуются. Теперь очередь Стоуна сказать что-нибудь вроде «это лучше, чем костыли», если он решит проявить великодушие, или «ветераны боевых действий тоже могут их использовать», если он захочет немного подколоть доктора. Вместо этого бывший агент выходит из роли, делая паузу дольше, чем следовало бы, медленно оглядывая Роботника. Когда доктор приподнимает бровь в ожидании ответа, Стоун улыбается, слегка, почти скрытно, и играет совершенно не по правилам, отвечая: — Мне кажется, с тростью ты выглядишь очень изысканно. Роботник совершенно забывает, что он должен сейчас сказать в этой их маленькой игре. На мгновение он вообще забывает слова, оставляя пробел, пока медленно моргает, открывает рот, затем снова закрывает. Прежде чем он успевает опомниться, Стоун вскакивает на ноги, неопределенно жестикулируя: — Я пойду узнаю, почему к нам до сих пор не подошли, чтобы принять заказ. Сейчас вернусь. Он уходит прежде, чем у доктора появляется шанс остановить его, переспросить — потребовать объяснений. Все, что может сделать Роботник, — это тяжело откинуться на спинку стула, лихорадочно соображая, пока он подкручивает усы. Странно. Как поведение Стоуна, так и его собственная реакция. Он привык к восхищенным комментариям Стоуна, изумленным звукам и благоговейным взглядам; даже привык ожидать этого и чувствует неполноценность, когда нет белого шума, который обычно сопровождает его страстные описания текущих проектов. Но в большинстве случаев похвалы сосредоточены на выдающейся работе Роботника или его блестящем уме. Но никогда на его внешности. То что Стоун нарушает это негласное правило, на первый взгляд кажется незначительным, но Роботник почему-то теряет дар речи, чувствуя себя застигнутым врасплох и странно… уязвимым. Он ненавидит уязвимость. Хмурясь то ли на себя, то ли на Стоуна, он не совсем уверен, Роботник позволяет своему взгляду блуждать, чтобы посмотреть, куда исчез Стоун. Он легко находит его, взгляд притягивается, как магнитом; агент умудряется заступить дорогу единственной официантке и теперь разговаривает с ней, указывая на их столик. Пока Роботник наблюдает, Стоун широко улыбается, говоря что-то, скорее всего, мягко и очаровательно, поскольку официантка мило краснеет и лучезарно улыбается ему, как будто он — единственное лучшее, что произошло с ней в этой скучной обыденной жизни. Роботник громко фыркает, не обращая внимания на несколько озадаченных взглядов, которые бросают на него другие посетители. Забавно, как эта маленькая уловка Стоуна всегда вызывает такую бурную реакцию у обычных людей; потому что это действительно всего лишь уловка. Ловкий трюк, не более того. Знакомый со всеми выражениями лица Стоуна, даже с малейшим подергиванием, Роботник легко распознает именно эту улыбку как фальшивую. Это слишком широкая улыбка, она проявляется немного слишком сильно, явно отличая ее от обычной непроизвольной улыбки, которой Стоун улыбается, когда ему по-настоящему весело. Может быть, если бы кто-нибудь потрудился присмотреться хоть немного внимательнее, он бы тоже смог это заметить. Но никто никогда этого не делает, и эта коварная фальшивая улыбка появляется снова и снова, действуя как заклинание на окружающих их идиотов. Роботник размышляет, что это, наверное, ужасно утомительно — продолжать притворяться милым и терпеливым, когда на самом деле это не так. Он удивляется, зачем Стоуну вообще нужно так утруждаться. — Прости за ожидание, — говорит этот дьявол; когда Роботник, моргая, выныривает из своих размышлений, Стоун проскальзывает в кресло напротив него, одаривая улыбкой. «Настоящей», — шепчет часть сознания доктора почти самодовольно. — Кофе будет через минуту. Роботник кивает в знак признательности. — Ужасное обслуживание. И это заявление не имеет абсолютно никакого отношения к тому, как официантка только что смотрела на его агента. Он имеет в виду время ожидания, и ничего больше. — Согласен, — с готовностью отвечает Стоун, строя гримасу, в которой не остаётся ничего от его слаженной игры. — Они ещё даже не начали кипятить молоко для твоего латте, можешь себе представить? Я должен был недвусмысленно намекнуть, чтобы они поторопились. Для завтрашнего завтрака я найду место получше. Насмешка в его словах слишком очевидна, комментарий — открытое приглашение для доктора присоединиться и продолжить критиковать сотрудников кофейни, но в кои-то веки Роботнику даже не хочется немедленно разразиться тирадой по поводу ужасного кофе и глупости человечества в целом. Он все еще увлечен своим предыдущим наблюдением и тем, как легко Стоун переключается между тем, чтобы быть самим собой — восхищаться исключительно одним Роботником, в основном презирая остальное население планеты Земля — и… его маленьким спектаклем одного актера в роли «дружелюбного соседа». Словно по сигналу, рядом с ними появляется официантка с подносом. Она ставит перед ними чашки, говорит, что еда скоро будет подана, и извиняется за ожидание. Она смотрит только на Стоуна, все еще краснея и улыбаясь. Роботника она не замечает в упор. — Merci, — говорит ей Стоун, снова улыбаясь своей фальшивой улыбкой, и молодая женщина вспыхивает, обещает вернуться через секунду, и поспешно уходит. Это довольно жалкое зрелище, в самом деле. По крайней мере, Роботник говорит себе, что именно в этом причина отвращения, скручивающего его желудок; потому что, а в чем ещё? Основываясь на этом странном чувстве дискомфорта в животе, его следующие слова немного удивляют даже его самого. — Ты терпеть не можешь остальную часть человечества не меньше, чем я. — Произносит Роботник, казалось бы, из ниоткуда, озвучивая мысли, крутящиеся у него в голове. — Почему ты продолжаешь притворяться, что это не так? Стоун наклоняет голову, прежде чем начать говорить, демонстрируя заинтересованность, и хмыкает в знак согласия. Он отвечает не сразу, вместо этого делая глоток своего кофе и обдумывая услышанное. Он ставит чашку на стол с тихим стуком. — Во-первых, я не испытываю настолько же сильного негодования по отношению к человечеству, как ты, и это облегчает задачу. И, во-вторых, иногда даже малейшее проявление симпатии уже имеет большое значение для получения определенных преимуществ. Чтобы продемонстрировать, что он имеет в виду, Стоун поворачивает свою чашку вместе с блюдцем и демонстрирует доктору два печенья, лежащие на ее краю. Заказ Роботника же не содержит таких бонусов. Доктор тихо фыркает, а Стоун с довольной ухмылкой на губах подталкивает печенье в сторону гения. Роботник немедленно отправляет одно из них в рот и начинает жевать, продолжая размышлять. Комплименты, чтобы добиться благосклонности. Это совершенно не его подход, он предпочитает получать желаемое при помощи угроз или силы, если необходимо, но он может видеть логику, стоящую за этим способом. Так что, по сути, похвала — это всего лишь еще один инструмент для Стоуна, такой же, как его разум, тело или оружие. В связи с чем возникает вопрос… — Так вот, значит, почему ты так часто вслух восторгаешься моей работой в моём присутствии? — спрашивает Роботник, жестикулируя второй печенькой, прежде чем откусить от неё кусочек. — Чтобы смягчить меня и о чем-то попросить? Он совершенно уверен, что любой другой был бы оскорблен этим обвинением, независимо от того, попало оно в цель или нет. Стоун, однако, просто тихо смеется. Разум Роботника мгновенно снова начинает проводить сравнение между этим звуком и смехом, который его агент ранее адресовал официантке, и находит этот смех намного превосходящим тот; каким-то образом более полноценным. Поэтому он на самом деле не удивлен, а только заинтригован, когда Стоун отвечает: — Нет, конечно, нет, доктор. — Нет? — На самом деле он в этом не сомневается, но ему любопытно услышать рассуждения агента. Делая глоток собственного кофе, чтобы запить печенье (ужасно некачественный напиток; позже ему понадобится латте от Стоуна, чтобы смыть этот привкус), Роботник наклоняет голову. — Никаких одолжений, которые ты надеешься получить от меня, немного умаслив? Совсем ничего? — Теперь, когда ты упомянул об этом, если так подумать, мне бы не помешал регулярный режим сна. Непрошеное фырканье вырывается у доктора при этом сухом замечании. — Как будто его ещё можно спасти. Так, сосредоточься, подхалим. — Я сосредоточен, — отвечает Стоун, в глазах которого все еще искрится юмор. — Если серьезно, то прямо сейчас я ни в чем не нуждаюсь. И, между прочим, я никогда не делаю тебе комплиментов, потому что чего-то хочу. Каким-то образом он уже и так знал это. И все же, теперь, когда эта тема поднята, Роботник обнаруживает, что один конкретный вопрос горит у него на подкорке. Ему приходится заставлять себя сделать еще глоток кофе, чтобы просто не выпалить его, чтобы не показаться чересчур взволнованным, и вместо этого он произносит настолько спокойно, насколько это возможно: — Тогда почему? — Потому что я правда имею в виду то, что говорю? — Стоун обдумывает это и с улыбкой пожимает плечами. — Потому что просто хочу это сказать. Полагаю, и то, и другое. Да, это ответ, но не по-настоящему удовлетворительный. В нём нет никакого реального объяснения, какую выгоду для себя Стоун может извлечь из всех этих комплиментов и восхвалений доктора. Зачем делать что-то, что не приносит ему ни малейшей пользы? Медленно, но верно этот разговор начинает казаться до жути похожим на один из предыдущих, и Роботник прищуривает глаза, тихо хмыкая про себя и задумчиво теребя свои усы. Это не первый раз, когда он сидит, смотрит на Стоуна и задаётся вопросом, «почему»? На самом деле, такое уже было и не один раз. «Почему ты все еще здесь? Почему вернулся за мной? Почему тебе не все равно?» Он до сих пор так и не получил ответов; Стоун всегда либо меняет тему, либо глубоко вздыхает, и однажды, только однажды, он отвечает, говоря, что в конце концов доктор сам во всем разберется, поскольку он гений. От кого-либо другого Роботник, возможно, воспринял бы такой легкомысленный комментарий как насмешку, может, даже издевку, но Стоун тогда просто озвучивал факт, в этом он полностью уверен. Возможно, именно поэтому Роботник не стал пытаться заставить Стоуна ответить на его вопрос, а скорее принял вызов, решив разобраться в этом самостоятельно. Он просто еще не нашел правильного подхода. Он все еще занят попытками разгадать, что именно он хочет узнать о Стоуне. Действительно ли ему не все равно? Нет, на данный момент это уже даже не обсуждается; Роботник точно знает ответ на этот вопрос. Итак, тогда — почему ему не все равно? Этот вопрос кажется ему слишком абстрактным и неточным, он может дать на него только расплывчатые ответы, поэтому ему приходится разбить эту задачу на более мелкие подпункты, чтобы подобраться как можно ближе к истине. Это здесь и сейчас кажется такой малой частью, размышляет Роботник, возвращаясь в настоящее и наблюдая, как Стоун делает глоток своего кофе, провожая взглядом людей, которые проходят мимо них, болтая и смеясь. Комплименты, несомненно, являются частью этой… заботы… которую агент проявляет по отношению к нему, так что, если он разберется в этом, он вполне может стать на шаг ближе к разгадке большого секрета Стоуна. Делая еще один глоток некачественного кофе, Роботник размышляет о своих возможностях. Конечно, он мог бы продолжать выспрашивать, но это кажется бессмысленным. Стоун, похоже, либо не желает, либо не в состоянии дать ему четкие ответы на вопрос «почему». Что ж, в таком случае доктору просто придется разобраться в этом самому; немного поэкспериментировать, чтобы попытаться понять, что ещё можно выиграть, делая комплименты другому человеку, если он не хочет одолжений. В конце концов, сейчас у него достаточно времени, чтобы поставить любой эксперимент, который ему заблагорассудится, и это может быть хорошим способом занять себя и одновременно узнать больше о своем подхалиме. Двух зайцев одним камнем. Намеренный каламбур. На этот раз его возвращает к реальности скрежет фарфора по дереву, и Роботник, опуская глаза, обнаруживает, что им принесли еду — простой круассан с маслом для Стоуна и шоколадный круассан для него. Стоун пододвигает к нему его тарелку, приподнимая бровь. — Нормально? Роботник знает, что он имеет в виду не еду или не только её, но и состояние доктора, интересуясь, куда на этот раз размышления гения его завели. Что ж, он чертовски уверен, что не собирается ему говорить. Для этого проекта Стоуна лучше всего оставить в неведении. — Конечно, Стоун. — Едва сдерживая довольную ухмылку, Роботник берет свой завтрак и откусывает с аппетитом. Внезапно ему хочется побыстрее покончить с едой, чтобы вернуться к работе. Ему уже не терпится начать этот новый эксперимент. ~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~ Любой успешный эксперимент начинается с трех основных элементов — вопроса, на который нужны ответы, гипотезы о том, какими могут быть эти ответы, и плана, гарантирующего успех. Роботник полон вопросов, у него нет реальной гипотезы, и его план был сформулирован во время короткой обратной поездки из кафе в их отель. В общем, не самая лучшая отправная точка для науки, но он гений; он все равно может заставить это работать. Эксперимент начинается в тот момент, когда они возвращаются в свой гостиничный номер. Роботник немедленно, прихрамывая, преодолевает небольшое расстояние до кресла и тяжело опускается в него, отбрасывая свою трость широким жестом и заявляя: — Стоун, мне нужен латте. Стоун следует за ним в более медленным темпе и в настоящий момент дважды запирает за ними дверь; от паранойи нелегко избавиться, учитывая их прошлое. Услышав восклицание доктора, он хрипло смеется. — Уже? Обычно латте хватает минимум на час. — Напиток, который подавали в том заведении, вряд ли можно назвать латте, — отмахивается Роботник от комментария. — Еда была сносной, но для приготовления латте требуется мастерство, которого этим недоумкам явно не хватает. Тихо посмеиваясь про себя, Стоун качает головой и направляется к кофемашине в углу, включает ее и замечает: — Что ж, тогда я надеюсь, этот тебе больше понравится. Роботник немного выпрямляется в своем кресле, почти ухмыляясь этому комментарию. Да, это может прозвучать, как шутка, но момент выбран идеально. Сам того не подозревая, Стоун дал ему возможность осуществить первый шаг эксперимента. Непринужденная похвала легко слетает с его языка: — Ты же знаешь, я люблю, как ты их готовишь. Ему не требуется много усилий, чтобы сказать это. Он не в первый раз хвалит мастерство Стоуна в приготовлении кофе, поэтому комплимент звучит легко и естественно. Единственное, что на этот раз отличается, так это то, что он активно наблюдает за реакцией Стоуна, вместо того чтобы мгновенно отвлечься на какою-нибудь новую идею в голове, переключиться на что-то другое, чем можно было бы себя занять. Ожидаемая реакция наступает незамедлительно. Легкая улыбка, притаившаяся в уголках рта мужчины, превращается в настоящую, лицо вспыхивает от явного удовольствия. Он отворачивается, пытаясь скрыть свою реакцию, приступая к приготовлению заказанного латте, но в это время Роботник продолжает наблюдать за ним, и все равно замечает. Хм. Доктор наклоняет голову, мысленно принимая это к сведению. Это было на удивление легко; слова были простыми, а реакция немедленной и сильной. Вся поза и настроение Стоуна изменились, и он напевает себе под нос, ожидая пока приготовится латте. Такая простая похвала и такой мощный эффект. Единственное, чего Роботник не ожидал, — это того тепла, которое разливается где-то за его собственной грудной клеткой в ответ на довольный румянец Стоуна, тепла, которое щекочет его до тех пор, пока он не чувствует, что и сам не прочь улыбнуться. Хм. Побочный эффект? По крайней мере, он сомневается, что это последствия плохого кофе. Как любопытно. — Держи, — Стоун подходит к нему и протягивает чашку, прежде чем вернуться, чтобы очистить пространство вокруг кофемашины. Роботник машинально делает глоток латте; как всегда, приготовлено идеально. Ему не нужно лгать, когда он хвалит кофе Стоуна, так что быть «милым» в данном случае на самом деле очень легко. И эффективно, размышляет он, видя, как Стоун все еще улыбается сам себе во время уборки. Итак, если только это уже вызывает такую реакцию… Что же произойдет, если он немного повысит ставку? «Есть только один способ выяснить это», — размышляет Роботник, устраиваясь поудобнее и уже начиная планировать следующие шаги, которые он собирается предпринять. ~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ Есть только одна вещь, которой Роботнику на самом деле не хватает, и ради которой он был готов играть комнатную собачку правительства, по крайней мере время от времени, и это финансирование. Дело не только в деньгах, которых ему сейчас мучительно не хватает. Оборудование также отсутствует, как и необходимые материалы, которые он использовал для изготовления своих машин. И его лаборатория; пространство, которое он построил для себя, где было все, что он хотел и в чем нуждался… Теперь все это исчезло. Как только Роботник снова чувствует себя достаточно хорошо, чтобы сесть и начать работать над восстановлением своей маленькой армии бэдников, он с болью осознает, сколько он потерял и как мало ему удалось сохранить. Все, с чем ему сейчас приходится работать, — это гостиничный номер и те инструменты, которые Стоуну удалось раздобыть в хозяйственном магазине. Хозяйственный магазин! Чуть больше восьми месяцев назад Роботник и десятифутовым шестом не притронулся бы ни к чему в таком месте. Что ж, выживание на враждебной планете и почти верная смерть под обломками робота действительно во многом меняют принципы человека. Это не значит, что он доволен своим нынешним положением. Он устроил настоящий разнос, когда Стоун вернулся со своей добычей, о да. Но он — неохотно, ворча — принял все это и принялся за работу. Делать нечего, в конце концов, он знает, что это лучшее, на что они могут рассчитывать прямо сейчас. В их нынешней ситуации нет реального способа заполучить в свои руки материалы и инструменты, которые он хотел бы использовать. Вынужденный довольствоваться тем, что есть, Роботник решает изменить дизайн своих бэдников на что-то, что можно собрать из третьесортных материалов. Или, по крайней мере, он пытается это сделать, горячо думает он, комкая очередную схему и выбрасывая её через плечо. Его детки просто не могут быть собраны из третьесортных материалов, и ему еще предстоит найти способ заставить это работать. К настоящему времени чертежи разбросаны по всем доступным поверхностям в гостиничном номере, либо в скомканном виде, либо прижатые чем-нибудь, либо сложенные вдвое. Беспорядок на данный момент уже затрудняет передвижение, сидение или вообще что-либо из-за нехватки свободного пространства; в конце концов, гостиничный номер — это не специально построенная для этих целей лаборатория. Тихие шаги приближаются и останавливаются сразу за пределами видимости. — Кофе, доктор? — Стоун уже давно научился держаться на расстоянии с горячими напитками в руках, когда у доктора плохое настроение, и он склонен к срывам. Роботник хмыкает и машет ему рукой, чтобы он подошел поближе, уже подтягивая к себе другой листок, делая несколько заметок, зачеркивая другие. — Если мы используем этот материал, распределение веса будет неправильным, — ворчливо объясняет он, отвлекаясь и радуясь, что есть кому выплеснуть свое разочарование, — но поскольку у нас нет доступа ни к какому другому материалу, я должен изменить идеальный дизайн, чтобы приспособиться к несовершенным обстоятельствам. Все его заметки ни к чему не приводят, и он перестает писать, с силой швыряет ручку на стол и вместо этого тянется за латте, которое протягивает ему Стоун. Он опрокидывает его одним большим глотком и потом только радуется, что у его помощника хватило ума подождать, пока напиток слегка остынет. Пока он отвлекается на кофе, Стоун подходит ближе, чтобы мельком взглянуть на заметки. — А помогло бы, если бы ты уменьшил весь бэдник целиком? — интересуется он вслух, наклоняясь так близко, что его рука касается руки Роботника. — Раньше ты делал уменьшенные версии, и распределение веса там было ближе к тому, к чему ты стремишься сейчас. — Да, но в уменьшенную версию будет встроено меньше функций, чем в оригинальную, как ты хорошо знаешь, — огрызается Роботник в ответ. — А прямо сейчас я не соглашусь ни на что меньшее, чем на полную версию. Стоун издает тихий понимающий звук, наклоняясь еще ближе и кладя одну руку на стол. Прежде чем потянуться за чертежом, он нерешительно спрашивает: — Можно мне? Роботник просто фыркает и пихает чертежи в направлении Стоуна, прежде чем откинуться на спинку стула и в задумчивости пошевелить кончиками пальцев. Может быть, если бы он… Нет, это создало бы ему еще больше проблем. Или, скорее… но нет, это тоже не сработало бы. Он мысленно ругается на нескольких разных языках и откидывает голову назад, покачивая здоровой ногой. В такой момент ему не помешало бы сделать танцевальный перерыв, чтобы проветрить голову, но даже это в данный момент невозможно. Стоун рядом с ним издает горлом негромкий звук, задумчивое мычание. Роботник мгновенно вытягивается по стойке смирно, переводя взгляд на Стоуна, который в задумчивости потирает подбородок. — Что? — Я просто подумал… — Стоун замолкает, внимательно глядя на него. Бывают дни, когда доктор не в настроении выслушивать другие мнения о своей работе, даже от своего ассистента, поскольку он слишком твердо намерен разобраться в проблеме сам и слишком горд, чтобы позволять другим вмешиваться. Сегодня не такой день; Роботник нетерпеливо машет рукой, призывая мужчину продолжать. Короткая улыбка мелькает на лице Стоуна, и он отодвигает чертеж обратно, чтобы они оба могли склониться над ним, указывая на разные части, пока он объясняет свой мыслительный процесс. — Прямо сейчас лазер и сканер — это две отдельные части оборудования, здесь и здесь. — Решительный удар по обеим рассматриваемым частям, затем Стоун рисует пальцем расплывчатый круг в том месте, где они почти пересекаются. — Но если бы был способ сделать это одной частью, с одним источником, способным переключаться между двумя режимами, тогда… — …это не только сэкономило бы пространство и сместило бы центр бэдника настолько, чтобы компенсировать дополнительный вес, но и сэкономило бы нам материал, — заканчивает за него Роботник, почти вырывая бумагу из рук Стоуна, чтобы начать набрасывать то, что показал ему бывший агент. Мозг доктора уже работает на высокой скорости, вычисляя и изменяя переменные, сопоставляя это новое предложение с его старыми идеями. Это действительно могло бы сработать. Он просто даже не задумывался об этом раньше, потому что был настолько сосредоточен на воссоздании своей старой работы, чего-то, что он считал совершенством, что не искал никаких альтернатив. Из-за этого он не заметил этого простого, но гениального маленького изменения. Ему понадобился внимательный взгляд Стоуна, чтобы увидеть очевидное. Теперь эта мысль заставляет его прервать свои маниакальные записи, склонить голову набок и прокрутить в голове то, что только что произошло. Конечно, он знает, что Стоун гений сам по себе, по крайней мере, по сравнению с остальными обезьянами, населяющими землю; иначе он не смог бы выносить присутствие агента так долго, как он это делает, и уж точно не доверил бы ему все свои изобретения и целый манифест на случай, если с самим Роботником что-нибудь случится. «Но знает ли он, что я это знаю?» — Роботник задается вопросом, поднимая взгляд от чертежа к своему подхалиму. Стоун даже не дожидается от него какой–либо реакции, вместо этого решая вернуться к кофемашине, чтобы приготовить еще один латте; он, похоже, даже не ждёт, что доктор прокомментирует тот факт, что агент только что помог ему с прорывом — и, в целом, он не то чтобы не прав в этом предположении, поскольку Роботник не может вспомнить ни единого случая, когда он бы прокомментировал это раньше. Хорошо. Пришло время это изменить. Это кажется прекрасной возможностью продолжить его эксперимент, не так ли? Стараясь быть начеку, но все еще делая вид, что занят записями, Роботник произносит: — Хорошая мысль, Стоун. Комментарий кажется достаточно невинным, брошенным мимоходом, но он знает, что это совсем не так, и он знает, что Стоун тоже это знает. Он тут же замечает, как это застает агента врасплох: почти комично наблюдать, как Стоун неуклюже делает следующее движение, и чашка, предназначенная для кофе, выскальзывает у него из рук. Только его быстрые рефлексы спасают её от падения на пол, и даже это движение, кажется, происходит на автопилоте, поскольку бывший агент все еще занят тем, что таращится в сторону доктора, широко раскрыв глаза и слегка краснея лицом. Слова, похоже, усваиваются не сразу, отмечает Роботник, считая секунды до того, как это произойдет. Три, четыре… К тому времени, когда он доходит до шести, Стоун наконец выходит из оцепенения. Медленная, яркая улыбка расплывается по его лицу, подчеркивая румянец на щеках. — Спасибо, доктор. Затем он поворачивается обратно к кофемашине, но перед глазами Роботника остается его сияющая улыбка, сопровождаемая тем странным теплом, которое снова разливается в его груди. Он бездумно трет левой рукой грудь, но это никак не уменьшает ощущения. Изжога, решает Роботник, и когда Стоун возвращается, чтобы подать ему второй латте, он делает огромный глоток горячего кофе, чтобы компенсировать тепло жаром. (На самом деле это не помогает, но он слишком упрям, чтобы признать это.) ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~ Несколько дней спустя раннее утро застает Роботника уже полностью одетым, нетерпеливо постукивающим тростью в такт утекающим секундам, в ожидании, пока Стоун закончит собираться, чтобы они могли пойти завтракать. И, да. Он осознает иронию того, что именно ему сейчас не терпится выбраться из гостиничного номера, хотя обычно его помощнику приходится чуть ли не выталкивать его за дверь. Он просто предпочитает высокомерно игнорировать этот факт. Делая вид, что смотрит на часы, Роботник кричит, закатывая глаза: — Ты собираешься заканчивать укладку своей бороды или что ты там еще делаешь, Стоун? — Извини, — следует ответ, неторопливый, несмотря на язвительность доктора. Стоун заворачивает за угол, одергивая рубашку, все еще не поднимая глаз, пока объясняет: — На самом деле я так привык к костюмам, что этот повседневный стиль меня немного сбивает с толку. Такую скучную тему гений обычно даже не удостаивает ответом, поскольку она гораздо ниже его внимания. Но он должен признать, что резкая перемена стиля Стоуна, который всегда носил только идеально скроенные костюмы, к Стоуну, носящему более повседневную одежду, такую как рубашки с короткими рукавами и джинсы, на самом деле не избежала внимания Роботника. Первые несколько раз ему действительно приходилось смотреть дважды, чтобы убедиться, что он все видит правильно. Итак, теперь, когда Стоун действительно привлекает к этому больше внимания, Роботник обнаруживает, что его язвительный ответ застывает у него на языке, и вместо этого он более пристально разглядывает своего агента, оценивая его внешний вид: слегка застиранные джинсы в паре с рубашкой с короткими рукавами, более облегающей, чем прежние костюмы, демонстрирующей изгибы предплечий Стоуна, когда он двигается. Роботник в самом деле не видит, какие проблемы могут быть у Стоуна с его нарядом, поскольку на его взгляд, эта одежда прекрасно демонстрирует лучшие черты агента. Но Стоун все еще хмуро оглядывает себя сверху вниз, то тут, то там одергивая рубашку, и уголки его губ кривятся, выдавая раздражение. Так не пойдет. С недовольным вздохом Роботник, прихрамывая, подходит на несколько шагов ближе, пока не вторгается в личное пространство Стоуна, протягивая руку, чтобы расправить его воротник и заправить бирку, торчащую сзади. — Может, ты уже прекратишь дёргаться, подхалим? Ты прекрасно выглядишь. Более чем прекрасно — обычные люди могли бы даже счесть тебя привлекательным. Это поможет тебе перестать беспокоиться, чтобы мы могли уже выйти, наконец? Стоун издает странный сдавленный звук, который заставляет Роботника на мгновение нахмуриться. Он же не мог случайно слишком сильно потянуть за воротник, не так ли? Но нет, когда он оглядывается, Стоун сам по себе не выглядит смущенным… Он всего лишь выглядит так, будто его ударили по голове чем-то тяжелым, глаза широко раскрыты, а губы слегка приоткрыты, когда он моргает, глядя на своего бывшего босса. — Я… Спасибо, ..доктор? Только теперь, столкнувшись с откровенным шоком Стоуна, Роботник понимает, что перестарался, перешагнул какую-то границу, о существовании которой он даже не подозревал до этого самого момента. Он не знает, что именно он сделал, как ни удивительно, но даже он может сказать, что атмосфера в комнате изменилась, прежнее спокойное, уютное ощущение сменилось чем-то заряженным и тяжелым. Внезапно он чувствует себя так, словно стоит на краю обрыва, опасно балансируя над… чем-то. Он не может точно сказать, из-за чего, но ему кажется, что он, по крайней мере, видит то же самое чувство, отражающееся в широко раскрытых глазах Стоуна; как будто у них есть выбор либо немедленно отступить и притвориться, что этого никогда не было, либо они могли бы продолжить, и тогда что-то… что-то изменится между ними. Возможно, безвозвратно. Мысль о том, что в их взаимодействии что-то может измениться — что-то, что он не сможет контролировать, что-то, что может оказаться хуже того, что у них есть сейчас, — вот что выводит Роботника из ступора. Он отдергивает руку, как будто обжегшись; ему едва удается превратить резкое движение в нечто вроде насмешливого взмаха в воздухе, бормоча: — Ну, в общем, поторопись, я хочу уже покончить с этим, — прежде чем повернуться и заняться стягиванием куртки с вешалки. Позади него раздается хриплое согласие Стоуна, какой-то невнятный ответ, но Роботник не ждет, чтобы посмотреть, последует ли за ним сейчас его агент. Он выбегает из комнаты так быстро, как только позволяет его хромающая нога, едва сдерживаясь, чтобы не захлопнуть за собой дверь. Оказавшись на улице, он останавливается, чтобы сделать глубокий вдох и потереть лицо руками. Оно буквально горит под его ладонями. Он делает себе мысленную заметку быть немного осторожнее в том, за что именно он хвалит Стоуна в будущем. Похоже, есть некоторые более опасные темы, которых он не ожидал. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ Если не считать этой единственной оплошности (от которой у него до сих пор горят уши, когда он слишком много думает об этом), остальная часть эксперимента проходит без сучка и задоринки. В течение следующих нескольких дней Роботник осыпает Стоуна похвалами и комплиментами во время их взаимодействия, внимательно следя за тем, как его агент реагирует на них. Он усиленно старается действовать осторожно и не переусердствовать, независимо от того, насколько ему не терпится получить ответы. Стоун слишком быстро уловит суть всего этого мероприятия, если доктор внезапно начнет вести себя не в своём стиле и будет слишком часто хвалить его, поэтому Роботник старается начинать легко и просто и оставлять достаточно времени между каждым из этих эпизодов. Всего за несколько дней он собирает огромное количество данных. Он узнает, что комплименты в адрес разных навыков агента вызывают у Стоуна разную реакцию: похвала его кофе заставляет его удовлетворенно улыбнуться и промурлыкать что-то в ответ, в то время как похвала его интеллектуальных способностей заставляет его покраснеть и держаться немного прямее, немного раздуваясь от гордости. А комплименты по поводу его внешности… что ж, честно говоря, Роботник предпочел бы не думать о том памятном случае. Остаток дня ему было трудно выдерживать озадаченный взгляд Стоуна. Роботник также узнает больше о себе — результат, который он, признаться, не мог предсказать до того, как все это началось. Чаще всего он реагирует на эмоции Стоуна, самым странным образом, будто отражая поведение другого человека. В его груди возникнет странное тепло, и ему приходится бороться с желанием улыбнуться. После нескольких таких самых странных эпизодов Роботник решает, что это, должно быть, тот случай, когда зеркальные нейроны в его мозгу срабатывают с высокой скоростью всякий раз, когда он видит реакцию Стоуна на комплименты. Он просто инстинктивно копирует любую эмоцию, которую видит у своего агента, как это сделал бы любой другой человек. Это не его собственные эмоции, а лишь бледная тень эмоций Стоуна, потому что люди так устроены. Это все. (По крайней мере, он продолжает сурово твердить себе это всякий раз, когда его сердце бьется не в такт, или его улыбка становится неконтролируемой.) Итак, в целом, Роботник собирает столько данных, сколько ему хватило бы даже на два эксперимента; больше, чем он когда-либо предполагал. Но в чем же дело? А в том, что это не те данные, которые ему были нужны. Он ни на шаг не приблизился к ответу на вопрос, с которого вообще начался весь этот эксперимент. Он ничуть не приблизился к разгадке Стоуна, не продвинулся дальше в поиске источника причины заботы бывшего агента о нем. Это расстраивает, и он ловит себя на том, что зацикливается на этом даже во время работы над новым прототипом Мини-Ника, пялясь в пустоту и постукивая пальцами по ободранному шасси вместо того, чтобы по-настоящему работать. Если бы это произошло несколькими неделями раньше, он, вероятно, закатил бы истерику из-за собственной рассеянности. А так он просто ворчит себе под нос и продолжает постукивать, продолжает думать. Неужели это так сложно?! Все еще погруженный в раздумья, он внезапно ловит себя на том, что принюхивается к воздуху, и на мгновение хмурится, когда улавливает запах… карри? В животе тут же обнадеживающе начинает урчать, почти болезненно напоминая ему, что за окном садится солнце, а они ничего не ели с самого завтрака. Роботник едва сдерживается, чтобы не шлепнуть по предательской части своего тела; да, он договорился со Стоуном о двухразовом питании на время их перерыва, но он не собирается полностью отказываться от своих привычек и делать это трижды только потому, что его человеческое тело решило, что может им командовать. Дважды тихо щелкает замок, дверь тихо приоткрывается, и Стоун кричит в знак приветствия: — Я вернулся с ужином. Еще одно урчание в животе, и Роботник хмурится, глядя на него сверху вниз — он слишком привык к этому отпуску, если уже не в состоянии игнорировать свои телесные потребности. Громко хмыкнув, он наклоняется над открытым корпусом Мини-Ника, изображая глубокую сосредоточенность, и кричит: — Позже. Сначала я закончу с этим. — Без проблем, — легко соглашается Стоун, полностью заходя в комнату и заворачивая за угол. В одной из его рук пакет с едой навынос, весьма увесистый на вид, источник восхитительных запахов. Бывший агент идет, чтобы положить пакет рядом с кофемашиной, объясняя при этом: — Я выбрал кое-что, что при необходимости можно есть и холодным. — Хорошая работа, подхалим. — Роботник считает, что с течением времени ему стало легче хвалить Стоуна даже за всякие мелочи и жесты. На данный момент это уже почти привычка. Стоун издает странный негромкий звук, почти тихий смешок, пока роется в пакетах. — Как продвигаются дела с новым бэдником? — Почти готово. — Отлично. — Пауза, еще какое-то шуршание. Затем, тем же небрежным, слегка заинтересованным тоном: — А как продвигается твой эксперимент надо мной? Роботник ненадолго замирает, рука зависает в воздухе, прежде чем продолжить работу. Он даже не делает попытки отрицать это. Такой исход он предвидел с самого начала эксперимента; в конце концов, Стоун не такой идиот, как все остальное человечество, его ум острый, как нож, и агент всегда в курсе того, на чем в данный момент сосредоточено внимание доктора. Неудивительно, что он так быстро все понял, ведь прямо сейчас именно он и находится в центре внимания Роботника. Приподнимая защитные очки-гоглы, но не отрываясь от тонкой работы, Роботник делает неопределенный жест рукой, обозначающий «так себе». — Эксперимент все еще находится на ранней стадии, собрано ещё недостаточно данных. Спроси меня попозже, если тебе интересен результат. Он слышит, как Стоун снова хрипло смеется, бормоча что-то, подозрительно похожее на «если». Скрипит стул, и шуршание одежды сигнализирует о том, что Стоун садится рядом с ним, прежде чем заговорить: — Ты же в курсе, что можешь просто спросить меня о чем угодно, верно? Роботник бросает быстрый взгляд исподлобья, отмечая выражение лица Стоуна, его тон, позу. Другой мужчина не кажется сердитым или оскорбленным, как могли бы быть другие имбецилы, если бы он проводил над ними тесты без их ведома. Во всяком случае, бывший агент выглядит удивленным, даже немного заинтригованным. Доктор прищелкивает языком и опускает плечи (нет, он вовсе не испытывает облегчения от такой спокойной реакции агента, большое спасибо). Роботник откидывается на спинку стула, скрестив руки на груди. — Конечно, я мог бы, но наблюдение за тобой без твоего ведома дает мне гораздо лучшие, нефильтрованные данные. Я могу принять к сведению твою первую инстинктивную реакцию, а не хорошо обдуманную версию, которую бы ты мне предоставил. — Понимаю. Конечно, в этом есть смысл. — Стоун медленно кивает, потирая подбородок. Он все еще не сердится, все еще не обижен, но выглядит задумчивым. Роботник приподнимает бровь, чувствуя, что его агент хочет сказать что-то ещё. И действительно, Стоун задумывается еще на мгновение, прежде чем указать: — У твоего эксперимента есть побочный эффект, который ты не учёл, доктор. — О? — Заинтригованный, Роботник садится немного прямее, скрещенные руки опускаются, когда он наклоняется вперед. Возможно, именно поэтому ему до сих пор не удалось получить тот единственный ответ, который он искал. В этом он готов положиться на мнение Стоуна, видя, что у другого человека больше опыта в комплиментах, чем у него. — И что бы это могло быть? — Если ты продолжишь делать мне комплименты только ради эксперимента, я начну думать, что ты не честен со мной. Мои реакции станут менее естественными. Роботник замолкает, неосознанно поднимая руку и начиная теребить ремешки своих защитных очков, пока он рассматривает Стоуна. Замечание здравое и сделано в непринужденной манере. Он почти поверил бы, что его подхалим просто проявляет практичность в этом вопросе, если бы не то, как Стоун слегка вздергивает подбородок; это вызов. Он ждет, пока Роботник разглядит подтекст. И доктор улавливает суть. Фыркая и закатывая глаза. — Стоун. — Он начинает так насмешливо, как только можно. — Ты когда-нибудь замечал, чтобы я говорил то, чего не имею в виду? Я не собираюсь начинать сейчас и приукрашивать свои слова ради небольшого теста. Он знает, что сам Стоун сейчас прекрасно понимает, что он имеет в виду; промахнуться было невозможно. Лицо бывшего агента озаряется улыбкой, заставляющей его буквально светиться изнутри. Реакция едва ли не сильнее, чем на любой из комплиментов, которые Роботник раздавал до сих пор, и доктор на самом деле испытывает искушение натянуть очки обратно на глаза, чтобы защитить их от этого блеска. — О, это хорошо, — замечает Стоун, и смех сопровождает его слова. — Комплименты ценятся гораздо больше, если они искренни. — Ну, что ж, так и есть. — Немного смущенный тем, в каком свете он только что предстал перед пристальным взглядом своего агента, Роботник возвращает гоглы на место, как плохую замену щиту, и снова склоняется над мини-бэдником для последних штрихов. Когда его взгляд сосредоточен на проводке и схемах, ему становится легче говорить: — Как тебе хорошо известно, у меня нет привычки лгать, чтобы получить преимущество. Наступает пауза, затем рядом с ним раздается медленный, глубокий вздох. Роботник дергается, чувствуя, что Стоун понимает, на что он намекает, не произнося этого вслух, но он не поднимает глаз, чтобы проверить. В этом нет необходимости, когда следующие слова Стоуна подтверждают, что он услышал безмолвное обвинение доктора. — Я тебе уже говорил, — голос Стоуна звучит твердо, когда он говорит, и в то же время мягко. Обнадёживающе. — Я делаю тебе комплименты, потому что хочу. Потому что ты великолепен, и твоя работа потрясающая, и я думаю, ты должен знать, что кто-то ценит обе эти вещи. Здесь нет никакого двойного смысла или лжи — я просто говорю то, что думаю. Я знаю, это, вероятно, не те глубинные ответы, которые ты искал, но это правда. Верный себе, Роботник хочет рассмеяться, пожать плечами или закатить глаза и сказать: «Ну да, спасибо за ничего, я и так это знал, подхалим». Но он обнаруживает, что не может; его язык словно приклеивается к небу, и каждая клеточка его существа удерживает его от того, чтобы извергнуть свой яд, заставляя его сдержаться перед лицом честности и доброты Стоуна. Лишенный какой-либо формы словесного ответа, он считает, что самое хорошее, что может сделать такой человек, как он сам, в этой ситуации — это просто держать рот на замке и хоть раз принять чужие слова за чистую монету. Поэтому он продолжает молча возиться с бэдником, вместо того чтобы подбирать слова, и сосредотачивается на том, что он знает лучше всего, а не на том, что кажется ему таким трудным и новым. На мгновение комнату наполняют только знакомые скрежет и звяканье металла, и Роботник обнаруживает, что снова медленно расслабляется, молча радуясь, что Стоун не настаивает на продолжении разговора. Это гораздо безопаснее, чем разговоры; здесь он в своей стихии, знает, что и как делать, и не чувствует себя беспомощным, несмотря на всю свою гениальность. Он замолкает, оценивая свои успехи. Бэдник почти готов; ему нужно только соединить одну деталь здесь с другой там и затянуть этот маленький винтик, и все должно быть идеально. Не задумываясь и не поднимая глаз, он протягивает одну руку, бормоча: — Передай мне… Прежде чем он успевает закончить предложение, ему что-то вкладывают в ладонь. Роботник хмыкает и забирает руку, даже не проверяя, что это, просто приступая к закреплению последней детали. Однако, прежде чем он успевает сделать последний поворот, он делает паузу, действительно позволяя себе осознать тот факт, что держит в руках правильный инструмент, врученный ему еще до того, как он успел закончить мысль. Медленно поворачивая отвертку, Роботник обдумывает свои варианты. Обычно он не обмолвился бы об этом ни единым словом; ожидая и требуя именно такой эффективности и не видя смысла привлекать к ней внимание, когда она будет достигнута. Теперь он обнаруживает, что все по-другому. Может быть, потому, что Стоун был честен с ним. Может быть, потому, что теперь он узнал, какой силой может обладать простое доброе слово. Или, может быть, эксперимент, который он проводит, оказывает влияние не только на Стоуна, но и на него самого. Неожиданный исход, размышляет он, но он не особенно возражает против него. Это кажется достаточно невинным. Возвращаясь к своей работе, Роботник говорит небрежно, но многозначительно: — Очень хорошо, Стоун. — Спасибо, доктор. — Это сказано достаточно будничным тоном, но слышна улыбка, смягчающая его интонации. Роботник быстро поднимает взгляд, снова видит эту ослепительную улыбку и почти, почти обнаруживает, что улыбается в ответ. Он возвращается к работе, прежде чем поддаться импульсу, прячет выражение лица за ворчанием и победоносным негромким гудением, как только винт вставлен на место. — Вот так. С щелчком корпус закрывается поверх готовой проводки, и он набирает быструю последовательность действий на телефоне, который он перемонтировал и модернизировал именно для этой цели. — Проснись и пой; пришло время, чтобы у нас здесь появилась хоть какая-нибудь передовая технология. С тихим жужжанием и звуковым сигналом Мини-Ник оживает. Его глаз вспыхивает красным, затем желтым, и малыш медленно поднимается со стола вверх, зависая на уровне глаз, поворачиваясь вокруг своей оси и издавая мелодию приветствия. Роботник обнаруживает, что широко улыбается, не в силах сдержаться, когда его переполняет прилив головокружительной энергии. Приятно наконец-то увидеть, как один из его малышей возвращается в строй после нескольких недель отсутствия. Конечно, он развит не так хорошо, как его старшие братья и сестры; ему пришлось обходиться теми материалами и программным обеспечением, которые он смог заполучить, будучи все еще официально «мертвым» и не имея средств. Но это все равно крошечный шедевр, с гордостью думает он, набирая очередную строку команд. Мини-Ник подает звуковой сигнал при поступлении данных и отворачивается от своего хозяина, подплывая к Стоуну, который наблюдает за ним со своей собственной улыбкой, зависая на мгновение перед его лицом и сканируя агента. Стоун позволяет этому происходить, он более чем привык к лучам красного света, пронизывающим его с головы до ног, и его улыбка становится шире, превращаясь в ухмылку от уха до уха, когда Мини-Ник заканчивает сканирование и издает веселую мелодию распознавания. Приветствие. Стоун смеется тихо и изумленно, разглядывая маленькое создание, и поднимает обе руки, чтобы аккуратно приподнять бэдник так, чтобы он парил перед его лицом. Он сияет от восторга, как будто в свое время не видел десятки куда лучших бэдников, как будто это самая удивительная вещь, которую он когда-либо видел; это должно быть смешно, но почему-то это не так. Не тогда, когда Стоун с трудом отрывает глаза от панели бэдника, чтобы встретиться взглядом с Роботником, и говорит голосом, полным удивления и теплоты: — Это восхитительно, доктор. На этот раз Роботник не пытается скрыть свою собственную лучезарную улыбку, слишком жизнерадостную и довольную, чтобы ее прятать. Он изображает насмешливый поклон в сторону Стоуна, приподнимая воображаемую шляпу: — Что ж, спасибо, Стоун, я в самом деле старался. Этот спектакль заставляет Стоуна искренне рассмеяться, запрокидывая голову назад от смеха, и, да, у Роботника снова возникает это ощущение тепла, настойчиво скручивающееся за грудной клеткой, пульсирующее там, как второе сердцебиение. Он этого не понимает. Он может признать, что, возможно, до сих пор недооценивал силу похвалы в своей жизни, но на самом деле он не думает, что начинает понимать реакции Стоуна или свои собственные. Что ж, размышляет Роботник, с легкой улыбкой наблюдая за тем, как Стоун тихо разговаривает с бэдником, тогда, возможно, ему просто придется продлить этот свой эксперимент еще немного. Хвалите и будьте восхваляемы. Он будет продолжать собирать данные по ходу дела. Он выяснит, какие слова заставляют Стоуна смеяться над их банальностью, а какие — краснеть от гордости. Разумеется, исключительно для чистоты эксперимента, и ни по какой другой причине.