Coffee and Mayhem

Содержание: Отпуск закончился, и пришло время возвращаться к работе. Стремясь начать восстанавливать свою личную империю, Роботник не обращает внимания на предупреждения и заключает самую выгодную сделку, какую только можно представить, чтобы быстро вернуть им деньги и власть. В конце концов, он гений, и Стоун рядом с ним. Все должно пройти как нельзя лучше. (Спойлер — все проходит не очень хорошо.) Сорвавшаяся сделка вынуждает и Роботника, и Стоуна столкнуться с тем, что для них действительно важно.

******

Почему бы тебе не подойти немного ближе, еще ближе? И я покажу тебе, как заставить твое сердце биться чаще Почему бы тебе не потанцевать немного ближе, еще ближе? И я подхвачу и буду кружить тебя, Твои ноги никогда снова не коснутся земли Я думал, мы прошли через это Я знаю, кем я могу быть, это единственное, что имеет значение Я никогда не остепенюсь, не успокоюсь, разве что, только ради тебя. Разве что, только ради тебя Разве что, только ради тебя. — «Единственное, что имеет значение» -Spitalfield. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~ 72 дня. Ровно через 72 дня после того, как Роботник восстает из обломков своего собственного творения, словно феникс из пепла, он впервые почти за год надевает свой старый наряд. Нет, не лётный костюм, хотя ему очень нравились его красные и черные оттенки. Это его старая одежда; копия той, что была на нем в тот день, когда его отправили на ту злосчастную миссию по обнаружению источника странной вспышки энергии в Грин-Хиллз, штат Монтана. Роботник предполагает, что он должен чувствовать… что-то, переодеваясь обратно в костюм. Какие-то эмоции, вроде ностальгии, или что-то вроде возвращения домой. Но ничего такого; или, скорее, ничего особенного. Только узел давления где-то под грудной клеткой, неудобный, но терпимый, в течение всего времени, которое требуется ему, чтобы выскользнуть из удобного повседневного наряда, который он носил во время их «перерыва» в Париже, и вернуться к гладким линиям и мрачным цветам черного и серого. Человек, который смотрит на него из зеркала, — незнакомец и старый друг одновременно; своеобразная смесь Айво Роботника до «ежа» и «планеты грибов» и человека после того, как он столкнулся и с тем, и с другим. Одежда безупречная и темная, его усы густые и вьющиеся вместо гладких и завитых, а на голове отрастает пушок волос, но такой короткий, что он все равно выглядит лысым. Он одновременно и собранный правительственный ученый с опасным характером, и невменяемый безумец, вернувшийся с другой планеты, и диссонанс от того, что обе эти разные личности воплощаются в одном и том же отражении, настолько ошеломляет, что Роботник чуть не поворачивается, чтобы пойти и снова надеть свою повседневную одежду. Он встряхивается, чтобы избавиться от странного позыва (приступа слабости), и решительно хмурится на знакомого незнакомца в отражении, одергивая рубашку и становясь немного прямее. Несмотря на кратковременный дискомфорт, он знает, что этот ансамбль гораздо лучше подходит для переговоров, к которым он готовится, поэтому именно его он наденет сегодня вечером. Никаких «если», «или» и «но». Стук в дверь отвлекает его от внутреннего диалога. — Доктор? Знакомому голосу удается умерить давление, угрожающее разрастись в его груди, и Роботник обнаруживает, что отвечает спокойным голосом вместо того, чтобы рявкнуть, как он намеревался: — Прекрати орать из-за двери и войди, Стоун. Я одет. Дверь за его спиной со щелчком открывается. А потом — тишина. Закатывая глаза, Роботник оглядывается через плечо, чтобы посмотреть, действительно ли Стоун вошел в комнату — он вошел; просто трудно сказать наверняка с его вечно подкрадывающимся агентом — и как только он убеждается, что завладел вниманием собеседника, доктор поворачивается и драматично разводит руками: — Ну что? Что думаешь, подхалим? На краткий миг маска бесстрастия на лице Стоуна трескается, сквозь неё пробивается настоящая улыбка, когда он оглядывает собеседника: — Ты отлично выглядишь, доктор. Удовлетворенно хмыкнув, Роботник отвешивает легкий поклон, чувствуя, как дискомфорт, который он испытывал, отступает после комплимента. Когда он оборачивается, чтобы снова оказаться лицом к лицу со Стоуном, что-то жужжит в глубине его сознания, вызывая у него ощущение, как будто что-то не так, но он не может сразу определить, что именно. Только когда Стоун дергает себя за рукав, застегивая пуговицу, до него доходит, что стало причиной его кратковременной оплошности: Странно снова видеть Стоуна в костюме. Что за глупая мысль, ругает себя Роботник. В течение многих лет он видел Стоуна только в костюмах, в этом нет ничего нового. Несколько недель наблюдения за тем, как его агент разгуливает в повседневной одежде, ничего не должны изменить. Но ощущение чужеродности остается с ним, как заноза под ногтем. Тихо усмехаясь, Роботник встряхивается и возвращается к своим приготовлениям, намереваясь отвлечься. На кровати лежит открытый чемодан, и он заполнен еще только наполовину, верхняя часть выложена рядом сверкающих белых гранат. Осторожно постукивая по каждой из них, Роботник вспоминает, какой вид он куда положил и сколько их всего, а затем наклоняется в сторону и выбирает еще несколько из ящика на столе, который он придвигает к себе. Взвешивая одну из них в руке, Роботник замирает, восхищаясь собственным творением. Гранаты в общих чертах основаны на технологии бэдников, вплоть до того, что сделаны из того же материала, но им не хватает искусственного интеллекта, который есть у бэдников. Это просто оружие, и в то же время гораздо больше. Здесь есть бомбы, например, с возможностью оглушения, и дымовые шашки; каждая из бомб активируется либо нажатием переключателя и затем её нужно бросить, либо приводится в действие с помощью датчика движения, либо кнопка нажимается удаленно. И каждая из них имеет гораздо больший радиус действия, чем любая другая граната, представленная сейчас на рынке. Целый чемодан, полный этих маленьких деток, принесет ему и Стоуну столь необходимые деньги, которые они потратят на то, чтобы снова начать строить свою лабораторию, с ухмылкой размышляет Роботник, кладя последнюю гранату на место, закрывая крышку и надежно запирая чемодан. Через плечо он говорит: — Стоун, расскажи мне еще раз, что мы знаем о наших потенциальных покупателях. Стоун не возражает, хотя они уже несколько раз это обсуждали, а просто открывает информацию на своем планшете и начинает зачитывать то, что он наверняка уже знает наизусть: — Подпольная организация, имеющая связи в Восточной и Южной Европе. Никаких связей с Америкой, американским правительством или G.U.N. не обнаружено, даже после тщательных исследований и взлома засекреченных данных. Их передвижения и деятельность за последние несколько лет свидетельствуют о торговле оружием и наркотиками, незаконных подпольных боях, терроризме среднего класса — насколько я могу судить, не направленном против какого–либо определенного правительства — и то немногое, что мне удалось раскопать об их финансах, показывает, что мы можем рассчитывать на солидную сумму за твою работу. Мыча в знак того, что он услышал это, Роботник осторожно ставит чемодан в пространство между кроватью и ночным столиком и поворачивается. Когда он это делает, что-то мелькает на лице Стоуна, появляется и снова исчезает так быстро, что другой не должен был это заметить. Но доктор замечает и немедленно обрушивается на него: — Что? Стоун делает вид, что немного удивлен, когда снова поднимает взгляд от планшета, но терпит сокрушительное поражение. — Это все. — Нет, ты хочешь сказать что-то еще. У тебя, можно сказать, бегущая строка светится прямо здесь, — Роботник тычет пальцем ему в лоб. — Давай, выкладывай. Я не буду психовать, слово скаута. Его инсценировки заставляют Стоуна коротко фыркнуть, но и только. Он по-прежнему выглядит немного измученным, немного напряженным, и Роботник нетерпеливо мычит, ожидая объяснений. — …Я знаю, нам обоим не терпится заключить эту сделку и начать восстанавливать лабораторию — и бэдники, конечно, — запинаясь, начинает Стоун, набирая скорость и уверенность по мере продолжения. При упоминании о бэдниках на его лице появляется короткая, нежная улыбка, прежде чем ее снова сменяет хмурый взгляд. — Но я не могу не задаться вопросом, не было бы лучше, если бы мы подождали еще немного. Собрали бы еще несколько бэдников, чтобы взять их с собой на сделку, или нашли более нейтральную территорию вместо того, чтобы довольствоваться местом, предложенным покупателями. Или, по крайней мере, стоит подождать, пока твоя нога полностью заживет. Во время объяснения Роботник наклоняет голову, внимательно слушая, и, наконец, нетерпеливо прищелкивает языком, когда собеседник заканчивает. Объективно все это очень хорошие мысли, но они расплывчаты и не основаны на какой-либо действительно вызывающей беспокойство информации. Даже немного удивительно, что Стоун так колеблется. Качая головой, доктор грозит пальцем своему агенту. — Стоун, Стоун, Стоун. Ты слишком много волнуешься. Короткая улыбка мелькает на лице Стоуна. — Ну, это своего рода моя работа. — Тут не поспоришь. Тогда позволь мне, по крайней мере, уменьшить твоё беспокойство, — наклоняясь, чтобы без усилий забрать планшет из рук своего агента, Роботник переворачивает его и просматривает данные, собранные Стоуном об их деловых партнерах, информацию о месте, где должна была состояться передача, и возможные планы побега и маршруты каждого из них. Указывая на всю аккуратно собранную информацию, Роботник снова поворачивает планшет, чтобы продемонстрировать ее. — Видишь все это? Ты действительно думаешь, что что-то могло ускользнуть от твоего внимания, учитывая, насколько тщательно ты все проверил? — Всегда есть вероятность, что что-то было упущено из виду, да. — Ну, а я тебе говорю, что это не тот случай. Все будет хорошо, подхалим. — Он возвращает планшет обратно и вытянутой рукой легонько щелкает Стоуна по лбу. — Мы подготовлены более чем хорошо, и у нас есть Мини-Ник в качестве прикрытия. Несмотря на эту небольшую речь, Стоун не выглядит полностью убежденным. Он не демонстрирует этого, но в его плечах чувствуется напряжение, напряжение в морщинках вокруг глаз, которое не остается незамеченным для острого взгляда гения. Вздыхая через нос, Роботник закатывает глаза. — Все будет хорошо. Ты, наверное, чувствуешь себя сейчас немного не в своей тарелке из-за нашего долгого перерыва. Давай, вставай и в атаку, подхалим! Отпуск окончен! Кажется, это были совсем неправильные слова. Во всяком случае, Стоун хмурится еще сильнее, его взгляд слегка опускается в землю, прежде чем мужчина спохватывается и выдает натянутую улыбку, в которой отсутствует его обычная теплота. — Полагаю, что так, доктор. Извини, я вернусь к работе. Роботник наблюдает, как он молча выскальзывает из комнаты, озадаченный внезапной сменой настроения — и своей собственной реакцией на это. Неприятное чувство возвращается в десятикратном размере, и он ловит себя на том, что поднимает руку и поправляет воротник, как будто тот каким-то образом начинает его душить. Отпуск окончен. Неужели этот комментарий действительно так сильно расстроил Стоуна? Этот перерыв длился всего 72 дня; ничто по сравнению с восьмью месяцами разлуки или годами совместной работы. Это не должно было иметь большого значения. Роботник усмехается, списывая этот инцидент на очередной приступ сентиментальности Стоуна, и возвращается к своим приготовлениям. В конце концов, им еще многое предстоит сделать, прежде чем они вернутся в строй. (И пока он занят делом, ему почти удается убедить себя, что эти 72 дня — это вовсе не то, по чему он тоже будет скучать.) ~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ Предполагается, что сделка состоится в заброшенном промышленном районе на самой окраине Парижа. Покупатель — лидер той маленькой преступной группировки, которую исследовал Стоун, — выбрал это место и настоял на нем, факт, который не устраивает ни Роботника, ни Стоуна. Это означает, что это место является привычным для их деловых партнеров и незнакомой территорией для них самих; высока вероятность того, что их поджидают ловушки. Но Роботнику всё-таки удается отогнать это неприятное чувство с помощью логики. Они не в том положении, чтобы выдвигать требования прямо сейчас, поскольку у них нет ни денег, ни былого влияния имени учёного. И если они хотят вернуть хотя бы одну из этих двух вещей, им нужно наладить бизнес. На этот раз им придется выполнять требования своих партнеров. В следующий раз все будет наоборот. Логика вполне здравая. И все же Роботнику приходится напоминать себе об этом каждую минуту или около того, пока они добираются до места встречи. Его пальцы продолжают неосознанно соприкасаться друг с другом и с ладонью всякий раз, когда он забывает держать их неподвижно, ему не достает его перчаток с управлением больше, чем когда-либо. Не то чтобы они сильно помогли бы сейчас; единственное, чем бы они могли управлять на данный момент, — это Мини-Ник, спрятанный во внутреннем кармане его пальто. Стоуну придется выполнять большую часть работы в одиночку, если возникнут проблемы. И Стоун это знает. Роботник понимает это по едва заметным жестам, которые выдают его агента — то, как его рука незаметно скользит в карман костюма, чтобы проверить наличие оружия; то, как его взгляд мечется по сторонам, проверяя пути отступления и возможные ловушки. Он ни на секунду не останавливается полностью, даже когда не говорит и не двигается, в нем продолжает бурлить какая-то энергия. Это должно было бы усилить напряжение самого Роботника, но вместо этого он находит в себе силы успокоиться. Это означает, что Стоун находится на пике своих способностей, и очень маловероятно, что их смогут застигнуть врасплох. — Сканирование местности, проведенное ранее, дало нам что-нибудь? — Спрашивает Роботник тихо и мимоходом, незадолго до того, как они прибывают на место и оказываются в пределах досягаемости возможных любопытных ушей. — Ничего, — так же тихо отвечает Стоун. — Мини-Ник вернулся с подробным 3D-макетом местности. Много возможных укрытий, но никаких тепловых сигналов, кроме лидера и четырех охранников. — Хорошо, — Роботник выводит упомянутый макет на экран самодельного компьютера на запястье, который он собрал из не самых качественных материалов; он не так хорош, как перчатки, но, по крайней мере, это хоть что-то. — Но, доктор, сканирование было сделано больше часа назад, — отрывисто произносит Стоун. — За это время все вполне могло измениться. — Верно, верно. Но Мини-Ник не может быстро покрыть такую большую площадь из-за своего размера, поэтому повторное сканирование заняло бы слишком много времени… — Доктор, мне не нравится весь этот план. Роботник прерывает свое изучение макета и поднимает немного удивленный взгляд. Он, конечно, знал, что у Стоуна были свои сомнения по этому поводу, но для агента слишком необычно вот так открыто возражать против плана доктора. Когда его взгляд встречается со взглядом Стоуна, он видит в нем неприкрытое беспокойство, смешанное со стальной решимостью. В целом, он задается вопросом, когда он успел стать таким искусным в том, чтобы видеть сквозь фантастическую игру агента — мог ли он делать это восемь месяцев назад и просто никогда не замечал, или это недавно приобретенный навык? Моргая и встряхиваясь от этой короткой мысли, Роботник закрывает экран на запястье, колеблется, а затем протягивает руку, чтобы положить её Стоуну на плечо. Он замечает вспышку удивления на лице младшего мужчины при добровольно инициированном доктором прикосновении, но не сосредотачивается на этом. — На этот раз нам придется пойти на риск, чтобы вернуться в игру. В будущем мы снова будем более осторожны, подхалим. — Он отпускает его плечо, игнорируя зуд в пальцах, который побуждает его снова протянуть руку и сохранить контакт. — Только в этот раз, Стоун. Как думаешь, ты сможешь с этим справиться? Он почти уверен, что Стоун собирается что-то сказать, возможно, снова озвучить свои возражения. Но к тому времени они уже добираются до входа в промзону, а вместе с ним и до двух грузных мужчин, стоящих там на страже. Он может только надеяться, что Стоун поддержит его. Один из охранников, похожий на гориллу мужчина с маленькими глазками и дважды сломанным носом, подходит и поднимает руку, почти толкая ею доктора в грудь. В то время как Роботник с отвращением ухмыляется и смотрит вниз на оскорбительную конечность, мужчина ворчит: — Ты кто такой? «Ооо, игры, призванные запугать нас. Мило», — думает Роботник, брезгливо морща нос. — Айво Роботник. Ради твоего же блага я пойду дальше и предположу, что твой крошечный мозг жука просто недостаточно развит, чтобы запомнить тот факт, что у меня назначена встреча с твоим боссом, иначе я был бы оскорблен тем, что ты не знаешь, кто я такой. Глаза собеседника сужаются еще больше. Вероятно, он усиленно пытается понять, не оскорбили ли его только что, думает Роботник, снова закатывая глаза. В нетерпении он наблюдает, как два охранника обмениваются взглядами, затем оглядываются через плечо, чтобы подтвердить его персону для кого-то, кто, по-видимому, все еще прячется дальше в темноте. Что бы охранники только что ни увидели, этого, должно быть, было достаточно, поскольку горилла номер один хмыкает, кивает и обходит Роботника. — О, да ты, должно быть, шутишь, — огрызается Роботник, когда громила направляется мимо него к Стоуну, чтобы, по-видимому, обыскать бывшего агента. — Ты же не собираешься всерьез тратить мое время подобным образом, не так ли?! Конечно, он вооружен — именно для этого он здесь. Я тоже, если вы это как-то пропустили; прямо в этот самый момент у меня с собой целый чемодан оружия. Так что пожалей наше время и просто дай ему пройти, ладно? Услышав его вспышку, неуклюжий мужчина в костюме замирает, глядя на него прищуренными глазами. Роботник предполагает, что он пытается выглядеть устрашающе, но в итоге он скорее выглядит так, будто страдает запором. Позади слабоумного Стоун начинает осторожно обходить более высокого мужчину, явно готовясь встать между доктором и ним, если ситуация обострится. Однако, прежде, чем ему это удается, с другой стороны темного двора раздается гнусавый голос с сильным акцентом, легко прерывая возникшее напряжение. — Доктор Роботник совершенно прав — мы не должны больше терять времени. Мы все занятые люди, верно? Пропустите их, все в порядке. В этом голосе слышится властность, поскольку ни один из головорезов не колеблется. Они немедленно отходят в сторону и пропускают Роботника и Стоуна. Роботник проскакивает мимо них, Стоун прямо за ним, они начинают пересекать широкую площадь промзоны. Она огромна, мимоходом отмечает доктор, по меньшей мере, с два футбольных поля, и граничит с пустующими складами. Как сказал Стоун, есть множество возможных укрытий и выгодных мест для размещения стрелков, если нужно. Это сводит Роботника с ума; он должен признать, что теперь опасения Стоуна начинают казаться ему вполне обоснованными. — Я не удосужился спросить, — задаёт вопрос Роботник, даже не шевеля губами, а только придвигаясь на полшага ближе к Стоуну. — Но насколько хорошо ты вооружен? — Достаточно, — бормочет Стоун уголком рта. — В конце концов, это то, зачем я здесь. Это, по сути, эхо его собственных слов, но Роботник почти останавливается, когда слышит эту фразу, и недовольно хмурится. Это абсолютно не единственная причина, по которой его агент находится сейчас здесь. Стоун — это нечто большее, чем человеческий щит или оружие, не какая-то тупая марионетка, которая годится только для выполнения простых приказов и грязной работы. Он же это знает, так? Прежде чем Роботник успевает в этом убедиться, они добираются до середины двора и оказываются в зоне слышимости своего делового партнера. — Доктор Роботник, — снова раздается гнусавый голос. Он принадлежит мужчине средних лет с серебристо-светлыми волосами и резкими чертами лица. По бокам от него стоят еще двое охранников, точные копии тех, что стояли у входа. При виде приближающегося доктора мужчина улыбается улыбкой, которая представляет собой нечто настолько же теплое и приветливое, как удар складным ножом под ребра. — Не часто мне доводится видеть разгуливающего мертвеца. — Да, да, — Роботник машет рукой, демонстрируя надменность и нетерпение. — Крепкий орешек и все такое. Не так-то просто убить и блаблабла. Вместо того, чтобы зацикливаться на моей не-кончине, как насчет того, чтобы перейти к более интересной части? Мужчина смеется, неискренний смешок эхом отдается от зданий вокруг них. — Терпение — не ваша сильная черта, не так ли? Неужели мы даже не собираемся представиться, немного узнать друг друга? — Вы знаете, кто я такой. И я уже знаю о вас все, что мне нужно знать. — Это полуправда; да, Роботник знает достаточно, но ему хотелось бы знать больше. Независимо от того, что он убеждал Стоуна, что все в порядке, он переживает из-за этого обмена не меньше, чем его агент. Слишком много неясных переменных и слишком мало информации. Он мало что знает об этом человеке напротив себя, только самое основное, что у него есть деньги, в которых они отчаянно нуждаются, и его псевдоним — мистер Уайт. Действительно, глупое имя. Возможно, парень выбрал это имя именно из-за своих отбеленных зубов, думает Роботник, презрительно фыркая, когда мистер Уайт снова улыбается своей острой, как нож, улыбкой. — На самом деле, очень жаль. Я с таким нетерпением ждал возможности познакомиться с таким гением, как вы. Но хорошо, давайте перейдем прямо к делу. Мои игрушки, пожалуйста? Игрушки?! Роботник чувствует, что ощетинивается из-за уничижительного термина, обозначающего его изобретения, и едва сдерживает поток оскорблений, которые ему хочется обрушить на собеседника. Ему едва удается это сделать из-за короткого прикосновения руки Стоуна к его спине, это прикосновение успокаивает его нарастающую ярость. Глубоко вздохнув, доктор протягивает чемодан со своими малышами, когда один из охранников Уайта подходит к нему, чтобы взять его. — Десять смарт-гранат, как заказывали. На несколько секунд повисает напряженная тишина, пока громила несет чемодан обратно к своему боссу. Уайт принимает его с королевским снисходительным кивком и кладет чемодан на маленький столик, который, по-видимому, был установлен рядом с ним именно для этой цели. Он открывает чемодан ключом, торчащим из замка, и наклоняется над содержимым, чтобы осмотреть его. Раздается шорох, и Уайт вытаскивает одну из гранат с ее места хранения, поднимая ее, чтобы рассмотреть поближе. — Великолепная работа, — комментирует он еще через несколько мгновений. — Это действительно правда, что говорят о вас и ваших изобретениях, доктор. — Да, да, — комплименты ему ничего не дают, только не от этого человека. Чем дольше продолжается этот фарс, тем нетерпеливее становится Роботник. — Итак. К вопросу об оплате, если не возражаете. Я занятой человек, и сегодня мне ещё нужно быть в других местах. — Да, я полагаю, что так оно и есть. — Уайт кладет гранату обратно и закрывает чемодан, поднимая его со стола, чтобы положить на землю перед собой. Никто не делает ни малейшего движения, чтобы достать деньги, и не подает знака, что эта встреча окончена. С каждой секундой Роботник чувствует, что становится все напряженнее. Здесь происходит что-то ужасно неправильное, но он пока не может точно сказать, что именно. — Последний вопрос, прежде чем вы уйдете, доктор? — Поторопитесь. — Он не в состоянии полностью скрыть напряжение в своем голосе. Позади себя он чувствует, как Стоун переминается с ноги на ногу, и ему становится ещё больше не по себе. — Как бы сказать это так, чтобы не прозвучало, как нечто личное? — Уайт демонстративно потирает подбородок, в то время как его взгляд блуждает вверх и по сторонам, в сторону пустых складов. Он разводит рукой в жесте «ничего не поделаешь» и качает головой с легкой улыбкой. — Потому что на самом деле это не так. Я восхищаюсь вашей работой, доктор, и мне бы очень хотелось, чтобы мы пришли здесь к соглашению. Напряжение скручивается в груди Роботника, и он сдвигается, пряча руки за спину, как для того, чтобы скрыть, как они сжимаются в кулаки, так и для того, чтобы иметь возможность легко дотянуться до экрана на запястье, если ему это понадобится. Он чувствует, что так и будет, очень скоро. — Я думал, мы уже это сделали? — Отвечает он беззаботно. — Деньги за оружие. Достаточно просто, даже для тех из присутствующих, кто не является гением. — О, мы сделали это, сделали. Просто и непринужденно. Что немного усложняет ситуацию, так это то, что ко мне обратились с другим, очень интересным предложением. Предложением, которое касается и вас тоже. Желудок Роботника сжимается, и холод разливается по венам. Тревожные чувства превращаются в уверенность. Это ловушка. — Правда? И почему я слышу об этом предложении только сейчас? — О, потому что я был уверен, что вы бы не пришли, если бы знали, — улыбка Уайта становится все более опасной по ходу его маленького шоу, и теперь он направляет на них весь острый блеск своего оскала, как клинок, готовый нанести удар. — Видите ли, доктор, хоть вы уже и так считаетесь покойником, есть много людей, которые хотели бы видеть вас еще более мертвым. Позади Роботника Стоун делает резкий вдох, тихий, но слышимый. Каким-то образом доктор обретает дар речи, несмотря на нарастающий страх. Его слова звучат, будто издалека, сквозь сигналы тревоги, ревущие в глубине его сознания. — Прекрасно. Значит, ничего не изменилось. — А, так вы в курсе, какой эффект вы производите на людей. Очень хорошо. — Уайт, кажется, прямо-таки радуется его быстрому пониманию. — Тогда вас не удивит, если я скажу, что мне пообещали очень заманчивую сумму денег в обмен на то, что я позабочусь о том, чтобы вы, скажем так, на этот раз остались мертвы. Что-то из этой маленькой речи, должно быть, служит каким-то сигналом. Ранее тихое пространство вокруг них внезапно наполняется шорохами и шарканьем, эхом отражающимися от высоких стен. Стоун издает горловой звук, предупреждающий, но на самом деле в этом больше нет необходимости; Роботник видит это сам. Даже при плохом освещении заброшенной промышленной зоны он может разглядеть темные силуэты людей, движущихся в пустых оконных и дверных рамах вокруг них. На уровне земли, на уровне первого этажа, куда бы он ни посмотрел, везде наблюдается движение. Они окружены. Как только он об этом думает, на груди Роботника появляется красная точка снайперской винтовки, за ней вторая и третья. Взгляд через плечо говорит Роботнику, что у Стоуна дела обстоят не лучше — несколько ярко-красных огоньков фокусируются прямо на лбу и груди агента, метафорически пригвождая его к месту. Стоун застывает на полпути, все еще держа руку во внутреннем кармане костюма, чтобы дотянуться до оружия. Не то чтобы это сильно помогло. Их слишком много. Пятнадцать, шестнадцать… Слишком много, понимает Роботник, на мгновение закрывая глаза, чтобы сделать глубокий вдох. Стоун был прав; им следовало подождать, пока он соберет еще несколько своих бэдников. Теперь, когда на его стороне всего один Мини-Ник и Стоун, с шестью-семью врагами уже трудно справиться. Более дюжины, которые окружают их прямо сейчас, — это просто слишком много, независимо от того, насколько хорош Стоун в своем деле. Но сейчас не время сожалеть о том, что уже сделано. Ему нужно сосредоточиться на поиске выхода. Теперь остаётся только два варианта — либо как-то отговориться и выпутаться из этого, либо нажать экстренную кнопку. «Пусть на этот раз разговоров будет достаточно», — мысленно желает Роботник, прежде чем снова открыть глаза и спросить гораздо спокойнее, чем он чувствует себя на самом деле: — Любопытно. И какая же из множества обезьян, желающих избавиться от меня, в конце концов победила в гонке? Он надеется, что Уайт слышит, как он говорит о себе так же, как его обсуждают за спиной. И действительно, в глазах собеседника вспыхивает едва сдерживаемое самодовольство, и он потирает подбородок. — Что ж, доктор… скажем так, вам удалось очень основательно настроить против себя своих предыдущих работодателей. Уолтерс. Или один из других пентагусей, на самом деле это не имеет значения. Роботник теряет всякую надежду на то, что ему удастся уболтать их и выкрутиться из этой ситуации. Если за этим стоит правительство, если за этим стоит ООН, то он никоим образом не сможет сделать предложение лучше, чем было у них, не в их нынешней ситуации. — Если, конечно, я не смогу убедить вас вместо этого работать на меня? — Уайт наклоняет голову, выглядя заинтересованным, почти заинтригованным. — Деньги, это, конечно, хорошо, но иметь на своей стороне гения с вашим выдающимся интеллектом стоило бы гораздо больше. Не смотря на давление в груди, не смотря на направленное на него оружие, Роботник начинает смеяться; громко и раскатисто, отрывистым, лающим смехом, истинного, маниакального веселья, который устрашающе рикошетит от зданий вокруг них. Он все еще вызывающе скалит зубы, когда успокаивается достаточно, чтобы снова заговорить, голос настолько резкий, что мог бы резать вместо ножа: — Я и так слишком долго изображал комнатную собачку для таких амеб, как ты. Больше никогда. — Какая жалость. — Уайт поднимает руку. — Тогда мы с вами прощаемся, доктор. Хорошо. Значит, аварийная кнопка, решает Роботник. Он не хотел делать это здесь. План состоял в том, чтобы оказаться далеко-далеко отсюда, предпочтительно вернуться в свой гостиничный номер с деньгами в руках, прежде чем он нажмет эту кнопку. Но прямо сейчас, похоже, у них нет особого выбора. Борясь с желанием оглянуться на Стоуна, чтобы убедиться, что тот это видит, он дважды постукивает левой ногой по земле — сигнал, о котором они договорились, — прежде чем отвести большой палец в сторону, касаясь закрепленного там наручного экрана. Одновременно происходит множество событий: оружие взводится. Стоун слегка сдвигается, готовясь к действию. Роботник нажимает на кнопку. И за полсекунды до того, как он это делает, и механизм успевает сработать, тупоголовый главарь банды делает нечто настолько монументально глупое, что даже доктор не ожидал такого: он сгибается пополам, поднимает чемодан и швыряет его обратно в их сторону с небрежной усмешкой. Кажется, что все происходит в замедленной съёмке, пока Роботник наблюдает, как чемодан летит к нему и Стоуну, в противоположную сторону от того места, где он должен был быть после нажатия кнопки. Вероятно, это даже не было сделано с каким-либо определенным умыслом, размышляет Роботник, он сомневается, что имбецил имел хоть какое-то представление о вреде, который он нанесет своим насмешливым жестом; вероятно, он просто хотел показать им, что ему не нужны их технологии. Но ущерб нанесен; чемодан уже слишком близко, кнопка нажата, и реакция на эту кнопку такова — Сейчас. Время снова набирает скорость, и вокруг начинается ад. Чемодан взрывается, разносясь на куски всеми гранатами, засунутыми в него, детонирующими одновременно. В центре площади извергается волна тепла, давления и газа. Слышатся крики, и в панике раздаются первые выстрелы, прежде чем взрывная волна настигает стрелков. К тому времени, когда начинается хаос, Роботника уже нет на том месте, где он только что стоял. Что–то — кто-то — врезается в него сбоку, начисто сбивая с ног. Он позволяет этому случиться, не оказывая никакого сопротивления, тут же понимая, кто это, чувствуя знакомую тяжесть Стоуна, прижимающего его к земле и защищающего его, благодаря дыханию бывшего агента ему в ухо и одному только запаху. Взрывная волна отбрасывает их и впечатывает обоих в твердую поверхность каменного пола. Роботник чувствует, как сдирается кожа на его щеке в том месте, где он соприкасается с землей, и ощущает, как Стоун прижимается к нему сзади, накрывая его сверху своим телом, и доктор сам сжимается в комок, пытаясь стать как можно меньше. Кажется, весь мир сотрясается вокруг них, прежде чем взрыв медленно затихает. После такого грохота тишина кажется почти оглушительной. Слышно только затрудненное дыхание Роботника, треск и грохот полыхающих костров и падающих обломков. Затем раздается голос Стоуна, в котором слышится беспокойство даже сквозь шум крови в ушах Роботника. — Доктор? — …Нормально. Я в порядке. — справляется Роботник, слегка покашливая. Возможно, Стоун ударил его локтем в ребра, когда они падали, но это небольшая цена за то, что он все еще жив и невредим. Чужая рука обхватывает его за предплечье и тянет вверх, пока ему не удается подобрать под себя ноги и встать самостоятельно. — Нам нужно выбираться отсюда, — говорит Стоун, все еще стараясь встать между Роботником и кратером, где произошел взрыв, в то время как его взгляд мечется по сторонам, затем снова находит взгляд доктора. — Сейчас же. — Отличный план, — соглашается Роботник. Через плечо Стоуна он может разглядеть тела, лежащие на земле или прислоненные к ближайшим стенам. Некоторые кажутся живыми, слегка подергиваясь или тихо постанывая, в то время как другие в значительной степени таковыми не являются. Но Роботник не намерен оставаться и выяснять, кто смог сбежать, а кто нет; тем более что он слышит вдалеке голоса, а еще дальше — слабый вой сирен. Это либо подкрепление их покупателей, либо обеспокоенные граждане вызвали полицию и пожарную службу. Он обменивается взглядом со Стоуном, и они безмолвно и одновременно решают, что пора уходить. Роботник набирает последовательность приказов, и Мини-Ник выскальзывает из внутреннего кармана его пальто, ненадолго зависая перед его лицом, чтобы просигналить, что команда принята, прежде чем рвануть вперед. Это должно гарантировать, что их путь свободен и за следующим поворотом их не будут поджидать неприятные сюрпризы. Роботник и Стоун следуют за ним, бегут за маленьким дроном, не оглядываясь назад. Один или два из их запасных планов на случай, если что-то пойдет не так, включали машины для побега. Сейчас у них нет такой роскоши, так как они уже могут различить мигание сирен дальше по улице — значит, это пожарная часть, — как только, спотыкаясь, выходят из заброшенного района. Сейчас у них есть только глухие переулки и пешеходные зоны, так что здесь придется добираться пешком. Мини-Ник летит впереди, проверяя каждый переулок, прежде чем они завернут за угол, и издает высокие трели всякий раз, когда становится ясно, куда идти. Налево, направо, налево, вниз по какой–то лестнице, снова направо — даже Роботник вскоре теряет счет тому, сколько поворотов они сделали. Все, что он осознает, — это биение собственного сердца в ушах, почти заглушающее успокаивающие ощущения от присутствия его изобретения, и рука Стоуна, крепко обхватившая его запястье и увлекающая за собой. В темноте ночи они сворачивают, кажется, за сотый угол в еще один безликий и непритязательный переулок, когда Роботник решает, что этого вполне достаточно, и выворачивает руку из хватки Стоуна, чтобы иметь возможность потянуть его за рукав. — Подожди, подожди — тайм-аут, Стоун. Мы уже достаточно далеко. Услышав его голос, Стоун останавливается так резко, что чуть не падает от собственной инерции, затем резко выдыхает и оседает в сторону, пока его плечо не упирается в ближайшую стену. Роботник следует его примеру и опирается всей спиной на твердый кирпич, наклоняясь, чтобы упереться руками в колени, пытаясь отдышаться. Несколько мгновений в переулке слышно только тяжелое, затрудненное дыхание двух усталых мужчин, восстанавливающих силы. — Ну что ж, — начинает Роботник, проводя рукой по волосам и медленно выпрямляясь. Его ноги, особенно недавно зажившая, уже начинают пульсировать от напряжения, замечает он с гримасой. — Это была пустая трата времени и ресурсов. Действительно, следовало бы подумать о том, что за наши головы будет назначена какая-то награда, учитывая, что мы опасные преступники и должны быть мертвы, и все такое прочее. — Да. — Голос Стоуна рядом с ним звучит хрипло и странно сдавленно, как будто он пытается говорить, не слишком шевеля губами. Скорее всего, ещё не отошёл от пережитого. — О, не волнуйся, Стоун. Есть план Б. Или, что ж, он будет; я признаю, что пока не придумал удовлетворительного варианта. На данный момент, возможно, мы вернемся к краудфандингу, а затем… — Он обрывает свою тираду, когда с другой стороны от него раздается тихий звук — что-то очень похожее на стон. — Роботник хмурится и оборачивается, чтобы посмотреть, в чем дело. — Стоун? Он оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как колени Стоуна подгибаются под ним. Позже Роботник не сможет сказать, какой звук он издал при виде этого зрелища, и он полагает, что должен быть рад, что не помнит, и избавлен от смущения. Он бросается вперед прежде, чем осознанно решает это сделать, и каким-то образом умудряется поймать Стоуна до того, как тот рухнет на землю, но у него недостаточно сил, чтобы полностью удержать его, поэтому они оба падают, только немного медленнее. Но падение все равно происходит слишком резко, и Роботнику приходится сдерживать крик, когда его все еще чувствительная нога первой касается земли, вызывая острую боль. Однако боль мгновенно забывается, как только его рука, ищущая опору, приземляется на правый бок Стоуна и вызывает у агента болезненный стон сквозь стиснутые зубы. Рука доктора, при этом, упирается во что-то влажное, и Роботник шипит от гнева и шока, когда замечает проблеск ярко-красного цвета на своей ладони в тусклом свете Мини-Ника, подлетевшего проверить, что не так. Пулевое ранение? Стоун не произнес ни единого слова; он тоже бежал, что есть сил, что еще больше усугубляло ситуацию. — Что я тебе говорил об утаивании от меня своих травм, ты, чертов придурок! — Роботник начинает шипеть, постепенно повышая голос, пытаясь одной рукой приподнять голову Стоуна, а другой дергает за пиджак агента, чтобы посмотреть, что под ним. — Я не смогу все исправить, если ты не будешь говорить мне, что что-то не так, сколько раз я должен тебе напоминать?! И как ты вообще умудрился получить ранение — только не говори мне, что ты забыл… пуленепробиваемый… костюм… Какую бы дальнейшую тираду он ни готовил, она мгновенно забывается, как только рубашка Стоуна оказывается расстёгнутой, а фонарик Мини-Ника впервые освещает рану. Хорошая новость: насколько он может судить, это всего лишь одна рана. Плохая — нет, ужасная, наводящая ужас новость: это не пулевое ранение. Пулевые ранения неприятны, да, но выглядят они довольно просто — дыра в том месте, куда вошла пуля, еще одно выходное отверстие. Просто, непринужденно. Это же, полная противоположность простому; это месиво из разорванной плоти, тканей и крови, простирающееся от правого бедра Стоуна до нижнего ребра. Это скорее похоже на то, как будто что-то с пастью, полной острых, как лезвия, зубов, откусило и вырвало целый кусок бока Стоуна. Работая на высокой скорости, разум Роботника уже начинает бомбардировать его фактами, в то время как его тело все еще не двигается, он застывает на месте, оцепенело уставившись на месиво, которое когда-то было человеческим торсом. Взрыв. Летящие обломки. Может быть, пули между ними, загнанные взрывом глубже, как шрапнель. Роботник знает, что здесь не помог бы даже пуленепробиваемый костюм; да, он был рассчитан на пули любого калибра, но не на взрывы в непосредственной близости. А Стоун — Стоун был еще ближе к взрыву, чем он сам, осеняет его. Стоун закрыл его от взрыва. Стоун издает еще один из тех крошечных, похожих на стоны звуков, который выводит Роботника из ступора. Бывший агент теперь дышит прерывисто, скрежеща зубами, попеременно то зажмуривая глаза от боли, то открывая их, чтобы быстро моргнуть. Оправившись от шока, Роботник спешит скинуть с себя пальто и сворачивает его в комок, не слишком нежно прижимая этот сверток к боку Стоуна. Раздается сдавленный крик, и агент резко дёргается, когда ткань соприкасается с открытой раной, но Роботник заставляет себя не обращать на это внимания и надавливает сильнее; боль лучше, чем истечь кровью на булыжной мостовой прямо здесь и сейчас. Придерживая пальто одной рукой, он шарит вокруг другой, пока в полутьме не находит экран на запястье и не вызывает строку комманд для маленького бэдника. — Место, где Стоуну окажут помощь, — приказывает он, — что-нибудь поблизости, без особой охраны и с хотя бы капелькой полезного оборудования. Мини-Ник дважды подает звуковой сигнал в знак согласия и удаляется по аллее в поисках запрошенного местоположения. — П-подожди, — протест вырывается из Стоуна слабее, чем он пытался его произности, но, несмотря на это, мужчина упрямо пытается сесть прямее. — Ты не можешь… отослать его прочь, у тебя нет никакого оружия, чтобы защитить себя, если…! Роботник удерживает его за плечо свободной рукой; и ему это действительно удается. Это многое говорит о состоянии Стоуна, раз доктору удается физически одолеть мужчину, и этот факт заставляет холодный ужас скручиваться в животе доктора. Он едва скрывает это за гневом. — Лежи! Бэдник — наш лучший шанс найти для тебя подходящую помощь прямо сейчас, если только ты не предпочитаешь, чтобы я тащил тебя по улицам, пока ты либо не истечешь кровью, либо мы не найдем уютное местечко! — Тогда… мое оружие. — Стоун сдается, позволяет себе прислониться спиной к кирпичной стене и немедленно морщится при ударе (идиот, идиот, идиот, идиот, кричит разум Роботника в унисон с его сердцебиением). Когда Роботник не делает никаких попыток принять его предложение, Стоун снова гримасничает, на этот раз от раздражения. — Доктор. Пожалуйста. — Ладно, хорошо! — огрызается Роботник, смягчаясь только потому, что мольба угрожает разрушить его и без того слабую выдержку в борьбе с поднимающейся внутри него паникой. Он шарит вокруг, пока не находит пистолет, заткнутый за пояс Стоуна, вытаскивает его и тут же бросает на землю рядом с собой; прямо сейчас, с окровавленным Стоуном на руках, ему на это наплевать. — Вот. Оружие. Я полностью защищен. А теперь заткнись и постарайся удержать свои кишки там, где им положено быть. — П-прости, — выдавливает Стоун сквозь стиснутые зубы. — Ты не должен извиняться, — ворчит Роботник, обхватывая свободной рукой Стоуна за талию, чтобы тот не свалился на другую сторону. — Я не знаю, может быть, это какое-то странное чувство гордости удерживает тебя от того, чтобы сразу сообщать мне о том, что с тобой что-то не так, но чем бы это ни было, ты должен избавиться от этого навсегда прямо сейчас. Из Стоуна вырывается хриплый звук, странная помесь смешка и стона боли. — Кто бы говорил. Сам того не желая, Роботник ловит себя на том, что ухмыляется, одновременно разрываясь между желанием надавить на рану сильнее и протянуть руку, чтобы шлепнуть своего дерзкого помощника-прилипалу по голове. — Я притворюсь, что не слышал этого только потому, что ты сейчас в бреду, Стоун. Стоун издает еще один из этих страдальческих звуков веселья, а затем морщится и замолкает. Следующие минуты кажутся маленькой вечностью. Роботник периодически слегка приподнимает пальто, чтобы заглянуть под него, затем морщится и опускает его обратно, видя, что кровоток не сильно замедляется. Черт возьми. Его мозг выплевывает расчеты, сообщая ему о том, сколько скудных минут еще есть у Стоуна до того, как кровопотеря достигнет опасных пределов, но Роботник решительно пресекает этот ход мыслей, требуя, чтобы его собственный разум хоть раз успокоился. Он почти вздрагивает, когда Стоун заговаривает, он слишком ушел в себя в борьбе с природой собственного мозга. — Я х-хотел извиниться, — начинает Стоун, замолкает, когда его пронзает очередной приступ боли, затем упрямо продолжает, — за то, что не проверил покупателей получше. Заранее. Каким бы гением он ни был, Роботнику все равно требуется некоторое время, чтобы понять, о чем говорит Стоун. Как только ему это удается, он в изумлении и чуть ли не в ярости таращится на своего помощника. — Ты не можешь всерьез беспокоиться об этом прямо сейчас. — Нет, я… …этого бы не случилось, если бы я выполнял… свою работу. — Стоун пытается покачать головой, но в итоге только слабо мотает ею из стороны в сторону. — Все не пошло бы так… так неправильно. Ты мог бы быть… — Это не я сейчас пачкаю кровью хороший костюм, подхалим, не беспокойся обо мне, — перебивает Роботник, намереваясь прекратить этот спор еще до того, как он успеет начаться. Кого это волнует?! — Кроме того, я тоже проводил свои исследования, и даже я упустил тот факт, что у них есть связи с ООН. Это не твоя вина. — Нет, я мог бы справиться… лучше. — Стоун продолжает, как будто это сейчас самое важное. Но это не так. — Быть более… внимательным. Но сделка была выгодной. Я хотел её заключить. А теперь… — Забудь уже об этой чертовой сделке! — Роботник рявкает, не в силах больше терпеть. Может быть, это и не самое умное — злиться на своего агента в его нынешнем состоянии, но кто мог бы винить его за это? Упрямый, чёртов идиот-мученик, больше беспокоящийся о Роботнике, чем о том факте, что его дыхание замедляется, а глаза закрываются чаще, чем остаются открытыми. Мощная смесь ярости и паники подгоняет Роботника, вырывая слова из его рта прежде, чем он успевает отфильтровать их: — Единственное, что в данный момент имеет значение — это ты! Роботник понимает, что сказал больше, чем собирался, когда слышит, как его собственный голос рикошетом отражается от стен вокруг них, но в ту же секунду, когда он замечает это и внутренне чертыхается, он также решает, что не будет преуменьшать значение своих слов, или брать их обратно. Он имел в виду то, что сказал, и упрямо выдерживает взгляд Стоуна, чтобы убедиться, что агент тоже это понимает. Затем все происходит слишком быстро, чтобы уследить. Роботник видит, как вспыхивают глаза Стоуна, как быстро сменяют друг друга эмоции. Даже для гения с невероятным восприятием все это происходит слишком быстро; он может разглядеть что-то похожее на шок, затем удивление, затем что-то, чему он не может дать названия, прежде чем Стоун, кажется, приходит к какому-то выводу. Черты лица агента смягчаются, затем твердеют, его челюсть решительно сжимается, когда он наклоняется вперед. Роботник инстинктивно дёргается вперёд, чтобы подхватить другого мужчину, полагая, что тот падает, и таким образом, оказывается застигнут врасплох, когда Стоун уворачивается от его рук и продолжает продвигаться вперед. У Роботника есть полсекунды, чтобы сообразить, что к чему, прежде чем Стоун врезается в него, прижимаясь губами к его губам. Это даже нельзя назвать поцелуем. На самом деле это просто столкновение двух тел: рты встречаются, губы полуоткрыты, коротко и неэлегантно, слишком далеко и криво влево, их подбородки соприкасаются. Это никак нельзя назвать поцелуем, но намерение, смысл, стоящий за ним, безошибочны, и именно это заставляет Роботника застыть на месте, тело замирает, а разум — гениальный, блестящий, быстро работающий разум — становится совершенно пустым, возможно, впервые в его жизни. Весь этот момент длится пару ударов сердца, не более тридцати секунд; но этого достаточно, чтобы перевернуть весь мир доктора с ног на голову. Стоун отстраняется первым, влажно кашляя, сгибаясь пополам и начиная сплевывать кровь в ладонь, которой он прикрывает рот. Внутреннее кровотечение, перезагружающийся разум Роботника услужливо помогает ему, и гений каким-то образом выходит из ступора, протягивает руку и возвращает Стоуна в более прямое положение, чтобы немного облегчить ему дыхание. — Прости, — выдыхает Стоун с полным ртом крови и раздирающим тело кашлем. — П-прости, я действительно не… хотел делать это вот так. Мозг Роботника все еще немного функционирует, не благодаря какому-то зеленому магическому источнику энергии, а благодаря неудачным попыткам уследить за событиями последних тридцати секунд, но каким-то образом он все еще улавливает тот крошечный кусочек информации, скрытый в этом предложении, который на самом деле представляет интерес. — Но ты в самом деле хотел это сделать. — Его собственный голос звучит для него чужеродно, как-то далеко и тише, чем он привык. Он чувствует привкус железа, кофе и чего-то такого, что, как настаивает его разум, является просто вкусом Стоуна, на своих губах. — В-всегда… хотел с-сделать это. — К счастью, кашель немного утихает, и Стоун пытается слабо улыбнуться. Из-за крови, прилипшей к его зубам и деснам, это больше похоже на жуткую гримасу. — Хотя всегда думал, что ты дашь бэдникам застрелить меня, если я это сделаю. Всегда. Это означает, что он думал о… о том, чтобы сделать это раньше, размышляет Роботник. Это не просто что-то спонтанное, рожденное травмирующим событием и безумным количеством адреналина, это совсем другое. Нечто большее. Это… значит, что Стоун думал об этом уже много времени? Несмотря на ситуацию, в которой они оказались, все его синапсы начинают срабатывать, отчаянно пытаясь разобраться в этих событиях и их значении, пытаясь связать текущее поведение Стоуна с чем-либо вообще в прошлом, что могло бы дать намек. И теперь, когда Роботник действительно присматривается, кажется, что таких намеков было очень много. Факты быстро встают для него на свои места, казалось бы, несвязанные друг с другом события внезапно начинают складываться в одну общую картину. Мелочи — морщинки у глаз Стоуна, когда он улыбается ему; складка неподдельного беспокойства между его бровями, когда он замечает, что Роботник уже качается на месте от недосыпа; идеально приготовленный латте, украшенный кропотливо проработанным рисунком; еда, незаметно оставленная стратегически близко к доктору из опасения, что он недостаточно ест. И большие поступки — Стоун ждёт восемь месяцев и выполняет его приказы; Стоун оставляет свой бизнес, свою жизнь, все позади, чтобы последовать за Роботником в его личной вендетте; Стоун голыми руками выкапывает его из-под обломков робота и спасает ему жизнь. «В конце концов, ты поймешь», — сказал ему однажды Стоун, когда Роботник потребовал объяснить, почему ему не все равно. — «Ты же гений, в конце концов». Много же это говорит о его гениальности, продолжает размышлять Роботник, если он умудрился так долго не замечать столь очевидного. — …-ктор? Он моргает, возвращаясь в настоящее, и замечает, что Стоун все еще что-то говорит и все еще истекает кровью. Тонкая струйка крови стекает по его подбородку, пока он смотрит на доктора с явным беспокойством в глазах. Иронично, на самом деле, что его беспокойство все ещё направлено на доктора, когда именно Стоун начинает сгибаться пополам, как в замедленной съемке, прямо в следующую секунду. Роботник вздрагивает, приступая к действию, чтобы поднять мужчину обратно и прижать его спиной к стене для некоторого подобия поддержки. — Черт возьми, Стоун, а ну-ка соберись с силами и не засыпай! Стоун издает горловой звук, который мог бы быть согласием или просто звуком боли, но его глаза продолжают закрываться, веки трепещут, как крылья колибри, пока он безуспешно пытается побороть это желание. Роботник уже подумывает о том, чтобы несколько раз влепить ему пощечину, просто чтобы каким-то образом не дать ему заснуть, но он не может заставить себя. Сквозь щели между его промокшим насквозь пальто и руками течет кровь, и лужа вокруг них постоянно растет. От этого зрелища в груди Роботника возникает что-то тревожное и хрупкое, такое ощущение, что он в любой момент может просто развалиться на куски. Он отодвигает эту мысль со стиснутыми зубами, отчаянно оглядываясь в поисках чего-нибудь, чего угодно, что могло бы удержать Стоуна рядом с ним еще немного. В задумчивости он облизывает губы, чувствуя, как их все еще покалывает, и это действие заставляет что-то щёлкнуть в его голове. Он выпаливает вопрос прежде, чем успевает передумать: — Как ты хотел это сделать?! Стоун вздрагивает под его руками — реакция на заданный вопрос. Его голова резко вскидывается, затуманенные глаза моргают и слегка заостряются, пока он пытается сосредоточиться. — Хм? — Ты сказал, что не хотел делать это вот так, — продолжает говорить Роботник, сильнее нажимая на рану, желая, чтобы эта чертова штука затянулась сама собой. Его слова сами срываются с языка, и он рад, что слишком рассеян сейчас, и не может по-настоящему контролировать то, что говорит, иначе он бы никогда не решился. — Если бы у тебя был выбор; если бы ты сейчас не истекал кровью на мое пальто, как бы ты это сделал?! Голова Стоуна медленно поворачивается из стороны в сторону, между бровями образуется морщинка, пока он смотрит и смотрит. Роботник втайне надеется, что его подхалим все еще достаточно вменяем, чтобы понимать, о чем он говорит, потому что он не сможет задать этот вопрос снова. Раздается тихий щелчок, когда стиснутые зубы Стоуна разжимаются. — Ты хочешь знать? По правде говоря, Роботник не совсем уверен, хочет ли он это знать, нет. Знание будет означать, что он должен принять тот факт, что у Стоуна были мысли о нем не совсем профессионального характера, и он пока не уверен, как к этому относиться. Не уверен, хочет ли он знать глубину этих… этих фантазий. Но это то, что заставляет Стоуна говорить, по крайней мере, это не даст ему уснуть, пока бэдник не вернется с, будем надеяться, хорошими новостями, поэтому он игнорирует легкое неприятное ощущение в животе и продолжает, резко пожимая плечами. — Ты меня знаешь. Всегда собираю данные. Так что давай, просвети меня. Какие технические характеристики ты имел в виду для этого действия? На мгновение слышно только затрудненное дыхание, прежде чем Стоун говорит голосом, похожим на гравий, который обмакнули в крови: — Не так. — Это я уже понял, Стоун, спасибо, — огрызается Роботник, надеясь, что это скроет дрожь в его голосе и руках. Стоун фыркает, удивленный его выпадом, но не испуганный. Он откидывает голову назад, позволяя ей откинуться к стене, пока пытается дышать, пытается продолжать говорить. — Ненавязчиво… медленно. Осторожно. Так, чтобы ты в любой момент мог бы… сказать «нет», если не хочешь этого. Ты должен… должен иметь возможность сказать «нет». Не… чувствовать себя вынужденным. Что-то странно сжимается в груди Роботника, горько-сладкое чувство, которое он будет отрицать до конца своих дней. Просто никто никогда не беспокоился о том, чтобы не заставлять его чувствовать себя вынужденным; это он всегда был властным, напористым. Никому бы и в голову не пришло уважать его границы после того, как он радостно вальсировал по чувствам всех остальных, когда ему заблагорассудится. Только Стоун, раздраженно думает Роботник, качая головой, только его подхалим мог беспокоиться о том, чтобы не принуждать его к чему-либо. Вслух он говорит: — Я нанял чертова романтика. Еще один из этих сдавленных хриплых смешков, и Стоун опасно покачивается, заваливаясь набок. С удивленным ворчанием Роботник вскидывается, чтобы поймать его, и внезапно обнаруживает, что на него тяжело наваливается все тело полубессознательного агента. — Черт возьми, Стоун, — огрызается он без особой горячности, скорее из-за беспокойства, угрожающего задушить его, чем из-за гнева. Где же бэдник с хорошими новостями?! Этой чертовой штуки нигде не видно, и кажется, что прошло уже несколько часов. — Доктор, — хрипит Стоун, его горячее и влажное дыхание касается изгиба шеи Роботника, пока агент пытается подобрать слова. — Я думаю… тебе следует… Он замолкает, задыхаясь и слишком в бреду, чтобы продолжать, но каким-то образом Роботник знает, что он хочет сказать, и поднимает руку, чтобы на самом деле влепить Стоуну пощечину за то, что тот осмелился предложить это. Вместо этого он обнаруживает, что его пальцы запутываются в волосах агента, удерживая его, вместо того чтобы причинить ему еще большую боль. — Если ты думаешь, что я сейчас уйду, то тебя ждет сюрприз, подхалим. — Но… Я… — Ты не умираешь, — рявкает Роботник, чувствуя, что весь холодеет только потому, что ему приходится произнести вслух то, о чем они оба думают. — Как ты думаешь, с кем ты разговариваешь? Я не просто так зовусь гением; я не позволю тебе истечь кровью в каком-то грязном переулке на задворках Парижа, даже если это означает, что мне придется заменить твои отказывающие органы аппаратами прямо здесь и сейчас. Как тебе такое? Ты мог бы стать частью моих изобретений, по крайней мере, на пятьдесят, может быть, на шестьдесят процентов. Это глупый разговор, они оба это знают. Потому что как ему удастся это сделать без какого-либо оборудования под рукой? Но Стоун все равно тихо смеется, слабо и с придыханием, как будто он ценит эти слова, несмотря на их бессмысленность. — З-звучит довольно романтично для меня, доктор. — Должно быть, ты так думаешь из-за потери крови, — решает Роботник, пытаясь не обращать внимания на то, как его сердце замирает при слове «романтично» в свете недавних событий. Не стоит думать об этом прямо сейчас. Нужно сосредоточиться. Не дать ему уснуть. — Или просто дело в тебе. Ты и твоя личная разновидность безумия. Я когда-нибудь говорил тебе, что считал тебя ненормальным, когда ты начал работать на меня, из-за твоего чертовски позитивного отношения? — О. — В слабом голосе Стоуна нет обиды, только веселье. Его ресницы трепещут у шеи Роботника, вызывая мурашки по коже. — А я… Я считал тебя потрясающим. Я… я тебе это говорил? Если бы это была любая другая ситуация, Роботник закатил бы глаза и, возможно, огрызнулся бы на агента. Конечно, он считал доктора потрясающим и, разумеется, он говорил ему об этом. Но когда он опускает взгляд, уже открывая рот для резкого выговора, Стоун выглядит искренне обеспокоенным, несмотря на свою боль, как будто сама возможность такого упущения каким-то образом была для него хуже, чем кровоточащая рана в боку. Какая бы борьба ни шла в Роботнике, она выходит из-под контроля, и доктор автоматически успокаивает агента: — Ты говорил, Стоун. Ты говорил мне об этом много раз. — Это… это хорошо, — кивает Стоун, упираясь подбородком в грудь доктора. Его слова сливаются воедино, в то время как он еще сильнее прижимается к мужчине постарше, с его губ срывается слабое бормотание. — Это хорошо. Судорожный вздох вырывается у агента, и он становится еще более обмякшим. Роботник удивленно хмыкает, когда внезапно обнаруживает, что Стоун всем весом давит ему на грудь. — Эй, полегче… Стоун? Почему-то теперь тишина кажется еще более явной. Паника, которая уже поселилась в груди Роботника с тех пор, как Стоун упал, поднимается, сдавливая его горло так сильно, что его следующее слово звучит чуть громче, чем выдох: — Стоун? Никакого ответа. В темноте и из-за того, что агент сейчас лежит, свернувшись калачиком у него под подбородком, Роботник никак не может рассмотреть собеседника, поэтому он осторожно выбирается из-под мертвого груза, в который превратился Стоун, и вместо этого, прислоняет другого к стене. В тусклом свете наручного экрана доктора Стоун выглядит призрачно бледным, его глаза закрыты, а голова безвольно склонена набок. Он даже не дергается и не стонет, когда Роботник легонько трясет его за плечо. — Стоун. Сейчас не время расслабляться -… просыпайся, черт возьми. — Еще одно встряхивание, затем Роботник замахивается, чтобы влепить другому пощечину; но снова не решается, вместо этого просто осторожно поворачивая его голову к себе за подбородок. По-прежнему никакой реакции, и чем дольше Стоун молчит, тем сильнее начинают дрожать руки доктора. — Да ладно тебе. Еще немного. Будь таким же упрямым, надоедливым, настойчивым, каким ты всегда был, прямо сейчас и держись. По-прежнему ничего. Ни подергивания, ни стона. Тряска Роботника приводит только к тому, что голова Стоуна мотается из стороны в сторону, вообще не оказывая сопротивления. С сердцем, колотящимся в горле, Роботник шарит пальцами, пока не нащупывает артерию на шее Стоуна. Пульс все еще есть, но он слабый и трепещущий, едва ощущается. Думай. Думай, черт возьми! Но как бы он ни старался, у него ничего не выходит. Здесь не может быть никакого хитроумного плана, никакого гениального озарения, способного все перевернуть и бросить вызов судьбе. Чем дольше он сидит, думает и наблюдает, как лужа крови вокруг них растет, а Стоун все дальше кренится в сторону, тем менее способным придумать что-то полезное становится Роботник. Решение продолжает ускользать, мысли о медицинской помощи и безумных идеях все больше и больше вытесняются воспоминаниями — Стоун протягивает ему кофе, Стоун укутывает одеялом плечи не совсем спящего Роботника, Стоун смеется над ехидным замечанием, брошенным доктором в его адрес… Все эти вещи, большие и маленькие, все они, все эти воспоминания связаны со Стоуном… Стоун, Стоун, Стоун… «Какой же из меня гений», — думает Роботник с такой яростью, что это причиняет боль, — «когда я абсолютно ничего не могу сделать, кроме как наблюдать, как жизнь медленно, но верно утекает из Стоуна, а я совершенно беспомощен и не могу этому помешать?» Какой толк от гениального мозга, если он ничего не способен придумать для спасения единственного человека, который действительно важен?! — Давай, — шипит он требовательно, приказывая Стоуну очнуться. Умоляя. Взгляд, устремленный к небу, трагически пустому, без следа приближающегося бэдника с хорошими новостями, возвращается к медленно сочащейся ране. Все давление, которое он оказывал и продолжает оказывать на неё, нисколько не помогает остановить поток крови, и он чувствует, как отчаяние вцепляется ему в горло, крепко сжимая его, скручиваясь в груди, нарастая, нарастая, пока ему не кажется, что он может просто взорваться. В груди у него горячо и тесно, а глаза жжёт. Его непрерывная мантра из бормотания «давай» становится все громче, пока он совсем не забывает о том, что его могут услышать, и просто кричит в темноту: — Давай, давай, ДАВАЙ! Последнее слово — точнее, крик, вырывается из него будто взрыв, потрескивающий сверхъестественными искрами. Жар в его груди усиливается вместе с этим всплеском, распространяясь по всему телу с головы до ног, опаляя своей интенсивностью, но не обжигая его. Раздается шипение и треск, похожие на приглушенный удар молнии, и переулок озаряется ярко-зеленым светом, таким ярким, что весь мир становится почти полностью белым. Когда зрение Роботника снова проясняется, все вокруг приобретает легкий зеленый оттенок, и он быстро моргает, чтобы избавиться от него, тяжело дыша. Он чувствует себя так, словно только что пробежал марафон — измотанным, но в то же время полным энергии. Что это было?! На одну секунду ему показалось, что… Тихий вздох, за которым следует слабый стон, заставляет его резко повернуть голову. Стоун слегка шевелится; лишь немного дрожат его конечности, подергиваются черты лица, но он двигается, что уже является большим улучшением по сравнению с его предшествующим, устрашающе неподвижным состоянием. Испытывая облегчение и замешательство в равной степени, Роботник подныривает под агента, останавливая его падение прежде, чем тот еще больше усугубит свою рану — только для того, чтобы застыть, когда его рука натыкается на бок другого мужчины и обнаруживает не ожидаемую разорванную плоть, а вместо этого безупречно гладкую кожу. Что за…? Поддерживая Стоуна одной рукой, а другой кладя его голову себе на плечо, Роботник свободной рукой задирает рубашку Стоуна, чтобы как следует рассмотреть рану. То, что он видит, просто никаким образом не является возможным. Рана все еще есть, но она стала намного меньше. Поначалу он считает, что его мозг таким образом пытается его обмануть, защищая от потрясения, но когда Роботник задирает рубашку Стоуна еще выше, дрожащей рукой тщательно ощупывая края разорванной плоти, факт остается фактом: все изменилось. Там, где раньше разрыв на правом боку Стоуна занимал почти всю поверхность, теперь лишь рана, наполовину шире ладони Роботника, и поток крови замедлился, теперь она просто сочится. Пока он сам, оцепенев, наблюдает, как несколько зеленых искр пролетают над недавно зажившей розовой плотью и растворяются в воздухе. Осознание приходит, и Роботник отдергивает руку, поднимая ее на уровень глаз, чтобы разглядеть что-то в темноте. Его ладонь все еще мокрая от крови, блестящей даже при плохом освещении так, что у него тошнотворно скручивает желудок, но что действительно привлекает его внимание, так это зеленые искры, танцующие вокруг кончиков пальцев, исчезающие в никуда, как и их собратья, пока он наблюдает. Невозможно. Он потерял изумруд; его вырвали прямо из него во вспышке боли и странном ощущении пустоты, последовавшими сразу за этим. Будто… он потерял часть себя… Где-то над ним раздается тихий звуковой сигнал, и он резко поднимает голову, все мысли об изумрудах и их силе мгновенно исчезают. Облегчение захлестывает его, острое и головокружительное, когда он видит, что бэдник приближается на максимальной скорости, издавая громкие сигналы всю дорогу, пока не останавливается прямо перед его лицом. — Наконец-то! Покажи мне, сейчас же. — Обычно он никогда не огрызается на свои творения, такие надежные и всегда эффективные, но на этот раз он действительно недоволен кажущейся медлительностью машины. Дрожащими руками он пролистывает голоэкран, который открывается по его команде, увеличивая масштаб карты, подготовленной для него бэдником. Светящаяся красно-золотистая линия показывает ему маршрут от его текущего местоположения до ближайшего… — Ветеринарная клиника? — восклицает он. Роботник сердито бормочет, синхронизируя данные со своим наручным экраном, продолжая возмущаться. — Тебя не было целую вечность, и это лучшее, что ты можешь предложить? Ответа не следует; конечно, нет. Его машины послушны и тихи, никогда не спорят, никогда не огрызаются в ответ, никогда не подшучивают над ним. Он уже скучает по дерзким комментариям Стоуна… Нет повода скучать по чему-то, что все ещё здесь. Он решительно качает головой, наклоняется вперёд и обхватывает Стоуна за плечи. Его подхалим всего лишь выведен из строя, а не мертв. С ним все будет в полном порядке; Роботнику просто нужно перевезти его и обеспечить надлежащее лечение. Или нечто настолько близкое к надлежащему лечению, насколько он может получить в настоящее время. Роботник удивленно хмыкает, когда поднимается на ноги и тащит за собой мертвый груз, которым сейчас является Стоун, почти пошатываясь под его неожиданной тяжестью. Ему нужно несколько драгоценных секунд, чтобы перераспределить вес, чтобы снова не упасть. Бэдник подныривает под руку Стоуну с другой стороны и помогает медленно погрузить его на спину Роботника. Результат более чем сомнительный, поскольку Роботник, возможно, сильнее, чем кажется, но далеко не Геракл, а Стоун тяжелее, чем он мог бы подумать. Но это должно сработать. Все идёт по плану. — Черт возьми, Стоун, на этот раз твои бесконечные тренировки выходят нам боком, — бормочет Роботник себе под нос и начинает, спотыкаясь, продвигаться вперед, шаг за мучительным шагом. — Что хорошего во всей этой физической подготовке, если ты не можешь использовать ее в критических ситуациях? Надо было подумать об этом раньше. Конечно, он не ожидает ответа от лежащего без сознания человека, но тишина все еще достаточно тревожна, так что он на ощупь тянется назад через собственное плечо и ослабляет хватку, чтобы прижать два пальца к сонной артерии Стоуна. Пульс под кончиками пальцев слабее, чем ему хотелось бы, но, по крайней мере, он есть, упрямо бьется под его рукой. У Роботника вырывается вздох облегчения, и он крепче сжимает руку, продолжая путешествие. — Ты не умрешь, Стоун, — успокаивает он агента; или, может быть, угрожает, размышляет он, облизывая покалывающие губы, ощущая вкус железа, кофе и Стоуна. — Тебе еще нужно многое объяснить.