Coffee and Mayhem

Мы остановились в Париже […] Мы вдыхаем воздух этого маленького городка. Сами по себе, прогуливая занятия ради острых ощущений, Напиваясь прошлым, в котором мы жили. Если мы пойдем ко дну, то пойдем ко дну вместе. Они скажут, что ты мог бы заниматься чем угодно. Они скажут, что я слишком умен для этого. Если мы пойдем ко дну, то пойдем ко дну вместе. Нам все сойдет с рук. Давай покажем им, что мы лучше, чем они думают. - Paris — The Chainsmokers ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ К тому времени, когда Стоун заканчивает свой десятый круг пробежки вокруг отеля, Париж только начинает просыпаться. В мягком свете раннего утреннего солнца гул голосов начинает усиливаться, владельцы магазинов вывешивают вывески перед своими дверями, чтобы заманить покупателей внутрь, и первые туристы, отправляющиеся осматривать достопримечательности, пересекают путь бывшего агента. Немного запыхавшийся от быстрого бега и к тому же в беговой форме, Стоун прекрасно понимает, что привлекает несколько любопытных взглядов, когда уворачивается от людей, направляющихся в другую сторону; вероятно, потому, что очень немногие туристы на самом деле бегают ни свет ни заря, находясь в отпуске. Но с другой стороны, он ведь не обычный турист, не так ли? Удерживаясь от закатывания глаз, когда замечает, что его откровенно разглядывают, Стоун натягивает пустую улыбку, которую он втайне называет своей «улыбкой для обслуживания клиентов», и старается не смотреть им в глаза, пока пробирается мимо тел на своем пути в вестибюль отеля. Делая свою улыбку еще шире, он обращается к администратору на безупречном французском: — Мои ключи, пожалуйста. Комната 241. Он едва замечает приподнятую бровь и оценивающий взгляд, которым окидывает его помятого вида администратор ресепшн, — то, против чего он обычно внутренне ощетинился бы. Сейчас он едва обращает на это внимание, вслепую хватая предложенные ключи и направляясь к лестнице. Он поднимается, перепрыгивая сразу через две ступеньки, мысленно уже забегая вперед, гадая, как поживает его босс — бывший босс? Соучастник преступления? В настоящее время с титулами дела обстоят сложно. Быстрый взгляд на часы говорит ему, что новых сообщений нет, и он значительно расслабляется. Хорошо, значит, никаких чрезвычайных ситуаций в его отсутствие. Возможно, он чересчур беспокоится, но с тех пор, как они потерпели сокрушительное поражение и приняли решение ненадолго покинуть страну, залечь на дно, пока не восстановятся и не перегруппируются, Стоун и Роботник практически неразлучны, отчасти потому что у них нет особого выбора, но в основном потому, что каждый из них, судя по всему, может полностью расслабиться только тогда, когда знает о местонахождении другого. Стоун знает, что его собственная потребность постоянно оставаться рядом с доктором возникла из-за того, что он восемь месяцев не знал, где тот был; жив ли он вообще. Иногда он задается вопросом, так ли это и для Роботника. Он добирается до их этажа и номера в рекордно короткие сроки, останавливаясь лишь ненадолго, чтобы трижды постучать, как они договаривались, прежде чем войти. Несмотря на стук, он считает правильным все же крикнуть: — Я вернулся, — чтобы убедить доктора в том, что это действительно он стоит у двери, а не незнакомец. — Наконец-то, — раздается грубый ответ из соседней комнаты. — Я уже подумывал, действительно ли я пал так низко, что теперь должен сам варить себе кофе. Сдерживая удивленное фырканье из-за напускного раздражения в этих словах, Стоун снова закрывает дверь и начинает стаскивать легкую куртку, в которой был на пробежке, уже выпаливая в ответ: — Здесь отличное обслуживание в номерах, всего один телефонный звонок… — Пффффф, — как этот мужчина может издать звук закатывания глаз, отлично различимый в одном выдохе, Стоун никогда не узнает. — И ты думаешь, они смогут приготовить кофе так, как это делаешь ты? Ты уже должен был бы знать, насколько некомпетентны эти обезьяны, Стоун. Теплое сияние разливается где-то в районе груди Стоуна, и он ухмыляется. Иногда он задается вопросом, осознает ли доктор вообще, сколько комплиментов он на самом деле раздает ему в течение дня, даже если это похвалы за всякие мелочи, не имеющие большого значения. Это, безусловно, стало происходить гораздо чаще после восьми месяцев, которые они провели в разлуке, и после их второй стычки с синим ежом. Иногда это происходит случайно, не преднамеренно, как будто Роботник ненадолго забывает фильтровать свои собственные слова, а в других случаях это проявляется в форме очень демонстративного возвышения Стоуна над остальным человечеством. Каждый из этих примеров продолжает приятно удивлять Стоуна, независимо от того, сколько раз он это слышит. Ему удается превратить свою радостную ухмылку обратно в улыбку к тому времени, как он полностью входит в комнату и, таким образом, попадает в поле зрения доктора. Впрочем, в этом даже нет необходимости; Роботник едва отрывает взгляд от планшета, на котором сосредоточен, когда входит Стоун. Это позволяет Стоуну быстро осмотреть его, отмечая состояние доктора настолько незаметно, насколько это возможно. Когда он уходил на пробежку этим утром, Роботник все еще был в ванной и только буркнул что-то неразборчивое в ответ на его прощание, не дав тому возможности проверить, как он там. К настоящему времени доктор сидит, удобно устроившись в кресле, которое он присвоил себе ещё в самый первый день их приезда сюда, с планшетом в руке, а его нога в шине покоится на табурете перед ним. Он выглядит здоровее с каждым днем, отмечает Стоун с немалым облегчением, синяки и порезы, полученные в результате падения и того, что он был погребен под обломками робота, почти исчезли. Единственная очевидная вещь, которая все еще нуждается в лечении, — это перелом ноги, но это просто вопрос времени и терпения. Закончив осмотр, Стоун неторопливо подходит к кофемашине в углу — огромному агрегату со всевозможными функциями и, самое главное, возможностью приготовления молока на пару. «Пригодный для питья латте» — было первым, что потребовал Роботник, как только они прибыли сюда, и Стоун был очень рад приобрести машину, чтобы он мог готовить доктору столько латте, сколько душе угодно. Процесс их приготовления давно стал для него чем-то вроде медитации, и сейчас он размышляет, занимаясь именно этим, пропаривая молоко точно до нужной температуры и умело смешивая его с кофе. К тому времени, как Стоун приносит идеально сваренный латте, Роботник все еще не отрывает взгляда от планшета, очевидно, полностью увлеченный происходящим на экране. Из планшета доносятся тихие звуки, но ничего достаточно громкого, чтобы разобрать, что именно. Время от времени Роботник издает смешок и постукивает по экрану, казалось бы, замедляя видео или возвращаясь к своим любимым частям. Охваченный любопытством, Стоун подходит ближе и обходит кресло, чтобы взглянуть самому. Он сразу же сожалеет о своем решении, как только оказывается позади доктора; с этого ракурса он видит, что на экране в данный момент отображается знакомое зрелище, и замирает. — Доктор… Роботник немедленно поднимает руку, чтобы заставить его замолчать, не отрывая взгляда от экрана. — Цыц! Тихо. Это самая лучшая часть. Со смесью постыдного ужаса и невольной гордости Стоун наблюдает, как на экране бывший сотрудник Karen's Coffee номер два становится жертвой своих собственных махинаций и его уносит в неизвестном направлении группа бэдников. Это уже знакомое зрелище; как потому, что он лично при этом присутствовал, так и потому, что Роботник просматривал эти записи уже несколько раз с тех пор, как Стоун рассказал ему о событиях. Бывший агент так до конца и не разобрался, как ему следует относиться к тому, что его босс так сильно на этом зациклен. — Сколько раз ты уже это смотрел? Роботник прищелкивает языком, машет рукой, чтобы тот замолчал, не отрывая взгляда от экрана. — Я не обращаю внимания на неважные вещи, Стоун. Что означает, другими словами, очень много раз. Качая головой, Стоун не может удержаться, чтобы не выпалить: — Тебе действительно настолько скучно? Он не хотел этого говорить, и в тот момент, когда слова слетают с его губ, он понимает, что совершил ошибку, но уже слишком поздно. Роботник нажимает на кнопку «пауза» на экране так решительно, что чуть не выбивает планшет у себя из рук, и поворачивается к Стоуну с таким взглядом, который заставил бы любого другого человека испуганно скрыться. — Скучно? — В этих двух слогах слышится такая едкая насмешка, слово произносится так резко, что об него можно порезаться и истечь кровью. — Скучно? Я целыми днями торчу в одной комнате, не в состоянии свободно передвигаться из-за дефекта конечности, не имея ничего, чем можно было бы занять мой гениальный ум, кроме записей твоих похождений в мое отсутствие. Скучно — недостаточно сильное слово, чтобы описать мое нынешнее состояние, Стоун. Тяжелое молчание воцаряется между ними после этой короткой вспышки гнева, они оба пристально смотрят друг на друга. Не то чтобы они оба не знали обо всем этом до сегодняшнего дня, но это первый раз, когда один из них осмеливается заговорить об этом вслух. Или, точнее, случайно выдаёт больше, чем собирался, поправляет себя Стоун, криво усмехаясь, когда Роботник резко выдыхает и прижимает два пальца к переносице, избегая любого зрительного контакта. Совершенно ясно, что доктор не хотел говорить так много, но, должно быть, это зрело у него внутри уже некоторое время. В конце концов, он был вынужден давать отдых своему покалеченному телу уже больше недели. Гораздо дольше, чем обычно. И в этом суть дела, не так ли? Стоун уступает со вздохом, слегка раздраженный. Роботник никогда не умел отдыхать. И теперь, когда он застрял с бесполезной конечностью и обречен много лежать и сидеть, ему приходится особенно трудно. Вся маниакальная энергия, которую он обычно вкладывает в свою работу и в движение — он же никогда по–настоящему не стоит на месте, — теперь не имеет никакого выхода, и доктор все больше и больше превращается в дерганого, нервного и, самое главное, раздражительного пациента. В течение последних нескольких дней он становится все более и более вспыльчивым по отношению к самому себе, к Стоуну, ко всем мелочам, которые могли бы вызвать у него раздражение. Стоун пытается успокаивать его как может, умело используя такие мелочи, как своевременная подача кофе или остроумные шутки в нужный момент, чтобы остановить нарастающий гнев доктора до того, как он действительно достигнет апогея, но логично, что это все равно произойдет, это только вопрос времени. И теперь этого больше не достаточно. Тогда пришло время для другого подхода. Стоун лишь мгновение взвешивает свои шансы на успех, прежде чем броситься в бой с головой. Он ставит чашку на столик рядом с креслом и, скрестив руки на груди, объявляет самым решительным тоном, на какой только способен: — Давай сходим куда-нибудь сегодня. Роботник перестает массировать лоб и откидывает голову назад, глядя на него сверху вниз, бровь взлетает почти до линии роста волос. — Сходим? — И опять этот насмешливый, язвительный тон, который преобладает в последние несколько дней. — Ты уже забыл, что мы тут пытаемся залечь на дно, подхалим? Стоун не позволяет резкому тону и словам выбить его из колеи. Он так привык к ним, что едва ли даже замечает. Ничуть не смутившись, он кладет скрещенные руки на спинку кресла доктора, чтобы наклониться к нему на уровень глаз, отстраненно отмечая, что другой мужчина не уклоняется от возможного физического контакта, как раньше. — Конечно, но скрытность не означает, что мы должны постоянно сидеть в нашем гостиничном номере и вообще не выходить на улицу. Прямо сейчас мы туристы. Туристы выходят на улицу и осматривают достопримечательности. — Туристы, — лицо Роботника искажается брезгливой усмешкой. — Достаточно уже того, что ты вообще осмеливаешься применять ко мне такой термин, так ты ещё хочешь, чтобы я и вел себя как один из них… — В большинстве случаев оставаться в тени означает играть определенную роль, — мягко возражает Стоун. Он готовил эти аргументы уже несколько дней, всегда держа их, как козырь в рукаве, для такого момента, как этот. — Даже если это что-то такое банальное, как выйти на улицу, например, насладиться городом в такой погожий день, как этот. Небольшая прогулка также может помочь развеять немного твою скуку и будет полезным физическим упражнением, которое поможет разрабатывать твою ногу. Он заканчивает подчеркнуто спокойным голосом, изо всех сил стараясь скрыть торжество в своих последних словах — потому что он уже видит, как шестеренки в голове Роботника начинают вращаться, оценивая каждое его слово, улавливая его логику. Потому что логика — это то, что нужно использовать в первую очередь, если вы хотите убедить доктора в чем-либо; не имеет значения, насколько страстной или напористой будет ваша речь, в большинстве случаев, чтобы изменить его мнение, ему нужны холодные, твердые факты. Проходит мгновение, в течение которого Роботник мысленно оценивает слова Стоуна, прежде чем его лицо совершает сложное подергивание, сменяя мириады различных эмоций за рекордно короткое время. Выражение лица становится хмурым, но его усы слегка подрагивают от усилий сдержать ухмылку. — Умник хренов. Джекпот. Стоун лучезарно улыбается, на этот раз даже не пытаясь выглядеть равнодушным. — Ну, спасибо. — Не злорадствуй, Стоун, тебе это не идет, — огрызается Роботник, но в его словах чувствуется скрытое веселье, смягчающее удар. В конце концов, он наслаждается их перепалками так же сильно, как и Стоун, даже если он иногда не выигрывает в споре. Он взмахивает рукой в жесте «плевать», театрально закатывая глаза. — Ладно. Я думаю, что смогу выделить на это час или около того. — Этого и так вполне достаточно. Роботник фыркает, что ясно показывает, насколько сильно он в этом сомневается, затем машет рукой на Стоуна и его помятую одежду. — Это не значит, что я позволю, чтобы меня видели с тобой в таком виде. Ты выглядишь так, словно только что пробежал марафон. Иди переоденься. Стоун наклоняет голову, чтобы скрыть свою ликующую ухмылку, и спешит подчиниться; кто знает, не передумает ли доктор снова, если он слишком долго будет собираться? По пути в ванную он останавливается только для того, чтобы взять белую рубашку с короткими рукавами и простые черные брюки, прежде чем поспешить принять, возможно, самый быстрый душ за всю свою жизнь. После этого он даже не утруждает себя сушкой волос феном, только вытирается полотенцем с такой силой, что даже больно, и с предельной скоростью. Он все еще натягивает рубашку, когда возвращается в комнату, волосы немного влажные. — Ванная свободна, — рассеянно объявляет Стоун, в последний раз одергивая рубашку. Иногда ему не хватает аккуратных линий своих костюмов, размышляет он, слегка нахмурившись, их было легче расправить и придать презентабельный вид. Запоздало он замечает, что доктор не сразу несётся мимо него в ванную, и быстро поднимает глаза, чтобы обнаружить, каким взглядом Роботник на него смотрит. Тем, который означает, что он что-то анализирует, сортирует данные в своём мозгу и делает определенные выводы. Однако обычно он так не смотрит на Стоуна, поэтому бывший агент колеблется, сбитый с толку. — Доктор? Роботник моргает, казалось бы, выныривая из того мыслительного процесса, в который он так глубоко погрузился. Когда он ловит вопросительный взгляд Стоуна, он фыркает и указывает жестом на... ну, на самом деле, на всего бывшего агента в целом. — Я только сейчас осознал, что за все то время, что ты на меня работаешь, я первый раз вижу тебя в чем-то, кроме костюма. Какое неожиданное замечание. Такое внезапное внимание заставляет руки Стоуна буквально чесаться от желания в очередной раз одернуть рубашку и разгладить несуществующие складки. Вместо этого он просто тянет за короткий рукав своей рубашки. — …Это показалось мне подходящей маскировкой. Думаю, я бы сильно выделялся, если бы попытался притвориться туристом в костюме. Доктор коротко кивает в ответ на это объяснение. Как бы то ни было, на этом разговор должен бы закончиться. Но Роботник по-прежнему выглядит задумчивым, и это выбивает Стоуна из колеи больше, чем ему хотелось бы. Он не тщеславный человек по натуре и не стесняется своей внешности… обычно. Но сейчас совсем другое дело. Это Роботник, вероятно, единственный человек, чье мнение Стоуну действительно небезразлично. Недостаточно, чтобы уступать во всем, но, вполне достаточно, чтобы, по крайней мере, пойти навстречу. — Может, мне снова пойти переодеться? Еще одно моргание, прежде чем Роботник внезапно хмурится, корчит гримасу и раздраженно смотрит в сторону. — Зачем ты меня спрашиваешь? Мне абсолютно все равно, что на тебе надето. — Я… хорошо. — Секунду назад это звучало иначе, но ладно, Стоун пожимает плечами, мысленно списывая этот инцидент на очередную странность доктора. Возможно, он хорошо его знает, но даже он не всегда уверен, что творится в голове гения. Лучше не думать об этом слишком усердно. Меняя тему, Стоун делает шаг в сторону, еще раз указывая на ванную. — Итак, ванная комната свободна. — Я услышал тебя в первый раз, подхалим. — Раздраженно фыркнув, Роботник проносится мимо него и захлопывает дверь у него за спиной. Стоун остается позади и, моргая, смотрит на массив дерева, медленно качая головой с кривой усмешкой. Что за странный человек. Пока он ждет, бывший агент убирает пустую чашку из-под утреннего латте доктора, затем приступает к подготовке легкого багажа. Он наклоняется, чтобы вытащить рюкзак из-под кровати, и быстрыми и отработанными движениями перебирает его содержимое, решая, что может остаться здесь, а что нужно взять с собой на прогулку. У них осталось не так много полезных технологий, которые они могли бы использовать, после того как их активы были заморожены и они потеряли доступ ко всем своим лабораториям. Рабочих бэдников нет, и оборудование для изготовления новых также отсутствует. Им придется довольствоваться тем, что осталось. Несколько небольших бэдников — светошумовых гранат, а также гранат с более взрывоопасными свойствами — находят свое место в рюкзаке и в карманах его брюк. За пояс у него заткнут пистолет, а нож спрятан в ножнах у лодыжки. Стоун немного колеблется, затем нажимает комбинацию на своих умных часах, отчего на экране начинает мигать маленькая красная точка. Довольный зрелищем, Стоун ухмыляется, радуясь, что маячок все еще на месте и работает. Как по команде, дверь ванной за его спиной снова распахивается, и Роботник рявкает: — Прекрати шпионить за мной, Стоун. — У тебя действительно есть какое-то особое шестое чувство на это, не так ли, — Стоун не пытается скрыть смех в своих словах, но послушно заставляет приложение для отслеживания снова исчезнуть. — Я чувствую, что ты наблюдаешь. От этого у меня усы встают дыбом. — Роботник проходит мимо него, выпрямив спину и ступая осторожно, чтобы скрыть, как он все еще покачивается при каждом шаге, слегка отставляя правую ногу. Он бросает быстрый взгляд на содержимое рюкзака Стоуна и тянется, чтобы бросить поверх него еще один мини-бэдник. Стоун замечает, как напряжены плечи собеседника, как губы кривятся в усмешке, и смягчает свой голос до чего-то более искреннего, надеясь заверить доктора, что он не смеется над ним. — Как бы то ни было, я очень рад, что ты всё-таки согласился носить маячок. — Согласился, — издевается Роботник, не поднимая глаз. — Ты использовал мое ослабленное состояние, чтобы нацепить его на меня. — Все было вовсе не так, и ты это знаешь, — вмешивается Стоун более решительно, чем раньше. Он должен знать, что Роботник осознает, что он мог бы сказать «Нет», если бы действительно захотел, и Стоун не стал бы настаивать дальше. Он не собирается позволять доктору притворяться, что это не так, просто чтобы сохранить лицо; только не в этом вопросе. Более мягко он добавляет: — Я не хочу шпионить за тобой. Но знание того, что у меня есть способ найти тебя, если мы вдруг снова разделимся, заставляет меня волноваться немного меньше. Недовольное бурчание, и Роботник делает неопределенное движение, наполовину пожимает плечами, наполовину качает головой. Он явно не убежден. Этого следовало ожидать, полагает Стоун; доктор все еще пытается смириться с тем фактом, что, несмотря ни на что, есть кто-то, кто активно беспокоится о его благополучии, не ожидая получить что-либо взамен. Сейчас он потихоньку привыкает и только начинает допускать мысль, что такое возможно, после того как Стоун остается на его стороне, несмотря на то, что Роботник больше не оплачивает его услуги, и несмотря на то, что он в бегах как разыскиваемый преступник. Пройдет много-много времени, прежде чем Роботник сможет чувствовать себя комфортно, зная, что он кому-то дорог. И Стоун намерен оставаться здесь столько, сколько потребуется, и даже дольше. Подняв левую руку, демонстрируя часы на запястье, Стоун небрежно замечает: — Кроме того. Если уж так говорить, то шпионаж идет в обоих направлениях. Сначала Роботник лишь мельком бросает взгляд в его сторону, прежде чем по-настоящему понимает, к чему клонит Стоун, а затем тихо фыркает, заметно расслабляя плечи. Возможно, он также помнит, как легко Стоун смирился с тем фактом, что доктор может точно определить его местоположение, когда ему этого захочется. — Да, отлично, так намного лучше. — Рад помочь, доктор. Роботник бросает в его сторону сердитый взгляд, но воздерживается от словесного ответа. Он поворачивается и делает несколько нетвердых шагов к своему креслу, беря изящную черную трость, прислоненную к его спинке. Теперь, когда он может перенести большую часть своего веса на опору для ходьбы, значительная часть напряжения спадает с его тела, и он выпрямляется, сразу же становясь более уверенным в себе. Трость была хорошим планом «Б», думает Стоун, мысленно похлопывая себя по плечу. Костыли, которые он изначально купил, просуществовали чуть больше двух дней, прежде чем доктору каким-то образом удалось избавиться от них за спиной Стоуна. Стоун был достаточно умен, чтобы не предпринимать второй попытки, и вместо этого появился в гостиничном номере с тростью в руках. Когда Роботник поначалу нахмурился из-за кажущегося ненужным аксессуара, Стоун мягко заметил: — Ею можно кого-нибудь стукнуть. — Это смогло остановить любую тираду, к которой готовился доктор, и с тех пор он действительно пользовался тростью всякий раз, когда ему приходилось делать больше, чем нескольких шатких шагов по комнате. Стоун считает дополнительным бонусом то, что на самом деле до сих пор еще никто не пострадал, и меньше всего он сам. — Стоун! — Роботник, подойдя обратно, щелкает пальцами прямо перед лицом бывшего агента, чтобы оторвать его от своих мыслей. — Когда ты закончишь сверлить меня взглядом, вспомни, что у нас есть расписание, и часы уже тикают. — Расписание? — мягко спрашивает Стоун, делая вид, что не знает. На самом деле это не работает, так как Роботник знает его слишком хорошо. — Я дал тебе час на эту вылазку, как ты прекрасно знаешь. — Час или около того, я полагаю, ты так выразился. — поправляет Стоун, пряча улыбку. — Это понятие растяжимое. Нахмурившись, Роботник тычет пальцем в его сторону. — Не начинай, подхалим. А теперь пошли, давай покончим с этим. Отдав приказ, Роботник поворачивается и направляется к двери, мимоходом протягивая руку, чтобы взять из шкафа пару солнцезащитных очков, шляпу и шарф, прежде чем вылететь из комнаты. Оставшись позади, Стоун даже не пытается скрыть свой тихий смех от этого драматичного выхода, прежде чем взвалить рюкзак на плечо и последовать за своим боссом гораздо менее драматичным образом. ~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ — Куда ты хочешь отправиться в первую очередь? — спрашивает Стоун, когда они выходят из отеля, а перед ними простирается весь Париж, который они могут исследовать. Ответ на довольно невинный вопрос приходит с опозданием; Роботник все еще занят тем, что повязывает легкий шарф вокруг нижней части своего лица. Вместе со шляпой, низко надвинутой на лицо, и солнцезащитными очками это призвано сделать его неузнаваемым. Он даже не отрывается от своего занятия, когда отвечает: — С чего ты взял, что я вообще хочу куда-то пойти? — Ничего такого, что ты всегда хотел бы увидеть в Париже, когда у тебя будет свободное время? — Я никогда всерьёз не думал, что у меня будет свободное время, — Роботник произносит этот термин голосом, полным такого отвращения, что ясно, что он от этого, мягко говоря, не в восторге. Взмахом руки он указывает на Стоуна. — Тебе решать. В конце концов, это была твоя идея. Мда, вообще никакого давления. Стоун не удивлен, но он… надеялся, честно говоря, что доктор проявит больше инициативы. Выказать хоть немного интереса к этой вылазке уже было бы неплохо. Ну, да ладно. Мысленно он быстро перебирает все то, что, по его мнению, «обязательно нужно увидеть», если ему когда-нибудь доведется провести время в Городе огней, и начинает корректировать список в соответствии со вкусами Роботника. Не слишком далеко от отеля, учитывая текущее состояние доктора. И не так уж много типичных достопримечательностей; там будет слишком много людей, что только еще больше испортит настроение гению. Возможно, ему сойдет с рук включение в их прогулку одного или двух популярных мест, но ему придется довольствоваться лишь небольшой частью. Он сразу вычеркивает самые популярные, такие как Эйфелева башня или Триумфальная арка. Катакомбы на мгновение приходят ему в голову — интересные и достаточно мрачные, чтобы удовлетворить мрачный юмор Роботника, — но он содрогается при одной только мысли о тоннах камня и грязи, окружающих их со всех сторон. Это он отвергает из соображений собственной чувствительности; ему действительно не нравится мысль о том, чтобы вернуть Роботника обратно под землю, когда совсем недавно ему пришлось выкапывать его с места крушения робота собственными голыми руками. Вообще никаких путешествий под землю, если на то пошло. Список возможных мест значительно сокращается, Стоун улыбается, довольный результатом. — Думаю, я знаю, куда мы пойдем в первую очередь. Бровь Роботника выгибается над оправой солнцезащитных очков, и гений делает движение, наполовину подгоняющее, наполовину указывающее. — Тогда показывай дорогу. Не теряя времени, Стоун протягивает руку, колеблясь достаточно долго, чтобы позволить доктору незаметно кивнуть, прежде чем подхватить Роботника под локоть, обеспечивая поддержку сбоку без трости. Это привычка, которую они выработали после крушения, как он мысленно называет события, которые привели их в Париж, и это обязанность, которой Стоун очень гордится. Не многие люди могут сказать о себе, что им позволено приблизиться к Роботнику, а тем более настолько близко, чтобы прикоснуться, а Стоуну позволено все это и доверено оказывать поддержку. Крепко сцепив их руки, Стоун поворачивает, направляя их обоих влево, указывая вперед, и объясняет: — Сюда. Это не слишком далеко. Роботник неуверенно хмыкает, но следует за ним без сопротивления, и одного этого уже достаточно, чтобы заставить Стоуна просиять. Как он и обещал, их первый пункт назначения находится не слишком далеко. Вниз по улице, затем еще два поворота, и их путь выходит на набережную Сены. Здесь их встречает журчание реки и золотистый солнечный свет прекрасного раннего утра; поистине зрелище, на которое стоит посмотреть. Но это не то, что могло бы заинтересовать Роботника, и не то, зачем Стоун привел их сюда, поэтому он, не тратя времени на любование видом, мягко направляет доктора в другом направлении, дальше по набережной, пока они не останавливаются перед небольшим кафе, спрятанным в нише между большими домами слева и справа, и его легко не заметить, если не знать, что оно там есть. Перед входом накрыто несколько маленьких столиков, но в это раннее утро там еще никто не сидит. Стоун останавливается у одного из столиков и слегка сжимает хватку их и так сцепленных рук, одновременно наклоняя голову в сторону кафе. — Зайдешь внутрь или подождешь здесь? Роботник бросает беглый взгляд на толпу внутри уютного помещения и сразу же морщится, поворачиваясь к одному из маленьких столиков неподалеку. — Очевидно, подожду здесь. — Я быстро, — заверяет Стоун, помогая ему опуститься в одно из маленьких кресел. Роботник что-то рассеянно мычит, когда машет ему рукой, сигнализируя, что все в порядке. Его острый взгляд уже направляется в сторону, блуждая по улице и людям, прогуливающимся там взад-вперед. Стоун с легкой улыбкой отмечает тот факт, что его бывший босс выглядит достаточно расслабленным и в данный момент не скучает, и поворачивается, чтобы принести им что-нибудь на завтрак. Внутри кафе так же уютно, как и снаружи. Оно маленькое, но не тесное. Светлые, воздушные цвета, идеально гармонирующие с солнечным светом, проникающим через большие витрины. В целом, дружеская и гостеприимная атмосфера. Стоун замечает все это с практикой человека, который некоторое время управлял собственной кофейней, рассеянно одобряя и не одобряя некоторые варианты стиля, но на самом деле он не слишком пристально все разглядывает. Половина его внимания постоянно возвращается к окну слева от него, через которое он может видеть Роботника, сидящего за столиком, слегка покачивая здоровой ногой, в ожидании. Очевидно, что в маленькой кофейне нет латте с молоком австрийской козы, но Стоун уже знает наизусть все возможные варианты замены и легко выбирает самый подходящий, делая заказ на беглом французском, то и дело поглядывая в сторону витрины. Он едва замечает очень дружелюбную бариста, улыбающуюся ему и спрашивающую, как его день, лишь рассеянно улыбается и что-то бормочет в ответ, прежде чем снова уставиться на Роботника. Нога доктора уже дергается чуть быстрее. Лучше поторопиться. Он заказывает себе черный кофе и собирается повернуться, когда его взгляд натыкается на одну из витрин по бокам. Там вывешено меню разнообразных блинчиков: от сытных с овощами, мясом или сыром до сладких с джемом, сахаром, шоколадом и фруктами. Заинтересовавшись, Стоун спрашивает: — Эм, простите, сколько стоит один такой? Молодая женщина загорается, когда замечает его интерес. — Семь евро. Не слишком дорого, полагает он, и выбирает два блинчика с клубникой и два с абрикосовым джемом. Продавщица умело заворачивает их для него, прежде чем вручить и пожелать хорошего дня, и Стоун чувствует себя достаточно великодушным, чтобы искренне улыбнуться ей в ответ и пожелать того же, прежде чем поспешить выйти из кафе. Роботник по-прежнему единственный, кто сидит за одним из столиков, когда Стоун выходит, и еще не замечает его, поглощенный наблюдением за людьми. Это дает Стоуну дополнительные секунды, чтобы повесить пакет с покупками на сгибе одной руки, а затем просто… немного понаблюдать, он не стыдится в этом признаться. Все еще немного странно видеть Роботника таким; не в его обычных костюмах, плаще или еще в чем-то подобном, а в чем-то более повседневном, и Стоуну нравится впитывать все это, когда у него появляется такая возможность. На сегодня доктор остановил свой выбор на рубашке на пуговицах с длинными рукавами и легком блейзере темно-серовато-синего цвета, а также брюках в тон. Шляпа с короткими полями низко надвинута вниз, чтобы максимально скрыть черты лица, в результате чего она съезжает набок настолько, что выглядывают отрастающие волосы на висках. Кому-то другому весь этот наряд не показался бы сильно отличающимся от обычного стиля доктора, но для Стоуна это совершенно разные вещи. Во-первых, отсутствуют перчатки; руки Роботника без них кажутся странно голыми. У рубашки на пуговицах отсутствует высокий воротник, а рукава дважды подвернуты вверх, ровно настолько, чтобы показать бледные предплечья, сгибающиеся от постоянного движения трущихся друг о друга пальцев. Возможно, это побочный эффект от отсутствия перчаток, отмечает Стоун. Доктор, похоже, не отдает себе отчета в том, что он это делает. В целом, это изменения как в лучшую, так и в худшую сторону, по мнению Стоуна. В глубине души у него уже давно сложилась теория, что любимый наряд Роботника служит не только данью моде и стилю, но и своеобразной защитой. Он никогда не видел этого человека иначе, как разодетым в пух и прах и застегнутым на все пуговицы, одетым в несколько слоёв и выставляющим напоказ как можно меньше кожи. Это помогало ему казаться еще более собранным, еще более неприкасаемым. А что же сейчас? Сейчас Роботник практически раздет, по его стандартам. Он одет комфортно. Ему очень идет, хотя Стоун никогда бы не осмелился сказать ему об этом. Он думает, что если он это сделает, то все многочисленные стены доктора снова поднимутся, и это будет последний проблеск менее защищённого и открытого Роботника, который когда-либо получит Стоун. Но… Недолго думая, Стоун как можно незаметнее достает свой телефон и одним движением разблокирует камеру. Возможно, он никогда не сможет сказать ему об этом, но будь он проклят, если упустит эту возможность. Ему требуется всего мгновение, чтобы найти правильный ракурс и расстояние — на самом деле, тут практически нечего улучшать, — и он быстро делает снимок, лишь мельком взглянув на результат, прежде чем сунуть телефон обратно в карман и подальше от любопытных глаз доктора. Ему будет трудно не поставить это фото на свой экран блокировки, он уже знает это. Его телефон едва оказывается в кармане, когда Роботник замечает агента, каким-то образом сразу же фокусируясь на нём, несмотря на толпу вокруг них. — Вот ты где, — властно говорит мужчина постарше, протягивая к нему руку в жесте «дай сюда». — Кофе. Стоун с готовностью отдает его вместе с двумя завернутыми блинчиками. В один момент кажется, что Роботник просто проигнорирует предложенное угощение и потянется только за напитком, но он все же берет его, держа кончиками пальцев, как что-то потенциально ядовитое. Он разглядывает пышное тесто с явной насмешкой. — Еще одна из твоих глупых уловок, чтобы заставить меня питаться здоровой пищей, Стоун? — Только если ты считаешь, что кариес от переизбытка сахара полезен для здоровья, — дружелюбно отвечает Стоун, пряча ухмылку, когда Роботник не в силах сдержать веселое фырканье. Он не упоминает, что купил это в свете того, что доктор снова пропустил завтрак, или что он также хорошо осведомлен о плохо скрываемом пристрастии этого человека к сладкому. Однако он почти торжествующе ухмыляется, когда Роботник осторожно откусывает от блинчика, и его плечи очень красноречиво расслабляются. Усаживаясь в кресло напротив доктора, Стоун откусывает кусочек от своего. Это очень даже вкусно, но он лишь мельком отмечает это, спрашивая: — Произошло что-нибудь интересное, пока меня не было? — Интересное? Здесь? — Роботник набрасывается на очередной большой кусок теста с джемом, обводя их свободной рукой таким жестом, который мог бы означать кафе, улицу или весь Париж в целом. — Ничто не ускользнет от твоего внимания, — легко отвечает Стоун, ничуть не смущаясь. — Я уверен, что ты мог бы проанализировать всю жизнь любого, кто просто случайно проходит мимо, основываясь на чем-то незначительном, например, на языке его тела, или на том, как он завязывает шнурки на ботинках, или на чем-то еще. — Или на чем-то ещё, — насмешка в словах звучит не так резко, как могла бы, смягченная тем, что Роботника, похоже, действительно забавляет его заявление. — Красноречив, как всегда. И, конечно, я мог бы, но зачем мне это нужно? Эти люди скучны. — Для развлечения, конечно. Получить удовольствие от высмеивания их скучной жизни самым язвительным из возможных способов. Роботник слегка наклоняет голову, в его глазах появляется лукавый блеск. — Это будет развлечением для меня или для тебя? Стоун ухмыляется, даже не стесняясь. Он никогда не делал секрета из того факта, что ему нравится наблюдать, как доктор разносит людей в пух и прах; сейчас он не собирается начинать притворяться. — Для нас обоих. Блеск усиливается, в уголках глаз доктора появляются морщинки и его лицо наполняется весельем, и он больше не может скрывать ни свою собственную ухмылку, ни глубокий, раскатистый смешок, который он издает. Это честный звук, более спокойный и искренний, чем его обычный кудахтающий смех, и Стоун гордится тем, что является его причиной. — Ладно, давай посмотрим. — Откинувшись на спинку стула, заметно расслабляясь, Роботник наклоняет голову таким образом, что позволяет ему незаметно осматривать улицу. После недолгих поисков он слегка наклоняет подбородок влево, незаметно жестикулируя. — Видишь вон ту пару? Европеец, едва достигший половой зрелости, постоянно хихикает, в такой манере, которая должна быть запрещена, как факт. Стоун бросает взгляд на них краем глаза, легко узнавая эту парочку, несмотря на общее описание. Он сомневается, что они заметили бы, что на них смотрят, даже если бы они с доктором пялились на них совершенно открыто; они слишком заняты, строя друг другу глазки, и, да, много хихикая. Если не считать чрезмерной демонстрации чувств, они кажутся ему довольно обычными, но, с другой стороны, он не гениальный учёный со сверхразумом и ужасающими аналитическими способностями. — А что с ними не так? — спрашивает он. — Они были так заняты тем, что строили друг другу глазки, что до сих пор не заметили того факта, что пять минут назад у него украли бумажник прямо из заднего кармана. Мгновение, прежде чем до него доходит, и Стоуну приходится сдержать слишком громкий смех. — Да ладно. — Именно так. — И ты спокойно за этим наблюдал, не так ли? Ничего не предпринимая по этому поводу. — Ну разумеется. — Несмотря на закатывание глаз, Роботнику удается выглядеть ужасно довольным собой. — А что, по-твоему, я должен был сделать, позвать полицию? Конечно, нет. Даже если бы в данный момент они не были разыскиваемыми преступниками. Гораздо более удивленный, чем следовало бы, Стоун качает головой, испытывая бешеную симпатию к ужасному человеку, сидящему напротив него. — Какие-нибудь другие преступления, за которыми тебе довелось понаблюдать? — На мой взгляд, с полдюжины, но другие безмозглые представители человечества, вероятно, сочли бы это просто причудами, а не преступлениями. — Например? Расскажи мне. Доктор приподнимает бровь, глядя на него — поддразнивая, или немного осуждая, или и то, и другое вместе, из-за очевидного любопытства Стоуна. Но Стоун игнорирует это, открыто ухмыляясь и приглашая собеседника продолжить. Он знает, что подловил его, когда Роботник громко фыркает и… да, действительно делает, как просит Стоун, взгляд блуждает в поисках своей следующей жертвы, глаза бегают быстро и подвижно, пока не останавливаются на потенциальной жертве, и ухмылка растягивает его губы. Затем он снова наклоняется, маня Стоуна пальцем поближе, приглашая слушать предельно внимательно, и начинает говорить. И Стоун позволяет себе сосредоточиться не столько на незнакомцах, о которых они говорят, а больше на наблюдении за тем, как Роботник оживает, когда говорит, активно жестикулируя, когда объясняет детали, глаза сверкают злобным ликованием. Стоуну абсолютно все равно, о чем именно он говорит; он просто рад видеть доктора таким воодушевленным впервые за долгое время. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ Первая остановка в их путешествии кажется Стоуну весьма удачной. Роботник расцветает, говорит и говорит, машинально съедая целых три блинчика и запивая своим кофе, и даже не комментирует ни низкое качество напитка, ни тот факт, что установленное время в один час уже проходит к тому моменту, когда Стоун предлагает продолжить путь пешком до их следующего пункта назначения. Так что, возможно, Стоун немного взволнован своим успехом и, следовательно, возлагает слишком много надежд на остаток дня. Однако, это очень быстро проходит, когда они добираются до Лувра, следующей остановки в его списке, и видят перед входом довольно внушительную очередь. Плечи Стоуна поникают при виде этого, улыбка, застывшая в уголках его губ с тех пор, как они покинули кафе, значительно меркнет. — Что? — Роботник, который своей рукой все ещё опирается о руку Стоуна, немедленно улавливает смену его настроения и легонько толкает его. — Я надеялся, что в такую рань посетителей будет не так много. — Только не говори мне, что ты притащил нас сюда, не заказав билеты заранее. — Когда Стоун только отрицательно качает головой, Роботник громко смеется, не выказывая ни малейшего сочувствия, когда высказывает предположение: — Плохое планирование с твоей стороны, Стоун. Это настоящая туристическая ловушка в разгар сезона. Конечно, музей будет наводнен безмозглыми кретинами. На самом деле, обычно ты более дальновиден. «Как я мог это спланировать? Я даже не знал, удастся ли мне вообще вытащить тебя за пределы гостиничного номера», — думает, но не произносит вслух Стоун. В любом случае, это было бы слабым оправданием. Обычно он действительно гораздо более прилежен, чем сейчас, заранее планируя несколько вариантов развития событий. Быть застигнутым врасплох чем-то столь легко предсказуемым — это полностью его собственная вина. Он подавляет разочарованный вздох и протягивает свой последний блинчик так, чтобы доктору было легче дотянуться и откусить кусочек с последней клубникой. — Ты прав, разумеется. Ну что ж. Возможно, в другой раз. Ему кажется, что это прозвучало достаточно небрежно, но когда он оглядывается, доктор снова пригвождает его к месту проницательным взглядом, слизывая остатки сахара с кончиков пальцев. — Ты в самом деле разочарован, не так ли? Нет особого смысла пытаться лгать такому проницательному человеку, особенно когда этот человек так хорошо его знает. Поэтому Стоун пожимает плечами и честно отвечает. — Ну, в общем, да. Всегда думал, что Лувр — это то, что я просто обязан увидеть, как только мне удастся побывать в Париже. Не то чтобы он когда-либо всерьез рассматривал такую возможность. Да, раньше его работа включала в себя много путешествий, но, тем не менее, это была работа. Вряд ли он мог просто взять и уйти, чтобы посмотреть на так называемую «ловушку для туристов». И сейчас, судя по всему, это был его единственный шанс. Так что, да. Он разочарован. — Что ж, вероятно, мы застряли в этом месте на некоторое время, — резко говорит Роботник, отвлекая Стоуна от его размышлений. — В конце концов, возможно, у тебя ещё появится шанс туда попасть. Это произносится как-то натянуто, звучит почти неловко, и Стоун моргает, прокручивая это в голове, прежде чем медленно улыбнуться. — Это… весьма утешительно, доктор. Он знает, что попадает в точку, когда Роботник насмешливо фыркает и уделяет своим пальцам, покрытым сахаром, больше внимания, чем это строго необходимо. — Правда я не понимаю, зачем тебе это, поскольку это место все равно не такое уж замечательное. Бьюсь об заклад, большая часть так называемого искусства к настоящему времени заменена дешевыми копиями. — Вот это уже звучит немного более удручающе, чем твоё первое высказывание, — кивает Стоун, которого все это безмерно веселит. — Но все равно странно утешительно. Роботник бросает на него взгляд краем глаза, замечает ухмылку бывшего агента и сразу же понимает, что в данный момент его дразнят. Его губы кривятся в усмешке, и он наклоняется как раз для того, чтобы ткнуть Стоуна локтем в ребра, стараясь сделать это незаметно. — Самоуверенный прилипала. Стоун только смеется, позволяя звуку свободно вырываться наружу теперь, когда его раскусили, и частично уворачивается от удара. На самом деле это не так уж больно. — Прости, прости. Было действительно мило с твоей стороны попытаться сказать нечто настолько… — Если ты еще раз скажешь «утешительное», я засуну эту трость в одно из твоих отверстий, Стоун. — …рассудительное. — Стоун невинно хлопает глазами. — Я собирался сказать «рассудительное». Наконец Роботник тоже позволяет себе разразиться лающим смехом и наклоняется вперед, ухмыляясь, несмотря на свой притворно-сердитый вид. — Мы оба знаем, что это не то, что ты собирался сказать. — Отличная теория, — осмеливается сказать Стоун, воодушевленный весельем и волной нежности. — Хоть ты и не можешь её доказать. Что-то мелькает в глазах Роботника, кроме веселья и чего-то ещё, и Стоуну внезапно становится очень интересно услышать, чем доктор парирует его наглое заявление. Однако ему так и не удается этого выяснить, так как в этот момент позади них раздается голос с сильным акцентом: — Excuse-moi? Они оба удивленно моргают и поворачиваются к говорящему, Роботник снова выпрямляется во весь рост. Стоун с удивлением обнаруживает перед собой пожилую пару, дружелюбно улыбающуюся им двоим. Камеры, висящие на ремешках у них на шеях, идентифицируют их как туристов. Возможно, какая-то азиатская национальность, отстраненно размышляет он. Теперь, когда они уверены в том, что на них обращают внимание, муж улыбается шире, снова начиная со своим сильным акцентом: — Мы хотели бы спросить, как же это говорится, ах… Его жена улыбается, протягивает руку, чтобы сжать его руку и что-то сказать ему на языке, которого Стоун не понимает. Однако он уверен, что доктор понимает, поскольку Роботник издает горловой звук узнавания и говорит на том же языке, уверенно и бегло. Китайский, гадает Стоун, или японский? Ему действительно следовало бы выучить побольше языков, учитывая, на скольких говорит Роботник. Что бы ни сказал доктор, похоже, он угадал. Пожилая пара на мгновение удивляется, прежде чем просиять, и мужчина начинает отвечать Роботнику, быстро и нетерпеливо, возбужденно размахивая руками, во время объяснений. Стоун понимает, что он что-то говорит о них, продолжая решительно указывать на него и Роботника. Стоун не может понять ни слова из того, что говорится, но он знает, что Роботник может; даже если бы он не слышал его беглого ответа всего несколько секунд назад, он смог бы определить это по тому, как внезапно выпрямляется позвоночник Роботника, а мышцы под рукой Стоуна напрягаются. Обеспокоенный, Стоун чуть-чуть усиливает хватку на его руке, просто ободряюще слегка сжимая ее, в то же время бормоча уголком рта: — В чем дело? Он сильно сомневается, что пожилая пара представляет какую-либо опасность, но если они посмели сказать что-нибудь грубое в адрес Роботника… — Да все в порядке, на самом деле, — отвечает Роботник, лишь немного громче, чем Стоун. Он звучит… удивлённо? — Они спрашивают, не возражаем ли мы, если они нас сфотографируют. — Эм… сфотографируют? — Стоун медленно повторяет слова, уверенный, что он что-то не так понял, но Роботник только кивает. — Зачем? Челюсти доктора тихо двигаются, как будто он на самом деле пережевывает слова, прежде чем выплюнуть их. — По-видимому, мы представляем собой милую пару. Хм. Стоун все еще ужасно сбит с толку, но больше потому, что он никогда в жизни не подошел бы к совершенно незнакомым людям, чтобы спросить, можно ли ему их сфотографировать. Но он не такой, как большинство людей, предполагает он, вяло улыбаясь пожилой паре, которая, в свою очередь, искренне улыбается ему. Просьба кажется достаточно невинной, даже если немного странной. Но в их нынешней ситуации… Слегка сжимая руку Роботника, он снова привлекает внимание гения и, как только мужчина повыше наклоняется, чтобы послушать, продолжает говорить, понизив голос: — В принципе я бы не возражал, но мне кажется, что фотографирование нас идёт немного вразрез с нашим планом залечь на дно. В конце концов, никто не знает, кто сможет это увидеть. Ты можешь им сказать, что мы бы предпочли отказаться? Вежливо, я имею в виду. Роботник вздрагивает, как-то странно слегка дёргается, нечто среднее между наклоном головы и почти отшатыванием назад от удивления. — Ты бы не возражал? — Против чего? — Стоун быстро моргает, прокручивая разговор в уме, пока ответ не щелкает. — Не возражаю ли я, чтобы нас сфотографировали? Нет, с чего бы? — «Милая пара», — произносит Роботник таким тоном, что Стоун догадывается, что он бы сделал воздушные кавычки пальцами, если бы у него сейчас были свободны руки. — Разумеется, ты понимаешь, что это выражение имеет определенный подтекст, Стоун. Вероятно, так и есть, но каков бы ни был этот подтекст, Стоун обнаруживает, что он правда не возражает. Пара, независимо от того, как это понимать, означает Роботника и Стоуна вместе, и это в любом случае хорошо в его понимании. Итак, бывший агент пожимает плечами и отвечает с абсолютной искренностью: — Ну, для меня это прозвучало как комплимент. Рядом с ним Роботник становится устрашающе тихим — что для человека, который всегда движется, всегда разговаривает, просто пугает. Стоун выдерживает это всего несколько мгновений, прежде чем неловко откашливается, задаваясь вопросом, не сказал ли он только что что-то ужасно неправильное. Он не осмеливается спросить, так ли это. — Э-э-э… Доктор? Они все еще ждут ответа. — Хм? Ах. — Роботник моргает, выныривая из глубоких раздумий, в которые он был погружен. Почти машинально он поворачивается к ожидающей паре и что-то говорит им, сухо и быстро. Несмотря на резкий тон, не похоже, что он был невежлив, поскольку пожилая пара сияет и кивает им обоим, слегка кланяясь, прежде чем развернуться и продолжить свой веселый путь. Оставляя Стоуна наедине с Роботником, который все еще кажется странно далеким. Стоун колеблется, раздумывая, следует ли ему вернуться к тому, что только что произошло, или лучше вести себя так, как будто вообще ничего не было. Кажется, доктор предпочел бы последнее, но бывшему агенту это не нравится. Поэтому он выбирает золотую середину; осторожно просовывает свою руку обратно под локоть Роботника, внимательно следя за любой негативной реакцией на это. Когда ее не следует, он осторожно спрашивает: — Ты в порядке? Наконец-то, наконец-то, Роботник слегка встряхивается, оглядываясь на Стоуна, как будто он забыл, что другой здесь. — Ммм? Да, — пока он говорит, Роботник, кажется, снова обретает опору, задумчивый взгляд снова скрывается за фасадом надменности. — Конечно, я в порядке, почему нет? — Верно, — легко соглашается Стоун, хотя его мысли все еще лихорадочно блуждают. Он засовывает последние события обратно в самый дальний уголок своего сознания, чтобы проанализировать их позже. — Идём? В нашем путешествии есть еще одна остановка. Немного настораживает то, как легко Роботник кивает и подчиняется, следуя за ним, даже не спрашивая, куда они пойдут. Стоуну действительно, очень интересно, что только что произошло между ними. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~ К тому времени, когда они добираются до своего последнего пункта назначения за день, Роботник, кажется, возвращается к своему прежнему язвительному образу. Он бросает один взгляд на огромное здание, нависающее над ними, и тут же усмехается, обращаясь к Стоуну с почти жалостливым видом. — Закрыто для посещений, — так тут написано. Еще один пункт, который ты забыл спланировать, Стоун? — О, нет, я об этом знал, — отвечает Стоун, не позволяя этому уколу ранить его чувства. Он смотрит все выше и выше, испытывая благоговейный трепет при виде Собора Парижской Богоматери прямо перед ними. Он обнаруживает, что он намного больше, чем он себе представлял, и все ещё очень впечатляющий, не смотря на следы пожара, портящие фасад. Он говорит именно так, как есть, легко объясняя: — Я подумал, что это все равно будет впечатляющее зрелище даже на расстоянии. И это так и есть, считает он; здание, возможно, частично разрушено и находится в процессе восстановления, но это не делает его менее впечатляющим, поскольку оно возвышается высоко над ними, старинное и торжественное. И, возможно, Роботник даже немного соглашается, поскольку он больше не углубляется в детали и только издает звук почти согласия. Стоун опускает взгляд на страницу в своем телефоне, которую он открыл по дороге сюда, и пролистывает статью, читая то, что он находит. — По-видимому, восстановительные работы уже начались год назад или около того, но, вероятно, потребуется гораздо больше времени, пока он не станет таким, как был раньше. — Он уже никогда не станет таким, как был, — прерывает его Роботник, удивляя агента тем, сколько неподдельной досады звучит в его голосе. — Такова природа восстановления чего-либо при отсутствии инструментов и знаний, которыми обладал первоначальный создатель. Они попытаются подобраться к первоначальному варианту, но это будет уже не то же самое. Это странно страстное замечание, Стоун ожидал, что доктор только посмеется, и агент моргает, переводя взгляд с Роботника на вековое здание с чувством понимания. — Ты… интересуешься архитектурой? — Люди строят что-то с нуля, что-то, на что они в принципе не должны быть способны, что намного опережает их время и на что будут смотреть с благоговением в последующие столетия? — Голос Роботника звучит почти скучающе, когда он произносит эту речь; только натренированным ушам Стоуна удается уловить, что его слова произносятся чуть быстрее обычного, что свидетельствует об истинном интересе к теме. — Разумеется, у меня будет, по крайней мере, элементарный интерес к чему-то подобному. Я могу рассматривать человечество в целом как вид недоразвитых обезьян, но время от времени я смотрю на некоторые из их достижений и действительно отношусь к отдельным людям, которые сделали это возможным, немного с большей симпатией, чем ко всем остальным. Удивление Стоуна едва ли уменьшается хоть на грамм, но он должен признать, что в этом есть смысл. Внезапно он ловит себя на мысли, что задается вопросом, когда у Роботника действительно было время интересоваться архитектурой; да и вообще, хоть чем-либо, на самом деле. Он столько раз видел его сосредоточенным на своей работе, возящимся с изобретениями, придумывающим планы, и все это по адскому графику, который оставлял мало времени даже на сон или прием пищи. Когда у доктора находилось время на что-то, опасно похожее на хобби? И если оно всё-таки было, то, может быть, есть еще какие-то особые интересы? Стоуна подмывает спросить, но как только он открывает рот, чтобы сделать именно это, он передумывает. Достаточно удивительно, что Роботник и так уже делится с ним довольно многим; вполне вероятно, что любые дальнейшие расспросы о чем-то столь личном только разозлят доктора и сократят их прогулку. Кроме того, размышляет Стоун, наблюдая, как Роботник разглядывает фасад здания, выражение его лица более расслабленное, чем было весь день; возможно, это первый раз с тех пор, как они приехали в этот город, когда доктор, кажется, действительно хоть немного наслаждается происходящим без уговоров Стоуна. Он ни за что на свете не станет прерывать это, как бы любопытно ему ни было. — Возможно, мы и не сможем попасть внутрь, но это все равно внушает благоговейный трепет даже снаружи, — говорит он вместо этого, глядя вообще не на здание, а скорее на мужчину рядом с ним. — Вполне, — рассеянно соглашается Роботник; вероятно, он никогда не был так близок к тому, чтобы похвалить чужую работу. В данный момент он кажется таким увлеченным и непринужденным, что Стоуну не хочется его отвлекать. Вместо этого бывший агент позволяет своему взгляду блуждать по толпе, снующей вокруг, и по близлежащим магазинам. Определенная витрина магазина привлекает его внимание, и он делает паузу, взвешивая все за и против, прежде чем нарочито небрежно спросить: — Доктор, ты будешь в порядке в течение пяти минут? Я сейчас вернусь… Роботник даже не обращает внимания, все еще поглощенный созерцанием старинного архитектурного шедевра. Стоун проводит рукой по бороде, чтобы скрыть улыбку, на всякий случай, и ныряет в магазин, который привлек его внимание. Стоун входит в магазин, не глядя ни направо, ни налево, нацеленный прямо на прилавок и продавца за ним. Он человек с миссией; он точно знает, что ищет. Продавец, мужчина средних лет с ровной осанкой, кажется немного удивленным, когда Стоун выкладывает ему невероятно подробный заказ, вплоть до точных размеров, но он также рад помочь, сразу распознавая хорошего покупателя. Ему не требуется и пяти минут, чтобы раздобыть практически именно то, что искал Стоун, и агент лишь мельком осматривает товар, бегло примеряя, прежде чем решить, что да, это то, что нужно. Это идеально. Дороговато, да, но на это он не прочь потратить свои кровно заработанные деньги. Не проходит и десяти минут после входа в магазинчик, как Стоун снова покидает его с бумажником, который стал немного легче, и пакетом, зажатым под мышкой. Он с первого взгляда замечает Роботника на том же месте, где оставил его, и подходит ближе. — Семь минут и сорок две секунды, — указывает Роботник, не оборачиваясь, каким-то образом почувствовав его приближение еще до того, как Стоун оказывается в поле его зрения. — Это больше, чем пять минут, о которых ты просил. — Немного просчитался, — соглашается Стоун, даже не потрудившись сделать серьезное лицо. — Ты уже выучил всю структуру здания целиком? Роботник фыркает, слегка наклоняя голову, чтобы впервые взглянуть на него, и уже открывает рот, чтобы ответить. Однако этого не происходит, когда его взгляд падает на пакет под мышкой Стоуна, и в нем просыпается интерес. — Так, и что это такое? Слегка отодвигая сверток, чтобы в него нельзя было заглянуть, Стоун просто улыбается, предвидя это развитие событий. — Это сувенир. Термин, кажется, сбивает Роботника с толку, и его внимание, к счастью, отвлекается от упаковки и возвращается к Стоуну, когда доктор начинает насмехаться. — Сувенир? Это для плебеев и, хуже того, для туристов. — Сейчас мы туристы, — терпеливо указывает Стоун, сдерживая ухмылку, когда это вызывает у доктора впечатляющее закатывание глаз. — И я хотел, чтобы что-нибудь напоминало мне об этом дне. — Ты в самом деле романтик, не так ли. — Роботник говорит это с таким ужасом, который редко можно услышать от него; явно фальшивым, поскольку он все еще позволяет Стоуну снова взять себя под руку и увести их от Нотр-Дама обратно к берегу Сены, чтобы продолжить их неспешную прогулку. — Все ещё хуже, чем я думал. — Да, ты меня раскусил, — соглашается Стоун, прикусывая губу, чтобы не ухмыльнуться открыто. — Пожалуйста, только не увольняй меня за это. — Я всерьез обдумываю это прямо сейчас, подхалим. Попробуй меня переубедить. — Ну, я собирался угостить тебя обедом… — Ты все равно всегда платишь за обед, что бы я ни говорил. Как это поможет тебе сохранить свою работу? — Да, действительно. Никак. — Он делает вид, что только сейчас осознал это, затем пожимает плечами. — Ладно, тогда завтра я первым же делом подаю в отставку. Маска притворного ужаса на лице Роботника разлетается вдребезги, когда он издает удивленный смешок, наклоняясь, чтобы еще раз ткнуть Стоуна локтем в бок. — Даже не вздумай. Теперь Стоун громко смеется, открывая рот, чтобы что-то сказать — успокоить или подразнить еще больше, он пока не уверен. Однако ему так и не удается принять решение по этому поводу. Маленькая часть его сознания, которая всегда начеку, всегда следит за окружающей обстановкой, издает слабый сигнал тревоги где-то на периферии его разума, и он оглядывается через плечо как раз вовремя, чтобы увидеть двух молодых людей на роликах, несущихся к ним на большой скорости, смеющихся и не смотрящих, куда они едут. На такой скорости они врежутся в них на полном ходу. Срабатывает рефлекс, и Стоун, не раздумывая, двигается, толкая Роботника вправо, в то же время выкрикивая: — Осторожно! — Это неудачное решение, он понимает это в тот же момент, когда делает это, поскольку больная нога Роботника находится с правой стороны, а доктор не готов к резкому движению. От толчка Стоуна он в замешательстве отшатывается в сторону и приземляется всем весом на сломанную ногу. Словно в замедленной съемке, Стоун наблюдает, как это происходит; слышит звук приземляющейся ноги доктора, видит, как удивление на лице другого мужчины сменяется болью, искажая его черты страдальческим оскалом. Сдавленный крик резонирует за стиснутыми зубами, и Роботник сгибается пополам, корчась от боли. Все, что Стоун может сделать, это схватить мужчину за обе руки, чтобы стабилизировать его, шок и чувство вины скручиваются у него в животе. — Доктор! Прости, ты в по… Глухое рычание Роботника обрывает его бесполезный вопрос, оставляя Стоуна беспомощно наблюдать, как Роботник делает несколько глубоких вдохов сквозь стиснутые зубы, борясь с болью. Где-то позади них проносятся роллеры, выкрикивая что-то через плечо, что могло быть извинением или чем-то совершенно иным. Стоуну все равно, он полностью сосредоточен на человеке, стоящем перед ним. Все происшествие занимает меньше минуты, но ущерб нанесен, прежнее хорошее настроение испорчено; Стоун ясно, как день, видит, как раздражение разрастается и превращается в ярость на лице Роботника, и его сердце замирает, когда он понимает, что сейчас произойдет. И действительно, как только дыхание Роботника успокаивается, он резко выпрямляется, отпуская Стоуна, чтобы выпрямиться во весь рост. Выражение его лица напоминает грозовую тучу ярости, и как только он снова выпрямляется, доктор разражается потоком оскорблений, выплевываемых на разных языках, становящихся все громче по мере того, как он продолжает. Первые несколько предложений непонятны Стоуну, они выкрикиваются на языках, которых он не знает, но не смотря на это, он прекрасно может догадаться, о чем идет речь. И действительно, его подозрения подтверждаются, как только Роботник решает снова перейти на английский. — …кишащие безмозглыми, бесполезными амебами, которые смеют называть себя человеческими существами. — Роботник срывает с себя шарф, продолжая громыхать, ни к кому конкретно не обращаясь, и засовывает кусок ткани в карман с такой силой, что слышен звук рвущейся ткани. — Тупоголовые обезьяны, везде, куда ни глянь, и мне приходится иметь с этим дело. Я никогда не пойму, как я позволил тебе убедить меня выйти в это сборище низших форм жизни. Очевидно, то крушение, по всей видимости, имело более серьезные последствия, чем я думал! Последняя фраза скорее выкрикивается, чем произносится вслух, и в кои-то веки Стоун действительно вздрагивает от гнева доктора. О, он привык к оскорблениям и насмешкам; годы совместной работы научили его смотреть внимательнее и видеть, когда Роботник на самом деле хочет кого-то обидеть, а когда резкие слова — всего лишь привычка или защитный механизм. Настоящие оскорбления очень, очень редко адресуются непосредственно Стоуну, чем он всегда гордился. Но на этот раз, несмотря на то, что за свою жизнь он слышал от Роботника гораздо худшие оскорбления, именно эти слова проникают глубоко. Потому что на какой-то миг он действительно поверил, что доктор начал получать удовольствие от этого времени, проведенного вместе. Очевидно, он ошибался на этот счет. Вздох вырывается прежде, чем он успевает сдержаться, и Стоун качает головой. Может быть, в конце концов, это была не очень хорошая идея. Роботник все еще продолжает орать, теперь тише, но не менее свирепо, но бывшему агенту на самом деле больше не нужно это слушать. — Давай вернемся. Роботник запинается на середине своей тирады, бросая пронзительный взгляд на своего агента. — Что? — Давай вернемся в отель. Это явно было ошибкой. В кои-то веки Роботник действительно кажется, если можно так сказать, ошарашенным, наклоняя голову и рассматривая Стоуна, как если бы он был особенно сложной головоломкой. — Ты хочешь уйти? Но это же была твоя идея. Снова возлагаем всю вину на Стоуна. Обычно это его не трогает, но не в этот раз; на этот раз он чувствует, как у него встают волосы дыбом, разочарование находит и вырывается из него прежде, чем он успевает это остановить. Гораздо резче, чем хотел, бывший агент огрызается: — Да знаю я. Я знаю, хорошо? Я виноват. На один короткий момент, Роботник, кажется, теряет дар речи в полном недоумении, и каким-то образом эта вспышка удивления на лице доктора заставляет Стоуна немного сникнуть, устыдившись собственной вспышки гнева. В конце концов, он вовсе не злится на доктора; больше всего он зол на самого себя за то, что думал, что это может сработать. Гораздо мягче он добавляет: — Прости. Я действительно хотел немного отвлечь тебя этой прогулкой, но добился только обратного. Просто… давай вернемся, хорошо? Мне очень жаль. Как ни удивительно, Роботник не сразу хватается за возможность сократить их путешествие. Он долго молчит, выражение его лица непроницаемо из-за очков. На самом деле это не имеет значения; Стоуну не нужно слышать, как он высказывает вслух, как сильно ему был противен весь этот день, чтобы понять это. Перекладывая пакет со своей покупкой в другую руку, чтобы ему было удобнее нести его, поддерживая своего босса, Стоун внезапно думает, а почему бы и нет, и протягивает сверток Роботнику. — Вот. Это, кажется, выводит Роботника из того ступора, в который он впал; он машинально берет пакет, взгляд задерживается на Стоуне еще на мгновение, прежде чем он опускает глаза и смотрит на сверток. — Что это? — спрашивает он. — Я купил их для тебя, — говорит Стоун, не утруждая себя объяснением содержимого, потому что Роботник, как всегда нетерпеливый, уже роется в пакете и извлекает его сам. Агент попросил продавца в магазине не заворачивать покупку в подарочную упаковку, зная, что это покажется доктору слишком сентиментальным, поэтому Роботник просто достает из пакета пару совершенно новых черных кожаных перчаток. Он медленно переворачивает их то на одну, то на другую сторону, но ничего не говорит. Отлично. Снова молчание. Это немного действует Стоуну на нервы, потому что молчание никогда не означает ничего хорошего в случае доктора. Поэтому он решает заполнить тишину сам, даже если рискует этим вызвать на себя гнев другого. Лучше пусть Роботник набросится на него и вернет перчатки, лучше покончить с этим сразу, чем продолжать неловко стоять посреди улицы. — Я знаю, что они обычные и никоим образом не соответствуют твоим перчаткам с управлением. Но ты… — (кажется, скучаешь по ним,) — определенно больше привык ходить в перчатках, чем без них, так что… Я подумал, что это могло бы послужить заменой на какое-то время. По-прежнему ничего. Роботник, по крайней мере, перестаёт вертеть перчатки в руках, словно ища в них скрытый подвох, но он все еще пялится на них и остается устрашающе тихим. Терпение Стоуна уже иссякло, уступив место разочарованию, и в кои-то веки ему не хочется играть в игру с выжиданием удобного момента. Подавляя вздох раздражения, он протягивает руку. — Слушай, это была просто… мысль. Если они тебе не нравятся, я пойду и верну их… Однако, прежде чем он дотрагивается до изделия, Роботник внезапно делает быстрое, как молния, движение и отдергивает перчатки за пределы досягаемости. Пока Стоун все еще удивленно моргает, Роботник машет ему пальцем из-под зажатых в руке перчаток и припечатывает. — Подарок есть подарок, Стоун. Подаренное обратно не возвращают. Ну, ладно. По крайней мере, перчатки, похоже, пришлись ему по вкусу. Это мало успокаивает Стоуна, который сейчас хочет только одного — вернуться в гостиничный номер и позволить этому дню закончиться. — Ладно, хорошо. Тогда, может быть, мы уже пойдем… — Садись. — …Прошу прощения? — Са-дись. — Роботник произносит каждый отдельный слог так медленно и размеренно, что становится ясно, каким идиотом он его сейчас считает. Чтобы еще больше подчеркнуть свою точку зрения, он указывает подбородком в сторону ближайшей скамейки с видом на Сену. — Вот сюда. — Я… почему? — О, ради всего святого… — наконец Роботник, похоже, теряет остатки терпения. Он замахивается своей тростью и слегка бьёт Стоуна по голени, недостаточно сильно, чтобы по-настоящему причинить боль, но это определенно служит предупреждением. Особенно когда он добавляет резче: — Я не собираюсь просить дважды, Стоун. Это, наконец, приводит Стоуна в действие, потому что формулировка дает поразительно ясно понять, что это был не приказ, которые обычно ему отдают, а просьба. Что само по себе удивительно и случается достаточно редко, так что ему просто необходимо узнать, что произойдет, если он выполнит эту просьбу. Двигаясь на автопилоте, он снова берет Роботника под руку и подводит их обоих к указанной скамье, помогая сначала сесть доктору, а затем устраиваясь рядом с ним. Таким образом, у них открывается прекрасный вид на Сену, протекающую внизу перед ними. Вода мерцает в лучах послеполуденного солнца, а легкий бриз обеспечивает комфортную температуру. Ни один из них не начинает говорить сразу. Стоун не знает, о чем им вообще следует говорить, а Роботник не делает ни малейшего движения, чтобы сменить тему; он все еще занят перчатками. Он еще несколько раз крутит их в руках, прежде чем расправить и начать надевать. Они легко надеваются и плотно прилегают, как и надеялся Стоун; кожа маслянисто-мягкая, но прочная, материал дышащий, чтобы руки владельца оставались в тепле, но не перегревались. Возможно, ему следовало бы сказать все это Роботнику, но сейчас ему этого не хочется. Поэтому он молчит и ждет, пока доктор заговорит первым. — Ты точно определил мой размер, — говорит Роботник спустя несколько минут, или целую вечность. Он по-прежнему не смотрит на него. — Я обращаю внимание на детали, — отвечает Стоун. Это не ложь как таковая, просто не вся правда. А правда заключается в том, что он почти восемь месяцев носил перчатки, которые были сшиты не для него, и запомнил каждый маленький бугорок, каждое место, где ткань не плотно прилегала к его собственным коротким пальцам, все это время мечтая, чтобы законный владелец перчаток наконец вернулся домой и потребовал их назад. Говорить только полуправду кажется намного безопаснее. Роботник продолжает возиться с перчатками еще некоторое время, глядя вдаль, в то время как его пальцы медленно двигаются по коже, имитируя его обычные нажатия кнопок. Внезапно он выпрямляется, прищелкивая языком. — Стоун. — Доктор? — Передо мной стоит загадка, которую я, похоже, не могу разгадать. — Новая кожа тихо поскрипывает, когда Роботник переплетает пальцы так крепко, что становится больно. — Что само по себе является редкостью, как ты хорошо знаешь, и поэтому у меня нет большого опыта в решении подобных проблем. Учитывая, насколько хорошо Стоун к настоящему времени знаком с различными настроениями и манерой разговора доктора, его разум услужливо переводит за него: — «Я сейчас в полной растерянности.» Очень важен уже сам факт, что Роботник делится с ним чем-то подобным, и Стоун медленно улыбается, надеясь, что это передаст, как сильно он это ценит. Если недовольство на лице другого мужчины о чем-то говорит, значит, сообщение получено. — Ну, — Стоун ерзает, устраиваясь поудобнее теперь, когда он уверен, что этот разговор не о чем-то таком, что он сделал неправильно. — Может быть, попробуешь описать мне проблему? Иногда изложение сути уже помогает взглянуть на ситуацию с новой точки зрения. Следует еще одно долгое молчание, но теперь оно более комфортное. Стоун знает, как быть терпеливым, пока Роботник глубоко задумывается, и Роботник, погруженный в свои мысли, сейчас кажется спокойнее; возможно, теперь он в большей степени чувствует себя в своей стихии. — Я хочу отомстить, — наконец просто соглашается Роботник. Его перчатки снова скрипят, когда он сгибает пальцы, соединяя руки вместе, как будто душит непобежденного врага, сминая само его существование между ладонями, когда он выплевывает: — Я хочу мести за все, что мелкий еж и его мерзкие друзья сделали со мной. Чего я хочу больше, чем даже мирового господства, так это раздавить их. Растереть их в пыль своим каблуком, подбросить вверх пепел и хорошо посмеяться, когда они развеются по ветру. Половина моего разума постоянно занята попытками придумать план, как воплотить эту мечту в реальность. Стоун довольно охотно кивает, нисколько не удивленный этим. Он подозревал, что нечто подобное творится в голове доктора; в конце концов, еж и его спутники к этому времени одолели доктора не один раз, а дважды. Для человека, которому никогда раньше не приходилось сталкиваться с какими-либо значительными потерями, что-то подобное должно быть невероятно личным. Но дело в том, что… он действительно не видит здесь загадки? Это кажется достаточно понятным. Возможно, его замешательство ощутимо, или, может быть, Роботник продолжил бы объяснять в любом случае. Как бы то ни было, доктор издает горловой звук, очень похожий на рычание, и внезапно вскидывает руки вверх в жесте разочарования, позволяя себе чуть ли не откинуться назад, в то время как он натужно выдавливает, как будто каждое слово причиняет ему боль от признания: — А вторая часть моего разума, кажется, к большому сожалению занята… наслаждением… всем вот этим. Доктор выплевывает слово «наслаждение» с таким сарказмом, что Стоуну требуется мгновение, чтобы осознать значение этого слова, потому что оно полярно противоположно тону, которым оно произносится. Вероятно, он по-настоящему понимает, что говорит Роботник, только из-за жеста рукой, сопровождающего предложение, широкого взмаха в сторону них двоих и всего, что их окружает. Когда до него доходит, у него от изумления отвисает челюсть. — Правда? Все это время, проведенное в Париже, он считал, что Роботник ненавидит каждую секунду их пребывания здесь, чувствует себя в ловушке, потому что ему приходится прятаться и он не может заниматься своей обычной работой так, как ему хотелось бы. Известие о том, что он был неправ, вызывает у Стоуна странную смесь противоречивых эмоций — с одной стороны, беспокойство из-за того, что доктор, похоже, выбит из колеи собственным удовольствием от их поездки, а с другой стороны, ослепляющую радость от того, что его босс (партнер? друг?) на самом деле тоже кое-что получает от этого. Он действительно не может сдержать улыбку, которая появляется на его лице, несмотря на все его усилия. Конечно, Роботник сразу же замечает это и сердито смотрит на него поверх оправы своих солнцезащитных очков. — Перестань ухмыляться, как сумасшедший, Стоун, нечему радоваться, когда я отвлекаюсь на ерунду. — Извини, доктор. — Стоун проводит рукой по лицу, используя это движение, чтобы скрыть улыбку. — Пожалуйста, продолжай. — Хм. Суть в том, что я должен быть полностью сосредоточен на планировании своей мести, — доктор явно взволнован, его жестикуляция становится всё более прерывистой по мере того, как он говорит, слова вырываются всё быстрее, хотя от этого не менее точны. — Полностью сосредоточен на цели прямо передо мной, но как бы сильно я ни старался, я вынужден отступить. Это делает каждый этап процесса удручающе медленным, и продолжающиеся неудачи раздражают меня даже больше, чем вот эта стадия. Короткий жест в сторону сломанной конечности, такой пренебрежительный, как будто он хотел бы вообще просто избавиться от нее. Конечность, как бы дерзко это ни было с её стороны, не желает заживать на месте под мрачным взглядом, которым ее одаривают, и Роботника это раздражает еще больше, он разводит руками и огрызается: — Как вы, обычные люди, справляетесь с этим? Как тебе удается не сходить с ума от безделия? Стоуну требуется еще пара секунд, чтобы уловить, что вопрос не просто риторический, это не обычное оскорбление умственных способностей заурядных людей, нет, для доктора этот вопрос действительно актуален. Второй раз менее чем за пять минут бывший агент ловит себя на том, что таращится на собеседника, разинув рот. На самом деле прямой вопрос от доктора — по крайней мере, по большей части, — о его мнении случается достаточно редко, и при этом это довольно серьезный вопрос. Прямо сейчас он практически отдает планирование их следующих действий в руки Стоуна. Это действительно деликатное дело, и Стоун ловит себя на том, что очень тщательно обдумывает, что сказать и как это сказать. — Ну, — начинает он медленно, тщательно подбирая каждое слово, как будто разминирует бомбу, которая в любой момент может взорваться. Что, учитывая, с кем он разговаривает, не так уж далеко от истины. — Конечно, всегда есть вариант попытаться просто не обращать внимания на отвлекающие факторы и сосредоточиться на работе… — Как там сейчас говорят — плавали, знаем, — усмехается Роботник. — По крайней мере, постарайся быть полезным, Стоун. — …или иногда, если перестать отвлекаться от своей цели невозможно, тогда, — продолжает Стоун, даже не моргая, когда его прерывают. — Это может означать, что пришло время в самом деле сделать перерыв на отдых. Как и следовало ожидать, Роботник скалит зубы в рычании только от одного этого предложения, повторяя слово «перерыв» с таким выражением, как будто это оставляет мерзкий привкус у него во рту. — Даже короткие перерывы могут оказаться полезными. — терпеливо добавляет Стоун, надеясь, что его собственное волнение не отражается на его лице. Сейчас все может пойти в любом направлении — либо он сделает невозможное и будет достаточно убедителен, либо произойдет взрыв. — Они дают время, чтобы перезарядиться. Восстановить ресурсы. И впоследствии, когда ты возвращаешься к работе, у тебя зачастую уже совершенно другой взгляд на нее. Затем он делает паузу, оглядываясь, чтобы оценить реакцию Роботника. Не слишком впечатлён, но мужчина, кажется, по крайней мере, все еще слушает. Это уже что-то. Решив пойти ва-банк, Стоун прочищает горло. — Могу я быть откровенным, доктор? Это почти облегчение, когда Роботник издает звук, нечто среднее между раздражением и сдавленным смешком, и наклоняет голову в едва заметном кивке. — А когда-то бывает иначе? Забавно, что ты хоть раз в жизни решил спросить. Но давай, продолжай. Будь откровенным. — С моей точки зрения, — он указывает на ногу Роботника, затем на него самого. Он знает, что это смелый шаг — указать на слабость гения, но в этот раз, это кажется оправданным. — В любом случае, какое-то время ты не сможешь работать в полную силу. Независимо от того, как сильно тебе это не нравится, твоё тело нуждается в отдыхе, и, по-видимому, твой разум тоже. Если когда-нибудь и могло быть подходящее время для отпуска, то именно сейчас. Затем Стоун замолкает, сказав все то, что хотел сказать. Роботник, похоже, все еще обдумывает то, что он только что услышал, и Стоуну остается только гадать, что сейчас происходит в его гениальном уме, сколько планов разрабатывается, моделируется, проверяется и отклоняется в рекордно короткие сроки, со скоростью биения сердца. Он даже представить себе не может, к какому решению в конце концов придет доктор. Очень может быть, что он окончательно выйдет из себя и просто швырнет Стоуна в реку перед ними за то, что тот имел дерзость вообще предложить взять отпуск. И Стоун, вероятно, позволит ему это сделать, если это поможет доктору почувствовать себя лучше, но он действительно надеется, что до этого не дойдет. Здесь очень приятно сидеть, и нежелательное купание сильно нарушило бы эту гармонию. Он отвлекается от своих размышлений о том, как ему не хочется нырять в реку, когда Роботник бормочет что-то рядом с ним, задумчивый и рассудительный, и начинает двигаться. Немного встревоженный, Стоун поднимает взгляд, готовый вскочить на ноги и помочь доктору подняться, если он захочет уйти, но Роботник просто немного сдвигается в сторону и… поднимает свою поврежденную ногу обеими руками, чтобы закинуть ее Стоуну на колени. Стоун не просто застывает, он, кажется, вообще полностью перестает функционировать. Перестает двигаться, перестает думать, на некоторое время перестает дышать, прежде чем его разум начинает скакать и носиться кругами, пытаясь осмыслить то, что только что произошло. Физический контакт, инициируемый Роботником, обычно либо настолько мал, что его вообще можно не заметить, либо носит насильственный характер. Такого никогда не бывало раньше. Чем бы это ни было. В свою очередь, у Роботника рядом с ним, похоже, как раз нет никаких проблем с тем, чтобы приспособиться к этой новой ситуации, в которой они оказались. Он ерзает, чтобы устроиться поудобнее, смещаясь влево и вправо, закидывает руку на спинку скамейки и откидывает голову назад. — Я никогда не беру отпуск. — Он больше обращается к небу над ними, чем к Стоуну. — Так что не жди, что я буду вести себя так же, как ведёт себя какой-нибудь обычный идиот, у которого слишком много свободного времени. — Разумеется, — Стоун ловит себя на том, что отвечает почти на автопилоте. Возможно, он все еще не оправился от внезапного поворота событий, но отвечать и успокаивать доктора уже стало его второй натурой, в принципе, он может делать это даже во сне. — Нет никаких особенных правил для времяпрепровождения в отпуске. — Но есть ожидания. — Это сказано таким тоном, который явно подразумевает, что имеются в виду ожидания Стоуна. — Никаких, — с готовностью отвечает Стоун, может быть, немного слишком быстро. Это абсолютная правда. Он даже не мечтал зайти так далеко. Ему хочется рассмеяться, но, возможно, это было бы чересчур. — Не может быть ожиданий от чего-то неожиданного. Роботник издает звук, наполовину ворчание, наполовину смешок, явно не до конца убежденный — но он подумывает о том, чтобы позволить убедить себя, с удивлением осознает Стоун. Он позволяет уговорить себя на это, оказывая очень слабое сопротивление. — Я не собираюсь сидеть без дела, валяя дурака, — предупреждает Роботник не так резко, как мог бы. — Как только мне станет скучно, этот отдых заканчивается, и никаких повторных попыток. — Мы найдем тебе занятие, — спешит заверить его Стоун, в его голове уже проносятся планы на этот счет. — Перерыв не означает, что ты не можешь изобретать и строить. Но, может быть, в меньшем масштабе. И никаких фиксированных графиков — или, по крайней мере, не слишком строгих. Снова смешок. — Такими темпами, не успеешь оглянуться, как ты начнешь говорить, что я должен регулярно есть и спать. — Ты так говоришь, как будто я не говорил тебе этого на протяжении многих лет. — Тогда ты уже знаешь мой ответ. — Роботник машет указательным пальцем перед носом Стоуна, достаточно близко, чтобы бывший агент чуть скосил глаза. — Сегодня ты уже получил одно чудо, Стоун; не рассчитывай на большее. — Конечно, доктор. — Он даже не разочарован, услышав это. Он уже получил сегодня гораздо больше, чем когда-либо мечтал. Надеяться на что-то большее было бы просто безумием. Затем они погружаются в тишину, уютную и приятную. Стоун осмеливается осторожно обхватить ладонью лодыжку Роботника, все еще лежащую у него на коленях, и позволяет себе расслабиться, когда его руку не сбрасывают. Он даже решается ненадолго прикрыть глаза, позволяя себе просто раствориться в моменте. Через несколько неспешных минут Стоун осознает, что его тянут за рукав. Когда он оглядывается, Роботник перебирает край ткани его рубашки между кончиками пальцев, и в выражении его лица есть что-то задумчивое. Стоун позволяет ему, слегка забавляясь, в то же время с легким интересом наблюдая за тем, как доктор почти рассеянно теребит ткань. — Тебя действительно так сильно беспокоит мой повседневный наряд? Доктор издает тихий раздраженный звук, его пальцы успевают быстро ущипнуть кожу под рубашкой. — Я уже сказал, что мне все равно, что на тебе надето. Я не предпочитаю один наряд другому. — Но ты продолжаешь сосредотачиваться на… — По крайней мере, костюм был пуленепробиваем, — перебивает Роботник, на самом деле не глядя на него, когда он выпускает из пальцев материал. Медленно моргая, Стоун анализирует это утверждение — потому что в нем должно быть больше одного значения; иначе это было бы слишком просто, а Роботник — это что угодно, только не что-то простое. С огромной скоростью, казалось бы, независимые маленькие отдельные кусочки мозаики начинают складываться в общую картину — интерес, который Роботник внезапно проявляет к его одежде, его прежняя мысль о том, что одежда доктора служила броней, а теперь еще и это. Безопасность, осознает он, ощущая своеобразное теплое покалывание в груди. Это не вопрос внешнего вида, это вопрос безопасности. Роботник беспокоится о Стоуне. Это странный способ показать это, но это именно так, и бывший агент все равно благодарен за это. — Я уверен, что ты мог бы изобрести пуленепробиваемые рубашки, если бы только захотел. — Ему приходится сдерживать улыбку, когда он произносит это. — Это могло бы стать твоим первым проектом на время отпуска. Возня с тканью его рубашки прекращается, когда Роботник делает паузу, похоже, обдумывая предложение. — Это займет у меня полдня, не больше. — Тогда потом мы найдем тебе другое занятие, — заверяет Стоун. — Вместе мы легко сможем что-нибудь придумать. — И… — Пауза, наклон головы гения, когда он что-то обдумывает. — Ты будешь настаивать на новых… вылазках на улицу? Удивленный, Стоун моргает, пытаясь решить, что за тон он там слышит. — Только если ты сам этого захочешь. Похоже, это не то, что Роботник ожидал от него услышать. Он садится прямее, пальцы крепче сжимают рукав Стоуна, удерживая его. — А если нет, ты просто откажешься от них? — Если ты действительно так сильно против? Да. — Стоун пожимает плечами. Решение в самом деле простое. — В них нет смысла, если ты не получаешь удовольствия от этого времени. Следует еще одна долгая пауза, прежде чем Роботник внезапно ухмыляется; той самой коварной ухмылкой, которая обещает неприятности и хаос, а также захватывающее время для них обоих. Стоун уже улыбается в предвкушении задолго до того, как доктор объявляет: — Стоун. — Да, доктор? — Давай возьмём Лувр штурмом. Это говорится почти мимоходом, с той же легкостью, с какой кто-то прокомментировал бы погоду. Вопреки самому себе, Стоун обнаруживает, что его ухмылка превращается в широкую улыбку. — Нет, мы не будем штурмовать Лувр. — Почему? — Роботник смеётся, все еще ухмыляясь. — Ты сомневаешься, что я могу? — Конечно нет, я знаю, что можешь. Поэтому и говорю «Нет». — Когда ты успел стать таким скучным? Ты же хотел посмотреть. Так пойдем и посмотрим. Это безумное предложение, и если бы он услышал его от любого другого человека, он бы подумал, что это шутка. Однако, учитывая то, с кем он разговаривает, Стоун абсолютно уверен, что Роботник действительно имеет это в виду и предлагает всерьёз, потому что Стоун проявил интерес к этому месту. Возможно, Стоун и сам немного сумасшедший, раз он так радуется этому. Но все же. Он должен положить этому конец. — Я хочу попасть туда законным образом. Мы тут пытаемся залечь на дно, помнишь? — Скукотища. — Роботник взмахивает рукой, здоровой ногой ударяя Стоуна по колену. — Этот разговор еще не закончен, но давай продолжим его за обедом. Ты платишь. — Конечно, доктор, — легко и радостно соглашается Стоун. Он уверен, что этот разговор будет продолжен за обедом. Он также уверен, что ему придется изрядно потрудиться, чтобы занять блестящий ум гения во время их импровизированного отпуска, чтобы Роботник не придумал ничего слишком безумного. Он с большим нетерпением ждет этого.