Coffee and Mayhem

Сигнал с другого конца света Содержание: Восемь месяцев — это долгий, очень долгий срок, чтобы провести его на чужой планете. Очевидно, однако, что Роботник ВЫШЕ того, чтобы по кому-то скучать. Да. Определенно. ~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ Когда Роботник приходит в себя, он понятия не имеет, где он находится и как он сюда попал. Все, что он помнит, — это синий свет, яркий и потрескивающий, как электричество, как огонь, как необузданная стихия в чистом виде, а потом — ничего. Его глаза медленно, неуверенно открываются, и, как будто это то, чего только и ждало его тело, волна тошнотворной боли накрывает его. Он вскакивает с приглушенным криком и корчится в конвульсиях, прежде чем упасть обратно на свое место; потому что, по-видимому, он все еще находится на сиденье своего модуля, теперь он вяло осознает это, прижимая руку к пульсирующей голове. Ремни безопасности — единственное, что удерживает его в настоящее время на месте, где он наполовину болтается в воздухе, в то время как модуль завис под углом примерно сто градусов над землёй там, где он врезался во что-то задней панелью. Там, где он разбился. Теперь воспоминания возвращаются, достаточно быстро и головокружительно, чтобы усилить его головную боль еще на один уровень. Погоня. Синий грызун, наконец-то загнанный в угол. Это ничтожество, пародия на шерифа, прыгает на него, чтобы попытаться ударить еще раз. А затем — свечение; сверхъестественное, поразительное, ужасающее синее свечение вокруг него, прежде чем… грохот. И темнота. И теперь он здесь, где бы именно это здесь ни было. Выбраться отсюда, спуститься вниз. Это то, что ему нужно сделать в первую очередь. Тяжелыми руками и неуклюжими пальцами Роботник дергает за ремни безопасности, пока не находит застежки и не расстегивает их. Он пытается держаться крепче, чтобы не упасть, но ремни выскальзывают из его дрожащих пальцев, и он беспрепятственно падает. У него даже нет времени вскрикнуть, прежде чем он ударяется о землю сильнее, чем ему бы хотелось. Он все еще слишком не в себе, чтобы удержаться, и падает на, к счастью, мягкую землю лицом вперед, раскинув конечности. Совершенно позорно. Роботник остается в таком положении секунду или две, задыхаясь. Это больно, да, но это еще не все. Воздух почему-то кажется разреженным, его лёгкие работают в усиленном режиме, чтобы получить необходимый кислород. С этим можно справиться, но это, разумеется, не отменяет головокружения, которое он уже испытывает. Все в нем кричит ему встать, «вставай, черт возьми», но сделать это кажется неподъемной задачей, слишком трудной даже для него. В момент слабости, которую он позже будет отрицать до конца своих дней, Роботник стонет и хрипло выдыхает: — Стоун. Никакого ответа. Никто не бросается к нему, чтобы помочь подняться, а потом начать суетиться вокруг него. Конечно, нет, усмехается он сразу же после того, как вокруг него затихают последние отголоски этого слова, Стоун даже не был с ним в модуле, с чего бы ему быть здесь сейчас? Потому что он всегда рядом, напоминает ему тихий голосок в глубине его сознания. Он немедленно подавляет это, ярость разгорается где-то внизу его живота. Что, теперь часть его подсознания полагается на Стоуна — думает, что ему нужна помощь? Смехотворно. Он — Айво Роботник, он, черт возьми, вполне может легко подняться сам. Просто чтобы доказать свою точку зрения и из чистого упрямства, ему удается просунуть руки под себя и оттолкнуться, поднимаясь на колени, а затем на ноги одним мощным рывком. Это было ошибкой. Как только он так внезапно заставляет себя выпрямиться, мир начинает вращаться вокруг него, как вышедшая из-под контроля карусель, и он отшатывается назад, размахивая руками, пока не ударяется спиной о борт своего джета. Задыхаясь, с зажмуренными глазами, он пытается оценить, что вызвало его внезапную слабость. Возможно, шок. Затрудненное дыхание, но боли нет, значит, ребра не сломаны. Атмосфера кажется какой-то другой; меньше кислорода? Он остается на месте, делая глубокие, медленные вдохи, стараясь не начать дышать чаще необходимого. Это занимает минуты, которые кажутся вечностью, но, наконец, он начинает чувствовать, что его дыхание соответствующим образом выравнивается. Только тогда он пытается еще раз открыть глаза и осмотреться. На очень краткий миг он всерьез задумывается, не находится ли он все еще без сознания и всего лишь видит сон. Потому что, это? Это, безусловно, нечто похожее на пейзаж из какого-то фэнтези. Небо над головой мутного цвета, какого не бывает даже у тяжелых грозовых облаков, а солнце неприятно яркое, ярче даже, чем в самый жаркий летний день. И куда бы он ни посмотрел, щурясь от яркого света, знакомых очертаний не найти, только странные силуэты, отдаленно напоминающие привычные формы. Даже горы и холмы вокруг него выглядят странно, мягче и необычной формы, с отверстиями в них. Ему требуется еще мгновение, чтобы понять, что это может быть, потому что это вовсе не горы. Да, они, безусловно, такие же высокие, как настоящие горы. Но они состоят явно не из камней и земли. Это грибы. Гигантские грибы, величиной с небоскребы и заросшие еще большим количеством грибов поменьше. Грибы повсюду, насколько хватает глаз. — Очаровательно, — бормочет он себе под нос, осматривая все это. Это не Земля, это точно. Такого рода сумасшедшую фауну нельзя встретить на их голубой планете. Это… совершенно другая планета. Какой бы портал ни открыли та синяя крыса и его друг-человек, он вел не в какое-то место на земле, он вел куда-то еще. Где бы и чем бы ни было это место. Случайно, не родина этого синего грызуна? Эта мысль почти отравляет ему открытие. Он не хочет думать об этой инопланетной крысе прямо сейчас. Решительно отбрасывая эту мысль, он еще усерднее сосредотачивается на окружающем пейзаже, замечая полное отсутствие деревьев, цветов или других растений. Здесь что, все сделано из грибов? Да, по-видимому, все, взгляд на землю под его ногами подтверждает это; твердая, но податливая поверхность, это определенно один гигантский гриб, на котором он сейчас стоит. Его аналитический ум немедленно начинает работать с высокой скоростью, выдвигая теории и тезисы. Какая планета поощряет рост только одного биологического вида? Был ли причиной этого состав атмосферы или питательные вещества в почве, или и то, и другое вместе? Неужели грибы эволюционировали до таких гигантских размеров потому, что у них была возможность беспрепятственно размножаться из-за отсутствия конкуренции со стороны других видов? Глубоко задумавшись, Роботник поднимает руку, чтобы провести ею по волосам — и вздрагивает, отдергивая ее назад, чтобы посмотреть на нее. Клочки волос просто выпадают, как только его пальцы касаются их. Пряди пахнут горелым, отмечает он, принюхиваясь. — Что за…? — Он поворачивается, щурясь на металл модуля, чтобы попытаться разглядеть свое отражение. То, что он видит, вырывает из его горла возмущенный вопль. Его волосы! Его усы! Уничтожены. Его некогда тщательно уложенные усы стали густыми и буйными, а волосы местами опалены и кое-где дико торчат, тихо потрескивая. — Они просто сгорели! — Голос Роботника срывается на визг ярости, в то время как он проводит другой рукой по волосам, бесплодно пытаясь пригладить растрепавшиеся пряди. Это не срабатывает, и из-под его ладони доносится еще более зловещий треск. — Этот голубой свет, — шипит он в осознании, разрываясь между яростью и восхищением. — Этот мелкий грызун не только выставил меня идиотом и отправил на другую планету, нет, он еще и спалил мои усы?! Ты можешь в это поверить?! Последние выкрикнутые слова эхом отражаются от грибов вокруг него, не получая никакого ответа. Это немного отрезвляет Роботника, потому что… Что ж. Он действительно не может вспомнить, когда в последний раз был наедине с собой, и не слышал никакой реакции в ответ на свои высказывания, ни поддержки, ни согласия, ни даже тщательно подобранных слов несогласия. Так просто не годится, решает он с хмурым видом, оглядываясь вокруг. Это касается как его внешности, так и отсутствия объекта, которому можно озвучивать идеи. Оглядевшись по сторонам, Роботник замечает камень, лежащий неподалеку. Он имеет примерный размер и форму человеческой головы, так что подойдет отлично. Наклонившись, доктор с кряхтением поднимает камень — тяжелый, но поднять можно — и держит его на расстоянии вытянутых рук. При небольшом прищуривании и наклоне головы естественная структура даже отдаленно напоминает лицо, со скулами, дугой бровей и углублениями там, где должны быть глаза. Кроме того, это камень. Камень, как «Стоун». Это забавно, и это уже кое-что. Не идеально, но сойдет. Удовлетворенно ухмыляясь, Роботник водружает камень на плечо, не обращая внимания на боль и жжение в мышцах. — Агент Стоун! — громко заявляет он. — Похоже, мы оказались в затруднительном положении. К счастью для нас обоих, я гений, так что это будет всего лишь камешек на нашем пути, а не настоящее препятствие. Тихо ворча, он поворачивает их обоих, чтобы еще раз проверить свое отражение в поверхности джета. — Вот мой план, Стоун. Сначала мы произведём небольшую смену имиджа. Затем я использую свой выдающийся интеллект, чтобы вытащить нас из этого заросшего комка грязи. А потом, — он выпрямляется, мрачно улыбаясь собственному растрепанному виду и своему каменному спутнику в отражении, — потом настанет время охоты на ежей. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~ — Журнал доктора: восьмой день на этой недавно открытой планете, — Роботник прерывает себя, чтобы вытереть лицо рукой, ловя струйки воды, стекающие по его свежевыбритой голове, и с отвращением стряхивая их. — Я сделал неприятное открытие, - для местной атмосферы характерны затяжные дожди. Это грубое преуменьшение, но он слишком промок, и устал, и промок, и раздражен — и он уже сказал «промок»? — чтобы по-настоящему развернуть свою характерную драму. Он смаргивает еще больше воды с глаз, хмуро глядя в небо. В считанные минуты темно-желтые облака собрались в небе со зловещим грохотом, и в одно мгновение небеса разверзлись над ним, ливень обрушился с приглушенным ревом. С тех пор он льёт и льёт, и ни в малейшей степени не ослабевает. Самым безопасным вариантом было бы укрыться под большим грибом, который он объявил своим убежищем, и переждать бурю, но он занятой человек с очень строгим графиком. У него нет времени сидеть сложа руки и ждать. Определив, что дождь, по-видимому, никоим образом не является кислотным или токсичным, Роботник возвращается наружу и продолжает работать над тем, чтобы разобрать остатки своего модуля на части и использовать их для создания чего-то, что помогло бы ему выбраться из этого грибного ада забытой богом планеты. (Очевидно ли, что он уже устал от несбалансированной грибной диеты и недостатка кофе?) Дико тряся головой, от чего с его усов брызгами разлетаются капли воды, Роботник бросает запись и пытается вернуться к работе. На самом деле легче сказать, чем сделать; сквозь непрекращающийся ливень он едва может разглядеть маленькие винтики, которые пытается открутить; не говоря уже о том, что его руки дрожат от холода и продолжают соскальзывать всякий раз, когда ему кажется, что он выбрал правильный угол. С разочарованным звуком он швыряет гаечный ключ в направлении своего убежища — нет смысла бросать его за край грибной платформы и полностью потерять — и запрокидывает голову, чтобы закричать в темные тучи, нависающие над головой. — Думаете, это меня остановит?! За кого вы меня принимаете?! Небольшой дождь — это ничто! Это даже не замедлит меня; это заставит меня работать быстрее НАЗЛО! В ответ вспыхивает молния, за которой следует раскат грома, такой громкий, что сотрясает гигантский гриб, на котором он разбил лагерь. Поднимается ветер, швыряя капли дождя вертикально ему в лицо. С шипением Роботник ныряет за джет, чтобы найти минимальное укрытие. Он уже пожалел о своей вспышке гнева; теперь ему не хватает гаечного ключа. Ворча себе под нос, он остается в своей пригнутой позе и выбегает из укрытия к своему убежищу так быстро, как только может. Не то чтобы пригибание и бег действительно помогали; логически рассуждая, он осознает, что уже все равно промок до костей и замерз, но его первобытные инстинкты преобладают над рациональным мышлением здесь, в этой глуши. Его это ужасно раздражает, но он ничего не может с этим поделать. Укрытие находится всего в нескольких метрах, но кажется, что проходит целая вечность, прежде чем ему удается нырнуть под низко нависающий гриб, служащий крышей. Он резко останавливается — или пытается остановиться, на мгновение забыв, что и без того скользкая поверхность гриба теперь стала еще хуже из-за влажности. Его ноги проскальзывают, он с визгом размахивает руками и кубарем катится на землю. Несколько секунд ошеломленного моргания, затем гнев вспыхивает внутри него с обжигающей силой, и он вскакивает на четвереньки, с бессловесным ревом ударяя кулаком по дурацкой грибной земле. Когда он снова поднимает глаза, тяжело дыша, он сталкивается лицом к лицу с камнем с человеческими очертаниями, который он окрестил «Стоуном». Можно было бы добавить, что это весьма подходящее имя. Наклон смутно различимых очертаний бровей выглядит явно осуждающим, на его взгляд. — Что? — для пущей убедительности Роботник отряхивается, стараясь, чтобы и камень окатило брызгами воды. — О, я могу представить, что бы ты сказал, если бы был здесь, Стоун — «тебе нужно обсохнуть, доктор. Ты можешь заболеть, доктор.» Что ж, свежие новости, агент; есть БОЛЕЕ ВАЖНЫЕ ВЕЩИ, О КОТОРЫХ СТОИТ БЕСПОКОИТЬСЯ! Последние слова он выкрикивает сквозь очередной раскат грома, обращаясь не к камню перед ним, а к кому-то, кто наверняка этого не услышит. Тяжело дыша, Роботник наклоняется, чтобы поднять свой гаечный ключ, и трясет им перед «лицом» камня. — Да, хорошая беседа, Стоун. Когда ответа не следует, доктор вылезает из своего убежища, чувствуя зуд по коже от разочарования, и возвращается к работе. В конце концов, нет никого, кто попытался бы переубедить его, говоря, что это плохая идея. Проходит совсем немного времени, прежде чем он начинает дрожать так сильно, что его зубы стучат друг о друга, и он безостановочно чихает. Он продолжает работать, шмыгая носом и кашляя, пытаясь избавиться от ощущения осуждающего взгляда на себе и подозрительно знакомого голоса в затылке, бормочущего: — Ты так точно заболеешь, доктор. — Ой, заткнись! ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ «Журнал доктора, день семьдесят второй. Урожай синих грибов в этот день особенно обильный, насколько я могу…» Роботник запоздало замечает, что он не записывает и вообще не произносит фразы вслух. Осознание этого кажется ему забавным по причине, которую он не может до конца понять, и он громко хихикает. Звук принимает красочную форму прямо у него на глазах, подпрыгивая в завихрениях и спиралях в воздухе, прежде чем его уносит ветром. Полностью расслабляясь, Роботник позволяет себе упасть навзничь и растягивается на земле. В первый раз он чувствует себя непринужденно в этой враждебной среде. Это были какие-то особенные синие грибы, которые он съел сегодня, решает он с широкой ухмылкой. Из всего, что есть на этой грязной планете, эти синие грибы пока являются единственным приятным компонентом. Ему надо забрать несколько штук с собой; возможно, он смог бы начать выращивать их там, на земле. Возможно, он даже смог бы убедить Стоуна использовать их для придания пикантности своему латте. Это кажется такой великолепной идеей, что Роботник немедленно решает, что он должен узнать мнение Стоуна по этому поводу прямо сейчас. Напевая себе под нос, он поднимает экран на запястье над лицом и начинает печатать на нем, быстро и уверенно выбирая буквы даже в своем нынешнем состоянии: «СТОУН, РАЗРАБОТАЙ ПРАВИЛЬНУЮ ПРОПОРЦИЮ ДЛЯ ЛАТТЕ СО ВКУСОМ ГРИБОВ.» Есть. Он нажимает «отправить», выжидающе наблюдая, как мигает экран… и его ухмылка медленно сползает с лица, когда вместо этого возвращается сообщение об ошибке. Нет сигнала. И в следующий миг его приподнятое настроение портится. Он со стоном опускает руку в сторону и слепо смотрит в небо, незнакомые звезды танцуют перед ним, смешиваясь с цветами и формами, которые он все еще видит. Чего он ожидал? Он и раньше пытался выйти на связь, снова и снова, когда был трезв, а не под кайфом от грибов. Результаты остаются прежними. У него нет возможности покинуть эту планету; даже его послания не могут вырваться отсюда. Это была попытка номер… Нахмурившись из-за того, что его вялый разум не может сразу вычислить номер, Роботник снова поднимает экран перед глазами и прокручивает вверх. И вверх. И вверх. 123 недоставленных сообщения агенту Стоуну. — Ха. — удивляется он, медленно и тщательно произнося цифру. — Это очень много. Это же много? Последний вопрос он адресует камню, лежащему на импровизированном столе-грибе, какой сюрприз, рядом с ним, вытягивая шею, чтобы иметь возможность взглянуть на него. Грязь и мох, которые он намазал на поверхность, чтобы создать подобие бороды, начинают отслаиваться, отмечает Роботник. Необходимо будет нанести повторно. И чертов камень сегодня молчит. Чаще всего поедание синих грибов приводит к тому, что этот кусок скалы становится невероятно разговорчивым и выразительным, но не всегда. Он разочарован тем, что этого не происходит сейчас, сначала он игнорирует его сообщения, а теперь и вовсе не отвечает. Осознавая природу его чувств, тоненький голосок начинает звучать где-то далеко-далеко на задворках его сознания, напоминая ему даже сквозь пелену галлюциногена, что он выше таких мелких эмоций. О, точно, так оно и есть. Он, конечно, это знает. Насмехаясь, Роботник размахивает руками, пока ему каким-то образом не удается снова сесть, хотя и немного пошатываясь, и указывает на безмолвный каменный лик, мрачно хмурясь, пока он пытается сфокусировать на нем свой взгляд. — Я не скучаю по тебе. Ладно, то есть… По нему. Другому тебе. Тьфу-ты, это начинает сбивать с толку. На короткое время он теряет мысль, вместо этого переключая внимание на то, чтобы попытаться выяснить, как отличать Стоуна дома от плохой замены здесь. Тогда этот вот будет зваться Стоун-Стоуном? Нет, это звучит так, будто он заикается, а гений никогда не заикается. Камень-Стоун! Вот, это подходит. Это будет Стоун-Камень. — Я не скучаю по Стоуну-Человеку, — продолжает он, плавно подхватывая нить разговора. Это хорошая черта камней как собеседников — они обладают бесконечным терпением, даже не возражают, если он немного отвлекается. — Термин «скучать» подразумевает, что я сожалею о том, что его нет рядом. Что мне чего-то не хватает. Но это вовсе не так. Наоборот! В кои-то веки я могу от него отдохнуть. Никто со мной не пререкается. Никто не говорит мне, «тебе нужно поспать, доктор, или тебе нужно поесть, доктор.» Кто он такой, моя мать? Не то чтобы я знал, какой вообще была моя чертова мать. Напоминание на мгновение причиняет боль, но она заглушается волной негодования. Ему никто не нужен. Нет матери — у него никогда ее не было. Никаких друзей — их тоже никогда не было. А Стоун? Ему не нужен Стоун! Ни в коем случае! Кто смеет намекать на такое! Он так взволнован, что даже находит в себе силы подняться на ноги, слегка пошатываясь. Неудивительно — его ноги кажутся намного длиннее и тоньше, чем обычно! Он пристально смотрит вниз на непослушные конечности, встряхивая одну, чтобы попытаться вернуть ей ее обычную форму. Безрезультатно; единственное, чего ему удается достичь, это потерять равновесие и упасть навзничь, снова приземляясь на спину с коротким: «Уфф». К счастью, боли нет. Это лишь выбивает из него дух на секунду или две, и как только ему снова удается вдохнуть кислород, он обижается еще больше, чем раньше, направляя свою тираду теперь на сами звезды. — Если он так хочет быть мне вместо матери, тогда, тогда… тогда где он, в таком случае?! Я гений, я не должен быть здесь, заниматься всем этим, — бегом, тасканием тяжестей и -… обыденными вещами! Я должен генерировать гениальные идеи! А Стоун должен — …бегать, и делать все остальные свои… стоуновские штуки. Не находя слов, Роботник взмахивает рукой в жесте, который может означать все или ничего. На самом деле, этих самых «стоуновских штук» так много, что он слишком не в себе, чтобы перечислять их все. Смеяться над колкими замечаниями доктора, например. Послушно появляться именно тогда, когда в нем есть необходимость. Восхищаться им, глядя на доктора своими сияющими глазами, полными благоговения. Готовить для него чертовски вкусный латте. — …и так далее, — бормочет Роботник, уже уставший от простого перечисления этих «штук» в своей голове. Кроме того. Он прищуривается, глядя на каменную глыбу, безуспешно пытаясь выглядеть устрашающе. — Почему ты никогда не готовишь мне латте, а? Никакого ответа. Само собой. Внезапно раздраженный продолжающейся тишиной, неподвижностью и молчанием в ответ, Роботник приподнимается на локтях и пинает камень, заставляя его покатиться, и наблюдает, как он с глухим звуком падает с дальнего края его грибного стола на землю. Ему удается пролежать примерно пять минут, молча вглядываясь в темноту, прежде чем он пытается встать и вернуть Камень-Стоуна обратно. Остаток ночи он проводит, свернувшись калачиком рядом с ним, наполовину надеясь, что правильные галлюцинации наконец-то проявятся, и камень снова начнет отвечать, просто чтобы он мог снова услышать другой голос, а не свой собственный, для разнообразия. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ «Обновление: День двести… двести…» Роботник опускает руку, запись на экране его запястья на мгновение забывается, пока он пытается вспомнить, какой сегодня день на самом деле. Он не может сказать наверняка — двести сорок первый или сорок второй? Последний его прием пищи — ассорти из желто-зеленых грибов, которые ему еще не приходилось пробовать, — оказался неудачным решением. Это был не первый случай, когда грибы, которые он был вынужден есть, чтобы выжить, вызывали галлюцинации, отнюдь нет, но этот последний приход был особенно неприятным. Он провел бог знает сколько времени, свернувшись калачиком на земле, обливаясь потом и в лихорадке, в то время как цвета и шумы танцевали вокруг него, и он больше не мог отличить реальность от фантазии. Теперь он не уверен, проснулся ли он на следующий день, или это уже послезавтра. Лучше бы он снова съел те синие грибы. Об их эффекте, по крайней мере, он уже знает, и хотя от них тоже приятного мало, по крайней мере, их действие не оставляет его полностью уязвимым и корчащимся на земле. Но он жаждал хоть какого-то разнообразия. Достаточно того, что он питается одними грибами последние двести с чем-то дней. Кстати, об этом. — Стоун! — Рычит он, указывая на камень с чертами лица, установленный на грибе, который доктор выбрал в качестве своего стола. — Какой сегодня день? Отвечай! Быстро! Тишина. Разумеется. Он слишком трезв, чтобы даже отдаленно представить, что камень ему отвечает. Доктор не удивлен и не напуган отсутствием обратной связи; он просто усмехается и разводит руками. — Бесполезно. От твоего человеческого двойника есть хоть какая-то польза, в отличие от тебя. Я разжалую тебя из Камня-Стоуна в Бесполезного-Стоуна. Каменное лицо выглядит явно пристыженным. Хорошо. Удовлетворенный реакцией, Роботник подходит, чтобы поднять камень, держа его перед собой. — За неимением лучших приспешников, я дам тебе шанс исправить свои недостатки, Бесполезный-Стоун. Взвалив камень на плечо (за последние несколько месяцев таскать его так стало значительно легче), он переходит к своему новейшему изобретению — гигантской рогатке, собранной из частей модуля, которые ему не понадобились для маяка. — Ты будешь действовать как центральная часть моей величайшей на сегодняшний день системы безопасности. Поскольку твоего человеческого двойника нет рядом, в конце концов, это твоя работа — прикрывать меня. Ему приходится долго тянуть и толкать, кряхтя и ругаясь, но, наконец, ему удается хорошо натянуть рогатку и зафиксировать там Камень-Стоуна. Немного отрегулировав его так, чтобы он идеально сидел посередине платформы, Роботник готовится спуститься обратно на землю, оглядываясь на Камень, и останавливается, увидев выражение его лица. — Ой, не смотри на меня так. Это не моя вина, что ты просто не способен соответствовать своему двойнику. Или что я бы уволил тебя, будь у меня здесь больший выбор помощников. Он ждет достаточно долго, чтобы представить ответ, прежде чем удовлетворенно кивнуть и спуститься обратно на землю. Поскольку Камень-Стоун находится на своем посту и несет вахту, доктор теперь свободен и может вернуться к работе. Он радостно потирает руки, предвкушая тестовый запуск, который он запланировал на сегодня. Ему не терпится увидеть, насколько хорошо работает его новый маяк. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~ Возвращение на Землю проходит довольно… скучно. Всякий раз, когда Роботник представлял себе свое возвращение — в тех очень немногих, кратких случаях, когда он позволял себе помечтать, вместо того чтобы сосредоточиться на своей работе, — тогда он всегда представлял что-то… триумфальное. Грандиозное. Чувство облегчения и победы. Может быть, небольшую речь. Вместо этого, все кажется удивительно… обычным. Проходя через портал, он чувствует себя практически также, как выходя утром из своего грибного убежища, только зрелище, которое его встречает, гораздо более пресное, чем за последние восемь месяцев. Темно-синее небо вместо оранжевого. Серый цвет каменных домов в темноте ночи, вместо разноцветных грибов и мерцающих звезд над головой. Нет ощущения победы, только его вечно скачущий разум, спрашивающий, как следует действовать дальше? Это своего рода разочарование. Ах, ну что ж. Он всегда может просто отложить победную речь на то время, когда избавится от ежа. И теперь у него даже есть неожиданная поддержка со стороны так называемого воина-ехидны… Вспомнив о своем вынужденном спутнике, Роботник переводит взгляд на маленького красного инопланетянина, стоящего рядом с ним и осматривающего окрестности прищуренными глазами. Инопланетянин — Баклз? Чаклз? Роботнику наплевать, как там его зовут, — он уже доказал свою огромную физическую силу (рука доктора до сих пор болит при одной мысли об этом), а также то, что им очень легко манипулировать. Отличный образец для роли маленького безмозглого миньона, с ухмылкой думает Роботник. Идеальная маленькая пешка. Но каким бы полезным ни был безмозглый миньон, доктору также совсем не помешает его надёжная правая рука. Пришло время призвать его самого верного прилипалу. Эта мысль практически заставляет Роботника удовлетворенно замурлыкать, когда он поднимает экран на запястье на уровень лица, готовясь отправить быстрый, четкий текст, который, наконец, снова дойдет до адресата. Но как только он подключается к контакту Стоуна, он обнаруживает, что нехарактерно колеблется. Его разум выплевывает неприятные факты в быстром темпе. 123 пропущенных сообщения. 243 дня, в течение которых его не было, и у него не было возможности сообщить своему ассистенту, что он все еще жив. Чуть больше восьми месяцев, в течение которых он прошел через ад и выжил, но это было действительно долгое, очень долгое время. Только теперь он позволяет себе по-настоящему задуматься, чем Стоун мог заниматься в его отсутствие. Люди — непостоянные существа, размышляет доктор, палец все еще парит над экраном на запястье, курсор мигает в начале пустой строчки. Люди изменчивы. Изменчиво их мнение, их привязанности, их интересы, мечты и амбиции сменяются быстрее, чем можно ожидать, и особенно за такой промежуток времени, как восемь месяцев. Даже такой упрямый человек, как Стоун, может измениться, когда постоянное влияние доктора на него исчезнет и он будет волен поступать так, как ему заблагорассудится. Пффт. Нет, невозможно. Хмурясь от собственных мыслей, Роботник качает головой, избавляясь от нехарактерных для него сомнений. Должно быть, он действительно съел сегодня на завтрак не те грибы! Как будто Стоун не прибежит в ту же секунду, как только он его позовет. Хах! Улыбаясь про себя, Роботник энергично начинает печатать, напевая про себя: — Если хочешь, чтобы что-то было сделано правильно, найми кого-нибудь, кем ты сможешь помыкать. Все заглавные! ~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~ Впервые за несколько месяцев Роботник по-настоящему чувствует себя дома, и это происходит без пафоса или высокопарных речей, которые он себе представлял. Это просто есть, чувство покоя и правильности овладевает им, когда он переступает порог лаборатории, спрятанной за кофейней Mean Bean. Технически, это второй раз, когда он входит сюда. Но первый раз на самом деле не считается, так как он был слишком взволнован, слишком взвинчен тем фактом, что вернулся, чтобы по-настоящему оценить то, что он там увидел. Теперь, входя туда во второй раз, он тратит лишнюю секунду на то, чтобы остановиться у двери и позволить себе все хорошенько разглядеть. Блеск хромированной стали, мигание ламп и голоэкранов одновременно знакомы и вызывают раздражение после столь долгого отсутствия. Планировка отличается от мобильной лаборатории, которую он так любил, но она удобна в эксплуатации, каждая деталь стратегически расположена с максимальной выгодой. То, что он сейчас видит перед собой, — действительно является настоящей, ультрасовременной лабораторией. Стоун проделал блестящую работу по ее разработке, Роботник может признать это, по крайней мере, в уединении своего собственного разума. Конечно, агент выполнял его инструкции в точности, но доктор не припоминает, чтобы он оставлял подробное пошаговое руководство о том, как обмануть правительство и найти подходящее место, чтобы залечь на дно. Да, у него были чертежи и наброски того, как должна выглядеть настоящая лаборатория, но остальное было просто рекомендациями. Подсказками. Едва намеченной стратегией — потому что, кто в здравом уме будет разрабатывать подробный план на случай своего собственного изгнания на другую планету? Никто, вот кто, и даже самый гениальный ум в истории человечества не исключение. Так что, на самом деле, Стоуну пришлось работать с обрывками — и все же он преуспел в своей задаче. Осмотр этого места уже доказал это; — все, что касается этой лаборатории — все, чего Стоуну удалось достичь в его отсутствие, является заслугой исключительно самого агента. И он отлично справился со всем этим, замечает Роботник, наблюдая, как Стоун перемещается по пространству с уверенностью человека, который долгое время делал одно и тоже и выучил все шаги и действия наизусть, так что смог бы проделать все это даже во сне. Здесь он чувствует себя непринужденно; подметает то здесь, то там, управляет машинами и голоэкранами точными движениями рук, взгляд мечется взад и вперед, чтобы быстро воспринимать данные. Стоун по-своему гениален, надо это признать. Роботник всегда знал это; разумеется, он и близко не сравнится с его собственным гением, но все же, он несомненно на голову выше остального человечества. В противном случае доктор никогда не стал бы даже терпеть его рядом, в своем личном пространстве, не говоря уже о том, чтобы нанять его в качестве ассистента. И все же… Видеть, насколько гениален он может быть сам по себе, когда доктора нет рядом, чтобы затмить его, — это… нечто совершенно новое. Это заставляет Роботника задуматься. Просчитать варианты. Люди — непостоянные существа. Роботник бесшумно входит в комнату, почти проскальзывает, сокращая расстояние между собой и агентом. Восемь месяцев во враждебной среде научили его, по крайней мере, некоторой скрытности, хотя на самом деле это не в его стиле, и теперь он использует это, чтобы подобраться достаточно близко к ничего не подозревающему Стоуну, чтобы ударить того локтем в бок, одновременно громко выкрикивая: — Стоун! Его очень забавляет, когда агент слегка подпрыгивает от неожиданности, хоть и не вскрикивает, или что-то в этом роде. Стоун снова ловит равновесие, поворачивается к нему и практически вспыхивает, когда видит доктора, улыбается такой теплой и яркой улыбкой, что Роботник на мгновение теряется, прежде чем снова взять себя в руки. Точно, вот это вот все, снова. Вся эта история со счастливыми улыбками. Хотя агент всегда был рад видеть его, даже до всех событий, с момента возвращения доктора это выходит на совершенно новый уровень. Кажется, он буквально светится от одного мимолётного взгляда на доктора. После восьми месяцев одиночества быть причиной и объектом таких взглядов почти невыносимо по своей интенсивности, и все же Роботник не может насытиться этим. Это, как жадно смотреть на солнце после нескольких месяцев темноты, зная, что оно ослепит тебя, но не заботиться об этом. — Доктор, — Стоун отходит от голоэкрана, над которым он работал, двигаясь таким образом, чтобы показать, что он ожидает, что Роботник займет его место вместо него. — Могу я тебе что-нибудь принести? Я как раз думал о том, чтобы приготовить для тебя латте, если хочешь, я могу сделать это сейчас. Готовность, с которой другой отказывается от действительно важной работы, чтобы заняться чем-то таким обыденным, как например, приготовление кофе, заставляет Роботника задумчиво наклонить голову. Раньше это никогда его не беспокоило; просто между ними всегда было так, и ни один из них не предпринимал никаких шагов, чтобы это изменить. Но теперь, в окружении всего, что Стоун создал практически с нуля за несколько месяцев, разница между его набором навыков, его возможностями, и работой, которую он предпочитает делать, слишком велика, чтобы ее игнорировать. — Ты когда-нибудь думал о попытке захвата мирового господства, пока меня не было, Стоун? — ни с того, ни с сего спрашивает Роботник. Наступает короткая пауза, во время которой Стоун один раз моргает из-за непоследовательности вопроса, прежде чем спокойно ответить: — Нет, ни разу. — Почему нет? — А я должен был? — Ты мог бы это сделать, подхалим, вот в чем дело. У тебя было, — Роботник разводит руки в широком, изогнутом жесте, охватывая комнату вокруг них, — в твоём распоряжении было все, что осталось от моего оборудования, и даже больше, и достаточно острый ум, чтобы использовать его так, как было задумано. Не говори мне, что ты никогда не думал о том, чтобы стать великим злодеем и править миром, Стоун. Один щелчок твоего пальца, и ты мог бы получить все это. Никогда не хотелось примерить мантию злого гения, просто ради забавы? — Хм. — Стоун не отмахивается от вопроса как от обычной странности доктора, но, кажется, тщательно обдумывает его, слегка хмурясь, пока идет к кофемашине. В конце концов он все равно пожимает плечами и качает головой. — Нет, это никогда не приходило мне в голову, и сейчас я тоже не испытываю к этому особой тяги. Он приступает к приготовлению кофе и делает паузу, когда ставит на стойку стакан с логотипом кофешопа. — Хотя, я действительно действовал несколько незаконно, чтобы завладеть этим местом. Когда Стоун оглядывается через плечо, в его улыбку прокрадывается резкость, превращая ее из яркой и доброжелательной во что-то гораздо более опасное. — Я думаю, тебе бы это понравилось. Интересно. Стоун, в злодейском режиме, это всегда довольно волнующе само по себе. Роботник заинтригованно поднимает бровь. — Я надеюсь, у тебя сохранились записи. — Бэдники записывали каждый шаг. Я составил для тебя плейлист на случай, если тебе интересно. — Очень хорошо, подхалим. Скинь на мою почту. — Конечно, доктор. Роботник понимает, что позволил себе отвлечься от своих осторожных расспросов, только когда начинает работать кофемашина, а Стоун уже наклоняется, чтобы достать австрийское козье молоко из спрятанного под стойкой холодильника. Доктор на мгновение хмурится, заставляя свои мысли вернуться в русло. — Значит, никакого мирового господства. — Он бросает взгляд на кофемашину, единственную вещь в лаборатории, которая не превратилась из невинного оборудования кофейни в высокотехнологичное лабораторное оборудование нажатием одной кнопки. Затем наблюдает за уверенными движениями Стоуна, пока тот варит молоко на пару и добавляет его, затем зубочисткой рисует рисунок на латте. Это своего рода завораживает, и Роботнику требуется секунда, чтобы вспомнить, что он собирался спросить. — И тебе не хотелось открыть свою собственную кофейню и зарабатывать на жизнь, будучи настоящим бариста? Он не уверен, что с этим делать, когда Стоун буквально фыркает в ответ на это и качает головой, глаза искрятся от смеха, как будто совершенно серьезный вопрос каким-то образом является для него шуткой. — Нет, доктор, — говорит он, немного сипло от сдерживаемого смеха. — На какое-то время это было хорошим прикрытием, но я действительно не гожусь для сферы обслуживания клиентов. Терпения не хватает. Заявление, с которым Роботник на самом деле не может согласиться, учитывая, что агент всегда проявлял почти нечеловеческое терпение по отношению к самому доктору с тех пор, как они узнали друг друга, но он все равно кивает. Взмахнув зубочисткой, Стоун наносит последние штрихи на латте и удовлетворенно улыбается, прежде чем взять его и передать доктору. — Кроме того, — добавляет он с искоркой в глазах, которая выдает юмор и что-то более глубокое. — Я полагаю, что такая подработка в дополнение к основной должности твоего ассистента, на самом деле не выгорела бы в долгосрочной перспективе. Рабочий график был бы сумасшедшим. Роботник медленно моргает, машинально принимая стакан, его разум ненадолго возвращается в свой обычный ритм бешеной гонки, пока он обдумывает слова агента. Его острый взгляд устремляется на Стоуна, пронизывающий и анализирующий, но он никак не может распознать, то ли Стоун действительно не понимает, то ли он всё-таки уловил подтекст доктора в вопросах, которые тот задавал всерьёз, и просто решил проигнорировать его. Неужели это действительно может быть так просто? Роботник удивляется, моргая, глядя на свой латте — на пене красуется новый логотип, придуманный Стоуном, силуэт головы доктора и его впечатляющие усы прорисованы с особой тщательностью. Невозможно поверить, чтобы это могло быть так просто. Восемь месяцев, и вернувшийся босс, еще более безумный, чем раньше, а Стоун просто принимает все это? Никаких амбиций, желания заняться чем-то другим или даже открыть свое собственное дело? Очаровательно. И где-то в глубине души это, может быть, даже приносит некоторое облегчение. Он моргает, встряхивается, чтобы поднести чашку к губам. На вкус это даже лучше, чем он помнит. — Было бы неприятно и хлопотно, — бормочет Роботник в кофейную пенку, самому себе и мужчине, все еще выжидающе смотрящему на него, — если бы мне пришлось искать нового ассистента. Это далеко не высокая похвала, да и вообще не очень похоже на настоящую похвалу, но Стоун улыбается доктору так, как будто тот только что вручил ему весь мир. И Роботник смотрит на эту солнечную улыбку, которая угрожает ослепить его, и на краткий миг он задумываться о том, что, возможно, он всё-таки не выше того, чтобы по кому-то скучать. Он едва не произносит это вслух, прямо здесь и сейчас. Испытывает искушение вывалить это все Стоуну напрямую, весь свой мыслительный процесс — что он не скучал по нему, потому что, очевидно, ему никто не нужен, и, следовательно, он никогда ни по кому не скучает, но это можно расценивать как… преимущество? Иметь Стоуна рядом. Но он этого не делает. Вместо этого он делает еще один большой глоток латте и шмыгает носом, недовольный собственными предательскими мыслями. — Вкусно? — спрашивает Стоун, выглядя на самом деле немного встревоженным ожиданием вердикта. Роботник непроизвольно фыркает. — Ты же знаешь, я люблю, как ты их готовишь. — Ужасное преуменьшение. Этот напиток — лучшее, черт возьми, что он пробовал за последние месяцы, возможно, вообще за всю жизнь. Он делает еще глоток, наслаждаясь теплом и знакомым вкусом. — Тебе всё-таки следует всерьёз задуматься о смене профессии в пользу карьеры бариста, Стоун. Стоун в самом деле просто смеется в ответ, и этот звук вызывает у доктора ощущение тепла, которое не имеет никакого отношения к кофе. Это действительно странно. Роботник должен быть в движении прямо сейчас; планировать, замышлять, разрабатывать стратегию. В конце концов, у него есть месть, которую нужно воплотить в жизнь, он и так ждал восемь долгих месяцев. Но в настоящий момент Роботник обнаруживает, что ему не хочется сдвигаться со своего места, гораздо больше он склонен немного побаловать себя любимым напитком и чужим успокаивающим присутствием рядом. (Корректировка предыдущего утверждения. Вот это — тот самый момент, когда он впервые чувствует себя дома.) ~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~ — Хаос… это… Сила! Как только доктор прибирает к рукам изумруд хаоса, человек, известный как Айво Роботник, перестает существовать. Изумруд растворяется в его руках, и доктор вместе с ним, их существование распадается на множество мельчайших молекул, которые затем начинают восстанавливаться в определенную форму, отдаленно напоминающую человека, которым он когда-то был, но теперь предоставляет собой нечто намного большее. Он больше не человек. Он — изумруд, а изумруд — это он. Они едины, и все существующее также является их частью. Все это взаимосвязано; от мельчайшей детали до самой большой вещи, все это представляет собой массу энергии и знаний, и изумруд знает все это. И то, что знает изумруд, знает и его хозяин. Мудрость всей вселенной, направленная непосредственно в разум одного человека. Более слабый человек рухнул бы под потоком знаний, ощущений и грубой силы, обрушившихся на него в считанные секунды. Мозг заурядного человека просто поджарился бы, а тело разрушилось. Но Роботник наслаждается этим, смеясь без умолку, пока он и изумруд не становятся единым целым. Он видит все. Он знает все. Он. Есть. Всё. Все есть хаос, а хаос — это власть. В каком-то смысле он чувствует себя реабилитированным. Это то, кем он всегда должен был быть — больше, чем человеком. Его гениальный интеллект всегда выделял его среди всех остальных, но теперь он также больше не обременен оковами человеческого тела, состоящего из плоти и костей, и всех вытекающих из этого слабостей. Он и есть хаос. Он и есть власть. Законы природы подчиняются его воле, законы физики выворачиваются наизнанку по щелчку его пальца. Ужасающая улыбка во весь рот, сверкающая зелеными молниями, расползается по его лицу. Он мог бы сделать все, что угодно, он знает это, как знает все на свете. И месть занимает очень важное место в его списке дел. Но ещё одна цель стоит сейчас даже выше этой. — Стоун, — командует он голосом, сотканным из потрескивающих молний и хаоса. Постоянный водоворот информации, обрушивающийся на него со всех сторон, внезапно прекращается, предоставляя ему только то, что его в данный момент интересует. Там, во всех миллиардах миллиардов энергетических сигнатур, которые являются самой сутью каждого живого существа, есть одно маленькое яркое пятнышко, которое он хочет увидеть прямо сейчас. Оно искрится и переливается, и на краткий, совершенно сбивающий с толку момент в его голове мелькает слово «вкусно». Хм. Это что-то новенькое. Любопытно. Являются ли некие каннибальские наклонности побочным эффектом трансформации? Или это больше не считается каннибализмом, если его интересует не плоть, а разум и душа, стоящие за ней? Это прекрасный разум, тот, на который он сейчас смотрит, решает Роботник, удовлетворенный зрелищем. Намного ярче и проворнее, чем все остальные, проносящиеся мимо его гигантского сознания. Остро ограненный, как бриллиант, по сравнению с которым все остальные — тусклая галька. — Что ж, пора пойти забрать своего подхалима. Достаточно просто подумать о нем, и он на мгновение исчезает из существования, только чтобы появиться прямо рядом с человеком, которого он искал. Зрелище, которое предстает перед ним по прибытии, удивило бы его раньше — да, здесь есть Стоун, но он прикован наручниками к стулу, и его держит в заложниках случайный незнакомец. Роботника это не удивляет — сейчас мало что может его удивить, — но достаточно интересно, что вид Стоуна в оковах производит на доктора довольно странный эффект; что-то яростное и стремящееся защищать поднимает голову глубоко внутри под всей той силой, из которой он сейчас состоит. Что-то очень человеческое, почти погребенное под сверхчеловеческим, протестующее против того, чтобы его агенту причиняли боль. Он хотел бы проанализировать это, но его отвлекает сам Стоун. — Доктор. — Снова эта ослепительно яркая улыбка, в которой явно чувствуется облегчение. — Ты здесь. — Да, — но это не совсем правильно, отмечает Роботник; он здесь, но его разум все еще воспринимает все, везде и сразу. Его заявление нуждается в корректировке. — Я здесь, но здесь я не совсем… весь. Как ни странно, улыбка Стоуна слегка гаснет, в его глазах появляется беспокойство. — Сэр, с вами… все в порядке? Обращение «Сэр» и снова на «вы»? Почему? — Я более чем в порядке. — Неужели его прилипала не видит? Он никогда не чувствовал себя лучше. Нет необходимости испытывать что-либо, кроме ликования. Возможно, ему следует показать Стоуну. Зеленый свет танцует на кончиках его пальцев, пока он жестикулирует, голос меняется от высокого к низкому, от далекого к очень близкому, пока он произносит нараспев: — Я эволюционировал. Злой гений 3.0. Моя игра — выходит на следующий уровень. Стоун не выглядит убежденным. Во всяком случае, беспокойство, заставляющее его хмуриться и морщить лоб, только усиливается при виде этого зрелища. Ну нет, так совсем не должно быть, не так ли? Мысль, и Роботник исчезает, затем внезапно появляется прямо за стулом Стоуна. — Привет! Весь стул дребезжит, когда Стоун кричит и подпрыгивает в шоке, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него широко раскрытыми глазами. На таком близком расстоянии Роботнику даже не нужно сосредотачиваться, чтобы ощутить разум Стоуна. Он прямо здесь, такой яркий и искрящийся, настоящий деликатес. Прищелкнув языком, Роботник поднимает одну руку и крепко сжимает челюсть Стоуна, наклоняя его голову так, чтобы они оказались на одном уровне глаз. Это никак не может быть удобной позой для агента, так как его шея поворачивается, а лицо сжимается в руке доктора, но он не протестует, только пристально смотрит, когда Роботник наклоняется ближе. — Я чувствую запах электричества в твоем мозгу, — сообщает он агенту, потрескивание силы хаоса в его голосе смягчается почти до мурлыканья. Это высокая похвала, думает он, но Стоун не выглядит особо довольным этим. Совсем наоборот — Роботник делает паузу, и наклоняет голову, действительно рассматривая Стоуна. Его поражает, что другой не улыбается при виде него, как обычно. Хм. Рука все еще сжимает челюсть Стоуна, Роботник наклоняется, ища… что-то. Он не уверен, что именно; он просто знает, что этого не хватает. Стоун… ведет себя странно. Как будто он не уверен, что перед ним действительно Роботник. Что ж, хорошо. Отчасти это правда; он уже не тот человек, которым был до появления изумруда. Но все же. Все еще. Он доктор, а это Стоун. Между ними не должно быть ничего странного. Он наклоняется еще ближе, полный решимости выяснить, что вызвало эту перемену. Он слышит прерывистое дыхание Стоуна, но игнорирует это. Так близко друг к другу, лица всего в дюйме друг от друга, он может видеть белки глаз своего агента и свой собственный светящийся зеленым силуэт, отражающийся в зрачках, и… В воздухе ощущается привкус, прерывистое мерцание в этой яркой энергии его агента, что заставляет Роботника остановиться, с любопытством наклонив голову. Он явно ощущает это — ускоренное сердцебиение, испарину, все это сконцентрировано в одной эмоции, исходящей от Стоуна подобно свету. Он не может точно определить, что это. Это ведь не может быть… Страх? Стоун что, действительно боится его такого? Да, он вскрикнул, когда Роботник появился рядом с ним, но это было просто от неожиданности. Или нет? Он должен знать. Он знает все. Но теперь Роботник в самом деле оказывается в растерянности, поставленный агентом в тупик. Конечно, не в первый раз Стоуну удается его удивить, но с тем, каким существом он стал сейчас, он не должен ничему удивляться. Очевидно, понятия «невозможно» не существует для одного агента по имени Стоун. Роботник не может прочитать его даже сейчас. Он не может понять, что происходит в голове его агента. Он хочет знать, но не может. Это приводит его в бешенство, выводит из себя больше, чем он хотел бы признавать. В стороне слышится шорох одежды, прерывистое испуганное дыхание. Внимание Роботника переключается со Стоуна на человека, который угрожал его агенту. Ладно, вот об этом разуме явно не сложат легенд; и как это ему удалось заковать Стоуна в наручники? Роботник брезгливо кривит губы и практически выплевывает: — А от тебя пахнет закусками. Слабоумный бледнеет под его горящим зеленым взглядом, но имеет наглость пробормотать ответ. — Да, что ж, это справедливо… Больше не интересуясь тем, что он хочет сказать, Роботник телепортируется и возникает рядом с ним, довольно мягко отдавая приказы. — Сядь. На стул. Усилием мысли, всполох молнии расстегивает наручники, удерживающие запястья Стоуна вместе, освобождая его. Стоун поспешно поднимается на ноги, уступая место полицейскому, шаркающему мимо него к стулу. Стоун убеждается, что полицейский надежно прикован к стулу точно также, как был он несколько мгновений назад, прежде чем подойти к Роботнику; останавливается на значительном расстоянии, как будто не уверен, разрешено ли ему подойти ближе. — Сэр, — начинает он, бросая взгляд на свои часы и слегка морщась. — У нас проблема. Опять это «сэр». Мысль о том, что Стоун действительно может опасаться новой формы доктора, становится сильнее, как зуд под кожей Роботника. Он настолько поглощен неприятным ощущением, что ему требуется на полсекунды больше времени, чем необходимо, чтобы жалюзи кофейни открылись, позволяя ему взглянуть на то, что находится за пределами кофешопа. Или, скорее, на то, кто там находится, отмечает он с чем-то похожим на веселье. Похоже, Уолтерс привел на вечеринку небольшую армию. Даже обычным взглядом, без новоприобретенных сил, Роботник может разглядеть отряды оперативной группы, танки, даже вертолет снаружи. Мило. Это не смогло бы остановить его даже до приобретения силы изумруда. О чем думал Уолтерс, приходя сюда? По крайней мере, это обеспечивает достаточное отвлечение. Уничтожать людей, которым ему раньше приходилось кланяться, унижаться и плясать под их дудку на протяжении многих лет, стиснув зубы и подавляя гордость, потому что он зависел от их финансирования, будет гораздо веселее, чем ломать голову над странной смесью чувств, которую вызывает у него мысль о том, что Стоун боится его. (Ему это не нравится. Почему ему это не нравится? Это должно приводить его в восторг, он должен наслаждаться чужим страхом! И как… как может вообще существовать что–то, чего он не может понять?) Улыбка расплывается по лицу Роботника, когда он поворачивается к людям, собравшимся снаружи. Забудем о помощниках и сбивающих с толку чувствах. Это будет весело. — Поправка, Стоун. Впервые за многие годы у меня есть решение этой проблемы. Он делает шаг вперед и поднимается над полом, увлекаемый внутренней силой, к двери, намереваясь пойти поприветствовать своего бывшего работодателя. Он не оглядывается, чтобы посмотреть, следует ли за ним Стоун. Пусть прилипала хоть раз решит сам. Роботник говорит себе, что в любом случае, ему плевать. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ Роботник не обрушивается на них подобно буре; не поражает их одной лишь мыслью и не развеивает их пепел по ветру легким движением запястья. Это было бы слишком просто. В течение многих лет он был милосерден к ним, сдерживал свои худшие наклонности и позволял им командовать собой, потому что ему от них что-то было нужно. Но сейчас, сейчас ему ничего и никто не нужен. Он — это все, и они будут наблюдать за тем, как он расправится с ними. С безумной улыбкой и взмахом руки он приступает. Каждый кусочек металла и техники в окрестностях изгибается по его прихоти, ломается, распадается на части и начинает плыть к нему, сначала медленно, затем быстрее. Раздаются крики недоверия, затем страха, когда члены оперативной группы внезапно теряют контроль над своим оружием и вынуждены наблюдать, как оно рассыпается у них сквозь пальцы; когда их танки разваливаются вокруг них и присоединяются к потоку; когда идущий неподалеку поезд разбирается по деталям. Все отдельные части плывут к Роботнику, начиная вращаться вокруг доктора вместе с обломками и молниями, создавая вихрь с ним самим в самом его эпицентре. Трещит зеленая молния, и гремит гром. Металл и пыль летают повсюду в воздухе. Люди изо всех сил пытаются скрыться, их бравада и решимость забыты перед лицом силы, которую они никак не могут охватить своим маленьким разумом. Роботник с восторгом наблюдает, как они убегают от него или замирают в страхе. Теперь он получает удовольствие от ощущения чужого испуга. Это великолепно. И затем раздается тихий звук. Из-за какофонии ломающегося и изменяющего форму металла и испуганных криков вокруг себя Роботник едва не пропускает звук хрустящих осколков стекла под знакомыми шагами. Он думает, что на самом деле обращает на это внимание только потому, что крошечная часть его, все еще остающаяся человеческой, ждет и надеется это услышать. Мгновение спустя внизу раздается крик, отчетливый даже сквозь весь шум, отчаянный, но не испуганный. — ДОКТОР! Когда Роботник смотрит вниз, он видит Стоуна; единственного человека посреди хаоса внизу, который не бежит от него, а скорее наоборот приближается, широко раскинув руки в безмолвной мольбе. Несмотря на яркое потрескивание молний вокруг доктора, Стоун не вздрагивает и не колеблется, а вместо этого смотрит на него с тем же открытым выражением, что и всегда. — ВОЗЬМИ МЕНЯ С СОБОЙ! Что-то внутри Роботника щелкает. Ах. Так вот почему ему не понравилась мысль о том, что Стоун может бояться его. Вместо этого он хотел именно такой реакции. Щелчок его пальцев, и зеленая молния вокруг него выгибается дугой вниз и крепко сжимает Стоуна, поднимая испуганного мужчину в воздух. В тот момент, когда это происходит, что-то глубоко внутри Роботника расслабляется; как будто он только что вернул жизненно важную часть себя, и теперь снова чувствует себя целым. У него есть все, что ему нужно, и даже больше. И теперь пришло время для мести.