Coffee and Mayhem

Назови это тем, чем оно не является Убедись, что мы никогда не останемся наедине, потому что это может дать мне надежду, Если ты останешься слишком надолго, когда отвезешь меня домой. Поэтому, ты называешь меня другом, снова и снова пытаясь забыть, Что мы слишком пьяны и подходим слишком близко. Влюбляемся друг в друга, когда мы знаем, Мы могли бы попытаться сопротивляться этому, держаться на расстоянии. Назови это тем, чем оно не является. В этом больше смысла, чем когда-либо было. Мы неизбежны Ты и я, это неизбежно (О-О-О! О-О-о! О-О-о! О!) Это никогда не было в нашей власти (О-О-О! О-О-о! О-О-о! О!) Мы неизбежны.

- Мэдди Зам — Неизбежны

~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~ День, когда Стоун понимает, что он по-настоящему серьезно влип, — это день, когда он обнаруживает, что рисует сердечко на латте доктора. Как только его усталый мозг фиксирует то, что он только что сделал, он замирает, моргая, глядя на чашку, как лунатик, пробуждающийся ото сна. В каком-то смысле это не так уж далеко от истины, думает он, кривя губы. За последние два дня ему удалось поспать всего около трех часов, по причине того, что он работал вместе с Роботником, пытаясь закончить презентацию для их высшего руководства до раннего утра. Так что, сегодня утром он, по сути, работает на автопилоте. Что само по себе не было бы проблемой; он более чем способен провести целый рабочий день исключительно на кофеине и упрямстве, если понадобится. Это может стать проблемой только в том случае, если он начнет рисовать долбаные сердечки на латте своего босса. — Нет, — строго говорит себе Стоун, берясь за ложку и снова начиная помешивать латте, уничтожая все свидетельства своей оплошности, вызванной недосыпом. Вместо этого он, пожалуй, начнет все сначала с чего-нибудь невинного и безопасного. Вдохновение приходит в виде бэдника, с любопытством пищащего что-то в его адрес. Дрон парил над его левым плечом все то время, пока агент готовил обычный утренний латте для доктора, и когда он теперь приступает к уничтожению своего искусства, бэдник подает ему звуковой сигнал, длинный, высокий звук, который подозрительно похож на вопрос. — Эй, мы оба знаем, что он позволил бы тебе пристрелить меня, если бы обнаружил что-то подобное в своем латте, — сообщает Стоун бэднику с легким смешком. — И это было бы весело только для тебя, но никак не для меня, так что… Еще один звуковой сигнал, на этот раз почти взволнованный, как будто одно только слово «пристрелить» вызывает у робота радость. Стоун со смехом качает головой и отодвигает от лица радостного маленького дрона, чтобы снова наклониться над чашкой с зубочисткой и молоком, готовый приступить к созданию новой картинки на пене. — Не возражаешь, если я использую тебя в качестве модели, малыш? Он почти уверен, что бэдник на самом деле не понимает, что он говорит, но это нестрашно; ему нравятся маленькие дроны, парящие вокруг него и постоянно что-то щебечущие, и он с удовольствием интерпретирует их звуковые сигналы, как любой ответ, который он сочтет подходящим. Прямо сейчас он воспринимает высокий, резкий писк и щебетание как согласие и начинает набрасывать контуры дрона на пену так быстро, как только может, прежде чем приступить к деталям. Это занимает у него немного больше времени, чем он на самом деле планировал, и, поскольку ему пришлось начинать все сначала, в итоге он немного опоздывает. Осторожно балансируя чашкой, пока он спешит по коридору в лабораторию, Стоун еще раз проверяет свои часы, прежде чем нажать рукой на механизм двери лаборатории. Он опоздал, да, но все равно меньше, чем на минуту. В зависимости от настроения доктора, это либо будет проигнорировано, либо обернется катастрофой. Что ж, посмотрим, как сложится сегодня. Когда он входит в лабораторию, на него обрушивается шквал грохота и шума. Музыка доведена до такого уровня, что каждый такт вибрирует во всем теле, и у Стоуна тут же начинает звенеть в ушах, все это дополняется металлическим лязгом — симфония гения за работой. Переход из тихого и темного коридора в шумную и ярко освещенную лабораторию всегда занимает пару секунд, и Стоун терпеливо ждет, пока его глаза и уши не освоятся с окружением, прежде чем начать искать своего босса. Сегодня его нетрудно заметить. Дальняя часть комнаты полностью занята наполовину готовой моделью пилотируемого модуля, подвешенного на прочных тросах к потолку. Из-под него торчит пара длинных ног, и Стоун может смутно различить голос доктора, который что-то бормочет себе под нос. «Самое сердце бури», — думает Стоун, улыбаясь краем губ, и перекрикивает шум: — Доктор? Я принес твой латте. Раздается последний лязг, а затем грохот, когда что-то небрежно бросают на землю, прежде чем из-под края прототипа появляются две руки. — Наконец-то! — Колеса громко протестующе скрипят, когда Роботник выталкивает доску с собой из-под модуля с такой силой, что его чуть не катапультирует на середину комнаты. С плавной грацией, которую мало кто мог бы ожидать от него, он вскакивает на ноги и двумя большими шагами пересекает комнату, едва не вырывая чашку из рук Стоуна, сердито смотря при этом на своего помощника. — Ты опоздал на сорок пять секунд, прилипала. Оправдания? Стоун моргает, улыбается, протягивает чашку и абсолютно точно не пялится на Роботника, стоящего перед ним в майке без рукавов, раскрасневшегося от напряжения, с растрепанными волосами. Проклятое недосыпание, снижающее его концентрацию, которая призвана блокировать подобные мысли. Агент может только надеяться, что его голос не звучит странно из-за того, как внезапно пересыхает у него во рту, когда он объясняет: — Я впервые попытался нарисовать детального бэдника, доктор. Доктор не издает ни звука удивления, никаких реальных изменений в его чертах — но Стоун работает на этого человека уже больше года, и он приучил себя видеть; замечать, как бровь Роботника немного дергается, желая подняться, и как его взгляд бросается, очень коротко, на чашку в его руке, чтобы проверить правдивость заявления Стоуна. Очень ясно видно, как в ту же секунду острый взгляд Роботника немного смягчается, когда он находит реалистичное изображение одного из своих малышей. Вся серия микровыражений появляется и исчезает в мгновение ока, но Стоун видит, и ему трудно не просиять от гордости. — Хм, — объявляет Роботник почти в ту же секунду, когда его ассистент начинает торжествовать, тяжело вздыхает с сопутствующим закатыванием глаз и разворачивается на каблуках, чтобы вернуться к своей работе. — Ну, в следующий раз делай это быстрее; у нас здесь строгий график! Никаких комментариев по поводу каких-либо ошибок, допущенных в эскизе бэдника; никакой критики по поводу того или иного, что следовало бы нарисовать немного по-другому. Должно быть, ему действительно понравился сегодняшний рисунок, думает Стоун, радуясь, что собеседник больше не смотрит на него, иначе его застукали бы ухмыляющимся, как сумасшедшего. — Конечно, доктор. Приношу свои извинения. От его слов доктор отмахивается небрежным движением запястья; мужчина уже снова начинает погружаться в свою работу, разглядывая вскрытый прототип взглядом, подобным лазерному фокусу, медленно потягивая латте. Король, обозревающий свое королевство, думает Стоун, подергивая губами в улыбке, и поворачивается к своему рабочему месту, запуская почту доктора и календарь. Конечно, он знает, что входит в план на сегодня, поскольку всегда старается запомнить всю неделю доктора до последней детали. Но ему нужно убедиться, что Роботник не удалил запланированное совещание, пока агент не видел. Чудесным образом совещание все еще обозначено там, где и должно быть, и Стоун наигранно издает полу-удивленный звук, как будто он только что его увидел, прежде чем произнести: — Доктор? — Ммммм. — Мы все еще готовы к совещанию с начальством, назначенному на восемь тридцать сегодня? Роботник издает громкий театральный стон, откидывая голову назад, закатывая глаза так впечатляюще, что Стоун искренне удивляется, как они просто не выпадают у него из черепа. Он все еще сдерживает ухмылку при виде предсказуемого драматизма, когда доктор начинает разглагольствовать: — Ты называешь это совещанием? Это все равно, что называть совещанием сборище обезьян, страдающих блохами и чешущих друг другу спины. Или ведро, полное червей, извивающихся друг на друге. Любое слово подойдёт, только не «совещание», Стоун. — Тогда о собрании, — с готовностью успокаивает Стоун, а затем просто ждет ответа на свой первоначальный вопрос. Не смотря на предыдущую вспышку, Роботник достаточно быстро остывает, когда не слышит возражений, гений ещё ворчит пару секунд, но в конце концов обращает все свое внимание на разговор. — Разве у нас недавно не была назначена встреча с ними? — Была запланирована одна, да, но мы кое-как отвертелись от нее под уважительным предлогом. — Точно. И как же нам это удалось на этот раз? Что ты им сказал? — Эксперимент пошел неудачно, и нам пришлось остаться и навести порядок, чтобы устранить, возможно, опасные последствия. — Да, да, это. Думаешь, мы сможем провернуть это еще раз? — Роботник смотрит почти с надеждой, когда присоединяется к Стоуну у экрана со все еще открытым календарем, потягивая свой латте и внимательно изучая встречу и список гостей вместе с ней. Стоун безуспешно пытается не думать о проблеске надежды в глазах гения, как о чем-то ужасно милом, в то время как Роботник продолжает: — Мы могли бы сказать, что я получил травму в результате странного несчастного случая — очевидно, вызванного чужой технологией, а не моей собственной. — Очевидно. — Потому что, разумеется, с изобретениями доктора такого никогда не могло бы произойти. Поджав уголки губ, чтобы не рассмеяться вслух, Стоун обдумывает предложение, прежде чем разочарованно вздохнуть. — Это хорошая идея, но я думаю, что если мы отменим встречу два раза подряд, они могут прислать кого-нибудь проверить, все ли у нас в порядке. — Верно. Черт возьми. — Блеск в глазах доктора гаснет от упоминания проверки, и он мрачно смотрит на ненавистный экран. Но даже он, похоже, не может придумать выхода из этого положения, поэтому он вздыхает, проводит рукой по волосам, взъерошивая их еще больше, и, наконец, сдается с лицом человека, готовящегося встретиться лицом к лицу со своими палачами. — Ладно. Давай потеряем несколько мозговых клеток, слушая болтовню идиотов, Стоун. — Конечно, доктор. — Стоун ждет, пока доктор делает целых три шага к двери, прежде чем понимает, что учёный не останавливается, и ему придется что-то сказать, и очень осторожно указывает: — Доктор? Может быть, все-таки стоит надеть рубашку? — Хм? — На полпути Роботник останавливается и, моргая, смотрит на себя — грязная белая майка без рукавов, без пальто, без перчаток. Он корчит гримасу, залпом опрокидывает свой латте и разворачивается, чтобы направиться к своему рабочему месту, где оставил необходимые вещи. — Очевидно, что именно это я и собирался сделать, прилипала! — Конечно, доктор. Им обоим совсем не требуется много времени, чтобы все подготовить. В то время как доктор переодевается и делает все, чтобы выглядеть самым устрашающим образом, Стоуну остается невысказанная задача собрать необходимые записи и ноутбук доктора. К тому времени, когда Роботник заканчивает сборы и выходит из лаборатории, Стоун уже завел машину и придерживает пассажирскую дверь для другого мужчины. Роботник хмыкает — ни слова благодарности, никогда — и просто проносится мимо своего ассистента и садится в машину. Стоун закрывает за ним дверь и быстрым шагом обходит машину к водительской стороне. — В таком темпе мы должны прибыть раньше всех, — объясняет агент, пристегиваясь и заводя двигатель. — По моей оценке, у тебя должно остаться более чем достаточно времени, чтобы еще раз просмотреть всю презентацию, если потребуется, доктор. Рядом с ним раздается раздраженное ворчание. Стоун смотрит на него краем глаза, чтобы посмотреть, не реакция ли это на что-то, что он только что сказал, — но тут же вынужден прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержать улыбку при виде открывшегося ему зрелища. Роботник прищуривает глаза и прикрывает их рукой, безуспешно пытаясь защитить их от солнца. Как раз в тот момент, когда Стоун поворачивается к нему, мужчина снова хмыкает, громче и раздраженнее, и откидывается на спинку кресла, крепко зажмурив глаза. — Твою мать, почему сегодня так светло! В начале января, когда зима еще крепко держит мир в своих тисках, раннее утреннее солнце на самом деле не такое уж яркое. Но для человека, который проводит большую часть своих дней и ночей в закрытом помещении с искусственным светом, постоянно напряжённо смотря на голоэкраны или чертежи, это очень даже ярко. Роботник просто отвык от естественного освещения, факт, который Стоун отмечал уже несколько раз. Протягивая руку, чтобы поправить солнцезащитный козырек перед доктором, Стоун соглашается: — Сегодня довольно светло. — Угу. Прекрати все время повторять то, что я говорю, ты же не дрессированный попугай, — отвечает Роботник, не открывая глаз. — Просто доставь нас туда побыстрее, чтобы я мог как можно скорее вернуться к настоящей работе. — Конечно, доктор. — Оскорбления скатываются с него, как капли дождя с оконного стекла; он уже давно понял, что они не обязательно носят личный характер, просто так Роботник разговаривает со всеми. Улыбаясь про себя, Стоун переключает передачу и трогается с места. Чем раньше они прибудут, тем скорее они покончат с этим, и доктор сможет вернуться к своей работе. ~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~ Несколько человек отскакивают в сторону, когда двери в конференц-зал распахиваются, ударяясь о стены слева и справа с оглушительным грохотом. Роботник вылетает из комнаты, подобно шторму, с клубящимися вокруг него грозовыми тучами ярости. Стоун следует за ним по пятам, незаметно становясь между разъяренным доктором и другими участниками собрания, выходящими из зала позади них. Малейший физический контакт с любым из этих идиотов прямо сейчас может легко стать искрой, которая зажжет фитиль, будет последним маленьким толчком, который нужен доктору, чтобы взорваться, как атомная бомба. И сейчас он уже очень близок к этому. Разогнавшись так сильно, что едва не врезается в дальнюю стену, Роботник разворачивается на каблуках и сразу же начинает расхаживать, начинает выкрикивать слова с такой скоростью, что каждый слог превращается в снаряд, созданный для того, чтобы резать и убивать. — Три часа. Три чертовых часа траты моего драгоценного времени, времени, за которое я мог бы сделать буквально все, что угодно, и это было бы полезнее, чем слушать этих хнычущих, неуклюжих болванов С IQ АМЁБЫ! Последняя часть произносится достаточно громко, чтобы все те люди, что находятся в коридоре рядом с ними, точно ее услышали. И они всё прекрасно слышат, судя по ледяным взглядам, которые бросаются в сторону доктора. Стоун намеренно встречается с некоторыми из них взглядом, провоцируя их что-то сказать; он поворачивается к доктору только после того, как уверен, что все отвернулись, чтобы избежать нервирующего взгляда агента. Используя приятный тон, стараясь не звучать слишком сочувственно, он успокаивает: — По крайней мере, они сократили время собрания, доктор. Теперь у тебя есть свободное время, чтобы делать все, что тебе заблагорассудится. На этих словах Роботник резко останавливается, а затем поворачивается лицом к Стоуну так внезапно, что агент чуть не отшатывается от удивления, когда оказывается единственным объектом этого горящего взгляда во всей его интенсивности. — О, сократить эту клоунаду было очень верным решением с их стороны, — шипит Роботник, сила грохочет в каждом его слове, как далекий гром, хотя он говорит едва громче шепота. — Если бы они этого не сделали, я бы позаботился о том, чтобы все они стали на голову или две короче. Интересная смесь тревоги и предвкушения захлестывает Стоуна, и он делает медленный, глубокий вдох. Дело в том, что большинство людей ошибочно принимает гневные тирады и громкие вспышки гнева Роботника за самую опасную сторону доктора, хотя на самом деле все наоборот: никогда Айво Роботник не бывает более опасным, более могущественным и более впечатляющим, чем когда излучает совершенное, ледяное спокойствие. Никто не знает этого лучше, чем Стоун. Никто не любит наблюдать за этим больше, чем Стоун. Но как бы он ни восхищался видом кипящего доктора, в таком состоянии Роботник не сможет нормально работать. Обидно, на самом деле, учитывая, что у него теперь есть весь день, чтобы делать все, что ему действительно хочется, поэтому Стоун пытается немного поднять ему настроение. — Может быть, в следующий раз во время собрания ты им так и скажешь? — Он следит за тем, чтобы уголок его рта слегка подергивался вверх, показывая, что он шутит. — Тогда, мы, возможно, сможем выбраться оттуда еще раньше. Несколько быстрых морганий, и часть огня в глазах Роботника гаснет, в то время как его взгляд скользит по чертам лица Стоуна; анализируя, изучая, затем — понимая. Часть ярости исчезает с лица доктора, и он хохочет, проводя рукой по лицу, другая конечность поднимается, чтобы схватить Стоуна за галстук и притянуть его к себе, пока они не оказываются нос к носу и глаза в глаза. — Ты, — начинает гений, голос по-прежнему резкий, но теперь больше похожий на мурлыканье, чем на шипение, — просто не знаешь, как бояться меня, не так ли? Что ж, сердце Стоуна прямо сейчас подпрыгивает к горлу, но это имеет мало общего со страхом. Сглотнув комок, заставляя сердце вернуться на место, агент отвечает, стараясь звучать искренне: — Я сейчас очень напуган, доктор. — Пфффф. — Внезапно Роботник отодвигается, его хватка на агенте ослабевает, и доктор выходит из его личного пространства так быстро, что Стоун спотыкается, падая вперед и вынужден ухватиться рукой за стену. Роботник выпрямляется во весь рост, бесстрастно наблюдая, как Стоун приходит в себя и поправляет костюм. — Проследи, чтобы меня больше не беспокоили этими собраниями как можно дольше, Стоун, или, да поможет мне бог, я сделаю то, о чем абсолютно не пожалею. — Считай, что дело сделано, доктор. — Отряхивая костюм и застегивая пиджак, Стоун рискует бросить осторожный взгляд на своего босса. Кажется, он все еще кипит от ярости, но, по крайней мере, больше не близок к тому, чтобы взорваться. Стараясь говорить медленно и размеренно, Стоун делает попытку: — Доктор? — Мх. — Может, латте мог бы немного поднять тебе настроение? Мгновение, в течение которого лицо доктора дёргается — удивление, интерес, что-то вроде нетерпения мелькает на нем, затем, — Ты принес с собой латте? — На самом деле, полный термос, — уточняет Стоун, сдерживая улыбку. Он знает, что это хорошая идея для таких встреч, как эта. — Он в машине. — В машине. Почему ты оставил его в машине, вместо того, чтобы принести сюда, — Роботник вскидывает руки и закатывает глаза, но это далеко от той самой настоящей ярости, которую он демонстрировал всего несколько секунд назад. Стоун, без сомнения, знает, что это просто вопрос принципа; агрессия ради агрессии. — Ну, по крайней мере, это дает нам повод уйти, как только… В середине тирады Роботник внезапно останавливается, его лицо становится пустым. Озадаченный, Стоун сначала моргает, глядя на другого мужчину, затем следует за взглядом доктора и поворачивается, чтобы посмотреть, что так внезапно привлекло его интерес. На первый взгляд, он не может разглядеть ничего особенного. В коридоре все еще толпятся люди, либо проходящие мимо, либо стоящие небольшими группами для светской беседы. Это явно не то, Стоун хмурится и позволяет своему взгляду блуждать дальше — пока он не останавливается на знакомой униформе и блеске медалей. Он чувствует, как его брови подпрыгивают от удивления. Что здесь делает Уолтерс? Он не участвовал в собрании… Позади него Роботник резко выдыхает и двигается, шурша одеждой. — Встретимся у машины, Стоун. — Доктор?.. — Стоун не получает реакции на свой вопрос; к тому времени, как он оборачивается, чтобы спросить, что происходит, и куда он идет, Роботника уже и след простыл. Агент успевает только в последний раз увидеть фалды плаща доктора, драматично хлопающие перед тем, как они исчезают за углом. Мда, Стоун все время забывает, каким быстрым он может быть. Озадаченный этим внезапным исчезновением — побегом? — Стоун успевает только задаться вопросом, должен ли он следовать за доктором с той же невероятной скоростью, но у него нет шансов реализовать идею до того, как его окликают. Подавив вздох — «конечно, брось меня на съедение волкам, почему бы нет?» — он берет себя в руки и натягивает приятную улыбку, поворачиваясь лицом к коммандеру Уолтерсу. — Добрый день, сэр. — Агент, — весело приветствует его коммандер. Его взгляд сразу же устремляется мимо него, на пустое место, которое Роботник занимал несколько секунд назад. — Ты сегодня без доктора? — У него возникли неотложные дела, сэр, — отвечает Стоун, и глазом не моргнув. — У вас есть какое-то сообщение, которое я мог бы ему передать? К его удивлению, Уолтерс вздыхает так глубоко, как будто Роботнику снова удалось оскорбить нескольких важных людей (чего он не делал; Стоун бы знал), и проводит рукой по своим седеющим волосам таким небрежным жестом, что кажется, он очень близок к тому, чтобы потянуть за них в отчаянии. — У этого человека действительно есть шестое чувство на такие вещи, не так ли? — …Сэр? — Вот, — мужчина постарше достает конверт из своей униформы, просовывая руку за пазуху, между десятками медалей, и протягивает его Стоуну. — Просто… Отдай ему это. И скажи, что он может перестать избегать меня как чумы; я не собираюсь повторять прошлогоднюю ошибку и пытаться его уговорить посетить вечеринку в его честь по этому случаю. Видит бог, после прошлого раза мы все научились не приглашать его ни на что, хоть отдаленно напоминающее светское мероприятие. Стоун машинально берет конверт, голова у него идет кругом. Поскольку он отвечает за всю переписку Роботника, а также за его календарь, он бы знал, если бы была какая-либо попытка пригласить доктора на «светское мероприятие» или что-то в этом роде. Да, было несколько сообщений от Уолтерса с просьбой к Роботнику связаться с ним при первой же возможности, но Стоун послушно удалил их по указанию доктора. Как всегда. В них не было ничего срочного. Так почему же он чувствует, что чего-то здесь не хватает? — Есть ли что-то, о чем вам нужно было поговорить с доктором, сэр? — Он терпеть не может уговаривать, но, похоже, у него здесь нет особого выбора. — Если это снова из-за финансирования, то я всегда могу взглянуть на это вместо доктора, он дал мне доступ… — Нет, нет, не беспокойся о финансировании; это уже обсуждалось вчера, — качает головой Уолтерс, очевидно, либо не замечая, либо не заботясь о том, что он только что перебил агента. — Нет, это не связано с работой и никоим образом не является неотложным. Просто хотелось бы, чтобы он относился к этому чуть менее по-детски. Что-то крепко сжимается в груди Стоуна, что-то с зубами, когтями и защитной стеной шириной в милю. Есть много вещей, с которыми он может смириться, тонна оскорблений, которые он может принять, не моргнув глазом, но он не потерпит, чтобы доктора принижали, хоть в чем-то. О таком человеке, как он, этот идиот смеет говорить, что он ведёт себя по-детски? Стиснув зубы, чтобы не огрызнуться на своего начальника, Стоун выплевывает: — Я не думаю, что «по-детски» — это подходящий способ описать… — Ой, да ладно! — Уолтерс прерывает его во второй раз, неосознанно повышая точку кипения Стоуна еще на одно деление. — А как ещё это описать, если взрослый мужчина убегает от любого, кто просто хочет поздравить его с днем рождения? Можно было бы подумать, что он довольно равнодушен к таким вещам, как старение, но, по-видимому, он более тщеславен, чем показывает… Какое бы бессмысленное бормотание ни извергал коммандер, Стоун его больше не слышит. В его голове голос собеседника превращается в отдаленное жужжание, кровь стучит в ушах, пока он впитывает и пытается осознать этот лакомый кусочек информации. День рождения? У доктора есть — ну да, конечно же у него есть день рождения, но это так скоро? И Стоун понятия не имел об этом? Нет, более того, он понятия не имел больше года, что означало, что Роботник, по-видимому, праздновал свой последний день рождения с начальством, а Стоуна не проинформировали и не пригласили присоединиться. Не имеет значения, что доктор превратил все это мероприятие в фиаско; прямо сейчас Стоун может сосредоточиться только на том факте, что он не знал и не присутствовал там. Он должен знать о таких вещах, верно? Разве доктор не должен рассказывать ему о таком? Ну, вообще-то, нет, не должен. Если подумать, нет ничего удивительного в том, что он не рассказал. Роботник всегда был очень скрытным человеком; все, что они когда-либо действительно обсуждали, — это работа или что-то связанное с работой. Нет никаких причин говорить о таких вещах, как… это. О чем-то личном. Он не должен удивляться. Он не должен чувствовать разочарование. Есть много того, чего он не должен делать, но, похоже, это не имеет значения для того, что он на самом деле чувствует. Отстраненно он осознает, что Уолтерс все еще говорит. Постоянный гул его голоса внезапно становится невыносимым, и Стоун обнаруживает, что выпаливает, не подумав: — Извините, коммандер, но сейчас я должен догнать доктора Роботника. — …ах, да, конечно, — Уолтерс моргает, пораженный тем, что его прервали, но достаточно быстро берет себя в руки, чтобы коротко кивнуть. — Так и сделай. И передай ему то, что я тебе сказал, агент. Стоун не слышал и половины из того, что мужчина говорил последние несколько минут, но все равно кивает. — Конечно, сэр. Они обмениваются высокопарными прощаниями, и их пути расходятся. Все еще чувствуя себя так, словно он ходит во сне, ошеломленный и отстраненный, Стоун спускается на парковку. Как и следовало ожидать, именно там он и находит своего внезапно появившегося босса; Роботник стоит, прислонившись к их машине, выглядя глубоко погруженным во что-то, что он печатает на своем наручном компьютере, но сразу же щелчком выключает устройство, как только его помощник приближается. — Этот разговор отнял у тебя слишком много времени, — огрызается он, скрещивая руки на груди и бросая на младшего мужчину насмешливый взгляд. — Ты там целую чайную церемонию с большим боссом высидел или…? Любой другой, вероятно, был бы выведен из себя из-за того, что его так бросили, а потом еще и отчитали за это, но Стоун просто выдыхает и качает головой, разрываясь между весельем и озадаченным удивлением. Этот человек неисправим. Он не может удержаться от слегка колкого замечания, вертящегося у него на языке: — А ты вдруг так заторопился, доктор… — Всегда не могу сдержать радость, как только вижу, что Уолтерс идет в мою сторону. — Роботник машет рукой, как бы отгоняя наблюдение, затем быстро смотрит на Стоуна, прищурив глаза. — Что? Хочешь что-то сказать, подхалим? Это вызов, если Стоун не разучился различать его интонации, и он инстинктивно понимает, что таким образом гений пытается выяснить, как много Уолтерс ему рассказал. Принимая все это как должное, не позволяя ни одному мускулу на своем лице дрогнуть и выдать его, Стоун спокойно протягивает конверт, который ему вручили. — Коммандер попросил меня передать это тебе. Он позволяет Роботнику без сопротивления вырвать конверт из его слабой хватки, а затем наблюдает, как доктор тут же сминает невинный листок бумаги, как будто это причина всех проблем человечества. Гений не предпринимает никаких действий, чтобы вскрыть конверт. Также никаких объяснений не следует, поэтому Стоун предполагает, что Роботник вообще не собирается рассказывать ему о своем дне рождения. «Он не обязан», — строго напоминает он себе, — «это не мое дело». Если бы он только мог по-настоящему убедить себя в этом. Стараясь избавиться от этого чувства, Стоун решает, что его задача на данный момент — немного подбодрить своего хмурого босса, и небрежно добавляет: — Коммандер также просил передать, что все они извлекли урок, пригласив тебя на мероприятие в прошлом году. Это, по крайней мере, сразу поднимает настроение Роботника; ранее напряженное выражение тает с его лица, как снег в пустыне, и он смотрит вверх с кривой, по-настоящему злой ухмылкой и блеском в глазах, который обещает только хаос и разрушение. — О, правда? Очень жаль; я почти надеялся на возможность повторного выступления. Чувствуя, что тоже начинает улыбаться в ответ, Стоун наклоняется ближе, заинтригованный. — Могу я спросить — что ты сделал? Мне показалось, что он просто в ужасе. Возможно, это было немного чересчур, но поскольку это помогает заставить Роботника светиться от очевидного удовольствия, кто может винить Стоуна в том, что он выложил вопрос напрямую? Доктор громко фыркает и выпрямляется, на мгновение забыв о ненавистном конверте, пока объясняет: — Я преподал им урок, вот что я сделал. Продемонстрировал, почему это не очень хорошая идея — отрывать меня от моей работы ради какого-то бессмысленного сборища самых тупых, самых скучных представителей человечества, и это только потому, что это мой… В этот момент его разгоряченная речь прерывается, и ухмылка сползает с его лица. Стоун осознает свою ошибку в тот же момент, когда доктор осознает свою собственную; обманом заставив его рассказать о событии, произошедшем год назад, он почти заставил доктора рассказать о том дне рождения, о котором он абсолютно не хотел говорить. Черт возьми. Не способный что-либо с этим поделать, Стоун с нарастающим чувством страха и разочарования наблюдает, как многие, многие защитные механизмы Роботника снова возвращаются, растерянное выражение исчезает за щитом из надменного раздражения. — …Неважно, — заканчивает Роботник, громко хмыкая и взмахивая рукой, поворачиваясь на каблуках. — Садись в машину, Стоун. Нам давно пора вернуться к работе. — Конечно, доктор. На этот раз ему не нужно держать дверь открытой для доктора; Роботник позаботится об этом сам, чтобы обязательно громко хлопнуть ею по дороге. Стоуну хватает полсекунды, чтобы оказаться там, где его никто не видит, чтобы тихо вздохнуть про себя и задаться вопросом, когда же этот день начал катиться под откос. Из-за банального собрания. Всего лишь из-за упоминания дня рождения. Он просто должен полностью забыть об этом. И опять же, он прекрасно знает, что не сможет сделать то, что должен. ~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~ В свою защиту Стоун может сказать, что на самом деле вовсе не планирует нарушать правила… и заодно несколько законов. Когда он загружает компьютер и входит в базу данных агентства, он ищет только одну определенную информацию. Только какое-нибудь примечание или смутное указание, подтверждающее или опровергающее заявление коммандера Уолтерса. Конечно, Стоун не осмеливается слишком пристально обдумывать то, почему ему так важно — скорее даже необходимо — убедиться в этом. Он говорит себе, что это только потому, что знать о подобных вещах — часть его работы. Его не должен застать врасплох вопрос, ответ на который он мог бы просто посмотреть, верно? Верно. И все же… когда поиск приводит его только к странице с мигающим предупреждением «результаты не найдены», разочарование и фрустрация настолько глубоки, что удивительно легко спонтанно принять решение все же нарушить пару законов. Только один беглый взгляд, говорит себе Стоун, пока его пальцы летают по клавишам, вводя команду за командой, чтобы обмануть брандмауэры Пентагона, взломать несколько паролей и проникнуть через черный ход в их базу данных. Просто чтобы быть уверенным. Ему требуется чуть меньше тридцати минут, чтобы добраться туда, куда ему нужно; по его мнению, это позор для обороны правительства. В рекордно короткие сроки перед ним открывается досье Роботника. Или, по крайней мере, большая его часть; более восьмидесяти процентов из него затемнены, строчки за строчками скрыты за черными прямоугольниками. Стоун, конечно, мог бы это исправить, но он не хочет или не смеет этого делать. Это не то, для чего он здесь. Он прокручивает страницу вниз совсем немного, мимо имени и места рождения — последнее он старательно не читает, — пока не находит то, что ищет. 17 января. Через пять дней. Уолтерс был прав. Можно это отпраздновать, подобное вряд ли когда-либо повторится. Откинувшись на спинку стула, Стоун выдыхает и проводит рукой по волосам. Хорошо. Теперь у него есть то, чего он хотел, но… что с этим делать? Самым безопасным было бы просто проигнорировать эту информацию. В конце концов, судя по легкомысленному замечанию Уолтерса и поспешному отступлению Роботника, доктор не слишком любит свой собственный день рождения или, по крайней мере, не любит, когда другие поднимают шум по этому поводу. Но Стоун не хочет это игнорировать. Дни рождения — это празднование существования человека, верно? Чтобы показать ему, что кто-то благодарен за то, что он есть; что кто-то рад возможности быть знакомым с ним. Благодарность — лишь мизерная часть того, что Стоун чувствует к Роботнику и своему шансу поработать с этим блестящим человеком. Принять решение несложно. Выпрямившись, Стоун бросает последний взгляд на дату и начинает закрывать файл и двигаться в базе данных в обратном направлении, стараясь замести следы, чтобы никто даже не заметил, что он там был. Лучше поторопиться. У него есть всего пять дней, чтобы найти подходящий подарок для доктора. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ По мнению Стоуна, 17 января наступает слишком рано. Чем ближе дата, тем сильнее он начинает нервничать. Почти смешно, насколько он на самом деле встревожен; он в своей жизни буквально бывал под обстрелом, взрывами бомб и получал ранения за людей, которых должен был охранять, но он не может вспомнить, когда в последний раз он так нервничал из-за чего-либо. Выбор подарка уже становится испытанием; завернуть его становится почти невозможно из–за его дрожащих рук, и к тому времени, когда он приходит в лабораторию 17–го числа — слишком рано, намного раньше, чем обычно, — он близок к тому, чтобы передумать, спрятать свёрток внутри своего костюма до конца дня и выбросить его как можно скорее, когда он вернется домой и никогда больше не думать об этом. Ой, ну хватит уже, говорит он себе, но его мысли снова бегут по кругу в голове. Так. Доктор либо наденет их, либо выбросит. Ничего страшного не произойдет. Вот, если бы ему только удалось в это поверить. Встряхнувшись, он решает использовать дополнительное время, которое у него есть, чтобы проскользнуть на кухню лаборатории и приготовить латте, чтобы принести доктору, когда выйдет его встречать. Будем надеяться, это послужит предложением мира, если все остальное пойдет не так. Вооружившись небольшим свёртком и обжигающе горячим латте, он вскоре направляется в лабораторию, прислушиваясь к любому шуму, который мог бы подсказать ему, в каком настроении сегодня доктор. Ему кажется, что он может различить слабую музыку сквозь звуконепроницаемые стены, что обычно указывает на хорошее настроение. Обычно. Это мало о чем говорит. Дверь лаборатории открывается с тихим шипением, как только система безопасности сканирует его сетчатку, и Стоун ныряет в похожую на пещеру комнату за ней, крича на ходу: — Доктор? Никакого ответа. Что не так уж удивительно, учитывая мигающий свет и такую громкую музыку, что Стоун чувствует, как она вибрирует в его грудной клетке. Он мог кричать до хрипоты, а другой его вообще бы не услышал. Он оглядывается и хмурится, когда не может разглядеть никаких резких движений, никаких беспорядочных танцев или опасно плавных движений (не многие знают, что Роботник может так двигаться, и это всегда заставляет Стоуна немного краснеть, когда он это видит). Пытливый взгляд Стоуна блуждает по комнате, медленно привыкая к постоянной смене темных теней и красочного освещения, пока… Вот он где. Роботник сидит перед своим рабочим местом спиной к двери, в наушниках, одна нога покачивается, а голова подпрыгивает в такт, который Стоун не слышит. Ой. Значит, это не просто фоновая музыка, пока он работает. Это танцевальный прорыв-открытие. Доктору, вероятно, пришла в голову новаторская идея в разгар танцевальной паузы, и он сел, чтобы сделать заметки, когда музыка все еще звучала на полную мощность в наушниках. Стоун недолго колеблется в дверях, раздумывая, стоит ли ему уйти и вернуться позже или рискнуть побеспокоить доктора. А, к черту все это. Он сойдет с ума, если ему придется прождать еще хотя бы немного. Стараясь двигаться так, чтобы как можно скорее попасть в поле зрения Роботника, он пересекает разделяющее их расстояние и останавливается у стола рядом с локтем доктора, слегка взмахивая рукой, чтобы попытаться привлечь внимание собеседника. Это работает. Плохо. От внезапного жеста рядом с ним Роботник вскакивает со своего места, из него вырывается испуганный визг. Это движение получается настолько резким, что стул практически улетает из-под доктора, и вместе с ним учёный теряет остатки своего и без того шаткого равновесия. С размахиванием конечностей и громким треском Роботник кувырком падает навзничь. — Доктор! — Сердце подскакивает к горлу, Стоун оставляет чашку и пакет на столе и ныряет к другому мужчине, чтобы помочь ему подняться. Прежде чем он достигает своей цели, музыка резко обрывается, и голос Роботника теперь очень хорошо слышен во внезапной тишине: — Я в порядке, но не благодаря тебе! Стоун вздрагивает, едва удерживаясь от гримасы. Не очень хорошее начало для сегодняшнего утра. — Я… невероятно сожалею, доктор, я действительно не хотел… — Да я уж надеюсь, что ты этого не хотел. — Поднимаясь на ноги гораздо осторожнее, чем обычно, Роботник издает почти беззвучный стон, прижимая руку к затылку. Только когда он убеждается, что не получил никаких травм при падении, он медленно переводит пронзительный взгляд на своего ассистента, уголок его рта опускается, когда он требует: — Что такого важного ты хотел сказать, что побеспокоил меня в… В середине его тирады на ближайшем экране появляется циферблат, и его брови выгибаются дугой. — …Хм. Ты рано. Даже по твоим меркам. — Да, я на самом деле… — Он делает паузу, сомневаясь. Это его последний шанс передумать. «Теперь я просто веду себя глупо», — ругает себя Стоун, качая головой. Не позволяя себе больше колебаться по этому поводу, он берет свёрток и поворачивается. — На самом деле, у меня кое-что есть для тебя, доктор. Очевидно, что уже сама по себе эта фраза является отклонением от их обычного сценария; Роботник, уже в процессе поднимания своего стула, делает короткую паузу, прежде чем медленно перевести глаза на руку, которую протягивает Стоун, а вместе с ней и свёрток. Под сверхъестественно острым взглядом на маленький прямоугольник, завернутый в черную глянцевую бумагу и украшенный красными и золотыми лентами, кажется, что этот маленький предмет просвечивается рентгеном. Затем Роботник открывает рот, и все начинает катиться под откос. — Оберточная бумага и ленты существуют только для того, чтобы мусорить и радовать детей или взрослых с умственными способностями последних. Стоун чувствует, как его улыбка сползает, пораженный ровностью тона доктора, прежде чем поспешить исправиться; он может сказать, что не совсем правильно понял. — Оу… Я не знал; иначе я бы отказался от… — Что именно это всё, — прерывает его Роботник, не отрывая взгляда от свёртка; он делает круговой жест кистью, указывая на него для наглядности, но не делает движения, чтобы взять его, — должно означать, Стоун? Все идет ужасно неправильно. Стоун уже за милю ощущает, что это закончится катастрофой, если продолжится в том же духе, немного похоже на наблюдение за автомобильной аварией в замедленной съемке. Он ничего так не хочет, как отступить, спрятать подарок и уйти, но доктор задал ему вопрос, и он никак не сможет выбраться из этого без честного ответа. — Это подарок на день рождения. Для тебя. Наконец, Роботник поднимает глаза от свёртка, будто это ядовитая змея, готовая его укусить, и встречается взглядом со Стоуном. На его лице насмешка, выражение издёвки и такого гнева, подобного которому Стоун не видел в свой адрес уже больше года. Агент почти отшатывается от него, как будто его ударили физически, но обнаруживает, что не может сдвинуться с места, пригвожденный этим лазерным взглядом. — Подарок на день рождения, да? — В голосе Роботника слышны только презрение и насмешка, и он громко и невесело фыркает. Прежде чем Стоун успевает среагировать, доктор вырывает коробочку из его ослабевшей хватки и одним решительным рывком срывает с неё обертку и ленты, не обращая внимания на то, как аккуратно она была упакована. Белую крышку коробки постигает та же безжалостная участь, и доктор без колебаний выкидывает ее через плечо. Роботник достает пару солнцезащитных очков из маленького углубления, медленно поворачивая аксессуар, чтобы рассмотреть его со всех сторон. Таким образом, Стоун получает возможность еще раз хорошенько рассмотреть их; гладкие, черные и элегантные солнцезащитные очки, сделанные на совесть, противоударные, дизайн будет сочетаться с любым нарядом доктора. Они казались такой хорошей идеей, когда ему это пришло в голову, но теперь… — Солнцезащитные очки, — Роботник произносит это слово так, как кто-то другой сказал бы «мерзость». — Объясни. Он этого не хочет. Он действительно, в самом деле не хочет этого делать. Но, как марионетка, управляемая своим кукловодом, — нет, подобно роботу, реагирующему на команду доктора, Стоун обнаруживает, что открывает рот, чтобы ответить: — Я подумал… поскольку солнечный свет иногда тебя сильно раздражает… Это показалось мне подходящим… — Подходящим подарком для меня на день рождения? — Солнцезащитные очки со стуком падают обратно в коробку; это заставляет Стоуна подпрыгнуть, как от выстрела из пистолета. Одна рука теперь свободна, и Роботник щелкает пальцами, чтобы снова привлечь внимание своего ассистента. — Какой сегодня день, Стоун? — 17-е число… — Бзззззз, уже неправильно. Правильным ответом было бы: мне все равно. Знаешь почему, Стоун? Потому что мне все равно. И тебе тоже должно быть всё равно. Даты, будни, дни рождения — все это не имеет значения. Все, что тебе нужно знать, это в какой день ты должен явиться сюда на работу, а в какой нет, и все. Ты действительно думаешь, что меня волнует, в какой день я родился? Во время своей тирады Роботник начинает расхаживать; узкие круги, взад-вперед, взад-вперед, прямо перед своим рабочим местом. Явный признак того, что он взволнован. Резко повернувшись на каблуках, доктор останавливается прямо перед своим ассистентом и нетерпеливо щелкает пальцами у него под носом. — Кстати, ты можешь ответить на этот вопрос. Давай, говори; просвети меня в своих невероятно глупых рассуждениях по этому поводу. Ты думаешь, меня это волнует? Думаешь, кого-либо это волнует? Честно? Стоун думает, что Роботника это волнует — на самом деле, даже очень. Иначе он не набросился бы на него так, как сейчас. Но это не очень хороший ответ. А самый честный ответ — меня это волнует — вполне возможно, еще хуже. Чрезвычайно опасно вдобавок ко всему. Поэтому он проглатывает оба этих ответа и вместо этого довольствуется извиняющимся: — Прости, я подумал… — Ты подумал, — огрызается Роботник, прерывая Стоуна и заставляя агента вздрогнуть, как будто его ударили. Это действительно похоже на удар, когда гений продолжает. — Подумал. Ты продолжаешь упоминать это слово, как будто знаешь, что оно означает. Ладно, удиви меня, прилипала, — о чем же ты подумал, когда пошел и купил мне это? Что я буду прыгать от радости из-за милого маленького аксессуара? Что я буду тебе безумно благодарен? Похвалю тебя? Может быть, даже отпущу тебя домой пораньше из чувства глубокой благодарности? Я не думаю, что ты на самом деле надеялся на прибавку к зарплате, иначе не выбрал бы подобную дешевку. Солнцезащитные очки обошлись агенту в небольшое состояние, так как они были выполнены на заказ в соответствии с его очень специфическим запросом. Тогда это не имело значения; сейчас это тем более не имеет значения. Деньги — не проблема, сказал он себе, выбирая подарок, если он ему понравится… Сглотнув через слишком сжатое горло, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, а выражение лица было бесстрастным, Стоун уверенно отвечает: — Я просто подумал, что они могут тебе понравиться, доктор. — Я просто подумал, — повторяет Роботник высоким и насмешливым голосом. Он закатывает глаза и отмахивается от объяснений, как от назойливой мухи. — Послушай, Стоун, что бы ты ни надеялся получить от этого своего маленького подарка, немедленно выбрось это из головы. Единственное, ради чего ты здесь, — это работа. Работа, работа, работа. Это все, что здесь имеет значение; это все, что имеет значение для меня. Так что сосредоточься на этом, предоставь думать мне, и самое главное — не приноси мне ничего, кроме того, о чем я прямо прошу. Если ты будешь пытаться заполнить мою лабораторию мусором, это не принесет тебе здесь никаких бонусов. Последний взгляд, полный отвращения на солнцезащитные очки, и Роботник испускает вздох, похожий на ругательство, и отбрасывает упаковку и ее содержимое в сторону. Она летит по идеальной дуге, прежде чем с металлическим грохотом упасть в ближайшую мусорную корзину. В тандеме с грохотом Стоун чувствует, как что-то трескается и падает в его груди. Роботник отряхивает руки и возвращается к своему рабочему месту, властно прищелкивая пальцами. — Теперь, когда с этим покончено, принеси мне латте, подхалим, а потом возвращайся к работе. Он даже не заметил стакан с кофе, который Стоун поставил для него на стол, слишком занятый подарком и его скрытым смыслом. Стоун медленно вдыхает, а выдыхает еще медленнее. Собирает кусочки себя обратно и удерживает их вместе в ненадежно дрожащей маске самообладания и спокойствия. — Сию минуту, доктор. Молча забирая со стола нетронутый латте, Стоун разворачивается на каблуках и покидает лабораторию, на автопилоте направляясь на кухню. Он не возражает, чтобы его отослали прямо сейчас; нет, он даже приветствует это. Он рад тем нескольким моментам, когда за ним не наблюдают. Некому прокомментировать, когда он стоит там, тупо уставившись на работающую кофемашину. Некому указать на его прерывистое дыхание или на то, как почти незаметно дрожат его руки. Никто не узнает, какая мысль крутится сейчас у него в голове. О чем он только думал?!