Coffee and Mayhem

~~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~ Стоун всегда был прилежен во всем, что он делает. Ему нравится быть собранным, быть готовым еще до того, как сделать первый шаг. Поэтому он делает своеобразную домашнюю работу, прежде чем составить план того, как получить должность ассистента Роботника. Он поднимает все доступные файлы, а также некоторые из тех, что совсем не должны быть доступны. Заметки, оставленные начальством о том, почему был уволен тот или иной ассистент, и на основании каких аспектов была выбрана замена; личные дела агентов, особенно тех, кто сломался под железной рукой доктора и полностью уволился с работы. Он скрупулезен, копает глубоко и не упускает ни одной детали. А деталей немало. Оказывается, нет никакой закономерности в том, к чему именно Роботник придирается в поведении своих помощников, нет закономерности в том, почему он так над ними издевается. Иногда это происходит из-за простых вещей, таких как забытая встреча или неправильно поданый инструмент. В других случаях имеют место быть действительно серьезные нарушения, когда причину увольнения объективно можно понять; например, разрушенный из-за небрежности проект. Но это всегда что-то новое, а иногда причины нет вовсе. Позже Стоун в конце концов понимает, однажды, сидя в комнате для персонала с открытым перед ним ноутбуком, повернутым так, чтобы экран был незаметно прикрыт его телом от любопытных взглядов проходящих мимо людей. Он откидывается на спинку стула, сложив пальцы домиком, и позволяет осознанию проникнуть в его мысли, осторожно проворачивая его, чтобы рассмотреть со всех сторон. Роботника выводит из себя не что-то, что делают приставленные к нему агенты. А сам факт того, что они вообще к нему приставлены. У него нет права голоса в этом вопросе, размышляет Стоун, пролистывая вкладки и окна. Агентство навязывает ему ассистентов, а он делает все, что в его силах, чтобы заставить начальников пожалеть об этом. Эта мысль заставляет агента криво усмехнуться. Этот тихий — а иногда не очень тихий — бунт Роботника, в некотором смысле вызывает у Стоуна восхищение. В его карьере в агентстве было много случаев, когда ему хотелось сорваться на своем начальстве, из-за какой-нибудь несправедливости, и он, конечно, мог бы это сделать… но это всегда грозило слишком большими проблемами, краткий миг удовлетворения не стоил последствий. Хорошо. Очевидно, Роботника не волнуют никакие последствия. Наверное, он вообще смеется над ними. Может быть, даже наслаждается всем этим. Позади него раздаются шаги, и Стоун нажимает на определенный ярлык, который надежно закрывает все открытые окна и открывает другой, менее подозрительный набор из них. Секунду спустя Фрэнк тяжело опускается на стул напротив него, полностью пропуская приветствие и вместо этого торопливо говоря: — Он добрался до Смита. — Кто? — спрашивает Стоун с легким интересом. Если с ним не могут вежливо поздороваться, то и он не собирается. — Роботник! Кто еще? Фрэнк на самом деле выглядит расстроенным, когда Стоун смотрит поверх своего ноутбука, теперь проявляя интерес. На самом деле, сначала он хотел с сарказмом спросить, кто такой Смит, но после того, как его коллега называет одно конкретное имя, сарказм — последнее, что у агента на уме. Он переключает все свое внимание на разговор, закрывая свой ноутбук. — Что ты имеешь в виду, он добрался до него? — Агент Смит — Джо — был приставлен к нему на прошлой неделе, — Фрэнк трет подбородок, сморщив нос. — Я даже не знал, пока не услышал, что сегодня Смит был уволен! Ого, значит, Смит продержался почти целую неделю? Удивительно, учитывая резкий характер этого человека, который Стоун заметил в тот момент, когда впервые встретил его. Такая взрывная личность в тесном контакте с самим доктором Роботником? Он мог бы поспорить, что этот человек не протянет и одного полного дня. — Значит, доктор уволил его сегодня? — Нет, нет, нет! — Фрэнк размахивает руками, как будто даже это предположение является оскорбительным. — Агентство уволило его после того, как он сам уволился с должности в лаборатории! Сказали, что он не годится для этой работы! — Что же он сделал? — Ничего! Это все Роботник виноват, я тебе говорю! Знаешь, что я слышал? — Хлопнув обеими руками по столешнице, Фрэнк наклоняется, хмурый взгляд затмевает его обычно ясные глаза. — Ходят слухи, что Роботник прикрепил к нему бомбу и притворился, что позволит ей взорваться! Насколько это отвратительно?! Ха, странно. Это кажется чрезмерным даже по стандартам доктора. Ни в одном файле во время исследований Стоуна даже намека не было на то, что Роботник хотя бы пальцем тронул кого-либо из агентов, он ни разу не причинил физического вреда приставленным к нему людям; речь всегда шла только о поведении, оскорблениях и невыносимой рабочей обстановке, но никогда о реальном вреде здоровью. Стоун ловит себя на том, что просто так не хочет верить слухам. Природа слухов, как он слишком хорошо знает, такова, что они искажаются до тех пор, пока в них не останутся лишь отдаленные отзвуки правды. Фрэнк, очевидно, не разделяет тех же опасений; он принимает услышанную информацию за чистую монету; его следующие резкие слова подтверждают это. — Я имею в виду, любой бы психанул после чего-то подобного! И потом у них ещё хватает наглости уволить его, потому что он, видите ли, не смог справиться с тем, что его чуть не подорвали?! Несмотря на все свое раздражение непрофессиональным поведением Фрэнка, которое обычно испытывает Стоун, он не настолько жесток, чтобы указывать, что вероятность быть подорванным бомбой на самом деле является угрозой, с которой многим агентам вообще-то приходится сталкиваться на регулярной основе, так что, возможно, паническая реакция из-за чего-то подобного более красноречиво говорит о Смите, чем Фрэнку хотелось бы верить. Отбросив эти мысли в сторону, Стоун предполагает: — Ну, может быть, они потом ещё восстановят его после того, как он отдохнёт и придет в себя. Он сильно сомневается в этом, но, похоже, другой мужчина мог бы в это поверить. И действительно, возмущение Фрэнка сдувается, как лопнувший воздушный шарик, и он выдыхает. — Да… Я надеюсь, что так и будет. Иначе это было бы несправедливо. Стоун с некоторым любопытством наблюдает за сменой настроения. — Я не знал, что вы и агент Смит были так… близки. На самом деле, он даже ни разу не видел, чтобы они разговаривали, если быть совсем точным. — Ой, э-э, да нет, — теперь, выглядя немного смущенным, Фрэнк чешет нос, пожимая плечами. — Мы не… не были. Ему нравилось держаться особняком. Но! Не в этом дело! Дело в том, что уволить следует не Смита. Они должны уволить дока за то, как он обращается с людьми! Я имею в виду, бомба, серьезно?! Фраза «это всего лишь слух» скорее всего, расстроит Фрэнка еще больше, а более саркастичная «пустая трата хорошей бомбы» может просто разрушить облик Стоуна как хорошего коллеги. Поэтому вместо этого он отвечает: — Это может быть затруднительно. Он довольно важная фигура здесь. — Это не значит, что ему должно быть все дозволено! Кхгм… — С силой откидываясь на спинку стула, Фрэнк хмуро скрещивает руки на груди — выражение настолько мрачное, что Стоун даже не ожидал, что он так умеет. Указывая пальцем на Стоуна, Фрэнк заявляет: — Говорю тебе, если когда-нибудь выбор падет на одного из нас — мы откажемся. Этот псих ни за что нас не получит! На этот раз сдержать рвущуюся наружу улыбку невероятно сложно. Стоуну приходится изо всех сил бороться со своим выражением лица, заставляя себя сделать глубокий вдох, чтобы не рассмеяться вслух. — Конечно. Что бы сказал Фрэнк, размышляет Стоун, продолжая слушать разглагольствования собеседника и скользить пальцами по краю ноутбука, если бы узнал, что Стоун собирается собственноручно подать заявку на перевод на эту должность? ~~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~~ Стоун не настолько наивен, чтобы думать, что быть выбранным на должность ассистента Роботника вообще будет легким делом. Благодаря знаниям полученным в ходе своих исследований, тонкому допросу Фрэнка и доступу к некоторым файлам, к которым у него вообще-то не должно было быть никакого доступа, он выясняет, что агенты, которые были отобраны для работы раньше, были агентами довольно низкого уровня; агенты с очень небольшим количеством опыта активной службы за плечами и без каких-либо заслуживающих внимания достижений. Расходный материал, те, которых можно было бы легко заменить, если вдруг отношение Роботника действительно заставит их полностью уйти из агентства. Сам Стоун не числится в их рядах. Его заменить будет, ой, как непросто, а список его достижений и навыков действительно достаточно длинный. В этом нет сомнений; агентство будет бороться изо всех сил, чтобы удержать его в своих когтях, не желая рисковать потерей ценного сотрудника ни в пользу отставки, ни в пользу отдела доктора. Тем не менее, Стоун не сдастся, даже не попытавшись. Для начала, он попробует законный и правильный способ ведения дел. В тот же день, когда состоялась презентация и его решимость окрепла, он садится и пишет запрос о переводе, в частности, о перераспределении в отдел Роботника. С письменным предложением в руках он направляется прямо к своему начальнику — О, конечно, не к его нынешнему начальнику в отделе, в котором он работает на данный момент. Этот идиот даже не знает, кто такой Стоун, на самом деле, ему было достаточно поверхностно ознакомиться с личным делом агента, чтобы решить, что тот сможет хорошо выполнять свои обязанности на офисной должности; остальная информация была скрыта от него в силу его слишком низкого ранга. Нет, Стоун берёт свой запрос и идет с ним прямо к своему настоящему начальнику; единственному, кто действительно может решить, где он будет работать в настоящее время. Реакция, которую он получает, именно та, которую он ожидал; его начальник бросает один взгляд на запрос, делает паузу, перечитывает его еще раз и недоверчиво качает головой. — Роботник, — говорит он или, скорее, выплевывает, как будто одно это слово оставляет неприятный привкус у него во рту. — Ты что, хочешь работать на доктора Роботника? Хотя ответом на это было бы немедленное, громкое «да», Стоун просто наклоняет голову. — Похоже, найти кого-то подходящего на эту должность довольно трудно, сэр. Все лицо другого мужчины искажается такой страдальческой гримасой, что кажется, это почти физическая боль. — Можно и так сказать. — Я был бы рад помочь, если потребуется. Скромное предложение помогает собеседнику немного расслабиться, но его челюсть все еще упрямо сжата, в то время как мужчина потирает подбородок, еще раз пробегая глазами по бумаге. — Это, безусловно, говорит в твою пользу, агент, — ворчливо признает он, затем качает головой и решительно откладывает запрос в сторону. — Но это совершенно не соответствует твоим способностям. Тебе нет необходимости опускаться до этого уровня. Не соответствует его способностям… Что за нелепость. Уже несколько месяцев его используют только для того, что не соответствует его способностям, как и много раз до этого. Оправдание в лучшем случае слабое, а в худшем — наглая ложь. Что ж, ладно. Если они собираются играть в эту игру — план Б. Стоун чешет щеку, делая вид, что сдерживает тихий вздох. — Разумеется, я понимаю. Просто это… показалось мне достаточно непростой задачей, сэр. С едва заметной улыбкой Стоун наблюдает из-под ресниц, как слова проникают внутрь сознания его начальника и пускают корни, начинают прорастать тревогой. Мыслительный процесс его собеседника для него ясен как божий день — они не могут позволить ему заскучать, не могут рисковать его незаинтересованностью в работе или, что еще хуже, допустить его увольнение. Намека на то, что его текущей работы мало, чтобы занять его, уже достаточно, чтобы заставить его босса очень явно начать потеть. Резко прочистив горло, пожилой мужчина хмурится, снова обращаясь к запросу Стоуна. — Ну, если ты ищешь чего-то посложнее, агент… Утверждение достаточно открытое, чтобы на самом деле не быть вопросом, но то, как оно повисает в воздухе, требуя реакции Стоуна, чтобы исключить все сомнения, превращает его в вопрос. Агент слегка пожимает плечами, наклоняет голову. — Я бы не возражал против чего-нибудь более вызывающего, сэр. Это ответ — «Да». Беспокойство его начальника только заметно усиливается. — Хорошо, — он резко прочищает горло и отодвигает свой стул, чтобы подкатиться к стопке папок на краю своего стола, начиная быстро перебирать и сортировать их. — В таком случае, посмотрим, что я смогу для тебя сделать. Способности агента твоего калибра не должны тратиться впустую на такую работу, как игры в половую тряпку для Роботника и его прихотей, но, возможно, здесь для тебя есть что-то более подходящее твоему уровню… — Я был бы очень признателен, сэр. Большое вам спасибо. Не проходит и десяти минут, как Стоун выходит из офиса с папкой в руках и новой временной должностью. Работа телохранителем генерала, из всех возможных. Это задача на один раз; генералу нужен охранник только на один вечер и одно мероприятие. Очевидно, это не та работа, о которой просил Стоун, но она была призвана послужить достаточно приятным изменением его повседневной жизни. Он открывает тонкую папку и просматривает ее, получая краткое представление о человеке, которого он должен сопровождать и о самом мероприятии. Какой–то генерал — не слишком известный или важный, исходя из того, что он никогда раньше о нем не слышал. И это какой-то… благотворительный вечер? Стоун фыркает, когда читает это, почти закатывая глаза. Больше похоже на светский раут для заведения новых знакомств и установления контактов с людьми, находящимися у власти. Благотворительность в лучшем случае занимает пятое место после общения, сплетен, еды и питья. Ну что ж. Стоун захлопывает папку, в которой все равно не так уж много интересного, и засовывает ее в свой костюм. Это не сложная работа, все еще скучная сама по себе, но, по крайней мере, смена обстановки. Всё-таки можно хотя бы попробовать уловить какие-нибудь интересные лакомые кусочки сплетен, которые могли бы оказаться полезными в долгосрочной перспективе. А заодно перехватить немного вкусной еды на халяву. На сегодняшний день он больше ничего не может сделать, пока что приблизившись к своей первоначальной цели менее чем на полшага. Он останавливается и тихо смеется, качая головой от раздражительных мыслей на самого себя. Он хорош в том, чтобы ждать, да, он всегда был достаточно терпеливым, но прямо сейчас он хочет только эту должность, и никакую другую. Все остальное, естественно, будет казаться чем-то второстепенным по сравнению с этим. Терпение, поучает он себя. Он получит эту работу, даже несмотря на то, что его начальство хочет держать его подальше от нее. Если это означает, что ему придется выполнять множество разных, более скучных заданий, чтобы достичь своей цели, тогда что ж. В своей карьере он проходил и через худшее. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ Генерал Миллер, работодатель Стоуна на этот вечер, — полный пожилой мужчина с залысинами и явным отсутствием стержня. По дороге на благотворительный вечер он несколько раз нервно потирает вспотевшие ладони друг об друга и не раз ужасно вздрагивает, когда забывает о присутствии Стоуна, а затем вспоминает о нем, когда оборачивается и видит своего телохранителя прямо у себя за спиной. Он не слишком хорошо умеет скрывать свои нервы; а также довольно плохо маскирует свой страх перед агентом, который следует за ним, как тень, при помощи резких слов и приказов, которые он отдает дрожащими губами. Стоун полагает, что мужчина чувствовал бы себя намного увереннее, не будь у него телохранителя вовсе; но на таких мероприятиях, как это, каждый второй приходит со своей маленькой свитой, и появиться здесь одному равносильно тому, чтобы прыгнуть раненым в бассейн, полный акул, — не самая хорошая идея. С некоторой обреченностью Стоун старается быть как можно более ненавязчивым, старается молчать и сосредоточиться на вождении, отвечая только «да, сэр» и «конечно, сэр», когда Миллер обращается к нему напрямую. В остальное время он занят только дорогой, отмечая, где именно они находятся и по какому маршруту едут. — …не держись слишком близко ко мне, — приказывает Миллер, когда машина подъезжает к месту назначения, глядя в отражение в окне и поправляя галстук. — Я знаю, что тебя наняли для моей защиты сегодня, так что, очевидно, что ты будешь маячить рядом, но мне не нужно, чтобы кто-то знал, что ты со мной. Понятно? Стоун бросает взгляд на другого мужчину в зеркало заднего вида; с ухмылкой отмечает, что его галстук теперь сидит ещё более криво, чем раньше, и говорит только: — Понятно, сэр. Отрывистый кивок — это все, что он получает в ответ, прежде чем генерал многозначительно указывает на дверь машины. Стоун сдерживает очень красноречивый взгляд и жест и послушно выскальзывает из машины, обегая ее, чтобы открыть дверь для своего работодателя. Миллер проходит мимо него, не поблагодарив, и оставляет Стоуна следовать за ним размеренным шагом. К тому времени, как они приближаются к большим двойным дверям, генерал Миллер начинает идти быстрее, явно желая увеличить дистанцию между собой и Стоуном. Благодаря коротким ногам другого, Стоун мог бы легко догнать его, но он позволяет тому убежать, использует время пока его не видно, чтобы закатить глаза в спину мужчины. Это прекрасно, что ему не нужно оставаться приклеенным к цели, если честно, он сам предпочел бы сохранять некоторую дистанцию. У двери возникает короткая пауза, Миллер ждет, пока портье найдет его имя в списке гостей и заберет его пальто, чтобы повесить среди десятков других в гардеробе. Стоуна не представляют и не спрашивают, могут ли они взять его пальто; не то чтобы оно у него было. Таким образом, у него есть время, чтобы получить обзор помещения, ища возможные точки входа или пути отступления больше по привычке, пока Миллер, проходящий дальше в зал, не вытягивает его из размышлений, и агент неохотно следует за ним. — Не забывай, — бормочет Миллер уголком рта, как только Стоун подходит к нему. Он вытирает потные руки о штаны, оставляя пятна, которых сам не замечает. — Не слишком близко. Я не хочу, чтобы ты весь вечер дышал мне в затылок. Поскольку он находится за спиной другого, Стоун незаметно кривит губы в недовольной гримасе и закатывает глаза. Генерал, возможно, вообще был бы не против оставить его швейцару, как пальто; разве он не знает, что телохранитель должен оставаться рядом? Зачем вообще его наняли, если генерала так сильно беспокоит его приватность? — Конечно, сэр. Они входят в холл через двойные двери, и сразу же негромкие разговоры и смех, которые уже были слышны снаружи, становятся настоящим шумом. Огромный банкетный зал полон людей, в основном мужчин, от среднего до пожилого возраста; некоторых из них сопровождают жены, но в основном, после того, как они входят парами, мужчины достаточно быстро бросают своих компаньонок, чтобы смешаться с другими мужчинами, которые стоят небольшими группами по три-пять человек, пьют, слишком громко смеются, разговаривает нагло и грубо. На взгляд Стоуна, большинство из них — толстые, седеющие или начинающие лысеть персоны, со слишком фальшивыми улыбками и слишком громкими голосами. Все это — своего рода слитый воедино, собирательный образ типичного правительственного чиновника, который больше привык целыми днями сидеть в кресле за письменным столом и командовать другими вместо того, чтобы самому выполнять какую-либо реальную работу. Взгляд Стоуна равнодушно скользит по ним всем. Единственный, на ком он задерживается дольше, чем на несколько секунд, генерал, которого он должен сопровождать. Хотя на самом деле «сопровождать» это с большой натяжкой. Предполагается, что он должен следовать за ним, присматривать и защищать, но также предполагается, что он сам не должен быть замечен. Соответственно, его не представляют гостям в качестве сопровождающего, и он очень сомневается, что его подопечный будет достаточно любезен, чтобы предложить ему один из бокалов шампанского, которые разносят официанты. Не в первый раз его просят смешаться с толпой, при этом на самом деле не смешиваясь с ней. Отставая от своего подопечного на несколько шагов, Стоун сознательно делает себя настолько безобидным и непримечательно нормальным, насколько это возможно; в настоящее время это для него так же легко, как дышать. За две секунды он проскальзывает между двумя громко смеющимися мужчинами — какими-то начальниками — и сливается с толпой. Он бродит среди людей, как призрак, легко пробираясь и проскальзывая мимо них, даже не задевая. По пути он улавливает обрывки разговоров, запоминая интересные лакомые кусочки сплетен, которые никогда не предназначались для его ушей, и наблюдает за посетителями вечеринки, отмечая, кто с кем общается из вышестоящего начальства, кто наклоняется слишком близко, а кто отстраняется, когда его подопечный генерал подходит, чтобы сердечно хлопнуть их по плечу. Какое-то время ему даже достаточно интересно наблюдать за этим маленьким шоу принудительного взаимодействия и вникать в то, кто с кем каким образом связан. Но через час или два все начинает надоедать; смех и громкие голоса со всех сторон начинают действовать Стоуну на нервы, заставляют его разминать шею и плечи и хмурить лоб до такой степени, что он уже чувствует приближение головной боли. Потирая переносицу со вздохом, он уворачивается от двух болтающих жен чиновников и отправляется искать своего подопечного. Пожалуй, всё-таки стоит держаться к генералу поближе до конца вечера, в надежде, что скоро придет время уходить. Возможно, само его присутствие заставит Миллера нервничать настолько, что он даже уйдет раньше окончания мероприятия. Надежда умирает последней. Он уже на полпути через комнату и почти подходит к своему работодателю, когда ему приходится уворачиваться от двух мужчин, которые приближаются справа. Автоматически он делает шаг в сторону, даже не обращая внимания на то, что он делает, или кого он обходит прямо сейчас, и не обратил бы… если бы не краткий взгляд на лицо одного из мужчин. Или, точнее: на промелькнувшие мимо внушительного вида усы и почти знакомый хмурый взгляд. Не может быть… Стоун останавливается, моргает и вытягивает шею, чтобы проверить, не сыграли ли с ним его глаза злую шутку. Но нет, он был прав — вон там доктор Роботник, пробирается сквозь толпу со всей уверенностью человека, который ожидает, что массы людей и моря обязаны сами расступаться перед ним. Зрелище поистине странное, поскольку Стоун никак не мог ожидать, что доктор появится на таком мероприятии, как это. Не совсем его среда, не так ли? Заинтригованный, Стоун решает сменить маршрут и следовать за Роботником вместо того, чтобы искать Миллера. Но, оказывается, в этом даже нет необходимости; Роботник движется в том же направлении, что и Стоун секунду назад. Возможно, не особенно добровольно — теперь, когда Стоун подходит ближе, он может разглядеть второго человека рядом с доктором, незаметно направляющего Роботника по определенной траектории, негромко подсказывая на ухо, куда идти, и слегка подталкивая. Хм. Это же коммандер Уолтерс, собственной персоной, ведет сейчас доктора Роботника сквозь толпу. Значит, эти двое знают друг друга — нет, более того, по-видимому, коммандер имеет какое-то влияние на учёного, видя, что доктор еще не послал за ним бэдника за то, что тот осмеливается указывать ему, куда идти, поправляет себя Стоун, криво улыбаясь. Хорошо, теперь это, определенно, самое интересное событие за весь вечер. Лучше не выпускать их из виду. Стоун подходит к небольшой группе, в которую влился и его работодатель, почти одновременно с Роботником и Уолтерсом, приближающимися с противоположной стороны. Он держится в стороне, используя спины говорящих, громко смеющихся мужчин, как своего рода ширму для прикрытия. — Джентльмены, — весело приветствует группу коммандер Уолтерс, улыбаясь и кивая каждому из них по очереди, грациозно принимая хор приветствий. — Как приятно видеть вас всех здесь вместе. Надеюсь, вы наслаждаетесь вечером? Раздаются нестройные звуки согласия и смех, но Стоун абстрагируется от них, придвигаясь ближе, чтобы подслушать, что будет дальше, не потому что здесь собралось почти все высшее начальство, а только потому, что доктор Роботник здесь; и, самое главное, чтобы выяснить, почему он здесь, хотя кажется, что он абсолютно не имеет желания здесь быть. Он стоит в двух шагах позади Уолтерса, к выходу вполоборота, и выглядит готовым сбежать в любой момент, если у него появится хоть малейший шанс это сделать. Возможно, Уолтерс полностью осознает это, поскольку одна его рука все время остается лежать на плече доктора, удерживая его на месте, но не притягивая ближе, даже когда коммандер обменивается светской беседой с другими мужчинами. К чему все это представление, становится ясно, когда Уолтерс внезапно использует первый попавшийся предлог, чтобы сказать: — Кстати, генерал Джонсон, доктор Роботник, — я не думаю, что вы двое раньше встречались, верно? Стоун с приподнятой бровью и нарастающим раздражением наблюдает, как Роботника подводят ближе к группе — к большому неудовольствию гения, которое он демонстрирует сердитым взглядом и тихим цоканьем языка. Но он идет, неохотно и слегка дернувшись, когда Уолтерс вытаскивает его из его тихого уголка и толкает вперед, в центр внимания. Как будто он ценный трофей, которым можно похвастаться. Что–то щелкает и встает на место в голове Стоуна в этот момент; это правительство наняло Роботника — и, несомненно, оплачивает большую часть проектов доктора, что должно быть большим стимулом оставаться и не увольняться для гения — и, по-видимому, именно Уолтерс является куратором работы доктора. Он тянет за поводок, и Роботнику, как бы он ни рычал и ни сопротивлялся на каждом шагу, все равно иногда приходится следовать. У Стоуна что–то скручивается в животе, внутри него поднимается внезапное желание защитить — не своего подопечного, не своего начальника, а человека, с которым у него еще даже не было шанса познакомиться по-настоящему. Как ты смеешь, думает он с таким жаром, который поражает даже его самого, как ты смеешь думать, что можешь приказывать ему, когда это он должен отдавать приказы? Разумеется, свои мысли он не высказывает вслух. Он только наблюдает, крепко сцепив руки за спиной до побелевших костяшек пальцев, как генерал, к которому обратился Уолтерс, выходит вперед и протягивает руку Роботнику. — Доктор Роботник, — приветствует он, теплота в его голосе такая же искусственная, как и белизна его зубов. — Я слышал только самые хорошие отзывы о вашей работе. Для меня такая честь встретиться с человеком, стоящим за всем этим. Если вы не возражаете, что я говорю так прямо, то я думаю, что совместная работа наших отделов могла бы быть весьма выгодной… — О, разумеется, — отвечает Роботник, прорезая плоть лести и любезностей до кости с агрессией лазерного резака; он не принимает предложенную руку и на самом деле не уделяет мужчине всего своего внимания, он продолжает оглядываться по сторонам и вбирать все вокруг, ни на чём надолго не задерживая взгляд, и не выглядя особенно заинтересованным. — Разумеется. Уолтерс не потащил бы меня сюда, если бы это знакомство не было выгодным для кого-либо из этой веселой маленькой компании, для меня, или всех сразу. А учитывая, что вы ничего не могли бы предложить мне на интеллектуальном уровне, и не похоже, что вы можете потратить много денег на финансирование моего отдела, я бы поставил на то, что тот, кто выиграет от этой встречи, определенно не я. Тогда, должно быть, это выгодно вам. Налаживание связей, я полагаю. Возможность сказать, что вы знакомы с гением, и все такое. Забавно, находит Стоун, наблюдая, как приклеенные улыбки на лицах каждого из присутствующих застывают, как весенние цветы, пораженные метелью, трескаются и рассыпаются. Ожидалось, что в этот вечер они будут общаться под таким своеобразным тонким налетом вежливости и любезностей, пассивно-агрессивных оскорблений, едва обернутых в льстивые слова и фальшивые улыбки, — а доктору Роботнику просто наплевать на все это, он вальсирует прямо сквозь этот туман, чтобы докопаться до истинных причин, по которым они все собрались здесь. Начальство не знает, как с этим справиться, как справиться с ним; Стоун видит это ясно, как день, на их лицах, застывших между улыбкой и гримасой, и в том, как их взгляды мечутся по сторонам, словно ища выход. Коммандер Уолтерс, по крайней мере, кажется, не удивляется ничему из этого. Он выглядит скорее уставшим и раздраженным, когда проводит рукой по лицу и шипит уголком рта: — Роботник… — Да, да, конечно. Я не должен говорить все это вслух — вам всем так неудобно признавать подобные вещи, не так ли? — фыркает Роботник, не утруждая себя тем, чтобы приглушить звук своего голоса, когда он забрасывает ещё больше неприкрытой правды в центр их сборища, словно снаряд. — Я бы спросил, насколько я был близок к истине, но мы все знаем, что я угадал с первого раза, так что, на самом деле, в этом нет смысла. Остатки приветливого выражения на лицах у присутствующих исчезают окончательно, как будто Роботник дал им всем пощечину. И все же доктор едва обращает на это внимание, выкладывая шокирующие истины и выбивая всех из игры мимоходом и так же легко и непринужденно, как дышит. Что-то в этом всем как будто щекочет Стоуна изнутри, заставляет веселье бурлить внутри него, и, прежде чем он успевает сдержаться, из него вырывается нечто вроде смешка. Смех совсем мимолетный, едва слышный, как выдох; достаточно тихий, чтобы затеряться в болтовне вокруг них. Стоун, конечно, думает, что это было достаточно незаметно, чтобы ускользнуть от внимания окружающих. Он очень ошибается на этот счет. Даже такой негромкий звук заставляет взгляд Роботника, острый, напряженный и неприятно проницательный, обогнуть всех собравшихся высокопоставленных офицеров, которые неловко переминаются с ноги на ногу, найти Стоуна — и замереть на нём. Впервые за этот вечер все внимание доктора сосредоточено на чем-то одном, и этим одним оказывается Стоун. Обычно люди бросают быстрый взгляд на агента, а затем снова отводят его, подсознательно решая, что он не представляет угрозы, не стоит их внимания; доктор Роботник делает прямо противоположное; он видит его насквозь, по-другому и не скажешь, взгляд буквально сверлит Стоуна, поглощает его, изучая вдоль и поперек. Этот пристальный взгляд не может длиться дольше нескольких ударов сердца, но за этот минимальный промежуток времени Стоун чувствует, что на него смотрят с таким вниманием, какого он не чувствовал годами, с него снимают защиту, с его мозга будто снимают кожу и открывают его для того, чтобы гений мог его прочитать. Чувство настолько новое и странное, что Стоун не уверен, испытывает ли он облегчение или разочарование, когда Роботник моргает и отводит взгляд, пустое выражение лица сменяется насмешкой и очевидным презрением, в то время как доктор поворачивается обратно к группе чиновников: — Прошу меня извинить, но есть еще более важные люди, которые… просили моего присутствия на этом мероприятии. Та-да! Сложив все пять пальцев вместе и взмахнув запястьем в жесте, который вполне можно расценивать как насмешливую пародию на отдание чести, Роботник отступает назад и, не дожидаясь реакции ни от одного из озадаченных военных, разворачивается на каблуках и уходит. Все еще взволнованный, Стоун, тем не менее, искренне впечатлен тем, как кто-то может заставить свои извинения звучать как оскорбления. После ухода доктора воцаряется неловкое молчание. Кажется, никто толком не знает, что сказать или сделать. Наконец, Уолтерс первым приходит в движение. Проводя рукой по седеющим волосам, он поворачивается обратно к группе с улыбкой, которая выглядит еще более фальшивой, чем предыдущие. — Он… довольно эксцентричный человек. — Мягко говоря, да, — отвечает озадаченный генерал Джонсон, от знакомства с которым так грубо отмахнулись, ровным и обвиняющим тоном. Стоун едва сдерживается, чтобы не фыркнуть, на этот раз довольно громко, и решает, что он видел достаточно; в любом случае, самый интересный человек в этой компании только что покинул сцену. Делая шаг назад, он позволяет толпе снова унести его, невидимого, снова превратившегося в тень. И если он только пару раз бегло взглянет на свой объект, который должен охранять, потому что должен, и продолжит искать одного определенного гения, потому что хочет, тогда что ж. Это никого не касается, кроме него самого. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~ На поздний вечер запланирован фейерверк, чтобы отпраздновать какое-то событие. Очень отдаленно Стоун догадывается, какое именно, но просто не в состоянии сейчас искать информацию и уточнять. После нескольких часов следования за своим подопечным, наблюдения, подслушивания и попутно незаметного сбора информации, агент чувствует себя совершенно измотанным. Такого рода мероприятия всегда действовали ему на нервы, и быть вынужденным посещать их, не имея ничего интересного, чем можно было бы себя занять в течение нескольких часов подряд, само по себе является своего рода пыткой. На данный момент с него довольно, поэтому, пока все направляются к огромному балкону, с которого у них будет отличный вид на фейерверк, Стоун старается держаться в стороне, позволяя всем проходить мимо него, пока он отступает и прячется в сумерках между балконными дверями и пустым банкетным залом. Довольно скоро он оказывается последним в комнате, в то время как все собираются прямо под роскошными арками балконных дверных проемов. Все сосредоточены на ночном небе над балконом, повернувшись к нему спиной, поэтому никто не обращает внимания на агента, который подходит к фуршетному столу, лениво осматривая его. Стол накрыт прямо перед балконными дверями, действуя как барьер между Стоуном и остальной частью вечеринки. Таким образом, он может следить за своим подопечным, все еще находиться достаточно близко, чтобы вмешаться, если это потребуется, и в то же время тени, тянущиеся из затемненного банкетного зала, скрывают его, защищая от глаз толпы. Никем не замеченный, Стоун проходит вдоль фуршета, берет тарелку и на ходу накладывает на нее несколько оставшихся закусок. За весь вечер у него не было возможности поесть. Телохранители не должны занимать много места или требовать еды. Рассеянно пережевывая что-то с сыром — скучное мероприятие или нет, но, по крайней мере, еда вкусная — он следит за своим объектом и позволяет остальному своему вниманию задержаться на фейерверке, взрывающемся над ними. Когда-то давно шум и огни вывели бы его из равновесия; слишком похоже на стрельбу и взрывы. Он приучил себя не реагировать на это, и теперь он может даже немного насладиться шоу. Это не самый лучший фейерверк, который он видел, но, по его мнению, это все же достаточно красивое зрелище. Вслепую Стоун тянется к другому подносу с едой — креветками и чем-то еще — и затем чуть не подпрыгивает, когда прямо рядом с ним происходит движение, в поле его зрения появляется рука и выхватывает закуску, которую он собирался взять, прямо у него из-под носа. Рядом с ним, прямо рядом с ним, ощущается теплое присутствие, а Стоун даже не заметил его приближения. Прилив адреналина, учащенное сердцебиение, и Стоуну требуется все самообладание, чтобы не подскочить. Сделав глубокий вдох, он успевает только повернуть голову, чтобы посмотреть на подошедшего к нему человека. И если при этом одна его рука перемещается с тарелки во внутренний карман костюма, незаметно сжимая рукоять пистолета, что ж, об этом кроме него никому знать не обязательно. Доктор Роботник бросает закуску с креветкой в рот и жует, явно и почти провокационно, приподняв одну бровь, как будто бросая вызов Стоуну, чтобы тот что-то сказал по этому поводу. Или, возможно, подталкивая его обнажить оружие, поправляет себя Стоун, не упуская из виду, как взгляд гения успевает скользнуть вниз, туда, где рука агента покоится на рукояти внутри костюма. В глазах другого нет страха, только интерес. Мол: ну, вытащишь ты его или нет? Доставая руку без оружия в ней, Стоун немного отступает назад. Его сердцебиение еще не успокоилось, сердце бьется слишком быстро, но он не уверен, то ли это все еще из-за неожиданности от того, что к нему подкрались, то ли из-за того, кто именно это был. В любом случае, он игнорирует это с привычной легкостью. Он не может отвлекаться на это, пока у него есть шанс пообщаться с самым интересным человеком, которого он встречал за многие годы, а возможно, и за всю жизнь. Слегка наклонив голову, Стоун выдает легкую улыбку, едва заметный изгиб губ, и приветствует другого, — Доктор Роботник. Какая-то часть него хочет сказать, что-то вроде «это честь для меня», или, что ещё более опасно, «я действительно надеялся на встречу с вами», но он этого не делает, решительно проглатывая слова обратно. Он рад, что сделал это, когда даже после простого приветствия Роботник уже закатывает глаза и усмехается, проглатывая остатки еды, прежде чем мрачно пробормотать: — Да, да. Ты знаешь, кто я такой. Отличная работа. Так впечатляюще. Золотая медаль тебе. Такая грубая враждебность по поводу чего-то столь простого, как приветствие, должна была бы удивить агента, возможно, даже разозлить, но Стоун просто моргает на это и мысленно перестраивается. Грубость не является чем-то необычным в его работе, в его жизни, и он давно научился относиться к этому спокойно и, что более важно, отличать оскорбления, которые являются личными, от тех, которые таковыми не являются. То, которое прозвучало прямо сейчас, кажется, относится к последним; доктор едва ли даже смотрит на него, произнося это, у него нет реальной причины злиться на агента. Эта реакция, по-видимому, больше похожа на рефлекс, вроде подергивания коленом, чем на что-либо другое. Раздражение, предполагает Стоун; либо от откровенно скучного мероприятия, либо просто в целом. «Если мне уже наскучили и раздражают эти идиоты», — иронично думает Стоун, — «то насколько же смертельно скучным должно быть все это для такого гения, как он?» Не похоже, чтобы доктор когда-либо обучался или хотя бы удосуживался попытаться научиться скрывать свои истинные чувства к окружающим. В отличие от Стоуна. Сверкнув еще одной быстрой улыбкой, Стоун поворачивается обратно к столу и начинает набирать еще еды себе на тарелку. Конечно, он мог бы воспользоваться возможностью, чтобы попытаться завязать разговор с человеком, за которым он уже столько времени наблюдает издалека с большим интересом, но он не желает быть просто еще одним источником раздражения для и без того нервного доктора. Он оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как Роботник выливает в чашу для пунша целую пробирку прозрачной жидкости. Их взгляды встречаются в полутьме как раз в тот момент, когда Роботник вытряхивает последние капли в чашу, и ни один из них не отводит взгляда. В глазах доктора читается тихий вызов, вызов агенту осмелиться и попытаться остановить его. И, вероятно. вероятно, Стоуну следовало бы сделать именно это, пока он просто наблюдает, как якобы безумный гений смешивает зловещую жидкость с напитком, который все на вечеринке пили весь вечер и будут продолжать пить. Действие которого, скорее всего, не является чем-то хорошим, тем более что Роботник выглядит таким же мрачно-довольным, как кот, поймавший канарейку, но… тревога так и не приходит. Стоун испытывает только интерес, его разум лихорадочно пытается взглянуть на это под разными углами в течение полусекунды. Протокол, вероятно, потребовал бы, чтобы он задержал Роботника, а затем сообщил об инциденте, выяснил, что это за чертовщина, убедился, что его подопечный в безопасности, но… Чем бы ни была это жидкость, в ней нет ничего по-настоящему опасного, решает Стоун, абсолютно уверенный в этом. Доктор мог бы нанести гораздо больше вреда чем-то более простым, чем-то более эффектным, если бы захотел, яд — это не то, это не его стиль, это… Это чертов розыгрыш. Осознание поразительно ясно и почти заставляет его рассмеяться. Конечно, он может ошибаться, но почему-то Стоун уверен, что он прав. Поэтому он без колебаний берет половник и наполняет пуншем бокал, поднося его к носу, чтобы понюхать. Никакого запаха, кроме запаха самого напитка; и, как он убеждается, проводя кончиком пальца по краю своего бокала и отправляя его в рот, особого вкуса тоже нет. Что бы доктор ни подлил туда только что, оно полностью лишено запаха и вкуса. Оторвав взгляд от бокала, Стоун обнаруживает, что Роботник наблюдает за ним таким же пристальным и горящим взглядом, как и до этого. Едва сдерживая улыбку, агент спрашивает: — Что оно делает? Тогда что-то мелькает на лице другого мужчины, слишком быстро, чтобы разобрать. Возможно, удивление; возможно, раздражение. Затем Роботник быстро берет себя в руки, выражение лица снова находится под его контролем, когда он ухмыляется, холодно, резко и коварно. — Почему бы тебе не сделать глоток и не выяснить? Значит, одного глотка уже было бы достаточно? Или одного глотка будет недостаточно, чтобы вызвать какие-либо эффекты, создавая впечатление, что смесь совершенно безвредна? Стоун в замешательстве. Но он недостаточно любопытен, недостаточно высокомерен или глуп, чтобы попасться на эту уловку. Не прерывая зрительного контакта с собеседником, он наклоняет бокал и выливает его содержимое обратно в чашу, прежде чем поставить его обратно к его собратьям. Пока он это делает, бровь Роботника медленно приподнимается, и к тому времени, как Стоун заканчивает, рот доктора кривится во что-то похожее на хмурую усмешку, смешанную с недовольством. В ней легко читается «трус», и Стоун почему-то находит ужасно забавным тот факт, что гений не утруждает себя тем, чтобы скрыть свое раздраженное разочарование. — Я просто предположу, что это несмертельно, — с улыбкой заявляет агент. Брови Роботника на мгновение сдвигаются еще сильнее, прежде чем он издает звук насмешки, закатывая глаза. — Кажется, кто-то немного ленив для телохранителя, не так ли? А вдруг я прямо сейчас отравил твоего работодателя, и что, ты бы предположил, что утром он будет как огурчик? Любой другой, вероятно, вздрогнул бы хотя бы немного, но Стоун просто моргает, в мгновение ока решив хотя бы попытаться прикинуться дурачком. — Телохранителя? — Не доводи меня до слез, изображая из себя еще большего идиота, чем ты есть на самом деле, — заявление сопровождается взмахом руки, — Одежда, осанка, отсутствие как блестящих украшений, так и липкого запаха раздутого эго — ты явно не один из этих высокопоставленных придурков, что делает тебя одним из двух: либо официантом, либо телохранителем. — А наличие костюма исключает официанта, — медленно кивает Стоун, одновременно испытывая удивление и восторг. Прошли годы с тех пор, как кто-то действительно обращал на него столько внимания, и в самый первый раз кто-то сразу понял, кто он такой, при этом бросив на него всего один взгляд. Он не застигнут врасплох и не беспокоится о том, что его раскусят; он только ещё больше убеждается в том, что ему нужно узнать этого человека получше. Но всему свое время. Стремление ко многому вполне может разрушить любой призрачный шанс, который у него для этого есть. Делая медленный вдох, чтобы подавить свое рвение — возможно, ему повезет, и оно будет ошибочно принято за удивление от того, что его раскусили так легко, — Стоун перекладывает тарелку из одной руки в другую, лениво выбирая на ней закуску, чтобы откусить, прежде чем снова заговорить: — Смертельная отрава мало что даст, какой смысл подмешивать ее в общую чашу с пуншем; слишком рискованно. Вы не могли бы быть полностью уверены, что ваша цель будет пить из него, и было бы слишком много сопутствующего ущерба. — Оооо, ты действительно сейчас пытаешься использовать то мизерное количество имеющегося у тебя серого вещества, не так ли? — Роботник отшатывается назад, балансируя на пятках и дергая себя за усы. Он не выглядит особо впечатленным, но сейчас он, несомненно, уделяет Стоуну все свое внимание, независимо от того, насколько пренебрежителен взмах его руки, когда он добавляет: — Возможно, у меня нет какой-то конкретной цели, агент. Может быть, я просто хочу извести как можно больше кретинов. — Какой смысл убивать так много случайных людей? — Должен ли в этом быть какой-то смысл? Может быть, я делаю это для развлечения. Разве ты еще не слышал слухов, агент? — Делая шаг ближе, так что кончики их ботинок соприкасаются, Роботник использует те три с половиной дюйма или около того, на которые он выше, в полную силу, чтобы нависнуть над Стоуном, пока он наклоняется, шипя: — Я доктор Роботник, и я сумасшедший. Стоун способен распознать тактику запугивания, когда он ее видит, но даже если он и понимает, что делает доктор… что ж, он, скажем так, не испытывает страха. Его дыхание не прерывается, когда он смотрит на другого мужчину, адреналин не начинает пульсировать по венам, и он размышляет о том, кого же он видит перед собой. Явно не сумасшедшего. О, он нисколько не сомневается в том, что Роботник опасен, потому что так оно и есть, но он точно не сумасшедший. Все, чем он является, все, что видит Стоун, — это гений — скучающий, раздраженный гений, ищущий любого развлечения, даже если он получит его путем (не смертельного) отравления целой группы напыщенных придурков. Безумие — это одно. Скука совсем другое. Последнее — это то, с чем Стоун может справиться. Он достаточно часто видит это в зеркале. Медленно растягивая губы в улыбке, Стоун ни на йоту не отступает, выдерживая пристальный взгляд доктора, несмотря на его напряженность. — Что оно делает? — Повторяет он точно таким же тоном, каким спрашивал в первый раз, — только любопытство, ни больше, ни меньше. Его повторный вопрос ясно дает понять, что он все еще уверен, что напиток несмертелен; движение бровей Роботника, когда они сначала подпрыгивают вверх, а затем опускаются вниз в хмуром выражении, близком к недоумению, выдает его понимание. Мгновение они молча смотрят друг на друга, каждый мужчина хватается за что-то в выражении другого и пытается хоть что-нибудь прочитать о нем. Роботник первым выходит из ступора. Мерцающие разноцветные огни фейерверка снаружи отбрасывают на лицо гения полутени и превращают ухмылку, которая медленно расползается по его лицу, в еще более ужасающее зрелище, звериный оскал хищника, готового откусить кому-то голову, когда доктор отвечает: — Оно должно меня развлечь. На самом деле это не совсем ответ, но все же это неким образом подтверждает, что конечным результатом не будет банкетный зал полный трупов. В этом, в конце концов, нет ничего занимательного. Медленно кивая, Стоун улыбается в ответ собеседнику, соглашаясь: — Понятно. Больше он ничего не говорит и, кажется, именно это и привлекает внимание Роботника. Ухмылка колеблется и переходит в хмурый взгляд, эти выразительные глаза оглядывают всего агента целиком, как будто ищут подсказку, слабость, намек на что-то, что выдаст ложь в его беззаботном принятии. Но Стоун искренен, и изо всех сил старается продемонстрировать это. Ему просто любопытно, и он заинтригован, не более того. Роботник, должно быть, всё-таки это понимает, поскольку его голова медленно наклоняется — любопытно, по-птичьи — и он отодвигается, на самом деле не отступая назад, что можно было бы истолковать как отступление, но все же достаточно, чтобы вернуть Стоуну его личное пространство. — Возможно, ты не осознаешь, — он произносит это таким тоном, что становится ясно, насколько тупым он считает агента, — но момент, когда ты благоразумно разворачиваешься и бежишь к своему маленькому боссу, чтобы предупредить его, уже давно упущен, агент. — Поскольку это его не убьёт… — Это ты так считаешь. — …поскольку это его не убьёт, я не вижу причин предупреждать его о чем-либо, — упрямо заканчивает Стоун. — Моя работа состоит в том, чтобы сохранить моему объекту жизнь. Все остальное, я считаю выходящим за рамки моей юрисдикции. По крайней мере, это довольно прагматично. Стоун недолго колеблется, задаваясь вопросом, не будет ли его следующее высказывание слишком откровенным. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Пожав плечами он признается с полуулыбкой: — Видите ли, я не в восторге от этого человека. После первой части его заявления брови Роботника хмурятся ещё сильнее; после второй — подпрыгивают вверх, ухмылка мелькает на лице гения, когда он фыркает. — Худший телохранитель в мире. Что ж, это справедливо. Стоун часто думал, что, возможно, он мог бы приложить немного больше усилий в этой части своей работы, но роль телохранителя никогда ему особо не нравилась, особенно когда причина, по которой ему когда-либо не удавалось защитить своих подопечных, чаще всего заключалась в их, черт возьми, собственной вине. У него никогда не было особого желания спасать их от их собственной глупости или бросаться вперёд, закрывая кого-то грудью, просто для того, чтобы защитить. Так что, Стоун изящно и вполне легко соглашается. — Да, скорее всего, так и есть. Еще одно фырканье, и — о чудо — губы доктора чуть дергаются, что почти можно было бы принять за улыбку. Он немного расслабляется. От Стоуна не ускользает, что, пока они разговаривают, часть напряжения, которое чувствуется вокруг доктора постоянно — как шипы, как броня — немного уменьшается. В данный момент мужчина прислоняется бедром к буфетному столу, скрестив руки на груди и наблюдая за Стоуном, наклонив голову, вместо того, чтобы, как раньше, стоять прямо, будто кол проглотив. В этой позе чувствуется некоторый интерес, как будто агент — это головоломка, которую Роботник пытается разгадать. Пристальный взгляд вызывает у Стоуна трепет; из всех вариантов их первой встречи, какие он когда-либо представлял, это лучше, чем все, на что он мог надеяться. Интерес — это намного лучше, чем быть немедленно изгнанным. Немного опасаясь, что если он покажет свой восторг, это может быть неверно истолковано, Стоун прячет улыбку за очередным кусочком еды, перекладывая тарелку из одной руки в другую. Как ни странно, это движение привлекает внимание доктора, его острый взгляд перебегает с агента на его тарелку. Это длится о-о-очень краткий миг, внимание гения переключается почти сразу, но этот миг всё же имел место быть. Хм. Нахмурившись, Стоун делает паузу, пытаясь разобраться с этим маленьким просчетом. Этого не может быть… или может? На самом деле, если подумать, он ни разу не видел, чтобы Роботник что-либо ел или пил, когда взгляд агента искал гения где-то в зале этим вечером. А он, нет смысла лгать самому себе — искал его. Часто. Совершенно непрошено, слегка благоговейный, приглушенный возглас Фрэнка вдруг всплывает в сознании Стоуна. «Да он сам как робот!» Это почти заставляет его фыркнуть. Абсолютная чушь. Мужчина напротив него, несомненно, гениальный и абсолютно невероятный, но все еще вполне человеческий мужчина с человеческими потребностями. И вечер был долгим; если Стоун проголодался, он уверен, что и доктор тоже. Протягивая свою тарелку, Стоун вежливо спрашивает: — Хотите немного, сэр? Снова это моргание, взгляд опускается на тарелку на самую краткую долю секунды, прежде чем снова подняться, и отблеск чего-то похожего на удивление на этом выразительном лице. Отказа не следует, но и согласия тоже, поэтому Стоун слегка машет тарелкой и пытается шуткой вывести собеседника из ступора. — Не отравлено. Удивление уступает место чему-то другому — не совсем гневу, но близкому к нему; его защитной форме. Это было слишком? Гадает Стоун. По крайней мере, одно он знает точно — самое настоящее чудо — это то, что ему удалось так долго разговаривать с Роботником, случайно не нарушив ни одной из границ, которые этот человек воздвиг вокруг себя, как крепость, и не заставив его перейти в наступление. Но вот так непринужденно предлагать ему что-то подобное, тем самым напоминая, что он не выше других людей, — а всего лишь такой же человек, как и все остальные… Это может легко обернуться для него более взрывоопасными последствиями, чем фейерверк снаружи. Момент затягивается, постепенно превращаясь в неудобное положение — и затем Роботник движется, быстрый, как атакующая змея. Даже не удостоив агента взглядом, доктор протягивает руку и с силой выхватывает у Стоуна наполовину полную тарелку. Отправляет в рот еще одну закуску, а затем резко разворачивается на каблуках и уходит большими шагами с тарелкой и всем содержимым, не сказав ни единого слова. Когда его руки внезапно пустеют, Стоун ловит себя на том, что тихонько посмеивается, разрываясь между весельем и шокированным изумлением. В конце концов, этот вечер оказался гораздо менее скучным, чем он ожидал… и все благодаря одному странному, удивительному человеку.