Coffee and Mayhem

Когда я встретил тебя, я был тенью Затерянный в темноте. Но ты был как свет в моем окне, И мы зажгли искру. [перед припевом] Мы взяли то, что не предназначалось для нас Превратили это в золото. Я пытался играть в алхимика. Я не смог бы сделать это сам. [припев] Но ты заполучил меня на всю жизнь И я знаю, что ты об этом знаешь, Потому что это волшебство — понимать, На что способна вселенная. Когда я думаю о нас, Мои мысли превращаются в звёздную пыль О, ты заполучил меня на всю жизнь, В тот момент, когда я встретил тебя. - «Момент, когда я встретил тебя» Никадемиса и Моники Сантуччи

~~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~~ Человеку, в досье которого значится «Агент Стоун», уже за тридцать, когда агентство на некоторое время отстраняет его от активной службы. Не потому, что он поступил неправильно, или потому, что у него плохо получается, нет; совсем наоборот. Они отводят его в сторону после его последней работы за границей и говорят ему, что он был даже слишком хорош в том, что он делает, слишком эффективен. Несмотря на то, что он тщательно заметал свои следы, разговоры и сплетни имеют свойство распространяться, всегда распространялись и всегда будут. И поэтому слухи о человеке, работающем на старого доброго дядю Сэма и убирающем за ним беспорядок, как некое подобие жуткой команды зачистки, но состоящей из одного человека, к настоящему времени стали всплывать все чаще и чаще. Иметь репутацию — опасная вещь в его работе; это только излишне усложняет дело. Лучше убрать его с линии огня и дать пыли, так сказать, осесть, прежде чем отправлять его снова. Конечно, они так не говорят; слишком прямолинейно, слишком честно. Вместо этого они говорят ему вот что: ему разрешено вернуться домой. Вручают ему повестку, как будто она является поощрением, а не приказом, едва прикрытым вуалью вежливости. Стоун (ему нравится имя, он думает, что, пожалуй, оставит его) просто кивает, говорит «Да» и «Спасибо, сэр», не моргнув глазом. Внутренне он закатывает глаза на их банальности и пожимает плечами в ответ на приказ. Это и к лучшему; активная служба уже начала ему надоедать. Когда-то давно он упорно трудился, чтобы достичь того уровня, на котором находится сейчас, чтобы ему позволили выйти в актив и что-то сделать, потому что работа агентом под началом людей, которые приказывали ему и считали себя намного выше и могущественнее него, начала утомлять его больше, чем раздражать, и это был момент, когда он понял, что ему нужно сделать хоть что-то, иначе он сорвется. Активная служба, по крайней мере, означала минимум идиотов, выкрикивающих ему бессмысленные приказы. Это давало ему гораздо больше свободы думать и действовать самостоятельно, а всплески адреналина делали происходящее интересным; та миллисекунда, когда одно движение могло нарушить грань между жизнью и смертью, когда все вокруг, казалось, начинало двигаться в замедленной съёмке, и он просто должен был действовать — не самая интеллектуальная стимуляция, но, по крайней мере, это давало некоторое волнение и эмоции. Но к настоящему времени даже это утратило для него свою притягательность. Итак, агент Стоун кивает, отдает честь, машет на прощание своей жизни за границей и собирает вещи. Стало быть, старые добрые Штаты. Будем надеяться, что они смогут предложить ему что-нибудь более интересное. Он возвращается в место, которое он не называл домом очень, очень долгое время, и не был привязан ни к чему, кроме своей работы. Это не беспокоит Стоуна; он берет и сбрасывает имена, дома и целые жизни, как рептилии сбрасывают кожу, так что начинать все с нуля — это то, в чем он хорош. Самый эффективный подход в этом деле — сосредоточиться на работе. И это именно то, что он делает и в этом случае; он едва заходит в свою новую, все еще пустую квартиру, чтобы бросить свой скудный багаж и немного вздремнуть, прежде чем надеть новый костюм, который ему вручили, и снова отправиться на работу. Работа, как оказалось, будет вестись внутри и вокруг агентства и самого правительства. Стоун просмотрел файлы перед посадкой на обратный рейс; похоже, его будут использовать в основном для канцелярской работы и в качестве мальчика на побегушках, иногда в качестве телохранителя. Они хотят держать его поближе, прежде чем снова отправить в актив. Осознание этого вызывает у него кривую, хотя и не впечатленную ухмылку, пока он просматривает бумаги. Он сомневается, что его работодатели достаточно умны, чтобы бояться его и его навыков; он думает, что скорее они боятся, что его могут переманить конкуренты, если они выпустят его из поля зрения. Стоун входит в агентство за полчаса до того, как должна начаться его смена. Достаточно времени, чтобы немного побродить по коридорам, получить общее представление о планировке помещения и запомнить пути эвакуации и тихие места, прежде чем он отправится в комнату для персонала. Он не слишком любит общаться со своими коллегами, совсем не любит, на самом деле, но комнаты для персонала — настоящая сокровищница информации. Либо наблюдая за людьми, отдыхающими здесь, либо умело вмешиваясь в разговоры, Стоун в кратчайшие сроки будет знать все тонкости своего нового рабочего места и своих коллег. Вскоре после того, как он разбивает лагерь у кофемашины, прислонившись к столешнице и потягивая кофе, первые из его новых коллег начинают просачиваться в комнату в поисках собственного кофе перед началом смены. Большинство из них едва бросают взгляд в его сторону, когда проходят мимо, и никто не приветствует его вслух, но Стоун не возражает. Оставаться на заднем плане, добровольно играть вторую скрипку — это талант, который он тщательно оттачивал до совершенства в течение всей своей карьеры. Он агент; он солдат; он телохранитель и личная тень. Он никогда не бывает лидером, командиром, тем, кто нуждается в защите, тем, кто привлекает внимание. Именно это ему и нравится; образ, который он тщательно культивировал на протяжении многих лет. Люди не замечают его, их взгляд скользит по нему и проскальзывает дальше, они немедленно забывает о нем, чтобы сосредоточиться на ком-то более важном. Из-за этого они упускают тот факт, что Стоун не отводит взгляда. Он видит — гораздо больше, чем кто-либо ему приписывает. Видеть и при этом не быть замеченным — это, вероятно, величайшее умение в его репертуаре, каким бы простым оно ни казалось. И на этот раз тоже срабатывает. За полдня, один перерыв на обед и два перерыва на кофе позже, Стоун получает хорошее представление о том, с кем он работает на данный момент: Есть агент Райли, который представляется Стоуну своим настоящим именем Фрэнк — мы все здесь коллеги, верно? — который оказывается гораздо более разговорчивым, чем те агенты, к которым привык Стоун, свободно и охотно болтая о последних сплетнях в агентстве и вокруг него. В самый первый день пребывания там Стоун отмечает этого человека как крайне непрофессионального, но являющегося хорошим источником информации. Затем появляется агент Смит, неуклюжий мужчина с широкими плечами и бледными холодными глазами. Он полная противоположность Райли в том смысле, что он почти ни с кем не разговаривает, держась особняком всякий раз, когда находится с ними в одной комнате. Однако ему и не нужно говорить; язык его тела делает это достаточно хорошо за него. Стоуну требуется меньше половины дня, чтобы заметить ужасный характер собеседника, едва замаскированный его холодным взглядом. Это проявляется в подергивании мышц его челюсти, когда кто-то случайно толкает его в тесной комнате отдыха, в том, как его руки сжимаются в кулаки, когда начальник называет его «ты, агент» резким тоном. Вспыльчивость — это нечто очень опасное для людей на их работе, где каждый из них обучен рукопашному бою и постоянно носит с собой по крайней мере одно оружие. Слишком много постоянного давления и стресса, и вспыльчивый агент может сорваться и стать смертельной опасностью для всех окружающих. Итак, Стоун определяет Смита как человека, которого он должен держать под пристальным наблюдением. Кроме этих двоих, среди его новых коллег нет никого особенно интересного. Все они сделаны из одного теста, все натренированы на проявление каких-либо специфических черт характера. Одна огромная толпа точных копий идеального агента, размышляет Стоун с кривой улыбкой, потягивая свой откровенно отвратительный кофе, держа людей, просачивающихся в комнату персонала и выходящих из нее, под пристальным наблюдением. Ожидается, что он впишется в эту анонимную толпу. И впишется, предполагает он, отходя от кофемашины с натянутой извиняющейся улыбкой, чтобы пропустить коллегу. Они даже не заметят, что он здесь. ~~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~~~ Первые несколько недель возвращения на родину проходят так: он обустраивает свою новую квартиру предметами первой необходимости, знакомится со своими коллегами, ничем не выдавая себя, и тихо, но эффективно работает на своей новой офисной работе. Он выполняет свою работу прекрасно, но не настолько, чтобы получить за это похвалу и выделиться, и достаточно быстро встраивается в команду, фальшиво улыбаясь шуткам в комнате персонала и согласно кивая в ответ на сетования о непопулярном начальстве. Возможно, это отупляюще и утомительно, но тут нет ничего такого, чего Стоун не делал бы раньше, и он делает все это спокойно. Это тоже пройдет. Через несколько месяцев они могут просто решить, что ему пора вернуться на активную службу, и он соберет вещи и оставит все это позади, бесследно исчезнув из жизни людей, с которыми он здесь соприкасается. Придет новая работа, и скука ненадолго отступит — а потом все начнется сначала. Стереть, повторить. Стоун лениво перебирает это в уме, стоя в комнате для персонала и роясь в шкафчиках в поисках сахара, чтобы добавить его в кофе. Кофе он приносит с собой в термосе каждый день, давно решив, что горьковатую воду, которая вытекает из здешней кофемашины, вообще нельзя считать пригодной для питья; но сегодня у него закончился сахар, и может он и придирается, но ему нравятся эти две полные чайные ложки в его эспрессо. Наконец он находит то, что ищет, и достает коробку с сахаром с одной из верхних полок. Он как раз размешивает его в своем напитке, когда кто-то входит в комнату, шаги слишком твердые, а стук обуви слишком неприятный, чтобы соответствовать дресс-коду, и Стоун точно знает, кто подходит к нему, еще до того, как другой начинает говорить. — О, привет, доброе утро, — приветствует его Фрэнк хриплым от спешки голосом, но все еще бодро. Он протягивает руку мимо Стоуна, чтобы взять свою чашку, с любопытством смотря на напиток, который готовит другой мужчина. — Рад видеть, что я не единственный, кто ценит здешний кофе. Все вокруг всегда жалуются, но я думаю, что это довольно вкусно, если добавить достаточно сахара. Стоун издает ни к чему не обязывающее мычание и плоскую улыбку, наблюдая, как другой насыпает откровенно неприличное количество сахара в свой кофе, делая жидкость липкой и чуть не опрокидывая чашку вместе с ней. Та его часть, которая наслаждается приготовлением хорошего кофе, с отвращением отворачивается от этого вида, но на его лице ничего не отражается, когда он продолжает слушать бессмысленную болтовню Фрэнка краем уха. Фрэнк следует за ним из комнаты отдыха, когда Стоун уходит, все еще весело болтая о прошедших выходных, о последних сплетнях, обо всем и ни о чем. Поскольку они работают в одном офисе, отделаться от другого мужчины практически невозможно, поэтому Стоун улыбается, кивает и мысленно исчезает, пока они идут по коридору. Они находятся в двух поворотах от своего офиса, когда до них доносятся голоса — точнее один голос, резкий, сердитый и громкий, который становится все громче по мере приближения владельца. Громкие голоса и гнев на самом деле не являются чем-то необычным в этом здании, так что в любое другое время Стоун просто продолжил бы свой невеселый путь, даже не взглянув на двух мужчин, которые сейчас несутся к ним по коридору. Он поднимает взгляд только потому, что болтовня Фрэнка внезапно прерывается резким вздохом и бормотанием «О нет», и как только Стоун оглядывается, чтобы посмотреть, какому чуду он обязан секундой тишины и покоя, его взгляд падает на двух мужчин, которые в этот момент проносятся мимо него на максимальной скорости. Один из них — агент, очень похожий на самого Стоуна, его легко узнать по стандартному черному костюму. Именно другой человек заставляет Стоуна ненадолго замереть, сдвинув брови, когда он задается вопросом, какую должность этот человек может занимать в агентстве. Мужчина не выделяется сам по себе, в его внешности нет ничего броского, но для Стоуна его облик буквально кричит «другой». Он одет слишком элегантно, чтобы быть одним из инструкторов, но это также и не обычный костюм агента, к тому же, в нем самом и в том, как он двигается, отчетливо ощущается властность, аура, которая говорит Стоуну, что этот человек мог бы и стал бы раздавать приказы полной комнате людей, управляя ими одним щелчком пальцев или резким словом… и он, несомненно, будет требовать незамедлительного выполнения своих приказов. Он выделяется, и это достаточно интересно для неизменной мешанины упорядоченного-послушного-безликого, в которой агентство увязло как в липкой жиже, чтобы заставить Стоуна остановиться на месте, отслеживая взглядом путь незнакомца по коридору, впервые включаясь в реальность, чтобы услышать, что говорит этот элегантно одетый мужчина. — …один раз, всего один раз я позволяю себе немного повеселиться с этими человечками из картона, которых это заведение выбрало, чтобы насунуть мне в качестве сиделок, и тут же они начинают рассматривать дело о создании враждебной рабочей среды и угрозе жизни коллегам, — разглагольствует мужчина на ходу с поистине впечатляющей скоростью, каждое слово — удар хлыста гнева и презрения, острый и режущий. — Неужели ни у одной из этих обезьян нет чувства юмора?! Вот ты! Мужчина резко разворачивается на каблуках, заставляя следовавшего за ним агента резко остановиться, избегая столкновения, и щелкает пальцами в перчатках прямо под носом испуганного телохранителя. — Скажи! Ты считаешь, я создаю враждебную рабочую среду, а?! — Э-э, — явно застигнутому врасплох агенту требуется секунда, чтобы совладать со своим выражением лица, спрятав удивление за хмурым взглядом и прямой спиной. — Я не могу сказать? Я был приставлен к вам буквально только чт… — Бззззт. Неверно. Правильным ответом было бы немедленное «Нет». — Прижимая два пальца к переносице, слегка массируя, мужчина ворчит, как приближающийся гром: — Боги, я уже могу сказать, что ты не протянешь и двух дней. Что-то в этом, казалось бы, небрежном комментарии заставляет агента выпрямиться, мускул на его челюсти подергивается. — Сэр, при всем должном уваже… — Почему ты все еще говоришь? Я тебя о чем-то спрашивал прямо сейчас? — Другой прерывает, рука опускается, чтобы показать взгляд, настолько ледяной, что новый поток возражений резко отсекается. — Если бы я хотел услышать твой раздражающий голос — хотя подожди-ка, я вообще не хочу его слышать. Не говори больше в моем присутствии, если я тебе не позволю. На этот раз он не ждет ответа, явно потеряв терпение. Прежде чем шокированный агент успевает переварить все это, элегантно одетый незнакомец еще раз разворачивается на максимальной скорости и спешит прочь по коридору. Заинтригованный, задумчиво склонив голову набок, Стоун наблюдает, как мужчина удаляется широкими шагами, а затем исчезает за углом, агенту, следовавшему за ним, приходится почти бежать трусцой, чтобы не отстать от него. Кто это был? Конечно, как он уже заметил, оскорбления и повышенные тона здесь не являются чем-то необычным, но такое острое красноречие в сочетании с надменной уверенностью все еще отличают этого человека от других начальников, которым нравится унижать своих подчиненных. Стоуну действительно интересно, какую должность занимает этот незнакомец — по меньшей мере, кто-то из руководителей, судя по поведению. Жаль, что Стоун не видел, откуда он вышел, иначе он, вероятно, мог бы незаметно собрать информацию. Он на самом деле даже не понимает, почему эта мимолетная недо-встреча так сильно интересует его; он просто знает, что это первое за недели, или уже месяцы, что заставило его отвлечься от бесконечно однообразной чуши, с которой ему приходится здесь сталкиваться, и он ни за что не позволит этой искре чего-то стоящего так скоро погаснуть. Возможно, это азарт. Намек на тот адреналин, которого он жаждал и который ничто другое в эти дни больше не может ему предложить. — Фух, — тихо произносит Фрэнк позади него, впервые заговорив с тех пор, как незнакомец вышел в коридор. Когда Стоун поворачивается к нему, другой мужчина изображает, как вытирает пот со лба (излишняя театральность), и криво ухмыляется, как будто он только что выиграл в лотерею или что-то в этом роде. — Это было близко. Хорошо, что мы случайно не встретились с ним взглядом или что-то в этом роде — я слышал, этого уже достаточно, чтобы вывести его из себя даже в хороший день! «Я слышал» — одна из любимых фраз этого человека, и обычно Стоуну трудно удержаться, чтобы не вздохнуть вслух или не закатить глаза, когда он слышит ее, потому что это всегда предвещает множество бессмысленной болтовни о повседневных вещах, которые ему, безусловно, не интересны. Однако на этот раз это действительно может оказаться полезной раздражающей привычкой. Многозначительно наклонив голову в сторону угла, за которым только что исчез незнакомец, Стоун спрашивает: — Так ты знаешь, кто это был? — Конечно. Это Док. — Что-то в том, как Стоун не моргает и не подает никаких признаков узнавания, должно быть, настораживает Фрэнка, поскольку он хмурится, а затем по-настоящему таращится на собеседника. — Подожди, ты же должен… — ну, доктор? Тот самый? Непревзойденный злой гений? Роботник? Серьезно, ты его не знаешь? Так это был…? Оу… Конечно, Стоун знает его; любой, кто работает в агентстве, знает это имя. Четко очерченная буква R, маленькая, но выделенная жирным шрифтом, написана на большинстве их систем безопасности, на дронах, на бомбах. Имя Роботник высшие чины шепчут одновременно с почтением и отвращением, как проклятие и благословение, заключенные в одном слове. Только дурак не знал бы такую важную фигуру после многих лет работы в агентстве, а Стоун, конечно, не дурак. Однако факт остается фактом — возможно, он часто слышал это имя, но у него не было лица, с которым оно могло бы ассоциироваться. Неудивительно, что этот человек кажется таким уверенным, не сомневаясь в своем праве находиться здесь, и в том, что его оскорбления будут восприняты без какой-либо ответной реакции вообще. Он один из самых важных людей здесь. А если какие-либо из слухов, которые агент слышал о техническом и стратегическом гении Роботника, верны, Стоун думает, что он, пожалуй, не один из, а самый важный человек здесь, и точка. Теперь когда интерес пробуждается в нем по-настоящему, Стоун снова смотрит в сторону угла, за который свернул учёный, задумчиво произнося нараспев. — Я никогда не видел его раньше. — Повезло тебе, — бормочет Фрэнк. — Мы вот видим его здесь даже слишком часто. Маленький совет: если увидишь, что он приближается, прячься. Крайне странное замечание о таком важном человеке, как доктор. Не слишком указывает на то, что он гениальный ученый, хотя, возможно, и сложный человек, а больше намекает на то, что он дикий зверь, только и ждущий, чтобы напасть. Откуда такие суждения — это зависть или раздражение из-за тяжелого характера начальника? Стоун решает пока проигнорировать этот вопрос и сосредотачивается на чем-то другом, что он извлекает из заявления: — Но я сомневаюсь, что он прямо здесь работает? — О, нет! Нет, но он часто бывает здесь. Они приставляют к нему агентов для защиты… но он выживает их всех до единого. Еще одно очень странное заявление. Стоун хмурится только сильнее, теперь демонстрируя явное замешательство в отличие от его обычно нейтрального выражения лица. — Ты имеешь в виду, он их увольняет. — Нет. Насколько я слышал, все они добровольно уходят в отставку после нескольких дней общения с ним. — Дней? — Это не может быть правдой. Это не та профессия, где ты можешь просто уволиться с работы, потому что она тебе не нравится, или потому что у человека, которого ты должен защищать, немного непростой характер. Они буквально обучены выдерживать пытки; буллинг на рабочем месте должен быть просто детской забавой по сравнению с этим. Как может один человек так запугать целую толпу тренированных агентов, чтобы они сбегали один за другим? — Два-три дня, в основном. Никто не в состоянии работать на него дольше. — Фрэнк чешет подбородок, размышляя, нахмурив брови. — На самом деле я не думаю, что кто-то смог продержался дольше недели. — Значит, дело в работе? Она настолько тяжелая? — Не в работе. Дело в нём. Короче, из того, что я слышал, — и снова эта фраза, — он совершенно безумен. То есть реально опасен для жизни. Стоун сдерживается, чтобы не прищелкнуть языком от досады на то, как Фрэнк округляет глаза и делает многозначительный жест рядом со своей головой, чтобы показать, насколько безумен по его мнению доктор. Этот человек, может быть, и полезен для сбора информации, но этот излишний драматизм… Каким-то образом умудряясь говорить ровным голосом, Стоун натягивает слегка смущенную улыбку. — Я не думаю, что его бы вообще наняли, в первую очередь, если бы он представлял реальную угрозу для… — Да нет, ты послушай. Это правда! Работать на доктора — все равно что идти по минному полю! Он может психануть от любой мелочи — даже если ты будешь дышать слишком громко, он может натравить на тебя своих роботов за то, что ты мешаешь ему работать! — Фрэнк прикладывает руку к груди, чтобы показать, насколько все серьезно. — Клянусь, это правда. Я слышал это от кое-кого, кто работал на него какое-то время. Агент, кажется, абсолютно убежден в том, что он говорит, и раз у него действительно есть информация от инсайдера… в его утверждениях всё-таки может быть хотя бы намек на правду. Это означает только то, размышляет Стоун, что доктор имеет достаточно власти и авторитета, чтобы сохранить свое положение, несмотря на то, как он себя ведет. Он совершенно уверен, что Фрэнк рассказывает ему все это, чтобы предостеречь Стоуна от встреч с учёным, но Стоун только больше начинает интересоваться гением. Теперь ему наверняка придется присмотреться к этому интригующему человеку и к тому, что он делает. Но не здесь и не сейчас; не тогда, когда Фрэнк все еще пристально наблюдает за ним, явно ожидая какой-либо реакции изумления или ужаса на все, что он только что разгласил. Что ж, Стоун не собирается доставлять ему такого удовольствия. Задумчиво хмыкая, Стоун устраивает небольшое представление, проверяя свои часы и издавая звук удивления. — О, кажется, мы уже опаздываем… — Что?! — Быстро бледнея — опять этот драматизм — Фрэнк смотрит на свои часы, сглатывает и поворачивается, чтобы поспешить в офис, крича через плечо. — Босс убьет меня, если я снова опоздаю — давай, бежим! Стоун сдерживает раздражение и следует за ним нарочито медленно. Он не собирается опаздывать, он не опаздывал ни разу в своей жизни, так что проблема на самом деле к нему не относится. Откровенно неспешный темп, с которым он идет, позволяет ему задержаться на мгновение, возвращаясь взглядом к тому месту, где доктор был несколько мгновений назад. Подумать только, сам доктор Айво Роботник работал где-то здесь… это обещает быть интересным. Решив разобраться в этом вопросе немного внимательнее, как только его рабочий день закончится, Стоун следует туда, где безошибочно угадывается болтовня Фрэнка, чтобы начать свою смену вовремя. ~~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~ Работа в этот день двигается медленно и утомительно, просмотр файлов, ответы на электронные письма и фразы «да, сэр» и «спасибо, сэр» настолько ужасно скучны, что действуют на нервы даже Стоуну, а это о чем-то говорит. Так что, возможно, эта скука, это раздражение, бурлящее у него под кожей, и есть та причина, по которой он сразу же после возвращения в свою квартиру садится за ноутбук и запускает хорошо укомплектованную базу данных агентства. Эта встреча, какой бы краткой и мимолетной она ни была, — единственное интересное событие, которое произошло со Стоуном за многие годы, вспыхнула искра интриги, которую он давно не чувствовал, и он хочет, нет, он нуждается в большем количестве этого чувства. Он нетерпеливо барабанит пальцами по клавиатуре, ожидая результатов поиска. Конечный результат не так информативен, как ему хотелось бы; большая часть работы доктора Роботника хранится под замком и не предназначена для публичного доступа. Но кое-что из этого все же доступно для тех, кто работает на правительство, а кое-что уже лучше, чем ничего. Стоун просматривает свои находки и открывает первый файл, который его заинтересовал. Начало его представляет собой краткое изложение о проекте, безэмоционально собранное кем-то, кто явно не очень хорошо разбирается в теме, но вот основная часть интересна. Здесь в мельчайших деталях показаны чертежи и примечания к проекту Роботника — маленького одноколесного робота, которого он, кажется, называет бэдником, предназначенного для преследования цели. Здесь заметки становятся более страстными, гораздо более технически углубленными, и Стоун понимает после нескольких абзацев, что эта часть, должно быть, была написана самим доктором, или, по крайней мере, была основана на его личных заметках. Формулировка слишком эмоциональна, информация слишком подробна, чтобы исходить от кого-либо другого, кроме самого изобретателя. Вот тут-то и начинается самое интересное, решает агент и принимается читать остальное. И это чтиво… весьма увлекательно, должен признать Стоун, прочитав всего один или два абзаца. Мыслительный процесс, стоящий за каждым шагом, то, как доктор описывает препятствия, с которыми он столкнулся при разработке этого проекта, и обходные пути, которые он нашел для каждого из них… это дает агенту возможность заглянуть во внутреннюю работу блестящего ума, и ему нравится то, что он видит. Ни разу в своей жизни Стоун не встречал кого-то, кто сумел бы произвести на него впечатление своим интеллектом, но здесь и сейчас он поражен и испытывает благоговение перед гениальностью одного-единственного человека. Он дочитывает весь файл в рекордно короткие сроки и переходит к следующему, и находит, что этот файл еще лучше. В мгновение ока он узнает о работе доктора Роботника все, что доступно агенту его уровня, и, все еще желая большего, погружается в файлы не о работе доктора, а о нем самом, как человеке. Урожай информации здесь еще более скудный. Более трех четвертей файлов зашифрованы и скрыты за стенами безопасности; в цифровой версии затемнены целые абзацы. Конечно, он мог бы взломать все это, но сегодня он здесь не для этого; а просто для того, чтобы собрать некоторую базовую информацию. Он листает файлы, запоминает полное имя доктора и смутное указание того, как долго он уже находится на государственной службе, некоторые из его достижений, затем переходит к заметкам вышестоящего начальства об этом человеке. Приподняв бровь, он расшифровывает короткие, несодержательные примечания вроде «трудный характер» и «требует пристального внимания,» что подразумевает под собой — Начальство боится доктора Роботника. Ничего удивительного, размышляет Стоун, этот человек мог бы легко руководить всем шоу в одиночку, если бы только захотел, и намного лучше, чем они. Вот это интересная и забавная мысль. На что мог бы пойти такой человек, как Айво Роботник, если бы он когда-нибудь сорвался с поводка, которым его связали люди гораздо ниже него по уровню развития? Что бы это ни было, это в любом случае будет в миллион раз интереснее, чем все, что когда-либо испытывал Стоун. Криво улыбнувшись этой мысли, он выходит из файлов, тщательно закрывая каждый, прежде чем выключить свой ноутбук. На сегодня его исследование завершено. Но если ему повезет, и то, что сказал ему Фрэнк, окажется правдой, у него может появиться шанс узнать больше о Роботнике в другой раз. Он действительно возлагает на это большие надежды. ~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~ — Возможно, сегодня у тебя появится шанс понять, что я имел в виду, — объявляет Фрэнк чуть более трех недель спустя, придвигая стул, чтобы сесть рядом со Стоуном. Стоун одним щелчком заканчивает набирать ответ на имейл и бегло просматривает его, открывая следующее письмо. — Что ты имеешь в виду? Его не особенно интересует ответ, но он знает, что никогда не избавится от собеседника, если не отреагирует хоть как-нибудь. По какой-то причине Фрэнк решил рассматривать их как «хороших коллег», что, по-видимому, означает, что Стоун теперь обязан выслушать каждый новый слух, который попадет в руки Фрэнка. Ладно, хорошо. Может быть, Стоун немного перестарался с внедрением к своим коллегам, раз он стал казаться им таким доступным. «Будь проклят мой перфекционизм», думает он с иронией. — Роботник, — объявляет Фрэнк, автоматически неосознанно привлекая сразу все внимание Стоуна, как будто нажимая специальную кнопку. К счастью, он на самом деле не замечает, насколько сильно влияет на его собеседника одно-единственное слово, и тут же пускается в объяснения: — Это вроде как еще не официально, но я услышал, когда принес боссу кофе только что: нас пригласят на одну из презентаций злого гения сегодня днем, и он собирается присутствовать там сам, лично. Не просто отправит видео, как обычно. Истинный интерес теперь пробуждается в полной мере, волнение пульсирует в его венах, но Стоун не позволяет себе ничего из этого показывать. Он моргает, отправляет письмо, открывает следующее; голос остается невозмутимым, когда он спрашивает: — Презентация? Со слайдами, картинками и тому подобным, или как я должен это представлять? — Нет, я думаю, это будет что-то вроде демонстрации новой штуковины, которую придумал док? — Фрэнк хмурится, пытаясь вспомнить, затем отмахивается. — Но в любом случае, это не самое интересное! «Да что может быть интереснее этого?» — удивляется про себя Стоун, едва удерживаясь от того, чтобы открыто не закатить глаза. Из всех глупых вещей, которые можно сказать… — Что действительно важно, — продолжает Фрэнк, наклоняясь с широкой ухмылкой и кладя руку Стоуну на плечо — ужасная идея, но мужчина, очевидно, понятия не имеет, насколько он сейчас близок к перелому руки, поэтому он продолжает: — это то, что тебе придется признать, что все, что я говорил о Ботнике, правда. — Что он — воплощение зла? — Стоун отвечает мягко, слегка дёргая плечом, стряхивая руку собеседника. — Что его давно должны были уволить? Все вышеперечисленное? — Вот именно! — Хмммм. — Сомнительно, но ладно. Третий ответ на имейл завершен, Стоун отправляет его, блокирует свой компьютер и встает. Ему нужен кофе, и больше всего на свете он сейчас хочет убраться как можно дальше от Фрэнка, пока избыток раздражения не вынудил его придушить идиота. Направив коллеге улыбку, он добавляет: — Ну, тогда я с нетерпением буду ждать этого озарения. Фрэнк по-совиному моргает, глядя на него, когда агент так внезапно встает, и тоже начинает вставать вслед за ним. — Погоди, если ты идёшь на перерыв, я мог бы… — Кажется, босс тебя ищет, — мягко прерывает его Стоун, указывая на ряды столов, к которым действительно приближается их начальник, бросая взгляды влево и вправо. Вероятно, ищет кого-то, чтобы послать его за документами или кофе, или просто выпустить пар, думает Стоун с гримасой. Он не ждет, чтобы посмотреть, кого именно, а ускользает, оставляя на виду только Фрэнка. К тому времени, как Стоун незаметно добирается до двери, он слышит, как Фрэнк, заикаясь, пытается оправдаться, почему он сидит без дела вместо того, чтобы работать, и долетающие до Стоуна громкие крики босса вызывают у агента ухмылку. Значит, всё-таки последний вариант с выпусканием пара. Поправляя свой костюм и ускоряя шаг, он направляется к двери, ведущей наружу. В машине в термосе припрятан свежесваренный кофе. Он сходит за ним и подышит свежим воздухом по пути. Прямо сейчас ему просто нужно двигаться, избавиться от этого нервного возбуждения, пока он ждет — надеется — что вечные слухи Фрэнка хотя бы на этот раз окажутся правдой. Если это так, то он не может дождаться этой презентации. ~~~~~~~~~~~~~S~~~~~~~~~~~~~ Невероятно, но каким-то чудесным образом Фрэнк в кои-то веки оказывается прав. Служебная записка приходит вскоре после того, как Стоун возвращается к своему столу, информируя их и несколько других отделов о презентации доктора Роботника, которая состоится в тот же день и будет проходить на крытом тренировочном поле. Далее следует очень четкое предупреждение не опаздывать и не разговаривать с доктором, если он не спросит их о чем-то напрямую, и даже тогда им следует говорить ровно столько, сколько необходимо. Основываясь только на этом, Стоун уже может сказать, что подобные презентации и раньше проходили из рук вон плохо. Ему даже не требуется слышать вздохи и ворчание окружающих его коллег, когда они читают служебку, чтобы это понять. Пряча улыбку, Стоун читает и запоминает памятку, затем полностью удаляет ее (старые привычки соблюдения правил безопасности умирают с трудом). Он, со своей стороны, только рад посмотреть, что принесёт этот день. Дальнейшая работа, в кои-то веки, не слишком раздражает, хоть она по-прежнему нудная и тягомотная, как обычно. Он работает и работает, даже полностью пропускает обеденный перерыв, но все время поглядывает на часы. За десять минут до назначенного времени он собирает свои вещи, сытый по горло этой работой, и спускается на тренировочную площадку. Он приходит первым, но недолго остается в одиночестве. Один за другим сначала инструктор, а затем агенты входят и занимают свои места — аккуратными рядами по четыре человека, от одной стороны поля до другой. Идеальный порядок. По крайней мере, первые пятнадцать минут или около того. Проходит время, указанное в записке, затем еще десять минут, затем двадцать. К тому времени, когда они стоят в ожидании почти час, дисциплина даёт сбой, люди беспокойно переминаются с ноги на ногу или вообще покидают свои строго обозначенные позиции, чтобы смешаться в небольшие группы — в основном, для того, чтобы пожаловаться. — …даже не знаю, что мы здесь делаем, — не слишком тихо бормочет один из раздраженных агентов. — Действительно, есть дела поважнее, чем просто стоять тут без дела, да? В ответ раздаются согласные шепотки, бормотание, а кто-то выражает свою позицию довольно громко и четко. Несколькими рядами ниже Стоун незаметно закатывает глаза и усмехается. Есть дела поважнее — разумеется, возиться с бумажками и доставлять непригодный для питья кофе начальству намного важнее, чем это. Стоун, со своей стороны, нисколько не возражает против ожидания. Оно полностью окупится, если позволит наблюдать вблизи работу доктора Роботника хотя бы одну минуту. Стоун ни разу не сдвинулся со своего места, не сводя глаз с инструктора, курирующего мероприятие, отмечая каждую болезненную гримасу и нетерпеливый взгляд мужчины на часы над дверью. Очевидно, он также не ожидал, что ему придется ждать так долго. Но затем раздается грохот; дверь на крытое тренировочное поле с треском ударяется о стену, когда ее с силой распахивают. В общем нарастающем напряжении — более одного агента инстинктивно тянутся к своему оружию — раздается хлопок ладони о ладонь, и резкий, раздраженный голос протяжно произносит: — Так, так, так, ну что, начнём? У меня, знаете ли, не весь день в запасе. Роботник широкими шагами входит в комнату, за ним следуют овальный дрон, парящий рядом с ним, и агент, спешащий следом. Уже не тот агент, которого Стоун видел в последний раз, когда чуть не столкнулся с доктором; смутно он вспоминает бормотание Фрэнка, о том, что все они добровольно увольняются после нескольких дней работы с учёным. — Доктор Роботник, — приветствует гения инструктор, как только мужчина подходит к нему. В его голосе слышится раздражение. — Вы опоздали… — Я чрезвычайно занятой человек, и вы должны быть благодарны за то, что я — абсолютно против своего желания — вообще появился здесь в первую очередь, — Роботник резко обрывает этот выговор, дергая за край своих перчаток. Он едва удостаивает собравшихся агентов взглядом, переводя взгляд с дрона на экран, прикрепленный к его запястью, прежде чем ненадолго переключиться на агента, который послушно следовал за ним. — Ты там, агент Бесполезный. Мне нужен кофе, чтобы вынести это всё; иди и принеси его. И лучше бы это была не та мыльная вода из комнаты отдыха. Возникает напряженный момент, когда агент топчется на месте, явно обдумывая какой-то ответ, в то время как Роботник просто отмахивается от него, даже не взглянув. Напряжение немного спадает, и мужчина поворачивается, выходя из комнаты, чтобы сделать то, что ему сказали. — Шаг первый, сделано, — объявляет Роботник, внезапно приходя в движение. Там, где секунду назад он стоял совершенно неподвижно, не считая оживленного набора текста на экране, теперь он весь в движении; ходит взад и вперед вдоль рядов ожидающих агентов, которые снова выстроились в строй, пока он говорит и жестикулирует обеими руками, каждое движение беспорядочное и широкое, но в то же время очень точное, идеально подчеркивающее каждое слово. — Поскольку я сильно сомневаюсь, что ваше сборище миньонов было проинформировано о том, что именно им разрешено наблюдать сегодня, я дам вам краткое изложение основ. По крайней мере, постарайтесь не терять мысль и знайте, что я не терплю идиотских замечаний или вопросов. Конечно, никто не отвечает, а Стоун чуть сдвигается, выпрямляясь, чтобы видеть немного лучше. Он не хочет пропустить ни одной секунды. — Вот это у нас здесь, — Роботник жестикулирует, и при этом движении дрон, который следовал за ним повсюду, останавливается и поднимается выше, медленно вращаясь вокруг своей оси, издавая несколько тихих звуковых сигналов. Он явно красуется по велению своего хозяина. Это движение вместе с тихим вибрирующим звуком выглядит странно мило, в некотором смысле, и Стоун ловит себя на том, что сдерживает улыбку при виде этого зрелища, быстро переключая свое внимание на Роботника, который все еще говорит: — Это бэдник, новейший и пока лучший в своем роде. Сегодняшняя презентация, как утверждается, предназначена для того, чтобы показать вам основы его возможностей. Но поскольку ни у одного из вас, правительственных псов с промытыми мозгами, скорее всего, не хватит ума понять хотя бы половину того, на что он способен, и большинство из вас все равно едва ли слушают то, что я сейчас говорю, это огромная трата моего драгоценного времени, так что давайте покончим с этим как можно быстрее. Самые основные его способности, в частности те, что делают вас ещё более бесполезными: это дрон, предназначенный для выслеживания, преследования и атаки. Последнее может осуществляться нелетальным способом или наоборот, очень даже летальным, если это необходимо. — То есть, все то же самое, что могу сделать я с пушкой в руках, — бормочет кто-то в нескольких рядах от Стоуна, слышимый только потому, что именно в этот момент Роботник делает драматическую паузу в своей речи. Стоун сдерживает насмешливое фырканье и закатывание глаз в ответ на комментарий. Он хотел бы надеяться, что говорящий не настолько глуп, чтобы говорить это всерьез, учитывая, что есть множество вещей, которые дрон такого калибра мог бы сделать лучше, чем любой солдат-человек, но… почему-то он уверен, что это замечание было сделано на полном серьезе. Даже пока Стоун обдумывает все это, борясь со своим нарастающим раздражением по отношению к коллегам, его взгляд не отрывается от Роботника, пока гений расхаживает взад и вперед вдоль шеренги агентов. Поэтому Стоун успевает заметить ничтожную паузу в шаге доктора, прежде чем гений разворачивается и продолжает следующий раунд, громко говоря: — Но, разумеется, я сильно сомневаюсь, что даже треть из вас сможет уловить суть того, о чем я здесь говорю; поэтому лучше всего было бы объяснить его возможности при помощи практической демонстрации. Роботник еще раз разворачивается на каблуках и полностью останавливается. То, как он замирает, пока его взгляд блуждает по агентам, заставляет Стоуна подумать о хищнике, готовящемся к смертоносному прыжку. — Обычно я бы сказал, что добровольцам зелёный свет, но давайте сделаем это по-быстрому, мы все здесь очень заняты — я решу за вас. — С внезапностью, которая заставляет вздрогнуть не одного человека, Роботник щелкает пальцами, а затем начинает водить пальцем по рядам агентов, злобно сверкая глазами всякий раз, когда кто-то из них слишком явно смещается, если его внимание останавливается на нем, и нараспев произносит: — Эники, беники… ты. С обреченностью падающего лезвия гильотины один палец в перчатке останавливается на агенте несколькими рядами ниже Стоуна. Вокруг раздается шорох, все слегка оборачиваются, чтобы посмотреть, кого имеет в виду доктор, и большинство людей, наиболее близких к выбранной жертве, стараются незаметно отодвинуться от него, в то время как мужчина все еще слабо пытается выкрутиться. — Я, сэр? — Переспрашивает агент, ухмылка сползает с его лица. Голос смутно знакомый, и Стоун узнает в нем того самого агента, который ранее посмел усомниться в эффективности машин доктора. Внезапно это начинает выглядеть так, будто Роботник выбрал не случайного человека, а нацелился на очень даже конкретную мишень. Стоун заинтригованно приподнимает бровь. Сейчас будет весело. — Я так и сказал, — Роботник покачивает указательным пальцем, затем сгибает его в жесте «Иди сюда». — Ну же, у нас не весь день впереди. Поднимайся. Агент определенно испытывает беспокойство, когда медленно продвигается вперед, но к тому времени, как он встает рядом с доктором, ему удается успешно скрыть свои нервы за хмурым взглядом, его голос тверд, когда он спрашивает: — Что я должен делать, сэр? — Для начала задавать меньше вопросов, — Роботник печатает что-то на своем наручном экране, даже не поднимая глаз, чтобы увидеть злобный взгляд, который он получает в ответ. — Ты подопытный манекен, тебе не положено говорить. А теперь перейдем к демонстрации. Дрон громко пищит, явно получив какой-то приказ. Если раньше он держался близко к доктору, почти утыкаясь в щеку мужчины, то теперь он взлетает выше и вперед, зависая на уровне глаз примерно в метре перед агентом. В ожидании. Не отрываясь от набора текста, Роботник тычет большим пальцем свободной руки в сторону дрона. — Стреляй в него. Наступает пауза, пока все осмысливают этот приказ, слышно, как агенты негромко переговариваются, переминаясь на месте от удивления. Агент моргает, ждет, и осторожно переспрашивает: — …Сэр? — У тебя проблемы со слухом, или мой приказ слишком сложен для твоего понимания? — Голос Роботника наполняется раздражением, но Стоун уверен, что видит, как на мгновение мелькает острая ухмылка, прежде чем доктор скрывает ее, дергая себя за усы. — Тогда простыми словами специально для тебя: достань пистолет. Целься в дрон. Огонь. Давай, даже ты должен быть в состоянии справиться. Побледнев от гнева, агент больше не колеблется, вероятно, подпитываемый уязвленной гордостью и раздражением. Он достает свой пистолет без излишней показухи, поднимает его, целится, стреляет. Его попытка не так уж плоха, полагает Стоун. Агент не просто бездумно и бесцельно стреляет по парящему дрону, сначала он прикидывает варианты, прежде чем прицелиться и выстрелить в светящуюся линзу машины, очень похожую на глаз. Это хорошее предположение, надо сказать; этот глаз находится в центре и представляет собой хорошую мишень, не говоря уже о том, что он вполне мог бы оказаться своего рода уязвимым местом. И все же Стоун нисколько не удивляется, когда раздается выстрел, а затем почти сразу же, пуля отскакивает от корпуса бэдника, не только не причинив тому никакого вреда, даже не сумев вывести маленький дрон из равновесия. Он слишком далеко, чтобы убедиться, но Стоун совершенно уверен, что если бы он осмотрел место удара, то не нашел бы даже царапины на поверхности. Невероятно, признает он, чувствуя, как на его губах появляется улыбка. В общей ошеломленной тишине раздается холодный голос. — Бэдник оснащен сплавом, более твердым, чем даже титан, но гораздо более легким. Как вы можете видеть, это делает его намного более неуязвимым, чем человек с пистолетом. Хорошо. Вы увидели его оборонительные возможности. Теперь, — Роботник щелкает пальцами, звука почти не слышно, когда нажимаются кнопки, вставленные в кончики пальцев, — перейдём к демонстрации наступательных действий. Возможно, ты захочешь начать убегать, агент; давай, устрой всем остальным здесь небольшое шоу. Дрон, по приказу доктора, взлетает выше, его некогда голубая линза-глаз теперь мигает красным. Вместе с довольно громким, зловещим жужжащим звуком, исходящим от него, это изменение вызывает немалую тревогу. Стоун чувствует, как толпа вокруг него беспокойно движется, и даже издалека он видит, как агент, стоящий перед дроном, заметно бледнеет, его глаза расширяются, когда он протестует: — Подождите, что? — Доктор Роботник, — говорит инструктор, авторитетный тон, к которому он, вероятно, стремится, разрушается явной напряженной нервозностью в его голосе. — Вы не можете… — Расслабься, — прерывает Роботник достаточно громко, чтобы его было слышно за шумом готовящегося к чему-то дрона. — На сегодняшний день это мое творение абсолютно несмертельно… насколько я знаю. На самом деле у меня не было времени его протестировать. Он снова щелкает пальцами, прежде чем новые попытки протеста успевают последовать, дрон подает звуковой сигнал и стреляет. Луч красного света вылетает из кроваво-красного глаза бэдника и со свистом пролетает мимо оглушенного агента, ударяясь о землю позади него с шипящим звуком. Мелкие ошмётки поверхности пола разлетаются во все стороны, а из того места, куда попал выстрел, поднимается дым. Все происходит так быстро, что у несчастной жертвы даже нет времени моргнуть, не говоря уже о том, чтобы вздрогнуть или увернуться. Улыбка Роботника выглядит пугающе, холодная и острая, как осколки льда, когда он тихо произносит одно-единственное слово. — Беги. Это, наконец, подталкивает агента к действию. Он ныряет в сторону, в то время как второй выстрел свистит мимо него — бессмысленно, отмечает Стоун, это был всего лишь предупредительный выстрел, такой же, как и первый. Но агент сейчас думает только о своем собственном выживании, действуя инстинктивно, поэтому он не принимает это во внимание, он просто убегает. Он не успевает уйти далеко, когда Роботник свистит сквозь зубы, и бэдник, наконец, трогается с места, бросаясь за своей убегающей целью с невероятной скоростью и легко обгоняя его, затем резко разворачиваясь и зависая прямо перед ним. Агент громко ругается и так резко разворачивается, что спотыкается и чуть не падает, прежде чем броситься в другом направлении. И снова бессмысленно, предполагает Стоун. Роботник просто играет, как кошка, играющая с мышью, прежде чем полностью вонзить в нее когти. Бэдник все еще стреляет, каждый раз едва-едва не попадая в спотыкающегося, бегущего человека, но это скорее шоу, чем что-либо еще. Он мог бы уже несколько раз попасть в цель. Как только доктору это надоест, все закончится, и ни минутой раньше. Роботник поворачивается обратно к ошеломленной толпе и вместе с этим оказывается спиной к преследованию и шуму, все еще происходящим в нескольких метрах от него, как будто он потерял к этому интерес. — Как вы можете видеть, бэдник оснащен лучшим тепловым датчиком, который вы только могли бы себе представить, — объясняет он тем же скучающим тоном, что и раньше, одновременно снимая голоэкран со своего наручного компьютера. Экран с голубым свечением зависает на дюйм или два над его запястьем и расширяется, чтобы показать тепловую сигнатуру агента, который все еще безуспешно пытается сбежать от дрона. Роботник указывает на экран, рисуя круг вокруг данных. — Он настроен таким образом, что бэдник может предугадать следующее движение цели, измеряя тепло напряженных мышц и… — Роботник, — резко и громко выкрикивает инструктор, перекрывая шум схватки и писк бэдника. — Вы высказали свою точку зрения, или что это вообще было, черт возьми; Теперь выключите это, ради бога! — …разве это не должно было быть презентацией, командир Нерешительный? — Роботник лукаво отвечает, снова закрывая голоэкран. — Если бы ты мог изначально принять решение, вместо того, чтобы тратить мое время еще больше, чем… Раздается выстрел, снова заглушающий слова доктора. Все, кто был более сосредоточен на выяснении отношений между гением и их начальником, вздрагивают. Стоун, который все еще наблюдает за односторонним боем, только фыркает. Агент в отчаянии решает еще раз выстрелить в бэдника. Разумеется, безрезультатно — пуля отскакивает назад и едва не попадает ему в бедро, оставляя, должно быть, ощутимую царапину. Теперь помимо того, что агент вынужден продолжать уклоняться от выстрелов бэдника, он ещё и хромает на ту ногу, где его задела пуля. — …поздравляю, — Роботник закатывает глаза, проводя рукой по волосам с таким видом смиренного раздражения, что Стоуну почти становится жаль его. — Совершенно потрясающая демонстрация тупости, подопытный манекен! Ты почему-то решил, что во второй раз это сработает лучше? С такой скоростью ты выведешь себя из строя даже быстрее, чем это сделает мое творение. Давай-ка немного ускоримся. С этими словами доктор еще раз щелкает пальцами. Сразу же бэдник дважды подает звуковой сигнал — согласие — и цвет его глаза меняется с красного на синий, а затем обратно на красный. Еще один жужжащий звук, и следующий выстрел, но уже не красный, а мерцающий, электрический синий, и гораздо более прицельный, чем предыдущие. У уже запыхавшегося агента нет ни малейшего шанса даже дернуться, прежде чем выстрел с электрическим треском попадает ему прямо в грудь. Должно быть, это электрошок с высоким напряжением, размышляет заинтригованный Стоун, потому что агент дергается так сильно, что его чуть не поднимает в воздух, зубы стучат друг о друга с такой силой, что Стоуну кажется, что они могут раскрошиться в любую секунду. Наверное, к счастью, агент дергается всего один раз, потом еще два, прежде чем осесть, как мешок с картошкой. Наступившая за этим тишина — не то что гнетущая, прямо-таки удушающая. Инструктор первым приходит в движение, протискиваясь мимо Роботника, чтобы упасть на колени рядом с обездвиженным агентом и проверить его пульс. Его плечи с облегчением опускаются после того, как он чувствует удар, что очень красноречиво выражает его мнение о произошедшем; как и смертоносный взгляд, который он бросает на доктора мгновение спустя. Роботник не обращает на это никакого внимания, профессионально игнорируя его, сосредоточив все свое внимание на приближающемся бэднике. Как зачарованный, Стоун наблюдает, как настоящая, неподдельная улыбка на мгновение появляется на губах мужчины, когда он поднимает руку к дрону, чтобы слегка похлопать его по корпусу. Вокруг обычно отчужденного гения царит такая атмосфера гордости, что перемена прямо-таки разительна. Это длится всего мгновение, появляется и снова исчезает так быстро, что Стоун почти уверен, что больше никто этого не видел, потому что все еще слишком заняты агентом без сознания. Когда Роботник поворачивается обратно, улыбка исчезает, и на его лице остается только лёгкий интерес в глазах и ухмылка, в то время как его взгляд перебегает с инструктора на ряды агентов и обратно. — Что ж, будем считать, что это была демонстрация защиты и обезвреживания. Это все на сегодня, или кто-нибудь еще хочет стать добровольцем…? — Уходите, — недовольно выплевывает инструктор, поднимаясь на ноги, сжимая кулаки по бокам, как будто он едва сдерживается, чтобы не ударить другого мужчину. Враждебность, похоже, не особенно волнует Роботника; он наклоняет голову, как будто гнев инструктора его слегка забавляет, прежде чем на его лице появляется по-настоящему самодовольное выражение, и он выпрямляется. — Очень хорошо. Знаете, если бы все презентации были такими интересными, я мог бы даже делать это почаще… или нет. На самом деле у меня действительно есть дела поважнее. Помахав пальцами агентам, имитируя прощание, доктор уходит, направляясь обратно к двери почти таким же образом, каким он вошел, — большими шагами, смело и уверенно. Вслед за ним начинают двигаться и собравшиеся агенты. Многие бросаются вперед, наклоняются над своим упавшим товарищем, когда инструктор рявкает, чтобы остальные шли выполнять свою «чертову работу», и начинает помогать потерявшему сознание человеку подняться, проверяя его на наличие каких-либо серьезных травм. Агенты, которые не помогают, сбиваются в небольшие группы, и первые перешептывания, тихие и не очень, начинают слышаться отовсюду почти сразу: «…безумный ублюдок…» «В самом деле, не было никакой необходимости…» «Почему они вообще до сих пор его здесь держат…» — Понимаешь теперь, что я имел в виду? — Фрэнк появляется рядом со Стоуном, наклоняясь к нему с шепотом, который, вероятно, должен быть заговорщическим, но в итоге получается таким громким, что каждый легко может услышать. — Он правда, ну, такой. Ему плевать на всех, он просто ненавидит всех вокруг. Да он сам, как робот. — Мгмм, теперь понимаю, — хмыкает Стоун в знак согласия, стараясь сохранить нейтральное выражение лица. Не годится открыто показывать широкую улыбку, которая так и норовит появиться на его лице, или волнение, которое он испытывал на протяжении всей презентации. О, он действительно понимает; но, скорее всего, это не то, что Фрэнк хотел, чтобы он понял. Тот, кого Стоун видит, когда смотрит на доктора Роботника, — это невероятно гениальный, интригующий человек, который просто откровенно не терпит идиотов — и, учитывая его блестящий интеллект, в глазах доктора практически все вокруг будут казаться идиотами. Неудивительно, что он, как красноречиво выразился Фрэнк, такой; доктор постоянно окружен тупыми людьми, которые считают, что могут требовать от него чего-то, в то время как должно быть строго наоборот. А еще была эта улыбка, размышляет Стоун, пока его взгляд переносится к дверям, останавливаясь на докторе Роботнике, который еще не покинул комнату, вместо этого продолжая спорить со своим назначенным ассистентом о кофе. На одно мгновение, долю секунды, Роботник показался Стоуну по-настоящему счастливым, когда смотрел на свое творение. Ничего не осталось от насмешливого, раздраженного отвращения, которое он проявлял к каждому человеческому существу. Эта внезапная перемена была лишь еще одной отметкой в списке вещей, которые были невероятно притягательны в докторе Роботнике для Стоуна. Часть его уже начала задаваться вопросом, а что он сам мог бы сделать, чтобы заставить доктора так улыбаться, если бы ему когда-нибудь представился шанс работать на него. Первым шагом, пожалуй, мог бы стать хороший кофе, решает Стоун, с трудом сдерживая улыбку, наблюдая, как Роботник кричит и оскорбляет агента, выливая целую чашку кофе на рубашку своего несчастного ассистента. Да, кофе определенно был бы первым шагом. …О боже. Он уже начинает составлять список вещей, которые могли бы облегчить ему работу с Роботником. Ну что ж. На данный момент он вполне может посвятить себя этой задаче. Найти способ быть нанятым к этому человеку, чего бы это ни стоило.