Вдох, один, два

      Тихо зашипел чайник — просто плавное скольжение пара при закипании в нём воды. Звучание постепенно становилось резче и выше, и Гарри почувствовал что-то схожее, мерзкое, нечто, отчасти поднимавшееся из груди. Новый чайник мог помочь.       Он достал из навесного шкафчика картонную упаковку сахарных кубиков, отметив, что ему ещё предстояло заменить утраченную сахарницу. В детстве он мог только подавать чай, но не пить его. В Хогвартсе он пил чай только в редких случаях: в гостях у профессора Макгонагалл или Дамблдора… «Вдох, два, три, четыре. Пауза, два, три, четыре»… Но с тех пор, как он начал посещать целителя Матильду, ему больше понравилось проводить этот ритуал самостоятельно. Он размышлял, не заказать ли ему что-нибудь экзотическое, подходившее пряным смесям масала, к которым он так пристрастился, но потом передумал. Кого бы он одурачил? Он вовсе не был искушённым путешествователем.       Он почувствовал, как знакомая подавленность окутала его разум, и заставил себя двигаться к маленьким целям: бросить два кубика в ожидавшую его чашку и снять с огня пищащий чайник, влить через ситечко взбитое в пенку молоко, пока у него не получится идеальный напиток.       — Эванеско, — произнёс он нараспев, осторожно опуская палочку поверх размокших специй, застрявших в ситечке. Когда он начинал проваливаться в эту пропасть, ему следовало быть точным и фокусироваться на своих действиях. Если ему удавалось достаточно быстро восстановить контроль над собой, у него могло получиться выплыть из этого состояния прежде, чем оно приводило к тому, что он вползёт в свою постель без всякой мотивации почувствовать себя лучше. Он выдвинул ящик со столовыми приборами, потянулся к чайным ложкам и поднёс одну из них к поверхности чая, и только потом он её разглядел.       Ложка замерла в миллиметре от исходившей паром глади, когда он осознал, чья это ложка.       — Чёрт! — рыкнул он, отшвырнув её от себя в наполовину заполненный деревянный ящик для зелий, всё ещё стоявший у двери в гостиную. В воздухе вокруг него затрещала магия, сильнее и разрушительнее, чем во времена, когда он был неопытным юнцом, и он попытался наскрести весь возможный контроль, пока выброс не разрушил то, что он всё ещё хотел сохранить.       «Вдох, два, три, четыре. Пауза, два, три, четыре. Выдох, два, три, четыре… ВДОХ, два, три, четыре…»       Потребовалось несколько повторений, прежде чем его пульс выровнялся, и отступила тошнота. Он спокойно подумал, что не стоило швырять ложку. Повезло, что она упала на свитер и не разбила рамку для фотографий или крошечную фарфоровую статуэтку ловца. Ему придётся упомянуть об этом инциденте целителю Матильде, и она, вне всяких сомнений, прощупает все воспоминания далёкого прошлого, которые вероятно связаны с этим, дабы ослабить их влияние на его настоящее.       Сделав ещё один глубокий вдох, он снова открыл ящик со столовыми приборами, уже готовый принять всё, что найдёт там, прежде чем осознал, что единственная причина, по которой эта ложка вообще попала ему в руки, заключалась в том, что все остальные он испачкал, не помыл и не сложил обратно. Та ложка была запрятана в самом низу, но теперь там почти не было других приборов. Он знал, что раковина переполнена, но… он вздохнул.       Это была одна из многих вещей, над которыми он работал. После войны он перестал заботиться о себе. Не сразу… но спустя какое-то время, после удивительно стабильного «восьмого» года в частично восстановленном Хогвартсе, после провала им обучения на аврора и долгого пребывания наедине с собой… это начало набирать обороты. А спустя некоторое время набирать обороты начало и многое другое.       Он спокойно помешивал свой чай, переводя дыхание и борясь с желанием громко захлопнуть ящик, а ему хотелось.

***

      — Рад снова видеть вас всех. Сегодняшняя тема, как написано на доске — «любовь». Вы можете интерпретировать её как пожелаете. Какие бы чувства ни возникли, положительные или отрицательные. Пожалуйста, не забудьте использовать чары приватности, которым мы вас научили, если собираетесь использовать заклинание визуализации.       Дин говорил своим удивительно успокаивающим «голосом Целителя». Шесть месяцев назад Гарри пришёл на вступительное занятие, чтобы поддержать своего бывшего соседа по комнате, так же как и Рон, Гермиона, Шеймус, Луна и ещё несколько бывших однокурсников, с которыми Дин общался во время леденящего кровь седьмого курса, прошедшего под эгидой власти Волдеморта. «Вдох, два, три, четыре…» На данный момент, Гарри и ещё один мужчина остались единственными, кто в обязательном порядке посещал все занятия без исключения. Не то чтобы остальным всё ещё нужно было приходить в знак поддержки, в любом случае… было много людей, которые приходили по тем же причинам, что и Гарри. Война наложила свой отпечаток на многих.       Гарри, как всегда, заколдовал холст чарами приватности. У него не было навыков художника, так что каждую неделю, рисуя, он в значительной степени полагался на чары визуализации. Он легонько постукивал палочкой по губе, размышляя, за какое воспоминание ухватиться, что могло бы помочь ему в исцелении, если бы он потратил следующие три часа на рисование этого. В последнее время, любовь стала опасной территорией для его размышлений, и он понимал, что ему нужно быть осторожным, если он не хотел растерять огромную долю прогресса. Неправильный ход мыслей оказался больше похож на неправильную навязчивую идею, представлявшую собой кроличью нору. И она стала чрезвычайно разрушительна для него ещё до того, как начались его недавние осложнения, и он даже не представлял, насколько далеко назад его могло отбросить зацикливание на конкретно этой неправильной мысли в данный момент.       «Вдох, два, три, четыре…»       Гарри подумал, что, кажется, у него было кое-что на уме. То, с чем он, скорее всего, никогда не справится, сколько бы раз он ни плакался об этом во время сессии у целителя, сколько бы упражнений они ни сделали, чтобы уменьшить влияние. Видение воспоминания, которое даже не принадлежало ему. Для данной темы… подходило идеально.       Он произнёс заклинание на одном дыхании, кончик его палочки мягко коснулся подготовленной поверхности, зелье, пропитавшее плетение, отображало образы из его головы с тошнотворным сходством с легилименцией. Гарри предположил, что разум работал одинаково, независимо от того, насильно ли вырывали у него воспоминания в подземелье или вытягивали по добровольному согласию на чистый холст. «Вдох, два, три, четыре».       Изображение снова стабилизировалось, как только он успокоился, и Гарри внутренне хотелось поёрзать, пока он увеличивал и придавал нужную форму выбранному моменту, чтобы разместить его на холсте. По словам Дина, с этой частью он справлялся довольно хорошо. Тот всегда хвалил его выбор момента, ракурса, структуры объекта относительно доступного пространства на холсте. Но стоило ему только прикоснуться к краскам — и из-за недостатка мастерства всё катилось коту под хвост. Когда он только начал посещать занятия, Дин предложил ему попробовать фотографию в качестве возможного хобби, и Гарри потребовалось более двадцати циклов глубокого дыхания, пока перед ним горело навязчивое воспоминание о руках Колина, сжимавших фотоаппарат, прежде чем он смог тихо уйти заканчивать недорисованное.       Когда заклинание подействовало, он подозвал Дина, чтобы узнать, достаточно ли безопасно изображённое там, чтобы снять чары приватности. Иногда люди реагировали плохо — с Гарри тоже такое бывало, — и он не знал, как воспримут то, что он выбрал.       — Не буду тебе лгать и говорить, что понимаю, — ответил Дин, рассматривая картину. — Но, думаю, сегодня это безопасно. Однако если позже придёт Луна, мне придётся попросить тебя вернуть защиту на место.       Гарри понимающе кивнул. Не то чтобы он хотел, чтобы кто угодно мог еженедельно видеть, что творилось у него в голове, но заклинание действовало таким образом, что он не мог одновременно видеть и краски на палитре подле него, и изображение на холсте. Он очень быстро понял, что с его отсутствием природных навыков ему обязательно нужно видеть и то, и другое, чтобы создать что-то хоть вполовину приличное. В любом случае, с тех пор, как одна из его картин впервые появилась на обложке «Ежедневного пророка» в сопровождении статьи, где автор выразил «глубокую обеспокоенность» психическим состоянием их Спасителя, Гарри привык ходить под надёжными чарами гламура.       «Вдох, два, три, четыре…»       — Похоже, тебе сегодня непросто, — небрежно заметил его сосед.       Себастьян не был похож на него, хоть у них было схожее телосложение, и они оба носили очки. Тот был настоящим художником и мог работать над одной картиной несколько недель подряд, пока её нельзя было счесть завершённой. Пользовался Себастьян собственноручно созданными красками, и именно благодаря его советам Гарри приобрёл более дорогие маггловские краски, которые он брал с собой каждую неделю, перестав использовать низкокачественные тюбики, предоставляемые Дином бесплатно.       Гарри осторожно посмотрел тому в глаза, видя, что мужчина использовал очки, чтобы внимательно изучить выражение его лица. Он кривовато и покорно улыбнулся, зная, что с их помощью тот снова смотрел сквозь гламур на нём.       — Похоже, я сегодня натыкаюсь на множество триггеров.       Себастьян медленно кивнул, явно обдумывая его слова и размышляя над ответом. Обычно тот был не слишком разговорчив, так что Гарри убрал чары приватности и начал рыться в рюкзаке, выискивая нужные краски и кисти, пока мужчина определялся с тем, что хочет сказать.       — Интересный выбор, — наконец прокомментировал его сосед, которому потребовалось больше времени, чем ожидал Гарри, чтобы подобрать слова. Последний помолчал, доставая из сумки две красные краски, две умбровые и фталоцианиновую, пока и сам подбирал подходящие слова. Тем временем тот невозмутимо продолжал: — Это не то лицо, о котором большинство людей подумали бы, говоря о любви.       Гарри вздрогнул. «Вдох, два, три, четыре», — напомнил он себе, и встретился с мужчиной взглядом. Себастьян смотрел на него сквозь очки с того самого дня, как он впервые применил гламур. Тот ещё ни разу не предал доверия Гарри, а это очень много значило для человека, который чувствовал, как от него ускользнуло всё остальное.       «ВДОХ, два, три, четыре».       — Я знаю многих людей, у которых был неприятный опыт общения с ним, — наконец ответил он так сочувственно, как мог, учитывая, что его сердце колотилось о рёбра. — Но мне, особенно сейчас, это подходит.       Себастьян после долгого, пристального взгляда, вернулся к своему холсту, не сказав больше ни слова. Когда Гарри продолжил доставать краски, он с удивлением заметил, что его руки слегка дрожали. Он знал, что испытывал огромное восхищение к талантливому художнику, и был благодарен за то, что этот человек молча хранил его секреты, но не предполагал, что подобный разговор так сильно повлияет на него. Он на пробу сжал кулаки, и когда снова разжал их, те были неподвижны.       — Я читал в газете, что ты добиваешься его чествования, — наконец произнёс Себастьян. Он ещё не начал работать над своим чистым холстом.       — Я… — Гарри прервался. «Вдох, два, три, четыре», — Я не могу…       — Всё в порядке.       Гарри снова испытал благодарность к своему соседу и позволил взгляду задержаться на тёмных глазах, прожигавших его с полотна. Воспоминание, которое он выбрал, было о Снейпе — сразу после того, как тот решительно произнёс слово, теперь преследовавшее его — «всегда». Он не мог представить себе лучшего примера любви, чем этот. Как он и сказал Себастьяну… особенно теперь.       Он непрерывно работал над картиной почти два часа, прежде чем осознал, что картина Себастьяна кардинально отличалась от всех предыдущих работ. Он настолько сосредоточился, что не обратил особого внимания на работу соседа. Теперь же, взглянув на широкие мазки, которыми тот покрывал весь холст ярко-зелёной краской, он понял, что всё это время мужчина смешивал один цвет, пока не удовлетворился результатом.        Обычно тот рисовал невероятные сцены с людьми столь реалистичными, что Гарри казалось, будто с ними можно было говорить даже без анимационных зелий и заклинаний. Но мужчина впервые применил такой подход, когда всё полотно окрашивалось в один цвет.       Себастьян явно заметил, что его внимание сместилось.       — Я ожидал увидеть портрет молодой веснушчатой девушки, когда ты снял защиту.        Гарри замер. Взгляд Себастьяна метнулся к нему — тот уже знал? Но потом ответ зазвучал в воздухе вокруг него: «Вдох, один, два, три. Задержка, один, два, три. Выдох, один, два, три».