Сегодня, завтра, всегда

Когда Флоренс разглядела на ногах Пандоры хрустальные туфельки, она тут же ринулась ее спасать. Произошло это на репетиции, на глазах у танцующих учеников и их любопытных, приезжих родителей, а также профессоров, которые крайне возмутились подобным поступком. Женщина схватила дочь за руку и беспокойно повела ее вон из помещения, заставив Барти ошеломленно продолжить репетицию в одиночестве. — Что случилось, мама? — испуганно спросила Пандора, даже позабыв о чувстве стыда из-за мысли, что произошло что-то действительно страшное. — Снимай туфли, Дорочка, быстро! — почти закричала она, готовая встать на колени и самолично избавиться от каблуков на ногах дочери. Пандора подчинилась, хотя не понимала, что происходит. Прошло некоторое время с тех пор, как мама приехала навестить ее в Хогвартс, и за это время, как бы странно не было ее поведение, девушка снова начала привыкать и не слишком задумываться о чьей-то правоте. — Ты что, хочешь пораниться об осколки? Дорочка, посмотри, сколько ты набрала, и пойми, что под таким весом каблук просто расколется. Пандора не стала говорить, что носит каблуки не первый день, и за это время на них не появилось даже трещинки. Она также не стала задавать вопросы о том, может ли это произойти в принципе, и не спорила насчет своего веса. Легче было послушать маму и согласиться со всем, что она говорит. — Зачем тебе вообще эта обувь? Ты что, не знаешь, что их носят только распутные девицы? — Не знала. — Ты ведь сама по себе такая высокая, Дорочка, выше многих мальчишек, и все равно надеваешь такое, чтобы показаться непонятно кем… И этот низенький Слизеринец… рядом с тобой он выглядит совсем смешно. Вы что, не замечаете, как над вами смеются? — Нет. — Мне не нравится твой партнер по танцам. Почему именно он? Ты не подумала, что Фили будет ревновать и, в конце концов, бросит тебя? — Не подумала. — Ну что же с твоей головой происходит, Дорочка… совсем пустая… совсем дурная… Пандора стояла босая на ледяном каменном полу и смотрела на каблуки, о которых когда-то мечтала, а сейчас ненавидела. Настолько взгляд ее матери был презрительный и брезгливый, что самой стало не по себе оттого, что она так долго проходила в них все это время. И ведь мать правду говорит: она выглядит смешно и нелепо, а Барти не удосужился ей даже на это намекнуть… Поймав себя на скверных мыслях, Пандора пристыженно сжалась. Вскоре из Большого зала, в котором проходила репетиция, вышел на поиски Ксенофилиус. Пандора знала, что он придет на репетицию, ведь сама его позвала, но не думала, что придет мать; а самое главное, что он ее не остановит. — У вас все в порядке? — взволнованно спросил Ксенофилиус, смотря на обеих. Когда он увидел босые ноги своей девушки, то поспешил снять с себя пиджак и укутать им ее ступни. — Что случилось с твоими туфельками? Пандора не ответила. Она посмотрела на Флоренс. — Мы решили, что каблуки ей ни к чему, — с пустой улыбкой произнесла Флоренс. — Пандора от них отказалась. «Мы» — эхом раздалось в голове у Пандоры. Она вдруг почувствовала, как к горлу подступил болезненный ком, и даже забота Ксенофилиуса не могла избавить ее от этого невыносимого чувства. — Понятно. Ну, ладно, — сказал Ксенофилиус так просто и легко, как Пандора не смогла бы даже вздохнуть. — С ними все равно было неудобно, тем более Барти. «Откуда тебе знать?» — подумала Пандора, не меняясь в лице, хотя эта мысль вызвала у нее такое давящее чувство, что живот скрутило. Ей не хотелось находиться рядом с ними. Хотелось уйти, оставить маму и Ксенофилиуса одних обсуждать ее проблемы, а самой никогда о них не знать, не решать, не слышать. Но ей приходилось стоять рядом с ощущением, что невидимая цепь стискивает ее руки, удерживая рядом с матерью, рядом с ее любимым, который в моменты воспитательных мер Флоренс был где-то посередине, слепой и глухой, и никогда на стороне Пандоры. Девушка погрузилась в себя и ощутила неприятное, отталкивающее чувство к самой себе. На следующий день это давящее чувство не прошло. Пандора все не могла понять, что же произошло, и что именно заставило ее чувствовать себя так плохо. Мама обращалась с ней так не в первый раз, Ксенофилиус вообще не сделал ничего, что могло ее разозлить, а других причин замыкаться в себе у нее не было. — Пандора, что мы будем делать с нашими Слизеринцами? Когда к Когтевранке подошла Доркас и напомнила о том, что раньше заставляло ее серьезно беспокоиться, она поняла, что больше не чувствует ничего и даже не думает о Барти и его делах. Пандора и не сразу поняла, что имеет в виду Доркас. — Пандора, ты ведь говорила с Барти после того случая? — Какого случая? — Ну как… — Доркас заметно напряглась. — Когда нас собралось шестеро, считая Поттера и Снейпа. — Ааа… — вяло протянула Пандора. — Так ты говорила? — терпеливо переспросила Медоуз. — Не особо. Доркас стояла напротив Пандоры и безотрывно за ней наблюдала. Пандора продолжала есть как ни в чем не бывало и никак не поддерживала разговор. Она не хотела казаться грубой; просто ей не хотелось говорить. — Почему ты настолько спокойна? — удивилась Медоуз. Пандора подняла голову и взглянула на нее совершенно непонятным, не выражающим ничего взглядом. На вопрос она не ответила. Молчание заставило Доркас неловко отыскать слова самостоятельно: — Я говорила с Эваном. Конечно, отговорить Слизеринцев оказалось не так-то просто, но если мы будем стараться… — что-то все-таки Доркас смогла разглядеть во взгляде подруги, и это заставило ее заикнуться и остановиться. — Ты что, больше не со мной? Пандора не ответила. Она не могла выразить свои мысли по-другому, потому что на самом деле ей не было безразличен Барти, но в тот момент она совсем не хотела думать о нем, и то, что ранее сильно тревожило, теперь больше никак, казалось, не касалось ее. В тот же день к Пандоре обратился другой человек. Случилось это после разговора с Ксенофилиусом, когда Пандора в самых расстроенных чувствах узнала, что мама выбросила ее хрустальные туфельки. — Флоренс сказала, что они раскололись сами, — пытался успокоить ее парень. — Представь, если бы они разбились под твоими ногами. — Но не могли же они расколоться сами по себе, Фили! — жаловалась Пандора своим высоким, хрупким голоском. — Она выбросила их целыми, а нам просто врет! — Как ты можешь так о матери? — Ксенофилиус смотрел на нее с жалостью, как на дитя. — Знаю, ты расстроена, но в любом случае, тебе ни к чему эти каблуки. Твоему партнеру будет неудобно. — Но я так хотела в них станцевать! — воскликнула Пандора. — Я не хотела, чтобы она их выкидывала! Как ты не понимаешь?! — Так вы же вместе решили от них отказаться, разве нет? — Нет! — Ну все, успокойся, милая… — Ксенофилиус улыбнулся почти с усмешкой, что обидело девушку до глубины души. Он обнял ее и, похоже, не собирался больше ничего говорить. Пандоре не хотелось, чтобы он ее обнимал. — Она не должна была выкидывать их без моего разрешения… — Я куплю тебе новые, милая, — Ксенофилиус целует ее в щеку и качает. Когда он все еще обнимал Пандору, пытаясь успокоить, в коридоре послышались шаги. Когда пара обернулась, они оба увидели Эвана Розье, стоящего совсем рядом, и явно пришедшего сюда раньше, чем они его заметили. — Пандора, можно поговорить с тобой? — спросил Эван, глядя на нее, то на ее парня. Ксенофилиус насторожился, и Пандора почувствовала, как напряжение в воздухе возросло. Пандора знала, что Ксенофилиус никогда не был ревнив, но ей не хотелось вызывать у него даже малейшего недоверия. — Зачем тебе с ней говорить? — спросил Ксенофилиус с ноткой подозрительности в голосе. Эван слегка усмехнулся и, не обращая внимания на Ксенофилиуса, обратился к Пандоре: — Пойдем, поговорим немного в стороне. Пандора ощутила ком в горле. Она никогда не общалась с Эваном так тесно, чтобы считать его другом, знала только, что Доркас, Барти и Регулус дружат с ним. В таком положении говорить она не могла. Нужно было обратиться к своему парню и сказать, что она понятия не имеет, что Эван от нее хочет, и при этом сказать Эвану, что им незачем друг с другом разговаривать. Но пришлось согласиться, потому что Ксенофилиус мог бы отнестись к ней с пониманием, а что ожидать от человека почти незнакомого — Пандора не знала, и обижать его не хотела. Эван повел ее в тихий уголок коридора, и когда они оказались одни, он обернулся, скрестив руки на груди. — Слушай, Пандора, — начал он, прерывая тишину, — Ты ведь никому не говорила о том, что произошло в тот день? Пандора растерянно хлопала глазами. — В какой день? — Ну как… — Эван неловко почесал затылок. — Когда нас собралось шестеро, считая Поттера и Снейпа. — А-а-а… — устало протянула Пандора. — Так говорила или нет? — Эван старался быть как можно более терпеливым. — Нет. Возникло молчание. Эван явно ожидал более продолжительного разговора, возможно даже каких-то нравоучений, но Пандора даже не смотрела на него, и никак не погружалась в важную, казалось бы, тему. Чужие слова до нее не доходили, реальность была для нее отстраненной картинкой, и впервые она в полной мере почувствовала себя так, как описывала всегда ее мать. — Тебе что, все равно? Пандора пожала плечами. — Меня сейчас что-то другое волнует. — Что-то, о чем ты не знаешь? — Розье еле сдержал ухмылку. Пандора кивнула. — А мне казалось, что для вас, девочки, ничего тревожнее кроме дел Слизеринских быть не может, — Эван усмехнулся то ли с облегчением, то ли с усмешкой. — Я рад. Может, ты и Доркас заразишь подобным спокойствием? Пандора молчала. Она вдруг подумала, почему Ксенофилиус не может просто подойти, взять ее за руку и увести от неудобного разговора. Почему ее мать не может прийти в нужный момент и начать отстаивать ее права. Почему Пандора должна отвечать на такие сложные вопросы, решать какие-то проблемы, волноваться за кого-то, если на самом деле она не самостоятельная, маленькая девочка, за которой постоянно нужен досмотр. В конце концов, она даже не может позволить себе носить понравившуюся обувь, так зачем ей так напрягаться во всех остальных жизненных аспектах? — Почему Ксенофилиус ведет себя с тобой как с ребенком? Он не видит в тебе равного партнера, а лишь хрупкую девочку, с которой он должен заботиться. Тебя это устраивает? Неожиданный вопрос выбил девушку из колеи. Пандора почувствовала, как ее сердце сжалось от его слов. Она пыталась понять, что он хочет сказать, но мысли путались. Она не могла сразу среагировать, как бы ни старалась. Неожиданный поток эмоций затопил ее разум, и она ощутила, как волна растерянности накрывает ее с головой. — Скажи, он заботится о тебе, или контролирует? Ты никогда не задумывалась, что это больше похоже на опеку? С тобой общаются, как с плоским бумажным персонажем из сказки. Пандора ощутила, как внутри нее поднимается волнение. Заключения Эвана были ужасны и неправильны, и, хотя слова в ее голове закрутились, уверенные и четкие ответы не находились. — Ты просто не понимаешь… — попыталась заговорить она, но снова запнулась. — Нет, послушай, — перебил Эван. — Со стороны ты выглядишь странной, но все разумные люди признают в тебе умную и необычную девушку. Вот только когда рядом с тобой ошиваются родные, ты становишься глупой и не самостоятельной девчонкой, и все потому, что они хотят тебя видеть такой, а ты просто им поддаешься. — Хватит, Эван… — шептала Пандора. — Что хватит? Что тебе не нравится? Я говорю ложь или правду, в которую тебе так не хочется вникать? Знаешь, мне на самом деле плевать, и я сам не хороший советчик, но я все вижу и подмечаю, и уверен, что говорю то, о чем ты сама догадываешься, но не можешь себе в этом признаться. — Ты меня вообще не знаешь… — Но я вижу, что мои слова вызывают у тебя эмоции, а это значит, что что-то тебя задевает и беспокоит. И я повторю, что не должен влезать, но хочу высказать мнение свое и остальных. Когда мы смотрим на вас, то думаем, что… — Заткнись!!! Когда крик выходит из горла Пандоры, в коридоре раздается эхо, и в его такт бьет по груди ее сердце. Эван в ту же секунду замолкает, а Пандора в панике прикрывает рот ладонью и беспокойно смотрит на него. Никогда прежде она не позволяла себе такой тон, и даже не знала, что ее голос может звучать так громко и грубо. Что бы сказала мать, если бы она услышала ее? — О Мерлин… Прости… Прости меня! Я не хотела… — Нет-нет, — говорит Эван, — Продолжай. — Что?.. — Пандора смахивает слезы. — Давай. Приятно видеть, что ты не невинная овечка, а что-то гораздо более величественное, — Эван улыбается. — Я ведь могу быть не прав. Так докажи мне это. Нет… Ты не обязана ничего доказывать. Прикажи мне заткнуться, и я больше никогда в жизни тебе ничего не скажу. Пандора смотрела на него пораженно, еле сдерживая слезы, и совсем не понимая, как ей реагировать на все это. — Ты слишком свободная личность, Пандора, чтобы терпеть к себе подобное отношение, когда кто-то пытается тебе что-то навязать. Ты даже можешь быть жестока, но это не плохо, если ты осознаешь в себе это. Она долго молчала, а Эван смотрел на нее с улыбкой, спокойно, без презрения. И этот его уверенный взгляд постепенно внедрил уверенность и в ней. — Я не хочу, чтобы ты так говорил о моем парне, — сказала она, медленно собирая себя в кулак. — Мой парень — самый лучший, и мне нравится все, что он делает, и меня его отношение не смущает. Если тебе кажется, что он относится ко мне как к ребенку, то ладно, это всего лишь твой взгляд со стороны на вещи, в которых ты не участвуешь. Пандора была уверена в своих словах. Она также считала, что Ксенофилиус делает все от него зависящее, чтобы поддержать ее, даже если его забота иногда выступала за границы. Но почему давящее чувство не проходило? Образование звуков в голове становилось все громче, как стук сердца в час ожидания. — Хорошо, я тебя понял, — произнес Эван, мягче, чем прежде, но без улыбки, с явным расстройством. — Всегда отстаивай себя. Не позволяй никому тебя обижать. И скажи своему парню, чтобы больше не заходил в подземелья к Барти. В голове у Пандоры все еще было много вопросов, и Эван, не дождавшись ее ответа, уже начал уходить, оставив ее в состоянии растерянности. Она стояла, прислонившись к холодной стене, и невольно чувствовала себя отрезанной от мира. Пандора не хотела думать ни о чем, что могло бы пошатнуть ее любовь с Фили, тем более искать причины, чтобы обвинить его в чем-либо. Она злилась на Эвана, потому что он высказал то, о чем она никогда не могла бы подумать, даже если бы эти проблемы действительно мучили ее. И все же, она задумалась, прокрутила в голове разговор еще раз и поняла, что это не могло являться ее личной тревогой. Что-то другое беспокоило Пандору, но что — понять она не могла. В день Рождества Пандора чувствовала себя так плохо, как никогда прежде. К невыносимо подавленному настроению причастна была ее мать, которую она провожала с утра на станции Хогсмид. Все шло хорошо, Пандора получила парочку подарков и спокойно общалась с матерью, и, казалось, все начинало налаживаться. Но перед тем, как поезд тронулся, мать ее выглянула в окно и произнесла: — Запомни, Пандора, не надевай каблуки, не позорься на балу. Лучше надень сандали, что я тебе подарила. Эти слова стали для Пандоры громом среди ясного неба. Она чувствовала, как сердце сжато горечью, и старалась не расплакаться. Когда бал наконец подошел, Пандора пришла на мероприятие, но была поникшая и невыразимая, и ни что не могло ее обрадовать: ни красивейшее голубое платье с цветами, которое Ксенофилиус ей подарил, ни дорогущий подарок от Регулуса и Барти для ее экспериментов и изобретений, ни новая удобная обувь, которая мать ей привезла. Но, по крайней мере, Пандора поняла, что же все-таки терзало ее все это время. Она смотрела на других девушек и видела, какие красивые каблуки они позволили себе надеть на бал, и как красиво они выглядели со своими партнерами, потому что с каблуками или без них — они все равно оставались ниже своих партнеров. В этом было все дело. В каблуках, которые она так мечтала надеть на бал. Только она не осознавала этого ранее, потому что не могла признать, как сильно ее задело что-то настолько незначительное и несерьезное. Ведь кто она, если не умственно отсталая девчонка, раз ее волнует не отношения, ни друзья Слизеринцы, а какие то жалкие туфли, которые ей даже не идут. В какой-то момент Пандора не смогла сдержать эмоций, и за двадцать минут до начала бала сбежала в один из коридоров, где ее никто не мог видеть. Слезы текли без остановки, а сердце разрывалось от напряжения. Пандора смотрела на сандали, которые мама заставила ее надеть, и, не замечая, сколько времени прошло, она просто сидела на каменном выступе, пряча лицо в руках. Вдруг в коридор кто-то вошел, и на фоне света появился силуэт. Это был Барти. — Пандора! — его голос звучал полон волнения. — Где ты была? Она подняла голову и увидела его обеспокоенное лицо, полное заботы. Ее сердце сжалось, но она лишь отвернулась, пытаясь подавить слезы. Ей вдруг стало очень совестно за свое безразличие к лучшему другу, и что в мыслях ее он не появился даже в день бала. — Пандора, что случилось? — спросил он, не приближаясь, как будто стараясь дать ей пространство. Она не могла произнести ни слова, вся ее боль была слишком свежа. Вместо этого Пандора просто покачала головой, снова спрятав лицо в руках. Барти подошел ближе, сел прямо перед ней на колени и ничего не говорил. Его постоянное молчание только усиливало ее замешательство. Она знала, что он хотел бы помочь, но внутри нее было слишком много эмоций, чтобы делиться ими без подготовки. В конце концов, Барти нарушил тишину: — А где твои каблуки? Пандора шмыгнула носом и задрожала всем телом. Уродливые сандали на ее ногах выглядели ужасно, так, что смотря на них, она ненавидела всю себя. Девушка рывком сорвала их с себя и откинула в сторону. Барти удивленно посмотрел вслед выброшенной обуви и, кажется, понял, в чем было дело. — Пандора, ты самая красивая девушка во всем Хогвартсе, — вдруг сказал Барти, нежно на нее поглядев. — И тебе идет все, что бы ты не надела. — Но не каблуки… — Пандора горько усмехнулся. — С ними я становлюсь великаном. — Раньше ты так не думала, — Барти сидел у нее в ногах и держался за ее колено. — Ты была счастлива носить то, что так нравится, и никто не мог заставить тебя усомниться в своих желаниях. — Мама знает лучше, и Ксенофилиус тоже… — Ты правда так думаешь? Пандора сжала губы и сдержала новый наплыв слез. — Я ни о чем больше не думаю… — Не надо так, Дора… Она не нашла что ответить, а Барти, решив, что пришло время сделать что-то совершенно особенное, потянулся к выброшенным сандалям. Он сосредоточился, и в воздухе раздался мелодичный шепот заклинания. Обувь на миг засверкала, словно звезда в космосе, и затем, в мгновение ока, превратилась в пару туфель на каблуках — идеальных, блестящих, как яркие планеты, мгновенно притягивающие взгляды. — Вот, — произнес он с легкой улыбкой, помогая ей надеть туфли. В тот момент, когда Пандора почувствовала, как обувь облегает ее ноги, в душе вспыхнуло тепло. Она действительно могла ощутить, как между ними возникло невидимое, но мощное притяжение, как между звездами в бескрайнем космосе. — Если ты хочешь, они будут твоими, и ты в любом случае будешь прекрасна, — он держал ее за ногу, придерживая туфельку, и со всей ласковостью смотрел в ее влажные глаза. — Если ты чего-то желаешь, то никто не может быть сильнее этого. Пандора смотрела на Барти неотрывно, только сейчас замечая, насколько он хорош собой. Она подметила его дорогой костюм в голубых оттенках, прямо под ее платье, словно он специально подобрал его за сегодняшнее утро. — Барти, — прошептала она, наклонившись к нему и легко коснувшись его щеки губами. — Спасибо… Этот нежный поцелуй оказался как удара ярко розовой вспышки в безмолвной вселенной. Мир вокруг Пандоры замер, и она отошла от всех забот и ожиданий, растворяясь в этом мгновении. На ее ногах теперь были розовые хрустальные туфельки, и она поняла, какой счастливой стала от такой незначительной, но желанной своему сердцу вещи. Она полетела в этом новом пространстве, заставляя ее сердце биться быстрее от бесконечных эмоций, которые переполняли сердце. Как будто с каждым вдохом они вдыхали небесную пыль, которая окутала их в тепло. Пандора взглянула на каблуки, которые теперь сияли на полу коридора, и почувствовала, как внутри нее вспыхнуло ощущение ясности, а перед глазами, вместо Барти, возникло лицо Ксенофилиуса. И вдруг она осознала, что, на самом деле, он всегда был прав, а она не могла этого заметить с самого начала. А прав он был в том, что Пандора имела выбор всегда, но в каждом выборе должно было быть волнение за кого-то другого, с кем она разделяла, как минимум, бальный танец. — Нет, я не буду в них танцевать, — произнесла она, снимая обувь и став босиком. Ее ноги коснулись прохладного пола, и она почувствовала связь с землей, словно ее корни прорастали глубже в космическую почву. — Ты что, серьезно? — удивился Барти, смотря на нее с растерянностью. — Да, — ответила она с улыбкой, обняв его. — Я хочу танцевать с тобой так, как нам обоим удобно. Я всегда замечала, как обременяю тебя в танце, но предпочитала этого не замечать… Прости меня. Их взгляды встретились. Она добавила, глядя глубоко в его глаза: — Все хорошо, правда. Я ни о чем не жалею. *** Они кружились в танце. Каждый шаг босых ног по полу отделял их от всех присутствующих в зале, с кем они еще танцевали. Вокруг, на фоне мерцающих огней бала, они сверкали, как звезды на бескрайних небесах. Когда представление подошло к концу, и танцы закончились, Барти вышел из Большого зала и переговорил со своими друзьями. Он решил, что как бы не подвел Мальсибера, и какое бы наказание его не ждало, в это Рождество он обязан остаться вместе с Пандорой. Барти буквально поставил Эвана и Регулуса перед фактом и не стал слушать их отговорки. Он быстро вернулся в Большой зал, желая подойти к Пандоре и провести с ней незабываемый вечер, но когда он вошел, то увидел ее в объятиях Ксенофилиуса Лавгуда. Барти стоял в тени выхода, его взгляд сосредоточился на Пандоре. Каждое ее движение, каждая искренняя улыбка заставляли его сердце сжиматься от тоски. Он был влюблен в нее, и это чувство, казалось, только усиливалось, когда он наблюдал, как она танцует с Ксенофилиусом. Танцует босой, как и с ним, только теперь со своим возлюбленным. Барти увидел, как она наклонилась к Ксенофилиусу и поцеловала его. Уголок губ Ксенофилиуса расправился в улыбке, и он нежно обнял ее. Каждое мгновение, которое они проводили вместе, как будто острие ножа врезалось в сердце Барти. Он понимал, что каблуки, что тот поцелуй — не были в ее понимании совершенно ничем, пустотой. — Почему этому белобрысому разрешили посетить бал? — раздался голос Эвана. — Никто ведь не ожидал, что он будет здесь? — вздохнул Регулус. Друзья вернулись за Барти. Они тоже смотрели на Пандору. Регулус, стоя рядом, взглянул на приятеля с сочувствием. — Может быть, они не всегда будут вместе? Барти хотел верить, что однажды Пандора заметит его чувства, но сейчас ее связка с Ксенофилиусом казалась слишком прочной. Он чувствовал, как его сердце сжимается при каждом взгляде, котором они обменивались. В этот момент он снова взглянул на них — Пандора, танцующая так свободно и счастливо, как будто весь мир вращался только вокруг них двоих. Он не хотел разворачиваться к своим друзьям, не хотел слышать их подбадривающие слова. Эван и Регулус обменялись взглядами и, понимая, насколько сильно Барти страдает, попытались утешить его. — Не отчаивайся, — сказал Регулус. — Я уверен, что если будешь действовать от души, то у тебя есть шанс. Важно быть самим собой. — Нет, она с тобой не будет, — вдруг отрезал Эван, и молния поразила не только Барти, но и Регулуса. — Я думал мы будем действовать более мягко! — воскликнул Регулус. — Я стараюсь смотреть на картину мира реалистично, понятно? — важно высказался Эван. — Пандора любит этого неотесанного дурака, и мы ничего не можем с этим поделать. Ее не отчего спасать, за нее не нужно бороться. Она счастлива быть с этим парнем, так что прошу тебя, Барти, скорее становись холодным по отношению к ней. — Я… Я так не могу… — И что, ты собираешься любить ее до конца своих дней? — Эван приподнял бровь. — Послушай, Пандора из тех, кто забывает обо всех своих друзьях в любовных отношениях и семейных кругах. Она выпускается уже этим летом, так что рассчитывай на то, что тебя забудут, и больше тебе не о ком будет грезить. Думаешь, она помнит кто ты такой в моментах, когда находится в ярой близости со своим бойфрендом? А после выпуска она всегда будет с ним, сам понимаешь. Сложив руки, Барти не хотел в это верить, но в его душе все еще горела печаль. Он знал, что его чувства всеобъемлющи, а Пандора тоже заслуживает счастья. Но, наблюдая эту картину, он не унимался, терзаясь от мыслей, что они могли быть вместе, если бы только все сложилось иначе. — Пойдем, Барти, — сказал Регулус, мягко взяв друга под локоть. — Нас ждет Темный Лорд.