Белые Лилии

      1              Казалось, что прошла целая вечность. Время тянулось тяжело, с усилием: не помогай бы ничего ему тянуться, и можно было бы ощутить, словно оно вовсе замерло. Только одно помогало Эфрену справляться с этими неподъёмными часами — искусство.       Каждый вечер, когда художник чувствовал, что всё потеряно, всё земно и бездуховно, он доставал кисть. Очень милым было то, что на время обучения Эфрену смогли предоставить карандаши, краски, кисти и даже альбом в кожаной обложке.       Эфрен наконец доставал кисть и окунал её в краску, а потом!.. Смотрел на бумагу часами, думая, как ему изобразить его. И когда достойная мысль снисходила до художника, он начинал рисовать. Даже те, кто были не в курсе сильного любовного увлечения Эфрена, заходя в его временные апартаменты, хоть раз замечали, что на любом листочке, на любой бумажке или даже клочке было нарисовано всегда одно и то же лицо.       Часто Эфрену не нравилось то, что у него выходило: он злился и замазывал портрет, — а потом корил себя за то, что позволил себе такую дерзость! Как корил и за то, что смеет пытаться изобразить то, что попросту изобразить нельзя — идеал.                     Несколькими неделями ранее, после той самой ночи, Эфрен проснулся в покоях один. Ему снился прекрасный белый лик и светлые глаза, лукавая и печальная улыбка. Он подскочил, став оглядываться и искать глазами того, кто ещё совсем недавно был рядом с ним, целовал его шею и нежно нашёптывал что-то, пока Эфрен засыпал. Воспоминания подтвердились: это всё та же комната, где художник провёл вчерашний вечер, — шикарная спальня, холодная во мраке, не менее пьянящая по своей атмосфере, нежели её хозяин, с просачивающимися нежными лучами через чуть приоткрытые фиолетовые шторы и большой удобной кроватью с тёмным балдахином. Это Эфрена успокоило на мгновение, но, когда Люцифера рядом всё же не оказалось, прошлое чувство волнения к нему вернулось.       Обнаружив, что, конечно же, он был не одет, Эфрен почувствовал себя неуверенно; но на душе художника стало теплее, когда он нашёл свою одежду аккуратно сложенной на тумбочке рядом.       Эфрен очень сильно хотел увидеть Люцифера, потому быстро оделся и постарался оставить после себя максимальный порядок, хотя, как он заметил, после вчерашнего тут определенно кто-то уже прибирался.              Что же произошло тогда тем утром?.. Эфрен так и не увидел Люцифера. На выходе из белой залы торопящегося и окрылённого возвышенным чувством художника встретил некий дворцовый страж, одетый в чёрную кожаную броню. Он явно был навеселе с утра и много шутил. Когда Эфрен спросил его о деле, тот оглянулся и протянул художнику некие запечатанные бумаги, пояснил по делу:       — Люцифер велел мне передать это вам. Он так же велел напомнить о вашем вчерашнем деловом диалоге и о его предложении вам вступить в рабочую должность при дворце, месье.              У Эфрена внутри что-то дрогнуло, и он вспомнил вдруг, что действительно что-то такое было... Перед тем, как он погрузился в сон вчера, Люцифер спросил его, не хотел ли бы тот остаться работать во дворце его личным помощником и секретарем. Эфрен даже постыдился тому, что смог об этом забыть, тем более что предложение было совершенно неожиданным и редкостным! Такое нельзя просто получить — подобные ему уж точно не валяются на дороге! Как только страж протянул ему этот бесценный рабочий договор, художник подписал его сразу же, даже не раздумывая! И подписал не просто так, а подписал своей кровью, как было ему указано.       Перед этим, несомненно, он прочитал приложенное Люцифером письмо, где тот просил прощения за своё отсутствие и предупредил сразу, что увидеться им в ближайшее время не удастся. Там спрашивалось о том, хотел ли бы Эфрен остаться у него во дворце, заняв предложенную ему должность (перед тем, конечно же, в срочном порядке обучившись секретарскому искусству). Художнику давался выбор: либо он отказывается от должности, и в течении дня один из приближенных Люцифера, как и было обещано, проведёт его до предоставленного дома и обеспечит необходимые блага; либо он подпишет договор и останется во дворце. Именно это его и побудило согласиться сразу же, точно и без сомнений, ведь Эфрен сразу понял, что не может покинуть дворец: иначе он больше никогда не окажется рядом с Люцифером.       Страж поведал о всех нюансах: о том, что обучение Эфрена займет месяц, что на это время его отправят на юг, а также о том, кто его будет обучать, — и был заметно удивлён тому, что художник подписал договор быстрее, чем он успел договорить. Бес предложил Эфрену бинт и салфетки, но художник вежливо отказался, быстро заживив раны на запястье. Страж спрятал договор, и, перед тем как он увёл Эфрена, тот упросил его подождать ещё мгновение, пока напишет ответ Люциферу. Художник писал прямо в письме, чуть ниже от послания и изящной подписи Лидера: делать это пришлось стоя, прижимая конверт к стене, при помощи единственного карандаша, что был у него с собой в правом кармане.       «Мне жаль, что я не могу увидеть вас сегодня пред собой и лично вам ответить. Конечно, я согласен остаться здесь в должности вашего личного помощника и секретаря. Я просто не могу не согласиться, когда об этом меня просите вы», — дописав, Эфрен очень хотел нарисовать что-нибудь на своем небольшом письме. Такой благородный полёт души был у него тогда, что ему хотелось выразить всё свое внутреннее чувство хоть как-нибудь, на бумаге, чтобы Люцифер его увидел, чтобы понял!.. Десять минут художник вертел лист, смотрел на него и так, и эдак, но в конце концов письмо просто пришлось отдать стражу, смотрящему на него уже с подозрением. Эфрен волновался за сохранность своего письма, но бес его заверил, что отдаст Лидеру всё как есть, сам читать не будет и никому другому не отдаст: ведь иначе ему самому «придётся не сладко». А художник жалел теперь, что не написал всех чувств.              Как и было обещано стражем, Эфрена отправили учиться мастерству секретарского дела далеко на юг. Первым учителем его стал Нгломерари — оказалось, что так звали личного помощника Вельзевула, известного в Лимбе лжебога. У него художник пробыл всего неделю, по большей части изучая теорию и слушая советы из жизни от демона, который занимается этим делом уже как минимум тысячу лет.       Юг был интересной частью Белой Лилии: города здесь подходили к самому подножию гор, было намного меньше садов, нежели на севере, зато много горных полей и песочных пляжей у истока искусственной реки (Нгломерари поведал художнику о том, что река эта в своё время была вырыта самими демонами, ведь, по мнению ангелов, те «не нуждались в территориях, где есть водоёмы»).       Эфрену каждое утро приходилось подниматься в горы, где и жил его учитель. Постоянно в процессе он наблюдал костяной храм, возвышающийся вдали гор, — храм Вельзевула, — но сам никогда туда не взбирался, да и не интересовался им вовсе.              После Эфрена на две недели отправили западнее, где в горах обосновывались тысячи шахт с непрерывной добычей мрамора, гранита, оллума и прочих горных ресурсов. Если пройти ещё западнее и завернуть за стремящийся к северу горный хребет, можно было попасть в одну из сотен местных, расположенных в горах, бань и купален. Разнообразие могло поразить любого: и римские парны́е, и русские бани, и турецкие, и японские, и финские сауны, и целые дворцы с бассейнами, даже лавовые источники! ...Но и это Эфрена не удивляло и не вызывало толком никаких эмоций, ведь думал всё это время он совсем о другом. В банях художник так и не побывал.       Здесь, на западе, он работал на Вингулата — местного графа, крупного землевладельца и владельца шахт. Суровый и грубый демон, но не придирчивый и даже весьма безразличный. Иногда Эфрену приходилось спускаться или подниматься с ним в шахты, где металлические звон и лязг отбивались в ушах, нагоняя уныния. При этом художнику приходилось вслушиваться в каждое слово Вингулата, чтобы записать его речь.       Всё это время тянулось мучительно долго, в свободные минуты спасали только краски и альбом. На время обучения у Вингулата Эфрену был предоставлен небольшой временный домик у шахт, и каждый вечер в нём художник думал о Люцифере, открывал блокнот и смотрел на зарисовку со дня их знакомства. Каждый раз Эфрену становилось непривычно тоскливо, как не было ему тоскливо ранее одинокому в Версориоле. Он неизменно таил надежду, полусонную, совсем уж мечтательную, что Лидер решит посетить его, придёт и осветит своим ярким светом эту всепоглощающую тьму! И засыпал Эфрен под лязг металла о камень.       Засыпал с мыслями о том, что рано или поздно они встретятся вновь. Надо лишь немного подождать: только месяц, пару недель, всего несколько дней...                            Радости Эфрена не было предела, когда его и без того до максимума сжатый срок обучения наконец подошёл к концу, и его отправили во дворец. Это был прекрасный день! Солнце светило, шелестела листва! Его провожал страж горного района по красивым улочкам фахверковых домов до местного транспорта, похожего на земной омнибус, запряжённого не то буйволами, не то козлами. Из его окна Эфрен наблюдал красоту Белой Лилии, совсем не похожую ни на Аппосит, ни на сгоревший Версориол.       Горные пейзажи были намного приятнее издали, когда от взвеси пыли в воздухе не чесался нос. Они уплывали всё дальше и дальше, освещённые радостным утренним солнцем, заплывая за тесные улочки, ныне перестраивающиеся. У гор явно шла массовая стройка, с редкими паровыми подъемными кранами и демонами, поднимающими каменные кирпичи и плиты без усилий собственными руками.       «Заселение гор», — подумал Эфрен, вспоминая слова Люцифера, и улыбнулся.       Эти улицы быстро сменились другими: все готические дома были из камня, стали выше, на вид богаче, — и такая картина сопровождала художника всю поездку до центра города.              Пусть местный омнибус и превосходил по своей скорости привычный Эфрену земной транспорт (поначалу его даже немного укачивало), как и предполагалось, ждать прибытия пришлось довольно долго. Монотонный стук колёс о мощёную дорогу убаюкивал, и художник заснул, как только стало смеркаться, а улицы за окном начали расплываться в окружающих чёрных туманах.       По пробуждении у Эфрена несколько ломило шею, но то его почти не беспокоило: горящее огнём в душе предвкушение вело его и скрашивало все недуги, растворяя их в себе.       Эфрен со стражем с первыми лучами вышли из омнибуса, чтобы пройтись пешком к подножию гор восточной границы империи (горы окружали практически всю Белую Лилию, заходя с севера на юг по восточной границе, а после по югу заворачивая на запад, разветвляясь там на два хребта: западный и северо-западный).              Белая Лилия сама по себе оказалась очень интересной империей, особенно с архитектурной точки зрения. Эфрен узнал, что все основные улицы её с высоты птичьего полёта напоминали собой листья и цветы лилий. Дворец же находился на одном из таких «цветков», практически в горах, и, можно было сказать, занимал место лепестка.       Оказалось, что этот «цветок» весьма отличается от других: как удалось узнать Эфрену от сопровождающего, конкретно он назывался «закрытым городом», или же «надземным», «высоким». Всё из-за того, что располагался он на вытесанных из горной породы плитах, возвышаясь над остальной империей и уходя высоко в горы, а жили там преимущественно демоны высокого положения. Однако, по словам стража, названия «высокий» и «закрытый» не слишком нравились ни Люциферу, ни народу, а потому Эфрен решил их не использовать.       «Наземный» же «город», или «открытый», — это вся остальная часть Белой Лилии, в горах или на земле — не имело значения, главное, что вне пределов «главного цветка». Притом слово «город» в названии имело исключительно эстетический характер, ведь Белая Лилия мало того, что делилась на множество городов, так и имела свои баронства, графства, герцогства...       Как понял художник, преимущественно именно «главный цветок» и ассоциировался у демонов с названием «Белой Лилии».              «Надземный город», будучи «цветком», состоял из шести фигурных лепестков, что представляли собой плиты из одного или множества ярусов, на которых располагались улицы, дворцы и храмы.       С гор к улицам «наземного города» спускались вниз два огромных лепестка, вытесанных из камня, представляющих собой ступени, на которых располагались целые улицы, с садами и парками. На каждой ступени от центра они разветвлялись вправо и влево, а посреди всего лепестка шло две лестницы, предназначенных для подъема на собственных ногах. Между лестницами же шёл неглубокий канал с горячей рекой, испускающей пар, через которую на каждой новой ступени были раскинуты украшенные резьбой мраморные мосты. Пышущие жаром каналы продолжали идти по «наземному городу», где после впадали в единственную в Белой Лилии реку. Дома у лепестков почти подходили к нижней ступени, огибая её и каналы, а между ними шла довольно просторная мостовая.       Сопровождающий подвёл Эфрена к южно-западному лепестку, близко к каналу. Художник чувствовал этот горячий, влажный воздух, исходящий от него, чувствовал смешанный запах цветов и влажного камня.       Лестница выглядела столь высокой, что от одной мысли, что ему придется восходить по ней, Эфрен побледнел. Благо, страж поведал, что для них, «приглашённых демонов, не способных на изменение своей физической формы», есть ещё какой-то метод подъема.              Собственно, о лепестках: эти два лепестка с лестницами находились по двум сторонам от третьего, что был выступом горы, остальные же три уходили высоко в горы. Масштабы всего этого были непомерными: лепесток-выступ возвышался высоко над землёй, причем настолько, что снизу его размеры казались раза в три меньше лепестков-лестниц; разглядеть на нём малюсенькие храмы и дома можно было только в том случае, если наблюдающий подходил к цветку издалека, например, с края другого лепестка. Тем не менее, если ему это удавалось, зрелище открывалось просто поразительное!       Под выступом спокойно шли улицы шестиэтажных домов и высокие своды дворцов, которые, в сравнении с размерами лепестков, казались совсем мизерными. Художник представлял, как это может выглядеть с балконов домов, возвышающихся на верхних ярусах цветка, и у него захватывало дух!       Эфрен со стражем обошли нижнюю ступень лепестка по улице налево, оставляя громадную лестницу позади.              Каждая ступень была отделана мраморными плитами, по ним плелись и тянулись красивые стебли плющей с резными листьями и чуть блёклыми цветами, у которых кружились души пчёл, повторяющих свои земные механизмы.       У каждой вышестоящей ступени на нижнюю выходила стена, стоящая в её основании, за которой селились демоны небольшого (по меркам «надземного» города, столицы всей империи) достатка. Их окна могли выходить только в одну сторону, на соседствующую со стеной ступень, а над головами располагались целые улицы и дома — можно было сказать, что они частично жили под землёй. Стены домов высшей ступени часто шли прямо по линии стены основания, и жители их очень любили строить балкончики, выходящие на вид нижней ступени и располагающиеся прямо над окнами живущих под ними.       Издалека Эфрену повезло наблюдать, как один демон высунулся из своего балкона вниз к некой демонице, а та, стоя на стремянке и протирая висячие горшки с цветами, зарядила ему чем-то вроде кухонного полотенца по лицу. Художник невольно усмехнулся забавному зрелищу, находя это весьма похожим на то, что он иногда видел в родном Сорренто.              Наконец они подошли к краю нижней ступени, где лепесток уже начинал уходить ввысь по диагонали.       Как оказалось, в каждой из двух широких стен, что окружали лепесток по контуру, находились встроенные подъемные комнаты. Для Эфрена это было чем-то невообразимым... При жизни ему никогда не доводилось пользоваться подъемными комнатами, а уж тем более такими: горными, поднимающими их на огромную высоту!       К стене со встроенной комнатой подводила пара широких ступенек, на верхней из которых стояло два стража. Двери, ведущие к подъемной комнате, действительно напоминали двери с фотографий, что Эфрен когда-то видел при жизни: металлические, с замком, украшенные многообразными вензелями и завитками. Конечно же, с витой лилией посреди. Через завитки проглядывались ещё одни металлические дверцы со стеклянными окошками, принадлежащие уже самой комнате, и то, что было за ними. А как показалось Эфрену, за ними он видел невероятно удобные диванчики с обивкой из фиолетового вельвета.       Преодолев пару ступенек, художник пронаблюдал, как его сопровождающий обмолвился со стражами парой слов, и один из них сверился с неким списком. Второй же поднес к замку связку ключей, что висела на его шее на цепи, и отворил одну пару дверей. Вторую же открыл изнутри кто-то другой: как ни странно, только сейчас Эфрен заметил внутри ещё одного демона — швейцара. Художник вежливо поздоровался с ним, страж же был не многословен.       Двери за ними были любезно затворены, швейцар нажал некую маленькую кнопочку в металлической стене, а после их комната начала свой диагональный подъём. Стеклянные окошки в дверях и потолке оказались сделаны не просто так: стены, окружающие подъемную комнату, были украшены росписями и мозаикой. Комната поднималась с умеренной скоростью, а потому наблюдать их было несложно, и это явно скрашивало ожидание Эфрена, скромно устроившегося в уголке на одном из диванов у торшера со свечами.       На прибытие ушло какое-то время, но для художника оно осталось незаметным. Спустя только пару минут наблюдения за мозаикой он ушёл в свои волнующие и влекущие мысли о предстоящей встрече, что не могли отпустить его ни на мгновение.              Увидеть «наземный город» с такой высоты Эфрену не пришлось, ведь страж сразу повёл его к центру цветка, от которого после они должны были подняться ко дворцу. Там художнику предстал высокий готический храм с символом лилии на конце шпиля, блистающем в утренних солнечных лучах. Эфрену было интересно, для чего здесь сие прекрасное сооружение, почти не уступающее красоте дворца, но у сопровождающего он решил не интересоваться. Он хотел спросить обо всём у Лидера.       Выше всех в горы уходил лепесток, противопоставленный лепестку-выступу. Вдалеке, из-за лёгкого тумана, Эфрен узнал среди виднеющихся на нём очертаний врата и шпили дворца Люцифера. От волнения он судорожно набрал воздуха в грудь, где часто, без перебоя билось его сердце.       ...Дорога до дворца была долгой, но в конце концов Эфрен наконец достиг тех самых ворот.                            ...Эфрен прошёл в чёрную залу, где ему пришлось остановиться у дверей в высокую комнату с лестницами. Здесь страж сообщил, что художника в скором должен встретить кто-то из придворных, и удалился.       Демонов в зале было на удивление много, ещё больше, чем когда художник был тут в первый раз с Люцифером. Всю красоту тихого тёмного зала и переливающегося света от витражей перебивали жужжащие демоны, мельтешащие пред глазами, подобно сотне ярких акриловых пятнышек на одном сантиметре картины.       Эфрен затерялся в толпе, как только его оставили. Не специально: ему лишь показалось, что средь демонов сверкнуло что-то белое, светлое, прямо как его Лидер. Он шагнул вперёд, а потом и вовсе направился поспешно за фигурой, но это белое видение в мгновение растворилось, оставив его одного. Со всех сторон Эфрена уже успели окружить неизвестные гогочущие толпы и шумные компании. Художник был раздосадован, но, впрочем, всё ещё воодушевлен. Он находился в предвкушении.       ...Может и не стоило ему этим утром идти в толпу за тем видением, ведь тогда его ничего не повергло бы в сомнения, но в момент, когда он близился к левому боковому нефу, было уже поздно.              Толпы демонов различались по виду: какие-то были повыше и побелее, презентабельнее и, почему-то, без рогов и хвостов, как Лидер; какие-то были пониже и потемнее. Кто-то был одет по-деловому, кто-то изящно, были и одетые в лохмотья, что Эфрена удивило.       Художник протиснулся ближе к колоннам, обогнув одну плывущую куда-то группу, в желании найти чуть более тихий и спокойный уголок. Однако же, оказавшись у самых стен, он уловил часть диалога неких неизвестных:       — ...ну что же, постеснялся бы своих рассказов! — звонко воскликнул в толпе задорный голос. Эфрен рефлекторно повернулся на него, аж вздрогнув, словно обращались к нему. Пробегая по демонам глазами, он сразу заметил в толпе у стены примечательного говорящего и мгновенно оценил его на глаз: высокий, не ниже самого Эфрена, смуглый, с короткими, аккуратно зачёсанными, тёмно-каштановыми волнистыми прядями волос, ярко и уверенно улыбающийся. Он был одет с иголочки, довольно недурно и со вкусом стиля, что было присуще не всем в окружающей его компании. Рога демона закручивались и уходили в стороны, симметричные и блестящие, явно их с утра натёрли лаком для рогов.       Демон облокачивался о стену, в развязной позе, его окружали другие разношёрстные особы, чуть перекрывая Эфрену вид.       — А чего мне стесняться? Тут все свои, Фасетия! И, знаешь, мне в сладость об этом говорить! Она такая дьяволица — все чресла обожгла мне!! — похабно раздался более низкий глухой голос.       Услышав слова про некую «дьяволицу», Эфрен тут же остановился и прислушался. Какое-то чувство подсказывало ему, словно что-то важное будет сказано здесь и сейчас в эту минуту. Художник наблюдал за группой только из-за спин, стоя немного поодаль, и, стараясь не вызывать подозрений, спрятался между толпами, продолжая слушать. Мимолётно в его голове проскользнула мысль о том, что выражения у демона весьма неприличны, но в заведениях Версориола ему и не такое приходилось иногда слышать...       Компания реготала от слов неизвестного.       — Дьяволица? — насмешливо переспросил некий Фасетия, тот самый развязный у стены, улыбаясь уверенно и довольно. — Уж я-то тоже не постесняюсь в своем кругу поведать! Ах, кто уж эта твоя дьяволица?!.. Маммона?! — насмешливо, громко воскликнул он, и в кругу рассмеялись. — Моя дьяволица — всем королевам королева — пламя, обжигающее душу! — делая акцент и глубокую паузу, Фасетия схватился за сердце, чуть подавшись назад. Толпа несколько затихла, раздались только редкие смешки.       — Опять ты хвастаешь, шайтан проклятый! — обиженно воскликнул глухой голос. — Моя ж с твоею не сравнится, конечно, никто здесь не станет спорить!.. Не посмеет... Хвастун ты, Фасетия! Меня ж так однажды зависть схватит!.. А-а, а впрочем, повтори-ка! Кто же эта твоя сжигающая душу дьяволица?! — с иронией вопросил демон, явно уже заранее зная ответ. Толпа хихикала. Эфрен в напряжении навострил уши, замер.       — А моя дьяволица — сама Люцифер! И сегодня вечером я иду к ней!!                     ...Слова неизвестного обожгли Эфрена раскалённым металлом. Они напугали его почти до отчаяния.       В голове у художника всё помутнело, и окружение затихло. В ушах зазвенело, Эфрену стало вдруг так плохо, он схватился за грудь, отвернулся. Слыша доносящиеся голоса, направился прочь и выскочил из толпы как из огня, так скоро, как только она, всепоглощающая, могла ему позволить.       Чёрная мысль поселилась в голове художника после этого диалога. Всё утро с того момента у Эфрена звучало в голове одно и то же, одним и тем же голосом: «Моя дьяволица — сама Люцифер!» Тревога и страх, совсем новый страх пробирал его до самой души, укореняясь там нарастающим сомнением. На мгновение, когда Эфрен вышел из толп, его дыхание перехватило: он подумал о самом плохом и готов был уйти, убежать! Спрятаться от своего стыда и страха!.. Но он заставил себя успокоиться, в голове пробились мысли: «Это лишь слова неизвестного. Бахвал, не более! Простой хвастун, не понимающий, о чём он говорит! Мало ли, кто ещё может это сказать! Он просто лжёт! Люцифер, он... И почему "сама"?.. Нет-нет-нет, это всё... Несусветная чушь».       Несомненно, Эфрен, пребывая на юге, думал о том, что быть может всё произошедшее между ними было обманом, и Люцифер просто лишь хотел или хочет его использовать, — но он сразу прогонял эти мысли! Так же он решил поступить и сейчас, успокоив себя тем, что это лишь глупый непонятный хвастун, несущий невесть что! Эфрен вдохнул поглубже, прикоснувшись к своей груди и с закрытыми глазами выдохнул, скоро уверив себя в том, что беспокоиться не о чём. Это просто глупость!.. Люцифер ведь не поступил бы так с ним после того, что сказал ему тем вечером. Он бы не солгал ему.                            И вот теперь, в настоящий момент времени, Эфрен сидел в небольшом коридорчике левого крыла, что выходил справа к основному коридору, ведущему в главную залу на втором этаже, а слева к уже знакомой ему лоджии. Второй страж, что привёл его сюда, так же оставил Эфрена и велел ему ждать кого-то, кто должен был поведать ему обо всём: «За вами придут».       Прошла минута, потом две, потом три... Эфрен вслушивался в стук своего сердца, и по его телу раз за разом проходил холодок. Всё же, временное успокоение оказалось действенным лишь на мгновенья подъема с первого этажа и похода до левого крыла. Как только художник остался один, он снова стал прокручивать в голове услышанные слова, не в силах остановиться:       «Кто этот Фасетия?.. Он был одет прилично, не похож на простого беса... Но именно такие и любят хвастать, кому-то из бедных это не интересно. С кем он говорил?.. Кто станет о таком рассказывать?.. Да конечно только простой глупый бахвал! Будь бы это правдой, он молчал бы!.. Как и я... Люцифер бы не позволил ему говорить о таком. Распускает непонятные мерзкие слухи! Нужно будет сказать...»       «Это ведь может быть просто уловкой, обманом... Нет, ведь это не может быть правдой!.. ...Но разве, если бы Люцифер хотел меня оставить из интереса ко мне, он поставил бы условие о работе? — подумал Эфрен со страхом и тут же ударил себя по руке. — Как ты можешь о таком думать?! Из-за каких-то глупых слов неизвестно кого!.. Успокойся!.. Это неправда! Если бы даже это было бы так, Люцифер бы сказал мне об этом! А я сомневаюсь в нём, совсем забывая об уважении! Тебе должно быть стыдно за такое!» — ругал себя художник яростно, не сразу заметив даже, что к нему кто-то обратился.       — Ч-что?.. — вдруг переспросил Эфрен, быстро подняв взгляд и увидев справа от себя горничную с подносом. Она что-то ему сказала мгновение назад, но поглощённый мыслями художник всё прослушал. — Прошу прощения... — добавил он, подумав, что это вполне могло выглядеть невежливо с его стороны.       — Доброе утро, сэр, — мягко поприветствовала художника горничная, как он предположил, повторно. — Мне было поручено доставить вам кофе, — аккуратно протянула она поднос Эфрену, не улыбаясь, но и не будучи расстроенной или недовольной. Скорее умиротворённой. Горничная знакомой ему не показалась: в прошлый раз, когда он был здесь с Лидером, к ним подходила иная синьора.       — Благодарю, — поблагодарил её Эфрен, перенимая напиток, а сам совершенно не понимал: «Почему кофе?..»       Конечно, вряд ли бы Люцифер забыл об их диалоге. Эфрен, например, прекрасно помнил, что Лидер не любит кофе, и сам не сильно его любил, о чём как-то, пусть и мимолётно, пока они обсуждали вина, но упоминал... Неужели Люцифер не учёл бы его предпочтений и просто выбрал бы первое попавшееся, зная, что Эфрен не любит кофе?              Это взволновало художника, но он отринул уже порядком замучившие его подозрения и сделал вывод, что кофе поручил ему доставить совсем не Люцифер.              Оставшись наедине с чашкой в руках, Эфрен глядел в крема, продолжая поддаваться приходящим и уходящим мыслям:       «Что думает Лидер обо мне?.. Вспоминал ли он обо мне?»       Мысли становились только тревожнее, у Эфрена начинали дрожать руки и ему срочно нужно было занять их, но он ограничивал себя:       «Я на работе. Я скоро буду на работе! Я не могу каждый раз доставать блокнот и рисовать, — он пытался дышать медленнее, чтобы успокоиться и перестать нервничать. — Я не могу так думать о Лидере. Этот глупый демон, ведь!.. Чёрт пойми, кто это был! Я ничего о нем не знаю... Мне нужно научиться держать себя в руках. Без карандашей и блокнота...» — выдохнул Эфрен с расстройством, отставив кофе в сторону на скамью, отчего ему почему-то стало поспокойнее.                     В скором художник наконец дождался того, ради кого его привели сюда. По коридору раздавалось эхо шагов, монотонное, не скорое и не медленное, но стремительное и приближающееся. Эфрен поднял взор, и как только двери, ведущие из главного коридора, отворились, он подскочил с места и почему-то спрятал руки за спиной. По нему прошлась дрожь, и в некотором смысле такая резкая реакция была обусловлена тем, что Эфрен уже видел того, кто возник сейчас из двери здесь с ним в одном коридоре. Художник узнал в строгой прямой фигуре, одетой в тёмный серо-фиолетовый сюртук и чуть более светлый жилет, «Неэля» — советника Люцифера. Высокий демон, одна пара рогов которого стремилась вверх, на концах закручивалась, а другая, ближняя к вискам, совершала один завиток. Длинный прямой нос вместе с ясными глазами явно выдавали вид мыслителя и, как ещё ранее определил для себя художник, педанта.       В этот раз демон вызвал у Эфрена сильное волнение и некий страх. Художник не хотел показать себя с плохой стороны, ему это было важно. Он молча наблюдал за советником, а тот совершенно не смотрел в его сторону, взор его был направлен ровно вперёд, словно более в коридоре кроме него никого и не было; но Эфрен был практически уверен в том, что в тихий, почти безжизненный в это время дня коридор тот мог прийти только за ним. И когда советник уже приблизился к его скамье, художник поспешил поприветствовать его:       — Доброе утро, синьор, — проговорил он вежливо, поклонившись головой. Внутри у Эфрена всё похолодело, когда советник вдруг остановился в двух метрах от него сразу после произнесённых слов, а строгий взгляд пыльно-сиреневых глаз метнулся к нему. Художник мгновенно засомневался в своих предположениях и почувствовал себя низким рядом с демоном-педантом.              — Доброе утро, Эфрен, — поприветствовал холодный голос спустя непродолжительную паузу.       По художнику пробежали мурашки: советнику уже успели сообщить его имя. Он словно проглотил язык, с трудом теперь выдерживая этот тяжёлый, явно оценивающий взгляд. Неэль собирался сказать что-то ещё, но художник вдруг, к удивлению для себя самого, поспешил спросить первее: — Вы ведь один из советников Люцифера, верно? Меня просили ожидать здесь. Я полагаю, что вас... — возможно, это и было лишним, но Эфрен подумал об этом только после.       Неэль лишь вознёс брови в некотором недоумении, но это было почти незаметно, и после же его лицо стало прежним, серьёзным и безэмоциональным.       — Всё верно. Я как раз хотел представиться вам, Эфрен, — советник говорил не торопясь, холодно и строго, но в его словах словно проскользнула еле заметная нотка раздражения. Художник поёжился.       — Да, прошу прощения, синьор, — извиняясь, Эфрен опустил взор, невольно размахивая хвостом от сильного волнения.       Советник в знак понимания махнул головой и сделал обходительную паузу, по виду очень уставая от всех лишний раз сказанных Эфреном слов.              — Как вы уже успели изучить, я Главный советник Люцифера в вопросах внешней и внутренней политики, — на слове «главный» был сделан небольшой акцент, видимо, чтобы уточнить знания Эфрена и больше к этому не возвращаться. — По совместительству, с этого момента, я ваш наставник на время стажировки на должность личного помощника и секретаря Люцифера. Можете обращаться ко мне по имени. Антелуканеэль, — советник протянул руку Эфрену, статно произнеся своё имя.       Мысли художника поплыли сразу же, как только он услышал имя своего наставника: «Анте-и-лукане... Антелуканель?.. Неэль. Антелуканеэль! Всё просто: Антелуканеэль». Он был удивлён, ведь не ожидал, что «Неэль» в словах Люцифера окажется простым сокращением.       — Я очень рад знакомству с вами, синьор Антелуканеэле, — осёкся Эфрен на конце и, уже пожимая руку своему наставнику, сконфузился. Однако, сам советник никаких признаков недовольства не подал. В своей голове Эфрен условился называть советника коротко и просто «Неэлем», как это делал Люцифер.       — Я так же рад знакомству с вами, Эфрен, — руку Неэль убрал за спину, немного поклонившись.              Взгляд советника, словно в поиске чего-то, опустился к скамье и остановился на чашке с кофе. Художник сам на неё обернулся.       — Вы не любите кофе, — заметил Неэль.       — Не слишком, синьор, — признался Эфрен неуверенно, глянув на советника, пристально сверлящего глазами чашку.       — Думал, что он поможет настроиться вам на работу, но раз это не ваше, можете не пить, — пояснил Неэль.       Тем временем для Эфрена эта загадка с поручением о доставке кофе стала очевидной. Это заставило его почувствовать облегчение и даже слегка улыбнуться.              — Как вы можете помнить, мы с вами уже виделись единожды, — начал Неэль и перевёл взор на художника.       — Конечно, я... — Эфрен вспомнил, как он шёл с Люцифером. Как тот говорил со всеми в чёрной зале, а потом с улыбкой поворачивался к нему. — Помню, синьор. Это был мой первый день во дворце.       — Я знаю, — отрезал холодный голос, возвращая художника к реальности. В свете настенных жирандолей Антелуканеэль казался очень бледным. Его заплетённые в низкий хвост волнистые волосы, похожие на облака в рассвете, как цвет пыльной лаванды, были заметно темнее. Советник был точно отёсанный камень, как скульптура древнего римлянина: явно оттенялись его черты лица, а в особенности странные, неизвестного происхождения ямочки у него прямо под глазами на щеках. Не слишком глубокие, но овальные, по размеру как его глаза. — Что ж, все первостепенные правила и условия вам буду излагать я — Люцифер не смог встретить вас сегодня утром. Скажите мне, ведь вы читали договор перед отправлением на юг: вы помните его содержание?              Услышав имя Люцифера, Эфрен встрепенулся. Каждый раз, когда он или кто-то ещё произносил это имя вслух, душа художника содрогалась от нежной тревоги. «Почему не смог? Я увижу его? Сегодня или... Мне нужно узнать», — решил он, но не мог просто так сейчас спросить об этом. Тем более, что Неэль задал проверяющий вопрос.              — Да, синьор, я подписывал его, правда, я не помню всего... — стыдливо признался Эфрен, сейчас понимая, насколько безрассудно было подписывать договор своей кровью, даже лично не прочитав его, а доверившись словам стража. Кроме того, теперь он был не совсем уверен, на что был договор... Он читал только письмо Лидера и судил по нему. «И как я мог... Так опрометчиво». — Прошу прощения, если вас не затруднит... — Эфрен жалобно свёл брови, представляя, как это выглядит со стороны, и в каком положении он мог оказаться. Конечно, он доверял Лидеру, но это определенно не было поводом для того, чтобы так халатно отнестись к такому важному решению. «Ведь это неуважительно...»       — Без лишних слов, Эфрен, — Неэль сунул руку в карман пиджака и неким образом достал оттуда странный чёрный сгусток прямоугольной формы, который тут же в его холодных, как мрамор в пасмурный день, ладонях обрёл очертания документа. И из бумаги проступили латинские начертания. Неэль резким движением протянул ладонь с документом Эфрену.       Художник аккуратно перенял бумагу, став читать. Благо, в отличие от устной латинской речи, латинская письменность ему была хорошо понятна. Он узнавал в документе уже знакомый почерк Люцифера, а глянув в правый нижний угол, убедился в составителе договора, ведь хорошо запомнил из письма Лидера его изящную подпись. Красивую, как и сам её владелец...              Эфрен с облегчением выдохнул, не увидев ничего страшного, даже воодушевившись и только сильнее уверившись в том, что Люцифер не стал бы лгать ему. «Конечно, и сомнений быть не могло», — подумал он легко.       — Спасибо, синьор Антелуканеэле, — кажется, окончание входило в привычку. — Почему... Люцифер не сможет встретить меня лично? — обеспокоенно спросил Эфрен, несколько осмелев.       — Люцифер в последнее время очень занят. После всех этих событий, вы знаете. Именно поэтому вы и здесь, — пояснил Неэль.       «Занят... Настолько сильно? Сколько у него дел?..»       — Но я не сказал, что он не сможет встретить вас после. Не переживайте, Эфрен, все тонкости вашего положения без труда расскажу вам и я.       Слова Неэля действительно успокоили, или же то было самовнушение, но Эфрен почти перестал волноваться об услышанном в зале или о своих ранних неуверенностях. Он нежно лелеял в душе предвкушение их с Лидером скорой встречи, но также и боялся её — ведь как давно они не виделись! Эфрен помнил эти полные неизведанных чувств, греховно-печальные тёмные глаза и божественный белый лик. Представляя, как видит его вживую вновь, художник терял возможность мыслить здраво и был готов решиться на любое безумство, лишь бы снова заговорить с ним.       «Люцифер... Где Вы сейчас? На собраниях? Переговорах, или речах?»              — Вы должны понимать, что, подписав следующий документ, который будет предоставлен вам лично Люцифером при вашей следующей встрече, вы более не сможете отказаться от своей должности, — Неэль протянул руку для документа. Эфрен отдал его, и тот тут же в руке советника растворился, расплавился, потёк чёрными чернилами и исчез в его ладони. — Ваша воля: вы можете передумать, захотеть сменить деятельность, сбежать... Но знайте, вас найдут в любом случае, и вам придётся рассчитаться.       — Рассчитаться?..       — Никто не уходит с такого почётного места просто так. То, что станет вам известно, не может выйти за пределы вашей должности, — Неэль говорил об этом серьёзно, не спуская взора с художника.       — ...Я прекрасно это понимаю, — с промедлением ответил Эфрен.       — Замечательно. Рад, что вы так предусмотрительны и сознательны. Ведь прошлый договор вы подписали так же сознательно, верно? — без особых эмоций вопросил Неэль, без сарказма, но Эфрена кольнул этот очевидный упрёк. — Вечером... Скорее всего именно вечером, когда перед вами будет лежать второй договор, прошу, обдумайте написанное там.       — Что там будет?..       — Самое важное из него я вам уже поведал...       — Мне нужно будет отдать душу?.. — тут же спросил Эфрен серьёзно и даже спокойно.              Советник глянул на художника с удивлением.       — ...Нет. Нет, вы... Наш Лидер давно отказался от подобного метода. Для того, чтобы не дать вам уйти после должности, ваша душа не потребуется. Люцифер давно нашел способ получше, — Неэль скоро вернулся к своему обычному виду, сделав паузу перед тем, как продолжить: — Если вы считаете, что способны подписать этот документ, то я проведу вас в свой кабинет.       — Я способен, синьор. Вы можете подумать, что я совершенно не понимаю, о чём вы говорите, но я обдумал это уже не раз, пока был на юге, Антелуканеэле. Я подпишу его, я сделаю всё, чтобы остаться в этой должности, и я не намерен отказываться от предложения, сделанного мне самим Лидером, — уверенно проговорил Эфрен, смотря советнику прямо в глаза, видя в его словах вызов и проверку.       — Я очень рад слышать вашу решимость, Эфрен. Теперь нам осталось только ждать подтверждения ваших слов, — Неэль отвечал пристальным взглядом, до того момента, пока не пришло время менять тему:       — А пока я прошу вас пройти со мной.       ...Неэль повёл Эфрена в обратную сторону от выхода на лоджию, к главному коридору второго этажа. Художник вспомнил, что оставил на скамье кофе, но, впрочем, всё равно не знал, что с ним делать. К тому же, когда он обернулся за ним, Неэль приказал ему: «Оставьте». Эфрен понимал, чувствовал почти физически, что советник ему не доверяет. Он предполагал почему, его это не слишком расстраивало, но заставляло сомневаться в себе. «На что будет договор?.. Я подпишу его! В любом случае подпишу, я обещал... Ради лидера. Он... Прекрасен, невообразим! Что может быть лучше, нежели работать на него? Даже если там будут такие условия, я все равно... Его глаза!.. Его невероятные глаза! Если я буду видеть их каждое утро, каждый вечер, то я готов! Мне не важно, насколько это будет сложно, если я буду делать это ради Люцифера», — мысли заставили художника улыбнуться. Минуя лестничную залу, Эфрен с Антелуканеэлем поднялись на третий этаж. Неосвещённый коридор был довольно мрачным с утра, холодящим своей возвышенностью и каменными скульптурами.       В зале, где они оказались, свечи люстр горели белым. Из тёмных стен, почти что как живые, вытягивались скульптуры обнаженных демонов с рогами и без, некоторые из них имели даже крылья. Они, живописно изогнувшись, держали над головами свечи. По периметру залы же шли колонны, оси которых овивали демоны, словно высовываясь из них, пытаясь выбраться, будучи с ними одним целым. Холодок пробежал по спине Эфрена: скульптуры показались ему очень красивыми, но в чём-то жуткими.       Он заметил некоторую любопытную композицию одной из колонн справа: некая девушка сидела в её основании, обнимала рукой словно ствол древа, оплетённый сверху ветвями с плодами, по которым к ладони неизвестной спускался Змий.       Эфрен знал библейские сюжеты, ведь веровал при жизни, и смело предположил, что это Ева. «Она действительно существовала?» — задумался он, и тогда его взор зацепился за другую колонну слева.       В колонну впивался пальцами некий неизвестный красивый демон или... У него были крылья и, в отличие от других героев колонн, он был повёрнут головой вниз. Крылья его высились вверх, овивая колонну, а сам демон обнимал её, как будто пытался за неё удержаться при падении. Он скорее был похож на падшего ангела, нежели на демона. Эфрен обратил внимание на кудри героя, на точёный и печальный его профиль, выходящий из колонны. «Это Люцифер?..» — тут же подумал он с трепетом, узнав в его чертах любимый лик.              — Буду честен с вами: Люцифер уже давно ищет демона на эту должность и, могу сказать от себя, это весьма утомительно, — раздался эхом голос Неэля, и Эфрен отвлекся от колонн.       — Что было с теми, кто претендовал на мою должность? — полюбопытствовал художник.       — Их не было.       Эфрен потупил взор. «Такая сложная работа? Или все не подходили?» — думал он напряжённо.              Неэль вёл Эфрена к центральной двери неторопливо, позволяя Эфрену разглядеть все скульптуры и колонны. Художник осмелился поинтересоваться:       — Синьор, я могу узнать у вас?..       Неэль непонятливо повёл бровью, утвердив:       — Моя работа — отвечать на все ваши вопросы касательно должности и вашего положения здесь. Лучше спрашивайте, если в чём-то не уверены.       Пусть вопрос был и не о работе, Эфрен, провожающий глазами колонну с падающим ангелом, всё равно спросил:       — Та колонна, с ней... Изображен Люцифер? — Эфрен приостановился. Показывать было не нужно: Неэль проследил за взглядом художника. Не оборачиваясь, он ответил, хоть и не сразу:       — Вы правы, Эфрен. Один из друзей-скульпторов Люцифера решил подарить ему эту композицию, когда шло оформление колонн дворцовой залы, — он сложил руки перед собой, рассматривая колонну из-за плеча.       Эфрен затаил дыхание.       — А остальные скульптуры... Его работа?       — Много кто приложил свою руку к созданию оформления в Белой Лилии, в том числе и в этой зале. Конечно, все художники стремились к единому стилю, но всё-таки каждая колонна здесь выполнена своим автором.       «Невероятно... И сколько скульпторов побывало здесь, вложив частицу себя в эти стены?.. Люцифер... Ваше понимание искусства невероятно!» У Эфрена этот факт вызывал уважение и благоговение, он задумался о том, чтобы тоже внести вклад в окружение Белой Лилии. Быть может, если художник подарит Лидеру картину, тот примет её и сделает частью своего великолепного дворца?              Неэль отворил двери, раздалось гулкое эхо, и они прошли в малую залу, ведущую к высокой, украшенной многообразными узорами и вензелями, двери.       — Хочу поведать вам, это важно, — Неэль остановился, и Эфрен вместе с ним. Советник указал ладонью на резную дверь. — Эта дверь ведёт в кабинет вашего нанимателя и Лидера, здесь он даёт аудиенции важным и желающим лицам, решает имперские вопросы, совершает приказы и прочее. Во время работы советую вам не отвлекать его по мелочам.       У Эфрена внутри всё задрожало. Он не мог оторвать взгляда от двери, преодолевая неимоверное желание её открыть, узнать: в какой обстановке работает Люцифер? Есть ли он там сейчас? Представляя, как Лидер открывает эту дверь, как проходит по этим коридорам, Эфрен преисполнился нетерпением. Собственно, один лишь факт частого присутствия Люцифера здесь вызывал у него надежду и судорожную мысль: «Может, он сейчас придёт сюда? Или выйдет из-за двери, и я увижу его?.. Он ведь занят, работает... Может ли это значить, что сейчас он находится там, совсем недалеко от меня?»       — Он сейчас там? — сорвалось с губ Эфрена. Он пошёл вместе с Неэлем к некой двери слева, но не отводил глаз от высокой резной.       — Примерно с восьми до двенадцати Лидер обычно находится здесь. Иногда и после, — надежда затрепетала внутри Эфрена и оборвалась так же быстро: — Но, как я уже сказал, в последнее время Люцифер очень занят. И это значит не просто то, что он не способен к вам выйти — это значит, что он находится вне пределов дворца.              Неэль остановился у двери и обернулся к Эфрену, когда тот задал вопрос:       — Вне пределов?       — Да. Сейчас Люциферу приходится лично посещать горные графства, чтобы убедиться в надлежащем исполнении своих приказов. К тому же, к многим герцогам и графам в срочном порядке легче явиться лично, нежели ждать их во дворце. Всё же, земли далёкие: вы сами могли в этом убедиться, пока добирались сюда с юга. К сожалению, не все графы способны на быстрые методы преодоления расстояния, Люциферу же не составит труда явиться туда быстрее.       «С помощью переходной формы?» — подумал Эфрен.              — Вы должны знать, что сейчас ситуация в мире для демонов оставляет желать лучшего, ведь так? Вы ведь были лично на речи Люцифера в Аппосите, кроме того, вы были свидетелем ужасной трагедии в Версориоле.       — Да, синьор, — мысли о Версориоле Эфрен сознательно не развивал, уже как месяц усиленно залечивая душевные раны, ещё не до конца усохшие. Он не желал расковыривать их, а особенно воспоминания об утерянных картинах. — Это из-за перенаселения? — вспомнил Эфрен.       — На треть из-за перенаселения, на остальной процент из-за ультиматума и нашей главной цели. Вы знаете, чего потребовали ангелы: либо все поселения демонов снова концентрируются внутри разрешенных территорий, либо они сжигают все за неё выходящие и сокращают разрешённую вдвое. Это очень сильно повлияло на нынешние приоритеты и темп работы. Сейчас как никогда важно сделать всё для исполнения этого условия, если мы не хотим войны. Прошу заметить, что для вас это наиболее важно: Люциферу потребуется вести переговоры с другими империями демонов, коих теперь не мало, а вы будете присутствовать на них вместе с ним. Ангелы не просто так поставили это условие: Версориол был только поводом. Вы, вероятно, и не слышали об этом, но за несколько месяцев до сожжения городов случилась очень крупная стычка между одним демоническим лидером и божьим Серафимом, — повествовал Неэль, не торопясь покинуть коридора.              «Серафимом?.. — дрожь прошла по телу от этих слов. —Кто может осмелиться напасть на Серафима?.. Это ведь безумие».       — Эта стычка очень негативно повлияла на мнение ангелов о нас, и теперь любой подозрительный шаг может расцениваться ими как угроза. Это создаёт ещё одно условие: помимо решения вопроса о территориях, Люциферу нужно будет добиться ненападения других империй на ангелов, если мы хотим, чтобы переговоры не сорвались и ультиматум не посчитали отклонённым. Собственно, чем это важно для вас: на момент ведения переговоров с лидерами я буду занят уже другой работой, и вся ответственность за переписки, записи и распределение личных встреч ляжет на вас. Вам об этом не говорили, но вы должны это понимать, — обыденно закончил Неэль.       Решимость Эфрена пошатнулась под давлением возможного груза ответственности, о котором только что поведал ему Неэль. В конце концов, он только художник... А месяц обучения — это совсем немного. Ведь Эфрен понимал важность такой работы, но ранее не задумывался об этой её стороне: если что-нибудь будет упущено, или если встречи будут распределены неравномерно в градации важности... Это может испортить всё! И каким бы Люцифер не был хорошим дипломатом, Эфрен запросто может просто взять, поставить встречу не туда, и тогда всё будет кончено... И всё из-за него.       «Люцифер ведь взял меня не просто так... Если он предложил мне договор, то я способен на это», — старался успокоить себя Эфрен, не вполне понимая, как жизнь могла привести его к такому, и почему Лидер решил доверить ему нечто подобное. В конце концов, он был уверен, что есть намного более просвещённые кандидатуры, — например, Антелуканеэль, — а его самого Люцифер мог просто пригласить ко дворцу в лице художника, рисующего ему по паре картин в неделю и скрашивающего его досуг...              — Не тревожьтесь слишком сильно: мировые изменения вам не подвластны. Всё, что важно для вас — делать свою работу добросовестно и старательно, что бы не происходило. От вас требуется только это, и не более, а всему остальном я вас научу, — чуть смягчился Неэль.       — Я понимаю, синьор. Я постараюсь сделать всё для этого.       — Рад это слышать.              Советник развернулся к двери, шагнув к ней ближе. Он протянул ладонь к её ручке, даже не коснувшись, — сразу же послышался щелчок замка. Эфрен, понаблюдав это, не совсем понял, в чём дело. Спрашивать ему не пришлось — Неэль сам прочёл немой вопрос в его глазах.       — Вы, я полагаю, не знакомы с энергетическими замками, что не удивительно. Это — энергетический замок, — указал советник на дверную ручку. — Его можно открыть только в том случае, если ваша энергия совпадает с энергией замка.       — Что значит «совпадает»?..       — Можно сказать так: в замке присутствует энергия тех, кто может её открыть. Она всё ещё подвластна своему владельцу, находясь в замке.       Эфрен поразился, казалось бы, простейшему объяснению и возможностям энергии! «То есть, замки как мои картины».       — И никто другой открыть его не сможет?       — Этот нет.              Неэль отворил дверь и прошёл внутрь кабинета, Эфрен прошёл следом и поглядел под ноги, всё размышляя. Он придерживал одной рукой дверь.       — А если кто-то попытается проникнуть не через дверь?       — Энергетический замок, в некотором смысле, как энергетическое поле. Пока он закрыт, нельзя войти ни через дверь, ни через окно, ни как-то иначе, — Неэль скоро направился к высоким окнам, стал развешивать шторы, пропуская в кабинет лучи утреннего солнца.       — А если кто-то всё равно попытается?       — Владелец замка сразу почувствует это, — рассказывал советник, приводя в порядок шторы. Неэль брал некие документы со стола справа и уносил их за небольшую дверцу слева, где было довольно темно, виднелись только высокие шкафы. — К тому же, так как владелец этого замка — сам Люцифер — попытавшегося будет ждать в лучшем случае сильнейший шок и заметное помутнение сознания вместе с ослаблением энергетического баланса.       — Если он попытается переступить грани поля? — поднял взор Эфрен на советника, вышедшего из небольшой комнатки, застыв в ожидании. Неэль строго поглядел на Эфрена.       — Вы задаете любопытные вопросы, Эфрен. Я надеюсь, дело только в вашей жажде познаний? — взгляд его, казалось, был направлен в душу художника.       — ...Да, синьор, — с промедление ответил Эфрен. — Я никогда о таком не слышал раньше.       — Будьте благоразумны. Я вам отвечу и, надеюсь, это вас предостережет от необдуманных поступков: не ходите туда, где стоят чужие энергетические замки. Особенно, в Белой Лилии, — добродушно предупредил Неэль. — Да, дело в границе поля. Когда демон имеет особо великий запас энергии, и кто-то пытается зайти за границы его замка, то эта энергия, её часть, оставленная в замке, находясь только под частичным контролем хозяина, легко поглощает энергию более слабого существа. Если нарушитель одумается вовремя, на что и идёт расчёт, то обойдется простыми симптомами, но порой бывали летальные случаи.       «Летальные случаи?..» — ужаснулся Эфрен, но это не избавило его от интереса:       — Но как понять, что помещение под замком?       — Как правило, дверь в такие помещения закрыта, — строго закрыл вопрос Неэль.              Эфрен в очередной раз поразился возможностям энергии и тому, насколько он, оказывается, далёк от всех этих уловок. «Значит, любое помещение может быть под таким замком», — художник запомнил эту мысль.       — Кстати говоря, о замках: после подписания договора, если это свершится, ваша энергия будет внесена в этот замок, дабы вы смогли войти без посторонней помощи.                     Кабинет был идеально чистым, как и, на самом деле, весь дворец. Эфрена это особо поражало после жизни на юге неподалёку от шахт, где чистота была редкостью. Прямо напротив двери, перед художником, сиял большой высокий витраж, окаймленный только что развешанными Неэлем фиолетовыми шторами, освещающий весь кабинет. Утренний свет был тёплым, цветные стёклышки делали его жёлтым, салатовым и нежно-голубым. Справа от окон стоял стол из благородного эбена для работы и приёма, позади него большой книжный шкаф, сбоку от которого находилась ещё одна дверь. Слева же, как было замечено Эфреном ранее, находилась небольшая дверь в, по всей видимости, архив. Рядом с ней тоже была пара шкафов, напольные часы и небольшой столик у окна с подсвечником и пишущей машинкой.       Неэль молча провёл Эфрена ко столу, где занял место дальше от окна. Художник осмотрел стол перед тем, как занимать место: какая-то стопка бумаг, сложенная аккуратно, без выпирающих листочков, перья и чернила, журнал в кожаной обложке, а слева на столе стоял телефон. Он снова зацепился взглядом за эбеновую дверь позади, на которую опадали приятные утренние лучи. Эфрен занял место в уголке, и из окна до него донеслось приглушённое щебетание птиц.              — Эта дверь ведёт в кабинет Люцифера? — спросил Эфрен, пока Неэль раскладывал какие-то бумажки.       — Да. А вы находчивы.       — Вы знаете, во сколько он вернётся, чтобы подписать со мной договор? — поглядел вопросительно на советника.       Неэль не ответил сразу, он сделал паузу, причём тяжёлую:       — ...Эфрен, то, насколько вы здесь останетесь, сильно зависит от сегодняшнего дня. Вы ведь здесь для работы, вы помните? — взял он перо.       — Я... Конечно, — ответил художник с промедлением: ему было не слишком приятно это пренебрежение. К тому же он не понимал, что было не так с его вопросом. Конечно, может изначально Эфрен и согласился на работу необдуманно, но сейчас он понимал, насколько она важна, и ради Люцифера был готов выполнять её в самом что ни на есть лучшем виде!       — Прошу простить меня, если я сейчас коснусь чего-то личного, но просто хочу, чтобы вы знали: я прекрасно понимаю, когда вы думаете о работе, а когда о чём-либо ещё. И прошу вас сейчас сосредоточиться именно на деле: до пяти вечера мы здесь с вами заложники. Моё дело — проследить за качеством вашей работы, и если вы будете в мыслях отвлечены чем-то иным, то качество будет прискорбным.              Эфрена очень напрягли и озаботили резкие слова Неэля, ему показалось, что тот смотрит на него свысока. Мало того, что очевидно советник не доверяет ему, так он ещё и вторгается в его личное дело! Возможно даже, он коснулся чего-то настолько неприкосновенного, как мысли художника и его право на их свободу!..       — ...Вы... Читаете мои мысли? — растерянно и недовольно спросил Эфрен. Он был не уверен, но из слов Неэля ему показалось, что именно так оно и есть.       — Что вы, нет. Я не могу читать ваших мыслей. Поверьте мне, достаточно всего лишь прожить пару тысяч лет для того, чтобы научиться видеть по лицу бывшего человека все его тревоги.       Глаза Эфрена округлились, и он вдруг недовольно взмахнул хвостом, не переставая смотреть на советника. «И что это значит?» — внутри него, как спичка в темноте, вспыхнуло возмущение.       Неэль, сложив руки на столе и поглядев вперёд, продолжил спокойно:       — Никто не может «читать» ваши мысли. Можно только чувствовать вашу душу и «расшифровывать» её колебания, но и этим я не занимаюсь, — его взор вернулся к Эфрену. — Не подумайте, по моим словам, что я враждебен к вам. Нисколько. Я желаю вам только всего самого светлого, — проговорил он устало, но этого не было заметно для разгорячившегося художника.       — Тогда почему вы сказали о мыслях?! — воскликнул он озабоченно, уперевшись руками в стол и вознеся вспушённый хвост.       — Я вам уже объяснил, почему. Дело в большом опыте наблюдения за бывшими людьми. Я просто немного неверно выразился, — вновь спокойной ответил Неэль, и Эфрен, не увидев в его глазах и намёка на ложь, почувствовал себя глупо. Он тут же замолчал, его хвост опустился сам по себе, как и взгляд. Эфрену стало стыдно за то, что он так просто стал сердиться от одной только просьбы... Он даже сам не заметил, как это успело его так разозлить.       Всё дело было в том, что просьба затрагивала его мысли о Люцифере. И может художник не понял этого в момент, когда советником было сделано замечание, но так или иначе подсознательно он точно понимал, что дело именно в них.       — Я прошу прощения... — Эфрен спустил руки со стола.              — Не очень хорошо, что вы не знаете о колебаниях души, — утвердил Неэль, игнорируя извинения и всю эмоциональность художника в принципе. Он достал ещё какую-то записную книгу и что-то там пометил.       — ...А это... Всегда было возможно? — спросил Эфрен довольно робко, в некоторой степени желая загладить свою вину и скрасить неприятное, созданное им самим же, послевкусие.       — С того момента, как появилась душа.       — А другие демоны?.. Они тоже чувствуют колебания моей души? — Эфрен впал в ужас, впервые за свои двадцать лет проживания в Лимбе узнав о том, что кто-то может «расшифровывать» какие-то там колебания его души.       — Зависит от уровня демона в энергетических познаниях.       «Люцифер точно чувствовал колебания моей души, когда мы были с ним во дворце...» — мысль эта ошарашила Эфрена, она одновременно и радовала, и пугала.              — Боитесь, что кто-то залезет в вашу душу? — Неэль внимательно поглядел на художника, поставив в записях чернильную точку.       — Меня это тревожит, — согласился Эфрен.       — Это хорошо, что вам не все равно. Об этом позаботится Люцифер, не беспокойтесь.       Любопытство после этих слов зажглось внутри Эфрена только сильнее. В голове у него родилось множество вопросов, и все из них он хотел задать, но Неэль своим видом явно давал понять, что время вопросов не по работе окончено: он достал стопку, положил её на стол рядом с ещё одной, поделил на две, прочитал пару первых строк некоторых листов и отложил их в сторону Эфрена.       Однако, у художника был ещё один вопрос, который мучал его больше всех остальных. С самого утра.       — Антелуканеэль, можно я спрошу вас не о работе?.. — серьёзно спросил Эфрен. Для него это было важно.       Неэль посмотрел вперёд себя, закрыв глаза и набрав в грудь побольше воздуха; тогда Эфрен быстро добавил:       — Последний раз за сегодня.       Неэль открыл глаза, стал дальше перебирать бумаги и ответил:       — Спрашивайте.       — Вы знакомы с демоном по имени «Фасетия»?              Рука Неэля легонько дрогнула. Он отвлекся от документов, одарив Эфрена внимательным взглядом.       — ...Да, знаком. К чему вы спрашиваете? — голос советника вновь стал холодным, как когда он оценивал взглядом художника в левом крыле дворца.       — Он работает на Люцифера? — безотрывно смотрел Эфрен на советника с какой-то странной надеждой на то, что ответ на вопрос этот сможет успокоить его и намертво отсечёт вероятность того, что неизвестный демон говорил правду... Но этого не произошло.       Неэлю явно не очень понравился вопрос, заданный на вопрос, но он сдержанно ответил:       — Как и вы, только придворным музыкантом.       «Как и я?..»       — У них... должна была быть какая-то встреча с Люцифером сегодня? — неуверенно спросил художник, потирая локти.       — Эфрен, к чему вам это? — Неэль вознес бровь, смотря на художника не доверительно.       — Вы ведь пока ещё секретарь и должны знать, — напористо произнёс Эфрен. Он не думал, что это сработает, но советник всё-таки ему ответил:       — ...В списках на аудиенции его не было. Разве что, если они договорились с Люцифером лично, — закончив, Неэль вернулся к документам.              Весь день Эфрен сидел как на иголках. Его мучала тревога, он себя успокаивал. Ему было сложно писать аккуратно, ведь его руки постоянно дрожали. Неэль даже обратил на это внимание, но отнёсся понимающе — главное, что текст был разборчивым. Во время перерыва после двенадцати Эфрен сразу сел рисовать, пока Антелуканеэль отлучился, предварительно разъяснив, почему молодому секретарю тут лучше ничего не трогать без его ведома.       Эфрен нервно зарисовал утреннюю картину из залы, тревожащую его, в кривых линиях. Грифель впивался в лист. Закончил рисунок он резким движением, замазав лицо злополучного демона, и ему стало легче. Он выдохнул, посидел пару мгновений с закрытыми глазами, и дрожь в руках исчезла. В последнее время она мучала Эфрена чаще обычного, и всегда художник справлялся с ней только так.              Дальнейшая часть дня прошла намного лучше, спокойнее. Эфрен уже не так волновался — он смог убедить себя, что вовсе стал надумывать. Это ведь глупо, так глупо! Почерк стал аккуратнее, Неэль стал в разы менее напряжённым. Эфрену он поручил записывать данные всех звонящих и пишущих, попутно объясняя специфику назначения встреч, градацию их важности, и рассказывая о том, как вести себя в случае настырных звонящих или приходящих.       С письмами всё было просто, в то время как звонки несколько напрягали Эфрена, хотя ими и занимался Неэль. Нюанс был в том, что за всю свою жизнь художник видел телефон только второй раз: первый раз был на юге, а второй здесь. Когда он был человеком, то много слышал о таком изобретении, но лично никогда не видел. Наличие телефона в Лимбе удивляло Эфрена не меньше — он совсем не понимал, как тот работает здесь, и оттого ему было тревожно. Он надеялся, что ему ещё не скоро придётся с ним работать.              О всём, что было связано с Лидером, художник слушал с огромным интересом и запоминал каждую деталь. Так он узнал, что после перерыва, длящегося с двенадцати по час дня, Люцифер обычно уделяет время собраниям и переговорам, или встречам вне дворца с придворными. В общем говоря, решает все имперские дела. Если рабочий день Эфрена, по словам Неэля, должен был заканчиваться в пять вечера, то Люцифер мог заниматься встречами аж до трёх часов ночи. Как сказал советник, в последние годы, до трагедии в Версориоле, Лидер заканчивал со всем не позже десяти, но сейчас приходилось работать в разы дольше. Думая об этом, Эфрен испытывал тоску, жалея своего Лидера. Он представлял, как тот, в силу огромного опыта, успевает везде и вся, но тратит на это целые дни.       Под рассказы Неэля он видел, как сначала его Лидер ведёт переговоры с другими лидерами в огромной зале, потом успевает договориться с герцогом южных земель о заселении гор, с архитектором и инженером о расширении жилой площади в горах. И как сразу же после этого он решает дворцовые дела с организацией скорой встречи со всеми важными имперскими персонами за столом, а потом устраивает личные аудиенции, и так до момента, пока наконец с неба не сойдёт солнце. По крайней мере, Эфрен надеялся, что ночью Люцифер отдыхает (Неэль ему не поведал, чем занимается Лидер после окончания всех имперских дел). За этой надеждой последовала мысль: «Что Люцифер делает ночью?.. Как отдыхают высшие демоны?» — Эфрен как-то слышал, что высшим демонам спать не нужно, поэтому не мог предположить наверняка. Он не был уверен в услышанном до конца: для него это звучало почти невозможно, ведь сам он после смерти всё равно всегда соблюдал режим сна. Впрочем, и высшим демоном он тоже не был.       «Надеюсь, Люцифер сможет вечером найти время для меня», — подумал Эфрен с нежностью, мечтательно, но, обдумывая сказанное Неэлем, решил, что совершенно не будет обижен, если Лидер не сможет принять его сегодня. Про утреннюю ситуацию он и вовсе забыл.                            После окончания работы, когда за окном уже начало вечереть, Эфрен помог Антелуканеэлю прибраться в секретарской. Люцифера ещё не было на месте, и советник предложил пройтись до лоджии в правом крыле, где художник ещё не был. Пред этим он подписал некий документ, что постепенно заполнял сегодня весь день, и отдал его по пути стражу в главном коридоре, велев отдать Лидеру, как только тот явится во дворец.       Художник решил, что это может быть отчёт о его работе: «Надеюсь, там неплохое заключение».              Время шло размеренно, в трепетном ожидании художник расслабился душой и стал обращать внимание на красоту вокруг себя. Благо, сейчас, как и утром, на втором этаже было довольно тихо, им встретилась только пара придворных у дверей в залу с лестницами. Эфрен связывал это с тем, что Люцифера не было во дворце, — гостям незачем было сюда подниматься, — но не совсем понимал, куда делись сами обитатели двора. Не может же здесь быть всегда так тихо!       Неэль поведал, что на втором этаже оба крыла обустроены под покои, и мест для развлечений там толком нет, — после пяти многие придворные предпочитают проводить время в больших залах, или же в открытом саду, в городе. В общем, в компании. Тогда художник уверенно предположил, что большинство спален в это время пустует.              ...Стоя у балюстрады лоджии, Эфрен глядел на противоположное крыло дворца через аркбутаны с контрфорсами. На то место, где месяц назад они с Лидером пили чай и вино. Он слушал умиротворяющий шелест листвы и звенящую воду в фонтанах, наблюдая, как со временем стены дворца становятся синими, вода глубокой, а цветы завораживающе темнеют.              — Вы неплохо справились сегодня, но помните: если вы останетесь, это станет вашей рутиной, и от вас будет зависеть многое, в том числе и успех Лидера на переговорах. Демоны, требующие личных встреч, часто навязчивы и раздражительны, но будьте с ними вежливы. Поверьте, это может многое упростить в дальнейшем.       — Я буду стараться, — ответил Эфрен, чувствуя покалывающую дрожь.       — Что ж... Вы помните о том, что я говорил вам в начале дня?       — Я помню, синьор.       Поющие птички пролетели прямо пред Эфреном, взмыв куда-то вверх. Где-то здесь было их гнездо.       Вдалеке, там, за дворцом, подобно прошлому закату, красное солнце купалось в розовых красках неба, как огонь свечи в расплавленном воске. Облака фиолетово-сизыми полосами плыли поверху. Эфрен по памяти зарисовывал прошлый закат в альбоме на юге, и этот представился ему столь прекрасным, что его он, пожалуй, тоже с радостью нарисовал бы.       — Тогда нам стоит идти, — окончил Неэль момент умиротворения на сегодня, дав начало отсчёту последних мгновений до встречи с Люцифером.                            2              И вот, теперь он стоял перед той самой высокой чёрной резной дверью, освещённый белыми свечами. Она казалась намного внушительнее, нежели была утром, и по Эфрену пробегала не первая волна мурашек в предвкушении такой долгожданной встречи. Не видев Лидера так долго, художник лишь сильнее начал ощущать их разницу в статусе. Все на юге постоянно говорили о Люцифере как о ком-то непостижимом, так и было, но... Эфрен сейчас поверить не мог, что так просто разговаривал с ним, в то, что между ними могло быть что-то подобное. Ведь художник не сделал чего-то особенного, чего-то, чтобы заслужить такого... Более того, Эфрен слишком низок в иерархии демонов в сравнении с ним! Это чувство не тяготило Эфрена, даже когда они общались наравне, ему было приятно это ощущать. Какую-то власть Люцифера над собой, не навязанную и не деспотичную, а действительную, власть над некими струнами его души. Чувство своей какой-то внутренней беззащитности перед Люцифером, перед его обаянием заставляло Эфрена испытывать дрожь, но жаждать его вида и слов лишь сильнее.       — Желаю вам не терять своей рассудительности. Думаю, очередное напоминание о нашем утреннем разговоре будет излишним, — прозвучал голос Неэля, стоящего по левую руку, только сильнее подковывая внутреннее волнение художника.       — ...Спасибо, Антелуканеэле, — Эфрен не спускал взора с двери, мысленно уже открывая её, пытаясь вообразить внутренности комнаты и вид Лидера, хотя последнее удавалось с трудом.       — Не забудьте, если вы подпишите договор, и ничего не изменится, то завтра вы должны будете уже в восемь находиться в кабинете. Будет лучше, если вы придёте заранее, чтобы настроиться на работу и не потратить наши с вами драгоценные минуты. Минут на тридцать заранее, — деловой подход Неэля был неизменным.       — Хорошо. Тогда в полвосьмого я буду у вас, Антелуканеэле, — согласился художник, одарив советника серьёзным взглядом.       — Доброго вечера, Эфрен, — вежливо пожелал Неэль, кивнув головой, и направился прочь. Под отзвуки отдаляющегося каблука художник сверлил дверь взглядом, а когда шаги утихли, и дверь позади закрылась, услышал стук своего сердца.              Эфрен тревожно набрал воздуха в грудь и оглянулся, но, набравшись решимости, быстро шагнул навстречу двери. «Я ждал этого целый месяц, ждал больше всего на свете».       Рука потянулась к дверной ручке, и тогда в голове вновь всплыло воспоминание об утренней картине, будто пытаясь запугать художника, но тот легко отмахнулся от него. Вместо этого Эфрен вспомнил тот их вечер, когда оказался в покоях Люцифера. Он взялся за ручку и бесшумно приоткрыл тяжёлую дверь.       Глазам представилась густая чернота, полный мрак, просачивающийся из комнаты наружу. В воздухе повисла гробовая тишина, звучащая только неизвестным, зовущим тихим гулом. Спустя пару секунд в темноте показались стены, на обоях всплыли закрученные узоры, тянущиеся вверх. Показался шкаф, зашторенные витражи, откуда не просачивалось ни капли света, и край стола посреди кабинета...       Эфрен отворил дверь полностью, неожиданно смело, и его глаза вдруг встретились с пронзительным взглядом глаз напротив. Сердце охватили трепет и страх.              В вечернем мраке, освещаемый только светом белых свеч, за столом сидел Люцифер, окутываемый мягкими тенями. Он был таким светлым! Посреди своего кабинета, тёмной мебели, он был настолько бел, словно то уже была картина, написанная красками, но никак не реальность! Его кожа, белая, как у античных нимф, словно отдавала свечением, обрамляемая контурами чёрных одеяний. Люцифер улыбнулся лукаво, как никто улыбаться кроме него не умел, смотря в глаза Эфрена, точно ждал, пока тот наконец отворит дверь и предстанет перед ним. Чернота вдруг в то же мгновение собралась и растворилась, оставив за собой простые только вечерние синеватые тени.       От вида белой, подобной чистому каррарскому мрамору, кожи, от белых, как цвет райских облаков, кудрей у художника вострепетала душа. Он забывал, как дышать, смотря только на него, стараясь вернуть себе воздух, чтобы не выглядеть перед Лидером глупо или боязливо. Показалось ему, что за этот месяц он совсем забыл о том, насколько Люцифер действительно красив! Словно всё это время он и вовсе рисовал совсем не то, и видел совсем не так, как оно было в действительности! А был он прекраснее теперь, казалось, чем в первый день их встречи, и не менее прекрасным, чем в тот самый вечер. Дар речи покинул Эфрена.       В глазах Люцифера, которые сразу захватили всё внимание художника, как размешанные во свете самых ярких звёзд, блуждали чёрные туманы. Эфрен затаил дыхание, поступился на месте, не решаясь войти или сказать что-то без разрешения, ощутив вокруг себя что-то тяжёлое, давящее.              — Эфрен, — мягкий, как прикосновение шёлка, голос эхом развеял тишину. Люцифер улыбнулся ему ярче, и Эфрен в порыве чувств был готов кинуться к нему в объятия, но всё же не мог себе этого позволить. Он застыл в дверном проёме. — Я ждал тебя. Можешь войти, — пригласил Лидер его к себе, рукой плавно указывая на место напротив себя. Там, пред столом, стояло высокое эбеновое кресло.       — Благодарю... — Эфрен помедлил и не сразу прошёл в кабинет. Такая официальность в речи немного задела художника, но он понимал, почему Люцифер так его приветствует: «Конечно, ведь он принимает меня на должность... Сейчас я закрою дверь, закончим деловую часть, и тогда?.. Это принужденная официальность». Войдя, Эфрен аккуратно затворил дверь, неуверенно скользя взглядом по её узорам. Тихий щёлк раздался эхом в тишине. Эфрен даже слышал, как потрескивал огонь свечей.              Заворожённый тишиной и охватившим его сильным чувством художник не успел отвести взора от двери, как Люцифер вновь заговорил с ним:       — Эфрен, — говорил он тихо и умиротворённо, — я хочу извиниться пред тобой за то, что не смог встретить тебя утром лично, — кресло тихо двинулось, и Лидер встал из-за стола. Оттого Эфрен почему-то дрогнул.       — Что Вы! Я понимаю, почему Вы тогда не смогли... — шокированный извинениями, Эфрен взглянул на Люцифера, наблюдая его внимательный лик. — Мой Лидер, я нисколько на Вас не обижен, и я не расстроен, — поднёс он ладони к груди, будто раскаиваясь.       — Вместе с тем я хочу просить у тебя прощения за то, что пред твоей поездкой на юг я так же не увиделся с тобой, — Люцифер коснулся ладонью края стола, не сводя с Эфрена глаз.       — Люцифер, Вы... Не нужно просить у меня прощения. Я не держу на Вас обид, я знаю, что Вы были вынуждены... — взволнованно попросил Эфрен, держась руками за лацкан своего пальто.       — Чудесно. Я рад, что ты не затаил на меня обиды. Не хочу, чтобы между нами возникло недопонимание, — он сел обратно, и лёгкий трепет исчез с его лица. — Раз это так, ты не будешь возражать, если мы сразу перейдём к теме твоих обязанностей?       Конечно, внутри себя Эфрен не хотел менять темы, даже очень, но ещё сильнее он не хотел возражать Лидеру.       — Я не возражаю, — наконец художник двинулся. Он поскорее прошёл ко столу, аккуратно приподнимая, отодвинул кресло и, застыв на мгновение, занял место прямо напротив Люцифера.       «Совсем недалеко... Словно смотрю на свою картину... Только они с ним не сравняться».       — Замечательно, — улыбнулся Лидер, обаятельно качнув головой, а художник про себя воскликнул: «Невероятная улыбка!»              Теперь Эфрен заметил, что на столе лежали некоторые бумаги, рядом с Люцифером был развернут чёрный документ. Свечи горели только на столе, более ничего не даровало света, и люстра не была зажжена. Помимо всего остального, у ладони Лидера стоял бокал с насыщенной багровой жидкостью. «Вино», — подумал Эфрен, вспоминая, как Люцифер предлагал ему вина в прошлом.       — Неэль передал мне небольшой отчёт о твоей работе сегодня... — протянул Люцифер, откинувшись на спинку кресла и ловко подобрав бокал вина. Взор его опал на одну из бумажек на столе, которую художник сразу узнал: то и был документ, который Неэль поручил стражу в коридоре.       Эфрен набрал побольше воздуха в грудь, ощущая ещё больший прилив волнения. Он бы мог начать молиться всем существующим богам, лишь бы только отчёт не был плох, — но, пожалуй, единственный, кого отныне художник мог хоть о чём-нибудь просить, сидел сейчас напротив.       — ...Написал, что ты вспыльчивый, — с забавой усмехнулся Люцифер, а Эфрен покраснел, став похожим на один из помидоров в «Маргарите». — Но в остальном ты ему понравился, — слова Лидера — как камень с души. Эфрен с облегчением выдохнул, на пару мгновений потупив взор в столе.       — Я очень рад, — скромно ответил он.              — Как прошло твоё обучение на юге? — вдруг поинтересовался Лидер и, выпрямившись в кресле, приблизился к столу. — Нгломерари с Вингулатом хорошо отзывались о тебе, — качнул бокалом, заглядывая в глаза Эфрена.       — Неплохо. Это было очень полезно, — добро улыбнулся художник Люциферу, решив пока не вдаваться в подробности. Правда, потом он подумал, что быть может лучше стоило сказать, что всё прошло хорошо? Эфрен осёкся... Но то, что он называл словом «неплохо» действительно было неплохим! Это было связанно с его чувством: конечно, само обучение явно пошло ему на пользу, но хорошо ему было бы только в том случае, если бы где-то рядом с ним на протяжении всего обучения был Люцифер... Тогда бы он чувствовал себя хорошо.       — Я рад тому. Прежде чем ты сможешь стать моим секретарём и личным помощником, тебе нужно будет пройти стажировку. Недолго — только неделю. Я не сомневаюсь в твоей способности занять это место, а потому договор я предлагаю тебе подписать уже сегодня. Антелуканеэль должен был предупредить тебя.       Конечно, Неэль предупредил. Эфрен вдохнул поглубже.       — Да. Он говорил со мной об этом. Он говорил о том, что я не смогу уйти, если подпишу договор, — Эфрен желал узнать об этом от самого Люцифера, ожидающе разглядывая его.       — Это так. Ты должен понимать: я не могу допускать на это место демона, который в любой момент может просто уйти со всей собранной им информацией, — он проговорил это нежно, выводя ладонью что-то в воздухе. — Поэтому я хочу, чтобы ты хорошо подумал об этом.       У Эфрена были сомнения, весьма здравые, но он не хотел показывать их Лидеру. Особенно сейчас, когда они говорят об этом после такой долгой разлуки:       — Я подумал. Я предполагал это, когда был на обучении. У меня был целый месяц, чтобы подумать, и я решил...       — Согласиться? — прервал его Лидер, властно заглядывая прямо в глаза. Без промедления Эфрен ответил:       — Да.       — Приятно слышать, — Люцифер польщённо улыбнулся, пошатнув ладонь с бокалом. — Мало кто готов дать такой уверенный ответ сразу же, — он сделал небольшой глоток, а Эфрен внимательно наблюдал за этим. Его охватывала дрожь, когда он видел, как Лидер закрывает глаза, склоняя к себе бокал.       Когда Люцифер открыл глаза, те смотрели на Эфрена.       — Ещё один важный момент из нашего с тобою договора... Твоя должность достаточно близка ко всей конфиденциальной информации. Ты можешь узнать от меня о чём угодно, будь то рабочие моменты или личные, но об этом никто не должен будет знать кроме меня, лиц, которым я её поведал, и тебя. Кроме того, если ты узнаешь, что кто-то распространяет её, кто бы то ни был, ты должен будешь сообщить об этом лично мне. То же касается любой информации, услышанной от кого-либо из лидеров, герцогов или иных лиц.       — Я понимаю это, — серьёзно ответил Эфрен. Он представлял, о чём может узнать на своей должности... Возможно даже, ему не хотелось знать о каких-то возможных нюансах их мира, вроде тех, которые поведал ему утром Неэль, но ради Люцифера он был готов.              — Если ты кому-нибудь что-нибудь расскажешь, то я об этом сразу же узнаю, — это было предупреждение, но Эфрена оно нисколько не пугало. Все слова Лидера, сходящие с его губ, его голос были подобны успокаивающему, окутывающему туману, немного пьянящему.       — Я клянусь Вам всем, что у меня есть, что никто, без Вашего ведома и разрешения на то, не узнает от меня ничего того, о чём я слышал от Вас на переговорах, собраниях или личных встречах, — положив ладони на грудь, проговорил клятву Эфрен, смотря Лидеру в глаза.       — Чудесно, — Люцифер удовлетворённо улыбнулся, с поднятым подбородком поглядев в сторону, во тьму, размышляя, покачивая ладонь с бокалом. — То, о чем ты поклялся... Я не приму никакого обходного пути этого правила. Что бы то ни была за речь, и где бы она ни происходила, кому бы я ни говорил — ты ничего не скажешь, пока я того от тебя не пожелаю. И если эти слова будут написаны мною, или записаны тобою, или же будут преданы любой другой документации — ты не можешь показать этого никому кроме меня. Это не касается ваших рабочих моментов с Антелуканеэлем, он, естественно, может видеть всё то, что касается ваших должностей. До тех пор, пока ты не закончишь стажировку, и он не покинет своё место.       — Но, если я...       — Если ты в чём-то сомневаешься, спрашивай у меня. Если меня не будет рядом, пока я разрешаю тебе спрашивать у Антелуканеэля.       Эфрен вспомнил о тревожащем его, после разговора с советником, вопросе:       — Мой Лидер, а если кто-то попытается прочесть мои мысли? Выкрасть что-то у меня из головы? Антелуканеэль сказал мне, что я должен спросить об этом Вас.       Люцифер почему-то усмехнулся, глотнул вина и уверенно, довольно и громко утвердил:       — Никто не сможет этого сделать.       — Не сможет?.. — с недоумением в глазах Эфрен пронаблюдал, как Люцифер поднялся с места и оставил бокал на столе.              Улыбаясь, Люцифер вышел из-за стола и прошёл куда-то за спину Эфрена, покидая его поле зрения. Художник оставался сидеть на месте, думая над услышанным, но через мгновение его одолело какое-то напряжение, и он поднялся сам. Только повернул голову, как вдруг холодная белая рука коснулась его шеи.       Эфрена накрыло дрожью. Он хотел что-то сказать, но все слова встали в горле, когда изящная ладонь сполза по плечу к груди и прошла под ткань рубашки. Краем глаза Эфрен уловил внимательный, пронзающий его грудную клетку насквозь дьявольский взгляд. Художника на мгновение одолела какая-то нежность, но он полагал, что это ни к чему сейчас.              «Что мне нужно делать?» — пронеслось у него в голове со страхом, когда ледяные пальцы коснулись его груди.       Ладонь Лидера вдруг стала таять: белая кожа краской растеклась, смешиваясь с кровью и чернью. Душа Эфрена дрогнула, когда его собственная плоть на груди стала таять, как восковая свеча, и нечто чёрное вместе с кровью, он точно это почувствовал, проникло внутрь его души. У него тут же сильно закружилась голова, дыхание спёрло, художника стало тошнить, и он не смог сдержать кашля, но это всё вдруг исчезло, как только Люцифер отвёл ладонь — дыра в груди тут же затянулась. Эфрен напугано метнул взгляд на ладонь Лидера, заметив, как на ней заживляется кожа. Сделал нервный глубокий вдох, сдерживая неприятное осадочное чувство в горле. «Что это было?! Что мне делать? Он коснулся моей души?» — подумав об этом, художник испытал смешанные чувства. Он постарался взять себя в руки: «Мало ли, что я ещё могу здесь теперь почувствовать!.. Ведь я работаю на Люцифера, мне нужно привыкать...»       Люцифер аккуратно отпустил Эфрена. Художник поглядел на него: свет от свечей плавно освещал его черты и белые ресницы. Теперь Эфрен ощутил произошедшее как нечто совершенно близкое и доверительное, важное. Будто ему была передана частица души.              — Теперь не сможет, — произнес Люцифер негромко и ласково, бесшумно отшагнув. — Теперь это будет с тобой, — на мгновение тыльной стороной ладони он коснулся виска, проведя по нему пальцами и не спуская глаз с художника, а после его рука изящно опустилась к груди.       Конечно, Эфрену хотелось знать, что именно только что произошло:       — Что это?.. Что Вы сейчас сделали? — обернулся к Люциферу он, ощущая небольшую отдышку.       — Считай, что это мой подарок. Будешь носить его?       Эфрен прикоснулся к воротнику, чуть оттянув его, но не увидел ни пятен, ни меток. Ничего, что можно было бы носить, но что-то он всё-таки чувствовал.       — Носить? Но ведь я этого не вижу... — отпустив ворот, он прижал кулак к груди.       — Ты этого не увидишь. Этого никто не сможет увидеть. Но поверь мне, ты почувствуешь это, если кто-то попытается коснуться твоей души без твоего ведома, — деловито пояснил Люцифер.       Задумавшись, Эфрен согласился:       — Я... Буду. Буду носить. Спасибо, — поспешно проговорил он, одухотворённо поблагодарив.       — Если захочешь снять, то скажи мне об этом. Но снимать его можно только когда я нахожусь рядом, — взгляд Лидера пронизывал грудь художника, пока он говорил об этом.       — Хорошо... — Эфрен не совсем понимал. — Почему я могу захотеть это снять?..       Люцифер чуть усмехнулся, подняв взор к глазам художника.       — Кто знает?.. Это только тебе может быть известно, — улыбнулся он лукаво, великолепно.                     Люцифер обошёл стол и вновь занял своё место, его примеру последовал и Эфрен. Художника преследовало странное ощущение, словно действительно что-то витало близ его души. Было довольно сложно избавиться от этого чувства в первые минуты, отчего он порой опускал взгляд и поправлял воротник. Однако, оно скоро растворилось, когда они с Люцифером продолжили диалог.       — Хорошо, перейдём к деталям. Я думаю, тебе интересно узнать о своих обязанностях и о том, что ты будешь получать от меня взамен, не так ли? — улыбнулся Люцифер, интригуя. Было видно, что это, наверняка, если не самая его любимая часть в собеседованиях, то одна из них точно.       — Мне интересно. В общем, я уже знаю об обязанностях, — согласился Эфрен, при этом уточняя, не желая, чтобы Люцифер подумал, словно его обучение было простой тратой времени. В конце концов, весь месяц художник слушал о том, что от него будет требоваться и как это стоит выполнять.       — Да, именно поэтому мне больше хотелось бы обсудить с тобой вопрос оплаты твоего труда, — Люцифер придвинулся чуть ближе и облокотился о стол.       Эфрен, вообще забывший о том, что ему за труды ещё что-то причитается, выпалил:       — Я могу работать на вас и без того! Мне не важны деньги.       Лидер вознёс бровь и негромко, коротко засмеялся, поднося ладонь к губам. Эфрен наверняка не знал почему, но Люциферу явно доставили удовольствие его слова, судя по тому, как изменился взгляд его глаз. Стал довольным и в высшей степени благосклонным, точно не часто его так развлекали.       — Не стоит. Мне приятно, если тебя более интересует сама цель, нежели выгода, но чуть увеличить твой энергетический резерв было бы не лишним. К тому же, поверь, мне это не в тягость, — отрицательно покачал он головой, улыбаясь.       — Я знаю, конечно!.. Я имел ввиду не это... — опешил Эфрен. — Вашей энергии хватило бы на всю Белую Лилию, я не сомневаюсь в этом! — воскликнул он тревожно, сводя ладони у груди.       Люцифер успокаивающе усмехнулся и плавно повёл ладонью в сторону, отпуская волнение Эфрена.       — Мой расчёт оплаты выходит из сложения трудов личности, её уже имеющегося энергетического запаса и умения управлять своей энергией. Не хотелось бы, чтобы мои придворные превратились в чертей, взяв себе слишком много из отданной мною платы и не умея управлять таким количеством, — пояснил Люцифер.       «Такое происходило?..»       Эфрен знал пару способов превращения демонов в чертей: те либо в момент набирали слишком много энергии, ещё не научившись управлять таким количеством, либо же становились чертями сразу после попадания в Лимб, не справляясь с тяжестью своих грехов, совершенных при жизни. И то, и другое, несомненно, было просто ужасным.       Сказанное Лидером явно подходило под первый вариант, однако Эфрен даже не подумал о том, что зарплата может быть настолько большой, что, присвоив себе всю энергию из неё, можно потерять над собой контроль... «Как много нюансов», — восхитился он.       — И, как раз из этих расчётов, поначалу я буду платить тебе от одной до пяти тысяч энергетических единиц. Более тебе не понадобится. Конечно, я рассчитываю, что половину ты будешь оставлять для собственного развития... — намекающе протянул Люцифер, ожидающе глядя на художника.       «От одной тысячи?..» — Эфрен пока ещё не особо разбирался в местных столичных расценках, но число ему показалось столь громадным, что его это шокировало.       — Обязательно, — согласно кивнул головой художник, возвращаясь от мыслей к реальности.       Люцифер удовлетворённо кивнул и продолжил:       — Остальной половины тебе будет более чем достаточно на любые твои нужды. Жить на время работы ты будешь в моём дворце, если у тебя нет возражений... — сделал Лидер паузу, и Эфрен подхватил её:       — Я не возражаю, — «Почему я могу возражать?»       — Кроме того, я дарую тебе всё, что необходимо для твоего искусства. Позже ты найдешь то, о чём просил, в своих покоях. Так же я предоставлю тебе любые блага, что ты пожелаешь. Ты можешь обращаться ко мне вне работы, если тебе будет чего-то не хватать, — заключил Люцифер, разглядывая художника с любопытством.       Эфрену было приятно, что Лидер помнил о своём обещании, и о том, как для него важно искусство. Художнику показалось, что Люцифер предложил даже слишком много, но он не решился возражать:       — Хорошо. Вы знаете, я и без того не отказал бы Вам, — согласно махнул Эфрен головой, смотря в чёрную гущу глаз напротив и невольно, проникновенно улыбаясь.       — Теперь знаю. В таком случае, это приятный бонус для тебя, — глаза Лидера сверкнули каким-то особенным блеском. Эфрену это понравилось.              Люцифер сделал небольшую паузу и, размышляя о чём-то, глянул в сторону, но глаза его скоро вернулись к художнику. Он добавил:       — Что касается твоих обязанностей: я не буду пояснять лишний раз. Разве что ещё хочу предупредить тебя: сразу после твоей стажировки у меня будет ряд запланированных переговоров с лидерами других империй, и мне будет необходимо, чтобы ты посещал их вместе со мной. Ты помнишь, мы говорили с тобой об ультиматуме...       — Конечно, я помню, — с благоговением вспомнил Эфрен их первый разговор.       — Надо будет... Провести пару мероприятий. Расскажу тебе подробнее, когда пройдёшь стажировку, но будь готов к тому, что на месте сидеть тебе не придется.       — Хорошо, буду знать.       «Ходить вместе с Лидером куда угодно?.. Разве же мне это в тягость?»                     — Что ж, теперь договор. Полагаю, я поведал всё, что необходимо знать... Если тебе что-то не понятно в договоре, ты можешь меня спросить, — протянул Люцифер, отстранился от стола и подвинул документ в сторону Эфрена. Справа он деликатно положил небольшую коробочку с блестящим лезвием и пером.       Эфрен взял договор в руки, аккуратно, стал его изучать. Края бумаги вились тёмными пылинками, пропадающими в пустоте и словно касающимися ладоней художника, пусть это и не было ощутимо. На этот раз он задумался всерьёз и читать стал внимательно. Ничего особого там не было, из самого важного Люцифер всё сказал. У Эфрена в голове возник только один вопрос теперь: «...Врал ли тот Фасетия в зале утром?..» — но не имея силы спросить об этом, художник провёл лезвием по руке и с дрожью подписал договор своей кровью.       Он поднял взор на Люцифера, который молчаливо наблюдал за сим действием. Лидер взял перо и лишь поднёс его к ладони, как оттуда сразу выпорхнула чёрно-алая полоса, как всплеск краски, и привязалась к перу. Рана затянулась в мгновение, а Люцифер оставил свою подпись.       — Чудесно. Бюрократия на сегодня окончена, — томно улыбнулся он, договор вдруг свернулся в чёрный сгусток и исчез в его руках.              Лидер поднялся с места, и свечи дрогнули. Он замер на пару мгновений со вдумчивым лицом, на художника не глядя, а после неторопливо прошёл в сторону, обернувшись к витражам и остановившись с ладонью у подбородка. Мрак окутывал его, вечерняя тишина запела свою загадочную песнь трепета и тревоги, зашумела в ушах нотами одиночества и тяжких раздумий, — но не для Эфрена сейчас.       Художника обрадовали слова Люцифера. Он с нежностью улыбнулся, подумав о том, что, быть может, теперь самое время отпустить официальность? Смотря на Люцифера... Эфрен был счастлив тому, что находится сейчас здесь, рядом с ним. И этот договор значит... Что теперь он будет видеть его каждый день, ведь это так? «Самое время чтобы спросить...»       Спросить у чёрных губ, спросить у светлых глаз.       — Люцифер, — Эфрен опустил взор, мечтательно улыбаясь, а после поднял с уверенной, но ожидающей надеждой на Люцифера. Он аккуратно и бесшумно встал с места, сделал почти что незаметный шаг в сторону, и второй, стараясь выглядеть, куда смотрит Лидер или... Что на его лице.       Сердце пропустило пару ударов перед тем, как Люцифер с улыбкой поглядел на Эфрена.       — Да?       — Вы ведь помните?.. — спросил Эфрен волнительно, и тепло разлилось в его груди.       Люцифер прикрыл глаза, и его улыбка стала шире. Он развернулся к Эфрену, прошёл ближе. Вознёс руку, и обратная сторона его ладони коснулась щеки художника. Ладонь Люцифера была холодной, а кожа мягкой, будто снег или подтаявшее мороженное.       — Не волнуйся, милый Effrenatus, у меня хорошая память, — он поглядел в глаза Эфрена хитро, а потом с нежностью, как это было месяц назад. Ладонь его ласково погладила шею художника, и тот растворился в дрожи, вмиг одолевшей всё его тело. Ему хотелось поцеловать Люцифера, но он сдерживал себя.       — Я волновался об этом, ведь утром мы не встретились, и я не знал, как лучше Вам... — Эфрен не смог сказать и слова больше, как только Люцифер вновь приблизился к нему, и холодные, как сама смерть, губы коснулись его шеи. Эфрен забылся в ощущении истинного удовольствия, он разомкнул дрожащие губы, чтобы вдохнуть побольше воздуха и, казалось, не умереть от этого невероятного, долгожданного чувства.       — Утром у меня была ещё работа, — ответил Люцифер, и они вновь поглядели друг другу в глаза. Один Бог знает, что видел Дьявол в глазах художника, но Эфрен видел в его глазах что-то то, что был готов любить вечно, называть идеалом и рисовать в своих картинах. — И у тебя тоже, — красиво двигались его губы, когда он говорил, а особенно, когда начинал улыбаться.       Эфрену показалось, что слова эти должны что-то да значить! Ведь на сегодня его работа уже окончена...              — У вас нет больше планов на сегодня?.. — спросил Эфрен с волнением и преждевременным воодушевлением. Его руки застыли у спины Люцифера, не смея к ней прикоснуться.       — Ах, Эфрен, — вздохнул Люцифер с усмешкой сожаления. Слова художника будто задели что-то, какую-то мысль в его голове. Лидер поглядел за спину Эфрена, и его взор исчез в пустоте. — Мне стоило бы представить тебе пару лиц... Но сегодня я не смогу этим заняться.       Внутри Эфрена всё замерло.       — Вы будете сегодня заняты? — огорчённо спросил он, но мысль о бесе оттолкнул. Она преследовала его всё чаще с момента, как художник вновь увидел своего Лидера, но он не позволял себе думать об этом.       — Да, к сожалению. Но я хочу попросить тебя согласиться встретиться со мной в вечер пятницы, — заглянул Люцифер в глаза Эфрена, погладив его шею.       — Я... Конечно, я согласен! В любой вечер, когда Вы того пожелаете. Я не буду Вам отказывать, — светло улыбнулся Эфрен, ощутив тепло в своей груди. Он говорил волнительно и с трепетом.       — Благодарю, — улыбнулся на секунду Люцифер, о чём-то усердно размышляя. Он отвёл ладонь от художника и отдалился. Руки Эфрена еле ударились о спину Лидера, и он чуть расстроенно прижал их к своим рёбрам. — Милый, мне нужно сказать тебе пару слов об этих «лицах», — Люцифер был настойчив, и, как показалось Эфрену, держался не совсем так, как всё время до того. Художника это встревожило, но он постарался проглотить своё очередное напряжение, гоня его прочь.       — Да? Что именно? И... Почему Вы будете заняты? У вас так много работы? — спрашивал одно за другим Эфрен, стараясь понять эту новую эмоцию своего Лидера. Наверняка, ему лишь казалось, словно что-то с ней не так: стоит просто понаблюдать за ней и найти ответ или же облегчение в очередной улыбке! Потому художник не сводил взгляда с белого лица, замечая и обращая внимание на малейшие его изменения... Но всё равно не понимая. И не находя возможности расслабиться.       Ему показалось, что Лидер чем-то расстроен или же устал — и, конечно, Эфрен был готов помочь, если работы слишком много, или если дело в другом! Он может помочь, и тогда они проведут немного времени вместе... Он поднимет Люциферу настроение, как угодно, и тот почувствует себя лучше! Как Эфрен месяц назад, потеряв всё и встретив его... И тогда им останется время на то, чтобы провести его вместе!..              Люцифер непонятно усмехнулся, что вызвало только большее недоумение внутри чуткого Эфрена.       — Больше, чем ты можешь себе представить. Сегодня мне ещё нужно будет встретиться с одним из герцогов, но пока это для тебя не столь важно. Тебе я советую хорошенько отдохнуть сегодня, — он улыбнулся нежно, заглядывая Эфрену в глаза. — А лица... Думается мне теперь, что стоило упомянуть о них ещё в наш первый день знакомства, но мне не было известно, чем он должен был закончиться, — Люцифер задумался, его взор, тоскливый, ушёл к витражам, и он сделал шаг к ним, отворачиваясь от Эфрена. Ладонь, что только что была на щеке художника, сначала коснулась пальцами груди, а потом и головы.       Приятное чувство от воспоминаний об их прошлом вечере сменилось смятением от последних слов Люцифера. Эфрен прислушался к тишине, с нетерпением выжидая слов, чтобы успокоить своё внутреннее волнение, возникшее от этой паузы. Чутьё подсказывало ему, словно что-то не так, как должно было быть.       Лидер протягивал тишину.       — ...Что Вы хотите мне сказать?.. — спросил Эфрен сдержанно, наблюдая, как Люцифер совершает медленные, небольшие шаги по направлению к витражам. Художник растерялся, узнав во взгляде Лидера что-то то, что однажды ему как-то уже доводилось видеть... Но не вспомнив, чтобы он когда-либо ранее замечал такие его движения: они оставались плавными и красивыми, но казались сейчас печальными или даже мучительными. Может ему просто кажется?.. Они виделись всего-то один раз... Почему-то Эфрену даже стало стыдно за то, что они виделись всего один раз за этот месяц! Или то был не стыд, а расстройство, что сейчас нарастало в его голове вместе с кучей мельтешащих в ней мыслей? Эфрен невольно дёрнул хвостом.                     — Iste daemones — mei affinis, — поглядел из-за плеча на Эфрена Люцифер, стоя пред завещанными тёмными шторами.       Теперь уже Эфрен замолчал. На секунду прошлый комок тревоги возрос внутри него, застревая в горле, но художник и сейчас быстро избавился от него, как от неудачного наброска. Откинул его, подобно вырванному из блокнота и скомканному листу. Эфрен не понял того, что сказал ему Лидер: ведь он совсем не разбирал латинских слов на слух! Почему Люцифер говорит с ним на латыни?..       Художнику только показалось, что в конце непонятного изречения он услышал что-то для себя знакомое. Итальянское слово, очень похожее... «Affinità?» — с дрожью пронеслось внутри художника. Он отчаянно пытался понять, о чём говорит его Лидер. Слово это, что звучало так похоже на неизвестное Эфрену «аффинис», означало никак иначе как «близость», и тогда художник судорожно подумал: «Родственники?..»       — Аффинис?.. — ожидающе повторил он, прогоняя из головы все тревоги.       — Близкие мне демоны, как ты, Эфрен.       Комок вернулся, и в этот раз художнику было сложнее открыть рот, ведь тот никак ему не поддавался:       — Б-близкие?.. Я не совсем понимаю, что Вы имеете ввиду, — неуверенно проговорил Эфрен. Он пытался успокоить свои мысли, убеждая себя, что ничего страшного не может быть сокрыто под этими словами, но мысли не слушали его. И с каждым мгновением, с каждым новым словом Лидера не слушали всё больше. Они словно сами хотели его избить, затоптать, повергнуть в сомнения! Но ведь Эфрен знал, что они не правы!              — Те, кто близки моей душе и телу, можно сказать... Важные для меня демоны. Пусть мы давно не виделись с тобой, Эфрен, но ты тоже для меня близкое лицо. Они — вроде тебя, — голос звучал успокаивающе, но не сами слова. Взор его просматривал художника насквозь.       — Вроде меня?.. — руки Эфрена задрожали и он, стараясь это спрятать, прижал их к груди, шагнув назад. Он не понимал, что пытается сказать ему Лидер. С каждым словом не понимал всё сильнее, усиленно блокируя эти гнусные мысли, что пытаются затаиться в его голове!       «Ничего ведь такого не происходит... Люцифер не сказал ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться! Мне нужно успокоиться... Ничего такого. Ведь так?..»       ...Ведь так?              — Что это значит?..       — Такие же близкие.              Эфрен почувствовал, как внутри него что-то сжалось, как напряглись все мышцы его тела. Внутри вспыхнул страх, и перед ним снова возникла утренняя картина. «Я надумываю себе... Он ведь не об этом говорит, ведь так?! Он не может иметь ввиду это!..» — Эфрен не верил собственным мыслям. Паника огнём разгоралась в нём, истина возникала в его голове, но нет!.. «Конечно нет».       Эфемерное успокоение от собственной мысли облегчило тяжесть, не перекрывая напряжения. Он просто желал избавиться от сомнений, избавиться от этих налетевших клеветных мыслей, от неправды, от черни! Но что это?!.. «Демоны. Близкие. Близкие душе и телу? Вроде меня?.. Такие же близкие? Как и я?..»       — Любовники?.. — соскользнуло с языка, и Эфрена тут же обожгло от собственных слов. Горечь прожгла его язык и горло насквозь. Он чуть не оступился, дыхание спёрло. Как он смеет такое говорить?! Вслух! О Лидере! Ему вдруг стало мерзко от собственных слов, захотелось тут же отплеваться от них!       «Нет, это не так!! — яростно пронеслось в его голове эхом. — Что я говорю?! Как я могу об этом думать?! Мне должно быть стыдно! Он не может! Как я смею такое говорить?! Я не!..»              — Кто-то называет это подобным словом, но я вижу в нём некоторую пошлость. Не люблю использовать его для называния близких мне демонов или людей.              Эфрена передёрнуло. Внутри всё похолодело. Услышанное несколько раз прозвучало в голове — Эфрен не мог в это поверить. Он открыл рот, но ему словно отрезали язык, он попытался вдохнуть, но почувствовал, как его пронзают насквозь тысяча игл. Из горла вырвалось напуганное «ха-а», — Эфрен выдохнул и не смог вдохнуть — как будто его со всей силы ударили в грудь.       «Нет, я не понимаю... Что Вы говорите?..»       Эфрен опустил взор, ужас сковал его. Этот холод, невыносимый холод пронизывал его душу!       «Вы!.. Вы встречаетесь с ними тоже?..»       Все звуки затихли. Руки дрогнули сильнее, как когда-то давно в детстве, впервые, от сильного страха, как совсем недавно от страха перед смертью в сгоревшем Версориоле... «Что мне нужно делать?!.. Что мне сделать? Что?! — Эфрен сжимал и разжимал лацканы пальто, ему некуда было деть свои руки, трясущиеся руки. — Нет, ведь он имел ввиду не это!!»       — Вы... Полигамны? — тихо, со страхом, почти что холодно спросил художник, глядя в пустоту в полу. Он не хотел этого знать, он не понимал, почему этот вопрос сам вывалился из его горла...       ...Не-ет уж, он хотел знать!!       — Можно сказать и так. Мои близкие часто называют это таким словом, — ответил Люцифер и развернулся полубоком к художнику. — Ты не знал об этом?              Эфрен опустил глаза, только на мгновение уловив взгляд Люцифера. Он был понимающим, сочувствующим, но какой у него был голос! Холодный, безразличный, обыденный — болезненно отзывался в сердце, ранил! Изнутри вспыхнуло возмущение, перекрываемое страхом и непониманием.       — Нет. Вы не говорили мне, — в замешательстве ответил Эфрен, подняв взор на Лидера.       Голос, теперь неспокойный, как дрогнувшие струны расстроенной виолончели, взрезал собою его сердце:       — Да, ведь мы не заводили об этом разговора.              Слова эти ударили Эфрена так сильно, что он схватился за грудь. Так больно, что все мысли исчезли из его головы! Он пытался понять, что всё это значит, и как вообще эти слова он должен понимать!.. Эфрен не мог отступить, хотя он готов был просто побежать. Он хотел убежать!       Бежать и бежать, в пустоту своего сознания, в темноту, в чернь, в лес, к океану! Как можно дальше отсюда, лишь бы перестать испытывать то, что сейчас разрасталось по его больной груди!..       Тяжесть застывшего в горле кома потянула его вниз, но он не смел спросить вслух: «Почему Вы так со мной?..       Почему Вы решили промолчать?..»       ...И всё же у Эфрена была последняя надежда. Всё ещё могло оказаться другим. Ему нужно было узнать! Ведь это не может быть правдой! Это всё прошло! Это было раньше, но не имеет никакого отношения к правде сейчас! Более у Лидера никого нет! Люцифер не стал бы так близок с Эфреном тем вечером, если бы у него был кто-то ещё! Он не стал бы так просто играть с его душой! И он не собирается этим вечером встретиться с тем!!..       «Он встречается с ними тоже?..»       — Люцифер, вы... Встречаетесь с ними тоже?.. — с отчаянной надеждой спросил Эфрен, глядя на Лидера. Все мысли заглушились вмиг. По краю его души словно водили лезвием, и с каждой секундой звон в голове нарастал, как звон бесконечной тишины, заставляя ждать ответа как приговора!       Глаза Люцифера смотрели на него, проглядывали насквозь, но только художник не мог понять, видят ли они что-то внутри него? И если они видят его чувство, то почему Люцифер так с ним поступает? Или, быть может, вердикт его будет иным сейчас?..       — Да. С теми, кто мне близок, я стараюсь назначать свидание не меньше раза в неделю, но в последнее время мне с трудом удаётся и это, — раздался отдалённый ответ, и в душе художника погас последний луч надежды. Этот удар, последний третий удар пришёлся ему прямо в сердце, уходя далеко вглубь, к самой душе, пронзая её насквозь. Жестоко и безжалостно. Будто бы... Ничего у них и не было.       И ничто ничего не значило.              — ...Буду знать, — проглотил Эфрен последнее чувство, ощутив давнее, такое родное отчаяние. Знакомое ещё с малых лет и преследующее его повсеместно, то прячась, то вылезая вновь... Отчаяние, ради которого он когда-то жил, и с которым он двадцать лет назад умер...       В ушах у художника зазвенело, через пелену неразборчивых шумов и защитных мысленных звонов пробился самый прекрасный в его жизни голос, отдаваясь в голове эхом вновь:       — Эфрен, тебя расстраивает это? — спросил Люцифер, заставив художника вздрогнуть. Он проявлял милосердие своей широкой души, спрашивая беспокойно, но Эфрен совсем не понимал, что ему делать с этим вопросом. Он проглотил ком, пересиливая себя, чтобы ответить сквозь боль и тяжесть этому голосу:       — ...Что вы...              Внутри Эфрена всё сжалось от боли. Он опустил взор, и смотреть в глаза Люцифера ему теперь стало невыносимо. Дыхание перехватило. Он понял, теперь точно понял. Мысли в голове поблекли и стали распадаться на ничтожные, ненужные слова. Эфрен спрятал руки в карманах, отшагнул, его взор скакал по полу. Он нащупал карандаш в правом кармане и сжал его, сдерживая внутренний крик, застревающий внутри. Эфрену хотелось рисовать, больше всего на свете. Казалось, ещё минута, и его сердце разорвется на маленькие кусочки, и он забудет, как держать себя в руках, и он забудет, как правильно отвечать, и он не успеет взять карандаш и начать рисовать...       «Мне нужно уйти. Мне срочно нужно уйти!»       Эфрен вынул руки из карманов, не позволяя себе при Лидере такой неуважительный жест, потянул галстук вниз и опешил вновь. Он готов был убежать.       «Разве я должен был подумать тогда, что Вы можете мне лгать?! Разве я должен был не верить вам, когда Вы смотрели в мои глаза? Нет! Конечно, я не мог подумать! С чего бы я должен был об этом думать?! — ему стало тошно от своих мыслей, наружу стремились пробиться слёзы, но он им не позволял. — И сейчас!.. Я ведь смотрел в ваши глаза, я же видел!.. Почему я должен был подумать?..»       «Нет, я знаю, что Вы не могли поступить так!.. Губы могут соврать, но глаза!..»       Болезненный вдох.       «Ваши глаза!..»       Вдох.              Из глубины сознания, царапая лёгкие тысячью игл на вдохе, Эфрен услышал приглушённые ноты пиано. Он перестал дышать, а звук усиливался. Он перерос в быстрое перебирание нот, и Эфрену показалось, что он сходит с ума. Он поднял обречённый взор наверх, не понимая, что происходит... Не понимая, откуда звук. Кто играет?.. Или это в его голове звучит адски-мучительная симфония, издеваясь над его душой и лишая последних сил на самообладание? Режущие ноты, не жалеющие его хрупкого сердца, трагически-драматичные, словно он попал на концерт фортепиано в своём костёле в Сорренто?.. Убийственные, словно голос Люцифера, отвечающий ему «Да, встречаюсь. Да, я полигамен. Да, у меня есть любовники, и ты всего лишь один из них!!»       Взор опустился и, в панике вдохнув, Эфрен заметил, как изменился лик Люцифера. Его строгий и ошеломлённый, укоризненный взгляд зыркнул вправо вверх, откуда звучала музыка, и та в мгновение растворилась в тишине. «Что это?.. Я схожу с ума?.. Или?.. Боже, как же я хочу исчезнуть сейчас же!»              Эфрен не сразу заметил, что Лидер теперь стоял в паре шагов от него. Он поглядел на художника мягко, но тому было плохо от этого. Эфрен был бы счастлив, если бы он действительно мог просто исчезнуть.       «Почему Вы смотрите на меня сейчас?.. Почему Вы делаете это так? Почему ваш взгляд такой?.. Отстранённый?» Он проглотил всё, всё, что было у него на душе, чтобы дрожащими губами наконец сказать:       — ...Я не расстроен.       Эфрен высекал на своей душе кровавые раны, нагло лгав сейчас, но он просто не мог сказать правду. Он надеялся, что Люцифер его больше не спросит, ведь в ином случае не знал, сможет ли соврать вновь... Он ведь обещал не лгать! Эфрен помнил об этом, помнил о том, что сказал тем вечером, но он не мог найти в себе сил, чтобы сказать обо всём так, как есть, сейчас. Он только жалобно развёл брови: ведь меньше всего на свете он хотел расстаться с Люцифером навсегда.       «Но почему Вы провернули всё именно так?.. Вы знали? С самого начала? Интересен ли я был вам с самого начала, или же вам просто нужен был кто-то тот, кто не сможет вам возразить?.. — он неудержимо пытался найти какой-нибудь ответ в глазах напротив, но его не было. — Вы ведь могли просто мне сказать!.. Вы ведь всё равно знали, что я никуда от вас не уйду».       Неизвестно было, понимал ли Люцифер, смотря в глаза Эфрена, что происходит сейчас в его душе, но он сделал ещё один шаг навстречу.              — Я надеюсь, что мои слова не сильно взбудоражили тебя, — голос утешал мнимой печалью, которую слышал Эфрен в нём. Такое близкое ему чувство... Словно именно его он слышал сейчас со стороны: как будто Люцифер мог его понять.       — Нет... Я понимаю, что в тот вечер вы... — Эфрен вдруг смолк, не в силах продолжать. Он не хотел говорить, абсолютно не хотел ничего говорить.       — Я знаю, что тебе нужно будет время, чтобы обдумать это... — Люцифер отвернулся в сторону, его взгляд ушёл во тьму кабинета. — Если ты пожелаешь остаться в стороне — это твоё право. Ты сможешь сказать мне об этом в вечер пятницы или, если пожелаешь того сам, раньше. В любое время. Я приму любое твоё решение и обещаю, что это никак не скажется на твоей работе.       Эфрен молчал.       — ...Если же у тебя есть возражения по нашему договору... — голос Люцифера был подобен сейчас натянутому звучанию виолончели.       — Нет, — ответил Эфрен резко.       — Хорошо, милый.       «Милый...»              Это ли не настоящий Ад?.. Они сейчас в Аду, оба в Аду...       Эфрен почувствовал теперь, насколько он беспомощен и мал. Но ему это чувство стало безразлично. Внутри него, в подсознании, глубоко под непонятным, из ниоткуда взявшимся слоем абсолютного безразличия и холода, бились чувства, но теперь художник не мог их ощутить, так же, как и не мог подумать хоть о чём-либо. Всё, что происходило сейчас с ним, стало ненастоящим, и единственное, чего он ждал, так это того момента, когда он наконец окажется один... Не здесь. Не в этом чёртовом Аду из собственных разбитых надежд и ложных обещаний!       — Эфрен, ты мне важен, — раздался чувственный голос, совсем такой, как их вечером, когда Люцифер слушал его и понимал. Только от него на поверхность пробивалось чувство... От которого Эфрену хотелось удариться о стену и зарыдать во весь голос, так, как этого обычно не делают мужчины. — Знай, я не хотел ввести тебя в заблуждение в день, когда ты остался со мной в моих покоях.              Люцифер говорил откровенно, Эфрен слышал в его словах искренность, он им верил, но не мог ничего с собой поделать и не мог ничего ответить. Ему очень бы хотелось, ему невыносимо бы хотелось прогнать это чувство, наплевав на то, чем оно было вызвано, и сказать хоть что-нибудь!.. Он был бы счастлив, если бы мог просто обнять Люцифера, но... Ничего страшнее он и представить себе не мог. Эти слова, то, что он сказал ранее... Весь этот месяц художник думал только об одном, и вот теперь он вновь получает этот нож в своё сердце!       И тогда Люцифер, смотря на него все эти мгновения и, может, чего-то ожидая, заговорил снова. Эфрен слышал в его словах разочарование, и ему было больно, но он ничего не мог с собой поделать, как и с официальностью последующих слов:       — Завтра утром я не смогу тебя встретить. Это сделает Антелуканеэль, как и сегодня. Утром, в восемь.       — ...Как Вы того пожелаете, Мой Лидер, — в рабочем тоне ответил Эфрен. Конечно, у него не могло быть выбора! Особенно теперь.       — Эфрен, — Люцифер склонился к лицу художника, чтобы заглянуть ему прямо в глаза. Эфрен дрогнул. Он кое-как сдерживал себя, чтобы не дать волю тому единственному чувству, что вызывали сейчас у него эти глаза. — Если тебя что-то беспокоит, ты можешь сказать мне, — последняя возможность, недоступная Эфрену.       Рука Лидера снова коснулась его щеки, но художник теперь не чувствовал того трепета, только боль и чувство тщетности. Его не предавали, нет, но он не оказался достоин того, чтобы остаться счастливым, или того, чтобы действительно что-то значить для этих невыносимых глаз напротив. Значить столько, сколько эти глаза стали значить для него тем вечером.       — Нет. Ничего, — возразил Эфрен дрогнувшими губами. Ему пришлось стерпеть прикосновение холодных пальцев и губ на своей шее. Он хотел бы поцеловать, забыть обо всём, но происходящее только сильнее отравляло его душу неисцелимым ядом горести и непонимания. Этот поцелуй... Просто невыносим.       — Если ты захочешь со мной поговорить об этом, то завтра, вне рабочего времени, я выслушаю тебя, — пообещал Люцифер, глядя Эфрену в глаза. И Эфрен тоже смотрел в его глаза, но ничего не мог в них увидеть.       Люцифер отстранился, а художник почувствовал это едкое, липкое послевкусие под своим языком.                            ...Тогда в дверь постучались. Эфрен замедленно развернулся, а Люцифер отступил от него на несколько шагов, произнеся:       — Входи, Сэ́рмон.       Тяжёлые двери с шумом открылись, и в кабинете оказался страж в чёрной шинели. Эфрен тяжело набрал воздуха в грудь, безразлично плывя взглядом по облику демона. Открытая дверь... Зовущая его. Там — пустые коридоры — его спасение. Там никого не будет, не будет стража, и не будет этих чёрных глаз! Там он сможет вдохнуть глубже, он сможет взять кисть, и тогда... Как бы всё ни было ужасно, она его спасёт! Она вытянет его из бездны! Она позволит наконец ему заплакать! И излить на холст все свои слёзы до единой.       Последнее, что услышал Эфрен, так это растворяющийся в тишине его ума, заданный стражем вопрос: «Я не прервал вас?» Люцифер что-то отвечал ему. Эфрен обернулся на слова, последний раз за этот вечер взглянул на лик того, кого так ждал весь этот месяц... И кого ему так скоро приходится покидать опять. Кажется, художнику тоже что-то говорили, но он ничего не слышал — всё остальное было уже неважно. Только запоздалое осознание того, что сегодня они с Люцифером больше ни о чём не поговорят: ни об искусстве, ни об устройстве мира, ни о чём-нибудь ещё кроме его работы и чёртовых любовников, — заставило Эфрена болезненно застонать в своей голове. Всё было разрушено. Абсолютно всё.       На конце Эфрен выдавил из себя «спасибо», последний раз за вечер глядя в эти глаза. Те же глаза, что смотрели на него в ту их ночь, когда художник отдал им всё, что у него было. Всю свою боль, свои страдания и надежды, все свои принципы, все свои опасения и всё своё доверие. Своё отчаяние и свой, как он тогда мог подумать, последний безумный шаг в этой гадкой жизни.       Они со стажем вышли из кабинета и направились куда-то. Наконец-то Эфрену больше не требовалось выдерживать на себе этот взгляд. Чем-то ему стало легче... Но глаза его стали влажными.                            3              Эфрен не заметил, как страж вывел его из кабинета. В мыслях боролись друг с другом любовь и протяжная боль, размывая собою застывший в голове образ. Эфрен не заметил и того, как он вдруг оказался у двери в свои покои. Перед уходом страж с каким-то странным сочувствием глянул на художника, но ему было всё равно. Разве что появилась безразличная мысль: «Так заметна моя растерянность?..»       Когда Эфрен шагнул за порог, он хлопнул дверью, ударил локтем стену и со всей силы пнул её ногой. Он всхлипнул и облокотился о неё, опустил голову, прижимая её к рукам и упираясь рогами выше по стене. Художник вдохнул поглубже, и по его щекам побежали слёзы.       «Неужели это всё правда?..»       Эфрен, дрожа, вдохнул и отскочил от стены, скинул с себя пальто и схватился за галстук, пальцами правой руки нащупывая что-то на вспотевшем лбу. Глаза бегали по полу и комнате. Он дышал судорожно, и зубы заскрипели. Художник привалился спиной к опоре балдахина над кроватью. Он повёл ладонью вверх, убирая со лба кудри, и закатил глаза к потолку.              Эфрен вспоминал об их первом вечере.       «Конечно, мы знакомы не так много... Вместе мы провели всего день, но я ведь помню, что было в Ваших глазах, когда я смотрел в них! И Ваши губы, слова, что сходили с них... Неужели это всё ложь?! Нет! Быть того не может!!» — Эфрен отскочил от опоры, ударив её предплечьем, запрокинул голову, быстро дыша и протирая ладонями лицо.       «Что мне делать теперь?.. Если меня просто провели и мою душу обманули ради... Нет! Нет-нет-нет!.. У него есть другие?.. Он их любит?..»       Тонкая душа разрывалась от мысли о том, что у его любви есть кто-то другой! И их много... Руки Эфрена сползли по груди, пальцами царапая её. Он обречённо смотрел в потолок, словно возможно было там высмотреть глаза его любви, которые виделись ему в сознании.       Глаза, как в их первую ночь, полные непонятной никому горечи и печали, невозможной для понимания никакого земного существа! Но Эфрену тогда казалось, что он понимает их... Эти глаза. И он не верил сейчас, что они могли ему так просто соврать. Что Люцифер мог просто поиздеваться над его душой, когда художник доверил ему такое! Слова могут солгать, но глаза...              С дрожью набрав воздуха в грудь, Эфрен опустил голову и бегающими глазами осмотрел комнату. Его волосы растрепались, лицо было мокрым от слёз.       Дрожащими ногами он добрался до какой-то двери и кое-как, неподдающимися руками, открыл её. Прямо за ней — ему повезло — он увидел своё спасение! Мольберт и холст... Дыхание прервалось, и он поспешил, чуть не споткнувшись о ногу, громко стуча обувью, к холсту. Дрожащими руками он схватил кисть с небольшого столика рядом.       В груди кольнуло, и Эфрен посмотрел на пустой холст, стоявший на полу, опёршийся о стену. Внутри снова стало пусто. «Он любит их? А что со мной? Видят ли они в нём то же, что вижу в нём я?..»              «Но почему? Этого не может быть, нет!»       Эфрен не знал, что и думать, все мысли путались и сплетались в страшный ком. Художник выронил кисть, быстро схватил тюбик с краской, поставил первый попавшийся холст на мольберт. Его руки тряслись. Ему казалось, что он знает, что делает, всегда казалось, но сейчас он застыл перед холстом со страхом. Эфрен хотел поднести руку к холсту, выдавить краску прямо на него и продолжить, но он не мог. Он подносил руку и его словно отталкивало. В груди всё сжималось.       Он швырнул краску в сторону. Взмахом опрокинул мольберт с холстом.       Мольберт с грохотом упал на пол, а Эфрен бесшумно опустился на колени и закрыл лицо руками. Он не мог поверить. Он просто не мог в это поверить.       Эфрен всхлипнул и тут же прижался губами к кулаку, он впился в него зубами, чтобы не издавать и звука. Он нащупал рукою краску, потом кисть... Он взял кисть. Нашел булавку в кармане. Он быстро проколол палец булавкой.              Он смотрел на пятно крови, и слёзы скатывались кривыми ручьями по его лицу. В голове пронеслось воспоминание о прошлой жизни, о культе, но Эфрен прогнал его, как мерзкое и ненужное. Он сидел, сидел и смотрел на кровь. В его голове было тесно, всё вздувалось, не давая ему отрыть рта или расслабить тело. Художник дышал, и его грудь сильно воздымалась на каждом вздохе, руки вздрагивали.       Эфрен сидел, он сидел, выдыхая через сомкнутые зубы, успокаивал свой больной ум. В голове становилось пусто, а его глаза, как две чёрных кляксы, смотрели в эту пустоту. Он разомкнул зубы, закрыл до того широко раскрытые глаза и с болезненным всхлипом вдохнул и выдохнул полной грудью. Вдохнул и выдохнул ещё раз. Эфрен медленно поднялся, так же медленно поставил дрожащими руками мольберт и холст на него. Потянув кольцо снизу и закрутив деревянную ручку сверху, он холодно взглянул на чистую белую бумажную ткань. Она на него не смотрела, она была слепа. Кровь стекала на ладонь, на запястье, изображая собой безразличные узоры. Эфрен окунул кисть в неё и внимающе посмотрел на холст. В его груди защипало.              «Ну и что же, если он их любит? Что же с того, если они думают, что он их любит?.. Я видел тогда что-то... Его душу. Я знаю, что он мне не лгал».              «Пусть они будут, пусть они считают, что достойны его внимания, но... Если в этом дворце такие правила, то я буду действовать по ним, так уж и быть. Я буду действовать по правилам этого места... И если же в этих правилах прописано, что помимо меня у Люцифера есть кто-то ещё, то... Почему бы мне не доказать ему, что со мной может быть намного лучше, чем со всеми ними вместе взятыми?»              Эфрен сделал резкий мазок. Яркая кровь, которая в скором почернеет. Он взял тюбик и открыл его, согнув окровавленную руку в локте. Эфрен макнул ту же кисть в красную краску на палитре. Она ничем не отличалась по цвету от его крови, только пахла иначе. Эфрен сделал медленный мазок поверх первого.              «Как я могу стать лучше? Лучше их всех?! Кто они, эти любовники? И чем таким они могут обладать, чтобы быть интересными Люциферу?! Надо узнать, кто они... Мне нужно знать, почему именно они! Почему они есть сейчас, вместе со мной... Чем же они так хороши? И действительно ли они хороши? В самом деле ли они нужны Люциферу, или же, они — простой лишь расходный материал?»              Взмах кистью.       «Нет, Люцифер не сделал бы так. Кто бы это ни был, и почему... Люцифер не стал бы использовать других просто так, какими бы гадкими не были личности. Может, они действительно хороши собой, но я ведь знаю, что одного лишь этого не может быть достаточно!.. Это жалость? Это... Привычка? Это привычка, точно! Это — привычка!»       Краска стекла с кисти на холст.       «Если это привычка... То я могу удивить его. Я могу сделать то, что не входит в его привычку. Я могу стать особенным, сделав то, чего не могут сделать они. Я могу не быть привычкой... Я могу... Сломать её!» — и грудь Эфрена снова наполнилась воздухом. Он вдохнул с воодушевлением и силой, вдохнул ещё раз, и на его лице вдруг возникла безумная улыбка надежды!       «Да, да, конечно! Я сломаю привычку! Я сделаю то, чего он не ожидает от меня, я удивлю его! Я избавлюсь от них!» — восклицал он в своей голове с новой силой и стремлением.              «Я покажу ему, что понимаю его! Что я вижу это!.. То, чего не видят другие! Что я заметил, что я понял!»       Эфрен схватился руками за грудь, и взгляд его устремился ввысь. Это было воодушевление, вдохновение, желание! И слёзы заблестели на его лице. Он знал, что у него всё выйдет, всё получится, конечно!       «Я люблю Вас! Конечно, я люблю Вас иначе, не так, как остальные! Разве же это не значит, что все они потеряют смысл, когда я буду с Вами?! Не будет в них никакой надобности, когда я докажу Вам!.. Разве же я могу ошибаться, если... Я чувствую душой в Вас что-то особенное для меня? И я видел, я знаю, что в Ваших глазах было что-то, когда Вы в тот вечер смотрели на меня!» — вопрошал он, вскинув руки и моргая от остатков болезненных слёз.                     Эфрен стал рисовать. Он делал то, что делал лучше всего: рисовал картину своих чувств, сердцем по бумаге, душой в мысли. Его разум был чист, его мысль была сильна. И Эфрен сделает всё, что потребуется. И он сделает всё, чтобы стать первым! Чтобы стать лучшим! Чтобы стать... «Единственным».              На картине вырисовывались очертания его отчаяния и счастья. Чёрный смешивался с красным, и тут же появлялся белый. Мелькал оттенок фиолетового, и, пусть не собирался изображать Эфрен его, но средь пятен и мазков видел он для себя черты Люцифера, чувствовал, закрывая глаза, как будто дьявольское присутствие исходило от холста, и глаза... Его глаза смотрели на него из черни грязного холста.              Лунный свет отражался в окне спальни, за окном в тишине одиноко шумела листва чёрных во мгле деревьев. Рука Эфрена была поставленной, её движение было точным. Полночи он простоял над холстом, оставляя на нём свою боль и силу, пришедшую к нему с надеждой. Когда художник закончил, то был изнеможён. Он обронил кисть и, оступившись, отошёл к стене. Эфрен не хотел возвращаться в спальню и опустился на пол в углу комнаты.       Там он и заснул потом, ощущая сильное желание начать путь к своей цели. Может эта надежда и была призрачной, необоснованной или глупой, но с ней Эфрен наконец смог успокоиться.       ...Слушая порывы ветра и тревожный шелест листвы за окном, не оставляя своих мечтаний, Эфрен провалился в сон.