Белые Лилии

      Тем же днём, после своего согласия последовать с Люцифером во дворец, Эфрен стоял напротив него на площади и ждал указаний. Художника не интересовали более очереди у регистраторов, и всё окружение теперь было навязчивым, не интересным и шумным. Одно ожидание, надежда на то, что он сможет сейчас же наконец покинуть этот совершенно неприятный ему город, порождало в Эфрене присущее ему нетерпение. Невыносимыми были теперь эти сколотые камни под ногами и перекошенные дома, пролетающие по серому небу единичные вороны, приземляющиеся у ног и клюющие раздавленные груши. Взор уходил дальше, к горам, прячущимся в туманах, таким далёким отсюда, что художнику казалось, будто там может быть не иначе как совершенно другой мир. Может даже мир, походящий чем-то на родную для Эфрена Италию?       Но и в момент, когда взгляд художника уходил за пределы этого злосчастного города, его мысли всё ещё не отпускали образа стоявшего рядом Люцифера.              — Тогда нам не стоит медлить, будет совсем некстати, если я только приведу вас ко дворцу, как мне сразу же придётся вас покинуть. У меня есть ещё некоторое время, я буду рад уделить его вам, — говоря, Люцифер изящно вытянул в сторону Эфрена свою руку: плеча художника почти что коснулись белые, как у античной скульптуры, аккуратные пальцы, сразу же привлёкшие к себе его взгляд.       С запястья волнами опали вниз чёрные, филигранные ткани рукава с оборками и очень мелкой вышивкой, которую Эфрен заметил и восхитился: узоры, нитью потемнее, заплетающиеся между собою в вензеля и цветы, были вышиты искусно. «Лилии», — подумал он о миниатюрных шестилепестковых цветах, изображённых среди всевозможных завитков.       Художник взволновался, не вполне понимая, к чему был этот жест. Что ему делать с рукой?.. На вид она была весьма ухоженной, в особенности для мужчины, к чему Эфрен совершенно не привык в Лимбе. «Взять в свою руку?» — мысль совершенно несусветная, глупейшая! Художнику стало совестно за то, что он позволил себе о таком подумать, но тут голос развеял его мысли:       — Прошу, возьмите меня за рукав, — вежливо попросил Люцифер, устремив взор куда-то в сторону, вдаль. — Вы ведь не пробовали ранее выходить из своего тела? — спросил он обыденно, но не без характерной для него нотки лукавства, чуть торопливо.       Немного растерявшись, дрожащей рукой Эфрен побыстрее коснулся рукава, совершенно не понимая, для чего. «Выходить из тела?.. Как при смерти или?..»       — Я не знаю, как это, — честно ответил Эфрен, махая головой, поддавшись манере Лидера и начиная говорить спешно.              Люцифер пошёл по улице, вынуждая Эфрена следовать за собой, его шаги становились всё более скорыми, дыхание художника всё более тревожным. Они оказались по самому центру площади, где Лидер остановил свой шаг. Он обратил к себе руку, и уже Эфрену пришлось вытянуть свою за его рукавом и невольно стать чуть ближе.       Над головой пролетела и прокаркала пара ворон. Взор художника поплыл по толпе и домам. Невзирая на очереди у главного здания, улицы казались безжизненными, не предназначенными для жизни. На ломаных мощёных дорогах всё так же гнили и утопали в грязи груши, а небо было почти таким же облачным и бесцветным, как и два часа назад: только немного наконец показалось солнце. Пахло сыростью и грязью, а до ушей доносились незвучные голоса, шлепки и шаги, гогот. Всё это было сейчас суетным и напрягающим.       — Как я и предполагал: переходная форма не часто используется демонами из отдалённых городов. Это самый быстрый способ перемещения, но весьма энергозатратный. Не переживайте, я возьму на себя большую часть расхода, чтобы вы не понесли серьёзных потерь, — Лидер шагнул прямо к Эфрену, значительно сократив расстояние между ними. Он чудно улыбнулся художнику.       — Потерь?.. — обольщаясь повадками Люцифера, Эфрен был не в силах чему-либо возразить, но его пугало то, что он совершенно не понимал, о чем говорит Лидер. Особенно вместе с тем, как быстро далее всё начало происходить.       — Не пугайтесь, Эфрен, это может быть немного резко, — Лидер поднял кисть на уровень головы, смотря заверяюще и уверенно. — Я вас попрошу: закройте глаза, не пытайтесь говорить и ни о чем не думайте.       — Н-не думать?.. — в тревоге переспросил Эфрен, пока Люцифер шагнул к нему ещё ближе, и между ними осталось не больше полуметра.       — Да, — прозвучал ласковый голос, и Эфрен, не понятно под каким вообще влиянием, имея ли остаток хоть какого-то здравого смысла в голове или инстинкта самосохранения в душе, закрыл глаза. В них бил свет от выходящего из-под облаков солнца, тепло грея лицо. Взволнованный художник не успел даже заключительно себе что-то утвердить, обдумать всё происходящее, как в глазах у него вдруг потемнело. Солнечный свет резко исчез и шумы, содрогнувшись, как-то странно поплыли.       Тьма окутала его. Эфрен в панике попытался вдохнуть, но не смог открыть рта, и ноги его подкосились… И словно не было ног. Рукава не стало, как не стало и руки, а в тишине вдруг расплылся голос:       — Не открывайте глаз.              Всё исчезло в пустоте вмиг, и тут же Эфрен ощутил свою душу. Себя, в бестелесном существе, несущегося куда-то бессознательно на безумной скорости. С давлением на душу он ощутил неконтролируемый страх, захлебываясь в каком-то не дающем вздохнуть, наплывающем, удушающем дурмане. Художник не позволял себе открыть глаз, хотя их словно уже и не было; и мысли его смешались. Звон проносился в голове давящим и всепоглощающим звучанием, словно пением или воем, пугающим своей неизвестной, завораживающей природой. Вокруг стали проноситься какие-то полосы, пусть глаза и были закрыты, но душа ощущала их перед собой. Возникали линии, малейшие частицы в черноте. Душу окутывало что-то, и это что-то было необъятным и тёмным, как сгустки чёрной краски, растворяющиеся в воде.                     …В последующем Эфреном это ощущалось просто как быстрое, немного странное перемещение, но тогда ему в моменте казалось, словно само время текло бесконечно быстро, и в темноте, не открывая глаз, он видел что-то сквозь линии и чернь. Что-то, что могло на него смотреть.                     И вдруг свистом, неприятным ударяющем всплеском раздался звук, как будто Эфрен выбился из вакуума, всплыл из воды. И посветлело у закрытых глаз. Сквозь пропадающие шумы услышал он пение птиц и шелест листьев, и журчание воды. Душа его собралась воедино, и почувствовал Эфрен, как ноги стали ощущать землю, как змеи обвили его в округе, а в руке возник рукав. Он тут же открыл глаза, как только ощутил свет, пусть никто ему не давал разрешения, и увидел перед собой Люцифера. И красивый сад. Художник оступился и чуть не завалился наземь от навалившегося головокружения, но что-то помогло ему удержаться.       Эфрен смог вздохнуть, и он сделал это судорожно, громко, впервые за всё это время. Его тело как будто бы пробрало до мельчайших косточек, он чувствовал слабость, но быстро проходящую. Чувствовал, как душа снова неспокойно бьётся в его теле.              — Скоро, не так ли? Одна минута, — произнёс Люцифер, довольный возможностью удивить ничего не знающего о таких энергетических возможностях Эфрена. Художник в не отступающем беспокойстве поднял тревожный взор на Лидера, а тот мягко ему улыбнулся.       — Не тревожьтесь, Эфрен. Неприятное ощущение скоро проходит. Конечно, это для вас первый раз… Что вы чувствуете? — поинтересовался он из самого что ни на есть искреннего своего любопытства.              Чувство было странное, непривычное. Мысли разбежались по углам, и Эфрену пришлось усиленно собрать их и осознать, что происходит. «Минута?..»       Повезло, что они легко поддались, и тут же всё это странное действо, произошедшее всего минуту назад, стало для Эфрена естественным. Как будто они с Люцифером прошлись досюда пешком, но очень быстро. И непонятный страх, охвативший его совсем недавно, рассеялся и показался теперь художнику совершенно непонятным и глупым, возникшим ниоткуда и исчезнувшим в никуда. Произошедшее словно даже несколько позабылось, отчего Эфрену показалось, что говорить об этом нет смысла. Отпало всё недоумение, и, от окружающей красоты, картины Аппосита поблекли. Сердце Эфрена встрепенулось, а душа вздрогнула.              Пред ним раскинулся Дворец Белой Лилии и окружающий его сад.       Высочайший дворец, выполненный в белой готике, поражающий своим величием: полуденное солнце отражалось в стрельчатых, преимущественно фиолетовых, пурпурных и жёлтых, витражах, разбиваясь на маленькие многоцветные лучики, отражающиеся в тенях от контрфорсов и пинаклей; невероятные сюжетные вимперги с изображёнными на них демонами, цветами и шестигранной звездой, рождающей собой симметричные лучи; возвышающиеся ввысь шпили с наконечниками из гексаграмм и внушительные, словно парящие в воздухе, резные аркбутаны. Главный центральный витраж блестел красками на солнце, и в нём, озаряющим своим великолепием сий фасад, сияла чудеснейшая готическая роза. Эфрен пригляделся, ведь роза по своим очертаниям очень напомнила ему узор на знамёнах, что он видел ещё в Версориоле. И его осенило: конечно, это была совершенно не «роза»! То была лилия! «Готическая лилия»!       Эфрен ахнул вслух, перебирая в голове все те соборы, храмы и дворцы, что он видел за всю свою человеческую жизнь в Италии, и понимал, насколько всё это не похоже на то, что он видел пред собой сейчас.              Дворец раскинулся своими крыльями, переходящими в галереи и колоннады, огибающими сад и окружающими Эфрена в закруглении, объединяясь позади него в высокие врата. Дороги, выложенные мрамором, ведущие ко входу и заплетающиеся меж раскидистых древ и цветочных кустов, заворачивались в узоры. Повсюду цвели розы и пионы, а прямо у дверей дворца прекрасные белые лилии всех сортов.       Эфрена достиг приятный цветочный аромат, он вдыхал его с трепетом, прислушиваясь к дивной мелодии древ и птиц.       «Неужели это не Рай? Неужели может быть место прекраснее?.. — поражался он. — Если я вижу это, то я, наверное, умер дважды! И если же я здесь с самим Дьяволом… О Боже, как так вышло?..»              Эфрена довольно резко выкинуло из раздумий, он вспомнил, что заставляет Люцифера ждать. Подняв взор, он потерялся на мгновение в отражающих свет лукавых, влекущих глазах и кое-как вспомнил, о чем его спрашивал Лидер.       — Я… Не чувствую ничего дурного. Словно даже… Как будто мне сложно осознать, что только что произошло, — Эфрен немного нахмурился, поднеся ко рту ладонь и пытаясь подобрать слова. Всё же, когда он глубоко задумывался о случившемся, всё внутри начинало тому сопротивляться, и ему снова становилось не по себе.       — М-м, я понимаю, о чем вы. Не беспокойтесь, это чувство преследует всех молодых демонов, начинающих практиковать переходную форму. Замечательно, что вам так быстро полегчало, — Люцифер развернулся лицом ко дворцу, а художник оставил его рукав, ещё какое-то время глядя на свою ладонь.       — Переходная форма… — протянул Эфрен и его душу охватило воодушевляющее любопытство. — Что значит «переходная форма»? Этим много, кто пользуется? — поднял он взор к Лидеру, надеясь, что тот просветит его своими впечатляющими знаниями.       — Переходная форма — это состояние души, не находящейся в своем теле, но и не покинувшей его.       — Прошу прощения, я не совсем понимаю…       — Не извиняйтесь, — Люцифер одарил Эфрена доброжелательным и участливым взглядом. — Я имел ввиду, что при переходной форме тело души преобразуется в энергию, принадлежащую ей, но при этом душа не принимает своей истинной формы, так же оставаясь энергетическим сгустком. Она находится в кратковременном состоянии между телесным воплощением и духовным.       Эфрен никогда прежде не слышал ни о чём подобном: от такой информации ему даже стало как-то и легко, и тяжело одновременно. Словно он не должен был этого знать. И пусть явно было видно, что Люциферу приятно слышать столь затейливые вопросы, и отвечал он на них с удовольствием, Эфрен оттого смутился:       — Простите меня за мое любопытство.       — Передо мной можете не извиняться, — повторил же Люцифер. — Мне нравится ваш интерес, — не спуская взгляда с Эфрена, он неторопливо направился вперёд, а художник вместе с ним, как заворожённый. Когда Лидер поглядел в небо, Эфрен задумался над сказанным и сам вознёс взор.              В отличие от Аппосита, здесь было ясно. Облака не заслоняли светила и ярко блистали в его лучах среди голубого градиента неба.       Понимая, что возможности вести диалог с самим Люцифером у него может больше и не оказаться, художник пожелал воспользоваться случаем и не упустить ни одного мгновения нахождения рядом, чтобы ею насладиться. Оттого он не стеснялся заводить темы:       — Ваш дворец невероятно красив! — воскликнул он без капли лести. — Как далеко он от того места, где мы были только что?..       Люцифер не был против инициативы Эфрена:       — Благодарю, — покачнул он головой чуть вперёд. — Довольно далеко. Пожалуй, осмелюсь предположить без измерения, что километров, может, пятьсот…                     …Эфрен заговорил с ним, уже ничего не боясь, потеряв после стольких неожиданных свершений это земное чувство. Рядом с Люцифером он почувствовал себя отстранённым от всего того, что знал ранее. Из его головы пропадали мысли о доме и о сожжённых картинах. Только одна мысль пыталась тревожить его, — мысль о странной своей скорой смерти, — но художник почти перестал обращать на неё внимание. В конце концов Эфрен понимал, отчего она возникла в его голове: ему сложно было поверить в то, что с тем чувством, что сейчас преследовало его, можно жить. Эта стойкая уверенность в том, что что-то из того, к чему он так долго и давно стремился, бродило рядом, окружало его и было к нему благосклонно. Художник не смог объяснить бы, в чём конкретно дело, но он был почти убеждён, что ощущение это связано с Лидером, что вёл его сейчас во свой дворец.              Двери дворца распахнулись сами по себе, и художник ощутил некое движение и некоторую тяжесть воздуха при вдохе. Пред Эфреном раскинулась просторная зала, в мгновение поразившая его своим неожиданным видом: в отличие от фасада, вся она оказалась чёрной! Эффект обмана ожиданий взбудоражил душу Эфрена. Не обратил он никакого внимания на внушительные группы демонов в зале, захваченный величием открывшегося вида. Художник внутри него не мог оставить это просто так и не воскликнуть о своём восхищении:       — Ах! Это решение!.. Такая игра контрастов в самом начале — какой ход! — поглядел он в глаза Люцифера и словно прочёл в них: «Почему именно чёрный?!.. Конечно для того, чтобы обманывать наивные ожидания гостей!»       — Приятно слышать это от художника, — Лидеру нравилась реакция Эфрена, и он снова и снова озарял его своей немыслимой улыбкой, приковывая к себе всё его внимание. — Нечто, не соответствующее ожиданиям, — моё любимое нечто.              По зале раздавалось эхо шагов: чистый звук отражали стены. Гранитные колонны, собираясь пучком из множества вьющихся, подобно виноградным лозам, колонн поменьше, удерживали собою галереи второго этажа и уходили к сводам, стремящимся ввысь.       Эфрен чувствовал себя совсем маленьким, глядя вверх, но внутренне возвышенным, смотря на всю эту великолепную лепнину.       Нервюры заплетались между собой в шестигранные звёзды, меж ними ползли и переплетались живые узоры, кривыми линиями расплывающиеся в завитках. Они переходили на стены, из которых рождались горельефы падших ангелов и бесов.              Оборачиваясь, Эфрен видел огромные витражи, через которые ласковый свет солнца жёлтыми и пурпурными пятнышками бродил по колоннам и антревольтам, сползал к каменным мозаичным полам через вазы и цветы, а цветов здесь было очень много! И цветы эти были невероятно красивы! Ещё с первой минуты Эфрен понял, как они нравятся Лидеру, и сам находил в них для себя нечто прекрасное.       Эфрен обратил внимание на чёрные мраморные плиточки пола, отражающие фиолетовые и лиловые лучи от витражей, маленькие, чередующиеся со светлыми и образующие собой мозаику. На этой мозаике были изображены некие сюжеты, Эфрену тут же стало это очень интересно, но ноги!.. Теперь художник осознал, насколько в действительности здесь много демонов, и обратил на них внимание. Он услышал, как бурно они разговаривали и тихо шептались, расползаясь по зале группами и парами, закрывая ногами все картины. Эфрен поднял к ним глаза, и его охватила тревога.       Демоны эти были в своём виде очень непохожи друг на друга: и бледные, и загорелые, одетые все в одежду совершенно разных эпох, но исключительно в приличную и чистую. В общем, можно было с уверенностью сказать, что общество здесь, на данный момент окружающее Эфрена, было на порядок выше его по положению.              Лидер шёл уверенно, сейчас чуть быстрее, нежели в саду. Художник и сам не отставал, теперь уже желая побыстрее покинуть залу, но Люцифер вдруг стал замедляться. Эфрен и сам последовал его примеру, взглядом поймав приближающегося к ним сбоку некого демона, на вид такого престижного, что потупил взор в полу, снова вспомнив о своем неподобающем виде: «И как я могу здесь ходить в такой одежде…» — думал он о своём не очень-то чистом пальто.       — Мой Лидер, — деловито обратился демон и поклонился, а Эфрен совсем оробел. «Он кланяется», — пронеслось у него эхом в голове. Далее Лидер приятно улыбнулся демону, внимая его возможным просьбам, но тот явно был не по делу и сказал только пару заискивающих фраз, задал несколько мало понятных вопросов. Эфрен сразу почувствовал эту фальшь, и ему оттого стало неприятно.       Взглянув на Лидера, художник даже заметил в его лице нечто вроде удивления и интереса, а потому предположил, что такое происходит не так уж и часто. «Льстец», — подумал Эфрен.       Этот незнакомец спросил и про художника, но проворный Люцифер ответил очень коротко про гостя, изящно извернувшись в диалоге, поведав, как срочно ему нужно оказаться вдруг в своём кабинете, и уже через мгновение двигался с Эфреном дальше.              После этого донимать их стали все, кому не лень: многие подходили сами, и многих Люцифер приветствовал на ходу первым, пока они не успевали обратиться, надолго не задерживаясь. Художника рядом с собой Лидер совершенно не стеснялся, а демоны в большинстве своём и вовсе не придавали ему никакого значения, только бросали мимолётные взгляды, интересуясь лишь Люцифером и его временем. Эфрен был поражен тем, как сложно им удалось пройти к выходу из залы и как долго им пришлось идти. Он успел пару раз немного отстать, но здесь, уже на подходе к высоким дверям, он наконец догнал Лидера и шёл немного позади, не осмеливаясь стать с ним вровень при стольких наблюдающих. Казалось, что взгляды устремлялись на Люцифера отовсюду.              И снова, прямо перед дверью, Люцифер конкретно остановился, встретившись взглядом с одним из лиц.       — Неэль, — звучно подозвал он демона к себе, но не приказывающе, даже дружественно, пусть и в официальном тоне.       Эфрен смог сразу выделить «Неэля» из толпы: то был высокий, бледный, очень приличный на вид демон с двумя парами рогов. Одет он был по-деловому и не вычурно, что выдавало в нем практичность, а отсутствие хоть единой складочки или неопрятно выбивающегося волоска — педантичность. И он единственный из всех этих демонов, кого Люцифер за всё это время подозвал к себе сам.       — Да, Люцифер? — четырёхрогий демон остановился близко к ним, его лицо было серьёзным, а под глазами у него красовались две странные симметричные впадинки. Никогда Эфрен ранее не видел ни у кого подобной особенности.       — Возьми на себя прием. Ты знаешь, о каком я, — попросил Люцифер, уверенно глядя демону в глаза, а тот легко выдерживал этот взгляд.       — Я знаю, и возьму. Как прошла речь? — демон говорил размеренно, с выразительными паузами. Он странно, почти безэмоционально посмотрел на Эфрена, а на Люцифера после перевёл какой-то говорящий взгляд, и тот, очевидно, его понял.       — Замечательно, Неэль. Обошлось без кровопролития, не считая внезапно появившегося чёрта, — в голове Эфрена снова всплыла эта напряжённая картина с речи, в то время, как Люцифер рассказывал о ней непринуждённо. — Теперь у меня есть небольшое дело.       — Вижу, — лаконично ответил Неэль. Эфрен не совсем понял, о чём тот. «Он обо мне?..» — с сомнением подумал художник.       Тогда Люцифер хотел уже направиться дальше, но обогнувший его Неэль вдруг остановился сбоку от него, нечто шепнул на ухо, кратко, и они разошлись. Эфрену было любопытно, но, естественно, он ничего спрашивать не стал. «Кто я такой, чтобы спрашивать?»       Невзирая на это, художник точно запомнил имя, не упуская той вероятности, что ему ещё придется увидеть этого четырёхрогого демона. Всё же, по всей видимости, это важная персона здесь. «Что значат четыре рога?.. Его ранг?»       Произошедшее несколько озадачило Эфрена, но в последствии он довольно скоро позабыл о сути диалога, как и о нём самом.                     Благо после всех этих встреч Эфрену с Лидером удалось покинуть залу, и более их никто не тревожил. Они вышли в комнату чуть поменьше: она была в два яруса, с шикарными лестницами в два изгиба и высокой люстрой во множество свеч. Балюстрады лестниц сочетали в себе цветочные узоры и, конечно, шестилепестковые лилии. Вглядываясь, Эфрен начинал замечать их везде: и на стенах, и люстрах, и дверях       Не взирая на обилие деталей, от которых художник был не в силах отвести глаз, роскошь дворца совершенно не показалась ему пошлой. Она была внушительной, величественной, но в то же время лёгкой и утончённой!              Тут торопившийся поскорее выскочить из чёрной залы Люцифер остановился, только за ними закрылись двери, обернулся на художника, и на его лице проблеснула гостеприимная улыбка. Эфрен догнал его, и теперь стоял с ним наравне.       — Всегда сложно проходить через главную залу: там, назначена ли у них встреча или нет, никто не упустит шанса выловить меня и обратиться со своей просьбой лично, — лукаво усмехнулся Люцифер.       — Это заметно… Они так сильно не хотят встречаться с вашим секретарём? — улыбнулся и Эфрен.       — Не хотят, — коротко ответил Лидер, но многозначительно взглянул на Эфрена. От волнения художник стал постукивать по карандашу в правом кармане пальто.              — У вас всегда там так много демонов?..       — Благо, нет, обычно намного свободнее. Всё дело в недавнем ультиматуме и моей вчерашней речи.       — Значит, нам ещё повезло, что мы не задержались там надолго?       — Довольно-таки. Я предполагал, что будет больше вопросов о ситуации, — Люцифер белой рукой коснулся своего плеча и глубоко, умиротворенно вздохнув, направился вперёд вместе с художником.              Эфрен же вспомнил о том, как каждый в зале поклонился Люциферу ни по одному разу, и это побудило его произнести:       — Я вам не кланялся… — неуверенно начал художник, думая, коим образом ему лучше извиниться, и нуждается ли Лидер в его извинениях.       — Тебе и не нужно, Эфрен. Я не люблю этого.       — Не любите? Но почему вы не сказали им?.. — не понял художник.       — Ах, Эфрен, — вздохнул Люцифер с улыбкой, — все бы понимали мою нелюбовь, да только им это неясно. Они не знают, как можно не поклониться «высшему по положению», не осознавая, что это совершенно не сочетается со всей сутью моих речей и мнений, которые я желаю донести до них. Мне хорошо известно, что многие таким образом хотят выразить ко мне уважение, почему я и не отговариваю их от того. Мне ничего не сделается от их поклона, я отношусь к этому спокойно, но благодаря тому я могу сразу понять, насколько демон способен вникнуть в суть моих слов, — говорил Лидер, а Эфрену очень нравилось то, что он слышал. Он слушал, не отвлекаясь, аккуратно глядя на Люцифера и наблюдая за движением его губ.       — Нет для меня большего уважения с вашей стороны, кроме как размышления над моими словами, — заключил Люцифер.       — Тогда я… Понимаю, — с уважением во взгляде проговорил Эфрен. Он запомнил то, о чём сказал ему Лидер.              В таких условиях сложно было не почувствовать себя каким-то исключительным и особенным гостем, что с художником и случилось, но его смущало это чувство. Несомненно, в этом было нечто приятное, но Эфрену не казалось, словно он достоин таких откровений Лидера — оттого ему только сильнее хотелось их слышать. Всё же, художник чувствовал себя тем, кому удача сегодня невозможно благоволила! И вероятный подвох не страшил его сейчас, когда всё вокруг него складывалось так хорошо.                     Они ненадолго замолчали, и художнику выдалась возможность разглядеть окружающие его виды. Однако, рассматривая лепнину и картины, стараясь делать это с важным и непринуждённым видом, он кидал частые, совсем не такие важные взоры на Люцифера. Эфрена самого это тревожило каждый раз, и он старался далее вести себя подобающе, выглядеть естественно, продолжая уводить глаза в сторону колонн и разветвлений лестниц; но мысли о самой ситуации не давали ему покоя. Чем дольше он находился рядом с Люцифером, тем сильнее чувствовал, словно внутри него что-то было не так, как обычно. Во взгляде Лидера было нечто, отчего в душе художника всё начинало трепетать, и оттого он старался не смотреть в эти глаза, ведь они, как ему казалось, что-то видели в нём и, как будто бы даже, могли заметить его чувство. А чувство, несомненно, было — конечно его не могло не быть! Это было вдохновение!       Глядя на Люцифера, Эфрен сразу хотел его нарисовать!              — Надеюсь, быстрая смена обстановки тебя не сильно смутила, — прозвучал мягкий негромкий голос, и Эфрен только заметил, что к нему теперь обращаются на «ты».       — Пока нет… У вас тут очень красиво, — Эфрен говорил робко, но искренне. Он повернулся к Люциферу.       Чёрные пряди немного сползали на лицо художника, глаза его блестели в полумраке от свеч, и выглядел он, впрочем, как простой лишь бес. Но всё же что-то отличало его от толп беженцев в Аппосите: ровные рога и довольно симпатичное лицо, — нечастые черты для демонов из отдалённых городов.       Лидер тоже взглянул на Эфрена и тот, стараясь всеми силами не подавать никакого вида, только слегка жалобно свёл брови, не сводя взора, но чувствуя в груди какую-то наполненность. Этот взгляд, он не сильно, ненавязчиво, но колко задевал душу, вызывая мимолетную дрожь и завораживающее послевкусие.       — Я рад тому. Благодарю. Дворец строился по планам моего архитектора Ала, но и я внёс туда свой вклад. Когда у меня был выбор в построении нового дворца, я вполне конкретно представлял себе, чего именно хочу. И в этот раз я точно был уверен, что это будет нечто более утонченное, — Люцифер закрутил ладонь в воздухе, словно ловя очертание чего-то. Его лёгкие движения словно откликались всему, что он говорит, и выражали это в себе ненавязчиво, но ярко и красиво, в то время, как шаг его оставался ровным и ритмичным.       — А когда существовал Ад, у вас был?..       — Нормандский стиль, что-то похожее на него, но он показался мне слишком громоздким. Для Ада самое то, но уже здесь мне хотелось иного.              Пред ними открылись двери в освещённую огромными витражами светлую, совсем не похожую на предыдущую, залу; тогда Эфрен заворожённо воскликнул:       — Готики!..       Белая плитка отражала в себе бирюзовые, зелёные и жёлтые стёклышки витражей, светлые стены и антревольты с барельефами словно светились бликами. Люстры и висящие вазоны с цветами, упадающими вниз вьющимися стеблями, словно кудрями, переливались в свету, бросая цветные тени на молочные арки и колонны.       — Именно она, — подтвердил мягким тоном Люцифер. Эфрен даже не заметил, как закрылись за ними двери.              Они с Лидером спустились по каменным ступеням, и художник почувствовал лёгкий цветочный запах лилий, цветущих в высоких вазонах рядом с колоннами и скамьями. Их шаги отдавались гулким эхом.              — Что же художник скажет о моей Белой зале? — заигрывающе вопросил Люцифер, и Эфрен, набрав воздуха в грудь, безотрывно глядя вверх, на витражи с изображениями сада и падших ангелов, ответил искренне:       — Она как и остальные… Прекрасна! — он был не способен на большие слова, но по его лицу всё было прекрасно видно. Дай ему сейчас холст и краски, и он смог бы ответить без слов, насколько здесь красиво! И это касалось не только залы…       — Правда ли?.. — продолжил Люцифер.       — Несомненно. Особенно свет из витражей… В солнечный день он будет иметь одни краски, в пасмурный другие! И все они будут чудесны! — не отводя взора от переливающегося света, Эфрен взмахнул руками и поднёс их к груди.       — Особенно красивы в предвечернем свете, — подметил Люцифер, внимая солнечным лучам. — В Аду такого не увидишь, — голос его звучал гордо, но не без мрачности. Эфрен чувствовал, что Люцифер был доволен своим дворцом и положением, но его слова про Ад таили в себе некую неизведанную глубину.       — А вы… Ад долго существовал на самом деле? — перевёл взгляд Эфрен на Люцифера, сосредоточившись на его словах.       — Очень, — плавно свернул чуть влево Люцифер, идя неторопливо и оставляя после себя приглушённый, играющий стук каблука о мрамор.       — И сколько вы там пробыли?..       — Чуть больше половины своей жизни, — махнул Люцифер головой, вспоминая.       — Простите меня, если я спрошу что-то некорректное… — начал было Эфрен, стараясь набраться смелости, чтобы спросить.       — Смотря насколько некорректным будет вопрос, — улыбнулся Лидер вновь, не скрывая своего интереса.       — Половина вашей жизни… Сколько это в годах? — спросил Эфрен, а Люцифер сделал паузу, тая интригу или решая, нужно ли художнику это знать. Потом вдруг сказал:       — Где-то четыре с половиной тысячи лет, — он поднял подбородок, оглядев округу с довольством, не придавая никакого особого значения такому огромному числу, всем видом показывая своё безразличие к вопросу возраста.              «Четыре с половиной тысячи лет — половина?! — ошеломлённо пронеслось в голове художника. — Тогда всего девять… Неужели Люцифер пробыл в Аду больше четырёх с половиной тысяч лет?..»       — Вы больше четырёх с половиной тысяч лет пробыли в Аду?! — ужаснулся Эфрен, не представляя себе, насколько это может быть мучительно. Ведь сам он не пробыл в Аду и года, ему повезло не застать тех времён, но он был уверен, что это ужасное место без надежды на лучшее. Эфрен часто слышал про Преисподнюю только самое чудовищное. Если ему и приходилось узнавать положительное мнение, то лишь обусловленное довольством свободы разврата и насилия, что для художника звучало омерзительно. Иного он не знал.       — Более точно будет сказать: семь с половиной тысяч лет, — наблюдая за реакцией художника, Люцифер посмеивался.       — Это ведь… Ужасно! Что такого можно было свершить, чтобы на столько лет оказаться в подземелье без солнца и неба?.. — сочувствующе спросил художник.       — Всего лишь не согласиться с Богом, милый, — ласково и умилённо произнёс Люцифер. Эфрен обомлел от подобного обращения, но теперь зная, насколько старше его собеседник, даже не воспринял это как что-то странное.       Так давно его никто не называл «милым»! С тех пор, как он посмертно покинул свою родину, — Италию, — где так по-родному и так привычно ранее ему было слышать обычное обращение «bello». Ему ни разу не повезло встретить в Лимбе хоть кого-нибудь, кто использовал бы такую форму обращения или придерживался бы итальянским обычаям. И ему это стало приятно, хотя он был не уверен, почему Лидер так к нему обратился.       — А вы…       — Только ты мне сегодня задаешь вопросы? — пронзительно глянул Люцифер в глаза Эфрена, а тот сразу возразил:       — Нет, что вы!.. Я прошу прощения, — он ни в коем случае не хотел обидеть Лидера.       — Дарю прощение. Но мне тоже было бы интересно кое-что узнать.       — Если вам так угодно…       — Раз речь о годах: сколько лет ты уже рисуешь, Эфрен? — с любопытством вопросил Люцифер.       Художник задумался, начав рассуждать вслух:       — С самого детства… Не знаю конкретный возраст. Так кажется, словно как только родился, так и начал рисовать, — проговорил он забвенно.              Тем временем они уже прошли за колонны и приближались к небольшой, еле заметной во всеобщем величии боковой двери. Они прошли под галереей в боковой неф, где высота свода была на порядок меньше.       Когда Эфрен оборачивался, он видел позади себя чёткие линии солнечных лучей от витражей. В них метались редкие мимолётные пылинки.              — А пишешь картины?..       — Первую на холсте я написал в пятнадцать.       — Интересно, как много вы проживаете всего за пятнадцать лет, — словно стараясь себе это представить, Люцифер поглядел вверх.       — А что вы делали в пятнадцать? — решил подловить тему Эфрен, не упуская возможности узнать о Лидере как можно больше.       Вопрос Люцифера знатно удивил — это было видно по его лицу, а в особенности по блеску в глазах. Он, очевидно, задумался, с улыбкой разглядывая небо за цветными стеклами. Ответил Люцифер шутливо:       — Полагаю, слушал Бога, — качнул Лидер линией плеч, и они с Эфреном окинули друг друга взаимным взглядом. Пауза возникла лишь на секунду, и они тут же рассмеялись, развеяв гробовую тишину зала. Художник смеялся искренне, сам не зная почему, уподобился Лидеру и прикрыл губы ладонью. Он не сводил с Люцифера взора: всё же, он очень красиво смеялся! Этот смех заставлял Эфрена улыбаться, а в последствии художник и вовсе улыбался каждый раз, когда они начинали говорить.       — На самом деле, это было интересное время. Может быть, спросишь ты меня об этом в следующий раз, и я захочу тебе ответить, — добавил Люцифер уже иначе, заигрывающе, перед тем, как отворить дверь с выходом во двор.              Слева протянулось вперёд одно из крыльев дворца, Эфрен с Лидером ступили прямо на каменную дорожку, мощёную мозаиковой шашкой, идущей узорами и дугами. Справа возник сад и два ряда неких высоких колонн, а когда художник последовал за ними взглядом и поднял голову, то увидел прямо над собою великолепные, возвышающиеся аркбутаны.       Его дыхание на миг перехватило от вида полуарок с прорезными символами лилий над головой, оплетённых вьющимися стеблями блёкло-фиолетовых цветов. Это безумное сочетание лёгкости и тяжести устрашало, но заставляло вместе с тем трепетать душу Эфрена от восторга.       Оказалось, что те колонны были контрфорсами, идущими параллельно крылу дворца и стенам белой залы, в паре мест пересекаясь и создавая вместе с аркбутанами нечто наподобие галерей.                     Эфрену удалось увидеть небольшую часть цветочного сада перед тем, как они с Люцифером снова скрылись во дворце.       Благоухало здесь всё действительно чудесно, тёплое полуденное солнце красило цветы в своем сиянии. Пока художник шёл с Лидером, он не заметил в округе ни единой бабочки или мухи.       Они проходили мимо фонтана с журчащей водой, блистающей на солнечном свету, освежающей округу и орошающей окружающие цветы мельчайшими капельками. Здесь было очень много деревьев, в особенности живописных ив, каштанов и вишен. Художник выглядывал что-нибудь за высокими оградами кустов пионов, роз и гортензий, пытаясь представить, что может скрывать в себе закрытая часть сада.              Пройдя ещё множество лестниц и комнат, освещаемых тёплыми лучами, Эфрен последовал за Люцифером в открытую лоджию с видом на сад и далёкие горы, где они и остановились. Свежий, горный воздух лёгкими дуновениями касался Эфрена, пробирая его лёгкие. Дышать становилось легче: воздух этот был совсем не как в Аппосите, и даже не как в Версориоле! Очередной вдох застыл в груди Эфрена от вида, от великолепной солнечной листвы, от уходящих за пределами дворца вдаль полей, ручьёв и возвышающихся, но не перекрывающих небо, гор.              Люцифер пригласил Эфрена к резному каменному столику, заняв место напротив. Он сложил руки перед собой, выглядя статно, повернул голову к саду. Художник тихонько занял своё место на резном обшитом стуле, оказавшемся очень удобным.              — Эфрен, может ты хочешь вина? Или, быть может, кофе? Чая? — поинтересовался Люцифер, очевидно, разглядывая Эфрена, теперь имея эту великолепную возможность, пока тот сидел напротив. Признаться, художник сам не чуждался вглядываться в одежду, рассматривать руки, шею и лицо Лидера, но делал он это очень аккуратно. Эфрен хотел запомнить как можно больше деталей, чтобы после изобразить этот образ как можно правдоподобнее, приближеннее к реальности.       Отвлекшись на слова Люцифера, Эфрен призадумался и знатно удивился: «Вино?.. У Люцифера есть вино?» — художник думал, что вовсе никогда больше не услышит этого слова. Попав в Лимб, он даже не мечтал о том, чтобы когда-нибудь ещё попробовать вина. Похожее чувство было и с кофе, но здесь Эфрен не так удивился: ведь дело было только в том, что в его городе не приживались кофейные деревья, — а вот с вином дела обстояли иначе.       Однако, художник не осмелился просить вина по прошествии стольких лет с последнего раза, как он его пробовал. Он решил выбрать вариант, что был более всего доступен в Версориоле:       — Я буду чай, — всё ещё мало разбираясь в этом напитке, Эфрен не стал уточнять.       — Не любишь вино? — с ухмылкой и долей удивления спросил Люцифер, заглядывая художнику в глаза.       — Признаться, я не знал, что в Лимбе оно есть, — скромно ответил Эфрен, чуть махая хвостом у ножек стула.       — У меня есть, — с достоинством ответил Люцифер.       — И вы предпочитаете вино? Красное? — угадал художник.       — Несомненно.       — А кофе?       — Не люблю, — лаконичный ответ, который Эфрен мгновенно подметил и запомнил, считая это важным.       На какое-то время замолчав, отвлекаясь на пение птиц, пролетающих мимо лоджии и останавливающихся на веточках недалеко растущих деревьев, Эфрен чуть подождал, прежде чем спросить:       — Но разве вино не считается кровью Иисуса?       — Считается. В некотором роде, так оно и есть, но то вино, о которым говоришь ты, не имеет никакого отношения к моему.              В скором, пока Эфрен обсуждал с Люцифером вина, стеклянные двери лоджии тихонько приоткрылись и из-за них вышла демонесса в длинном платье, по всей видимости, горничная. Она поставила на стол узорный поднос с небольшим чайничком и бутылкой вина, чашкой и бокалом, уже на треть наполненным напитком. Эфрен не понимал, как горничная узнала об их нахождении здесь, как не понимал и того, откуда ей было известно, что они будут пить. Он ведь точно помнил, что с ней Люцифер не говорил. И ни с кем кроме него он не говорил о вине и чае.       — Благодарю, — вежливо произнёс Люцифер, и девушка поклонилась ему головой, мило улыбаясь, и сразу же удалилась. Эфрен тоже хотел бы что-нибудь да сказать горничной, поблагодарить её, но не успел решить, будет ли это уместно, и скромно промолчал.                     Наедине с Люцифером Эфрен снова позабыл о давящем величии дворца и важности встретившихся ему в зале персон, почувствовал себя спокойнее, более умиротворённо. Молчать с Лидером оказалось так же приятно, как и говорить. Художник наблюдал солнце, плывущее в своих лучах и облаках как в расплывающемся масле, тёплое и большое. Его чуть перекрывали дрожащие зелёные листочки, давая ему поблёскивать средь себя бродящими лучами.       Люцифер отпил из бокала, глядя в даль уходящих гор, а Эфрен налил себе немного чая. Он чуть склонил голову к чашке, чтобы почувствовать аромат. Нежного, светло-медового цвета напиток пах клевером и молодыми листьями, колосьями пшеницы со сладким послевкусием. На вкус же этот чай, несомненно, оказался намного лучше того, что Эфрену приходилось пробовать ранее. Он не был горьким или навязчивым, скорее утончённым и аккуратным.       Художник делал небольшие глотки, а крохотные птички за лоджией чирикали раз за разом, заставляя его радоваться своему присутствию. Порой, эти крохи с лёгкого полёта присаживались на балюстраду, умиляя Эфрена своими небольшими прыжочками. Особенно ему нравилось, когда Люцифер, обращая на них внимание, протягивал к ним ладонь и легонько прикасался к их оперению, а те не улетали.              Все вчерашние и утренние тревоги позабылись. Сейчас, в моменте, Эфрену было невероятно приятно находиться именно здесь. Всё ещё сложно было поверить, что он был в гостях у «Дьявола». Мимолётные воспоминания о человеческой жизни и вере посещали голову Эфрена: он не понимал сейчас, как когда-то мог поверить в то, что за простые счастье или радость ему нужно было расплачиваться многодневными страданиями.       Эфрен смотрел на Люцифера: на его позу со сложенными у живота руками (подобно дамам на портретах Рафаэля Санти, или же «Моне Лизе» Леонардо да Винчи), его профиль, смотрящий вдаль каким-то непостижимым взглядом, который художнику был пока ещё непонятен. Эфрен представлял, как ведёт на бумаге линии, и как они превращаются в очертание чего-то столь же прекрасного, как он видел сейчас перед собой. И это чувство сопровождалось волнением: настолько сильно желать изобразить кого-то ему ещё не приходилось. Да, он рисовал в Версориоле интересных людей с улицы, утончённые мужские профили, садовниц; рисовал красивых девушек в Тортоли, когда был человеком. Однажды Эфрен даже смог зарисовать неких невысоких по рангу ангелов, которых случайно заметил в лесу, прячась от них и никому об этом не рассказывая… Но чтобы когда-нибудь видеть кого-то подобного, рисовать его!.. Никогда в жизни.       Оттого сердце Эфрена билось чаще, чем обычно. И позволить себе нечаянно оскорбить Люцифера своей неучтивостью в чём-то или же невежливым молчанием он не мог, хотя сейчас ему очень нравилось просто молчать и наблюдать.              — Люцифер, — осёкся вдруг Эфрен и назвал Лидера по имени. Внутри всё похолодело и он уже готов был извиняться.       — Да? — умиротворенно спросил Лидер, держа бокал близко к губам, не отводя взора от сада и гор.       Эфрен вдохнул поглубже и выдохнул с облегчением, ведь вспомнил, что разрешение называть Лидера по имени было дано ему ещё утром.       — Ваш сад просто невообразим… — поглядел Эфрен за пределы лоджии. Среди выложенных каменными плиточками узорчатых дорог вырастали фонтаны со скульптурами демонических тел, ротонды, с колоннами из мрамора и чёрного гранита, оплетённые цветочными лианами.       — Я могу провести тебя по нему вечером, — предложил Люцифер.       — Не откажусь.              — Помните, вы сказали мне о перенаселении? — вспомнил художник.       — Несомненно. Я ждал, пока ты спросишь меня об этом, — Люцифер был доволен этим вопросом. Он сделал глоток вина и устремил взор на Эфрена. — Спрашивай обо всём, что тебя интересует.       Эфрен послушался:       — В Белой Лилии давно перенаселение? И почему пришлось строить новые города за пределами? Не было ли других вариантов?— он старался быть учтив и всё же аккуратничал в вопросах.       — Весьма давно. Пусть мы существуем здесь лишь неполных четыре века, излишек душ на такую небольшую территорию стал ощущаться почти в самом начале. Тут намного меньше места, чем в Аду, а территория пусть и ограничена строго, но только Богом, а не самим миром. И пока у нас не было достаточных ресурсов для заселения гор, пришлось пренебрегать официальными границами, выдвинутыми ангельской стороной. Этот вопрос стал довольно веским лет сто назад, когда как раз и был построен Версориол. Много городов было тогда вознесено, но изначально это не была моя инициатива. Города основывали демоны из разных империй, и из моей в том числе. Они просили моего покровительства, я им его давал, и старался обезопасить их селения всеми возможными способами, но гарантий полной безопасности никогда не мог дать. В общем, можно сказать, что я был спонсором, а взамен управляющие городов посвящали новичков в мою политику. Сейчас же демоны стараются расширяться в горы.       — Получается, по вашим словам, Ад исчез четыре века назад? — с несдерживаемым интересом спрашивал Эфрен, мысленно зацепившись за тему Преисподней. Ему нравилось слушать Люцифера, всё, о чем тот рассказывал и мог рассказать. Он аккуратно придвинулся чуть ближе ко столу.       — Да. Тогда у вас как раз царила эпоха Ренессанса. Как начался её расцвет в конце пятнадцатого века, так и исчез Ад. Любопытно, что в том же году, в тысяча четыреста девяносто втором, закончился расчет Пасхалии. На кого в вашем людском мире было не взглянуть в то время, все связывали это с концом света и Вторым пришествием Господним, — Люцифер усмехнулся, вспоминая об этом. — Любопытное событие, но человеческому миру в итоге никакого урона нанесено и не было, — рассказывая, он чертил ненавязчивые картины ладонью.       — Но почему с ним ничего не случилось? — не успокаивался Эфрен, крепче сжимая дужку чашки и не отвлекаясь ни на миг.       Люцифер продолжал:       — Угроза исчезновения ваших земель возникла сразу после обрушения Ада и Рая, а Бог, я полагаю, не хотел, чтобы это же произошло и с вашим миром. Тогда почти каждому здесь было известно: как только часть светлой энергии из Рая вместе с ангелами была перенесена в Лимб, все святые, к какому бы они не принадлежали рангу, ежесекундно молились, чтобы Бог смог удержать людской мир. И его удалось оставить нетронутым.       — Это… Удивительно, — стараясь осознать услышанное, проговорил Эфрен.       «Значит, и Земли могло не стать? Меня могло не существовать сейчас… И моего дома в Сорренто! И ведь люди обо всем этом даже не догадываются!.. Кроме этой глупости с Пасхалией».       — Да. Один из хороших поступков Бога, — сделал ещё глоток Люцифер, наклонив бокал в сторону.              Эфрен решил спросить о том, что интересовало его всё то время, пока он находился в Лимбе. Ему приходилось очень много слышать о причинах исчезновения Ада и Рая, но слухи всегда говорили совсем разное и бессвязное. Кто-то говорил, что в этом виноват Бог, кто-то, что виноват Дьявол, а некоторые вовсе называли это событие «наказанием господним». Художник старался достичь истины, но у кого бы он ни спрашивал и с кем ни говорил, никто не мог ответить ему ничего толкового. Но здесь Эфрен был уверен, что если Люцифер не знает ответа, то никто другой и подавно не сможет ему рассказать.       — А почему Ад и Рай исчезли? Из-за ослабления Бога? — предположил Эфрен самый сносный вариант из тех, что он слышал и обдумывал сам.       — Окончательной причины никто не сможет сказать кроме самого Бога, и то это не значит, что он сам знает, но я предполагаю, что это как раз касается вашего Ренессанса. Люди перестали ставить во главу своей жизни Бога, они решили, что личность человека и его свобода превыше. А власть Господа, в том числе энергетическая, держится именно на вере… В таком случае можно выдвинуть теорию, что это связано именно что с ослаблением Святого Духа, как ты и сказал, — деловито пояснил Лидер.              — Ренессанс — это ваше влияние? — с ещё большим интересом спросил Эфрен, считая, что эпоха Просвещения в действительности принесла миру не только множество здравых идей, но и кучу произведений искусства.       Люцифер польщённо улыбнулся.       — В некотором роде. Конкретно идея о весе отдельной души и личности, её свободе — да. Приятно осознавать, что спустя столько лет и люди пришли к этому. Можно сказать, это один из шагов навстречу свержения устоявшегося Божественного порядка, что не может ни радовать. Однако, конкретно «гуманизм» — не совсем моё изобретение, ведь я не человек. Если же ты об исчезновении миров, то я сказал бы, что, способствуя распространению идей о свободе, я не предполагал, что это может столь сильно пошатнуть мировую систему… Я занимался этим не для того, чтобы подвергнуть опасности такое огромное количество душ, но сие предсказать было невозможно, — Лидер стал чуть задумчивее, покручивая бокал вина.       Размышляя над такими словами Люцифера, Эфрен почувствовал в них еле заметное сочувствие. Он спросил аккуратно, внимая абсолютно каждому слову, движению и взгляду Лидера:       — А как… Исчезал Ад?       Было заметно, как после этого вопроса Люцифер ушёл в ещё большие раздумья, прежде чем ответить. Он пошатнул бокалом вина и сделал медленный, тянущийся глоток. Взгляд его, направленный к щебечущим пташкам на балюстраде, отнюдь не был весел.       — Это было мрачноватое зрелище. Не хочу портить такой замечательный день рассказом об этом, — наклонил Лидер к себе бокал, разглядывая вино в нём.       — Я прошу прощения… — засмущался художник.       — Не за что просить прощения. Я обдумывал это множество раз, меня более это почти не тревожит. А вот твоей ранимой душе этот рассказ сейчас может прийтись тяжело, — Люцифер ласково улыбнулся, заглянув в глаза Эфрена.       — Хорошо, я… Буду знать, — смотрел художник в его глаза, оттого испытывая непонятное волнение. Через пару мгновений Эфрен опустил взор в кружку и сделал спасительный, как ему казалось, глоток чая.                     Эфрену довелось ещё много чего обсудить с Люцифером, и он ни на секунду не отвлекался от расспросов и обсуждений, забываясь в диалоге и получая от него настоящее удовольствие, что редко с ним бывало. Художник чаще предпочитал людям искусство или природу. Однако, и ныне пред ним был вовсе не человек и не бес, а падший ангел.       Эфрен почти не заметил, как на небо стал пробираться вечерний сумрак, окрашивая сад синевой, но изменения в виде Лидера он несомненно разглядел: ему очень шла окружающая мрачнеющая обстановка. Тени ровно ложились на лицо Люцифера, подсвечивая холодную кожу, глаза его приобрели в себе ещё большую глубину, тянущую к себе. Как неизвестность за тёмным переулком или проваливающаяся в пропасть тьма. Эфрен мечтал про себя коснуться белой руки, желая узнать: действительно ли она такая холодная, как ему сейчас казалось? Или же наоборот: тёплая, как и у него самого?       Кого-нибудь, несомненно, насторожили бы эти бродящие тени, становящиеся всё более активными во мраке, но не художника в этот вечер.              — Эфрен, как тебе чай? — вопросил Люцифер, разглядывая напиток в чашке художника. Его голосу тихо вторили вечерние мелодии сада.       — Спасибо, он… Сильно отличается от того чая, который я знал, — скромно начал Эфрен, подбирая слова, чтобы как можно лучше выразить своё восхищение вкусом. — Он намного вкуснее, чем в Версориоле или Неаполе… Когда я был человеком, мне сложно было найти хороший чай, и пить я его стал только здесь. А теперь мне кажется, что ранее я никогда и вовсе не пробовал настоящего чая.       — Чудно, — приятно обмолвил Люцифер. — Могу я сделать небольшой глоток из твоей чашки? — Лидер чуть наклонился ко столу, отставив бокал вина, притом провожая его взглядом.       Эфрена неожиданный вопрос озадачил, и он впал в недолгий ступор, а потом быстро ответил:       — Н-несомненно, ведь он же ваш и это вы позволили мне его пить, — спустя секунду промедления, Эфрен протянул Люциферу чашку и аккуратно поставил её рядом, поскорее отпустив дужку.       — Благодарю, — Люцифер ловко взял чашку за ушко и поднес её к губам. Он сделал глоток.       — Значит, вы тоже пьёте чай? — с недоумением спросил Эфрен.       — Нечасто. А скорее даже редко. Мне лишь стало интересно, насколько хорошо я помню его вкус… Ведь интересно знать, какие предпочтения у моего собеседника, — он удовлетворённо улыбнулся, протянув чашку обратно Эфрену. — Возможно, стоило бы чаще испивать чай. Может быть, если нам доведётся провести так время ещё раз, я и сам попрошу прислугу принести мне его, — Люцифер бесшумно оставил чашку у Эфрена, изящно возвратив к себе руку.       «Ещё раз? — с радостью пронеслось в голове художника. — Значит, это возможно?.. Я был бы счастлив!..»              Эфрен и сам теперь всё поглядывал на бокал красного вина, испытывая довольно весомое желание его попробовать. В приливе некоторой радости после приятных слов Люцифера, художник рискнул попросить:       — Если вы мне позволите, могу ли я попробовать вашего вина? — поинтересовался он смело. Художнику было очень интересно, что ответит ему на это Лидер, и он внимательно, с воодушевлением смотрел в его глаза.       Люцифер испытующе вознёс бровь, заглядывая Эфрену в самую душу и задавая немой вопрос, на который художник сразу ответил:       — Я был бы рад узнать, что нравится вам, и похоже ли ваше вино на знакомое мне неаполитанское.       Этот ответ, по всей видимости, удовлетворил Люцифера, и тот поднял свой бокал, прямо протягивая его Эфрену:       — Если ты не брезглив, — произнёс он с заигрывающим ожиданием, чуть подняв подбородок.       — Нисколько, — твёрдо ответил Эфрен, и ладонь его коснулась бокала.       Только тогда Люцифер отпустил его, довольно улыбаясь.       — Тогда пробуй, — приказал он.              Эфрен отпил вина, не спуская взора с Люцифера. Во рту разлилась чудесная полнотелая влага, и Эфрен вдохнул приятный винный аромат: пряный, выдержанный, словно очень древний, но исключительно в хорошем понимании этого слова, можно сказать, зрелый. То же самое было и со вкусом, что к тому же был терпким, но вдоволь, как раз находя эту тонкую грань между мягким и вяжущим послевкусием. На языке осталась лёгкая сладость, и приятная горечь, напоминающая Эфрену осень и что-то ещё… Одного глотка ему хватило, чтобы в полной мере вспомнить, за что на его родине все так любили этот напиток.       — Это… Прекрасный вкус! Я думал, что уже забыл, каково оно, — вдохновлённый Эфрен посмотрел на Люцифера с благодарностью.       — Такой вкус непросто забыть, понадобится как минимум пара веков… Ты ведь не так давно в Лимбе, не правда ли, Эфрен? — Лидер сложил руки у края стола, тем самым чуть приблизившись к художнику.       — …Всего двадцать лет, — скромно ответил Эфрен.       — Двадцать? Даже не четверть века, — удивился Люцифер, опустив взор, и, что-то обдумывая, на отдалении приблизил ладонь к губам. — Этого недостаточно, чтобы забыть.              Вспомнивший вкус Эфрен, в большем не нуждаясь, тихонько протянул бокал обратно Люциферу, но тот сказал ему:       — Пей.       — Но ведь оно ваше, — возразил Эфрен.       — Я могу каждый день себе его позволить. К тому же, для меня это занятие не столь интересно, сколько может быть интересным для тебя, — Люцифер вытянул перед собой предплечье, махнув вниз ладонью, и Эфрен робко забрал бокал обратно, рассматривая его содержимое.       — Ну что, похоже на вино из Неаполя? — спросил Лидер с любопытством.       — В чем-то да, но во многом лучше, — улыбнулся Эфрен, воодушевлённо делясь с Люцифером своим ощущением: — По крайней мере для меня этот вкус намного приятнее. Он терпкий, но не слишком, и в меру сладкий. Очень гармоничный, но, в сравнении со вкусом вина, что я пил когда-то, как мне помнится, более выразительный и… Смелый, с выделяющимися среди этой гармонии кисло-сладкими вяжущими нотками, но не нарушающими её!.. Мне очень нравится, — на конце добавил он скромно.       — Двадцать лет не пил вина, а вкус в нём всё так же хорош? — обольстительно спросил Люцифер, будто бы ещё немного приблизившись к художнику.       — Может быть… — Эфрену оказались эти слова очень приятны. — Если бы не вы, я бы и не вспомнил, — сделал ответный комплимент художник, сохраняя отрадные слова близко у своего сердца.       С позволения Лидера он сделал ещё один глоток.                     Как-то после в их диалоге Люцифер спросил его:       — Так значит… Ты из Неаполя? — интерес Лидера становился всё настойчивее, а Эфрен был и не против.       — Не совсем. Я родился в Сорренто и прожил там большую часть жизни, — Эфрен чуть смутно помнил то время, проходясь по нему мыслями лишь поверхностно, ведь вспоминать что-нибудь с ним связанное очень не любил. Несомненно, это было ему под силу и, если бы только Люцифер спросил его, художник точно бы ответил, обуздав страх и нежелание, но для себя самого он желал не помнить ничего о своей человеческой жизни.       — А меньшую? — не собирался оставить его в покое Люцифер, а художник готов был поведать ему всё что угодно, преодолевая свою боязнь:       — В Тортоли.       — М-м, значит, на Сардинии… Приятное место, — явно что-то зная, произнёс Люцифер и повернулся к окружающей их лоджию тьме. — Я как-то был и в Сорренто, и в Тортоли. Несомненно, что город, что коммуна — прекрасные места для художника. Чудная природа, море и скалы. Впрочем, как и весь Апеннинский полуостров… Жить там, если забыть о проблемах общества, — мечта многих. Только лишь, как по мне, люди прошлых веков в Италии были слишком ориентированы на одобрение Католической церкви, что сильно ограничивало их возможности. Я такое не больно люблю.       — …И я не люблю, — подтвердил Эфрен, чуть нахмурившись, но и это настроение быстро исчезло с его лица. Пусть от слов Лидера в его голову полезли ещё более неприятные воспоминания, художник был готов говорить, очень даже! Какое-то возбуждение возникло в нем от заданной темы, и он предполагал её продолжение, собравшись с силами и морально подготовившись к ответам, но, к его удивлению, ни одного вопроса от Лидера более не последовало. Ни о его прошлом, ни о вере, — Люцифер замолчал, вглядываясь во мрак, и, почему-то, Эфрен ощутил душевное огорчение.       Он и сам заглянул в окружающую тьму.              Довольно иронично было Эфрену сейчас смотреть в вечерний полумрак с самим «Дьяволом» после того, как он вспомнил о Католической церкви. Пусть художник давно и отошёл от её понятий, где-то самолично, где-то без собственной на то воли, но что-то в нём ещё осталось с тех времён. Какие-то принципы его морали, намного более на деле человечные, нежели у большинства окружавших его когда-то приверженцев католичества, в некоторых моментах до сих пор опирались на христианские убеждения. С учётом того, кем он был сейчас, это рождало в нём порой сильное противодействие. Оттого и теперь это дало повод ему задуматься: что сказали бы его старые знакомые католики о том, где сейчас он находится и с кем говорит?       Осознавая это, художник ностальгически беззвучно усмехнулся сам себе: «Какой кошмар… Знали бы они, и картины мои точно все сожгли бы как!..» — от собственной мысли у Эфрена вдруг перехватило дыхание. Испугавшись воспоминаний о недавнем событии, он мгновенно прогнал мысль из своей головы, не став её заканчивать.       Она просто исчезла.                     Эфрен стал слушать стрекотание кузнечиков и светлячков, доносящееся снизу журчание воды и убаюкивающее пение птиц. Солнце плавилось на горизонте, готовясь заплыть за пределы взгляда художника… И что-то вдруг в виде солнца резко напомнило ему: «У Лидера ведь было какое-то дело… — пронеслось в голове сначала безэмоционально, но вдруг в ту же секунду Эфрена охватил страх. — Точно! Стемнело! Он говорил ещё в обед, а ведь сам всё ещё здесь со мной!»       Эфрен опомнился и тут же напружинился, упёршись ладонями в стол.       — Я совсем забыл, у вас ведь было какое-то дело! — тревожно воскликнул художник, глянув на Лидера. Хвост его заметался в ногах. — Простите меня, я отвлёк вас, я!.. Ведь вы должны были уже меня покинуть!.. — опустил он взор, полный смятения и стыда.       Люцифер округлил глаза, наблюдая действия Эфрена, но тут же улыбнулся в своей обычной манере, позабавившись такому волнению художника.       — Ах, не переживай об этом, милый Эфрен. Это был личный приём, и я оставил его своему советнику ещё в обед, — успокоил художника Лидер, взмахнув ладонью.       — Оставили?.. — опешил Эфрен, его руки с дрожью отпустили стол, исчезнув за ним. Художнику стало неудобно. «Ради меня?..» — по его телу пробежали мурашки. Он вспомнил в это мгновение и об Аппосите, и о Серафиме, и о том, как и почему он здесь оказался, мечась во всех этих мыслях и пытаясь найти нужную.       — Ты помнишь, когда мы прибыли, я говорил с Неэлем, — напомнил Люцифер, безотрывно разглядывая тревожный лик художника.       Эфрен тут же вспомнил о том четырёхрогом серьёзном демоне в Главной зале, и всё в его голове стало на свои места.       «Значит, вы заранее это продумали и всё предусмотрели? Знали, что нам не хватит времени?.. Невероятно… Вы потратили на меня почти целый день, — осознание повергло художника в шок. — Я провёл здесь целый день… В Белой Лилии с самим Люцифером! И он отменил ради меня приём?..»       — Да. Извините, я подумал, что вы могли забыть из-за меня, но это, конечно, немыслимо… — Эфрен опустил взор, стыдясь того, что мог о таком подумать, да ещё и сказать вслух.       — Немыслимо, но как-то случалось, — Люцифер мягко вмешался в негативный поток мыслей Эфрена своим возражением.       — Случалось? — удивился художник.       — Да, ещё в Аду. Однажды я забылся за диалогом с одной дамой и не пришёл на важную встречу, — вспомнил он, коротко рассмеявшись. — Тогда я был ещё молод, но то в любом случае значит, что твоё опасение довольно весомо и не лишено смысла. Правда, ты можешь не переживать об этом, я сейчас внимательнее отношусь к вопросам времени, — убедил художника Люцифер, заставив его почувствовать облегчение.                     …Понимая теперь, что время близится к ночи, художник начинал волноваться вновь. Ведь он всё ещё не знал, где ему придётся ночевать (если придётся), и что будет после.       Теперь же в тенях он видел что-то тревожащее. Эфрен присматривался к окружению, к чёрным туманам, бродящим вокруг Лидера и передвигающимся из одного угла в другой. Художнику казалось, словно его касались эти тени, будто они окружали и охватывали его со всех сторон. Это вызывало в нём мимолетную дрожь, но волнение не смогло стать сильнее очарованности Люцифером.              — Лидер, ведь уже поздно… — Эфрен поднёс ладони к груди, выражая свое благоговение и желая быть вежливым в вопросе, прерывающим их разговор. — Диалог с вами для меня неимоверно приятен и интересен, будь возможность, я проговорил бы с вами и всю ночь, но я хочу узнать… Не могли бы вы сказать мне, где я буду жить? Или, по крайней мере, ночевать сегодня? Это, конечно, не обязательно, если вы позволите мне провести с вами ещё какое-то время, но ведь после мне всё равно придётся где-то жить…       Какую-то нежность уловил Эфрен во взгляде Лидера. В вечерней пропасти глаз, что утром ещё были светлыми, подобно звёздам, и где теперь блуждающая тьма значительно преобладала над светом. Это было красиво.       — Ах, не буду ведь я выгонять тебя из дворца теперь, когда почти стемнело, — уверил Люцифер, взглянув на глубокое небо, на остаточные лучи солнца, тающего где-то уже вне его видимости. — Мне было бы неудобно, к тому же, ты очень интересный собеседник, Эфрен… Я определю тебя завтра в обед, а сегодня предлагаю тебе остаться. У меня есть свободные гостевые комнаты, ты сможешь выбрать одну из них, где тебе будет комфортнее, в любой момент, когда пожелаешь закончить этот день, — улыбнулся он художнику.       — Хорошо… Спасибо вам, — в который раз поражаясь щедрости и доброте Лидера, Эфрен не успевал осознавать своей радости.       — Ни к чему благодарности. Это было моё обещание.                     С умолканием птиц, по мере того, как тише становилась округа, того, как почему-то менялся сейчас голос Лидера, становясь всё более глубоким, Эфрен стал задумываться о том, что будет ждать его после окончания их диалога. Приобретённая им сегодня так неожиданно радость осветила собою его бескрасочное положение, болезненные мысли и страх перед будущим, — и что же станет с ним, если он уйдет и потеряет её? Ведь радость эта была встречей, а этот свет, по ощущениям художника, был ничем иным, как блеском в глазах Люцифера, сопровождающим его тяжёлую душу с самого утра.       Значило ли это, что стоит ему только уйти от Лидера, как пришедшее умиротворение и смысл сразу же его покинут? Когда это знакомство стало для него нежданным спасением от бескрайнего уныния и страха?.. Конечно, Эфрен боялся потерять это нечто, вызвавшее в нём такое желание творить, такую бесстрашную волю к постижению самого понятия «искусства»! Невероятное чувство, не дающее ему погрязнуть в горечи утрат и страхе новых потерь.              Сильнее всего теперь за день Эфрену хотелось рисовать. Он гладил взглядом светлые линии лица Люцифера, представляя их в белом или светло-жёлтом цвете, потом же аккуратно, с небольшим страхом, проскакивал глазами по темнеющей во мраке стороне лица и воображал, как красит её в тёмный-тёмный фиолетовый. Предвкушение это заставило художника судорожно набрать воздуха в грудь, он с тяжестью отказывал себе сейчас в своём веянии вдохновения.              Подумал Эфрен: «Просто уйти?..» — мысль показалась ему совершенно неестественной. Он не понимал, как после такого может просто уйти. Можно ли вовсе уйти после встречи с самим Люцифером? Эфрен скорее поверил бы в то, что его непременно убьют, стоит ему только высунуться за порог дворца… Но он и не хотел. Художник знал, что его ждёт, если он просто уйдёт: сначала будет тяжело, после всё наладится и… Он будет жить как обычно, как жил всегда — но в этом и было его недовольство! После лика Люцифера ему стало вдруг мало просто жить спокойно. Зазря ли ему сейчас даётся это видение идеала?.. Нет, конечно, совершенно точно! Он не может просто уйти отсюда!       Эфрену казалась бессмысленной жизнь его там, где должен был он оказаться после. Этого не должно было произойти теперь. «Я действительно умру, быть может?..» — подумал он, пытаясь найти ответ в глазах напротив. Этот исход казался правдоподобнее простого лишь продолжения привычной жизни, которая теперь, наверное, даже не могла такой остаться.       И Лидер сыграл в этом свою роль.                     — Эфрен, — Люцифер медленно поднялся с места, его ладонь, тонкие белые пальцы, бесшумно проскользили по краю стола. — Перед тем, как я покажу тебе комнаты… Не хотел бы ты прогуляться со мной в саду? Я ведь обещал тебе.       — Конечно, — воодушевленно ответил Эфрен и тут же поднялся из-за стола. — Я буду очень рад, — провести сейчас ещё хоть немного времени с Лидером — то, чего ему больше всего хотелось.       Люцифер нежно улыбнулся, на одно мгновение, мимолётное, прошёл к дверям и отворил их, выходя в освещённый тусклыми свечами коридор. Эфрен пошёл за ним. Он глянул на оставшиеся чашку и бокал, но оставил это, не желая отставать от Люцифера. Так они вышли к контрфорсам, а после и к внутренней части сада.              …Луна начинала восходить над небом в тот чудесный вечер, облака, красивые, купающиеся в нежном белом лунном свете, обволакивали небо. Солнце заходило за колоннадой, чуть ещё освещая кромки облаков, так похожих на волосы Люцифера.       Походка Лидера, его неторопливые шаги по чёрной траве… В движениях, во всех, читалось изящество и грация, они были ритмичны, словно репетированные годами, но такие живые, как будто Люцифер всю жизнь играл в драмтеатре или танцевал танго! Каждое из них Эфрен мучительно старался запомнить, желая изобразить всё их величие!       Люцифер оставался светлым среди окружающей их тьмы, и только звёзды с луной могли подражать ему в округе. Всё терялось на его фоне и внутри себя Эфрен ощущал уже что-то совершенно необычайное.              Они обменялись парой слов с Люцифером по пути, но в целом Эфрен заметил, что Лидер стал в разы более молчалив.                     Художник верил, что их интерес взаимен. Он желал, чтобы это было так. Ему всё никак не хотелось спать, и его нисколько не влекло к постели. Эфрен мог провести всю ночь, гуляя по саду вместе с Люцифером.       Он всё думал о том, что будет, когда этот день закончится. «Когда мне предоставят комнату и наступит утро… Куда меня отправит Люцифер? Где я буду жить? Неужели на этом всё закончится?..»       Может, это был бы самый простой и самый лучший вариант для него, простого демона из маленького города: уйти завтра и получить дом аж в Белой Лилии! Он будет жив, у него будет дом в демонической «столице» Лимба, и он сможет рисовать: что ещё нужно?! Но только душа художника взывала к чему-то другому. Он не хотел расставаться с Лидером. Пусть Эфрен и думал себе, что это для него совершенно незаслуженная роскошь, ему это стало неважно. Как и то, что всё это, быть может, не просто так, и его очень скоро настигнет расплата за то, с кем он посмел связаться.       Может, и наступило бы тогда, в ином случае, в предполагаемом исходе, привычное ему спокойствие и безопасность, но теперь это всё казалось Эфрену не таким, каким было раньше. Нарисовал бы он свой возможный шедевр, вдохновлённый Люцифером! И что было бы потом?.. «Может, и бродит где-то рядом идеал, но какой в этом смысл, если же мне придётся уйти отсюда?.. — подумал Эфрен. — Как я вообще должен буду изобразить его на отделении, не чувствуя более того, что чувствую сейчас?»       Конечно, он не нарисовал бы.       Это был бы очередной осколок идеала, но не более.              Смысл был бы только в том случае, если бы на его холсте смогло выйти хоть что-то сносное. Если бы Люцифер в последующем увидел его картину, оценил бы талант художника по достоинству, пригласил бы его к себе во дворец и тогда… Они смогли бы поговорить вновь? Может, Люцифер смог бы позволить ему жить в своём дворце, или где-нибудь неподалеку, и тогда они могли бы говорить друг с другом так раз в месяц? Или, может даже, раз в неделю? Об обществе, о мире, об искусстве!..       Тогда, несомненно, Эфрен смог бы нарисовать своё чувство, ведь оно было бы рядом!                     В конце концов Эфрен был слишком одинок, чтобы не проникнуться мечтой об этом. Не просто одинок, ныне, в это мгновение, чувство пустоты мучало его душу сильнее, чем когда-либо.       Только пару раз художнику в своей жизни приходилось чувствовать такую безнадёжность от возможного отсутствия кого-то рядом, неимоверно давно… И ни разу ему не удалось этого избежать.       Пожалуй, не встреть бы Эфрен Люцифера сегодня, и не пришлось бы ему никогда больше ощутить этого страха опустошения.              …Если их интерес действительно взаимен, то может ли Эфрен понадеяться на это? Ведь Лидер сам сказал о том, что если им доведётся провести так время ещё раз!.. Быть может, Эфрену повезёт? Быть может, Люцифер даст ему шанс остаться здесь?.. Если бы только такая возможность была, Эфрен бы всецело ухватился за неё обоими своими дрожащими руками, лишь бы не упустить!       «И тогда, быть может, я смог бы нарисовать его вживую, а не из памяти?.. Что же, нет, нет! Ни в коем случае…»              Сколько бы не появилось у Эфрена надежд на этот счёт, он предполагал, чем это всё должно было для него закончиться. Сегодня ему уже несказанно повезло, и более такого везения повториться, конечно, не могло.       Обретённый художником смысл в этом диалоге в скором времени обречён был скрыться во мраке простого воспоминания, как и сама встреча. Дальше же он должен был остаться наедине с тем, от чего он был спасён этим утром. Эфрен должен был остаться со своими сожжёнными картинами, потерянным домом и в полном одиночестве.                     …Эфрен прошёл с Люцифером приличное расстояние, и он никак не предполагал, что за цветочными стенами, высокими виноградниками и вишнёвыми деревьями может оказаться что-то ещё помимо колоннад… Не ожидал Эфрен в одно мгновение увидеть пред собой открывшееся из-за резных листьев винограда дворцовое здание. Колоннады, окружающие сад, сошлись в возвышающемся белом фасаде со своими контрфорсами, пинаклями и аркбутанами. Здание было высотой, кажется, в два этажа, и пусть пряталось среди деревьев сада, находилось на возвышенности. Стены его живописно были оплетены вьющимися цветами и виноградными лозами, листья которых достигали и высокого витража с лилией, чуть заползая на него. В их тенях отражались фиолетовые и голубые отсветы луны.       Люцифер зачем-то вёл Эфрена туда.       Художник был уверен, что это точно не простая пристройка или флигель: здание выглядело ничуть ни хуже основной дворцовой части, — а факт того, что в нём сходились колоннады и множество садовых дорожек, только более на это намекал. Это был центр чего-то, но Эфрен не знал, чего именно.              Болезненное чувство возможного одиночества стало разрастаться внутри Эфрена вместе с вечерней грустью тогда, когда они подходили к высоким дверям. Художник заглянул в глаза Лидера, вдумчиво смотрящие вперёд. «Как хотелось бы мне знать: о чём вы думаете сейчас, о Люцифер?..»              Двери сразу ввели в залу, тёмную, где пропал свет луны и утихли журчание фонтанов и стрекотание кузнечиков. Тишина зазвенела, а тьма окутывала, ласково и беспощадно.       Казалось, словно атмосфера вечерней тоски одолела не одного Эфрена и знакома была им обоим. Может быть, именно поэтому Люцифер спросил его тем вечером:       — Эфрен, как тебе жилось в Версориоле? — голос его звучал мрачнее, чем всё время до того. Художнику было нелегко ответить. Даже и не пытаясь скрыть своей печали в опущенном взоре, он с усилием произнёс:       — Мне… Нравилось там. По крайней мере, я привык к этим тенистым улицам и небольшим домам.       «Как жаль, что больше мне не суждено увидеть ничего из того, что я оставил там… Если бы там осталось хоть что-то!.. Хоть что-нибудь помимо пепла и руин…»       — Много картин сгорело там? — родился во мраке жуткий вопрос, вопрошённый Люцифером. Страшный и мучительный. От него у Эфрена внутри всё стыло и леденело. Он не сразу смог ответить:       — …Много. Слишком много, — отвечал Эфрен, отчаяние в его груди то притуплялось, то вспыхивало.              — А твоя самая любимая из них?              Голос Люцифера эхом зазвенел во мраке. Эфрен замолчал, ответить на этот вопрос ему стало тяжелее всех прочих. Это было болезненно, словно ему просунули руку к душе, пытаясь вывернуть её, найти там что-то, вытащить это, узнать, попробовать на вкус… Но сейчас художник хотел ответить. Он хотел, чтобы Люцифер это знал.       — …У меня была картина «Влюбленный в ничто», — ответил Эфрен тем вечером, и перед ним отворились ещё одни высокие двери… Их открытие отдалось ударом и эхом, тусклый свет осветил окружающую темноту.       — И что же было на той картине?       — …Там был человек, который всегда любил в своей жизни что-то то, чего на самом деле не могло быть. Чего не существовало и никогда не сможет существовать. Он всю жизнь шёл к этому «ничего», надеясь, что оно всё-таки есть, и любил это «ничто» всей своей душой.              Стук шагов отдавался эхом посреди бесшумного пространства. Эфрен, не задумываясь, следовал за Люцифером к своим последним дверям в эту ночь.                     Луна долго восходила на небо, освещая прозрачными лучами сад, переливающуюся в фонтанах воду и витражи загадочной постройки в саду, к которой сводились все колоннады. Для Белой Лилии эта ночь не стала ничем примечательным, как и для Аппосита или сгоревшего на днях Версориола. Всё было как обычно, по крайней мере так, как должно было быть.       На месте Версориола ветер разносил пепел в воздухе, густом от тёмной энергии убитых ангельским мечом бесов. В Аппосите беженцы продолжали тесниться в бараках, с надеждой ожидая начала переселения; счастливые, что их семьи остались в живых, или же страдающие от того, что остались одни. Местные демоны окраины же долго не поддавались сну, не в силах смириться с необходимостью покидать свой, пусть и ужасный, но родной город.              Самой спокойной и тихой ночь была во дворце. Ни одной живой души не было в саду, и никто не посещал мощёных дорог или галерей.       За всю ночь из дверей, ведущих в неизвестную тёмную залу, никто не вышел.