Блестящие дела ювелира Ричарда

Пожалуй, мне стоит откровенно описать текущее положение дел. Все плохо. Мои поиски работы продвигаются очень плохо. Стоял конец апреля. Мои друзья по курсу подготовки к экзаменам, которые тоже искали работу, вместе со мной сосредоточились на наших самопрезентациях. Я всегда считал, что поиск работы — это заполнение заявлений. Ну, знаете, «продажа» себя на сайтах по поиску работы и все такое. Но, по-видимому, сначала идет важный этап, во время которого необходимо подвергнуть себя самоанализу с помощью личностных тестов, которые укажут, для какой работы подходишь лучше всего. Так и формируется база для поиска карьеры. Это отчасти навело меня на мысль о походе по магазинам одежды с другом, который рассказывает, что на тебе смотрится лучше всего. Не то чтобы я когда-либо так отчаянно гнался за модой. Однако. В классе были как люди, твердо настроенные сдать экзамен на государственную службу, так и те, кто стремился перейти в частный сектор. В самом начале я твердо хотел получить государственную работу. Но когда я это озвучил, почти все в нашем кругу выглядели немного смущенными. — Наката, разве ты не собирался работать в коммерческой индустрии? Думаю, именно для этого ты и подходишь. Я даже не спрашивал, но они продолжали твердить о том, что я не создан для государственной службы. Я объяснил, что меня, видимо, неправильно поняли — мне хотелось работать в Министерстве здравоохранения, труда и социального обеспечения над политикой сокращения бедности, — но все в классе вели себя так, будто об этом не могло быть и речи. Полная бессмыслица, поэтому я попытался узнать, почему. — Ну, Наката, вряд ли ты смог бы справиться с точным соблюдением правил и предписаний. — Что? — Думаешь, будешь счастлив, работая государственным бумаготолкателем? Да ладно, не обманывай себя. — Подожди, что? — К тому же, будем честны, Сейги — ты частенько вмешиваешься куда не просят. Это может сыграть в твою пользу в сфере услуг, но на той работе, о которой ты говоришь, есть строго определенные роли. Сомневаюсь, что только я тут думаю, как это навредит тебе. — Поддерживаю. Мне кажется, ты больше подходишь для частного сектора. Может, какая-нибудь неправительственная организация? — Подождите, что? А? Я даже не смог ничего сказать в ответ. Так и начался первый этап в моей самооценке — с того факта, что я, по-видимому, не в курсе очевидного. Это была очень депрессивная пятница. Я вернулся домой с ввалившимися глазами, как у дохлой рыбы, и приготовил немного пудинга — улыбка Ричарда в субботу вернет меня к жизни. Спасибо тебе, прекрасный ювелир. Он, вероятно, понятия не имел, насколько выражение неподдельной радости, которое появлялось на его лице, когда он наслаждался чем-то сладким, реанимировало меня. Но мои однокурсники не ошиблись. Все мои заявления о желании работать над политикой, направленной на сокращение бедности, были всего лишь предлогом. На самом же деле я хотел пойти на государственную службу ради стабильности карьеры. Министерство здравоохранения, труда, социального обеспечения, Национальное налоговое агентство или даже какое-нибудь региональное правительственное учреждение — да какая разница. Зато, если сам не облажаешься, можно не беспокоиться об увольнении или о том, что ваш работодатель разорится. И, учитывая строгость квалификационных тестов, зарплата была довольно хорошей. Моя мать, Хироми, родила меня в тридцать пять. Мой отчим все еще находится в Индонезии, обучает людей на нефтяных вышках. До сих пор я лишь обуза для неё. Как только закончу учебу, настанет моя очередь помогать ей. Если не смогу, зачем вообще тогда Хироми отправляла меня в колледж? Я и раньше слышал, что воспитание ребенка считают инвестицией, так что, по сути, я не выплачу свой кредит, если не смогу вернуть ей все вложенное в меня. А этого допускать я не собирался. Но дело в том, что экзамен на государственную службу состоит из двух частей. Даже если проходишь первый этап — письменный тест, — будет еще второй, собеседования, где отсеивают всех неподходящих. Один преподаватель, который видел, как многие студенты настолько сосредоточились на экзамене на государственную службу, что им понадобился год после окончания учебы, чтобы просто попытаться сдать его, любезно посоветовал нам подать заявление и в некоторые компании частного сектора. Понял. Буду стараться изо всех сил. И вот теперь понятно, как так вышло, что я выбрал достаточно трудный путь поиска работы в частном секторе одновременно с подготовкой к экзамену на государственную службу. Я ясно видел, что мне нужно делать. Моими следующими шагами будут: посещение информационных сессий компаний, изучение конституции; заполнение анкеты, изучение уголовного кодекса, трудового и международного права; продумывание тактики собеседования, изучение экономики и государственных финансов. Скорее всего, мне конец. Получить предложение стажировки в частной компании будет непросто. Самые отчаянные, очевидно, ходили на курсы подготовки к экзаменам, пока более ориентированные на самообучение посещали заочные курсы. Ничего нового. Я вспомнил свои вступительные экзамены в колледж — все говорили, что я никогда не поступлю в Касабу, но я поступил. И я смогу снова преуспеть вопреки мнению окружающих. У меня были примеры экзаменационных вопросов прошлых лет, которые можно изучить, и на этот раз в экзамене, как таковом, тоже не должно быть ничего особенного. Но даже при всем этом мне не подготовиться нормально, если не заниматься по выходным. Я представил себя на выходных в библиотеке, за изучением экзаменационных вопросов прошлых лет. Я думал спросить Ричарда, разрешит ли он мне взять учебники в «Étranger» для занятий, но воздержался. Я, что, серьезно хотел разложить все эти тонны книг на единственном столе в магазине? Это слишком нагло даже для меня. Ребята из моего подготовительного класса всегда пеняли мне за дурную привычку преступать грань между общественными и личными делами. Я же собирался уволиться после следующего года. Может, лучше сделать это до того, как произойдет что-то непоправимое? Но в то же время у меня из головы не выходили слова Шимомуры о приоритетах. Я почти уверен, что Ричард не рассердится на меня за то, что я время от времени звоню, поскольку теперь он даёт мне уроки английского. Может, даже позволит иногда приготовить ему десерт, чтобы я мог наблюдать, как он в восторге притопывает ногой во время еды. Это действительно оживляет меня. Чем больше я думал об этом, тем больше передо мной вставал вопрос о том, кто Ричард вообще для меня. Был ли он просто способом подзарядить мои эмоциональные батарейки?

***

Стук пальцев по клавишам эхом разносился по гостиной «Étranger». Ричарда сегодня не было — бразды правления перешли Саулу. Саул — невысокий, солидный господин со смуглой кожей и черными усами был ювелиром со штаб-квартирой в Шри-Ланке и менеджером сети ювелирных магазинов «Ранашина» с филиалами в трех странах. Он также являлся наставником Ричарда. Мы с ним не так активно общаемся, как с Ричардом. Саул обычно проводит свободное от работы с клиентами время, набирая электронные письма на английском языке на своем белом ноутбуке. Он всегда кажется занятым. Кстати о Ричарде — сегодня его нет в магазине, потому что у него запланирован выезд на дом к клиенту. По словам Саула, именно этим тот и занимался большую часть своего времени с понедельника по пятницу. Кажется, мне следует начать молиться у его алтаря, учитывая, что вдобавок ко всему он каким-то образом находит время учить меня английскому. Я поднял голову и мельком увидел лицо шри-ланкийского босса в профиль. Нам только что позвонили и отменили встречу, так что следующий клиент придет не раньше двух. Саул сказал, что при желании я могу отлучиться, но тогда я просто буду мучиться из-за пробелов в моей личной истории для самооценки. Я с жадностью проглотил сэндвич, купленный в круглосуточном магазине, и продолжил свою работу. Я даже полюбил его дивно приправленный чай. В магазине было так тихо. Я глубоко вздохнул и протяжно выдохнул. Саул усмехнулся. — Похоже, вас что-то беспокоит. Все хорошо? — Простите, я в порядке. Просто готовлюсь к поиску работы, и это очень тяжело. — Может, поделитесь? Под «очень» вы имеете в виду, что у вас глаза разбегаются от выбора? Я объяснил, что все как раз наоборот — я даже не знаю, захочет ли меня вообще кто-нибудь, и Саул от души рассмеялся. Всякий раз, слыша его смех, я невольно представляю себе злобное шри-ланкийское божество. — «Захочет ли вас кто-нибудь»? И что это значит? Относитесь ли вы к поиску работы не столько как к первому шагу в карьере, сколько как к первому свиданию с избранником, которое бывает раз в жизни? — Я бы не стал заходить так далеко. Я объяснил Саулу, что в современной Японии быть выпускником колледжа — в значительной степени требование для большинства рабочих мест, поэтому, чтобы получить шанс, я должен в нужное время представить себя в наилучшем свете. И хотя число вакансий растет, многие из них открыты компаниями-эксплуататорами или компаниями, находящимися на грани банкротства — по сути, ловушками, — так что в наши дни найти работу не так-то просто. Ричард, скорее всего, в курсе дела, но я не так хорошо знаком с Саулом, поэтому решил объяснить все очень подробно. — I see. — Саул посмотрел мне в лицо с каким-то ожиданием. — Значит, этот поиск работы похож на гонку, в которой вынуждены участвовать все студенты определенного возраста, да? А если выбыть из гонки? — Вы имеете в виду выгорание? Думаю, сейчас было бы легче восстановиться, чем во время экономического кризиса, но все равно пришлось бы нелегко. Разумеется, во всем этом есть еще элемент напряжения — провал недопустим. Я вспомнил своего друга Хасэ, который однажды неожиданно оказался в «Étranger». Если бы он так отчаянно не искал работу, вероятно, не закончил бы так. При воспоминании о нем у меня все еще возникало ощущение, будто в моем животе разверзлась черная дыра. Но в таком случае я просто думал о Ричарде, и у меня поднималось настроение. — В любом случае, видите ли, у меня действительно нет выбора, поэтому я собираюсь подойти к этому как Ричард. — Как Ричард? То есть, как белый человек? — Нет, нет! Я объяснил, что собираюсь подойти к вопросу так, будто я такой же талантливый и состоявшийся, как он. Как сам Ричард. Даже если отбросить его невероятную красоту, он все равно останется удивительно способным человеком. Он говорит более чем на десяти языках, имеет международные водительские права и сертификаты геммолога. Он всегда безукоризненно одет и знает, как, не переусердствуя, проявлять доброту. Он требователен к своим стандартам, потому что абсолютно уверен в своей работе. Даже самые упрямые менеджеры по найму хотели бы видеть в своей команде такого человека. Об этом я и сказал, и Саул рассмеялся — его усы подпрыгивали при каждом смешке. И, не меняя выражения лица, посмотрел мне в глаза. Чего он хочет? — Мистер Наката, я, пожалуй, возьму небольшой перерыв. Я бы хотел еще чаю и, возможно, перекус к нему. — О, конечно. Пойду посмотрю, что у нас есть. Может, осталось немного желе из красной фасоли. Желе из красной фасоли было фаворитом Саула. Ему особенно нравился сахарный вкус мусковадо, который готовили в одной традиционной японской кондитерской на той же улице, что и Шисейдо Парлор, хотя он всегда сочетал его со своим чаем со специями, а не с зеленым. Однажды я тоже попробовал такое сочетание и очень удивился, насколько хорошо они дополняют друг друга. Вероятно, скрытый потенциал традиционных японских кондитерских изделий. Я нарезал брусочек желе из красной фасоли. Саул попросил меня приготовить еще порцию, поэтому я разрезал шесть толстых ломтиков пополам и разложил их по двум тарелкам. Полагаю, он захочет, чтобы я присоединился к нему во время перерыва. Саул отодвинул свой ноутбук в сторону на столе, устраняя между нами барьер. В отличие от Ричарда, который обычно ждал, пока человек сделает первый шаг, Саул, как правило, проявлял инициативу и сокращал дистанцию на своих условиях. Обычно он выбирал подходящий момент, и разговор начинал протекать естественно. Возможно, его стиль общения был более агрессивен, нежели стиль Ричарда, но Саул всё же оставался мастером общения. — Мистер Наката, вы все еще любите Ричарда, верно? Я чуть не выплюнул свой чай. У Саула по-прежнему была привычка внезапно сбрасывать бомбы — прошлой зимой я не раз испытал это на себе. Я честно — может, даже слишком — подтвердил, и он снова рассмеялся. Я склонил голову набок и упомянул, что хотел бы такого старшего брата, как Ричард. Саул снова рассмеялся. — Я так понимаю, у вас нет ни братьев, ни сестер? — Нет. Почему вы спрашиваете? — Привязанность требует компенсации. Когда люди понимают, что сосредоточили свою любовь на ком-то, кто этого не заслуживал, разочарование ощутимо ранит. Как вы считаете? Я вроде как понял, к чему клонился разговор. Он — наставник Ричарда, поэтому знает все недостатки своего ученика. Вероятно, я выгляжу для него нелепо. Но все же. — Честно говоря, я так не думаю. Вряд ли его пристрастие к сладкому и тому подобное являются недостатками, они просто часть его личности. Если же вы спрашиваете меня о компенсации, я считаю, что получил более чем достаточно. — Боже милостивый, кажется, я начинаю понимать, что чувствует мой ученик-идиот. — В каком смысле? — Скоро поймете. А теперь я хотел бы воспользоваться этим перерывом, чтобы продолжить беседу на японском. Моим недавним клиентам требовался в основном английский и иногда немного арабский, так что я не беспокоюсь о них, но мне очень нравится японский. Не могли бы вы побаловать меня беседой? — Конечно, о чем вы хотите поговорить? Саул снова одарил меня своей улыбкой джинна и грациозно скрестил ноги. На нем были блестящие черные кожаные туфли с темно-синими носками в тон рубашке. Он предпочитал гораздо более темные и насыщенные цвета, чем Ричард. — Это было почти пять лет назад. Странно думать, что я знаю его так долго. Прозвучало так, будто он говорит о том времени, когда они познакомились с Ричардом. Я сразу нахмурил брови. Я немного знал о том, чем он тогда занимался — вроде как Ричард вел себя не лучшим образом. Крушения своих иллюзий о нем или чего-то в этом роде я не боялся, но мне было неловко говорить об этом в его отсутствие. Я уже собрался было собрать остатки желе из красной фасоли, когда Саул остановил меня и посмотрел прямо в глаза. — Не волнуйтесь, я его наставник, помните? И улыбнулся своей дьявольской улыбкой. Если лицо Ричарда было ошеломляюще красивым, то лицо Саула, вероятно, было ближе к ошеломляющей жути. При чем тут его наставничество? Он имеет в виду, что никогда не навредит своему ученику? Я ответил взглядом, говорящим: «Я вам доверяю». Саул весело улыбнулся и снова заговорил. — Я не уверен, что вы в курсе, но климат на Шри-Ланке немного различается между северной и южной частями страны. Мы с ним познакомились в горном городке на юге во время одной из наших коротких весен. В день нашей встречи над городом прошел солнечный ливень — необычное явление для этого региона. Говоря это, Саул взмахнул правой рукой в воздухе, чтобы подчеркнуть сказанное.

***

Дождь лил беззвучно в течение неопределенного промежутка времени между утром и днем. В номере не было ничего, кроме кровати, холодильника, письменного стола, одного стула и потрепанного дивана. Потолочный вентилятор лениво разгонял влажный воздух. Кондиционера не было. Обитатель комнаты даже не пытался пошевелиться. Он просто лежал в постели, завернутый в белые простыни, повернувшись спиной к солнечному свету, струящемуся через окно. За окном ветер шелестел листьями суккулентов с белыми цветами на фоне текущей реки. Тишина, казалось, могла длиться вечно. Как раз в тот момент, когда обитатель комнаты тяжело вздохнул, дверь внезапно загрохотала и открылась. — Здравствуйте, приятно познакомиться. Меня зовут Саул, и так уж вышло, что я владелец этого здания. Женщина на втором этаже, которая предоставила вам эту комнату, является одной из моих сотрудниц. Как видите, у меня есть дубликат ключа. Человек, лежавший на кровати, открыл глаза и посмотрел на незваного гостя — мужчину в костюме с такой же темной кожей и чертами лица, как у большинства людей, живших в этом островном государстве. — Вы вторгаетесь… — О, могу вас заверить, я бы ничего подобного не сделал. Как арендодатель, я просто зашел проверить свою собственность. Боже мой, вы живете здесь уже месяц и все еще в таком состоянии? Вам знакомо выражение «жить своей жизнью»? О, вы только посмотрите, там что-то застряло под диваном. Почему бы мне не взглянуть. Это ваш паспорт? — Верните! Саул присел на корточки, подобрал спрятанное удостоверение личности и отступил к двери, чтобы осмотреть его содержимое. Он хмыкнул, пролистав паспорт с эмблемой Соединенного Королевства, и приподнял бровь, но не выказал намерения вернуть его владельцу. — Эта комната была сдана некоему Эдварду Бакстеру, чье имя, похоже, не указано в вашем паспорте. У вас, случайно, нет брата-близнеца? Однако, сейчас, в полусонном состоянии, у вас отчетливо слышен британский акцент. — …Что вам надо? Зачем пришли? Выражение лица господина Саула из Шри-Ланки стало воинственным. Голубоглазый мужчина, который все это время пристально смотрел на него, отвел взгляд и едва заметно улыбнулся. — У нас недостаточно близкие отношения, чтобы меня не беспокоил ваш ответ вопросом на мой вопрос, но пока я оставлю это без внимания. Мистер Бакстер — или, вернее, мистер Клермонт — с сожалением сообщаю вам, что я пришел вернуть вам ваш «товар». Мужчина на кровати отвернулся, в то время как его посетитель засунул руку в карман. Он застыл, представив, что дальше может последовать избиение или даже разборки с применением пистолета, но с некоторым разочарованием понял, что, сколько бы ни ждал, ничего подобного не произошло. Мужчина держал в руке голубой камень причудливой огранки. — Я продал его вчера… Откуда он у вас? — Его купили, приняв за топаз, но нет, это голубой циркон. Я, разумеется, не сообщил об этом факте немецкой паре, которой вы его продали. Домовладелец подошел ближе к мужчине, который пристально смотрел на него, и сунул камень прямо ему под нос. — Честно говоря, это довольно красивый камень, но людям, торгующим драгоценными камнями, не подобает искажать информацию о товаре и заставлять клиентов покупать, то, что им не нужно. Особенно туристов этого сверкающего острова. Вы тот самый белый ювелир, который целый месяц продавал свои изделия в Коломбо, не так ли? Мои знакомые видели вас. Достаточно сказать, что их впечатления были просто отвратительными — как от драгоценных камней, которые вы продавали, так и от людей, у которых вы их приобретали. О, да, и, похоже, эти торговцы больше не будут вам продавать. Мои глубочайшие соболезнования. — … — Совершенно очевидно, что вы здесь абсолютно чужой. И, похоже, у вас нет намерения это менять. С вашей стороны довольно смело заняться торговлей при таких обстоятельствах. Или вам просто хочется развеяться? — …Вам-то что? — Та пара хотела топаз. Моя работа — найти им то, чего они на самом деле ищут, и дать. Я же настоящий ювелир и занимаюсь здесь настоящим бизнесом. Кстати, почему вы еще не одеты? Самопровозглашенный «настоящий бизнесмен» схватил халат с дивана и бросил его своему временному жильцу. Тот, пошатываясь, поднялся на ноги и просунул руки в небесно-голубой халат. Затем спросил, счастлив ли теперь его вторженец, и был встречен сердечным кивком. Он почти чувствовал себя на судилище. — Ваша деятельность в моем городе глупа и трудно поддается оправданию. — Насколько мне известно, мошенничество с драгоценными камнями довольно распространено. — Следите за языком. Стоит вам открыть рот, вы кажетесь еще хуже. Мужчина замолчал, и его визави с улыбкой продолжил давить. — Тем не менее, у вас довольно острый язык. Та парочка, вроде как, была рада найти здесь дилера, говорящего на их родном языке. Вы не пустышка даже без своей ослепительной внешности — редкое качество для мошенника. Мужчина, переодеваясь из халата, оглянулся через плечо и свирепо посмотрел на незваного гостя. — Не говорите о моем лице. Мне неприятно. Он, казалось, знал, что это не произведет особого впечатления, но бросил на домовладельца угрожающий взгляд. Тот, видимо, что-то заметил и улыбнулся. — Понимаю. Кажется, я коснулся больного места. Прошу простить мою оплошность, ваше высочество, — сказал он с глубоким поклоном. Мужчина полностью проигнорировал его маленькое представление. Закончив переодеваться в поношенную рубашку и брюки, он обул сандалии и взял с собой несколько предметов первой необходимости. Но при попытке выйти из комнаты он внезапно столкнулся с группой людей прямо за дверью. В коридоре толпились женщина в сари — по-видимому, мать, — и пятеро детей, один из которых сидел у нее на руках. Позади них громоздилась большая куча багажа — похоже, все имущество семьи. Домовладелец вышел, а мужчина замер, сбитый с толку ситуацией. — Это новые жильцы. Кажется, я забыл упомянуть, но с завтрашнего дня эта комната переходит к ним. Если вы против, пеняйте на себя, раз солгали о своей личности. Да, не повезло вам. Мужчина стиснул зубы и извинился перед матерью и ее детьми, проталкиваясь сквозь их сумки вниз по лестнице. Трое старших детей, взволнованные видом человека, похожего на кинозвезду, увязались за ним, но, когда он проигнорировал их, разочарованные, направились обратно на второй этаж. Мужчина начал спускаться по грунтовой дороге, а с неба лил дождь. Услышав, как его окликнули сзади, он обернулся… По лестнице спускался домовладелец. — В той стороне нет ничего, кроме реки. — Я интересуюсь прибрежными экосистемами. — Неужели? Вы, кажется, не слишком торопитесь для человека в бегах. — Мужчина широко раскрыл глаза в ответ, и домовладелец разочарованно вздохнул. — Вам интересно, откуда я знаю? Если уж на то пошло, лучше спросить, зачем тому, кто связан с вами только сдачей жилья, заходить так далеко? Я знаю, что за вами кто-то охотится. Поэтому вы скрывались под вымышленным именем. Но по каким-то личным причинам у вас нет ни желания предпринимать какие-либо значимые действия, ни вкуса к драгоценным камням. Я попал в точку? Мужчина молча проигнорировал хозяина и продолжил идти к реке. Он успел сделать всего около десяти шагов, прежде чем хозяин схватил его за руку и рывком заставил остановиться. — Не прикасайтесь ко мне. Я не люблю этого. — Вы как вспыльчивое животное. Или как олень, которого в любой момент могут подстрелить. Остыньте. — И чья, по-вашему, в этом вина?! Хотите, чтобы я вызвал полицию? — Хотел бы я на это посмотреть. — … — Ваш паспорт, — нараспев произнес домовладелец, поднимая документ. Мужчина пошарил у себя в карманах и протянул руку, требуя вернуть документ. Но хозяин лишь улыбнулся и поднял паспорт еще выше, прежде чем осторожно вложить его в бледную руку. — Можете забрать его обратно, но у меня есть предложение для вас: компенсация за выселение. Лично мне немного неловко при мысли о том, что я взял у вас арендную плату за три месяца вперед, а выслал из страны через месяц. У меня есть и другие доступные объекты недвижимости. Позвольте показать вам окрестности. — Не знаю, с чего вы решили, будто в сложившихся обстоятельствах я доверюсь вам. — Я и не думал просить вас об этом. В конце концов, вы даже себе не доверяете. Какую ценность вообще имеет доверие такого человека? Нулевую. Бледное лицо мужчины стало еще бледнее. Суровое выражение лица домовладельца смягчилось. — Когда вы в последний раз нормально ели? И достаточно ли пьете воды? — Не ваше дело. — Хорошо, как знаете. Но вам придется спуститься с горы, чтобы добраться до киоска туристической информации в торговом центре, если хотите найти какое-либо другое жилье в этом районе. Последний автобус, идущий вниз с горы, ушел два часа назад. Я бы не советовал вам идти пешком в этих сандалиях. Лучше босиком — это сейчас здесь, на Шри-Ланке, последний писк. — … — Что будете делать? И как мне вас называть? — … — Как мне вас называть? После долгих тридцати секунд колебаний мужчина пробормотал: «Ричард», — и губы домовладельца изогнулись в улыбке. — Отличное имя, но сейчас вы не очень похожи на Львиное Сердце. Если уж на то пошло, скорее, на одного «швейцарского» льва. Мужчина нахмурился в ответ на непонятный комментарий, одарив собеседника молчаливым взглядом, явно говорящим «вы меня не знаете». — Саул Ранашина. Приятно познакомиться. Кстати, вон та машина принадлежит мне. Ричард посмотрел туда, куда указывал Саул, и удивленно распахнул глаза при виде темно-синего Астон Мартина, припаркованного на обочине песчаной горной дороги. Он едва мог поверить своим глазам.

***

— Ничего не вышло. В лондонское кафе с синей вывеской проскользнул светловолосый мужчина в костюме. Кафе было частью сети, которая позиционировала себя как кофейни с итальянским флером, и в нем были удобные кресла. Мужчина сел на диван. Там его уже ждали. Тот человек улыбнулся и поблагодарил его, но вновь прибывший ответил не улыбкой, а словами — в частности, по-японски. Вид двух светловолосых голубоглазых мужчин, говорящих на азиатском языке, привлек любопытные взгляды сотрудников. — Боже милостивый, я никогда в жизни не слышал ничего глупее. У наших предков, несомненно, хватило наглости использовать несчастную бумажку, чтобы выставить дураками своих потомков. — А если моя мать или я поменяем национальность? — Это тоже не сработает. Выкинешь какой-нибудь хитрый фокус, и они вернутся с условием, что деньги пойдут в Национальный фонд. Я обсуждал уже, что нам делать, но там твердят лишь, что могут раскрывать условия только по порядку. Честно говоря, им бы медаль дать за несговорчивость. Проблемой, с которой боролись двое мужчин, было семейное завещание. Оба состояли в родстве с графом, и завещание накладывало ограничения на женитьбу члена семьи, согласно определенным требованиям. По иронии судьбы оказалось, что эти цепи связывают не старшего сына и наследника графа, а другого человека, который был ему как младший брат. Так получилось, что этот мужчина подумывал о женитьбе. Если они не смогут найти способ обойти условия завещания, то этот брак может обернуться финансовым крахом для всей семьи. Нынешний граф и глава семьи придерживался мнения, что ему следует забыть о завещании и жениться на любимой женщине, но психическое и физическое состояние его старшего сына ухудшилось из-за стресса. Он каждую неделю, почти привычно, приходил в это кафе, чтобы поговорить с человеком в костюме, пока все отчаянно бегали, словно спецназовцы, в поисках способа, благодаря которому брак состоится, а все вовлеченные стороны успокоятся. Эта конкретная встреча была особенно мрачной. В кафе воцарилась тишина, не считая музыки, играющей на заднем плане. В конце концов, мужчины снова заговорили. — Итак, это всего лишь мысль, но каков срок тюремного заключения по обвинению в поджоге? Может, сожжем дом дотла? — Ты шутишь. — Я почти уверен, что алмазы при горении превращаются в древесный уголь. Может, нам по невменяемости даже скостят срок. — Пожалуйста, прекрати. Зачем нам это? — не выдержав, мужчина отвернулся. Но его спутник в костюме только улыбнулся. — Конечно, я шучу. Просто не могу видеть тебя таким расстроенным. Не унывай, маленький принц, у твоего старшего брата есть для тебя подарок. — Это было ужасное прозвище в школе. — Но тебе подходит, почему бы не принять его? Мужчина в костюме вытащил из кармана пиджака небольшой сверток с паровыми булочками в форме маленьких птичек. Он часто ездил за границу на практику. Всякий раз, когда его нога ступала в определенную страну, он привозил с собой этот подарок. — Они милые, правда? Но мне всегда ужасно неловко их есть. Я ловлю себя на том, что мысленно извиняюсь, отрывая эти милые головки. Словно какой монстр. — Я слышал, что японцы чувствуют то же самое. Возможно, ты такой же добрый и чувствительный, как они. — Даже не знаю. Я вот слышал, что японцы «добрые», только пока им не приходится брать на себя ответственность за что-то. Например, они ни с того ни с сего начинают извиняться, но все прекрасно понимают, что на самом деле ни о чем не сожалеют. С другой стороны, может, я тоже такой. — Сомневаюсь, что все такие. Он с улыбкой убрал подарок в сумку. После надлежащей светской беседы он спросил мужчину в костюме то, что его действительно интересовало. — Итак, как поживает Гарри? Фоновая музыка снова наполнила кафе, прежде чем мужчины продолжили разговор. — Держится. Хотя, я не совсем точно выразился — так говорят, когда у кого-то все хорошо. Может, «не так ужасно» или «могло быть и хуже» точнее? Он спит около двадцати трех из двадцати четырех часов в сутки. В результате теряет вес, и я беспокоюсь. — Хотел бы я сказать ему не волноваться так сильно. — Ага, даже не знаю. Честно говоря, наверное, лучше ему сейчас ничего не говорить. Они втроем росли как братья, но у старшего из них, Генри, дела шли плохо, и с каждым днем становилось только хуже. Мужчина всегда относился к Генри, как к родному брату, но когда тот перестал пускать его в свою комнату, «третий» понял, что, возможно, Генри не испытывал к нему тех же чувств. Единственным человеком, с которым он сейчас разговаривал, был его биологический младший брат. — Он что-нибудь сказал? Например, хочет ли чего-нибудь съесть или сделать? — Нет. — …Понятно. Перемена в поведении Генри ставила мужчину в тупик. Генри всегда был наиболее творческим из них троих, и в сочетании с твердым чувством долга, это означало, что он был склонен слишком много брать на себя и часто изнемогал под давлением, навязанным самому себе. С самого детства он знал, что Генри остро осознает тот факт, что однажды на него ляжет ответственность за семью, поэтому пришел к убеждению, что его работа — поддерживать Генри в выполнении этой задачи. Он заметил, что его родной брат часто нарочно ошибался в тех областях, где тот преуспел, чтобы Генри похвалили. Однако сам он никогда не считал Генри настолько слабым для таких трюков. Этот человек глубоко уважал его за познания в области искусства. Мужчина в костюме некоторое время молчал, прежде чем прокомментировать: — Вообще-то, он кое-что сказал. — Что? — «Я становлюсь все уродливее и уродливее», — произнес он, имитируя мрачный тон. Мужчина нахмурился, пытаясь понять, что он имел в виду под этой странной заботой о своем внешнем виде, хотя даже не выходил на улицу. Но мужчина в костюме не обратил на него внимания и продолжил наслаждаться своим напитком. — Что ж, думаю, пришло время переломить ситуацию в нашу пользу. Жди хороших новостей. Или, может, лучше помолись. Я ожидаю очень восторженной речи обо мне на твоей свадьбе. Не забудь поблагодарить за то, что я сделал возможным ваш брак. — Я обязательно представлю тебя как самого важного человека в моей жизни. — Думаю, тебе стоит приберечь это для своей невесты. Что ж, пока, Рикки. Скоро увидимся. — Увидимся. Когда улыбающийся мужчина в костюме ушел, второй почувствовал, что его зрение начинает затуманиваться. — Наверное, потому, что я не могу вспомнить, как вышел из кафе, — рассеянно размышлял сновидец.

***

Мужчина проснулся и начал тереть виски, пытаясь вывести себя из полусонного состояния. Астон Мартин был припаркован на крутой дороге. Если ручной тормоз не сработает, машина точно скатится вниз. Посреди горной дороги были ворота и белый дом за обширным двором. — Приехали. На выход. Дом представлял собой просторную деревянную постройку на одну семью. На веранде, окруженной мощеной дорожкой, стояли два плетеных кресла и стол. Деревья, украшавшие виллу, похоже, фруктовые — банан, манго и тому подобное. Среди всех прочих старых каменных развалин белые стены выглядели так, будто их несколько раз перекрашивали, и наряду с яркой зеленью вокруг, казалось, принадлежали какой-нибудь деревеньке в Англии. Какой-то красный тропический цветок аккуратно стоял в китайской фарфоровой вазе. Ричард выбрался с пассажирского сиденья и нерешительно последовал за Саулом. Он был достаточно уверен, что, даже если его поджидает засада, благодаря открытости местности, он сможет уйти. — Есть ли другие жильцы? — Есть один. Саул позвонил в парадную дверь. Буквально сразу появилась женщина. Она была даже ниже Саула. Ее сандалии демонстрировали красный педикюр. — Моника, позволь представить тебе Ричарда. Ричард, это Моника. Она, эм… о, да, она моя… моя дочь. — Очевидно, она вам не дочь. Женщина, названная Саулом Моникой, пристально посмотрела на посетителя, даже не поздоровавшись. Всю ее голову закрывала черная вуаль. Дизайн отличался от полностью белых масок джайнов или паранджи, которую носили женщины в более строгих конфессиях ислама. У этой была прорезь с правой стороны, сквозь которую она могла видеть. Ричард разглядел намек на три косички, спускающиеся по спине Моники. Кожа у нее была светлее, чем у Саула, а наряд немного напоминал школьную форму — белая рубашка и длинная темно-синяя юбка. Прихожая, освещенная солнечным светом из мансардного окна, была больше, чем казалось изначально. Даже выложенный плиткой коридор, соединенный с ней, был достаточно большим, чтобы вместить небольшой автомобиль. Дальше внутри он увидел что-то похожее на кухню, а сразу слева от входа располагалась белая дверь с большим замком. — Ричард, ваша работа — быть ее телохранителем. Вы должны раз в день забирать продукты, отгонять подозрительных лиц, уничтожать насекомых и делать все, что придется. У меня нет постоянного сотрудника, обслуживающего этот дом. Взамен можете жить здесь бесплатно. По-моему, это весьма щедрое предложение. Ричард посмотрел на Монику, проверяя, поняла ли она. Та никак не отреагировала. Решив, что она ни в малейшей степени не поняла его, Ричард уставился на Саула. — Вы сказали, у вас здесь нет персонала, но если, предположим, я соглашусь с тем, что она и правда ваша дочь, хотелось бы надеяться, вы не оставите ее наедине с таким подозрительным типом. — Думаю, этот вопрос вам стоит адресовать собственному самоуважению. Но даже если вы окажетесь еще большим ублюдком, чем я мог себе представить, меня это не особенно беспокоит. Я буду доставлять сюда продукты раз в день, и у меня есть здесь человек, который убирает ванные комнаты — госпожа Шэди — она приходит утром и вечером. Если вы хотя бы на шаг переступите черту, она, не колеблясь, измажет ваше прекрасное личико фекалиями. Если вы так отчаянно желаете испытать незабываемые ощущения, тогда, пожалуйста, ни в чем себе не отказывайте. Не успел Ричард возразить, Саул быстро продолжил. — Если у вас еще есть вопросы о доме, просто спросите Монику. У меня же для вас только одно предупреждение: не пытайтесь проникнуть в запертую комнату. Это не предложение. Хорошо, Моника, если что-нибудь случится, пожалуйста, немедленно свяжись со мной. И, бросив «всего хорошего», Саул исчез на своем Астон Мартине. Даже не дав Ричарду возможности спросить, действительно ли он намерен позволить какому-то совершенно незнакомому иностранцу жить здесь. Однако идти ему точно больше некуда, поэтому он решил хотя бы переночевать и на следующий день отправиться в туристический информационный центр. Именно тогда Ричард заметил устремленный на него взгляд Моники, девушки — по крайней мере, он думал, что она молодая девушка — под вуалью. Она не пыталась подойти ближе. Просто держалась на расстоянии и наблюдала за Ричардом. Ткань, скрывавшая лицо, не позволяла прочитать его выражение. — Я так понимаю, вы понимаете английский. Несмотря на его слова, сомневаюсь, что мне действительно стоит здесь оставаться. Если поблизости есть место, где я смогу укрыться от дождя, я бы хотел немного отдохнуть. Моника еще мгновение смотрела на Ричарда, прежде чем жестом пригласила войти в дом. Все коридоры были широкими, не только вход. На самом деле здание больше напоминало не арендуемый дом, а курортную гостиницу, которую закрыли, так и не открыв. Он последовал за ней, заглядывая в пустые комнаты для гостей вдоль коридора. Они вышли через заднюю дверь, калитку и пошли по дорожке через задний двор. Там, в глубине деревьев, оказалась пристройка. Моника молча указала на небольшое здание, а затем показала ему ключ от ворот, через которые они только что прошли. — Вы имеете в виду, что я могу остаться, потому что вы можете меня не пустить? Она кивнула, и Ричард низко поклонился в ответ. — Спасибо, я воспользуюсь вашим предложением. Вы знаете, во сколько я должен забрать продукты, о которых он упоминал? — Вечером. Хотя на сегодня у меня уже все есть. Я сообщу вам, когда встанете завтра. Она говорила по-английски с сильным акцентом, но говорила хорошо. Ричард улыбнулся и направился к пристройке, когда Моника попросила его подождать. — Я хочу показать вам сейчас. Даже попытайся я скрыть, уверена, рано или поздно вы увидите. Моника подняла вуаль, и глаза Ричарда расширились. Ее лицо прямо посередине было ужасно повреждено. Правая половина была симпатичной, с нормальными глазами, носом и ртом, но левая покрыта ужасными шрамами от ожогов. Место, где должен был быть ее глаз, закрывала марлевая повязка на пластырях. У нее не было ни одной привычной черты с этой стороны. Видя реакцию Ричарда, Моника сохранила бесстрастное выражение лица и снова опустила вуаль. — Вам не нужно беспокоиться обо мне, но я ценю ваше присутствие. Пока. Она помахала ему рукой, закрыла заднюю калитку и заперла ее за собой.

***

Дом, который казался укрытием в горах, на самом деле ни в малейшей степени не был скрыт. По соседству жило много людей, и в тот момент, когда часы пробили восемь утра, окрестности наполнил рев музыки на хинди. Музыка, которая звучала так, словно была создана для кульминации болливудского фильма, звучала день за днем. Всего лишь пятнадцать минут пытки каждый день — у него не было сил кричать на людей по пути в туристический информационный центр. Даже когда госпожа Шэди — тощая, морщинистая старуха с кожей темнее, чем у Саула, — пробормотала что-то себе под нос задаваясь вопросом, почему Саул пригласил этого странного человека остановиться у него, она все равно тщательно вымыла ванные комнаты как в главном доме, так и в пристройке. Необходимость просыпаться утром и ложиться спать ночью изматывала Ричарда до такой степени, что каждое утро, когда его будили ровно в восемь утра, он затыкал уши подушками и проклинал весь мир. Даже если ему хотелось просто завалиться в постель, Саул неизбежно приезжал вечером на своем «Астон Мартине», чтобы заставить Ричарда выгрузить из машины тяжелые бутылки с водой, блюда с рыбой местного приготовления и жареным хлебом, и проверить, как дела у его «дочери». Пристройка, где остановился Ричард, представляла собой одну большую комнату, в которой была только половина ванной. Но там был кондиционер, мощный вентилятор и даже москитная сетка. Его жизнь на Шри-Ланке на самом деле была настолько комфортной, что беспокойство вызывал только один факт — во флаконе со снотворным, которое ему прописали еще в Англии, осталось всего две таблетки. Ричард предполагал, что, когда покинет дом, у него, скорее всего, возникнут проблемы, однако понятия не имел, какие требования может предъявить к нему этот Саул. Он знал, что если попадет в ситуацию, из которой не сможет выбраться самостоятельно, и в крайнем случае придется обратиться к властям, те в итоге свяжутся с его семьей. Его разум внезапно начал задаваться вопросом, что же сейчас происходит в Англии, но ощутив приближение флэшбэка, заставил себя подумать о другом. Он сбежал с одного острова и после некоторых скитаний по Европе обосновался на другом. Но по мере того, как бутылочка, которая была его самым большим источником утешения, пустела, она превратилась в еще один источник беспокойства. Он понятия не имел, как легально приобрести себе таблетки на Шри-Ланке, и сомневался, что в местных аптеках продаются безопасные для использования лекарства. Он вышел во двор и сел в одно из плетеных кресел под ласковым послеполуденным солнцем. Пристально разглядывая поток зелени, он чувствовал себя немного лучше, не думая ни о чем конкретном. Но умиротворение исчезло, как пузырьки на поверхности пруда, стоило подумать, что он вообще тут делает. Пока он смотрел на сад, из главного дома вышла Моника. Она пробиралась сквозь тропические фруктовые деревья и в конце концов добралась до Ричарда. Затем протянула ему черно-белый шип, почти как маленький ребенок, который предлагает кому-то цветок. И прошептала, что встретила дикобраза. Ричард крайне смутно представлял, как выглядит дикобраз. Кажется, он видел животное, похожее на большого ежа, в зоопарке Риджентс-парка, но мысль о том, что нечто подобное может бродить вокруг, представлялась с трудом. — Разве они не опасны? — У него были милые глазки. Но иглы у них очень острые. Нужно быть осторожным, иначе уколете палец. — Буду иметь в виду. Спасибо. — Если найду третий, отдам Саулу. Моника снимала вуаль только наедине с собой, но ее несчастное лицо было открыто всякий раз, когда она ела, пила или умывалась. Ни она, ни Ричард не предпринимали активных усилий для общения. Моника то запиралась в своей комнате, то резвилась в саду. В настоящее время у нее была одна из наиболее активных фаз. Все еще не снимая вуали, Моника забрела вглубь двора — в этом месте было непонятно, где заканчивается двор и начинается склон холма. Она снова заметила дикобраза и беззаботно захихикала, а потом разочарованно вздохнула, когда тот скрылся. «Ей явно не больше четырнадцати — пятнадцати лет», — подумал Ричард. От этого скрытые под вуалью шрамы удручали еще больше. Он сжал черно-белый шип и, развлекаясь, принялся вертеть его в пальцах. Тем временем Моника вернулась на кухню, чтобы начать разогревать обед. Сегодня был нутовый суп — более чем достаточно для двоих. Ричард вошел в кухню, заметив, что из открытой двери открывается прекрасный вид на двор, и окликнул ее: — Вы не будете возражать, если я присоединюсь к вам сегодня? — Уверены? Мне нужно снять вуаль. — Меня это не беспокоит, но если вы предпочитаете побыть одна, я пойму. — А я думала, будет беспокоить. Я довольно страшная. — Вы совсем не страшная. Если уж на то пошло, мне казалось, это вы будете бояться меня. — Я? Бояться вас? Не глупите. Моника, казалось, саркастически ухмыльнулась из-под своей вуали. Она мгновение колебалась, прежде чем снять ее и сесть на пустой стул. Ее лицо выглядело таким же воспаленным, как и всегда, но, казалось, ей не было больно, когда она принялась за еду — рыбный суп с плавающими в нем круглыми бобами и ломтем хрустящего хлеба. Ричард, по своей привычке, подождал, пока они поедят, и только после продолжил разговор. — Это долгая история, но я приехал сюда из Англии. Вы тоже не из Шри-Ланки, я так понимаю? — Я родилась в Индии. — Не возражаете, если я спрошу, сколько вам лет? — В этом году мне исполнится шестнадцать. А вам? — Мне будет двадцать четыре. — Я могла бы поклясться, что вам не меньше тридцати. У вас всегда мешки под глазами. — … Ричард замолчал, и правая сторона лица Моники улыбнулась. — Знаю, вы хотите спросить меня, что случилось с моим лицом. Очевидно, я такая не с рождения. На меня плеснули кислотой, и теперь все вот так. Ричард потерял дар речи, когда она объяснила, какую боль испытала, и думала, что умрет. Тон Моники, как и улыбка, которую она твердо держала на лице, казалось, на самом деле не выражали тех эмоций, которые она пыталась передать. — Но я просто счастлива, что жива. В конце концов, он пытался убить меня. — Кто? — Мой муж. Затем она спросила Ричарда, какова его религия и род занятий. Он сказал ей, что не особенно набожный христианин и у него нет ни профессии, ни жилья. Моника рассмеялась и ответила, что, будь он индуистом, ответ был бы совсем другим. — Дискриминация по кастовому признаку технически незаконна, но никто от нее не застрахован. Где можно работать и на ком разрешено жениться определяется тем, в какой касте вы родились. Вам знакомо слово «дахез»? Как же это по -английски?.. Это когда женщина выходит замуж и приносит в семью мужчины деньги, драгоценности, телевизор, велосипед или что-нибудь еще. — Нынче это слово нечасто слышишь, но, думаю, речь о «приданом». — Да, точно. Моника начала рассказывать историю о том, что с ней случилось два года назад. Она была ученицей престижной частной школы в индийском городе Дели — до тех пор, пока ее отец внезапно не скончался в результате несчастного случая и семья больше не смогла позволить себе ее обучение. Из-за переутомления здоровье матери ухудшилось, и, в конечном счете, встал вопрос ее замужества с незнакомым человеком. Ее родственники со стороны отца нашли подходящую семью, но потребовали чрезвычайно большое приданое. — Очевидно, они были по-настоящему недовольны, поскольку ожидали, что я включу в приданое наследство моего отца. Моника еще сильнее скрестила свои тонкие руки. Ей было всего четырнадцать лет. Брак полностью организовали родственники, которые начали со сравнения гороскопов на предмет совместимости — мнение Моники вообще не принималось во внимание. Ричард немного знал об индуистских брачных обычаях, но степень его знаний о системе приданого заключалась в знании о существовании данной культурной практики. — В Индии много дискриминации, но сильнее всего по признаку пола. Думаю, люди по-разному смотрят на это, но в целом существует понятие, что, раз семья мужчины «приютила» женщину в браке, то ее семья компенсирует это деньгами. В любом случае, быть женщиной в Индии невыгодно во многих отношениях. Есть даже поговорка: «Три дочери разорят и махараджу». Моника объяснила, что система приданого когда-то практиковалась только богатыми, но по мере того, как «обычные» люди все больше богатели, они начали подражать этой практике, способствуя ее распространению. И хотя сейчас она запрещена, многие все еще участвуют в ней. — Понятно. Вернее, я понимаю эту часть. Но если отбросить опасения по поводу вашего приданого, я не понимаю, зачем ему делать такое. — О, вы имеете в виду мое лицо? Это тоже связано с приданым. Видите ли, когда мужчина женится, а приданое слишком мало, он со своей семьей чувствует себя обманутым. Поэтому хотят заключить еще один брак и получить новое приданое, но дело в том, что нельзя иметь больше одной жены. И я превращаюсь в проблему. Вот они и решили убить меня. Она добавила, что такое часто случается, и за пределами крупных городов семья мужа обычно живет с супругами. Когда женщина выходила замуж, ее единственной ценностью было приданое. И семья либо доводила новоиспеченную жену до самоубийства, либо попросту убивала. Поскольку, не считая жертвы, в этом участвовали все, они слаженно всё объясняли, а раз уж убийства из-за приданого настолько распространены, полиция не воспринимает их всерьез. Для них в порядке вещей списать это на несчастный случай. — И если семья не может заставить жену совершить самоубийство, ее сжигают заживо. Осведомленность общественности об этой проблеме растет, и люди постепенно начинают осознавать, что это убийства. Однако, думаю, эта практика еще не скоро прекратится. Многие потеряли надежду на какие-либо изменения с помощью властей, и множество женщин не знают, как выживут, если уйдут от своего мужа. Разведенные, также как и те, кого выгнали из дома, считаются дурным предзнаменованием… О, и просто для ясности, да, я действительно говорю о вещах, которые происходят в двадцать первом веке. Ричард что-то почувствовал в последнем комментарии Моники. Хотя выросла она в культуре, которая не рассматривала женщин как равных, учеба в частной школе, казалось, дала ей более западный взгляд на мир. Ричард поймал себя на том, что неосознанно подносит руку ко рту, вспоминая ощущение, когда земля уходит из-под ног, и ты замечаешь огромную пропасть между миром, к которому принадлежишь, и тем, в котором живешь. — С вами все в порядке? Думаю, это была довольно страшная история. Теперь вас замучают кошмары? — Нет, у меня просто нут застрял в горле. Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. — Вот как. Хорошо, тогда я продолжу. Они сделали это со мной, пока я спала. Сначала я не понимала, что происходит, но помню, как очнулась в больнице и рыдала, впервые увидев свое лицо. Я даже подумала, что лучше уж они просто убили бы меня, но потом передумала при виде несчастных лиц моего мужа и свекрови. Они мучили меня. Велели заниматься проституцией и тем зарабатывать себе на жизнь или покончить с собой. Я так устала, что хотела умереть, но после того, как увидела их такими, решила, что буду жить. И никогда не дам им то, чего они хотели. Ричард поперхнулся — Моника впервые при нем проявила эмоции. Это было чистое пламя гнева и ненависти, красное, как плоть под ее кожей. Яркая эмоция, похожая на алую кровь из свежей раны, быстро скрылась под ее смуглой кожей, когда она пожала плечами и снова бесстрастно посмотрела на него. — Вот история моего лица. Есть вопросы? — Возможно, это не имеет отношения к вашему лицу, но могу я спросить, какие у вас отношения с Саулом? — Хм? Вам действительно нужно об этом спрашивать? Впервые Моника посмотрела на Ричарда с озадаченным выражением. Значит, либо она действительно его дочь, либо у них какие-то другие, болезненно-очевидные отношения, которые он упустил из виду. Ричард нахмурил брови и поднес кулак ко рту, а Моника сверкнула открытой улыбкой и снова надела вуаль, словно внезапно что-то осознала. У нее еще оставалось около половины миски супа. — Я наелась. Извините, Ричард. Просто оставьте там свою грязную посуду. — Я помою. А вы отдохните немного. — Уверены? Я имею в виду… Хотя, пожалуй, нет причин, по которым вы не должны этого делать. Она пробормотала что-то о том, что было бы немыслимо позволить индийцу мыть посуду, но позволяет Ричарду убирать после обеда. Казалось, Моника мыла посуду и готовила еду не потому, что больше некому было. Ей диктовала иерархия, это ведь ее обязанность. Ричард первым встал со своего стула и отодвинул стул Монике, когда она встала. — Дамы вперед, верно? Я все еще изучаю другие культуры мира, так что извините, если чем-то вас обидел. — Не стоит беспокоиться. И не нужно меня жалеть. — Жалеть? — повторил Ричард, и Моника кивнула. — Вы можете жалеть меня до слез, но это не сделает мое лицо прежним, и не наполнит желудок. К тому же, мне не нравится, когда вы так на меня смотрите, Ричард. Она помахала на прощание и исчезла в своей комнате. Саул в тот вечер не приехал, но послал одну из своих помощниц доставить еду. Она почти сразу ушла, поэтому у него не было возможности сообщить ей, что он разбил четыре тарелки, пытаясь их вымыть.

***

Ночью на станции «Вестминстер» так тихо, что почти невозможно представить себе толпы людей, которые бывают тут днем. Ночью туристов можно встретить только на верхнем этаже, где они собираются, чтобы полюбоваться ночным горизонтом. Он взбежал по эскалатору, прошел через кассу и вышел через теперь уже пустынный выход номер один в сторону Темзы, где его поприветствовали: — Привет. На лице молодого человека, закутанного в бледно-голубое пальто, играла его обычная улыбка. Позади, в реке отражалась неоновая синева Лондонского глаза. — Ты заставил меня ждать. — Извини, что сразу говорю это, но разве нельзя было перенести встречу на другой вечер? Я немного занят. Человек в пальто назвал его имя. Мужчина проигнорировал и продолжил: — Она не отвечает на мои звонки. Что происходит? Его снова окликнули по имени, и он снова проигнорировал. — А вдруг с ней что-то случилось? Когда собеседник в третий раз произнес его имя, мужчина, наконец, остановил свой поток слов. — Почему бы тебе не присесть вон там, чтобы мы могли поговорить. Хорошо? Человек в пальто улыбнулся и указал на скамейку у реки. Он впервые задумался о том, что прозвище, которым его столько раз называли, могло быть не просто знаком привязанности, но и своего рода предзнаменованием. Вокруг не было туристов, поэтому скамейки перед гаванью были холодными. — Мы втроем часто гуляли здесь, помнишь? Доходили пешком до Трафальгарской площади. Папа всегда пытался превратить это в лекцию по истории, но теперь я понимаю, что на самом деле мы просто осматривали достопримечательности. Хотя было весело. — Зачем сейчас говорить об этом? Почему я не могу с ней связаться? — Раньше мы так ладили — и правда были как братья, да? Но именно поэтому я никогда не замечал черной гончей за спиной моего родного брата. Думаю, самое главное, что нас объединяет — мы оба слишком талантливы, правда? Нам никогда в жизни по-настоящему не приходилось стараться, чтобы что-то закончить. Вместе мы непобедимы. Окружающие нас ценят. Но, знаешь, это все равно что сказать, будто автомобиль едет быстрее на четырех колесах — по сути это ничего не говорит о качестве самих колес. Слушая рассказ человека в пальто, он понял, что, видимо, что-то произошло без его ведома. И точно знал — что бы там ни было, все уже кончено. Та часть его души, которая ощущала тепло и трепет доброты, застыла, как лед. Но только после следующей фразы брата она налилась свинцовой тяжестью. — Какое-то время можно будет не думать о бриллианте. Я во всем разобрался. — …Впервые слышу. Как? — Я перевернул проблему. Если ты не женишься на ней — проблема решена. Все просто, — произнес он легким, как перышко, тоном. Слова совершенно сбили с толку мужчину, но человек в пальто продолжил: — Я все объяснил ее семье. Можешь расслабиться. Ни ее родители, ни братья с сестрами никогда больше не захотят тебя видеть. Не веришь — позвони, но я бы не советовал пытаться противостоять им напрямую. Кто знает, что они могут сделать. — …Пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь. — Это не шутка. Да ладно, мне почти ничего не стоило связаться с ними. Ты же сам представил меня как «очень важного для тебя человека». Человек в пальто продолжал, все время улыбаясь, таким теплым, спокойным тоном, словно объяснял, что один плюс один равно двум. Он сказал ей, что, по его мнению, раз она со своей семьей являются меньшинством в Англии, то, вероятно, очень ценят семейные узы, поэтому, будь он на месте ее родственников, абсолютно не одобрил бы этот брак. Ведь, если семья мужа не благословит союз, это ляжет тяжким бременем как на жениха, так и на невесту, и на семейном блаженстве можно будет поставить крест. — Деньги, вероятно, тоже сыграли свою роль. Я не решался упомянуть о них, ведь ты говорил о браке по любви, но, думаю, разница в статусе между нашими семьями слишком велика. Когда я сказал, что сомневаюсь, что она когда-нибудь бросит тебя, даже если не любит, ведь наша семья может сделать всех ее родственников чрезвычайно счастливыми, она побледнела как привидение. Не волнуйся, я найду тебе множество других девушек на выбор. Как тебе идея? К счастью, она не такая уж ослепительная красавица, так что вполне заменима. Сновидец вспомнил, что, начав заниматься боксом, и помыслить не мог когда-нибудь поднять на кого-то руку. Не беря в расчет полицию и другие последствия, он даже в самых смелых мечтах не представлял, что на самом деле захочет причинить кому-то боль. Его слегка позабавила мысль, что удар кулаком во сне не будет иметь никаких последствий. От удара в лицо человек в пальто немного пошатнулся. Он застонал, поднимаясь на ноги, и начал смеяться, опираясь на поручень, идущий вдоль реки. — …А ты неплохо меня приложил. Сомневаюсь, что видел тебя таким с тех пор, как умер Таро. — Я не понимаю. Ты на такое не способен. Не может быть. Этого просто не может быть. Это просто… это не ты! Услышав свое имя в четвертый раз за вечер, мужчина поднял голову. — Рикки, мой милый братишка, — сказал человек в пальто таким приторно-сладким голосом, что, казалось, он застрял в ушах сновидца, когда тот обнял человека, только что ударившего его. — Я счастлив, что мой братик так верит в меня. Спасибо тебе. Но Джеффа, которого ты знаешь, давно нет. Он ушел далеко-далеко и никогда не вернется. Это просьба от Джеффа, которого ты не знаешь: по возможности, какое-то время не показывай здесь свое хорошенькое личико. Ты слишком прекрасен, чтобы мы с братом могли находиться рядом. Тот подаренный ему прощальный поцелуй в щеку пронзил его память, словно какое-то проклятие.

***

Когда Ричард проснулся, его охватило острое чувство сожаления — зря он принял всего половину таблетки снотворного вместо целой. Кошмар, казалось, лип к нему, как выступивший на теле пот. У Ричарда перехватило дыхание, и он поднес руку ко лбу. Он знал, что это всего лишь воспоминания, но из-за них его мозг чувствовал себя заезженной пластинкой. Конечно, были и другие, более травмирующие моменты, на которых он мог зациклиться, например, его последний телефонный разговор с ней или ледяные взгляды однокурсников в колледже, которые он ощущал всем телом. Даже если он пытался проанализировать свои сны, чаще всего в них фигурировал один и тот же человек в одном и том же месте. Он знал, что всякий раз, когда разговор в кафе всплывал в памяти, ему обязательно нужно было принять целую таблетку, чтобы ночью сон не повторился. Но поскольку Ричард не решался использовать оставшийся запас, результат был неизбежен. Встав с кровати и пошарив вокруг в поисках бутылки с водой, он услышал чей-то голос. Если ему не почудилось, голос принадлежал молодой девушке. — …Моника? Ричард знал, что он — единственный человек на вилле. Он огляделся в поисках какого-нибудь импровизированного оружия на случай, если придется вступить в бой, но нашел лишь зонтик. Тихо открыв дверь, он увидел свет, льющийся из главного дома на дорожку, ведущую к пристройке. Калитка на пути к черному ходу была открыта. Представляя худшее, он на цыпочках спустился по дорожке с зонтиком в руке и тут снова услышал голос. Ричард прижался спиной к стене и заглянул внутрь, проверяя, что там происходит. Не похоже на грабеж. Моника разговаривала по телефону. Девушка почти плакала, но, похоже, вокруг никого не было. Она была без вуали и смотрела на экран старенького настольного компьютера, подключенного к Интернету. Разговор велся на хинди. Видимо, говорила она с Саулом. — Я понимаю. Я не выйду из дома. Как и обычно, но ты же знаешь. Ты действительно ничего не можешь сделать? Точно, совсем? Но он притащил ее прямо сюда. Ты уверен? О боже… В конце концов Моника рухнула на стол и стукнула по нему кулаком. Она больше не сказала ни слова и просто повесила трубку — совершенно не похоже на ее обычное неловкое, но дружелюбное отношение. Затем она пошла на кухню. Услышав, как открылась дверца холодильника, Ричард вошел через заднюю дверь главного дома. Он щелкнул по окну браузера, которое она свернула, чтобы посмотреть, что там, когда Моника вернулась и тихонько вскрикнула. — Простите, не хотел вас напугать. Я услышал ваш голос и думал, что-то случилось. — О, это вы, Ричард. Понятно, мне казалось, я заперла ворота, но, наверное, забыла, когда мне перезвонили. Ничего страшного. Я в порядке. — Тогда хорошо. И еще, простите. Я щелкнул мышкой, и появилось это. Мне закрыть? — Хм? Странно, я думала, что закрыла это окно. На экране отображалась страница с сайта социальной сети, где использовались настоящие имена. Хозяин профиля — мужчина средних лет, такой же темнокожий, как и Моника, со вьющимися черными волосами. Его страница была общедоступной — на нее мог заглянуть любой желающий. Последний пост был написан как на хинди, так и на английском: «Съемки в Шри-Ланке». Прилагаемая фотография была сделана на великолепной, хорошо освещенной террасе у бассейна. Она выглядела почти как постер с двумя улыбающимися актерами в свадебных нарядах. Мужчина в костюме, а женщина в платье со шлейфом, ее каштановые волосы ниспадали мягкими волнами, а голову украшала золотая корона. — Красиво, правда? Этот головной убор называется «тиара». — Слово «тиара» происходит от древнегреческого. Легенда гласит, что его придумал греческий бог Дионис. — Ричард, вы помешаны на языках? — Возможно, у меня есть к ним некоторая склонность. — Значит, такие люди действительно существуют? Моника слегка хихикнула, а затем резко умолкла. После тяжелой минуты молчания она указала не на фотографию актеров, а на фото профиля на постере. Там был улыбающийся мужчина. — Он. — …Только не говори… — Это не мой муж, а один из его друзей. Кинорежиссер. Его родственник является клиентом моего мужа — он мелкий фармацевт. — Ваш… мужчина, который раньше был вашим мужем, знает, что вы здесь? — Ни в коем случае. Саул пообещал, что никому не расскажет. Ричард снова задумался о том, чем на самом деле было таинственное, похожее на курорт место, в котором они жили. Сначала ему казалось, что это международная конспиративная квартира или какая-то база правозащитной организации для помощи нуждающимся женщинам. Но тогда как Саул единолично позволил ему оставаться здесь? Его с легкостью мог использовать в качестве убежища какой-нибудь богач, чтобы лично защитить кого-то, но в доме хватало комнат, чтобы он мог выполнять функции отеля. Правда все еще таилась во мраке. Моника продолжала смотреть на экран. Она переместила палец с фотографии лица мужчины на диадему. — Это было частью моего приданого. —… — Наверное, муж продал ее ему. Он популярный режиссер, поэтому действительно богат. Скорее всего, предложил цену выше, чем ломбард или ювелирный магазин. Бьюсь об заклад, он счел ее идеальным реквизитом для своего следующего фильма. Она из золота и… Как же называется этот камень? Я точно знаю, специально учила это слово. — Белые камни, возможно, кварц или циркон? — Да. Точно. Это не просто поддельный бриллиант. Циркон блестел, совсем как бриллиант, но был намного дешевле из-за своей распространенности. Встречался в самых разных цветах и с древних времен ценился за свою декоративную ценность. Хотя в таких странах, как Япония, он, возможно, и не очень популярен, с девятнадцатого века камень являлся одним из ведущих украшений европейской ювелирной традиции. Широкая треугольная золотая тиара была инкрустирована мозаикой из камней различной формы, создающих полосу света. — Прекрасная вещь. Должно быть, для ее изготовления потребовалось много сил и труда. — Конечно. Это была самая ценная часть моего приданого. Ну, по крайней мере, с точки зрения стоимости. Мама сказала, что отец заказал ее для меня, когда я родилась, чтобы я надела ее на свадьбу. Раньше мне казалось, что выйти замуж — не так уж плохо, — усмехнулась она, прежде чем ее взгляд вернулся к фотографии тиары. — Камень в середине огранен в форме сердца — видите? Мне всегда нравилось водить пальцем по верхней части сердечка. Когда тетя, помогая мне одеться, сказала не прикасаться к нему, потому что камень может помутнеть, я все равно не смогла сдержаться и продолжала его трогать. Ее голос был веселым, но она прокрутила экран вниз — лицо актрисы в тиаре исчезло, и Моника отвернулась. У женщины была прекрасная, безупречная кожа. — Но она больше не моя. Извините, что подняла столько шума. Я в порядке. — …Интересно, можно вернуть ее обратно? — Тиару? Никогда. Она принадлежала семье моего мужа, и ее продали. Пойди я к нему и объясни ситуацию, он, вероятно, посоветует мне убраться подальше. В худшем случае, скажет моему мужу, где я, а тот приедет и заберет меня обратно. Без кучи денег или кого-то вроде героя романов Мориса Леблана это просто невозможно. — Вы любите читать? — Во всяком случае, больше, чем готовить. После замужества я больше никогда не читала. Ричард огорчился, услышав из уст шестнадцатилетней Моники слово «никогда», а та, казалось, расстроилась, увидев выражение его лица. Он понял, что облажался, но было уже поздно. Она усмехнулась и с непроницаемым выражением лица пробормотала: — Это отстой. Мир так огромен и полон стольких людей и замечательных мест, но я все еще не знаю, где в нем могу существовать — и есть ли вообще такое место. «Уверена, ты преуспеешь везде и во всем». Ричард вспомнил, как она сказала ему об этом во время их последнего телефонного разговора. У него закружилась голова, словно земля ушла из-под ног. Даже не очень помогая с ночными кошмарами, та половинка снотворного все еще действовала на его организм. Он опустился на колени и услышал, как Моника спросила, все ли с ним в порядке. — Моника, могу я кое о чем вас спросить? — Вы в порядке? Что такое? — Вы когда-нибудь жалели, что родились на свет? Моника замолчала и встретилась взглядом с Ричардом. Затем сказала: — Никогда. Конечно, моя семья не была особенно богатой, но даже узнав, что у них будет девочка, родители не выбрали аборт. И это совсем не норма там, откуда я родом. Я не сомневаюсь, что оба они очень любили меня, и очень благодарна. Разумеется, мне бы хотелось, чтобы отец прожил дольше, а мать оставалась здоровой, но ничего не поделаешь — так решили боги. Все это по-прежнему причиняет мне боль и огорчает, и хотя я не контролирую обстоятельства, все равно скорблю о них, — однако ничего не могу поделать. Ричард почувствовал, что ее слова сверкнули, как драгоценный камень. Безграничное принятие своего нынешнего положения в жизни — вовсе не смирение, а проблеск, который может быть только у той, кто твердо верит, что впереди ее ждет нечто большее. Он задавил в себе чувство зависти гордостью и улыбнулся. — …Какой замечательный ответ. Спасибо вам. — Круто, но вы уверены, что с вами все в порядке? Неважно выглядите. — Я в порядке, просто пытаюсь окончательно проснуться. — У вас, британцев, определенно интересный способ просыпаться. О, почему бы нам завтра не пойти поискать колибри в саду? Они любят пить из цветков гибискуса. И такие крохотные, размером с ваш большой палец. Просто милахи! — Простите, но я хотел бы выспаться. Кроме того, я знаю, что это ужасно неуместный вопрос, но могу я одолжить ваш компьютер максимум на полчаса? — Моя комната все равно запирается изнутри, так что пользуйтесь хоть каждый вечер. Что желаете завтра на завтрак? Я приготовлю вам фрукты. — Я всему буду рад. Спокойной ночи. — Хорошо. Спокойной ночи. Как только Моника удалилась в свою комнату, Ричард прокрутил страницу в социальных сетях до самой старой записи в профиле, копируя каждое имя, которое попадалось на глаза, и используя слабое подключение к Интернету, чтобы разузнать о нем. Он находил что-то похожее на страницу человека в социальных сетях и повторял поиск уже на этой странице. Словно следуя за оборванной нитью, пока не проявится вся гигантская паутина, Ричард исследовал все, что имело отдаленное отношение к этому человеку, пока в конце концов не выяснил название и местоположение его отеля на Шри-Ланке. Он также обнаружил, что этот человек не столько осторожен, сколько не доверяет другим, поэтому предпочитает сам хранить свои ценности, к неудовольствию его сотрудников. Он любил ночную жизнь и использовал несколько псевдонимов в социальных сетях. А еще у него были особые предпочтения, которым он вряд ли мог дать волю в своей родной стране, где был знаменитостью. Ричард воспользовался возможностью узнать, сколько времени займет дорога до отеля, сколько будет стоить проезд на такси и многое другое. И вздохнул. — Наверное, лучше найти какой-нибудь блокнот… Ричард заметил небольшую рекламную листовку в углу, где хранились сухофрукты, крупы и другие непродовольственные товары, и сделал пометку на полях. Ему хотелось избежать английского, хинди, сингальского и тамильского, поэтому выбрал европейский язык. Он оставил короткую записку и ненадолго вернулся в пристройку, чтобы собрать вещи. Вернувшись, сфотографировал фото мужчины на свой телефон, который не брал в руки целую вечность. Затем выключил компьютер и вышел из дома.

***

Таинственный дом Саула находился в двух часах езды по ухабистой дороге от центральной части Коломбо. Ричард спустился с горы и наконец поймал такси, но стоило водителю узнать, что иностранец понимает сингальский, он принялся жаловаться на дорожные работы и сами дороги в целом. И не затыкался до самого приезда, даже после того как Ричард притворился, что заснул. Проезд обошелся в большую часть остатка наличных, которые он обменял при въезде в страну, но любое беспокойство о собственном благополучии давно превратилось в трепет перед надвигающейся опасностью. В роскошном отеле Ричард проскользнул мимо чрезвычайно занятого обслуживающего персонала у стойки регистрации во внутренний двор, кишащий европейцами-одиночками и большими семейными группами из Индии. Разноцветные гирлянды огней украшали террасу у бассейна. Там был оборудован простой бар, где среди гостей он заметил нужного ему человека. Тот наслаждался напитками. Белая рубашка мужчины с расстегнутым воротом подчеркивала его смуглую кожу. Он сочетал верх с парой ярких шорт. Ричард усмехнулся про себя, представив, как кто-то с лучшим чувством стиля говорит: «Он так старается, что на него больно смотреть». Ему было немного больно думать, что после этого он больше никогда сюда не вернется, но, с другой стороны, он ведь больше никогда не увидит никого из этих людей, так какая разница? Он обошел вечеринку, затем проскользнул в санузел, чтобы проверить свой внешний вид. И под теплым светом ламп увидел свое лицо в зеркале. Светлые волосы были взъерошены, щеки немного ввалились, а кожа казалась такой бледной, будто он только что выполз из могилы. — Что с лицом? Я думал, ты должен быть красивее. Он несколько раз легонько ущипнул себя за щеки, чтобы вернуть им немного румянца. Затем расстегнул три верхние пуговицы своей темно-синей рубашки. Ричард вышел из ванной и сел за стойку бара. Он окинул взглядом человека рядом, заказал джин с тоником, улыбнулся и сказал: — Привет. — Добрый вечер. Мы раньше встречались? — ответил мужчина. — Вряд ли. Я только начинаю свою актерскую карьеру. Я просто отдыхал, когда до меня дошел слух, что в этом отеле остановился известный режиссер. Это случайно не вы? Ну, то есть, это должны быть вы, да? Я точно видел ваше лицо на экране. — Рад слышать, что в Европе есть такие поклонники индийского кино. Или вы живете в этом районе? Честно говоря, с таким лицом вы больше похожи на модель, чем на актера. — Я хочу работать в Болливуде, а сейчас просто в отпуске. Впрочем, вы правы — я действительно начинал как модель, пока не ощутил зов Мельпомены. Это гораздо интереснее, согласны? Мужчина явно был доволен разговором. Он перешел на хинди, значит, действительно жил в Индии. Настороженность режиссера, казалось, ослабла, когда Ричард заговорил с ним на его родном языке. — У вас никогда раньше не было кинопроб? Поверить не могу. До дна! Пока они улыбались и опрокидывали в себя напитки, режиссер явно льнул к нему. Ричард неловко улыбнулся, когда тот стал вести себя слишком развязно. После пяти слабоалкогольных коктейлей Ричард застонал, что выпил слишком много. Режиссер с довольным видом поинтересовался, все ли с ним в порядке. — Ты неважно выглядишь. Где твоя комната? — У меня угловой номер на четвертом этаже, но до лифта довольно далеко. А твой? — Гораздо ближе. Давай я отведу тебя туда. Ричард поблагодарил его. Только он собирался перенести свой вес на руку, обхватившую его за талию, как кто-то резко схватил режиссера за руку. Тот, кто это сделал, видимо, приложил недюжинную силу, поскольку режиссер резко вскочил со стула, отстраняясь от своей жертвы. — В… в чем дело? Подождите, разве вы не… — Думаю, с тебя довольно, Эдвард Бакстер, — произнес баритон на чистом, без запинки, английском. Глаза Ричарда расширились. Домовладелец-ювелир, который должен был находиться в двух часах езды на машине от него, стоял прямо у стойки бара. Глаза Саула мерцали со зловещей силой, словно у какой-то тени, выползшей из океана. — Мои извинения, господин режиссер. Этот человек, Эдвард Бакстер, работает в моей продюсерской компании. У нас сейчас съемки в самом разгаре, но, видимо, он чем-то недоволен и затаил обиду. Я с радостью выслушаю все твои эгоистичные жалобы — как и всегда, — так что пойдем домой. — Погодите, постойте, мы как раз собирались обсудить гонорар за его роль. Вы не можете всерьез заставить его отказаться сейчас. Мы говорили о моем следующем сценарии! Нам столько нужно обсудить. — Вот так новость. Никогда не встречал индийца, настолько готового говорить о деньгах, будучи мертвецки пьяным, но, возможно, в наши дни киноиндустрия берет свое. Или вы планировали использовать какие-то другие средства убеждения? Мужчине нечего было сказать в ответ, и он был пьян. Саул бросил на него неприязненный взгляд, таща за собой Ричарда из отеля. Его темно-синий Астон Мартин стоял перед входом, почти как на витрине. Саул поблагодарил швейцара, забирая у него ключ. Когда Ричарда швырнули на пассажирское сиденье, он понял, что это происходит уже во второй раз. Пока машина мчалась, до него, наконец, дошло: это реальность. Он слегка встревожился при мысли, что почти утратил способность отличать сны от яви, — но он и так жил в кошмаре, так какая разница? — …Как вы нашли это место? — Так же, как и ты. Изучил фотографию, определил по фону, в каком отеле ее сделали, и сел в свою машину. Чудеса современных технологий! — И зачем… вы… тут сейчас? — У меня небольшая привычка к кофеину. — Зачем вы… — Чтобы забрать некоего упрямца, который не умеет слушать. — Зачем? — Ты довел Монику до слез. Ричард совершенно не находил слов. Саул, изрядно погоняя свой спортивный автомобиль, заговорил ровным, глубоким голосом. — Я же сказал — она моя дочь. И я ненавижу мужчин, которые заставляют мою дочь плакать. — …Она поняла, что я ушел? — Моника очень умная девушка. Сразу позвонила мне, как только поняла, что ты уехал. Похоже, ее опасения оказались не напрасны. —… — И еще, — что это за невыносимо претенциозная записка на французском? Ты правда думаешь, что кого-то обрадует фраза: «я рад, что мы встретились» и прочая чушь, которую ты написал? Твои навыки общения с людьми гораздо хуже, чем я думал. У меня к тебе полно вопросов, но для начала, — как ты планировал забрать ее тиару у этого режиссера? Собирался расчувствовать его слезливой историей? — …У меня есть основания полагать, что он хранил ее в своей комнате. Он не доверяет своим сотрудникам. Я подумал, что, возможно, смогу найти ее и забрать. — Понятно, крупная кража. Ощутимый скачок по сравнению с мелким мошенничеством. Если бы каким-то чудом тебе действительно удалось украсть ее, твоя жизнь была бы закончена. Кстати, ты хотя бы подумал о риске визита в его номер? — А вам какое дело? Уверен, она точно была в его комнате. — О, успокойся. Итак, кого ты на самом деле пытаешься спасти, Прекрасный принц? Принц… Он услышал, как кто-то зовет его. За окном возникла иллюзия, и какое-то поле Шри-Ланки, мимо которого они ехали, оказалось перекрыто темнотой станции «Вестминстер». Разум Ричарда затуманивался все больше и больше. Грань между сном и реальностью начала размываться, разъедая мысли. Таблетка, которую он принял перед тем, как попытался лечь спать, видимо, вступила в реакцию с алкоголем, заставив его голову пульсировать. — Что случилось? Тебя укачивает в машине? — Выпусти меня. — Надеешься стать десертом для какого-нибудь дикого животного? Ричард? Ричард? Ричард даже не мог произнести, что звук собственного имени вызывает лишь дурные воспоминания. Он крепко прижал ладони к вискам и, покачнувшись на пассажирском сиденье, потерял сознание.

***

«Это тебе», — протянула ему Девушка черно-белую иглу дикобраза. И сказала, что если найдет еще, подарит кому-то другому. Затем исчезла на заросшем травой поле. У его ног, тяжело дыша, свернулась клубочком давным-давно умершая колли. Человек, которого он считал старшим братом, рассмеялся и сказал, что ему стоит поторопиться, иначе все закуски съедят. Рядом с ним стояла Она и выглядела так же, как при их знакомстве в колледже. «Ты всегда так зацикливаешься на мелочах, которые совершенно не имеют значения», — рассмеялась Она. Слова «я действительно любила тебя прервал голос Девушки: «Беспокойство о том, что не можешь изменить, не принесет никакой пользы». Когда Девушка, которая ни разу не теряла воли к жизни, тщетно искала еще одну иглу на большом поле, что-то в ее фигуре среди травы выглядело невыносимо трагичным. Ричард медленно открыл рот, чтобы сделать вдох. Стоило очнуться, он тут же почувствовал запах антисептика. Он лежал на простой больничной койке — такую увидишь в любой больнице Англии — с капельницей в руке. — …Это в первый раз… У меня сто лет не было этого повторяющегося кошмара. — Что ж, рад слышать. Низкий голос пробудил Ричарда из бездны мира грез. Смуглая рука прощупывала его пульс. Саул сжал бледное запястье Ричарда и посмотрел на секундную стрелку настенных часов. Закончив, он слегка вздохнул. — Естественно, ты страдаешь от гипотонии? Знаешь, если не заботиться о себе, это сказывается на здоровье. — Ты что творишь?.. Это явно незаконно… Вливаешь в меня наркотики?! Прекрати! Я убью тебя! — Успокойся. Это всего лишь физраствор. У тебя обезвоживание. — …Что? — И во всем этом нет ничего противозаконного. Видишь диплом вон там на стене? Он на английском. Саул указал на стену. Сертификат в рамке был написан латинскими буквами и, похоже, действительно говорил о какой-то квалификации. Он прочитал его несколько раз, но не поверил своим глазам, поскольку медицинскую лицензию выдало британское правительство. — Может, я и скромный ювелир, но еще по совместительству врач. Я немало потрудился в больнице Святого Томаса. — …Мне кажется, ты выдаешь информацию задом наперед. — Десять лет назад я бы с тобой согласился. Кстати, ты принимаешь какие-либо другие лекарства, кроме снотворного, которое было у тебя в комнате? Есть ли аллергии? Пожалуйста, говори честно. — Вообще-то нет… Ричард попытался сесть, но пронзительная боль в висках заставила его рухнуть обратно на кровать. В поле зрения появилась большая смотровая комната. Он увидел множество различных сертификатов, благодарственное письмо, написанное каким-то вертикальным шрифтом, похожим на японский, и большую старую фотографию на стене, запечатлевшую трех мужчин. Мужчина в центре фотографии — несомненно, Саул, лет на десять моложе; второй справа напоминал японца или корейца, а тот, что слева, жителя Шри-Ланки или индийца. Часы на стене показывали четыре часа утра. Прошло почти пять часов с тех пор, как Саул утащил его с вечеринки. Дверь в одном углу комнаты была оставлена открытой. Через нее он видел китайскую фарфоровую вазу с красным цветком. Знакомо. — …Это та запертая комната. — Я точно не собирался позволять какому-то незнакомцу иметь доступ к комнате, полной медицинского оборудования. Ты бы видел лицо Моники, когда она увидела, как я тащу тебя сюда, пьяного в стельку. Я подумывал ввести тебе капельницу в наиболее узкую вену, чтобы ты ощутил всю радость жизни, но я милосердный человек. — Это твоя клиника? — Итак, потребуется еще пятнадцать минут, прежде чем закончится капельница. Почему бы нам пока немного не поболтать? Ювелир и по совместительству врач начал с истории, которая завязалась двадцать лет назад. Когда Саул работал врачом скорой помощи в Европе и Азии, у него было два очень близких друга. Один — индийский фармацевт, который занимался исследованиями в области традиционной медицины и народных средств, а другой был японским психологом, работавшим в основном в хосписах. Их свела медицина катастроф, и, несмотря на совершенно разное происхождение, троица быстро подружилась. Вместе они разработали долгосрочный план — на случай, если перегорят на своей работе, — в котором использовался весь их уникальный опыт. — Мы назвали его «Шри-Ланкийский уход на склоне жизни — план для тропического хосписа, ориентированный на состоятельных клиентов». По сути учреждение, где безнадежные больные могли бы прожить остаток своей жизни в комфорте. — Откуда взялась такая идея? — Я проводил экскурсии для японских друзей и знакомых моего друга-психолога. Все они родились в поколении данкай — так называемых бэби-бумеров. И все твердили одно и то же: «Это место совсем как Япония в старые добрые времена». Саул объяснил, что повозки, запряженные волами на грунтовых дорогах, босые люди, играющие повсюду дети и продавцы на обочинах дорог вызвали у них ностальгию. — Помнится, они бесчисленное количество раз говорили, что хотели бы отдохнуть и пожить здесь. И я подумал, почему бы не воплотить это в реальность? К счастью, у каждого из нас были свои уникальные специальности: традиционная медицина, западная медицина и психология. Уход в конце жизни — то, о чем ни одна страна не может не думать, так что это показалось довольно прогрессивной идеей, тебе не кажется? — …Думаю, я впервые встречаю человека за пределами академических кругов, знакомого с термином «данкай». — О. Ты говоришь по-японски? — ответил Саул с произношением диктора новостей японского телевидения. Ричард слегка вздохнул. То есть, на данный момент Саул говорил на пяти языках и никогда не колебался, демонстрируя свои уникальные способности. Ричард повидал уже уйму реакций на то, как неформально он относится к своим уникальным и впечатляющим навыкам, был всё же одновременно шокирован и немного завидовал тому, насколько небрежно Саул относился к этому. — Япония станет первой страной, столкнувшейся с проблемой быстрого старения населения. Но Западу и всей Азии в конечном итоге тоже не миновать этого явления. Если бы мы смогли успешно воплотить проблемы пожилых людей в международную бизнес-модель, это принесло бы пользу как нам, так и тем, кто чувствует, что утратил свое место в мире. И вот, более десяти лет назад, мы принялись воплощать наш план в жизнь. Мой друг — индийский фармацевт — начал проводить испытания, сочетающие аюрведическую медицину с западной, а психолог из Японии рассказывал своим клиентам о тропических странах, о которых те никогда не слышали. Я же построил здесь дом. Однако… Саул покачал головой. — К сожалению, хотя это место должно было стать убежищем, где люди, близкие к смерти, могли спокойно наслаждаться оставшимся временем, оба моих друга не имели такой роскоши. У японца обнаружили неизлечимую стадию рака, и он проходил курс химиотерапии, а индиец погиб в результате несчастного случая, когда Саула не было в стране, оставив жену и дочь. Именно тогда Ричард, наконец, собрал все воедино — «дочь» Саула, скорее всего, была дочерью этого друга. — Это ужасно. Теперь я совсем один. — …Мои соболезнования. — Вот тогда я и переключился. Хотел бы я выполнить их пожелания и продолжить реализацию плана, но вряд ли смог бы управлять хосписом в одиночку. Тем более, я погрузился в глубокую депрессию. Но если наш план был некоей попыткой принять негативную ситуацию и выжать из нее максимум позитива, может, стоило сделать еще один шаг вперед? Взять что-нибудь откровенно паршивое и направить в позитивное русло? Звучит скорее как рекламный ролик энергетического напитка, чем настоящего лекарства, да? Что же для этого нужно? Я скажу тебе — драгоценные камни. Ричарда немного ошеломила серьезность, с которой Саул произнес последнее из того, что он ожидал услышать. Однако ювелир все равно продолжил: — Хотя научных доказательств, подтверждающих идею о том, что красивые вещи придают людям силы, может, и немного, психологический феномен хорошо известен. Ты когда-нибудь ощущал такое? Что красивый пейзаж, картина или ювелирное изделие буквально оживляли тебя? — Думаю, да. — Хорошо. Вот на этом я и сосредоточился. Теперь я ювелир. К счастью, Шри-Ланка — ведущий производитель драгоценных камней в мире. Даже название это означает «блистательный остров», намекая на изобилие этого природного ресурса. Полезные связи также пригодились, и нынешняя глобальная тенденция продавать за пределами традиционных розничных точек сработала в мою пользу. Тем не менее, торговля драгоценными камнями основана на доверии. За следующее десятилетие я надеюсь открыть представительства в Гонконге и Токио. Западный ювелирный рынок уже закрыт, но в Азии все еще есть возможности для роста. — Э-э… — Но главная моя цель — не деньги. Конечно, зарабатывать полезно, но не является приоритетом. Деньги могут заставить мир вращаться, однако это еще не все. Я хочу радовать людей драгоценностями, которые продаю. Я не просто надеюсь, что роскошный мир прекрасных камней сможет сделать людей счастливыми — я твердо в это верю. Они наверняка принесут счастье, мир и гармонию всему человечеству. — Счастье, мир и гармония для всего человечества? Саул уверенно кивнул, и Ричард лишился дара речи. Помолчав, он слегка склонил голову набок и спросил: — Ты точно не собираешься баллотироваться в президенты? — Ой, да ладно. Я бы потратил на это всю свою жизнь. Смотри-ка, твоя капельница закончилась. Он вытащил иглу из бледной руки Ричарда и приложил кусочек бинта, чтобы остановить кровотечение. Затем выбросил использованную трубку с иглой в мусорное ведро с крышкой. Заклеив бинт пластырем, он велел Ричарду идти на кухню, как только тот сможет двигаться, а затем вышел из комнаты. Ричард встал с кровати и заметил снаружи маленькую фигурку. Это была Моника. — Что?.. Моника, сейчас половина пятого утра. — Мне все равно. Саул сказал не заходить сюда, поэтому я стою снаружи. Но не говорил мне не вставать, — прошептала она. Моника прикусила губу, сжимая вуаль и ожидая его появления. Когда он вышел, сразу понял — сейчас ему попадет. Ричард попытался вернуть контроль над своим шатким телом, но тут Моника дважды шлепнула его по спине. А затем потянула за рубашку. — …Ты хуже всех! Я же говорила тебе не жалеть меня! Гнев смешался в ее голосе с печалью. Ричард не мог заставить себя посмотреть ей в лицо, но сразу ответил: — Я никогда не испытывал к тебе жалости. Не стану отрицать, что был немного шокирован, когда впервые увидел твое лицо, но это не то же самое, что жалость. — Тогда почему ты так поступил? — Потому что уважаю тебя. — Не лги мне. Это просто еще один способ сказать, что жалеешь меня. Я же тебя никогда не жалела. И ненавижу, когда люди смотрят на меня свысока, словно я какая-то низшая форма жизни. От этого я чувствую себя еще более жалкой. — Ты ошибаешься. Ты так ошибаешься, — настаивает Ричард. Пожалуй, он был даже благодарен за возможность так остро прочувствовать значение японской идиомы «awaseru kao ga nai» — не иметь возможности показать кому-либо свое лицо. — То, что ты мне дала, — это… Как говорит Саул, — энергия, которой драгоценные камни, видимо, заряжают людей. Ты ободрила и придала мне сил. И на мой взгляд, вполне естественно хотеть помочь человеку, о котором заботишься, и вернуть дорогую для него вещь. — …Да как так можно, если для этого тебе пришлось бы совершить преступление? Это совсем не сделало бы меня счастливой. В таком случае я бы предпочла вообще не возвращать ее. Она с трудом подбирала слова, а Ричарду нечего было сказать в свое оправдание. Моника отпустила его рубашку, посмотрела на него и нахмурилась. — Ричард. — Да? — Извинись. — Мне жаль. — Как следует извинись. — Мне искренне жаль. — Еще раз, и на этот раз по-настоящему, от всей души. — Прости. Я не думал, что это причинит тебе боль. — Лжец. Все ты знал. Иначе даже не представляю, скольким людям ты причинил боль, будучи таким невероятно бесчувственным придурком. Такой парень, как ты, даже со всей своей красотой никогда не пользовался бы популярностью у старшеклассниц в Дели. Обзвони я дюжину своих прежних подружек, и все бы сказали: «Нет, спасибо». Ричард замолчал, но тут же расхохотался. Моника выглядела раздраженной, а Ричард усмехнулся и нежно погладил ее по голове, поверх вуали. — Знаешь, в последнее время я начал понимать, что могу быть довольно бесчувственным. Кажется, сказываются последствия беззаботной жизни. Прежде мне такое и в голову не приходило. — Ты же не планировал возвращаться сюда? — Возможно, но сейчас я здесь. Моника разочарованно вздохнула, но гнев ее, казалось, уже улегся. — Хорошо, я прощаю тебя. Но лишь потому, что знаю, как ты будешь страдать. Ричард поклонился, задаваясь вопросом, какого рода «страдания» его ожидают. Он вошел на кухню и глотнул чая из чашки. Или думал, что это чай. Две секунды спустя он начал кашлять и услышал, как Моника хихикает у него за спиной.

***

Почти весь следующий день Ричард провел в постели у себя в пристройке. Проснувшись, наконец, после крепкого сна, он ощущал себя так, будто заново родился — такого с ним не случалось с самого детства. Было семь утра. Моника поставила на стол фрукты к завтраку и вернулась в свою комнату посмотреть телевизор. Почувствовав голод, Ричард в одиночестве съел немного фруктов и хлеба в столовой, прежде чем заглянуть на кухню. Там была газовая плита, кастрюли, сковородки и прочая утварь. Кроме фруктов и хлеба, из продуктов были мука, сахар, соль и местные специи, а в холодильнике было полно овощей, которые подошли бы для салата. — Ты можешь это сделать. Можешь, если захочешь. Ты способен на все, если постараешься. Ричард повторил эти слова несколько раз, почти как мантру, затем закатил рукава и оглядел фронт работ. Два часа спустя Монике надоело бездельничать перед телевизором. Она сняла наушники, вышла из своей комнаты и… закричала. Весь пол покрывала белая пыль, словно взорвался мешок с мукой, а подгоревшие кастрюли и сковородки в раковине плавали в адской жиже. — Что случилось? Нас ограбили? — Нет, ничего подобного. — Ричард? Что, черт возьми… Когда Моника поняла, что фигура, вытирающая пол — всего лишь знакомый ей мужчина, ее глаза раскрылись еще шире. Казалось, будто в доме взорвалась бомба. Из духовки выкатилось нечто, отдаленно напоминающее пирог. Три газовые конфорки плиты превратились в братскую могилу кастрюль всех размеров. Кухонный, разделочный и нож для хлеба выглядывали из груды нарубленных овощей, будто обвиняя профана, посягнувшего на кухню, в его грехах. — Со мной, эм, возможно, произошло несколько инцидентов. — Инцидентов? Ты пострадал? — Нет. Как бы объяснить?.. — …Ты пытался готовить? А-а! Ничего себе! Ричард опустил голову и отвернулся к стене, а ее маленькая ручка поднялась и шлепнула его прямо по спине. Он обернулся и увидел, что Моника раздражена, но улыбается. — Я понимаю. Ты уже разбил кучу тарелок. Просто кухня — не твое. Если проголодался, нужно было позвать меня. У нас в Индии есть поговорка, что приготовление пищи — женское дело. Тебе и правда не нужно было снимать здесь целый ситком. — Забавно. В Англии, где я вырос, большая часть работы по дому изначально была мужским делом. Рыцари разделывали мясо, и даже Ватель, легендарный шеф-повар Версаля, был мужчиной. И сейчас, пытаясь готовить, я нутром чуял, что для такой работы требуется не какой-то врожденный гендерный талант, а просто… практика. Закончив приводить свои аргументы, Ричард отвернулся к стене и, удрученный и смущенный, присел на корточки, снова принимаясь за уборку. Моника больше не произнесла ни слова. Она повернулась, сходила в кладовую за метлой и совком, вернулась на кухню и начала сметать остатки муки, которые, похоже, высыпались из духовки. Затем заговорила с Ричардом. — Спасибо. — Хм? — Правда, спасибо, — повторила она более твердо. — Я понимаю, поверь мне, понимаю. Просто было время, когда, произнося эти слова — такие красивые, что кажутся почти фальшивыми, — я чувствовала, будто люди считают меня глупышкой, и это ужасно ранило. Но когда кто-то говорит их мне, я чувствую себя по-настоящему счастливой. Спасибо тебе. — На самом деле не за что. — Нет, ведь на самом деле, очень даже есть? Ричард отвел взгляд и сверкнул детской улыбкой, но она внезапно посерьезнела. — Но все действительно нормально, понимаешь? Я люблю читать, но готовить мне тоже нравится. Я ведь даже не смогу пользоваться кухней какое-то время после отъезда. Ричард спросил, о чем это она, и Моника, продолжая убирать, ответила: — Я еду в Америку, чтобы сделать пластическую операцию. Она дорого обойдется, но врач — знакомый Саула, — сказал, что у них есть хирург, который провел кучу операций жертвам кислотных атак. Я не смогу вернуть себе прежнее лицо, но после операции будет намного лучше, чем сейчас, поэтому я хочу это сделать. Пока еще молода. Но я слышала, что, если возникнут серьезные осложнения, я не смогу выполнять какую-либо работу на ногах или даже выходить на улицу. — Ты, эм, уже начала готовится к отъезду? — Я в процессе. Саул финансирует большую часть. Он даже позаботился о моем перелете домой. Мне придется много работать после операции. — Много работать? Что именно… Не успел Ричард закончить свой вопрос, как услышал звук подъезжающего к дому роскошного автомобиля. Двигатель тихо заглох, и он едва услышал скрип тормозов — видимо, Саул пребывал в хорошем настроении. Ричард работал над уборкой кухни со скоростью света. Усатый ювелир уселся в одно из плетеных кресел в тени сада и подозвал к себе свою «дочь». — Ты сегодня рано. Сейчас всего половина восьмого. — Вообще-то уже восемь. Доброе утро, Моника. И обезвоженному англичанину тоже. — Вообще-то уже не обезвоженный, упрямец из Шри-Ланки. — Я ужасно рад, что ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы дерзить мне. Пойдем, Моника, я хочу тебе кое-что показать. Саул вывел Монику во двор. Ричард думал, что он собирается продемонстрировать новую спортивную машину или что-то в этом роде, но, высунув голову наружу, заметил белую коробку на столе, где сидел Саул. Девушка заняла пустой стул. — Моника, я долгое время не говорил тебе, но у меня есть сообщение от твоего отца. — Да? Ты имеешь в виду не просто его просьбу позаботиться обо мне и маме, если с ним что-нибудь случится? — Именно. Моника подалась вперед. Ричард стоял прямо за ней, наблюдая за разговором. — Твой отец был замечательным человеком. Мы с ним вместе работали над тиарой для твоей свадьбы. Он разработал дизайн, а я раздобыл камни. Но тиара была не одна. Во всяком случае, думаю, именно вторую он действительно хотел тебе подарить. Моника ахнула, а Саул мягко улыбнулся, открывая крышку коробки. Внутри была шкатулка для драгоценностей из красной веганской кожи. — Я планировал отдать ее тебе, как только ты благополучно покинешь Шри-Ланку, но благодаря некоему подозрительному, потенциальному английскому вору, который забрел сюда, пришлось пересмотреть свои планы. Я подумал, что лучше отдать ее тебе сейчас, пока он снова не попытался совершить какую-нибудь глупость. Готова? — Да! Покажи мне! Саул обеими руками протянул Монике красную шкатулку. Она лихорадочно открыла крышку и взвизгнула: «О!» Ричард взглянул на содержимое через ее плечо. Внутри лежала золотая тиара, украшенная цирконами. Она определенно была того же дизайна, что и первая, но с камнями другого цвета. Оранжевый, синий, зеленый и розовый — корона ярко сверкала на солнце. — Красиво. Похоже на радужную корону. Что это за камни? — Это тоже цирконы. Они часто встречаются даже на Шри-Ланке и вместе с турмалином известы как «король цвета». Хотя свадебные белые камни весьма милые, думаю, более яркие цвета лучше подходят такой молодой девушке, как ты. Моника на мгновение замолчала, держа тиару в руках. Затем горячо поблагодарила Саула на быстром хинди. Он вежливо ответил, а Моника встала и поднесла ее к солнечному свету. Камни искрились всеми цветами радуги и падали на ее черную вуаль. — Не хочешь примерить? — …Ты уверен? — В конце концов, она же твоя. Может, снимешь вуаль? Тиара хорошо будет смотреться на твоих волосах. Моника немедленно оглянулась на Ричарда. Он подбодрил ее, и она, радостно кивнув, сняла вуаль. Со своего места Ричард видел лишь правую половину ее лица. Девушка выглядела такой счастливой со сверкающей диадемой на голове. — Ну как я? — Прекрасно. Думаю, тебе очень идет. — Правда? Ричард, а ты что думаешь? Моника немного повернулась, чтобы посмотреть на Ричарда, и он ответил: — Вряд ли в мире есть корона, которая лучше подходит к твоей голове. — Ура! Стоило Саулу поправить тиару, рядом грянула индийская музыка и мгновенно нарушила всю атмосферу. Соседи как обычно завели свою шарманку в восемь утра. Моника засмеялась и притопнула ногой в такт. Она отошла от Саула и принялась танцевать. — Ричард! Танцуй! Потанцуй со мной! — О, нет, я не умею танцевать такие танцы. Разве что вальс. — Просто покачай бедрами! Вот так. Моника, покачивая бедрами в такт, взяла обе руки Ричарда, двигая ими вверх-вниз. Он попытался подражать ей, и девушка рассмеялась. Как только песня закончилась, она подпрыгнула и приземлилась прямо перед Ричардом. — Открою тебе секрет. Мое настоящее имя Маник. Моника — просто прозвище. Я никому не рассказывала с тех пор, как приехала на Шри-Ланку. — …На хинди значит «драгоценность», да? — Так и думала, что ты знаешь! Это обычное женское имя, но мне нравится. Смотри, вот оно здесь написано. Она встала рядом с Ричардом и показала ему внутреннюю сторону тиары. На металле с обратной стороны элегантным шрифтом шириной около сантиметра были выгравированы буквы «MANIK». — Это почерк моего отца. У него был такой красивый почерк. Это мое. И больше ничье. Мама с папой создали ее специально для меня — так же, как и жизнь, которую мне подарили. — …Жизнь? — Да. Конечно, брак оказался неудачным, но это не значит, что вся моя жизнь была ужасной. Ну, и я еще жива. Моника пробормотала, что солнечный свет слишком яркий, и вытерла глаза, а затем застенчиво улыбнулась. Камень, ограненный в уникальной форме сердца, сверкал на лбу улыбающейся девушки. Ричард с улыбкой смотрел на него. Это был тот самый камень, который он продал немецкой паре, а Саул конфисковал.

***

Международный аэропорт Бандаранаике, который также назывался международным аэропортом Коломбо, находился менее чем в часе езды от самого города. Нередко можно было увидеть людей, возвращающихся из аэропорта после того, как они проводили своих гостей из Коломбо. На главной магистрали, откуда открывался вид на порт, строящийся китайским правительством, стоял огромный белый отель, существовавший со времен колониального периода. Здание С-образной формы с большим внутренним двором, выходило прямо на Индийский океан. В саду сидели люди и наслаждались видом на море и закатом. — Думаю, нам следует поднять тост? Признаюсь, у меня нет особой страсти к алкоголю. — Я и сам особо не пью, но в таких местах не прочь расслабиться. — Так, так, так. Думаю, мы выбрали правильное место для отдыха. Официант принес что-то, похожее на серебряную птичью клетку, к столику на траве. Это был набор для послеобеденного чая. Сверху были сладкие десерты, на втором ярусе — два вида сэндвича с огурцом, а на третьем, самом нижнем, булочки, взбитые сливки и джем — следы истории острова как британской колонии. Когда каждому из них принесли по чайнику черного чая, Саул расстелил салфетку у себя на коленях. — Одна из прелестей Шри-Ланки в том, что хороший чай можно купить почти везде. Я всегда страдаю, когда нахожусь за границей по делам. Даже самый обычный черный чай может быть совершенно разным в зависимости от производителя. — С Моникой все будет в порядке? — У нее не было признаков внезапного физического ухудшения, она путешествует бизнес-классом и сидит рядом с моей очень надежной племянницей — профессиональной медсестрой. Даже если что-то случится, лучших обстоятельств для немедленной помощи и не придумаешь. Напоследок Моника сказала, что сможет прочитать много книг, пока будет лежать в больнице в Америке. Она улыбалась. Девушка всегда казалась слишком худой, но, видя, как она играет, словно маленькая девочка, коей она и была, Ричард еще глубже осознал силу этой тиары. Кстати… — Но почему ты… Он не понимал действий Саула. Отец Моники не создавал эту тиару. Возможно, у нее тот же дизайн, но Саул явно сам собрал камни и заказал еще одну копию. Ричарду просто нужно было знать почему. Этот вопрос съедал его изнутри. Саул, видимо, хотел поддержать эту девчушку, которая перенесла почти все несчастья в своей жизни. Но… — А ты как всегда очарователен. Неужели так трудно поверить в мою щедрость? — Да. — Кажется, вещица и впрямь приободрила ее. Это было восхитительно — малютка умиляла до слез. — Если хочешь поддержать ее финансово, есть более простой и действенный способ, чем подарить ей тару. Она упомянула, что ей придется вернуть тебе деньги за перелеты из Индии в Шри-Ланку и из Шри-Ланки в Америку, а также за оплату ее лечения. Вот почему ей «придется много работать». Я изо всех сил пытаюсь понять границы твоей «щедрости». — Мне казалось, я говорил тебе, что красивые вещи придают людям силы. — Если я могу что-нибудь для нее сделать… — Похоже, ты пребываешь в некотором заблуждении. Я не потратил ни цента из своих собственных денег на эту вещь. Глаза Ричарда расширились, а Саул приподнял бровь. — Ты решил, будто я какой-нибудь богатый филантроп? Нелепость. У меня был спонсор для этой тиары. — Кто, черт возьми?.. — Мать Моники. Саул продолжил объяснять, что сделал ее по просьбе матери Моники, которая все еще находилась в больнице в Дели. Ее отец действительно указал в своем завещании, что, если с ним что-нибудь случится, жена с дочерью должны обратиться за помощью к Саулу. Но, в конце концов, это были просто слова. Деньги, необходимые для спасения Моники, поступили от ее собственной матери. Она отправила Саулу все, что унаследовала от мужа, — деньги, которые предназначались ей на жизнь, — вместе со своими собственными скудными сбережениями на оплату перелета дочери и медицинские расходы. — Даже после того, как я взял разумную долю для себя, еще немало осталось. Я попытался вернуть их ей, но она велела все отдать Монике. Она объяснила, что семья сможет ее прокормить, и, поскольку возможности помочь напрямую из-за здоровья у нее нет, решила передать деньги своей дочери. И вот, раз уж я ювелир, я приступил к работе, готовя сокровище, которое, несомненно, придаст девочке сил. К счастью, у меня все еще остались эскизы ее отца и формы для оригинальной тиары, так что воспроизвести её было просто. Ричард был уверен, что Саул лжет. Невозможно, чтобы наследство фармацевта, живущего в Индии, покрыло бы расходы на операцию в Америке. Очевидно, он мог сколотить состояние, работая на международном уровне, но даже тогда трудно представить, что у него останется достаточно денег, чтобы изготовить тиару стоимостью в пять тысяч долларов. Ричард мягко спросил его, сколько он заплатил из своего кармана. Саул натянуто улыбнулся. — Ходят слухи, что где-то в Бихаре есть семья, которая подозревается в попытке сожжения невесты серной кислотой. К счастью, как это часто бывает, достаточных доказательств для предъявления обвинений не оказалось. Но ты же знаешь, как работают слухи. Действие алкоголя, похоже, заставило их забыть, что полное отсутствие улик — единственное, что сохраняет их невиновность. Немного наличных и они тут же распустили язык, рассказав о преступлении в отношении некоей молодой жены. К несчастью для них, человек, с которым они случайно заговорили, был на прослушке. Как только запись их злодеяния попала в международную организацию по защите прав женщин, им пришлось резко переехать. Тем не менее, сбежать из района, в котором их семья жила целыми поколениями, оказалось непросто. Все стоит денег — брокер, помогающий им тайно переезжать, посредники, подкупающие чиновников, агенты, подающие жалобы на правозащитную организацию — на мой взгляд, прекрасная возможность нажиться. Это все равно что окунуть в воду свежее мясо и посмотреть, как долго оно продержится у акул. Знал бы ты, сколько из них выжали, вряд ли смог наслаждаться этими сладостями! Ну что ж, я рад, что смог найти работенку для своих людей. — …Так вот как ты заплатил за тиару? — Я просто получил соответствующее вознаграждение за наводку. Я не филантроп — просто торговец, который изо всех сил обогащает мир и поддерживает экономику в рабочем состоянии. Саул прочитал короткую молитву, взял макарон с многоярусного подноса и отправил его в рот. Ричард внезапно почувствовал огромную пустоту внутри. Всё это напомнило ему об одном человеке, который умел быстро ориентироваться в сложные времена и тихо и незаметно решал проблему из-за кулис, при этом делая вид, будто совсем не при чем. Ричарда охватило острое чувство потери, когда он вновь осознал, что в тот момент его навсегда прогнал не брат или кузен, а сама любовь. И случайная встреча с таким же по характеру человеком показала, как болезненно это расставание. — Ричард, что случилось? — Ничего. Как думаешь, она действительно купилась на это? Что это подарок ее отца? — Мне кажется, на самом деле ты спрашиваешь, была ли она в восторге от тиары только потому, что верила, что та — подарок ее отца. Я знаю лишь, что она выглядела очень счастливой. Но сдается мне, на самом деле у тебя сейчас на уме совсем не это. — …Думаю, на меня кое-что давит. Например, почему ты вообще взял меня к себе. Черные усы Саула покачнулись, когда он рассмеялся над вопросом. — Это была чудесная встреча спроса и предложения. Мне нужен был человек, который займется различными делами по дому, кроме уборки ванных комнат, пока Моника не уедет в США. В идеале я искал мужчину, поскольку мне нужен был кто-то, кто мог бы выполнять как случайные поручения, так и обеспечивать ее безопасность в мое отсутствие. В частности, более-менее хрупкий мужчина, не очень эффективный в качестве телохранителя — достаточно деликатный, чтобы отступить, если она окажется против его присутствия. Я просто хотел мужчину, который чуть больше, чем просто обозначил бы свое присутствие. По сути, пугало. Поэтому, когда я понял, что мелкий мошенник, сеющий хаос на моей территории, остановился в одном из домов, которые я обычно сдаю малоимущим семьям, я возблагодарил небеса. Саул продолжил, прежде чем Ричард успел вставить хоть слово. — Ты превзошел мои самые смелые ожидания. Даже не верилось, что в мире есть человек, который будет продавать высококачественный голубой циркон как топаз. Все должно было быть с точностью до наоборот, если уж на то пошло. Несомненно голубой циркон стоил гораздо больше термообработанного голубого топаза. Саул снова принялся читать Ричарду лекцию о том, что он болван, если отдавал такую ценность почти бесплатно. Ричард не притронулся к еде, лишь слегка склонил голову набок, подставляя лицо закатному солнцу. — …Та немецкая пара сокрушалась, что до приезда в Коломбо какой-то ужасный ювелир продал им много поддельных камней. Но они все равно хотели иметь драгоценный камень на память о своей поездке. Мужу понравился цвет, а жене — его форма. И будь это топаз, у них хватило бы средств купить его в качестве сувенира. И по обоюдному согласию этот камень стал топазом, а не голубым цирконом. — Невежество — не блаженство, а слуга лени. Когда эти двое влюбились в топаз в форме сердца, который был намного дешевле голубого циркона, они предложили мне этот камень. — Вот и славно. Просто в то время у меня не было с собой подходящего топаза. — Вижу, тебе не хватает как самосознания, так и раскаяния. Сомневаюсь, что ты на самом деле понимаешь, что натворил. Ты искажал не только себя, но и драгоценный камень. Проблема не в цене, по которой его продали. Но когда-нибудь этот счет будет оплачен. — Ты серьезно так думаешь? — Конечно. Мы наслаждаемся послеобеденным чаем, а ты даже не притронулся к еде. Ричард как раз собирался взять что-нибудь с многоярусного подноса, но вдруг застыл, словно что-то понял. Он не двигался, пока Саул не спросил его, что случилось. — Просто какое-то странное чувство. Я всегда любил сладости, но с тех пор, как покинул Англию, кажется, почти ничего не ел. Над столом повисла тишина. Сумеречное небо начало темнеть, туристы с детьми возвращались в отель. Саул прожевал булочку, проглотил ее и вытер крошки с усов, прежде чем нарушил молчание. — Итак, я не собираюсь помогать тебе обманывать людей. Теперь, когда Моника на пути в Америку, мы квиты. Мне не очень интересна история жизни человека, который проделал весь этот путь, чтобы ввязаться в какое-то безрассудное дурачество, но если решишь снова заниматься здесь своим непонятным «ремеслом», больше никаких предупреждений — я просто приду за тобой во сне. — Не беспокойся. Я думал поехать дальше в Таиланд или Вьетнам. Может, это и край сапфиров и турмалинов, но там я смогу заняться торговлей рубинами или нефритом. Там, пожалуй, также неплохое место, чтобы побродить по нему. — Ты такой наивный. Я ничто по сравнению с тем, насколько агрессивными могут быть тамошние торговцы. Но если твой тайский и вьетнамский так же хороши, как сингальский и хинди, тогда совсем другая история. Ричард ответил, что рад слышать это на изящном тайском, и Саул слегка приподнял бровь. — Ты, что, какой-то языковой ботаник? — Я бы предпочел более упрощенное для восприятия описание. — Впечатляюще. У тебя действительно удивительная склонность к языкам, да? Как насчет китайского? Мандарин или кантонский диалект? Любой подойдет. Ричард ответил на кантонском, точнее, на пекинском диалекте, что знает достаточно, чтобы ориентироваться. Саул хлопнул себя по колену и рассмеялся. — Невероятно. Пожалуй, я просто выброшу учебник китайского, который купил вчера. Почему бы нам с тобой немного не поболтать о нашем будущем? Я ищу преподавателя китайского языка. Видишь ли, расширение моего бизнеса в Китае абсолютно необходимо, особенно в Гонконге. Сейчас он превосходит Лас-Вегас как центр продаж ювелирных изделий. А иметь репетитора, который кое-что смыслит в драгоценных камнях, было бы еще лучше. Или вообще… Саул сделал паузу и ухмыльнулся. Не успел Ричард поморщиться от того, как при виде этой ухмылки волосы у него на затылке встали дыбом, глаза ювелира сверкнули. — Почему бы мне не научить тебя? — Что? — Тебе не придется беспокоиться о жилье и питании. Если постараешься, научишься разбираться в камнях. Я не буду брать с тебя денег за обучение, но взамен хочу, чтобы ты говорил со мной на кантонском диалекте. Я научусь в ходе беседы. — Погоди. Это немного похоже на эксплуатацию. — Я вижу в твоих глазах страсть к драгоценным камням. Ты любишь их, чувствуешь вину из-за перспективы нечестного обращения с ними и испытываешь глубокое желание придать другим силы. Такой человек не должен быть полумошенником. Ювелир — работа именно для тебя. Ты и сам это знаешь. Не поворачивайся спиной к своим желаниям — присоединяйся ко мне. Моя дверь всегда открыта для тех, кто этого хочет. Саул, который, честно говоря, больше походил на человека, который взламывает замки и выталкивает людей наружу, широко улыбнулся Ричарду и продолжил. — Мы создадим базу в Коломбо или, может, в Канди, но не в Ратнапуре. Оба дома предназначены для ведения бизнеса, однако они довольно удобные. Иногда заглядывают ремесленники. Как тебе? Саул больше не сказал ни слова. Шум океанских волн заполнил пространство, а затем Ричард вздохнул. — Я отлично осознаю тот факт, что ты не просто «хороший» или «плохой» человек. Но моя ситуация весьма уникальна. Независимо от того, где я и что делаю, велика вероятность, что обстоятельства, в которых я нахожусь, поставят тебя в невыгодное положение. Думаю, лучше оставь свой учебник и найди себе настоящего учителя китайского. — Я уже говорил, что делаю тебе это предложение не из жалости. Жалость — непродуктивная эмоция. Именно ты — кусок необработанной руды — привлек мое внимание. Ты драгоценный камень, который не знает себе цены. И все, что я прошу взамен за то, что отполирую тебя до блеска, — всего лишь небольшая доля престижа и почестей, которые ты заработаешь в будущем. — Я принесу тебе одни неприятности. — Мне, а не тебе решать, что в моих интересах. Похоже, ты все еще раненый лев. Люцерн славится своим раненым львом, но подумать только, я нашел такого, как ты, здесь, в обители львов. — Обитель львов? — спросил Ричард, и Саул быстро ответил: — Сейчас жители Шри-Ланки — многоэтническая нация, состоящая из сингальского большинства, тамильского меньшинства и еще меньшего числа мусульман. Первоначально слово «сингала» не описывало этническую группу или язык, а было названием королевства. Оно означает «обитель львов». Восходя к мифу об основании страны, существует поверье, что жители этого острова происходят от героя, который был наполовину человеком, наполовину львом. И твое имя также ассоциируется со львами. Саул еще раз произнес его имя. Ричард вспомнил странный комментарий, который тот сделал при их первой встрече. Раненый лев, о котором говорил Саул, — это каменная статуя умирающего льва в Люцерне. Массивный мемориал швейцарским гвардейцам, которые погибли, защищая королевскую семью во время Французской революции. — Меня не интересует военный героизм. Оглядываясь назад, я понимаю, что трюк, который я пытался провернуть в отеле, вероятно, зашел слишком далеко. Спасибо, что остановил меня. — Это немного иронично, но люди, которые отчаянно пытаются спасти других, часто сами нуждаются в спасении. Уверен, ты прекрасно понимаешь, что происходит, когда в такие моменты обращаешься к другим, а не к зеркалу. Брось это или хотя бы воздержись, пока работаешь под моим началом. Человек, радостно реализующий одноразовую стратегию, не создан для бизнеса. — Тогда, возможно, я не гожусь на роль ювелира. — Не будь смешным. Ювелиры делают мир ярче — почти как супергерои, если хочешь. Я думаю, ты более чем подходишь. — У тебя действительно подвешен язык. По сути, Саул отчитывал его, как родитель своего ребенка, чтобы тот не доставлял неприятностей, из-за которых ему пришлось бы гоняться за ним на своей спортивной машине, ставить капельницу и проверять пульс. Ричарду пришло в голову, что стать учеником Саула означало не просто научиться разбираться в драгоценных камнях, но и оказаться под его опекой и что, прими он его предложение, Саул мог бы защитить его от домогательств родственников. Но если кто-то из них все же найдет его, это может разрушить его бизнес, и Ричард не может взять на себя такую ответственность. — Как много ты обо мне знаешь? — Совсем ничего. Мы едва знакомы. Вот почему мы сможем наслаждаться плодами этого невероятного сочетания еще долгое время. Мой единственный реальный опыт общения с тобой пока связан с твоей глупостью и опрометчивостью, но, надеюсь, в будущем ты позволишь проявиться своим достоинствам. — Тебе действительно следует знать… — Мне плевать, будь ты хоть отпрыском правой руки сатаны. Перед великолепием одного драгоценного камня такого рода опасения просто пыль. Красота не делает различий — она просто прекрасна, — сказал Саул. Ричард не произнес ни слова. Просто уставился в черные глаза Саула. — …Знаешь что, хорошо. Я стану твоим преподавателем китайского, будь то в Коломбо или Канди, где захочешь. Как долго — решать тебе. А пока я стану твоим учеником и научусь у тебя всему, чему смогу. — Отлично, договорились. Давай выпьем за твое прекрасное будущее. Хватит ли имбирного эля? И что нам делать со всеми этими сладостями? Пусть уберут со стола? — Нет… я съем немного. Было бы расточительством не сделать этого. — Сначала выпей чаю. Кажется, он без специй. Ричард взял макарон и, откусив кусочек, сделал глоток чая. И тут же нахмурился. Выражение лица Саула изменилось. — Что такое? Не нравится? — …Господи, что это за вкус? — Хм? — Я мог бы есть сладости целую вечность, но чай без специй? Такое бывает? Невероятно. Что это вообще такое? Ричард разрывался между кусочком макарон и глотком чая — макарон, чай, чай и снова макарон. Проглотив сладость с ягодным вкусом, он посмотрел на свой чай в полном недоумении. Саул сделал глоток из своей чашки, в которой должен был быть тот же напиток. — …О, в нем есть легкий привкус терпкости. Видимо это разновидность заварного черного чая. Кажется, в Японии он называется «королевский чай с молоком». Чай добавляют непосредственно в молоко и доводят до кипения, чтобы он настоялся. Он сочетает в себе все полезные свойства масалы и чая с молоком. Думаю, что даже такое старое заведение, как этот отель, время от времени проводит интересные эксперименты. — Королевский чай с молоком? Почему к японскому напитку из черного чая прикреплено слово «королевский»?.. — Япония ведь не только страна зеленого чая и суши, правда? Сомневаюсь, что тут отсылка к императорской семье — старейшей непрерывной наследственной монархии в мире. Просто, когда думают о черном чае, на ум сразу приходит Англия, а при мысли об Англии вспоминают королеву, верно? — Весьма… хаотичная игра в испорченный телефон. Невероятно… — Трудно воспринять это иначе, нежели саркастично. О, смотри-ка, солнце вот-вот сядет. Внезапно из отеля появился игрок на волынке. Он маршировал, как солдат к вечернему океану. Саул объяснил, что они поднимают флаг с восходом и опускают с закатом, пока гости смотрят на океан с чашкой и блюдцем в руке. — Следы того времени, когда эта страна все еще находилась под британским правлением. Туристам нравится. В конце концов, приятные вещи хороши независимо от того, из какой они культуры или чьей эстетики. Мужчина в белой униформе отеля медленно опустил флаг и аккуратно сложил его, закрыв занавес вечернего представления. Саул сделал еще глоток чая и повернулся обратно к столу. Он уже собирался снова заговорить с Ричардом, когда что-то поразило его — количество десертов, сэндвичей и булочек на многоярусном блюде резко уменьшилось. Как в какой-то игре «найди отличия». Лишь увидев довольное лицо Ричарда, потягивающего чай, он понял, что официант ничего не убирал. Почти половина еды исчезла, а порция Саула томилась в одиночестве. — …Можешь взять и мою порцию, если хочешь. — Нет, мне достаточно. И, должен сказать, этот чай восхитителен. — Думаю, лучше тебе его допить. В этом отеле готовят лучшую европейскую выпечку во всей Шри-Ланке. Пончики или йогурт из молока азиатского буйвола найдутся здесь в любом городе, а вот отведать такие сладости ты сможешь не скоро. Будь мы в Гиндзе, в Японии, это была бы совсем другая история. —… — Какой прекрасный закат. Тебе не кажется, что оранжево-розовый цвет очень похож на падпарадшу? У нас нечасто бывают такие красивые закаты. Думаю, нам следует насладиться им еще немного. Саул не торопился, наблюдая, как солнце садится за океан. Когда он, наконец, перевел взгляд на стол, многоярусный серебряный поднос был пуст, а Ричард с блаженным видом закрыл глаза.

***

— Вот так я и взял этот самородок и начал работать с ним, пока он не превратился в самый прекрасный драгоценный камень в мире. И в процессе собрал множество слабых мест — нет, занимательных историй о нем. «Как обучать будущего ювелира, который не встает с постели: общие советы», «Как обучать будущего ювелира, который не встает с постели: издание второе, дополненное холодной водой», «Ювелир, который до тошноты напился королевского чая с молоком», «Ювелир, который уладил спор с Гонконгской мафией». Я мог бы продолжать, но все это истории для другого раза. Тем не менее, на самом деле, нелегко быть ювелиром, если ты не жаворонок. Собрания в Ратнапуре начинаются ни свет ни заря. Почти как по волшебству стрелки часов показывали половину второго дня. Казалось, последние два часа я смотрел фильм. Словно чары внезапно рассеялись, и я, наконец, вспомнил, как дышать. — Мистер Наката? Саул протянул мне свою пустую чашку из-под чая, безмолвно прося наполнить ее. Нет, вряд ли я сейчас в подходящем настроении для этого. — …Вы были врачом? — Я получил медицинскую лицензию в Великобритании. В Японии она не имеет силы, поэтому я не могу лечить или ставить здесь диагнозы. Следовательно, не вполне уместно называть меня тут доктором. Эта часть самая удивительная в истории для вас? — Нет, просто… Извините, я принесу вам еще чаю. Я снова наполнил его чашку пряным чаем. Саул поблагодарил меня и последовал за мной с очень естественным поклоном. Затем улыбнулся, будто внезапно что-то вспомнил. — Язык — такая забавная штука. Общение на кантонском диалекте было очень эффективно для изучения языка, но если бы мы не думали об этом, оба вернулись бы к разговору на английском или японском. Видите ли, в детстве я некоторое время жил в Японии, и мне удобнее всего выражать свои мысли на японском. Мой дом на Шри-Ланке даже заслужил прозвище Маленький Токио. У нас с Ричардом очень похожий стиль речи, правда? — То есть, он не всегда так говорил? — Конечно нет. Скажем так, его произношение звучало немного по-детски. Я слышал веселый голос Джеффри у себя в голове. У них с Ричардом был очень похожий стиль речи. Пожалуй, странно, что мне труднее представить Джеффри в пьяном угаре, чем Ричарда. — Ваш рассказ просто удивителен… Но вы уверены, что посвящать меня во все это — нормально? — Почему? Развеял ли я твои иллюзии о нем? Ты думал, что твой любимый Ричард родился вырезанным из великолепного, сверкающего хрусталя? — Конечно нет, — ответил я, и Саул расхохотался. Меня больше беспокоила личная информация, которую он раскрыл. Я смутно догадывался, что он вроде как нарочно исчез и уехал на Шри-Ланку после того, как проблема с завещанием разрушила его планы жениться, но никогда не думал, что услышу об этом в таких подробностях. Саул, казалось, прочитал мои мысли и улыбнулся, сказав мне не беспокоиться. — В конце концов, этот никчемный трус сам попросил меня рассказать вам обо всем. — Никчемный трус?.. Подождите, вы имеете в виду Ричарда? Я думал, он ваш «ученик-идиот». — Я постоянно пополняю свой словарный запас новыми фразами. Кстати, если я желаю описать человека, который хочет, чтобы кто-то знал о его не слишком приятных качествах, но слишком труслив, чтобы признаться в них самому, подходит ли фраза «никчемный трус»? — Абсолютно, но Ричард не такой человек. Я имею в виду, он сам рассказал мне о том, как его бросили прямо здесь, в этом самом магазине. Плюс, я почти уверен, что у каждого есть то, что хочется сказать, но не хватает смелости. Тогда он даже пересек свои личные границы, чтобы отчитать меня. Такого человека ни в коем случае нельзя назвать «никчемным трусом». Может, по стандартам Саула Ричард такой и есть, но тогда я — парень, который и через миллион лет не в состоянии признаться в своих чувствах, — супер редкий вид, находящийся под угрозой исчезновения, по шкале «никчемного труса». С таким же успехом он мог бы жить в другом измерении. Саул просто некоторое время молча смотрел на меня, прежде чем отвести взгляд, будто сдался. — Неважно, — сказал он. Я понятия не имею, что это должно означать, поэтому давайте просто оставим все как есть. Но подождите, зачем он мне все это рассказал? Может… — Он попросил вас рассказать мне все это, потому что знает о моих трудностях с поиском работы и хотел дать какой-нибудь совет? Он начал изучать японский язык в престижном английском университете и являлся членом настоящей аристократической семьи — типа аристократии с «фонтанами во дворе поместья». Но бросил аспирантуру после конфликта со своими родственниками и сбежал в Азию, где в конце концов стал ювелиром и переехал из Шри-Ланки в Китай, а затем в Японию. Его путь пролегал через полмира. У него была настолько уникальная карьерная траектория, что сама фраза «поиск работы», вероятно, казалась ему совершенно чуждой. — Я думаю, он пытается сказать мне, чтобы я не волновался, да? Я неловко улыбнулся. Саул уставился на меня своими глазами, черными, как перья ворона, будто смотрел мне прямо в мозг. Что такое? У него ужасно напряженный взгляд, но я не имею ни малейшего представления, чего он хочет. Я уже привык к этому, но не могу избавиться от ощущения, что меня осуждают. — Ну, если вы так говорите, может, так оно и есть. — А что еще это может быть? — Насколько я понимаю, у вас с Ричардом действительно много общего. — Правда? Думаю, я действительно поклонник идеи о том, что драгоценные камни помогают людям чувствовать себя лучше. Большинство тех, кто приходит в «Étranger», уходят с широкими улыбками на лицах. Кстати, вся эта история с угощением клиентов — ваша идея? — К сожалению, я не могу поставить это себе в заслугу. Я подавил смех. Подача чая была довольно устоявшейся практикой, но десерты явно не входили в программу обучения. Значит, это все Ричард. Здорово, ведь, кажется, это неизменно поднимает настроение нашим клиентам… И, что ж, тогда ему не понадобился бы помощник только для того, чтобы заварить чай. Это обрадовало меня, но и немного обеспокоило. — Знаете, я действительно в затруднительном положении… Мне все труднее уйти, когда придет время. — Вы увольняетесь? Глаза Саула на мгновение расширились, прежде чем он что-то пробормотал и на его губах появилась бесстрашная улыбка. С чего вдруг такая ужасающая улыбка? Я немного застыл. — Мистер Наката, у вас талант. Талант неустанно восхищаться красотой красивых вещей. — Хм? О чем вы говорите? — Допустим, у вас есть великолепное кольцо с рубином. Вы смотрите на него изо дня в день, но со временем восторг новизны начинает исчезать, да? Это странная функция человеческого мозга — мы начинаем воспринимать то, что постоянно видим, как должное. Мне кажется, мир был бы гораздо более мирным местом, если бы все могли чувствовать красоту мелочей вокруг себя, каждый Божий день, словно это что-то новое. Согласны? Масштаб его слов был настолько широк, что с трудом укладывался в голове. То есть, стоит привыкнуть к чему-то красивому, оно перемещается из категории «красивое» в категорию «обычное»? Каким бы прекрасным ни был вид на Токийскую башню из окна моей квартиры, он не мог впечатлять меня ночь за ночью. Так вот к чему он клонил? Я уточнил у Саула, и он подтвердил мои мысли. Ладно, это понятно. Вполне очевидно. Ну, не считая красавцев уровня Ричарда. Но почему он решил рассказать мне об этом? — Само собой разумеется, ювелиры не могут попасть в эту ловушку. Потому что камни, которые мы рекомендуем клиентам, должны быть невероятными произведениями искусства, и если ювелир не верит в свои изделия, клиент точно не увидит в них красоту. — Разве это не очевидно? Я имею в виду, все драгоценные камни единственные в своем роде. Невозможно массово производить одинаковые камни. Они всегда выглядят красиво, сколько бы вы их ни рассматривали, верно? — Конечно, если видеть всего по одному камню каждый день. А если вы покупаете камней на десять миллионов иен за одну поездку — сразу на всю жизнь? Вы все еще думаете, что все они покажутся вам красивыми? Мне, как студенту, трудно даже представить такое. Ну, то есть, чаще всего ежедневно я смотрю на свой телефон, а не на драгоценные камни. Я ответил, что условное представление чересчур для меня, поэтому я действительно не понимаю, и Саул снова рассмеялся. — Нет, Сейги Наката, я понимаю твой ответ. Ты благословлен способностью неустанно видеть красоту. Ты умеешь находить новую красоту в знакомых вещах и выражать ее так, чтобы казалось, будто она всегда была там. Красота — это не то, что просто существует. Красота — это то, что мы находим. Именно взгляд человека делают прекрасный камень еще красивее. — Я, э-э, не скажу, что понимаю, но это просто невероятно. Мы делаем драгоценные камни еще красивее, да… — Безусловно, всему есть предел. Я был поражен тем, как все изменилось с конца прошлого года. Кажется, я не видел такого блеска уже много лет — это почти похоже на волшебство. — Д-драгоценные камни с конца прошлого года стали еще ярче? А? О чем вы говорите? — Не забивай этим свою хорошенькую головку. Что касается проблем с поиском работы, могу я предложить тебе рассмотреть план «С»? Небольшой запасной план на случай, если все остальное провалится. — Пожалуйста, не сглазьте меня! Я знаю, что со всем разберусь. Я уверен, что Саул продолжит говорить, если ему позволить, поэтому я собрал посуду, отложил свои заметки о заявлениях на работу в сторону и вытер стол хорошо отжатым полотенцем. Саул снова открыл свой ноутбук. Ему, наверное, нужно закончить с электронными письмами. Оглянувшись, я заметил, что его экран пестрит латиницей. Хм. — …Это рабочее электронное письмо? — Вообще-то, личное. Мой друг сейчас учится за границей, на западном побережье США. Мы время от времени общаемся. Очевидно, она надеется стать редактором журнала, но я совершенно не в курсе, какие журналы читает молодежь. У меня поиск работы таких трудностей не вызывает. Кстати, рабочий день почти закончился, — сказал Саул, весело пожимая плечами. Я бросил взгляд на имя в поле «кому». Я не смог как следует рассмотреть его, чтобы сказать наверняка, но почти уверен, что оно начинается на «М». Интересно, не вызвал ли наш сегодняшний разговор у Саула желание поговорить с ней. В мире столько всего ужасного — катастрофически много — что порой мне хочется плакать, просто так, без всякой причины. Но, несмотря на все это, есть люди, которые высоко держат голову и продолжают двигаться по жизни вперед. Я вернулся на кухню, чтобы убрать полотенце, и легонько шлепнул себя по щекам, собираясь с духом. После работы я не знал, отправлять Ричарду сообщение или нет. «Я понимаю, почему той ночью ты ждал меня пять часов». Я вспомнил ту ночь на станции Симбаси с моим другом Хасэ и зеленый «ягуар» Ричарда. Интересно, о чем он думал, когда подбадривал меня. В конечном счете я решил не отправлять его. Совсем не обязательно все разжевывать. Мне пока не удалось ничего понять по поводу поиска работы, но есть ли настоящие любители копаться в своем прошлом? Я уверен, что большинство людей в ужасе от такого, но все равно как-то же справляются. Потом меня осенило. Мне просто нужно спросить двух людей, которые знают меня лучше всего… Танимото и Ричарда. Я отправил несколько сообщений. «Если не затруднит, можешь помочь мне с самооценкой поиска работы, когда появится свободная минутка?» Иногда я становлюсь немного формальным при отправке сообщений. Я имею в виду, в отличие от обычного разговора, сообщения материальны. «Можно немного поконкретнее?» Похоже, сейчас у него есть время. Я написал, что хотел бы узнать его мнение о том, для какой работы подхожу, а для какой нет, каковы мои сильные и слабые стороны и так далее. Его ответ оказался гораздо короче моего вопроса. «Думаю, ты можешь делать все, что захочешь». Я пожалел, что не позвонил ему. Жаль, что я не слышал эти слова из уст Ричарда. Но, поразмыслив, я все же порадовался, что отправил сообщение. Голоса мгновенно исчезают, а текстовые сообщения остаются. Они могут стать хорошим подспорьем в трудную минуту. «Я пока занят, но отвечу, когда появится возможность. До скорого». Я отправил ему смайлик с благодарностью и подключил свой телефон на зарядку. Вряд ли я поверил бы, скажи мне кто-то другой, что я способен на все. Но я простой человек — когда Ричард говорит такое, мне хочется ему верить. Это до конца не развеяло мои опасения, но все же. Некоторое время спустя в «Étranger» пришло загадочное письмо. В эпоху цифровых технологий люди по-прежнему отправляют письма? Наверное, Саул дал ей адрес. Внутри конверта с обратным адресом западного побережья Америки лежал журнал мод, ориентированный на молодых девушек, с фотографией тиары, украшенной драгоценными камнями всех цветов радуги.